192
По мере того, как мы пытаемся выработать библейскую концепцию справедливости среди
сложностей жизни, мы сталкиваемся с безотлагательными вопросами: Каково
взаимоотношение справедливости и любви? Каково взаимоотношение справедливости и
свободы? Какое понятие справедливости (т.е. того, что причитается человеку) лучшим образом
отражает христианское мировоззрение? Кто должен справедливость или что она должна? Как
нам стремиться к соотношению христианской этики с культурами и обществам в которых мы
живем?
Любовь и справедливость
Люди зачастую говорят о справедливости и любви так, будто они идут рука об руку и
являются в сущности одинаковыми. Библия иногда возвещает их «единым духом», как,
например, когда Михей говорит о том, что Бог требует справедливости и милости (6:8), или
когда Осия увещевает: «Сейте себе в правду, и пожнете милость» (10:12). Но исследование
вопросов, касающихся этих двух моральных норм, показывает, что все не так просто.
Например, история о Микки Ментле показывает, что любовь не решит моральных
недоразумений, возникающих вокруг трансплантации органов. Или возьмем к примеру
расовую справедливость. Только с помощью любви невозможно положить конец рабству или
обеспечить необходимые гражданские права, чтобы содействовать справедливости в США.
Фактически, в эпоху рабства, некоторые рабовладельцы, несомненно, проявляли любовь к
своим рабам, относились к ним милостиво и с состраданием, но такая любовь не станет
исследовать фундаментальный вопрос о том, что причитается рабам, как человеческим
существам, созданным по образу и подобию Божьему. Справедливость, как моральная
концепция, была необходима, чтобы положить конец рабству, ибо одной только любви (как
минимум, рассматриваемой с точки зрения личностной милости и сострадания) не достаточно.
Каково взаимоотношение любви и справедливости? Богословы и этиковеды долго
спорили об этом. Существуют несколько точек зрения на этот вопрос. Эмиль Брюннер,
неортодоксальный богослов двадцатого столетия из Швейцарии, утверждал, что любовь и
справедливость - это два отличных понятия. Любовь, которую можно воспринимать только по
вере, наиболее явно открыта в Иисусе Христе. Любовь, согласно Брюннеру, всегда личностна
по сути, тогда, как она стремиться отреагировать на определенного человека в его
уникальности. Но «справедливость - это совсем другое. Когда мы справедливы и поступаем по
справедливости, мы воздаем другим то, что им причитается. Справедливость не делает
подарков; она дает только то, что причитается, ни больше, ни меньше. Ее основа строго
реалистична, трезва и рациональна».
7
Если любовь всегда относится к человеку в свете его
определенного контекста и потребностей, справедливость, в некотором смысле, всегда слепа.
Брюннер видел, что справедливость имеет отношение к миру систем и институций, к
сфере, в которой любовь не может полноценно функционировать. Любящий человек,
функционирующий в институции, должен обратить свою любовь в справедливость или он
столкнется с риском разрушить жизнь институции. «Любовь, которая не является справедливой
в мире институций, это сентиментальность. А сентиментальность, чувство ради чувства, это яд,
растворитель, уничтожающий все справедливые институции».
8
Так, в мире институций, мы
должны существенно изменить образ действий с любви на справедливость, чтобы люди
получали то, что им причитается. Любовь, естественно, может сделать больше, чем
справедливость в сфере человеческих взаимоотношений, но Брюннер считал, что
справедливость всегда является предварительным условием любви, а любовь никогда не
сможет занять место справедливости. Тогда, по сути, согласно Брюннеру, любовь это
функциональная добродетель в личностных взаимоотношениях, которая следует примеру
любви - агапе Христа. Справедливость, познаваемая разумом, это функциональная
добродетель в институциях общества. Обе нужны, каждая в своей сфере.
Те, кто следуют идее Брюннера о разделении справедливости и любви, подчеркивают, что
так как государство не может любить, на нем не лежит ответственность восполнять нужды
192