Харченко Е.В. Модели речевого поведения в профессиональном общении
Подождите немного. Документ загружается.
21
культурные предметы или природные явления, вовлеченные в человеческую
деятельность. Эти качества (природные и функциональные) материально воплощены в
культурном предмете: первые – в субстанции предмета, вторые – в его форме. Системные
же качества культурных предметов непосредственно не наблюдаемы, сверхчувственны и
часто знаковы, символичны; это не собственные качества предмета, а качества самой
системы, перешедшие в культурный предмет как часть этой системы, а следовательно,
возникают они и обнаруживаются только при соотнесении их с системами, в которых
функционируют. Отсюда следует, что сверхчувственные качества предметов конкретной
национальной культуры открыты только носителю этой культуры, обладающему знанием
культурных и социальных систем, элементом которых являются эти культурные
предметы. Далее Е.Ф. Тарасов делает следующий вывод: «Сверхчувственные качества
предметов одной национальной культуры А могут быть постижимы для носителей чужой
культуры В только в той степени, в которой в двух культурах А и В совпадают системы,
содержащие предметы, являющиеся аналогичными в культурах А и В» (Тарасов 1998: 33-
34). Коммуникативные конфликты в межкультурном общении, по мнению автора, чаще
всего возникают как следствие полного или частичного незнания национально-
культурной специфики сверхчувственных качеств культурных предметов, вовлеченных в
общение. Причем культурные предметы по критерию своих свойств делятся по крайней
мере на два класса: во-первых, с четко выраженными знаковыми характеристиками (для
стран Западной Европы предметами престижного потребления являются модная одежда,
престижный автомобиль, вилла в западной части города), во-вторых, потенциально
обладающие знаковыми свойствами и реализующими их нерегулярно, а регулярно
выступающие в своих функциональных качествах. Источниками коммуникативных
конфликтов являются культурные предметы второго класса, так как их знаковые свойства
не становятся предметом регулярного инструктивного обучения, как это происходит с
языковыми и другими знаками, а открываются носителям культуры в процессе общения и
поэтому знание об их знаковых свойствах существует на бессознательном уровне и
приобретается в ходе присвоения культуры (Тарасов 1998: 33-34). Несмотря на то, что все
высказанное Е.Ф. Тарасовым относится в первую очередь к национальной культуре,
подобные явления прослеживаются и в корпоративных культурах. Так, для
профессионалов, как правило, большое значение имеет качество инструмента, который
наряду с функциональными несет иные характеристики, неуловимые неспециалистами, но
несущие информацию представителям той же сферы деятельности (это может быть
фирма-производитель, надежность, престижность, степень износа и прочее). В
организациях может быть разработана целая система знаков, имеющих смысловую
нагрузку для сотрудников, - это переходные призы, порядок выступлений на совещании,
расположение за столом, форма одежды (все больше фирм вырабатывают стандарты
внешнего вида сотрудников) и под. В западной литературе можно встретить большое
количество примеров подобного типа: от красных пуговиц на спецодежде у новичков,
сигнализирующих о необходимости повышенного внимания к их действиям, до
подвешенной в коридоре двери от кабинета управляющего, символизирующей свободный
вход к нему в кабинет. Можно говорить о том, что внутри корпорации культурные
предметы также часто несут дополнительное значение, известное сотрудникам и
непонятное другим людям.
Таким образом, можно говорить о том, что сегодня при изучении
профессионального общения особое место занимает языковое сознание субъектов
деятельности. Особенно важно это в случае обращения к анализу межкультурных
коммуникаций, к которым относятся и взаимодействия представителей разных
корпоративных культур.
Следовательно, к межкультурным коммуникациям, обычно понимаемым как
взаимодействие носителей разных национальных культур, с нашей точки зрения, можно
отнести и взаимодействие носителей корпоративных культур. Наиболее актуальным нам
представляется учёт разницы языкового сознания при общении специалистов разных
профилей, а также профессионалов и профанов (неспециалистов в конкретной сфере
22
деятельности). При помощи метафоры «носитель профессиональной культуры» в данной
работе предлагается описывать качества сознания человека, которые сформировались при
«присвоении» определённой профессиональной культуры: перцептивные, полученные от
органов чувств; концептуальные, формируемые в ходе мыслительной деятельности;
процедурные, описывающие способы и последовательность использования перцептивных
и концептуальных данных. Например, носитель филологической культуры имеет
сознание, состоящее из психических образов и представлений, бытующих в своей среде,
объединяющей лингвистов и литературоведов. Эти знания в виде образов сознания и
представлений (значений слов), ассоциированные со словами (телами языковых знаков)
используются коммуникантами для построения мыслей при кодировании и
декодировании речевых сообщений с учетом культурных стереотипов.
Специфика общения при взаимодействии людей разных профессий состоит 1) в
специфике построения речевых стереотипов, осуществляемых в соответствии со
стратегиями действий, которые формируются в профессиональном сознании; 2) в
специфике образов сознания, отображающих предметы конкретной корпоративной
культуры; 3) при этом необходимо учитывать этнокультурную специфику, которая во
многом определяет нормы речевого поведения профессионалов. Для достижения
взаимопонимания необходимо, чтобы коммуниканты обладали общностью знаний об
используемом языке и общекультурными навыками речевого общения, а также
общностью знаний о мире в форме образов сознаний. Носители разных культур понимают
друг друга в той мере, в какой образы их сознаний пересекаются (обладают общностью),
несовпадение этих образов служит причиной неизбежного непонимания при
межкультурном общении, что отражено в приведенных ниже анекдотах, отразивших
особенности взаимодействия профессионалов и обывателей:
Женщина рассказала механику о неполадках в своей машине. Подумав,
механик ответил:
- Ну, на «пых-пых» не обращайте внимания, а вот «тах-тах» влетит вам в
кругленькую сумму.
Автоинспектор:
- Когда вы ехали по шоссе, я сразу определил: по крайней мере, 70.
Женщина-шофер:
- Ну что вы. Просто эта шляпа меня очень старит.
Это важно и при обучении профессиональному общению, поскольку легче
сформировать навыки говорения (письма) и слушания (чтения), чем преодолеть различие
профессиональных сознаний коммуникантов, особенно сложно это еще и потому, что мы
часто не осознаем «инакомыслие» специалистов, однако это является естественным, если
речь идет о представителях разных национальных культур.
В отличие от национальной и гендерной культур, корпоративная
(профессиональная) формируется в достаточно взрослом возрасте и на первых порах
может восприниматься сознательно и даже оцениваться: при получении второго высшего
образования или переходе на другое место работы человек, как правило, может четко
выделить новые реалии, которые могут восприниматься как отступления от норм.
Наше обращение к анализу межкультурного общения имеет целью получить
данные о закономерностях речевого общения в профессиональных сферах и на их основе
предложить вариативные модели оптимального речевого поведения. Интерес к данной
области как внешний (прагматический), так и внутренний (научный) связан с все
возрастающим вниманием российского общества к коммуникативному аспекту
социального взаимодействия, развитием демократии, социально-экономическими
изменениями (расширением сферы сервиса, межкультурным обменом информацией и
людьми в обучении, туризме и под.). Когнитивный поворот от бихевиоризма, внимание
исследователей к познавательным процессам, использование моделей коммуникативного
акта как методологических схем анализа (коммуникативный подход) – все это
предполагается учесть при использовании лингвистических знаний для построения
23
речевых моделей, обеспечивающих взаимопонимание и сотрудничество представителей
разных профессий.
Термин «профессиональный тип личности» введён в науку Е.Шпраниром. Это
подход основан на том, что участие людей в деятельности, обладающей существенными
общими признаками, должно приводить к формированию у них сходных черт личности.
А.А. Бодалев и О.Г. Кукосян при изучении особенностей восприятия людьми друг друга
также отмечали факты влияния профессиональной установки на формирование у человека
образа восприятия другой личности (А.А. Бодалев 1983, О.Г. Кукосян 1982).
Американская исследовательница Энн Ро выделила восемь групп профессий:
♦ группа сервиса (работники службы быта, официанты и т.п.);
♦ группа деловых контактов (бизнесмены, агенты различных компаний и т.д.);
♦ группа организаторов (администраторы и т.д.);
♦ группа профессий, требующих работы на открытом воздухе (лесничие,
работники сельского хозяйства и т.п.);
♦ технические профессии;
♦ профессии науки;
♦ профессии культуры;
♦ артистические профессии.
Приводя наиболее общие характеристики личности профессионалов, Ро
подчёркивает противопоставление группы гуманитарных и технических профессий по
интересу к взаимоотношениям людей.
Аналогичные данные об особенностях личностей профессионалов получены в
трудах Дж. Гилфорда, который пришёл к выводу о том, что интересы профессионалов
ограничены рамками собственной деятельности. Важнейшим моментом
профессионализации личности выступает развитие, упрочение, стабилизация
профессиональной мотивации. Этот процесс особенно четко прослеживается в случаях,
когда профессия выбирается не на основе ранее сложившегося интереса к содержанию
деятельности, а по причинам иного характера. В начальный период работы основные
мотивы труда лежат вне профессии как таковой (чаще всего это материальные стимулы).
В ходе овладения профессией происходит перестройка мотивационной среды,
формируются мотивы, связанные с интересом к процессу труда, его результатам, со
стремлением поддержания трудового авторитета и т.д.
Мы впервые обращаемся к психическим процессам профессиональной личности с
психолингвистических позиций, учитывающих прежде всего его языковую картину мира,
формирующуюся на основе совокупности значений и их отношения к тому целому, в
котором они «живут». По сути, овладение профессией – это выявление все большего
количества нюансов, отличий, тонкостей, которые закрепляются путем называния,
присваивания им имени. А обучение профессии представляет собой накапливание
названий и предметов, явлений, стоящих за этими терминами, затем формирование
умений это использовать, различать, производить какие-либо действия (в том числе и
абстрактно, моделируя и проигрывая какие-то ситуации, заранее прогнозируя результат).
Если общность сознаний коммуникантов, необходимая, по словам Е.Ф. Тарасова,
для речевого общения, состоит в общности знаний о мире и общности знаний о языке, а
эта общность формируется при присвоении идентичной этнической культуры и при
овладении одним и тем же национальным языком (Тарасов 2000: 28), то можно говорить и
о необходимости определенной общности для коммуникантов, принадлежащих к разным
корпоративным культурам. И если раньше основной причиной затруднения
взаимодействия в этой области считалось наличие языков для специальных целей, то
обращение к понятию языкового сознания позволяет говорить о том, что при общении
представителей разных корпоративных культур следует учитывать сложившиеся образы
мира, которые в то же время наряду с профессиональной несут печать и этнокультурной
специфики.
24
1.2. Национальные особенности общения в России
Невозможно рассматривать профессиональное общение без учета этнокультурной
специфики, поэтому в данной главе мы обратимся к тем особенностям, которые
характеризуют общение в России, и выделим из них наиболее важные для взаимодействия
в сфере «человек-человек».
На особое значение межличностных отношений у русских обращают внимание
многие иностранцы. Так, американец Й.Ричмонд пишет: «Несмотря на большие размеры,
Россия управляется на основе персональных отношений» (цит. по: Стернин 2001: 217).
В.И. Даль дает понятие «общенье» как действие по глаголу сообщенье,
сообщество, взаимное обращенье с кем, в качестве однокорневых приводятся слова обща,
общность, община, общество, общественный и другие. Сам Даль заканчивает
перечисление так: «Слова этого образования не могут быть все пересчитаны, но они
понятны сами по себе».
А начинается словарная статья словами общать, общить – приобщать, соединять,
смешивать; считать вместе, заодно. (Даль: т II: 634). Отсюда можно предположить, что
общение для русских является чем-то большим, чем просто разговор, болтовня, это еще и
средство объединения, и выделение, обособление «своих», и способ установления
миропорядка. Подобные идеи мы увидели и в некоторых других исследованиях. Так, О.Н.
Трубачев, пытаясь восстановить забытую историю того, как сложилось имя «славяне»,
вслед за ученым-славистом первой половины прошлого века Шафариком связывает имя
славяне (словяне) со словом и уточняет его значение, ссылаясь на глагол слыть, древнее
слути, как «слышаться, быть понятным, говорить понятно». Далее он пишет:
«Раскрывается древний смысл имени славяне – «ясно, понятно говорящие (антоним:
немцы, собственно «немые, невнятно бормочущие», - обычный для древности принцип
обозначения иноязычных иноплеменников). Но «понятно говорящие» - это, в сущности
«свои», «наши», и эта констатация как бы подсказывает нам, что мы в состоянии частично
отдернуть пелену, скрывающую от нас древний менталитет наших предков» (Трубачев:
305). То есть «свой» – это для наших предков первую очередь тот, кто говорит понятно, а
следовательно, потенциальный собеседник.
Понятие свойства является одним из самых древних у человечества, Ю.С. Степанов
относит его к основным концептам и пишет, что противопоставление «Свои» - «Чужие» в
разных видах пронизывает всю культуру и является одним из главных концептов всякого
коллективного, массового и народного, национального мироощущения. В том числе,
конечно, и русского. Смотря по тому, какой по объему коллектив мы рассматриваем, мы
находим в нем несколько особое, но всегда отчетливое различие «Свои» - «Чужие».
Особое значение при изучении этого явления приобретает исследование языкового
сознания, поскольку сфера «Свои» - «Чужие» как раз такая, где само противопоставление
создается не только объективными данными, но и их субъективным отражением в
сознании. Опираясь на высказывания Л.Н. Гумилева, Ю.С. Степанов в качестве главного
определяющего фактора для самого этноса выделяет этнический стереотип поведения.
Сам Л.Н. Гумилев сказал об этом так: «Так вот, даже в лагере, где все мы были
одинаково плохо одеты, спали в одних и тех же бараках, питались одинаковой баландой,
никто не путался. Меня там спросили об одном человеке (мать у него русская, отец –
китаец): вы считаете его за своего? Я ответил: да. Почему? Стихи читает по-нашему,
ругается по-нашему, ведет себя по-нашему. Совпадает стереотип поведения, именно это и
есть определяющий динамический признак этноса. Англичанин тот, кто ведет себя по-
английски, а ирокез тот, кто по-ирокезски. Специально научиться этому нельзя, все
«впитывается» с детства, и происхождение не при чем – ведь если даже ребенок не знает
отца и матери, это не мешает ему принадлежать к тому или иному этносу» (цит. по
Степанов 2001: 127-128).
Этимологические исследования на материале индоевропейских слов позволили
Э.Бенвенисту сформулировать положение, о том, что понятие «Свой» первоначально
является осознанием кровного родства некоторой группы людей (рода, клана), в пределах
25
которой человек одновременно признает себя «свободным по рождению» и
противопоставляет себя «другим» - «чужим, врагам, рабам». Таким образом, понятия
«свой» и «свободный человек» исконно связаны. Это прямо отражается и в связи корней
соответствующих слов в русском языке. Э.Бенвенист делает следующий вывод:
«Обнажаются социальные истоки понятия «свободный». Первоначальным оказывается не
значение «освобожденный», избавленный от чего-либо, на первый взгляд, казалось бы
исходное, а значение принадлежности к этнической группе, обозначенной путем
растительной метафоры. Эта принадлежность дает человеку привилегии, которых никогда
не имеет чужестранец и раб» (цит. по: Степанов 2001: 136). То есть само происхождение,
рождение делает человека «своим» и наделяет определенными правами и привилегиями,
это можно считать общим для европейских культур. Особенно это свойственно для
русской культуры, где предоставление особых условий, помощь «своему» считаются
естественными – «ну как не порадеть родному человечку».
Обращение же к русскому языку позволяет увидеть некоторые особенности
культуры. Ю.С. Степанов считает, что особая черта русской культуры – в том, что она в
определенной мере сохраняет совмещение, соединение двух рядов представлений –
«Вселенная, внешний мир» и «Согласие между людьми, мирная жизнь» - в одном
концепте, и это одна из констант культуры. Ядром этого соединения является концепт
«Свои» в противопоставлении «Чужим, чужому». «Мир» в древнейших культурах
индоевропейцев – это то место, где живут люди «моего племени», «моего рода», «мы»,
место, хорошо обжитое, хорошо устроенное, где господствуют «порядок», «согласие
между людьми», «закон»; оно отделяется от того, что вне его, от других мест, вообще – от
другого пространства, где живут «чужие», неизвестные, где наши законы не признаются и
где, может быть, законов нет вообще, где нам страшно. (Степанов 2001: 86-87). З.В.
Сикевич также на основании своих исследований говорит о том, что несовпадение
особенно проявляется в трех точках: «Мы» не любим «их» потому что «они» не такие, как
«мы» в межличностной коммуникации, социальном поведении, в отношении к «нам»
(Сикевич: 123).
Жить в мире – это жить среди своих, соблюдающих законы, то есть понимать
других и быть в свою очередь понятым ими. Нарушение законов в любом обществе
наказывалось определенными карательными санкциями. В русской культуре есть такое
предупреждение: «А что люди скажут», которое и отражает боязнь осуждения со стороны
окружающих при нарушении норм поведения. Несмотря на то, что в современном
обществе изгнанный не обречен на голодную и холодную смерть, как правило, даже
угроза этого или подозрение «в чуждости» переживается человеком тяжело и часто
служит способом предупреждения инакомыслия (ср. бойкот в классе, игнорирование в
коллективе), что и используется в своих целях манипуляторами. Как тут не вспомнить
управдома из известного кинофильма «Бриллиантовая рука», которая говорит: «Наши
люди на такси в булочную не ездят!»
О том, что в основе разделения на «своих» и «чужих» лежит представление о
норме, пишет в своей работе и О.В. Балясникова: «Поскольку личность проходит
социализацию в «своей» культурной среде, последняя формирует систему норм и
ценностей, в соответствии с которыми воспринимается и получает оценку объект. Мы
понимаем норму как субъективно-объективное представление о естественном, верном
или единственно возможном способе (способах) существования, состояния, отношения и
взаимодействия явлений, предметов, событий реального мира. Норма является
объективной, поскольку формируется социальным окружением индивида, и
субъективной, поскольку ее формирование осуществляется и через личный опыт
личности. Добавим, что в этом отношении «свое» воспринимается не как «лучшее» в
сравнении с «чужим», но и как «естественное», «нормальное». В этом случае то, что не
соответствует этой норме, воспринимается негативно. Одновременно происходит
постоянная активизация положительного «мы» - образа, который всегда переживается
аффективно» (Балясникова: 198).
26
Сохранение культурной нормы и пресечение ее нарушения не случайно: это
своеобразная гарантия порядка и возможности проектирования своего и прогнозирования
чужого поведения. К.Касьянова считает, что задача социальной системы заключается в
том, чтобы ориентировать человека на определенные, принятые в ней способы поведения
и тем обеспечить возможность коллективных действий; культура прививает человеку
набор ценностных ориентаций и тем делает его личностью определенного типа.
Социальный архетип передается человеку по наследству от предыдущих поколений,
существует в его сознании на невербальном, чаще всего нерефлексируемом уровне, но
«вмонтирован» в него очень глубоко, и импульс, им возбуждаемый, бывает очень
сильным, как правило, гораздо сильнее того, что может пробудить в психике человека
любой элемент развитой рефлексивной структуры. Это значит, что, согласно этой
концепции, ценностная структура личности «погружена» в ее архетипы, а те элементы,
которыми личность соприкасается с окружающим миром – «типичные действия» - и
составляют ее этнический характер, лежащий в основании характера индивидуального
(Касьянова: 31-32).
З.В. Сикевич пишет об этом так: «Усвоение этнокультурной информации
происходит как непроизвольно (бессознательно, основываясь на подражании), так и
осознанно, в ходе социализации. Каждый из нас как представитель своего народа –
носитель огромного комплекса этих этнических «черточек», которые в отличие от нашего
внешнего облика не передаются по наследству, а перенимаются в детстве у родителей,
других взрослых, сверстников. В конечном счете принадлежность человека к тому или
иному этносу определяется воспитанием, процессом социализации, в ходе которой
прививаются черты его этнической среды» (Сикевич: 72).
Эти культурные стереотипы не так легко выявить современному человеку,
особенно тяжело это сделать из-за погруженности в данную культуру, и следствием этого
становится принятие всех ее особенностей как «само собой разумеющихся». В качестве
инструмента выявления этих стереотипов мы использовали свободный ассоциативный
эксперимент, в котором участвовало 163 респондента. На основании этого эксперимента
мы смогли выделить особенности понимания общения в русском языковом сознании.
Общение – это разговор (31), беседа (5), встреча (3), обогащение (3), язык (3),
коммуникация (2), интерес (2), смех (2), развитие (2), контакт, интервью, диалог,
информация, радость, желание, юмор, веселье, встречи, необходимость, знакомство,
коммуникабельность, мир, речь. Оно может быть приятное (5), интересное (3), новое (2),
бесконечное, деловое, милое, по душам, повседневное, хорошее, наедине. Очень важное
место занимают субъекты: с людьми (9), людей (3), люди (3), друг с другом (2), с Богом (2),
вышестоящих, гости, двух, животные, между людьми, с кем-то, с народом, с ним, с
обществом, с тещей, с человеком, собеседник, коллектив, компания. Особо
подчеркивается связь общения и дружбы: друзья (12), с другом (3), дружба (2), друзей (2),
друг, дружеское, с друзьями. Указываются место и способ: интернет (3), телефон (2), по
телефону, чат, вечеринка, за столом, стол, скамейка, работа, семья. Также в качестве
единичных реакций были получены: поговорить, рассказывать, участвовать, весело,
много, необходимо, тяжело, отсутствие.
Данные Русского ассоциативного словаря также показывают, что в общении для
русского мироощущения важным является в первую очередь собеседник.
Общение: разговор 13; с людьми 11; с другом 4; приятное, радость, с друзьями 3;
дружба, друзья, люди, с иностранцем, тесное 2; близкое, близость, болтовня, вдвоем,
взаимно, всех, в тягость, в школе, девушка, долгое, допрос, друг, живой, здорово,
интерес, интересное, кровать, личный, между людьми
, межличностное, мнение, народ,
нету, нудность, общество, открытость; о, это да; плодотворное, полезное, по-русски,
рыбалка, с Богом, свободное, с девушкой
, сигарета, с кем?, с миром, с ней, со
сверстником, спор, с сыном, с тобой, с товарищами, стол, студентов, с хорошим
человеком, театр, трудно, ценность, человека, человеческое, школа, это радость, good 1;
104+66+2+55 (РАС: т I: 394)
27
Для сравнения возьмем реакции на слово-стимул «говорить». Говорить – это в
первую очередь действие: общаться (9), болтать (5), объяснять (4), беседовать (2),
обсуждать (2), рассказывать (2), сообщать (2), базарить, врать, изъяснять, ругаться,
спрашивать, судачить, трепаться, убеждать, произносить звуки и противоположное:
слушать (8), молчать (4), думать, тупить. В качестве синонимичной замены,
раскрывающей смысл, можно также рассматривать: общение (4), разговор (3), болтовня
(2), объяснение, лекция, наука. Большое внимание уделяется содержанию (что? о чем?):
правду (11), ни о чем (4), о чем-либо (3), пакость (2), гадости, комплименты, о делах, о
деле, о людях, о чем?, о чем-то, обо всем, обо мне, что-то, текст, телефон. Очень
важным оказывается и форма (как?): громко (8), тихо (8), красиво (5), вслух (4), по-
английски (2), много (2), шепотом (2), интересно, медленно, на русском языке, по делу, по
душам, по душам нельзя, по телефону, по-русски, по-французски, правильно, тише,
честно, ртом, впустую. По сравнению с реакциями на общение субъекты в данном случае
практически неважны (кто с кем?): люди, с кем-то, с людьми, философ, Горбачев.
В Русском ассоциативном словаре среди реакций также больше слов,
характеризующих форму и содержание этого действия, и мало слов, связанных с
собеседником.
Говорить: правду 60; громко 33; молчать 19; быстро 16; тихо 15; болтать 12; о
любви 11; вслух 10; петь, слушать 9; речь 8; глупости, по-русски 7; долго, ерунду, много,
рассказывать, слова, шепотом 6; красиво, по телефону 5; вполголоса, глупость, неправду,
с другом, чепуху 4; все, дело, думать, звук, излагать, медленно, о себе, о тебе, о чем-то,
по-английски, рот, сказать, с подругой, спокойно, телефон 3; бегло, губы, знать, ложь,
начистоту, не думая, не о чем, ни о чем, обо всем, общаться, о пустяках, открыто, о
том, правда, прямо, радио, с кем-то, слово, снова, спорить, точно, умно, урок, честно,
чушь 2; английский, баба на базаре, базар, базарить, без конца, без остановки, без умолку,
беседа, болтовня, брат, бред, вместе, внушать, внятно, воду лить, ворюга, впустую,
всем, в точку, глаголить, глаза, голос, голубой, горячо, грубо, движение, доказывать,
доклад, дребедень…1; 524+211+2+145 (РАС прямой словарь т I с.136-137)
На наш взгляд, наиболее важным наблюдением является то, что по сравнению с
реакциями на стимул «говорить» в реакциях, связанных у русских со стимулом
«общение», преобладают ассоциации, называющие субъектов общения (часто это друг).
На основании приведённых данных можно предположить, что для русских
основным критерием выделения «своих» является возможность/ невозможность общения.
Общение возможно только со «своим»; «чужому» можно сказать, передать информацию,
здесь важными параметрами выступают содержание (о чем?) и форма (как?), собеседник
же почти не играет никой роли. Истоки именно такого восприятия общения, на наш
взгляд, лежат в русской культуре.
Осознание того, что во многом поведение каждого человека обусловлено его
национальной культурой привело к повышенному вниманию и сопоставлению разных
культур. Наиболее известными являются классификации культур Э. Холла и Р.Д. Льюиса,
в основе которых лежат особенности восприятия времени отношения к нему, а также роль
контекста при взаимодействии людей.
Э. Холл различает культуры монохронные и полихронные. В монохронных
культурах в каждый определенный отрезок времени люди заняты одним делом, они
строго следуют планам, расписаниям и договоренностям, чтобы избежать потери времени,
для них важна пунктуальность, и опоздание считается серьезным нарушением
общественных норм (Холл относит к ним США и страны Северной Европы). В
полихронных культурах люди делают одновременно несколько дел, а взаимоотношения
между людьми для них важнее планов и графиков (это страны Южной Европы, Латинской
Америки, Ближнего Востока).
Похожая классификация и у Р.Д.Льюиса, который условно делит культуры мира на
три типа:
Моноактивные
– культуры, в которых принято планировать свою жизнь, составлять
расписания, организовывать деятельность в определенной последовательности,
28
заниматься только одним делом в данный момент. К этой группе принадлежат немцы,
американцы и швейцарцы.
Полиактивные – подвижные, общительные народы, привыкшие делать много дел сразу,
планирующие очередность дел не по расписанию, а по степени относительной
привлекательности, значимости того или иного мероприятия в данный момент, обычно
являются экстравертами и ориентированы на людей. Сюда относятся такие народы, как
итальянцы, латиноамериканцы и арабы.
Реактивные – культуры, придающие наибольшее значение вежливости и уважению,
предпочитающие молча и спокойно слушать собеседника, осторожно реагируя на
предложения другой стороны, сначала определяют позицию собеседника и только затем
реагируют и формулируют собственную. Представители этой категории – китайцы,
японцы и финны.
Для теории межкультурного общения важное значение имеет выделение Э. Холлом
высоко- и низкоконтекстуальных культур, в основу кладется их отношение к контексту,
под которым понимается информация, окружающая и сопровождающая событие, т.е то,
что вплетено в значимость происходящего. При высококонтекстуальном общении
большая часть информации уже известна человеку и лишь незначительная ее часть
представлена в словах (закодированном, выраженном внешне способе коммуникации).
Низкоконтекстуальное общение представляет собой прямую противоположность:
большая часть информации передается знаковым (звукобуквенным) кодом. Для
представителей высококонтекстуальных культур многое сказано и определено
неязыкоым контекстом: иерархией, статусом, внешним видом офиса, его расположением
и размещением. К таким культурам относятся Япония, Корея, Китай, Саудовская Аравия.
Низкоконтекстуальные культуры, характерные для Скандинавских стран, Германии,
Канады, США, менее однородны, в них межличностные контакты строго разграничены,
поэтому, как считает Э. Холл, всякий раз, когда люди вступают в общение, им
необходима подробная информация обо всем происходящем, при этом большинство
информации содержится в словах, а не в контексте общения.
Р.Д. Льюис в своей работе определяет высококонтекстуальную культуру как
ориентированную на диалог, добывающую информацию через установление
профессиональных и личных связей, а низкоконтекстуальную - как культуру,
ориентированную на официальную информацию, разговоры с другими людьми,
являющимися источником информации. В ориентированных на контекст высказываниях
большую важность неизбежно приобретает не то, что говорится, но то, как это говорится,
кто говорит это и что стоит за сказанным. Таким образом, то, что не было сказано, может
оказаться основным смыслом ответа. (Льюис: 75).
Высококонтекстуальные культуры чаще всего являются коллективистскими. При
этом большое значение придается личным взаимоотношениям и устным договоренностям.
Низкоконтекстуальные культуры отличаются индивидуализмом, их представители
меньше ценят личные взаимоотношения, а больше письменные договоренности.
Т.Н. Стефаненко рсссматривая средства коммуникации в межличностном
общении, пишет о том, что между культурами существуют значительные различия их
использовании. так, представители индивидуалистических западных культур больше
внимания обращают на содержание сообщения, на то, что сказано, а не на то – как, их
коммуникация в слабой степени зависит от контекста. Для таких культур, называемых
низкоконтекстными, характерен когнитивный стиль обмена информацией, при котором
значительные требования предъявляются к беглости речи, точности использования
понятий и логичности высказываний коммуникатора. Чтобы выделиться внутри группы и
«блистать в обществе», представители подобных культур стремятся развивать свои
речевые навыки. Содержание коммуникации высоко ценится в американской культуре.
В высококонтекстуальных культурах при передаче информации люди склонны в большей
степени обращать внимание на контекст сообщения, на то, с кем и при какой ситуации
происходит общение. Эта особенность проявляется в придании особой значимости форме
сообщения, тому как, а не тому, что сказано. Высокая зависимость коммуникации от
29
контекста, характерная для многих восточных культур, проявляется в расплывчатости и
неконкретности речи, изобилии некатегоричных форм высказываний, слов типа «может
быть», «вероятно» и т.п. (Стефаненко: 156).
Принимая во внимание эти классификации, мы видим, что русская культура в
большей степени является полихронной, полиактивной и высококонтекстуальной, в то
время как, например, американская культура относится к монохронной, моноактивной и
низкоконтекстуальной. Это подтверждается и при сопоставлении языковых сознаний
представителей разных национальных культур.
Н.В. Уфимцева, исследуя языковое сознание русских и англичан по ассоциативным
нормам, закрепленным в Ассоциативных тезаурусах соответственно современного
русского и английского языка, выделяет несколько важных отличий. Во-первых, это само
ядро языкового сознания, которое у русских характеризуется полным отсутствием такой
ипостаси человека как личность, в то время как для английского языкового сознания это
очень важная его ипостась. Зато весьма несущественной (по сравнению с русским
языковым сознанием) является такое понятие, как друг, оно практически замыкает ядро
английского языкового сознания, а в русском открывает. В целом «русскому языковому
сознанию присуща своеобразная человеко-другоцентричность. Русский нуждается в
другом, в человеке-друге и готов воспринимать этого другого как хорошего, близкого
себе». (Уфимцева 2000: 148). Во-вторых, отношение к деньгам, которые, с одной стороны,
«для нас, русских, важны не менее, чем для англичан, но по своей сути образ денег в
русском сознании – это карикатура на образ денег, который мы имеем в сознании
англичан» (Уфимцева 2000: 150), что свидетельствует о совершенно неэкономическом
сознании русских. А.П. Прохоров объясняет это тем, что негарантированность
материального положения, постоянная угроза разорения выработали в людях
«облегченное» отношение к собственности, своей или чужой (Прохоров: 259). Н.И.
Костомаров, описывая жизнь и нравы великорусского народа, говорит, что «интерес
казенный, или царский, поглощал все интересы. Начнет ли торговый и промышленный
человек жить с устроением (с комфортом), на него навязывают какую-нибудь
разорительную должность вдалеке от его обычного места жительства. Начнет ли
допускать в образе жизни устроение приказный человек, его подозревают в плутовстве,
запутывают в какое-нибудь дело, касающееся интересов казны, и обирают или засылают
куда-нибудь на службу, где он прослуживается» (Костомаров: 155-156). Можно сделать
вывод, что долгое время в России выделяться богатством было просто невыгодно.
В качестве одного из выводов в данной статье Н.В. Уфимцева говорит, что если
английское языковое сознание является сознанием прежде всего социального существа,
направленного на внешний мир, и демонстрирует те самые необходимые для успешной
рыночной экономики особенности протестантского образа мира, вполне логичного и
законченного в самом себе, то образ мира современных русских имеет совершенно
другую направленность: «Русское языковое сознание направлено и на себя, и на другого, в
котором оно видит прежде всего друга, хорошего человека. Можно сказать, что сознание
русских - это сознание «другоцентрическое». Русские живут как бы по оси я-он и во
внутреннем пространстве. Русский – это скорее человек думающий и/или говорящий, и
все оценивающий» (Уфимцева 2000: 160).
Это различие связано и с ценностными установками, закрепленными в духовных
приоритетах: «Различное понимание нравственности лежит в основе православного (т.е.
русского) сознания, с одной стороны, и западного – протестантского, - с другой. Западный
человек формируется на ценностях протестантской этики с ее приоритетом личности и
индивидуальной самореализации и совершенствования, между тем как православные
добродетели – прежде всего коллективизм, скромность, трудолюбие («не для себя, для
мира»). При всей борьбе с православием большевики, кстати, весьма грамотно
использовали эти традиционные ориентации, просто направляя их в иное идеологическое
русло» (Сикевич: 47).
30
В.В. Колесов считает, что все особенности русского менталитета определяются
соборностью, противопоставленной западному понятию коллективизм, при этом
ссылается на Н.А. Бердяева, определившего глубокое различие русского понятия
соборность и европеизма коллективизм: «Это есть таинственная жизнь духа. «Мы» в
соборности не есть коллектив. Коллективизм не соборность, а сборность. Он носит
механистический, рациональный характер» (цит. по: Колесов: 123). Православная
соборность многими философами противопоставляется протестантскому личностному
началу. «Поскольку ум эгоцентричен, а душа соборна, - продолжает эту мысль В.В.
Колесов, - постольку именно душа объединяет, а не разъединяет и делает всех участников
действия равноправными». Общность душ отражается в общении, не случайно такое
внимание при этом уделяется собеседнику-другу и на первое место в общении выходит
образ человека.
Корни такого образа мира, отраженного в языковом сознании, лежат и в
исторических событиях. К.Касьянова, показывая рост государства из личного статуса,
затрагивает и роль общения в формировании русской культуры. Не имея возможности
полностью передать все повествование, мы выделим лишь наиболее важные, с нашей
точки зрения, фрагменты.
Вот приезжает в Киев богатырь Илья Муромец, говоря современным языком,
поступать на работу, а по-тогдашнему – «послужить». И кто его там встречает?
Приказные дьяки, канцелярии, пропускные пункты? Спрашивают документы?
Предлагают написать заявление и заполнить анкеты? Передают бумаги из инстанции в
инстанцию? Ничего подобного. Никто его ни о чем не спрашивает. Он направляется
прямо в терем князя, восходит на крыльцо и идет в палаты, в гридницу. Там его встречает
сам ласковый князь Владимир, берет его за руки, сажает его за стол, а княгиня
Апраксеюшка приносит ему собственноручно чару зелена-вина. Гость есть гость. Гостя
нужно встретить как положено. Затем его расспрашивают, кто он и откуда родом, и где
был, и что там видел..., ему определяют … место за столом, ему представляют других
присутствующих, словом, его вводят в систему отношений. Не как воина или
государственного деятеля, не как ученика или начальника, а как человека. Это потом уже
определится, кем он станет. Это будет зависеть и от его способностей, и от внешних
обстоятельств, и от состояния самой этой системы личных отношений (от набора личных
качеств людей, в нее входящих). Но всегда и при всех обстоятельствах во внимание будет
приниматься прежде всего его личность… Здесь всегда говорят «как люди» и никаких
процедур не соблюдают.
Как искуснейший мастер, князь Владимир постоянно ткет эту тончайшую и
изящнейшую паутину личных отношений, вводя в нее новые цветные ниточки,
подвязывая разорвавшиеся, налаживая вдруг застопорившийся станок и время от времени
вдохновенно импровизируя новые детали в узоре. И все люди, населяющие Русь, как
узелки, связаны незримыми нитями с непрерывным советом в гриднице через систему
исключительно личных отношений. И в каждом звене – тоже своя личная система
отношений. Крестьяне-землепашцы входят в общины с их древней системой институтов
семьи, родства, поземельных отношений, культов. Все это – на основании неписанного
(т.е. «обычного», основанного на обычае) права…
Татарское нашествие разметало и смяло всю эту систему, державшуюся в
значительной степени на личных отношениях, оно физически уничтожило всю правящую
верхушку, а вместе с нею и все статусные иерархии, связывающие племена и княжества в
союзы и культурные общности… Народ почти два века жил в состоянии непрерывной
войны и аморальности. Власть, основанная на личном авторитете и общей культурной
модели, заменилась авторитарной властью военного времени: делай, как я тебе говорю, а
иначе я тебя прибью, а если я не прибью, то татарин или соседний князь нас всех прибьет.
В непрерывной борьбе с татарами и друг с другом происходило постоянное
накопление опыта организации, но одновременно – страшное разрушение культуры. То
общее, что было наработано в Киевской Руси, распадалось, а утверждалось свое
особенное в каждом районе.