Хубов Г. Мусоргский

Подождите немного. Документ загружается.

шего среди широких просторов псковской дерев-

ни, среди ее живописной природы, ее обширных по-

лей, лугов, озер, лесных чащ, среди сельского кре-

стьянства.

Побывавший в Кареве, на озере Жисцо, поймет,

что ближайший характер сюжетов, вдохновлявших

Мусоргского, тот довольно-таки специфический круг

вещей и чувств, который интересовал Мусоргского,

как художника-музыканта, не только рационалисти-

чески определялся народно-реалистической идеологи-

ей 60-х годов, но и непосредственно одухотворялся

живой поэзией, которая через дверь воспоминаний о

юных годах жизни всегда имела открытый доступ во

впечатлительную душу Мусоргского»

Да, впечатления детства в деревне глубоко запа-

ли в душу композитора, оставили неизгладимую ме-

ту в его сознании. Не потому, что детство Мусорг-

ского ознаменовано было событиями необычайными,

исключительными. Напротив, оно протекало вполне

обычно и с внешней стороны однообразно, как одно-

образен везде провинциально-патриархальный быто-

уклад дворянской семьи среднего достатка со всеми

его нехитрыми заботами и утехами. Но необычайной

была натура Мусоргского, с самых ранних лет про-

являвшего на редкость острую пытливость, наблюда-

тельность и чуткую отзывчивость (что так отличало

его от старшего брата Филарета). Посреди однооб-

разия старого усадебного быта он жил напряженной

внутренней жизнью, оказавшей громадное влияние

на развитие его характера.

— Под непосредственным влиянием няни,— гово-

рит он в своей Автобиографической записке,— близ-

ко ознакомился с русскими сказками и от них иног-

да не спал по ночам. Это ознакомление с духом на-

родной жизни было главным импульсом музыкаль-

ных импровизаций до начала ознакомления еще с

самыми элементарными правилами игры на форте-

пиано

И здесь, в скупых строках отрывочного изложе-

ния, теснится рой невысказанных дум и воспомина-

ний. Их угадываешь по намекам подтекста, подкреп-

ляемых иными свидетельствами *. В тексте Записки

выделяется лишь наиболее важное: ознакомление с

духом народной жизни — сила воздействия («не спал

по ночам») — главный творческий импульс (музы-

кальные импровизации до первых занятий).

Ознакомление с духом народной жизни не огра-

ничивалось, конечно, сказками, поверьями и легенда-

ми. В одном из писем Мусоргского к другу В. Ни-

кольскому («дяиньке») есть весьма характерное

признание:

«Как меня тянуло и тянет к этим родным полям,

то я знаю и дяинька знает,— пишет Мусоргский,—

не даром в детстве мужичков любил послушивать и

песенками их искушаться изволил» Вот живое и

многозначительное дополнение к скупым фразам

Автобиографической записки.

С поразительною для ребяческих лет пытливо-

стью наблюдал Мусоргский деревенскую жизнь — и

тяжелый крестьянский труд, и суровую простоту об-

рядов и обычаев, и гульливое веселье народных

праздников — с хороводами, играми, плясками, со

скоморошьим гудом раешника. Властно влекли его

крестьянские песни — иные запомнились ему на всю

жизнь. Влекли и крестьянские беседы: уже в те го-

ды он бессознательно почуял «хватающую образ-

ность», самобытную певучую красоту народной ре-

чи. По-своему, по-детски он глубоко переживал вос-

принятое. И мы увидим, как все это отозвалось впо-

следствии — в думах и чаяниях, в замыслах и в

творчестве великого художника.

Близкое общение барчука из дворянской семьи с

«деревенским простонародьем» кажется недопусти-

мым. Но в каревской усадьбе оно не возбранялось.

Тут сыграло свою роль одно «романтическое собы-

тие» прошлых лет, имевшее немаловажные последст-

вия в судьбе рода Мусоргских.

• Мусоргский однажды заметил, что его всегда «подмы-

вает» «4HTafb умных людей непременно между строк»

Запом-

ним эти слова — они имеют прямое отношение к собственным

его высказ1^ваниям.

На родине Мусоргского.

Сельская церковь в Кареве

Дело В ТОМ, ЧТО Модест Мусоргский, сын старин-

ной русской семьи, был родным внуком крепостной

крестьянки Арины Георгиевны Егоровой. В молодо-

сти она слыла первой красавицей и лучшей песенни-

цей. Алексей Григорьевич Мусоргский (дед компози-

тора) был бурно увлечен ею.

Деревенский роман начался довольно обычно:

крепостная девушка прижила от барина-помещика

сына (Петра Алексеевича, отца Модеста). Но даль-

нейшее развитие отношений оказалось для многих

неожиданным. Алексей Григорьевич Мусоргский,

блестящий офицер лейб-гвардии Преображенского

полка, видимо, не был лишен благородных порывов

сильного чувства. Влечение сердца он поставил вы-

ше карьеры и, презрев «священные» традиции и со-

словные предрассудки, женился на простой кресть-

янке Арине Егоровой. И как знать — не она ли вдох-

нула в угасавший род Мусоргских живительное об-

новление, благодаря которому явился на свет гени-

альный Модест?..

Так или иначе, rio это «романтическое событием

(о котором предпочитали не распространяться) вне-

сло существенную поправку в родословную и в 6bif

Мусоргских. Оно отразилось и на судьбе внебрачно-

го сына — Петра Алексеевича. Лишь в 1820 году

хлопотами отца он был узаконен в правах. От гвар-

дейской карьеры пришлось отказаться. Прослужив

восемь лет (1814—1822) чиновником в Сенате, он

вышел в отставку и прочно осел в Кареве, женив-

шись на дочери торопецкого помещика, упомянутой

выше Юлии Ивановне Чириковой.

Поместья Мусоргских находились тогда в хоро-

шем состоянии (как видно, Арина Георгиевна была

радетельной хозяйкой). И доля Петра Алексеевича в

отцовском наследстве (около десяти тысяч десятин)

позволяла ему жить безбедно и беспечно, не слиш-

ком жалуясь на свою фортуну и лелея мечту устро-

ить достойную карьеру своим сыновьям, т. е. сделать

их блестящими гвардейцами.

Мы не располагаем достаточными данными, чтоб

с уверенностью судить об идейном кругозоре Петра

Алексеевича Мусоргского. Возможно, в молодые го-

ды (совпадающие с периодом подъема русской об-

щественно-культурной жизни после Отечественной

войны) он не чуждался духовных интересов и зап-

росов, но... без усилия забыл о них и, не обладая ни

талантами, ни глубоким образованием, со временем

легко поддался рутине провинциально-благодушной

ограниченности. Он прослыл добропорядочным поме-

щиком-хлебосолом, и как таковой имел пристрастие

к домашним увеселениям на широкую ногу с люби-

тельскими концертами и танцами, с обильными уго-

щениями и возлияниями.

Модест Мусоргский в Автобиографической запис-

ке мельком упоминает об отце, «обожавшем музыку»,

и, кажется, именно эта черта более всего сближала

Петра Алексеевича с супругой его, Юлией Иванов-

ной: она украсила однообразный быт семьи чувстви-

тельной поэзией музицирования.

Биографы композитора обычно изображают его

мать, Юлию Ивановну, заурядной провинциальной

барыней. Это не совсем верно. Она получила при-

личное воспитание, хорошо играла на фортепиано,

свободно владела французским, выказывала живой

интерес к литературе и искусству. В ее мечтатель-

ной и пылкой, несколько экзальтированной натуре

были задатки изящного. Главое же — она обладала

редкой доброты сердцем и трогательно нежным, лас-

ковым характером.

Она вышла замуж не по любви, а по необходи-

мости, и «сердечный пыл» воспоминаний об увлече-

нии ранней юности сохранился в ее кудреватых аль-

бомных стишках, к коим она питала слабость Но

это осталось лишь невинной утехой восторженной

души посреди забот усадебной жизни. Юлия Иванов-

на была искренне привязана и всецело предана се-

мье и сумела передать детям все, что знала сама.

Модест любил свою мать благоговейно

(об отце

он вспоминал редко). Именно она обратила чуткое

внимание на его детские импровизации, рано начала

учить его музыке,— и дело пошло так успешно,— чи-

таем мы в Автобиографической записке,— что уже

на 7-лет1нем возрасте он играл небольшие сочинения

Листа, а на 9-летнем в большом обществе, в доме

своих родителей, он сыграл большой концерт Фи-

льда.

К тому времени в дом приглашена была более

опытная преподавательница немка (имя ее осталось

неизвестным), с которою Модест продолжал занятия

вплоть до отъезда в Петербург. Любя музыку, роди-

тели поощряли его успехи, отнюдь не думая, однако,

о большой будущности своего сына на художествен-

ном поприще — об этом тогда не могло быть и речи.

Но они твердо верили, что артистический талант и

уменье блеснуть им в салонах способствует продви-

жению в «свете». В этом смысле одаренность Модес-

та внушала особые надежды.

Жизнь в каревской усадьбе текла неспешно, не-

принужденно, но там 1не забывали о традициях «ста-

ринной семьи». Обоим братьям предназначалась бле-

стящая военная карьера. Они должны были посту-

пить в Школу гвардейских подпрапорщиков (куда

Торопец (с гравюры)

принимались сыновья родовитых дворян с тринадца-

тилетнего возраста). Соответственно, в духе старых

дворянских традиций, они получили первоначальное

домашнее воспитание, как обычно, не слишком замы-

словатое: хороший тон, изящество манер, уменье

свободно изъясняться по-французски, самое элемен-

тарное по части наук и музыка как развлечение для

души в «хорошем тоне».

Все это давалось Модесту легко. С изящными ма-

нерами и с французским (отчасти также с немец-

ким) он свыкся, как с хорошо сшитым «костюмом»,

без которого, впрочем, охотно обходился за предела-

ми усадьбы; в науках ему помогала сообразитель-

ная любознательность; о музыке и говорить иечего —

подобно юному Листу, он освоился с нотными знака-

ми раньше, чем с грамматикой и синтаксисом, и уже

в детские годы музыка была для него нечто боль-

шее, нежели развлечение, хотя, по всей вероятности,

он и не сознавал еще этого.

Педагогический репертуар его домашних занятий

основывался преимущественно на пьесах салонного

либо чисто технического характера. Истинное богат-

ство музыки он постиг значительно позднее. Но нет

никакого сомнения в том, что, развивая слух и па-

мять, овладевая инструментом и «техническим аппа-

ратом», он продолжал увлекавшие его с первых лет

импровизации, о которых упоминает в Автобиогра-

фической записке. Пусть они остались неизвестными

(иначе и быть не могло),— нам известно, с какою

поразительною силою раскрылся впоследствии им-

провизаторский дар Мусоргского. /

Гениальность художника выказывается в мощном

всеобъемлющем развитии, распознается же с перво-

истоков. Ранние проявления исключительной одарен-

ности не редкость в жизни великих музыкантов (за-

гляните в их биографии). Одаренность Мусоргского

проявилась не только рано, но и весьма своеобразно.

Ознакомление с духом народной жизни было

главным импульсом музыкальных импровизаций еще

до первых занятий, говорит композитор, вспоминая

о сказках няни, слышанных в самом раннем детстве.

И над этим признанием стоит призадуматься. Ведь

сказки, как уже замечено было, послужили лишь на-

чалом «ознакомления с духом народной жизни».

Подрастающему Модесту открывался не только мир

сказочный, фантастический, но и реальный мир жиз-

ни народной. Он многое видел и слышал, наблюдал

и подмечал. У него были свои знакомцы и среди

«мужичков», которых он «любил послушивать», и

среди крестьянских ребят, с которыми нередко про-

водил деревенские досуги. И все это — на просторах

поэтичной природы псковского края, с его полями,

лесами и озерами, с его песнями, легендами и по-

верьями.

Зная острую восприимчивость одаренной натуры

Мусоргского, нетрудно догадаться, что этот поток

разнообразных впечатлений возбуждал рано проя-

вившуюся в нем склонность к импровизации, а сис-

тематические занятия музыкой развивали и способ-

ность к импровизации, зарождая, быть может, пер-

вые попытки сочинения.

Разумеется, он не умел еще осмыслить свои впе-

чатления и лишь откликался на них в непосредст-

ственных, по-детски наивных импровизациях. Но они

не забылись, не миновали бесследно и где-то глу-

боко в «подпочве сознания» заронили семена буду-

щих всходов. Знаменательно, что через много лет,

составляя Автобиографическую записку, Мусоргский

прежде всего вспомнил об этих импровизациях в

прямой связи с их народными первоистоками:

впечатления и образы народной жизни с детства, са-

мого раннего, пробудили в Мусоргском музыкаль-

ное чувство и творческий дар, словно предначертав

трудный — и радостный и скорбный — путь его дер-

заний и борений в искусстве, путь, соединивший

судьбу композитора с судьбою народа.

Но прошло немало времени и потрачено было

немало сил, прежде чем Мусоргский осознал истин-

ное свое призвание, отдавшись ему безраздельно, со

всею страстностью цельной художнической натуры.

Условия и условности дворянского воспитания вос-

препятствовали естественному развитию его творче-

ского таланта и в том именно направлении, которое

соответствовало его духу и характеру. Сызмала ему

внушили мысль о светской карьере гвардейца, и в

детском воображении она представлялась хоть и не-

ясной, но все ж увлекательной. Он свыкся с нею.

Тем более, что музыка, согласно понятиям родите-

лей, должна была украсить его карьеру. Усердно

разыгрывая этюды Герца, ноктюрны Фильда, он

приводил в умиление семью и принятое в ней об-

щество.

— Отец, обожавший музыку,— отмечает Мусорг-

ский в Автобиографической записке,— решил раз-

вить способности ребенка,— и дальнейшие музыкаль-

ные занятия были уже с Ан. Герке, в Петербурге.

Решение отца возникло, очевидно, в связи с не-

обходимостью везти старшего сына Филарета, кото-

рому исполнилось тринадцать лет, в столицу — для

поступления в Школу гвардейских подпрапорщиков.

Модесту минуло только десять, и он мог еще три го-

да прожить в родном Кареве. Музыкальные успехи

сына, а может, и честолюбивые помыслы отца уско-

рили ход событий. Решено было взять в Петербург

и Модеста.

В августе 1849 года семья тронулась в путь.

Глава вторая

ГВАРДЕЙСКИЙ ПОДПРАПОРЩИК

Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:

Будешь умы уловлять...

Пушкин

В трудное время, в самую темень мрачной нико-

лаевской эпохи пришлось начинать юному Мусорг-

скому свое «столичное образование», прощаясь с

простодушной романтикой деревенской жизни.

Французская революция в феврале 1848 года и ее

грозные отголоски в Западной Европе, докатившиеся

до рубежей Ингерманландии, вызвали в Петербурге

панический страх и дикое неистовство правительст-

венной реакции. Тревожные вести об усиливающихся

волнениях в стране усугубляли остроту положения

Общественная жизнь в столице, опутанная густой

сетью тайных и явных доносов, замерла в каком-то

кащеевом оцепенении. Развитие наук и искусств

придавила свинцовая длань самодержца, которому

вновь начал мерещиться призрак 14 декабря. Мно-

гих честных людей (в том числе таких крупных пи-

сателей, как Аксаков и Тургенев) по одному лишь

подозрению бросали на «съезжую» или на гауптвах-

ту. Ходили упорные слухи о закрытии университе-

тов. Робкая полуофициальная статья в защиту наук

и высшего образования, появившаяся в «Современ-

нике», привела в ярость Николая I, начертавшего

печально известные слова: «Должно повиноваться,

а рассуждения овои держать при себе...»^. Воцарил-

ся жесточайший произвол цензуры, глушившей любое

стремление к истине.

Разгул реакции приобретал масштабы националь-

ного бедствия. Характерно, что даже такой вполне бла-

гонамеренный литератор, как А. Никитенко, профес-

сор университета, служивший тогда « в цензуре, пи-

сал в своем Дневнике (2 декабря 1848 г.): «События

на Западе вызвали страшный переполох «а Сандви-

чевых островах (имеется в виду николаевская Рос-

сия.— Г. X). Варварство торжествует там свою ди-

кую победу над умом человеческим, который начи-

нал мыслить, над образованием, которое начинало

оперяться... Произвол, облеченный властью, в апогее:

никогда еще не почитали его столь законным, как

ныне... всякое поползновение мыслить, всякий бла-

городный порыв, как бы он ни был скромен, клей-

мятся и обрекаются гонению и гибели» Многочис-

ленные факты, приведенные в Дневнике, подтверж-

дают это...

В конце августа 1849 года Петр Алексеевич Му-

соргский привез своих сыновей в Петербург, чтоб

подготовить их поступление в Школу гвардейских

подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. По свой-

ственной ему беспечности он не очень интересовал-

ся, на чем зиждется та «блестящая карьера», кото-

рую он готовил Филарету и Модесту. А поинтересо-

ваться следовало.

Несколько ранее, весною того же года, появилось

«Наставление для образования воспитанников воен-

но-учебных заведений», над которым потрудился не-

безызвестный Я. Ростовцев (предатель декабристов).

«Наставление» основывалось на солдафонском прин-

ципе Николая —«повиноваться и не рассуждать»; что

касается собственно науки, то она допускалась лишь

в том случае, если полностью соответствовала духу

и требованиям официальной власти. Иначе говоря,