Хомяков А.С. Всемирная задача России

Подождите немного. Документ загружается.

261

НАциоНАльНое домостроительство

мистицизм, тогда как настоящая причина очень проста и ясна

для всех, а именно та, что ни прежде Иоанна нельзя было быть

собору земскому за неполнотою госу дарственного единства,

ни после Петра не могло быть земского собора, в смысле рус-

ском, за отсутствием целого сословия. Так, говоря о подвиге

земли Русской в 1612 году, он говорит: «Вот что выиграла Русь

отречением от вечевого быта!» – и не замечает, что окружен-

ная врагами, разорванная внутри призраком угасшей дина-

стии, без царя и без правительства, старая Русь потому только

и могла совершить свое великое дело, что она не отрекалась от

веча, сходки, мира, общины, выборов, самопредстави тельства

и прочих живых своих сил и живых выражений своей силы.

Кто сделал Минина выборным всей земли Русской? Пожарско-

го военачальником? Кто посылал гра моты городовые? и т. д.

Кто, как не вече, или сходка, или мир? Кто мог это все строить?

Обычай и исконная при вычка к жизни гражданской в городах

и селах. Почти совестно это доказывать. Так точно спасена в

наше время Испания не учреждениями Филиппа �� или зако-�� или зако- или зако-

нами Бурбонов, а уцелевшею памятью о старых кортесах

. Г-н

Соловьев спутал вечевой обычай с эгоистическим обособле-

нием областей, как будто это одно и то же; и потом на этом

смешении строит выводы, да сверх того он же и воображает

себя представителем исторического направления!

Такова строгость и последовательность выводов во всей

статье, такова ясность понимания в подробностях. Неволь-

но возникает в читателе вопрос: почему человек даровитый и

трудолюбивый мог до такой степени перепутать все понятия

исторической критики? Конечно, многое должно приписать то-

ропливости журнального труда и желанию во что бы ни стало

унизить направление, поставившее высшие требования в науке,

и именно в той науке, которой по святил себя г. Соловьев; еще

больше можно объяснить тою системою немыслящей и поэтому

бескритической подражательности, за которую стоит целая шко-

ла и кото рая портит лучшие умы; но, без сомнения, некоторые

особенности непонимания происходят от личного направ ления

и от характера личных литературных занятий са мого писателя.

262

А. с. Хомяков

Г. Соловьев начал свое литературное поприще отдель-

ными исследованиями, не лишенными истинного досто инства.

В одном указано было на значение новых городов (которые ско-

рее следовало бы назвать княжескими горо дами, – Вятка ведь

тоже была городом новым). Оно было несправедливо своею

формальною частью, ибо новостро енные города имели види-

мые учреждения, подобные ста рым (других жизненных форм

никто и не старался при думать); но оно было вполне право в

смысле внутреннем. В новых городах не было предания с его

крепостию областного эгоизма, с его упорством, и, следователь-

но, они были органами более способными для развития новых

общественных требований. Это исследование г. Соловьева есть

истинная заслуга. Другое его исследование, об отно шениях

Новгорода к князьям, было до некоторой степени справедливо в

смысле формальном, и в то же время совершенно ложно в смыс-

ле внутреннем. Оно упускало из вида особенности новгород-

ской жизни, ясные с самого начала истории, и не принимало в

соображение того, что эти особенности должны были по необхо-

димости резче выступать наружу не столько по закону внутрен-

него раз вития, сколько по противодействию увеличивавшимся

княжеским требованиям. Нельзя также не признать до стоинства

взглядов г. Соловьева на эпоху уделов при не раздельности зем-

ли и на эпоху уделов обособляющихся (хотя он едва ли не на-

прасно первой эпохе отказывал в назывании удельной). Все эти

труды были небесполезны; но г. Соловьев не довольствовался

ими и скромным путем исследований. Он приступил к Истории

России. Всякому действительному ученому – и, без сомнения, г.

Соловь еву – было ясно, что истории в смысле художественной

летописи после Карамзина уже писать нельзя; для кри тической

же истории не заготовлено достаточно предва рительных иссле-

дований. Нужно было ими запастись; но когда же кончится эта

предварительная работа? Историк решился обойтись без нее;

что из этого решения вышло, мы имеем перед собою.

Самая первая точка отправления его истории постав лена

произвольно и назло всякой здравой критике в эпоху родового

быта. Уже давно Новгород выстроен, уже давно он известен

263

НАциоНАльНое домостроительство

Иорнанду и мифологии скандинавской, и Ладога, очевидно,

древнейшая по самому прозвищу своему и по знакомству Восто-

ка с ее именем, давно уступила ему первенство; уже давно стоят

и Ростов, и Суздаль, извест ный в кругу саг германских и в пре-

даниях венгров, – а все еще продолжается исключительно быт

родовой. И вдруг очнулись разрозненные роды на пространстве

земли в пол-Франции и зовут себе общего властелина или князя.

Прямо перескочили они через временные коалиции мес тные, че-

рез местные племенные правления к обширной конфедерации в

самой строгой форме. И все почему? Потому что варяги несколь-

ко времени сидели в Новгороде бродячею шайкою. Были ли они

даже в кривичах и в земле Суздальской и Ростовской, неизвест-

но. Тут всякое слово противно историческому смыслу.

Потом движется поток русской истории на юг. Там опять

родовой быт. Дела нет, что нигде в летописи не упоминается ни

один род, что нет ни одного родового прозвища (кроме эпони-

мов в вятичах и родимичах); что родство по браку гораздо богаче

определительными (об щеиранскими) названиями, чем родство

кровное, которое очень бедно этими названиями, что в Русской

Правде месть ограничена тесным кругом семьи, что в том же па-

мятнике все деления по состояниям и местностям, а ни одного

нет по роду, что в договорах с греками деление дани идет по клю-

чам, – весьма употребительному делению сельских общин на се-

вере и на юге России, отчасти до нашего времени. (Так, если бы и

теперь в войне при земском ополчении собиралась с неприятеля

контрибуция, она делилась бы по регулярному войску-дружине

по уез дам, в ополчениях – по ключам и по большим городам.) Ни

до чего дела нет историку. Родовой быт избавляет от исследова-

ний. Да здравствует же родовой быт! Но, нако нец, куда же пере-

селилась эта история? Мы уже не станем спрашивать о соседях

казарах или печенегах, а спросим, к которому же из колен рус-

ского племени перешла она? Вопрос спорный и очень важный.

Чью, собственно, исто рию пишет историк Киевской Руси? Ведь

это любопытно для читателя и, кажется, отчасти для самого пи-

сателя истории, но г. Соловьев предоставил этот вопрос другим

исследователям, напр. гг. Максимовичу и Погодину.

264

А. с. Хомяков

История идет своим путем. Крепче слагается государ-

ственная и административная система, является земщина с

общинною жизнию, и вопрос об общине, ее происхож дении, ее

характере и жизни не пришел на ум историку. Поняли этот во-

прос другие, а историк, разгневанный тем, что они видели то,

чего он не видал, теперь уверяет, что защитникам общинного

быта кто-то говорит то, и то, и то, и между прочим, что община

существовала везде и даже сильнее, чем у славян. Разумеется,

это не скажет ни один истинный ученый в Европе, особенно

же в Германии: там очень хорошо знают, что славянские мест-

ности, даже онемеченные, до нашего времени отличаются от

герман ских уцелевшими остатками общинного быта. Но что

бы кто ни говорил, а вопрос остался незамеченным в Истории

России г. Соловьева.

Развивается поместное право с его разнообразием и бес-

конечными преломлениями в жизни городов, сел и сословий.

И того не заметил историк. Вот отчего и могла после его тво-

рения еще явиться в свете странная ошибка г. Чичерина, не

различавшего в княжеских завещаниях права поместного и

отчинного от права государственно го

Движется самобытное просвещение народное по пре-

имуществу под влиянием духовного начала, то возвыша ясь и

богатея, то скуднея и падая, то отклоняясь в ино родные и чуж-

дые направления. Это опять не обратило на себя внимания исто-

рика, и когда после издания велико лепного труда гг. Горского и

Невоструева г-н Бессонов, отдавая им полную справедливость,

выразил сомнение, не дали ли они излишне важное место делу

Геннадия

, г. Соловьев даже не понял положительного достоин-

ства статьи г. Бессонова, обратившего особенное внимание не

столько на полноту и библиотечную важность списков, сколько

на приложимость их к жизни и на распростра нение их в народом

употреблении. Зато г. Соловьев мстит Древней Руси за свой соб-

ственный недосмотр восклица нием: «Кто же станет восхищать-

ся состоянием земли, в которой не было даже полного списка

Библии?», как будто кто-нибудь безусловно восхищался Древнею

265

НАциоНАльНое домостроительство

Русью, и как будто никто не знает, что до реформации никакая

страна в Европе не имела не только полного, но и вообще какого-

нибудь списка Библии на языке, сколько-нибудь понятном для

народа. Ведь об Ульфиле, Альфредовых подражаниях и тому по-

добных явлениях говорить нельзя серьезно в этом деле

Проходят великая борьба Москвы с уделами и время со-

бирания государственного к одному средоточию, и чи татель

не знает, какие живые силы в общем составе народа русского

противились новой эпохе или содействовали ей (кроме духо-

венства, о котором уже говорил Карамзин).

Выступает с важным значением в истории учреждение

странное и единственное в мире, учреждение в высшей сте-

пени характеристическое — местничество, и г. Соловьев до-

вольствуется для объяснения его словом «родовой быт», не

замечая, что мы не видим ни малейших следов мес тничества

ни в Новгороде, ни в Пскове, и что вся земщина не местнича-

лась: ибо то, что называют местничанием городов, не имеет

ничего общего с местничеством. Оно находит себе совершен-

но подобные явления на Западе в спорах английских городов,

напр. Иорка с Канторбери о правой руке четвертованного

Валласа, в спорах дружин областных о праве быть в передо-

вом полку, в спорах городов ганзеатических и фландрских, в

спорах между гильдиями о том, какое место им занимать в

городовых ходах, и т. д.; попытки же местничества в людях

земских были только подражанием дружине и сейчас прекра-

щены властью княжескою.

Таким образом обойдены все живые вопросы в исто рии;

ибо об общем смысле всей ее совокупности и гово рить нечего.

Читатель из всего чтения выносит одно сомнение: была ли бы

для человечества какая-нибудь утрата, если бы все простран-

ство от Черного моря до Белого и от Немана до Урала оста-

валось пустынею, на селенною бродячими вогулами, остяками

или даже мед ведями? Сам автор пришел к тому же выводу,

объявив, что весь девятисотлетний труд служил только к тому,

чтобы Русь, наконец, явилась крупным ребенком, готовым при

Петре единственно для подражания

. Об задатках для разви-

266

А. с. Хомяков

тия новых начал, чуждых другим народам, нет ни полслова.

Утешительный вывод: девятисотлетний рост будущей обезья-

ны! Слава Богу, мы его за русский народ не принимаем.

Мертвенность всего взгляда отмстила за себя автору в край-

ней мертвенности самой истории и особенно того царствования,

которым завершается все правление Рюрикова дома

. Лицо са-

мого Иоанна до такой степени бесцвет но и призрачно, что, по

справедливому замечанию К. С. Аксакова, чуть-чуть не остает-

ся под сомнением, был ли он более одного разу под брачным

венцом

. Любопытно знать, что бы сказала Англия об истории

Генриха ��, где ни слова не сказано бы было о его семи женах?

Не скоро бы забыла она такой подвиг исторического писателя:

ведь там считают семиженство Генриха чертою несколько ха-

рактеристическою. Зато царствование Иоанна имеет дру гое зна-

чение у г. Соловьева. Это борьба против боярства. К. С. Аксаков

справедливо заметил, что казни без сопро тивления не совсем

правильно названы борьбою, но важ нее этого замечания вопрос:

против чего же, собственно, в боярстве боролся Иоанн

? Мы

знаем борьбу королей на Западе против великих вассалов; но мы

знаем также, против чего и за что боролись они. Мы знаем не

только постоянные ослушания вассалов и постоянные их притя-

зания на самостоятельность, но еще и опеки, налагаемые воору-

женною рукою на королей, и союзы для общего блага (d� b��n

p�b��c), и осады столиц, и бегство, и плены королевские. Что же

подобного в России? Нет ни следа восстания, ни следа заговора,

ни следа даже ослушания

. Где же права, где силы, против кото-

рых вооружался Иоанн не мечом, которым он никогда не умел и

не смел владеть, а колами, кострами и котлами? Права местни-

чества? Но при Иоанне весьма редко появляется повеление быть

без мест; споры местнические решают сами бояре, а крайне ред-

кие случаи нарушения законов местнических, в пользу какого-

нибудь любимца, являются простым разгулом де спотического

* Разумеется, никто не может серьезно говорить об ослушании бояр перед

ребенком; а насчет престолонаследия надобно помнить, что «Правда воли

монаршей» еще не была писана и что Иоанн за собою сам не сознавал прав

Петра. (Прим. А.С. Хомякова.)

267

НАциоНАльНое домостроительство

фаворитизма, нисколько даже не указывая на неуважение царя к

общим правилам, выше которых он вовсе и не хотел становить-

ся. Права поместные и отчин ные? Но они никогда не бывали

обращаемы во зло против царской власти, и никогда Иоанн не

ратовал против си стемы, из которой они истекали. Право отъез-

да? Да оно никогда не существовало. Так называемое право от-

ъезда было только правом переезда внутри Русской земли. Если

бы г. Соловьев понял особенности той земли, которой историю

он писал, он бы заметил, что слова летописца: «Мы один на-

род, потому что крещены в одного Христа»

, были выражением

всегдашнего и преобладающего русско го чувства. К татарам не

отъезжают, к шведам не отъез жают, в Польшу не отъезжают. От-

ъезжают в Литву, потому что она русская и православная. Литва

сделалась польскою и неправославною по своим преобладающим

началам, и право отъезда прекратилось само собою. Некуда. Ни

Кур бский не говорит о нем, ни Иоанн, а кому же бы и знать про

это право, как не тем, которые об нем спорят? Кур бский бежал,

а не отъезжал: он ищет оправдания в обще человеческом праве

самосохранения, а не в местном и дружинном праве отъезда.

Но боярские заручные? Тот, кто знает сколько-нибудь тогдаш-

нюю Русь, знает также, что она вся стояла на взаимном пору-

чительстве: таков был ее гражданственный смысл, основанный

на ее общем характере. Заручные по большей части служили

не огра ничением права, от которого кто-нибудь отказывался, а

ограждением другого признанного права, которое кто-ни будь

обязывался не нарушать. Вся земля почти во всех своих под-

робностях была основана на взаимной поруке и ответственно-

сти, подразумеваемой или высказываемой. Право отъезда при

Иоанне – чистая выдумка, и я повто ряю, что не было в боярстве

ни одного права, ни одной силы, против которых пришлось бы

бороться Иоанну; что Иоанн никогда у собора земского не про-

сил помощи для борьбы и что самая борьба есть опять чистая

выдумка, ни на чем не основанная. Правда, что короли на Западе

боролись против сильных вассалов и что историки рас сказали

нам эту борьбу, но не следовало к ним переносить явления ино-

земных историй. Здесь-то именно и показы вается ошибочность

268

А. с. Хомяков

теории г. Соловьева. Учение не есть подражание, оно есть про-

бужденное самомышление.

Тому, кто знает жалобы старорусских людей при пред-

шественнике Иоанна, кто прочел со вниманием письма Курб-

ского и низкие оправдания Иоанна

, кто вгляделся в самый вы-

бор его жертв, почти всегда из благороднейших и чистейших,

кто понял казнь Филиппа и те права, от которых он должен был

отречься по требованию царя, кто видел, что казни сопровожда-

лись расхищением и конфи скациями: тому, говорю я, становится

ясным характер той бойни, которую борьбою величать смешно.

Эта бойня шла от двух весьма простых побуждений — от вражды

Иоанна против свободы мнения в высшем сословии и от рассчи-

танного грабительства. Конечно, при этом взгляде исчезает при-

зрак государственного мужа, почти бестелесного и без брачного,

противника каких-то призрачных боярских прав, вредных отече-

ству; зато остается живое лицо, замечательно одаренное Богом,

но употребившее почти все дары свои на зло; остается прави-

тель, не лишенный правительствен ной мудрости, но постоянно

губивший свою мудрость в своих пороках; остается царь, иногда

понимавший красоту, но никогда святость добра; остается чело-

век, в мастерстве софизма не уступавший никакому византийцу,

а в кро вожадности никакому татарину, человек, не уважавший

своей родной земли (что доказывается предпочтением инозем-

ного происхождения славе отечественной), склонный к Западу,

куда готов был бежать, людоед со своими подданными и низкий

трус пред иноземными врагами: одним словом, остается изверг

цельный и, так сказать, художественный.

Вполне признавая неутомимую деятельность г. Соловь-

ева, его любовь к науке и даровитость, я не думаю отрицать

ни достоинства, ни полезности его исторического труда, но,

приступая к истории, еще недостаточно подго товленной от-

дельными исследованиями, он с намерением или бессозна-

тельно ограничился односторонним взглядом. Он расска-

зывает не историю России, даже не историю государства

Русского, а только историю государственности в России, во

сколько этот рассказ подготовлен другими исследователями

269

НАциоНАльНое домостроительство

и отчасти им самим

. Этот труд, конечно, не бесполезен. Это

сбор официальных столбцов историче ской летописи, подве-

денный под некоторую систему. Дол жно прибавить, что есть

и неофициальная часть, слишком мало обделанная, но она не

связана никакою живою связью с официальным отделом, так

же как водится в современных газетах. Последовательность

кое-где видна, жизнь нигде. Это зависело, разумеется, от са-

мого свойства первой задачи (сознательной или бессознатель-

ной), но вследствие продолжительного занятия обратилось в

при вычку, а сам г. Соловьев уже сказал (разумеется, только о

крестьянах), как вредно однообразие занятий. Естест венным

последствием привычки к односторонности было то, что, ког-

да явилось направление, требующее от истории не только до-

кументальности, но еще органического смыс ла, г. Соловьеву

такое направление показалось антиисто рическим.

Действительно, что хотел он сказать? Что люди этого на-

правления отрицают прошедшее? Такое предположение было бы

просто бессмысленно. Или желали бы прошлое переделать на

свой лад? Еще бессмысленнее. Или не хотят исторических зна-

ний? Но он знает, что они не менее его занимаются историей и

стараются обращать внимание своих соотечественников на это

изучение. Или не крити чески исследуют старину? Не знакомы

с критическими приемами? Или не хотят их знать, перестраивая

образ старины по своему хотению? Этого г. Соловьев не мог ска-

зать: он знает, что то направление, о котором он говорит, требует

исследований и признает даже невозмож ным подвигом писать

историю России при отсутствии предварительных трудов кри-

тических (о чем оно ему даже напоминало весьма вежливо, но

ясно). Итак, в эпитете «антиисторическое» может быть только

один разумный смысл, а именно следующий. Это направление

не восхи щается всяким историческим периодом. Оно знает, что

история народа, как развитие человека, имеет свои вре менные

отклонения (иногда весьма продолжительные); что ее деятели

вступают иногда на ложные пути, увлекая за собою все правящие

обществом силы; что иногда на правление, не вполне ложное, бы-

вает и неправым, и лож ным вследствие своей односторонности

270

А. с. Хомяков

и неразумного отношения к другим, временно пренебрегаемым

требова ниям и силам народа; что не всегда позднейшее бывает

лучшим, а современное не всегда верным закону внутрен нему,

лежащему в основе развития правильного, и что, наконец, ча-

сто следует в прошедшем отыскивать те ра зумные начала, кото-

рые, будучи временно затаены или отстранены от деятельности,

должны еще (по счастливому выражению г. Самарина) из про-

шедшего прорасти в бу дущее

. В этом только значении выраже-

ние г. Соловьева может представлять смысл; но жаль историка,

которому такое направление кажется антиисторическим.

У меня нет ни охоты к полемике, ни досуга для нее: не за-

тронь г. Соловьев дорогого имени и замечательного мыслителя,

которого безвременная потеря слишком чув ствительна для сло-

весности и науки, не стал бы я излагать причины ошибок исто-

рика в суждениях о направлении, в которое он, по-видимому,

не вник. Может быть, однако, и эта случайность не бесполезна.

Г. Соловьев кончил важ ный отдел истории и приступает к дру-

гому, еще более важному. Быть может, недосмотры, указанные

в работе, им уже совершенной, помогут ему избегнуть новых

в будущей, а может быть, и то, что, сообразив невозмож ность

приделать окончание полное и живое к истории, крайне одно-

сторонней и мертвой, он решится дать нам новое издание преж-

них томов, воспользовавшись иссле дованиями других деятелей

и прибавив свои собственные. Друзья науки не могут не желать,

чтобы такое трудолюбие и такая способность принесли, елико

возможно, добрые плоды.

Разумное развитие отдельного человека есть возведение

его в общечеловеческое достоинство, согласно с теми осо-

бенностями, которыми его отличила природа. Разумное раз-

витие народа есть возведение до общечеловеческого зна чения

того типа, который скрывается в самом корне народного бы-

тия. Когда г. Соловьев вникнет в эту истину, он перестанет на-

падать на то направление, которое давно поняло и высказало ее.

Недавно назвал он весьма верно путь науки узким путем

; но

узкий путь науки не должен быть путем узкого понимания.