Харченко В.К. Как заниматься наукой
Подождите немного. Документ загружается.
переходить к крупным формам, от чисто теоретических работ — к научно-популярным
изданиям, после чего вновь заниматься труднейшей теорией.
Жанры менять полезно, но не только об этом хотелось бы поговорить в конце главы.
Жанр — своего рода абстракция. При достаточном чтении и конспектировании в
сознании исследователя возникают внутренне ощутимые идеальные модели жанров
научного изложения. Если при этом зарождается идея собственной книги, то будущий
автор еще внимательнее начинает присматриваться к чужим книгам, различая их плюсы и
минусы. Так в сознании молодого ученого формируются жанровые оси будущего
произведения. Он еще сам не написал монографии, но уже знает, как надо ее писать.
Знать-то знает, садится наконец и пишет, но тут же начинает править, и правит не
один раз. Жанр — строгий судья. Жанр — деспот. Законы жанра усваиваются методом
проб и ошибок; бо-[121]-лее того, они усваиваются на протяжении всего творческого
пути. Жанр многого не позволяет, но многому и аплодирует. Однако стоит удачной
находке повториться, войти в тираж — жанр снова недоволен, снова требует исправления.
Так было с книгой, которую Вы держите в руках. Не сразу заметил автор свое
сползание, скатывание в эпистолярный стиль. Чуть больше непосредственных обращений
к читателю — и книга превращается в огромное письмо. Чуть больше рассказов о себе —
и текст начинает отдавать мемуарами. Чуть больше рассказов о других — и книга
становится книгой очерков. Многое позволяет научно-популярное издание, многое, но не
все.
В художественной прозе были подмечены симптомы модной болезни отрицания
традиционных жанров, отрицания, проводившегося по принципу «Я пишу не рассказ и не
повесть, я пишу...». Далее можно подставить что угодно: конструкция с отрицанием
разрешает практически любой поворот мысли, любое интеллектуальное па.
«Уже стало шаблоном, что автор с первых же строк начинает открещиваться от всех
литературных жанров и заявляет, будто он пишет не мемуары, не документальную прозу,
но и не очерк, не беллетристическую хронику и уж, конечно, не критическую статью», —
замечает Александр Кривицкий в публикации, которую он, однако, озаглавливает так:
«Елка для взрослых, или Повествование в различных жанрах».
В отрицании или совмещении традиционных жанров иногда видят манерность,
стремление к оригинальности, заигрывание с читателем, но можно увидеть и другое:
интерес к проблеме жанра, попытку жанрового осмысления своего текста, осмысления
новых тенденций в жанропользовании. Разумеется, в художественном творчестве есть и
бездействующие сейчас, забытые жанры (былина, ода, мадригал, элегия, сонет, трагедия),
но в целом жанр у писателя в почете.
Ученый обычно мало задумывается над проблемами жанра. Что писать — гораздо
важнее того, как писать. Ученому не до жанра. Жанровые нарушения в чужой рукописи
он, конечно, заметит и отметит, но вообще-то недосуг ему заниматься разработкой жанров
научного изложения, недосуг использовать редкие жанры или восстанавливать забытые:
трактат, пролегомены, этюды, записки, экскурсы, дневники наблюдений. Кажется, в
результате нерадения о жанрах научная мысль что-то теряет...
Глава 10
НА НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ
СУЩЕСТВУЮТ три способа проведения и соответственно три организационных
типа научных конференций: конференции с пленарными и секционными заседаниями;
конференции без такого разграничения, когда все слушают всех; наконец, конференции,
проводимые по принципу дельфийского стола. У каждого типа научных дискуссий есть
свои преимущества и вместе с тем свои организационные сложности.
Наиболее распространенным типом научных конференций является первый тип. Для
пленарного заседания члены оргкомитета заранее отбирают от двух до семи
выступающих, учитывая и «регалии» каждого докладчика, и умение его выступать, и тему
доклада, которая не должна быть узкой. Все эти параметры трудно бывает свести воедино.
Высокий чин из Москвы может вообще не приехать; умение публично выступать далеко
не всегда сопровождается высокими результатами научной работы; дав
:
слово молодому
ученому, легко ненароком обидеть нескольких немолодых. Понимая все это, юный
участник, будем терпеливы! He станем пенять оргкомитету, что нас в очередной раз
обошли. Когда-нибудь и нам предоставят на двадцать драгоценных минут почетную
трибуну.
В апреле 1996 года на пленарное заседание конференции па-итогам НИР в
Белгородском педагогическом университете было-вынесено два доклада: доклад доктора
педагогических наук профессора И. Ф. Исаева «Технология педагогической деятельности
как компонент профессиональной культуры учителя» и доклад, доктора юридических
наук профессора Г.А. Борисова «Конституционализм в Российской Федерации: начало
становления». Исследования этих ученых вызвали живейший интерес у всех собравшихся.
После обеденного перерыва или на следующий день начинаются секционные
заседания. Секция — это чрезвычайно узкий, подчас менее десяти человек, круг
докладчиков, но здесь не так жестко с регламентом, обстановка более простая, уютная,
легче спросить, легче ответить, легче познакомиться друг с другом. Кстати, в этом нет
ничего предосудительного — наоборот, одна из [123] «функций научной конференции —
создание союзов, содружества ученых через укрепление личных контактов.
На заключительном, или итоговом, пленарном заседании руководители секций
отчитываются о количестве и содержании состоявшихся докладов, принимаются
рекомендации, утверждаются тема и место следующей встречи, следующей конференции.
Конец — делу венец. К сожалению, заключительные заседания проходят, как правило,
скомканно, поверхностно, и участники конференции обычно не дожидаются ее конца. В
зале почти никого. Почему так происходит? Какой представляется идеальная модель
аккордового заседания научной конференции?
Прежде всего руководители секций могут в той или иной форме отметить, похвалить
(а почему бы и нет?) каждый состоявшийся на секции доклад, двумя—тремя словами
представить его широкой аудитории, заинтересовать им. Если мы хотим, чтобы
отечественная наука развивалась, мы должны быть щедрыми на поощрение и рекламу
научно-исследовательского поиска своих коллег.
Далее, обсудив «в секциях злободневную проблематику следующей встречи,
рассмотрев различные варианты, председатели секций на заключительном заседании
могут высказать более интересные рекомендации дальнейшей коллективной работы, чем
те, что были подготовлены заранее.
На заключительном заседании руководители научных лабораторий университета
могут пригласить для сотрудничества участников конференции — представителей других
регионов.
Наконец, сами гости могут выступить и со словами благодарности оргкомитету, и с
информацией о научной жизни своего вуза; могут в память о конференции подарить
библиотеке несколько научных сборников под грифом своего вуза или собственные
учебные пособия (с автографом!).
Все это подняло бы уровень итоговых пленарных заседаний.
Второй тип проведения научных конференций — это проведение их по принципу
«все слушают всех». Именно так проходят совещания координационного характера с
обсуждением учебных планов, программ, перспектив работы. Разумеется, выступающих
на таких совещаниях в несколько (десятков) раз меньше, чем слушающих. Между тем
организационная модель «все слушают всех» хороша и для чисто теоретических
конференций: в ней соблюден принцип равенства участников, и каждый докладчик
чувствует себя так, будто выступает на пленарном заседании. В Научно-
исследовательском институте школ (г. Москва) много лет конференции проходили по
принципу «все слушают всех». Естественно, это вынуждало организаторов сокращать
число доклад-[124]-чиков и жестко следить за регламентом. Вопросы задавались сразу
после доклада, а прения выносились под занавес.
Третий способ проведения конференций — так называемый: дельфийский стол —
особенно поучителен, хотя тюка еще мало распространен. Кстати, его можно
использовать и на секционных заседаниях обычной внутривузовской конференции, если
число» докладчиков не превышает шести—семи человек.
Прозвучал первый доклад, второй... седьмой. Регламент соблюдается строго: 10—15
минут, не более. Потом начинается самое интересное: слово вновь берет первый
докладчик и в свободной, спонтанной форме высказывается по каждому из шести
докладов, говорит о своих сомнениях, возникших вопросах, указывает на сильные места,
проводит аналогии, советует прочитать публикацию имярек. Так же выступает второй,
третий... седьмой докладчик. В результате перекрестного, шквального обсуждения
каждый доклад получает шестикратную оценку-интерпретацию, возникают споры, а перед
исследователем открываются новые выходы, рождается цепь неожиданных связей,
ассоциаций.
Обсуждение растягивается до четырех-пяти часов, но польза его огромна. Участники
конференции выходят действительно обогащенными коллективным мышлением,
коллективной интуицией, коллективным видением проблемы.
Доклады и обсуждения по принципу дельфийского стола легли в основу книги
«Загадка человеческого понимания» (М.: Политиздат, 1991. — 352 с.). Из этой работы мы
и узнали о таком необычном способе организации научных дискуссий и в апреле. 1994
года решили применить его на секционном заседании внутривузовской конференции.
Дельфийский стол себя оправдал, но была допущена ошибка: массированные обсуждения
каждого-доклада требуют собранности – и свежести внимания, поэтому надо было
проводить конференцию не во второй, а в первой половине рабочего дня.
О каком бы типе конференции ни шла речь — везде звучит вещее (или зловещее для
оратора) слово «регламент». Регламент — невидимый правоохранительный страж,
незримая составляющая любой конференции. Соблюдение регламента — одно из
проявлений этики ученого. Выступайте ровно столько времени, сколько Вам отпущено.
Регламент — культура научных встреч. Другим докладчикам тоже не терпится выступить.
Они готовились и, может быть, волнуются не меньше, чем Вы. Не покушайтесь на их
время. Не вынуждайте председателя секции выразительно на Вас смотреть, стучать
карандашом по графину, вставать, напоминая Вам об исчерпанном времени. Кстати,
соблюдение регламента — показатель дисциплины на научной конференции, и плох тот
председатель, который, позволив первому оратору продлить свое вы-[125]-ступление,
вынужден разрешать это и всем остальным. Некоторая жесткость председателя в вопросах
регламента вызывает уважение аудитории в целом.
При условии предварительной отработки доклада, продумывания каждой фразы
пятнадцати—двадцати минут вполне достаточно, чтобы быть «услышанным».
На конференции по лингвистике в Орловском педагогическом институте одна из
секций собрала так много докладчиков, что каждому дали... две минуты, предложив
сказать суть. И что же? Конференция состоялась! Этих мгновений оказалось
достаточно, чтобы потом, в неофициальной части, завязывались интересные
дискуссии по проблемам, уместившимся в двухминутный доклад.
Идеальная с точки зрения регламента модель конференции, отвечающая высоким
целям научных диалогов, — это строго соответствующий регламенту доклад и свободная,
вне фактора времени, дискуссия по поводу только что прослушанного доклада, когда по
горячим следам высказывается каждый желающий, звучат вопросы, после чего можно
плавно переходить к следующему докладу и так же добротно, охотно, без спешки его
обсуждать. Во имя такого свободного «парения» научных дискуссий оргкомитету
целесообразно предусмотреть некоторое «запасное пространство» времени. Включать в
программу секционных заседаний астрономическое число докладчиков — значит
провоцировать их либо на поверхностное восприятие чужих докладов, либо на неучастие
в конференции, неявку.
Было и так. Конференция как конференция. Доклад. Свободная дискуссия без
поглядывания на часы. Следующий доклад... Выступающих пятеро, просто пришедших
послушать немногим больше. В других секциях похожая картина. И вдруг распростра-
няется слух... о высоком уровне конференции. Видимо, сыграла роль не только новизна
докладов, но и возможность свободного обмена мнениями по каждому из них.
Докладчик соблюдает регламент дважды: когда выступает с докладом и когда
отвечает на вопросы. Ответ на вопрос не должен превращаться в доклад. Ответ призван
быть кратким.
На конференции по физике твердого тела (Белгород, сентябрь 1995 г.)
известному физику-ядерщику было задано свыше двадцати вопросов. Докладчик
отвечал кратко и откровенно, за что получил благодарность от самого активного
участника дискуссии: «Спасибо. Я [126] теперь знаю, как мне завтра выступать!». Все
засмеялись.
Через месяц в той же аудитории проходила международная конференция по
педагогике М. Монтессори. Одна из участниц с немецкой скрупулезностью стала так
развернуто отвечать на первый вопрос, потом на второй, что, напуганные
безразмерными ответами, присутствующие перестали задавать вопросы.
Как же трудно руководить конференцией, остроумно призывать к тишине,
соблюдать права всех участников! Впрочем, есть права, но есть и обязанности, и первая
обязанность приглашенного — получше выступить.
Если тип конференции не зависит от рядового ее участника, то качество
выступления целиком в его власти.
К подготовке доклада отнесемся ответственно и серьезно. Не накануне будем его
сочинять, не за два часа до конференции начнем обшаривать ящики письменного стола в
поисках материалов. Доклад требует подготовки, причем подготовки особой.
Типичная ошибка выступающего — читать в качестве доклада текст статьи. Даже
если статья безупречна, как доклад она может не прозвучать, не понравиться слушателям.
Стиль доклада существенно отличается от стиля статьи. Доклад пишется иначе, чем
статья; доклад строится так, чтобы он легко воспринимался на слух.
Вот проблема... Вот точки зрения... Мы решили проверить... Эксперимент проводили
так... Не все результаты поддаются объяснению... Предварительные выводы таковы...
В тексте доклада не должно быть чрезмерно усложненных, округленных, хорошо
причесанных, навевающих скуку предложений, унизанных причастными оборотами.
Синтаксическая фактура доклада должна быть простой и острой для восприятия.
Исключение составляют цитаты, если они дословны, но и обилия цитат быть не должно.
Вместо цитирования охарактеризуйте своими словами, не поскупившись, вклад
предшественников, вместо подробных ссылок назовите фамилию и работу. Числовые
выкладки подавайте округляя. Приводить сами подсчеты до второго—четвертого знака
после запятой вряд ли уместно. Целесообразно высветить тенденцию, обнажить
перипетии проблем, уточнить тактику и стратегию дальнейшего поиска.
Научный доклад — это правдивость изложения, четкость гипотезы, богатство
интерпретации, ясность и изящество резюме. Добавим к этому более яркое, чем в статьях,
проявление личного отношения к проблеме, более открытое высказывание опасений, [127]
более откровенный разбор хода эксперимента. Добавим к этому слова благодарности
конкретным лицам за содействие, помощь в проведении эксперимента, ценную подсказку
(почему бы не воспользоваться в этих целях трибуной научной конференции?).
Подготовка доклада требует репетиций. Прочитайте доклад своим близким. Им
интересно Вас слушать?
Наглядность, даже самая неожиданная и незатейливая, украшает научный доклад.
В сентябре 1994 года в Белгороде проходила международная конференция по
экологии. Сорок минут продолжалось выступление на немецком языке с синхронным
переводом ученого из Земли Северный Рейн-Вестфалия. Доклад был посвящен
использованию жидкого навоза. Почему интересно? Почему все внимательно
слушают? Да, есть обескураживающая правдивость (мол, и в Германии не все
принимают эту методу). Есть простота вводимого понятия «навозная единица»
(сколько навоза дает за год среднестатистическая корова), но есть и еще кое-что:
наглядность! Включен кодоскоп, и все сорок минут перед глазами всего-навсего
цветная фотография немецкого домика, где находится та самая лаборатория по
изучению жидкого навоза. Кто бы мог подумать, что «картинка перед глазами» так
оптимизирует, облегчит восприятие? Запомним этот прием.
Масса книг посвящена дидактическому принципу наглядности. Дать пищу глазам,
утолить зрительный голод — казалось бы, причем тут научные конференции? Но читатель
сам мог наблюдать, что если докладчик развешивает таблицы и матрицы, графики и
схемы, то все это обычно выполнено в черно-белых тонах, без эстетических излишеств,
яркости, броскости. Просто и скромно. А может быть, скучно?
Как вписались бы в сам доклад любительские фотографии хода эксперимента,
собственные рисунки, цветные схемы, географические карты нужного масштаба и многое
другое, что помогло бы процесс научного поиска представить в несколько
материализованном виде!
Понравится Ваш доклад или не очень — на конференции Вам будут заданы
вопросы. Вопросов бояться не стоит. Конференции и проводят отчасти ради того, чтобы,
задавая вопросы, ученые указывали на слабые места или подсказывали друг другу
направления новых исканий. Докладчик имеет право не знать, хотя об-[128]-народовать
собственное незнание, признаться в нем профессору труднее, чем аспиранту.
В Ленинградском педагогическом Институте имени А.И. Герцена лекции по
эстетике читал профессор Д.В. Михновский. Съехавшиеся из различных городов
слушатели курсов повышения квалификации как-то спросили его мнение о нашумевшей
тогда книге.
— Если я вам скажу, вы меня уважать не будете.
— Нет, скажите, скажите.
— Хорошо. Я не читал этой книги.
Мгновенная тишина, а потом — на всю жизнь — неизбывное уважение к человеку,
не побоявшемуся сказать правды.
О похожей ситуации пишет в романе «Бессонница» А. Крон: «Среди наших
кандидатов наук Виктор один из самых знающих, но никто так часто не говорит «не
знаю», и это меня умиляет».
Не бойтесь вопросов, радуйтесь им как препятствиям («ими вы растете»).
Хорошо выступить, ответить на вопросы — это еще не вся полнота Вашего
пребывания на конференции. Этика ученого проявляется в умении, а точнее сказать — в
желании слушать других. Ах, как скучно подчас сидеть на конференции, как хочется
улизнуть или отвлечься! И тем не менее важно — слушать. Не разговаривать тихонько с
коллегой, не проверять курсовые, исподтишка не читать. Сидеть и слушать, напрягая себя,
и тогда любая конференция, любой доклад будет явно и тайно, заметно и незаметно учить
Вас, как надо и как не надо выступать. В этом плане одинаково полезны и межвузовские,
и внутривузовские конференции.
1989 год. Конференция по проблемам малокомплектной школы. Зал
внимательно слушает П.Т. Фролова, который построил свой доклад, включив в него
идеи и фамилии других докладчиков, которым предстояло выступать на секциях, а не
перед всем составом конференции. Браво, Петр Тимофеевич! Запомним этот прием
профессора, отдавшего время пленарного выступления для пропаганды идей других
преподавателей и работников школы.
1993 год. Санкт-Петербург. Международная конференция «Ребенок в
изменяющемся мире». Секция «Детская речь». Мой доклад самый последний. Сижу,
слушаю, записываю, и вдруг до меня доходит: детские высказывания столь прелестны,
что после доклада они оседают в памяти, затмевая даже самые оригинальные научные
идеи. Принимаю решение — выступать без примеров. [129]
На конференции идет невидимая напряженная взаимоучеба, и отказываться от нее не
резон, не говоря уже о том, что постоянно включен тайный этический счетчик нашего
поведения. Нас приняли в число участников, опубликовали тезисы, известили,
пригласили, напомнили — как можно после этого ссылаться на занятость? Семинар? Так
берем студентов и учим их присутствовать на конференции, участвовать в ее работе,
учим, как сидеть, как задавать вопросы, как выражать согласие и несогласие.
Всему этому нужно учить. Говорят, самые устойчивые и опасные — невысказанные
заблуждения. Они витают в интеллектуальном пространстве и влияют на культуру
поведения. Кто и когда убедил современного школяра, что учиться должно быть всегда
интересно? Старшеклассник становится студентом с той же претензией: учите меня так,
чтобы мне было интересно. Меня палкой загнали на конференцию, а здесь ску-учно... Да,
молодые люди, скучно. Бывает — скучно, и надо терпеть. Рутина, маята, если не сказать
насилие и страдание есть в любой работе. Учитесь преодолевать, оборачивать себе на
благо любые препятствия. Став правительницей Испании в четырнадцать лет, королева
Савойская имела терпение присутствовать на каждом заседании совета. Еще моложе был
французский король Людовик XV, когда в своем совете учился искусству выслушивать
других.
Приобщение к науке, публичным диспутам на научные темы — это тоже часть
студенческого образования. Физики-ядерщики рассказывали, что в некоторых странах
вообще запрещено проведение научных конференций без студенческой молодежи. Не
разрешили, например, зарезервировать теплоход как место будущей конференции: кто
оплатит студентам? А участие их обязательно.
Не сразу меня осенило, что отчитываться о командировке на конференцию нужно не
только перед коллективом кафедры, но и перед студентами. Как проходила конференция?
Какие были доклады? Что говорилось? Кто выступал? Какова была культурная
программа? Студенты выслушивают все это с большим вниманием.
После конференции хорошо думается, пишется. Вернувшись из командировки,
сядьте за письменный стол и поработайте. Горит в душе радуга новых, нерастраченных
впечатлений, но пройдет неделя, другая, и если бывший участник конференции так и не
реализует постфактум свою поездку, то запас положительных впечатлений исчезнет в
«никуда».
Организационный конец конференции — это сообщение о ней в прессе, желательно
не только в местной, но и центральной. Писать хронику конференции непросто. Стиль
хроники — это стиль репортажа, практически не допускающий оценочных слов. Хроника
— публичный отчет о состоявшейся конференции. Объем [130] хроники обычно невелик,
меньше, чем объем рецензии на книгу. Приходится высчитывать не то что абзацы —
слова, чтобы весь массив конференции уложить в две—три машинописные страницы.
Негласная этика написания хроник требует, чтобы автор не упоминал о собственном
докладе.
В последние годы писать хронику конференций стало еще труднее. Из-за отсутствия
финансирования вместо сорока приглашенных на конференцию приезжают пять—шесть
счастливцев, которым руководство вузов исхитрилось оплатить проезд. Какой бы «титул»
ни носили конференции, за редким исключением они становятся по существу
внутривузовскими. Как быть автору хроники? Опираться на присланные тезисы
неприехавшего докладчика не совсем удобно: по тезисам можно не так понять и не так
подать идею их автора. И тем не менее информация о конференциях даже местного
масштаба (без ученых со стороны) чрезвычайно злободневна, поскольку по названию
конференции, по тематике состоявшихся докладов можно судить о ситуации в данной
науке, в интересующей тебя сфере исследований.
Так, идет слава о семинарах по герменевтике, рефлексии, теории иностранного
языка, проходящих в Пятигорском педагогическом институте иностранных языков.
Руководит семинарами кандидат филологических наук, человек большого ума и эрудиции
Виктор Петрович Литвинов.
Участие в конференции — благо для ученого. Долгие месяцы уединенного труда в
постоянном, подчас выматывающем диалоге с самим собой
5
, должны просветляться
минутами истинного диалога с равным по силе партнером, тем более партнером,
превосходящим по силе. Чтобы научиться хорошо играть в шахматы, надо играть с тем,
кто превосходит тебя в искусстве игры. Таким, всегда превосходящим докладчика,
совокупным партнером выступает коллектив участников конференции. Даже при
молчаливом внимании каждый участник оценивает каждую прозвучавшую мысль,
становясь ее защитником или обвинителем, адвокатом или прокурором.
Насколько удастся председателям секций развернуть дискуссию, вызволить на свет
вопросы, сомнения, похвалу, критику, насколько удастся сделать внешними внутренние
диалоги — настолько удачна и полезна, приятна и памятна будет прошедшая
Конференция.
На столе — новое приглашение. Молодой человек узнает о планируемой
конференции. Участвовать ли? Безусловно! Если тему исследования можно повернуть к
теме конференции — обяза-[131]-тельно участвуйте. Если нет, а конференция Вас
привлекает — пишите специально для нее доклад и тезисы. В этом нет ничего
предосудительного.
Когда с публикациями было трудно, я стремилась участвовать во всех
конференциях, о которых только могла узнать. Это давало право на две страницы
печатного труда. Информация о конференциях не афишировалась, выходило у меня тогда
по две—три конференции в год. Кое-кто посмеивался над такой всеядностью. На первых
порах польза от разбрасывания сил была сомнительной. Смысловые оси легко
выстраиваются только задним числом. Как-то я призналась своему давнему знакомому,
теперь профессору Иосифу Абрамовичу Стернину, что участвую везде где только можно.
И услышала в свет: «И я так. Что эта за конференция, если нет моей фамилии?». Мы
посмеялись сами над собой и решили продолжать в том же духе.
5 Диалог как основу мышления исследовал, в частности, В. С. Библер в книге «Мышление как творчество»
(М.: Политиздат, 1975.— 399 с.).
Глава 11
АСПИРАНТЫ И ДОКТОРАНТЫ
КОГДА в институте вдруг появляется младое, незнакомое племя аспирантов, что-то
меняется в самой атмосфере высшего учебного заведения. Их мало сначала, аспирантов,
но то, что они есть, то, что студенты их видят, а значит, воочию видят перспективу
хорошей учебы, — приносит свои плоды.
Dum spiro, spero. Пока дышу — надеюсь. А-спир-ант. В этимологии самого этого
слова представлено высокое слово «дух». Аспирант — это человек, призванный служить
духу науки, человек, статусом своим уполномоченный для напряженных научных
исканий, человек, готовящийся стать ученым.
Хорошее дело — хор, но в хоре нельзя воспитать солиста, в хоре певец за всю жизнь
может так и не узнать истинного диапазона своего голоса. Наука — это всегда соло.
Ученый один на один с неизвестностью, идея приходит в голову одному человеку, это
потом появляются помощники, продолжатели, партнеры, а поначалу — отважное
одиночество и полное претворение себя в деятельности, которой раньше не занимался.
Ученого воспитывает ученый. Не опытностью даже и не интеллектуальными
пассажами, а всей своей личностью.
Подготовка ученого — это штучная работа, осуществляемая на протяжении
нескольких лет. Собственно, штучность во многом и гарантирует успех и качество такой
подготовки.
«...Познание языка требует терпения, умноженного на любовь к материалу. Это и
есть, на мой взгляд, чувство ремесла филолога. Ремесло нельзя создать, но его можно
унаследовать. Законы ремесла трудно объяснить, но их можно передать подмастерью», —
пишет лингвист Р.М. Фрумкина. (Знание — сила, 1994, № 5. — С. 88).
В.В. Розанов вспоминает своего наставника гимназических
л
ет, у которого он жил на
квартире, Николая Алексеевича Некрасова: «Он сам весь светился любовью к знанию и
непрестанно и Много читал. Ну, а я был «подмастерьем». «Сапожник» и «мальчик при
нем»: самое удобное положение и отношение для настоящей выучки. Клянусь, нет лучшей
школы, как быть просто «мальчи-[133]-ком», «подпаском» и «па посылках» у настоящего
ученого, у Менделеева или Бутлерова (Москва, 1991, № 10. — С. 154).
«Высокое обучение, как и воздушные полеты, должно строиться по принципу
«делай, как я». И не иначе. Обучаемого втягивает в дело своеобразный «эффект сифона»,
сильный ток мысли наставника. Ничего не выйдет, если не облучать ведомый ум яркой
личной идеей, возбуждая его люминисценцию», — подчеркивает В. Царев. (Знание —
сила, 1994, № 4. — С. 113).
Мы выписали еще одно яркое высказывание о штучности в; подготовке ученого.
Оно принадлежит представителю технических наук С. Смирнову, который в свою очередь
цитирует реформатора русской армии фельдмаршала Милютина, сто лет назад
уточнившего разницу между хорошими и отличными знаниями.
«Физики давно пришли к выводу: чтобы в наши дни стать нобелевским лауреатом,
необходимо (хотя недостаточно) быть учеником нобелевского лауреата. То есть
«хороший» (по Милютину) ученик может стать «отличным» только в ходе долгого
общения с «отличным» (по тому же критерию) учителем, а еще лучше, — если с
несколькими такими учителями. Только у них можно перенять навыки «приведения в
соответствие отдаленнейших точек учения»; только они укажут тебе «места, в коих
сомневаться должно», то есть нерешенные задачи, на которых можно проверить свою
научную грамотность и волю к победе. Без сильной воли ничего, значительного не выйдет
— именно поэтому далеко не каждый ученик нобелевского лауреата уподобляется своему
учителю». (Знание — сила, 1993, № 1. — С. 99—100).
Итак, подготовка ученого — это штучное производство. Работа один на один. С
глазу па глаз. Наставничество. Дарение своих навыков, секретов, мыслей.
Стоп, полный назад! Какое же дарение, если за аспиранта платят? В разных вузах
по-разному, но в среднем годовая работа с аспирантом оценивается в пределах 50—70-и
часов.
Спросим себя, что легче: отвести 150 часов или превратить аспиранта в кандидата
наук, помочь ему в три года написать диссертацию, да такую, чтобы не стыдно было
защищать?
Спросим себя также, в скольких часах измеряется приход интересной мысли? Да за
долгожданный визит Ее Высочества заплачено не часами — годами труда, так что
реальная цена научного руководства несоизмеримо выше принятых тарифов. Эта цена без
цены. Эта цена бесценна.
Повсеместно звучит призыв: зарабатывайте деньги, продавайте интеллект! Только
так?
Немецкая хозяйка возвращает соседке взятый на время таз, непременно положив в
него пфенниг. Русскому человеку почему-то стыдно попросить вернуть свою собственную
книгу. Когда мы [134] принимаем гостей, количество бутербродов на столе всегда больше
количества приглашенных, а если эти величины совпали, что-то уже не так, не по-русски.
Подходит ко мне докторант посоветоваться насчет темы исследования, или плана,
или библиографии — встречу ли я его словами: дай денежку — тогда скажу?
В Центре педагогики Марии Монтессори Белгородского педагогического
университета всегда многолюдно. Учителей интересует знаменитый дидактический
материал, наглядные пособия, которые лучше назвать ненаглядными — так они хороши.
Учителя вникают в приемы организации «свободной работы» по принципам всемирно
известного итальянского педагога, слушают рассказы о школах Голландии, Германии
руководителя Центра кандидата педагогических наук, доцента Надежды Григорьевны
Тарассико. Представим теперь, что прежде чем прикоснуться к кубикам, сельская
учительница предъявляет квитанцию об оплате.
Когда-нибудь платные услуги по западным образцам будут вводиться и у нас (да
частично уже и вводятся), только никак не сбросишь с противоположной чаши весов
национально-культурную ценность бескорыстия.
«Рука дающего не оскудевает». Бескорыстие загадочно. Отдача возвращается чем-то
несоизмеримо большим. Отдача оборачивается золотоносным приобретением. Симпатии.
Авторитета. Но не только этого. Отдача оборачивается приобретением еще более ценных
знаний.
Ученичество — благо, но и наставничество — благо. Процесс наставничества будет
плодотворен, если научный руководитель сам подбирает себе учеников. В конце концов
он имеет на это право, поскольку будет отдавать ученикам (а далеко не безразлично, кому
отдавать) и существенную часть своего времени, и интеллектуальные сокровища.
Критерий подбора — интуиция и любовь. Смогу ли я полюбить, этого человека так,
чтобы легко и радостно с ним работать на пользу ему и себе? (А радость работы всегда на
пользу!)
Когда научный руководитель сам ищет себе ученика, сам формирует кружок
аспирантов, дела идут, как правило, лучше, чем ЕВ тех случаях, когда на шефа давят,
когда протекционизм протягивается к самым вершинам карьеры, когда долларовой
приманкой уговаривают взять иностранца и писать за него.
Если ученый отказывается брать соискателя, то у соискателя есть выход: часть
работы написать самому, доказав силу воли, собранность, умение работать с литературой,
после чего явиться к мэтру с написанным и вновь попроситься в аспиранты. Такой ученик
вызывает уважение и в итоге найдет себе учителя, к то-[135]-му же станет потом
любимым учеником, опорой научного руководителя.
Быть научным руководителем аспиранта — одно из глубинных удовольствий
личности, правда, до срока называть себя учителем рискованно. Биолог М. Мина считает
так: «А что касается учеников, тут тонкий этический момент: я никого не могу назвать
своим учеником, я должен ждать, пока человек сам меня не назовет своим учителем».
(Знание — сила, 1991, № 3. — С. 6).
Если от шефа требуется любовь к своим научным детям и заинтересованное
внимание к развитию их поисковой деятельности, то от ученика требуется нечто совсем
иное, чем даже в студенческие годы, — послушание.
Мы имеем в виду послушание в самом широком смысле слова, и как
конспектировать, и что прочитать в первую очередь, и какую тему взять, и где проводить
эксперимент. От неудачи и провала не застрахован никто, но, чтобы надеяться на удачу,
чтобы иметь хоть какие-нибудь гарантии, шеф стремится вести своих подопечных тем
путем, который прошел он сам.
Именно в процессе самоподчинения, тайного восхищения, послушания аспирант
возьмет максимум от человека, которого судьба послала ему в наставники. Научный
руководитель — это олицетворение данной науки в глазах аспирантов, и ничего нет
смешного в элементарном подражании, которое всегда было и будет первой ступенью
любого творчества.
Академик П. Капица выступал с докладом о ценности непослушания в науке, но под
непослушанием он имел в виду внутреннее противодействие давлению научных
парадигм. (Наука и жизнь, 1987, № 2. — С. 80—83).
«Разве я могу спорить с автором статьи? Ведь у меня нет еще таких знаний», —
говорит аспирант. Научный руководитель убеждает: спорьте, пробуйте не соглашаться, не
ставьте себя ниже, наука развивается на равных. Шеф прав. А вот самого шефа лучше
слушаться. Скажем так: после зашиты у диссертанта будет достаточно времени для
непослушания. Когда основные навыки научного труда уже сформированы, можно
пускаться в свободное плавание и плыть вольным стилем куда глаза глядят. Все это у Вас
будет, а пока слушайтесь научного руководителя. Подчиняйтесь его требованиям.
Весной 1979 года я вела занятия в научном кружке Ханойского педагогического
института иностранных языков. Одна из будущих аспиранток Ха сказала, что хочет
писать диссертацию «Что такое предложение?» Я стала отговаривать: тема сложная,
широкая, русский язык для Вас неродной, в Москве с такой темой никто не возьмет в
аспиранты, выберите что-нибудь уже и конкретнее, вот, например... Мои доводы были
напрасны. Девочка нас-[136]-таивала на своем. Девочка умненькая, из семьи научных
работников, тетя ее преподавала в том же институте, я и через тетю пыталась уберечь
вьетнамское дитя от столь сложной темы, но тетя сказала: «Ха не переубедишь!»
В аспирантских кругах всегда знали, кто из аспирантов самый умный, а кто (об этом,
конечно, вслух не говорилось) самый неумный. Бывало: два таких и два таких или три и
три. Спрашивается: каков процент защищенных в этих, крайних, слоях аспирантского
сообщества? Так вот, стопроцентный выход на защиту был у категории «звезд с неба не
хватает», тогда как из числа умных кто-либо непременно сходил с дистанции, оказывался
вообще без диссертации. (Можете проверить сами, расспросив выпускников давних лет,
при этом роли не играет, куда ваш информатор относит себя: к способным или к
обладающим средними способностями по той шкале).
В чем причина срыва сильнейших? Нет, не в зависти остальных и не в слабости воли
(без воли в аспирантуру они бы не поступили) — причина в тайном превосходстве
собственных притязаний над требованиями научного руководителя, причина в
непослушании.
Пифагор взял первых своих «аспирантов» в шестьдесят лет и начал с того, что
заставил их молчать.
«Со временем Пифагор прекращает выступления в храмах и на улицах, а учит уже в
своем доме. Система обучения была сложной, многолетней. Желающие приобщиться к
знанию должны пройти испытательный срок от трех до пяти лет. Все это время ученики
обязаны хранить молчание и только слушать Учителя, не задавая никаких вопросов. В