ющего, 1876 года: «В какой степени я послужил ис-
кусству,— не знаю; не совсем еще отдохнул, и думы
метутся; но чувствую, что сделал что-то праведное
и бесповоротное». В год 1880-й: «Несмотря на ма-
ленькие невзгоды, малодушию я не предавался и не
предаюсь. Девиз мой, известный Вам: «дерзай! впе-
ред, к новым берегам!» остался неизменным. Если
судьба даст возможность расширить проторенную
дорожку к жизненным целям искусства, возрадуюсь
и ликовать буду; требования искусства от современ-
ного деятеля так громадны, что способны поглотить
всего человека. Прошло время писаний на досуге;
всего себя подай людям — вот что теперь надо в
искусстве». Наконец, за несколько месяцев до смер-
ти: «Быть может Мусорянин окажется верным тому,
о чем говорил всегда: новый, неизведанный путь, и
остановиться перед ним? Неправда. Дерзай!»
Мусоргский мыслил и говорил так по праву
художника-борца, до последних дней не выпускав-
шего из рук священного для него знамени. Горе,
страдания, нищета, болезнь, темные провалы «бес-
путного» одиночества фатально сокращали его жизнь.
Но ничто не могло поколебать в нем неистребимой
любви к жизни, и мужественной веры в людей, и
твердого сознания праведной цели искусства, к ко-
торой он шел непреклонно. Предчувствуя близкую
гибель, он не умел предотвратить ее, но умел, как
истинный боец, хранить презрение к несправедливой
судьбе.
В яростной битве жизни Мусоргский не сда-
вался. Громадным напряжением воли он продолжал
бороться и работать; борьба возбуждала в нем твор-
ческую энергию — он создавал произведения неска-
занной силы, одухотворенные мудростью ума и
юностью сердца. В то время, когда многие считали
уже Мусоргского человеком «отпетым», безнадежно
погибшим для искусства, он, физически надломлен-
ный, изможденный болезнью и нуждой, заканчивал
«Хованщину», обдумывал «Пугачевщину»,, сочинял
сцены «Сорочинской ярмарки», брызжущие сочным
юмором, простодушной жизнерадостностью.
.635