Иоганн Густав Дройзен. Историка

Подождите немного. Документ загружается.

ствующим и чувственно воспринимаемым,— представ

ления и воспоминания, наличная совокупность кото

рых обнимает и определяет наше Я, представляет собой

орган нашего воления и умения.

То, чем мы таким способом обладаем, во внешней

действительности уже не существует, поскольку в

своем внешнем бытии оно минуло, а существует только

как воспоминание и представление в нашем уме, лишь

там оно еще живо и оттуда продолжает действовать и

участвовать в нашей жизни.

Мы понимаем под словом «история» сумму того, что

произошло в течение времени, насколько наше знание

может проникнуть в глубь веков — точно так же, как

мы по аналогии употребляем слово «природа», желая

охватить всё, что имеется где>либо в пространстве, дос>

тупное нашему знанию и исследованию.

[1. Пространство и время]. Здесь мне придется сде>

лать одно замечание, имеющее для нашего вопроса наи>

первейшее значение. Оно касается способа наших чув>

ственных, т. е. эмпирических, ощущений и тем самым

является нормативным для нашего эмпирического по>

знания. Это так называемая специфическая энергия

наших органов чувств, как ее объяснила новейшая фи>

зиология (Вундт. Физиологическая психология. 1874).

Она учит, что ощущения, относящиеся к различным

чувственным нервам, например, ощущение синего,

сладкого, теплого, ощущение высоты звука, образуют

совершенно обособленные циклы. Одни и те же колеба

ния воздуха, которые ухо воспринимает как звук,

кожа, по крайней мере, при более низких звуках, вос

принимает как вибрацию, а глаз как колебание струны.

Каждый из этих органов чувств ощущает одно и то же

явление иначе, каждый на свой лад. А с другой сторо

ны, каждый из наших органов чувств, как бы он ни был

возбужден, ощущает лишь в своем цикле ощущений;

так, например, возбуждение глазного нерва, будь оно

вызвано освещенными предметами или давлением на

глазное яблоко, или электрическим током, пропущен

ным через глаз, порождает лишь световые ощущения;

глаз сам по себе не различает, каким образом возникло

возбуждение, вследствие которого у него появилось это

световое ощущение. Точно так же слух, вкус и т. д.

Следовательно, вещи не сами по себе синие, сладкие,

теплые, высокого тона, а это ощущения, которые вызы

ваются их воздействием на тот или другой наш орган

чувств; не воздействующее является синим, теплым,

сладким и т. д. То, как ощущается воздействие, при

надлежит органу чувств, который его воспринимает.

Следовательно, ощущение является не отображением

в нашей душе того, что воздействовало на нее, а лишь

знаком, который орган чувств телеграфирует в голов

ной мозг, сигналом происшедшего воздействия. Ибо

отображение требовало бы некого сходства с отобра>

женным предметом. Знак же может не иметь никакого

сходства с тем, что им обозначено; отношение между

тем и другим состоит только в том, что один и тот же

предмет, воздействуя при одинаковых условиях, при>

водит к возникновению одних и тех же знаков, следова>

тельно, что неодинаковые знаки всегда соответствуют

неодинаковым впечатлениям.

Какими бы субъективными, т. е. принадлежащими

всецело нашим чувственным ощущениям, ни были эти

знаки, они ни в коей мере не являются только видимо>

стью, а каждый из них есть именно знак чего>то проис

ходящего. Поскольку одинаковые комбинации воздей

ствий на каждый из наших чувственных органов приво

дят к возникновению одинаковых знаков, относящихся

к его сфере действия, постольку под воздействием оди

наковых впечатлений на органы чувств и вследствие их

перевода в головной мозг там всегда повторяется одна и

та же комбинация соответствующих знаков. Если спе

лый персик был однажды воспринят глазом как пур

пурный, вкусовыми нервами — как сладкий, осязатель

ным органом — как мягкий, то затем при виде спелого

персика в нашей душе повторяется та же комбинация

знаков, и эта комбинация повторяется благодаря на

званным признакам спелости плода. Когда мы ориенти

руемся в темноте среди предметов, которые нас окружа

ют, ощупывая их кончиками пальцев, выясняя, плоски

они или объемны, сколь они высоки и широки, стоят ли

вплотную друг к другу или раздельно, и наши десять

пальцев работают как подвижные ножки циркуля, то

гда все наши органы чувств одновременно как бы ощу

пывают предметы вокруг нас, чтобы получить от них

воздействия, каковые каждое из пяти чувств восприни

мает по>своему и телеграфирует в душу, а затем, обоб

щив, найти, какая комбинация внешних знаков из это

го получается. Мы имеем в этих знаках и их комбинаци

ях не отображение действительности, а, скорее, соответ

ствующую реальностям систему восприятий, которая

подвижна, разнообразна и достаточно точна для того,

чтобы в соответствующей изменяющейся комбинации

знаков следить и наблюдать за тем, что существует и

происходит вокруг нас, постоянно меняясь.

Сколь бы мало мы ни сознавали это натуралистиче>

ски, в нашем мире знаков и, прежде всего только в нем,

содержится для нас весь мир сущего и происходящего

вне нас, точно так же, как в наборном ящике типограф>

ского наборщика содержатся слова, фразы и целые

книги. Во все новых прикосновениях и восприятиях

наших чувств, вновь и вновь под контролем наших зна>

ковых систем, мы получаем если и не отображение су>

щего и происходящего, то хотя бы представление о них,

непрерывно расширяющееся, пополняющееся и кор

ректируемое.

Такова основа всякой эмпирии. Не мир явлений дает

нам эти знаки, а особая природа различных чувствен

ных нервов и нашей спонтанной и своеобразной дея

тельности формирует из воздействий на наши чувства и

при помощи этих инструментов то, чтó мы получаем

для себя из этого воздействия. Она, возбужденная из

вне, образует бесконечные системы знаков, при помо

щи которых в нашем внутреннем мире проецируется и

воспроизводится для нас мир явлений. И в этой своей

деятельности наша душа развивается в особую спонтан

ную силу, она становится мыслящим духом.

Все внешние волнения, воспринимаемые нашим

мыслящим духом посредством органов чувств, он нака

пливает и, имея их в наличии, анализирует, связывая

на основе их разнообразных модальностей, среди кото

рых временнáя последовательность и пространственное

сосуществование являются наипервейшими и самыми

общими. Обе эти формы возникают не из тех или иных

ощущений отдельных органов чувств, а, так сказать, из

нашего общего чувственного ощущения, ощущения

того, что мы сами находимся в бесконечном простран

стве посреди рассеянных и неустанно движущихся ре

альностей, движемся вместе с ними, и все же являемся

в них чем>то собранным и замкнутым в себе, твердой

точкой, неким Я.

Как все другие модальности или регистры нашего

восприятия и системы его знаков, пространство и время

как таковые не существуют во внешнем мире; здесь

имеет место лишь неустанное рассеяние и движение,

так или иначе различимые колебания, которые наши

органы чувств воспринимают как цвет, тепло, звук; тя>

жесть они воспринимают как свободное падение, коему

что>то препятствует, и т. д.; лишь наш ум регистрирует

полученные чувственные впечатления как цвет, тепло,

звук, тяжесть, как пространство и время; и лишь благо>

даря этим чувственным впечатлениям мы начинаем

различать в самих по себе пустых категориях: цвет, те

плота, звук — всевозможные цвета и звуки.

Мы сперва воспринимаем эти воздействия реально

стей на нас в пространстве и времени, а затем разлагаем

нашу систему знаков на две большие области потому, что

обе эти формы, оба регистра оказываются самыми общи

ми, в которые можно включить и которым можно подчи

нить все прочие: тепло, звуки, цвет, тяжесть и т. д.

Ибо оба эти созерцания, пространство и время, объ

емлют в себе самые широкие альтернативы, и более

того, они дополняют друг друга в такой степени, что под

их «или>или» для нас всё подпадает, о чем мы узнаем из

восприятия. Пространство и время соотносятся друг с

другом как постоянство и непрерывное движение, как

покой и спешка, как связанность и безудержность, как

материя и сила. Всякое движение состоит в том, что

время снова и снова преодолевает инертное пространст

во и включает его в поток становления, пространство же

снова и снова стремится затормозить мимолетное вре

мя, распространить его вширь и привести к покою бы

тия. Но эти наиболее общие созерцания, пространство и

время, пусты, пока не получают какое>либо дискретное

содержание в силу того, что мы определяем и наполня

ем их отдельными, одновременными или последова

тельными частностями. Определять последователь

ность и одновременность — значит различать частности

в пространстве и времени, значит не только сказать, что

они существуют, но и чтó они собой представляют.

[2. Двойственность человеческой сущности]. Из на>

ших рассуждений вытекает еще и другой результат.

Наша человеческая сущность, условие нашего позна>

ния и знания, имеет сильно выраженный двойствен>

ный характер, она в одно и то же время и чувственна и

духовна, находится в самой гуще неустанно движуще>

гося мира явлений, увлекаемая ими из стороны в сторо>

ну, и одновременно сосредоточенная и по отношению к

этому миру замкнутая в себе, в своей духовности, в сво>

ем Я>бытии.

Это Я>бытие — не только жизнь, которой живет и

растение, не только чувственная душа, которая есть и у

животных. Какими бы высокоодаренными ни были

иные из животных, до высот Я>бытия, до речи, мышле

ния, духовного творчества, насколько мы наблюдаем,

не поднимается ни одно.

Аристотель (О душе. II, 4, 2) говорит, что у животного,

растения есть способность «производить себе подобное

(животное — животного, растение — растение), дабы по

возможности быть причастным вечному и божественно

му» (Êna toæ !e] ka] toæ qeÏou met¯cwsi). Следовательно, в

непрерывности вида они соучаствуют в божественном и

вечном; вид есть постоянное, идея, которая проявляет

ся в отдельном животном, в отдельном растении, а

именно так, что в любом из этих явлений вид повторя

ется и воспроизводится периодически. Аристотель до

бавляет, что животное и растение, т. е. отдельное инди

видуальное явление, «продолжает существовать, но не

оно само, а ему подобное»: o|k a|tÝ !ll™ oÎon a|tÜ, «ос

таваясь единым не по числу, а по виду».

В противоположность этому характеризуется род

людской. В нем есть ©pÏdosiV eÇV aàtÜ, т. е. он постоянно

добавляет к самому себе приращение, создавая нечто

новое и большее с явлением каждого нового индивиду

ума. Человек причастен божественному и вечному ина

че, чем животное, оставляющее после себя только себе

подобное (oÎon a|tÜ). Ибо человеческое в каждом новом

индивидууме получает некую прибавку к самому себе

(©pÏdosiV eÇV aàtÜ), и именно поэтому индивидуум имеет

собственное значение, представляет интерес как инди>

видуум и значителен в ряду поступательного развития.

Именно поэтому ему дано оставлять после себя в том,

что он, созидая, совершает, свой a|tÜtaton, выражение

и отпечаток, отражение своего собственного бытия.

И именно эта его сущность, созидающая и преобразую>

щая в различных формах, относится к историческому

исследованию. И у человека есть своя тварная сторона,

но все же genus homo не только животное; это естествен>

нонаучное определение его рода охватывает не все его

существо, как у животного или растения, можно бы

даже сказать, что взамен родового понятия ему дана ис

тория. И ее содержанием являются все новые и новые

открытия и преобразования рода человеческого.

Такая четко выраженная двойственность человече

ской сущности обусловливает обширные циклы науч

ных выводов, выработанных человеческим умом. По

скольку наше Я обладает духовной и чувственной сущ

ностью, эти выводы могут исходить либо от чувствен

ной, либо от духовной стороны, могут быть либо эмпи

рическими, либо спекулятивными, т. е. либо ум, на

блюдая и исследуя, обращается к внешнему миру, либо

мыслящее Я, обладая богатым накопленным содержа

нием, углубляется в него и познает само себя. Конечно,

это противопоставление необъективно, ибо в той и дру

гой форме действует одно и то же познающее Я, опери

рующее одним и тем же материалом, а именно теми же

системами знаков, которые присутствуют в нас, будучи

вызваны эмпирически, но мысленно упорядочены и

скомбинированы в представления, слова, мысли.

Находясь в самом центре мира явлений, мыслящее Я

может понять и познать себя лишь благодаря тому, что

оно не желает отказаться от своей противоположности

внешнему миру, не>Я.

И, опять>таки, мыслящее Я может эмпирически от

носиться к чувственному миру лишь потому, что оно

знает себя как духовно единое, как целостность, и оно

сосредоточивает как в фокусе внешнее, бесконечно рас

сеянное многообразие. Из этого центра оно может соз>

нательно и целеустремленно воздействовать на внеш>

ний мир, как бы реагируя посредством своих органов

чувств сообразно той же системе знаков, которую оно

заимствовало из внешнего мира; может, насколько оно

в силах, упорядочивать свою периферию.

История и природа

Главный вопрос можно сформулировать так: что дает

нам мерило и, так сказать, право, для того чтобы из хао

са эмпирических ощущений одни обобщать как исто

рию, а другие — как природу?

Мы знаем: все, что есть в пространстве, одновремен

но есть и во времени и, наоборот; следовательно, вещи

не в нас разделяются на природу и историю не объек

тивно, а пространство и время суть только самые общие

категории, согласно которым мы можем для себя разла

гать всю совокупность явлений и упорядочивать их.

Наше восприятие поставит явления в тот или иной ряд,

в зависимости от того, какой момент ему покажется

главенствующим: время или пространство.

Мы очень хорошо знаем, что солнце, луна и звезды, а

также камень, растение, животное пребывают во вре

мени; но для камня, каковым бы он ни был, значение

времени заключается разве что в том, что он подверга

ется выветриванию. У растения, животного, пожалуй,

есть временнóе протекание, но зерно пшеницы, бро

шенное в землю, через былинку, цветение, колос станет

повторением таких же зерен. И то же самое можно ска

зать о животном, обо всей жизни на земле, всем звезд

ном мире, главным признаком которого для нас являет

ся периодический восход и закат. Момент времени ка

жется нам здесь вторичным, бесконечный ряд времени

разлагается в этих преобразованиях на равные повто

ряющиеся циклы или периоды, как это называется в

алгебре. Что касается индивидуальной жизни живот

ного, растения, то мы не можем понять их иначе, неже

ли как повторяющиеся в них периоды, их материаль>

ность, действующие в них физические и химические за>

коны; наше исследование в конечном счете ищет меха>

нику атомов, которая позволяет им быть и становиться

такими, какие они есть. Итак, в явлениях этого ряда

мы понимаем лишь постоянное, материальное, в чем

совершается движение, правило, закон, по которому

оно происходит,— ищем равное в перемене, неизмен>

ное в изменчивости; момент времени кажется нам здесь

всегда вторичным. Но всеобщее понятие «пространст>

во» получает здесь свое дискретное содержание беско>

нечно расширяющегося бытия, и совокупность таких

представляющихся нам явлений бытия и вращающего

ся по кругу становления мы понимаем как природу.

В других явлениях мы встречаемся как с более важ

ным с переменным в постоянном и с меняющимся в рав

ном. Ибо здесь мы видим, что в движении возвращаются

не всегда к одним и тем же формам, а складываются все

новые и более развитые формы, такие новые, что матери

альное, в котором они проявляются, становятся как бы

вторичным моментом. Мы здесь видим постоянное ста

новление новых материальных образований. Любое но

вое является не только иным, чем более раннее, но и про

исходящим из более ранних и обусловленным ими, так

что оно предполагает более ранние и идеально имеет их в

себе, продолжая их, и в этом продолжении указывая на

ещё другие образования, которые последуют за ним.

Именно в этой непрерывности все более раннее рас

aàtÜ), именно в этой непрерывности целый ряд изве

данных форм складывается во все более высокие ре

зультаты, и любая из изведанных форм является мо

ментом становящейся суммы. В этом неустанном следо

вании один за другим, в этой восходящей непрерывно

сти всеобщее понятие «время» получает свое дискрет

ное содержание, содержание бесконечной последова

тельности поступательного становления. Совокупность

таких явлений становления и поступательного движе

ния мы воспринимаем как историю.

И в сфере, понимаемой нами как природа, имеются

отдельные существа, индивидуальности; возможно,

что и для них есть какое>либо движение прогресса, ка>

кая>либо историческая жизнь, конечно, только с точки

зрения, которая находилась бы вне сферы нашего чело>

веческого познания. Насколько мы можем видеть и на>

блюдать по свойству человеческой природы, лишь в

мире человека есть этот знак поступательного развития

восходящей в себе непрерывности.

Ибо как в нас самих, так и во всех человеческих сфе>

рах мы как движущую причину познаём энергию воли.

И эта воля направлена на то, что еще только должно

возникнуть, родиться или измениться, на то, что внача

ле существует лишь в мыслях т. е. еще не существует,

пока не претворится в дело, и, следовательно, любой та

кой волевой акт как бы обращен к будущему и имеет

своей предпосылкой настоящее и прошлое; он направ

лен на то, чтобы этой идее соответствовало бытие, в ко

тором она имеет свою действительность и истину, что

бы преобразовать это бытие согласно идее и по>новому,

так, чтобы оно стало в ней истинным. Ибо истиной яв

ляется та идея, которой соответствует бытие, и бытие

истинно, если оно соответствует идее.

Здесь движущим и действующим моментом являет

ся не механика атомов, а воля, которая рождается и оп

ределяется из Я>бытия, и действующая одновременно

воля многих людей, которые в этом сообществе, в этом

духе семьи, духе общины, духе природы и т. д. обрета

ют как бы общее Я>бытие, которое ведет себя аналогич

ным образом.

Именно это превращает мир людей в нравственный

мир. Сущность нравственного мира есть воля и воле

ние, которое как таковое должно быть индивидуально,

следовательно, свободно, должно быть постоянным

стремлением к совершенству, постоянным поступа

тельным движением и которое подлежит тому же зако

ну, даже если воля и воление пренебрегают этим зако

ном и нарушают его.

Движение этого нравственного мира мы и обобщаем

как историю. И к тем явлениям, которые мы получаем

посредством эмпирического восприятия из этих сфер, у

нас, воспринимающих, иное отношение, чем к природе.

Впрочем, и в сфере человеческой жизни имеются та>

кие элементы, которые можно измерить, взвесить, вы>

числить, и именно они являются субстратом или, вер>

нее сказать, материалом, на основе которого проходит

вся человеческая деятельность вплоть до ее высочай>

ших и самых духовных форм.

Ибо мы, люди, не создаем, а лишь формируем и моде>

лируем что бы то ни было из материала, возникшего ес>

тественным образом или исторически ставшего, мате

риала, который мы находим, являясь в этот мир. Но ма

териальные условия далеко не исчерпывают сущность

нравственного мира, и их никак не достаточно для объ

яснения этого мира, и кто полагает, что может объяс

нить его материальными условиями, тот теряет или от

рицает здесь самое что ни на есть главное. Ведь, не дере

вом и медью инструментов, не акустическими закона

ми звуков и аккордов, которые они издают, можно объ

яснить и понять Бетховенскую симфонию. У компози

тора были все эти средства и материалы, и акустические

эффекты, чтобы породить нечто, не имеющее аналогии

во всей сфере природы, нечто, возникшее в его душе и в

душах людей, самозабвенно внимающих его музыке,