Хачатурян Н.А. (ред.) Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда

Подождите немного. Документ загружается.

294

JI. К. Масиель Санче

Константинополя, что особенно повлияло на развитие литера-

туры, а также, как проявилось впоследствии, в большой степе-

ни и на изобразительное искусство.

После этих общих замечаний перейдем к более подроб-

ному рассмотрению отдельных аспектов придворной культу-

ры, таких как дворцовые церемонии, праздники, литература

и искусство.

Дворцовая церемония являет собой идеальную форму са-

мопоказа императора, так сказать, его «явления народу»

. Она

надолго сохраняется в памяти современников как наиболее

впечатляющее свидетельство придворной культуры. Книга

церемоний X века содержит указания на 150 церемониаль-

ных выходов, в которых часто принимал участие и импера-

тор. В большинстве случаев они происходили публично, то есть

вне дворца. Кроме того, были церковные церемонии, на кото-

рых присутствовал император и тем самым придавал им госу-

дарственный характер. Вообще не следует преуменьшать влия-

ние дворцовых церемоний на церковные. В некоторых церемо-

ниях: коронация, назначение высших чинов и прием послов, —

полностью или частично сохранилась традиция римских импе-

раторов.

Но церемонию не следует рассматривать изолированно,

хотя такое впечатление возникает при чтении письменных ис-

точников. Фон и рамку церемонии составлял дворец импера-

тора, и его внешний вид до сих пор не поддается полной ре-

конструкции, хотя детали его известны. В основном он похо-

дил на дворцы римских императоров, возможно на постройки

Диоклетиана в Сплите. Часто упоминаемые автоматические

подъемники в тронном зале имели прототипы в придворной эл-

линистической культуре

. Из восточных провинций Римской

империи пришла любовь к использованию мрамора и золота в

интерьере. Все это надолго оставалось в памяти посетителей

дворца византийского императора.

Двор был замкнутым в себе миром, конечно, не как дво-

рец китайского императора, но все же доступ в него был воз-

можен только для людей определенного круга. Здесь в мини-

атюре продолжала существовать частица светской античности.

Она нашла свое отражение прежде всего в мимическом теат-

ридворная одиссея Перо Тафура-

263

ре, проклятие которого было занесено в официальные акты

собора. Только некоторые пантомимы непристойного характе-

ра игрались публично, а в основном они исполнялись в малом

ипподроме дворца

. А для вполне пристойной игры в поло, пе-

ренятой от Сасанидов, имелись возможности только на терри-

тории дворца. Таким образом, внутри дворца существовала

зона, вход в которую составлял исключительную привилегию

узкого круга придворных.

Развлечения придворного общества могли выходить и за

пределы дворца; в них мог участвовать и народ. Это происхо-

дило не только во время лошадиных бегов, которые сохрани-

лись вплоть до XII века. В еще большей степени это касалось

традиции языческих праздников, прежде всего — брумалий —

позднеантичного варианта сатурналий

. Их справляли, не-

смотря на протесты церкви, тоже вплоть до XII века. О них в

книге церемоний есть заметки с режиссерскими указаниями.

В брумалиях участвовали, по свидетельству автора XII века,

кроме прочих священники собора Святой Софии, которые в

костюмах солдат и в масках животных проходили по церкви в

рядах маскарадного шествия

. Известен случай, когда импе-

ратор, провоцируя церковь, сам публично инсценировал анти-

шествие. Михаил III в середине IX века назначил некоего Грил-

лу (это слово означает «свинья») патриархом, а одиннадцать его

собутыльников — митрополитами; они пародировали церков-

ную службу, наполнили священные сосуды горчицей и перцем,

а когда их процессия повстречалась с настоящим патриархом,

они запели скабрезные песни

. Конечно, такие случаи нети-

пичны и не отражают церемониальных будней, однако они сви-

детельствуют о сильном светском влиянии в практике придвор-

ных церемоний, долгое время характерном для двора. Это под-

тверждает ряд других примеров. Например, в церемонии ко-

ронации императора церковь лишь постепенно, в течение

трехсот лет выработала свою форму участия; так же как и в но-

вогодней церемонии на форуме Константина 1-го сентября, ли-

тургически зафиксированной не ранее IX века, что подтверж-

дает медленное проникновение церкви в светские ритуалы

Некоторые области культуры византийского двора предназна-

чались только избранному кругу. Первый пример из хроники

296

JI. К. Масие

Михаила Пселла . Император Константин IX (1042-1055) вме-

сте со своей возлюбленной Склириной, известной своей кра-

сотой и образованностью, направлялись на театральное пред-

ставление во дворце. Их путь происходил сквозь ряды придвор-

ных, и один из них крикнул проходившей мимо прекрасной на-

ложнице всего два слова: «у реметис» — «Не упрекай!»

Склирина поняла намек и поблагодарила кивком головы. Но

Пселл тоже исходил из того, что читатель поймет этот намек;

ведь его читатели были членами того небольшого круга, кото-

рый имел доступ во дворец. Эта фраза взята из третьей песни

Илиады и передает слова троянцев при виде Елены: «Не упре-

кай троянцев и златоногих ахейцев, столь долго терпящих бед-

ствие из-за такой женщины».

Второй пример знакомит нас с кругом читателей. В Биб-

лиотеке Лауренциана во Флоренции находится небольшая, ак-

куратно выполненная рукопись XII века (17x12), которая содер-

жит позднеантичный пастушеский любовный роман о Дафни-

се и Хлое (con. sopp. 627). Текст, который мог показаться не-

приличным, был тщательно упрятан в середину рукописи,

между не вызывающими подозрения богословскими текстами.

Вряд ли стоит считать это случайностью или сухо рассуждать о

сборном характере рукописи. Скорее всего, кто-то из придвор-

ных заказал ее для себя и читал, когда церковная служба тяну-

лась слишком долго.

Церковная литература тоже занимала в рамках двора

определенное место. Анна Комнина рассказывает о своей ма-

тери — императрице Ирине: «Я помню, что она часто, когда

обед уже стоял на столе, продолжала держать в руках книгу,

внимательно читая догматические писания святых отцов, преж-

де всего философа и мученика Максима»

Приведенные примеры касаются текстов на литератур-

ном языке. Но было бы ошибкой предполагать, что придвор-

ное общество постоянно пользовалось только этой формой

языка. Литература на разговорном, народном языке тоже

пользовалась в этих кругах большой популярностью: именно

в этих кругах она стала литературой, потому что ее сочинял

не народ, а литератор. Историографы не стеснялись включать

в свои труды пословицы и поговорки на народном языке и сами

ль Санчес Придворная одиссея Перо Тафура-

263

пользовались ими в быту. Образованный византиец был, если

можно так выразиться, двуязычным. Однако письменные ис-

точники засвидетельствовали это гораздо позднее, лишь в

XII веке. Например, Михаил Глика, будучи секретарем импера-

тора Мануила, уличенный в заговоре, был схвачен и посажен в

тюрьму. Там в 1159 году он написал знаменитый «тюремный

стих», в котором смешаны элементы литературного и народ-

ного языков

. Он это делал не из чистой любви к искусству. В

этом стихе он просил самого императора о милости и делал это

в той форме, которая должна была быть понятна и приятна им-

ператору, то есть на народном языке. Но, несмотря на это, ли-

тература на народном языке не смогла прочно обосноваться

при дворе; это были любительские, почти тайные пробы пера.

Лишь после падения двора в 1453 году этот вид литературы стал

широко популярен.

Осталось сказать несколько слов о роли двора в искусст-

ве. Единообразие византийского искусства, как светского, так

и церковного, подчеркивалось неоднократно

. Самостоятель-

ность направления в отдельных частях империи, так называе-

мое «провинциальное искусство», выражалось скорее в фор-

ме, чем в содержании

. Все большие проекты, будь то построй-

ки или декоративные украшения, создавались столичными ма-

стерами или их подражателями. Но и здесь мы имеем дело лишь

с определенными элементами стиля, а не с авторским почер-

ком, так как до нас не дошло почти ни одного имени архитек-

тора или письменных документов о строительстве и отделке

интерьера. Новые импульсы, часто ошибочно называемые «ре-

нессансом», исходили только из столицы. Нормативная роль

столицы, а тем самым двора, как и в литературе, накладывала

свой отпечаток на византийское искусство.

О воздействии придворной культуры на жизнь в грани-

цах империи говорилось уже много раз, поэтому коротко под-

ведем итоги: праздники и церемонии ограничивались Констан-

тинополем, так как в других местах отсутствовали предпосыл-

ки для их проведения. Литература, создаваемая при дворе, была

слишком трудной по языку и содержанию, чтобы, кроме как в

форме копий, получить распространение в провинции или дать

толчок для развития региональных литератур, за исключени-

310

- JI.. К. Масие

ем Нижней Италии в XII и XIII вв., где влияние придворной ли-

тературы привело к созданию оригинальных произведений,

особенно в области поэзии, возможно, как плодотворное сорев-

нование с латинской культурой

. В живописи и архитектуре,

несмотря на местное влияние, эталоном оставался двор, в то

время как искусство книги смогло отойти от византийского

образца.

Особое значение имело влияние придворной культуры на

другие страны. Упомянем об этом только вскользь. Менее все-

го ощущалось влияние придворной литературы, так как вне

языковой сферы Византии ее почти никто не мог читать, а ее

светский характер делал нежелательным ее распространение.

Искусство через посредство церкви нашло широкое распро-

странение в православных странах, где подчас имитировались

целые направления. Нам известны примеры из Равенны, Аахе-

на, Владимира. В Западной Европе элементы константинополь-

ского двора перенимались большей частью в связи с полити-

ческими контактами и в любом случае очень выборочно

Церемонии и придворный аппарат нашли своих подражателей

больше всего в Болгарии и Сербии

Конечно, кроме придворной культуры существовали и

другие культуры, церковно-православная и народная, обе были

очень близки друг другу и порой неотделимы друг от друга.

Чтобы включить их в наш обзор, необходимо было бы расши-

рить понятие культуры, выведя его за рамки только придворной.

И все же следует учитывать, что византийская культура в той

форме, в какой она дошла до нас в сохранившихся памятниках

и какой ее воспринимали современники-невизантийцы, почти

идентична придворной культуре. Блеск Византии, о котором с

завистью сообщают средневековые свидетели, был блеском ее

двора. Он скрывал, как за роскошным фасадом, теневые сто-

роны византийских будней. Византийские авторы о них умал-i

чивают, потому что сами они знали только их светлую сторо-1

ну, а иностранным наблюдателям их просто не показывали, i Р

'»•

V м

• 4i»s

ль СанчесПрид ворная одиссея Перо Тафура—

263

Примечания ' '

AJ&Pj&CI .U '

К попыткам теоретического анализа см.: Schreiner P. Charakteristische

Aspekte der byzantinischen Hofkultur; Der Kaiserhof in Konstanti-

nopel // Abhandlungen der Akademie der Wissenschaften in Gottingen.

Phil.-Hist. Kl. Gottingen, 1994. IU/203. S. 11-24, и там же. Neue hofische

Zentren im Byzantinischen Reich. Die Kultur des trapezuntischen Kaiser-

hofes und der Despotenhofe, и там же, 42 — 55. Вышедшая недавно

публикация Byzantine Court Culture from 829 to 1204, под редакци-

ей H. Maguire (Washington, 1997) подробно рассматривает отдель-

ные аспекты культуры двора в узко ограниченный по времени пе-

риод и не ставит перед собой задачи охарактеризовать феномен

этой культуры как таковой, а также в сравнении с культурой дру-

гих дворов.

Kazhdan A., Cutler A. Continuity and Discontinuity in Byzantine History //

Byzantion. 1982. 52. P. 429-478.

Наиболее известные рассказы, касающиеся императорского цере-

мониала византийского двора, затрагивают, исходя из «Книги це-

ремоний» Константина VII, в основном средневизантийский пе-

риод. Влахернский дворец, с 1261 года исключительная резиден-

ция императоров, послужил причиной изменений дворцовых це-

ремоний, детали которых неизвестны по сей день.

Указания на значение этой «удаленности» в «Страгиконе» Кекавмена

см.: Wassilewskij В., Jernstedt V. Cecaumeni Strategicon. St. Petersburg,

1896. P. 76-84.

Указания на трудности для интеллектуального творчества в провин-

ции мы находим в письмах епископов, занимавшихся литератур-

ной деятельностью вдали от столицы (Феофилакт Охридский,

Михаил Хониат Афинский).

Перечисленные ниже лица и их произведения подробно рассмотре-

ны в «Истории византийской литературы» Герберта Хунгера, так

что нет необходимости в отдельных указаниях. Обобщающей ра-

боты об императоре как литераторе и покровителе литературы

до сих пор нет.

К сожалению, толковой работы, учитывающей актуальное состояние

исследований по системе образования в Византии, до сих пор нет.

И через 60 лет после выхода в свет все еще актуальна работа: Treitin-

ger О. Die ostromische Kaiser- und Reichsidee nach ihrer Gestaltung

im hofischen Zeremoniell. Jena, 1938.

Brett G. The automata in the Byzantine Throne of Salomon // Speculum.

1954. T. 29. P. 477-487.

300

Tinnefeid F. Zum profanen Mimos in Byzanz nach dem Verdikt des Trul-

lanums // Byzantina. 1974. T. 6. P. 321-343.

Duval Y. M. Des Lupercales de Constantinople aux Lupercales de Rom 11

Revue des Etudes Latines. 1977. Vol. 55. P. 222-270.

Tinnefeid F. (см. прим. 10) P. 339.

Ljubarskij J.N. Der Kaiser als Mime // Jahrbuch der Osterreichischen

Byzantinistik. 1987. P. 3 9-50.

Schreiner P. Historisches und Liturgisches zum byzantinischen Neujahr 11

Rivista di Studi Bizantini e Slavi. 1982. 2. P. 13-23.

Michael Psellos. Chronographie / Texte etabli et traduit par E. Renauld. Paris,

1926. Vol. 1. P. 146-147.

Anna Comnene. Alexiade / Texte etabli et traduit par B. Leits. Paris, 1943.

Vol. 2. P. 38, 2-8.

Общий обзор см.: Beck H.-G. Geschichte der byzantinischen Volksliteratur.

Munchen, 1971. P. 108-109.

Restle M. Hofkunst-hofische Kunst Konstantinopels in der mittelbyzan-

tinischen Zeit // Abhandlungen der Akademie der Wissenschaften in

Gottingen (см. прим. 1) P. 25 — 41.

См. конкретный пример у Restle V. Zentren byzantinischer Malerei in

Griechenland: Zur Frage des Provinzialismus // Abhandlungen der

Akademie der Wissenschaften in Gottingen. Phil.-Hist. Kl. 1996. III/212

P. 387-399.

Gigante M. La civilita letteraria // I Bizantini in Italia. Milano, 1982. P. 613-

651.

Cp. Demus O. Byzantine Art and the West. N.Y., 1970 и Byzanz und der

Westen. Studien zur Kunst des Europaischen Mittelalters / Hrsg. von

I. Hutter. Wien, 1984.

Schreiner P. Die Byzantinisierung der bulgarischen Kultur 11 Abhandlungen

der Akademie der Wissenschaften in Gottingen. Phil.-Hist. Kl. 1989.

III/ 177. P. 47-60.

.IKK

> <

i' Г! • t. * "

: •.»!'

.'-Я- -

-till!* i

й »*

„. «а*-

чП"^*

К. Г. Челлини (Москва, МГУ)

СТИЛЬ ЖИЗНИ

РЕНЕССАНСНОГО

ДВОРА ЯКОВА IV

В ОТРАЖЕНИИ

ПРИДВОРНОЙ

ПОЭЗИИ

Далеко немногие из королей за всю историю Шотландии,

кроме, быть может, Роберта Брюса, удостаивались столь вели-

кой славы и любви и современников и потомков, как Яков IV

(1488 — 1513). Блеск и изысканность его двора и гуманность его

правления тем более поражают, что на долю юного Якова вы-

пал ряд крайне тяжелых испытаний, преодоление которых

представлялось в начале его царствования задачей гораздо бо-

лее острой, чем обеспечение популярности и притягательности

двора для всей общины королевства

, всего народа. Взойдя на

престол, обагренный кровью погибшего от рук заговорщиков

отца, Якова III (1460 — 1488), он, казалось бы, должен был рас-

правиться с ними и отомстить, но король избирает путь комп-

ромисса с дворянскими группировками и тем самым обеспечи-

вает согласие в рамках элиты страны почти на три десятилетия .

Яков заключил ряд важных договоров с Англией, устано-

вил «вечный мир» с Генрихом VII, продлил «старинный союз»

с Францией. В отношениях с папством также установилось спо-

койствие, важное как для духовной, так и для экономической

стабильности в стране, важным фактором которой стал ком-

промисс по вопросу инвеституры. Яков снискал особые знаки

расположения со стороны Святого Престола: Иннокентий VIII

одарил его искусно отлитой золотой розой, Александр VI — се-

ребряным скипетром, наконец в 1507 г. Юлий II пополнил дары

монарха великолепно украшенным и благословенным им зара-

нее мечом для королевских торжественных процессий и вен-

цом

. Тем самым Яков IV стал первым королем Шотландии пос-

303

JI. К. Масиель СанчесПрид

ворная одиссея Перо Тафур

263

ле Уильяма Льва (1165 — 1214), удостоившимся высоких почес-

тей (1202). Достигнутые успехи в централизации страны обес-

печили рост политического престижа короны, доказавшей

свою эффективность в управлении островами

и Гэлоуэем, до

середины XV в. подчиненным церковной юрисдикции архи-

епископа Йоркского. Авторитет «христианнейшего» монарха,

искреннего в своих набожности и стремлении организовать

крестовый поход против неверных характеризовал одну сторо-

ну имиджа Якова IV

, хотя оговоримся, что сама эта идея была

нацелена на идеологическое усиление политического веса стю-

артовской монархии, подобно тому, как Яков III планировал так

и не осуществленное вторжение в Бретань в 1472 г., а Яков V

вступил в дипломатическую игру вокруг предложенного им ти-

тула короля Ирландии в 1538 г.

Другой его ракурс был пред-

ставлен развернутым им строительством замков и турнирами,

собиравшими цвет рыцарства Европы. Строится королевская

часовня в Стирлинге, в Эдинбургском и Стирлингском замках

возводятся palatia (большие залы), ставшие средоточиями при-

дворных торжеств. Там двор увеселяли музыканты, среди ко-

торых были и гэльский арфист, и августинский каноник, чита-

ли свои эпиталамы поэты (Уильям из Туриса, Уильям Дунбар).

Хронист и поэт Роберт Питскотти в своем четверостишии

очень емко отразил своеобразие правления Якова IV:

Всю Европу облетела слава о его дворе,

Весть о сильных лордах и женственных юных леди,

, О триумфе всех его турниров, веселием достойных короля,

Создавшего всю славу управленья, хотя он непомерную

Любовь питал ко Франции и против Англии

законы направлял» .

В сознании современников запечатлелась различная кар-

тина облика двора Якова IV, сформировавшаяся в зависимо-

сти от степени их объективности и вовлеченности в придвор-

ную жизнь. Особенно ценными для нас становятся впечатления

придворных поэтов Уильяма Дунбара, Гевина Дугласа и Робер-

та Хенриссона, составивших славу шотландской литературы.

Они участвовали в жизни двора несомненно в большей

степени, чем многие современники, например, испанский по-

сол Педро д'Айала, личный друг Якова IV, оставивший живые

воспоминания о дворе в своих реляциях к императору. Таким

образом, обращение к такому оригинальному источнику, како-

вым является придворная поэзия, позволяет рассмотреть сра-

зу две проблемы: с одной стороны, расширить наше представ-

ление о придворной культуре и дворе Якова IV, проливая при

этом свет на биографии самих поэтов, с другой же — выяснить,

насколько поэтические описания соответствовали реальности.

Все три шотландских поэта принадлежали к блестящей

плеяде продолжателей Чосера, традиционно именуемых шотланд-

скими «творцами» (makaris) или «чосерианцами» (Chaucerians).

Хенриссон (1420/30 — 1500), старший из плеяды поэтов,

принадлежал к ученой корпорации университета Глазго и по-

лучил степень магистра. В документах он проходит как нота-

риус, однако по другим сведениям, он мог быть «школьным учи-

телем» при бенедиктинском монастыре в Думферлайне

Гевин Дуглас (1474 — 1522) занимал посты в церковной

иерархии, будучи сначала прево церкви Св. Жиля в Эдинбур-

ге, а впоследствии, после смерти епископа Дункельда, был

представлен королевой на эту кафедру. Самыми известными

его поэмами, прославляющими короля, являются «Дворец чес-

ти» (The Palace of Honour) и «Король Сердце» (King Hart)

. Его

перу также принадлежит перевод «Энеиды» Вергилия, по ле-

генде обещанный им богине Венере. В прологе к 13 песни поэт

вспоминал, что к нему во сне явился итальянский продолжа-

тель Вергилия Маффео Веффлио и заставил Дугласа оказать

13 песни такую же честь, что и двенадцати предыдущим.

Наконец, Уильям Дун бар (1460 —1530)

, бакалавр и ма-

гистр университета Сант Эндрюс, поступил послушником в мо-

настырь эдинбургских францисканцев, в 1491 —92 г. был вклю-

чен в состав посольства во Францию как человек, знающий

французский язык. Белым пятном в биографии Дунбара пред-

стает сам момент его приближения ко двору: он может быть

прослежен лишь по записям казначейства, свидетельствующим

о выделяемых ему пенсиях.

В творчестве всех трех поэтов приоритетное место занима-

ет аллегорическая поэзия, впитавшая, как известно, средневеко-

вую и ренессансную традиции, облекающая реальные историчес-

д и

304

ворная одиссея Перо Тафура

263

Энеа Сильвио Пикколомини при дворе Якова I Стюарта

.»«

С*

)Д

. ii

..<§

•А

кие персонажи в маски богов и героев. В творчестве Дунбара

аллегорическая форма обрела сатирическую направленность со

стремлением высмеять все условности и глупости, свойственные

придворным нравам. Источники последнего восходят к реализ-

му Чосера и Лидгейта, а формальные основания кроются в не-

удовлетворенности собственным положением при дворе.

Самой знаменитой аллегорией является поэма Дунбара

«Чертополох и роза». Она была написана по случаю заключе-

ния «вечного мира» между Англией и Шотландией, скреплен-

ного династическим альянсом Якова IV и дочери Генриха VII

Маргарет Тюдор в 1503 г. Историческое значение этого собы-

тия заключалось не только в том, что оно наметило путь к унии,

связавшей оба государства ровно век спустя под властью шот-

ландского короля Якова VI, но и в том, что мир позволил укре-

пить вес монархии Стюартов в сознании двора и всех поддан-

ных— шотландцев

. Славные торжества 1503 г. поселили в

сердца шотландцев надежды на мир и спокойствие на всем ос-

трове, которые должны прийти на смену многовековым вой-

нам. Юная Маргарет проделала длинный путь через северные

графства Англии — Йоркшир, Дарем, Нортумберленд, где Ген-

рих благословил дочь и поручил графу Нортумберленду сопро-

вождать ее до Шотландии. Шотландский король послал ей ко-

рону, украшенную рубинами, изумрудами и бриллиантами.

В честь новобрачных устраивались многочисленные представ-

ления, а в центре Эдинбурга был установлен фонтан, из кото-

рого они пили вино, встречая Венеру, Меркурия, Париса и Еле-

ну, за которыми следовал архангел Гавриил

. В поэме Дунба-

ра это событие облечено в аллегорическую форму. Майским

утром Аврора приходит к спящему поэту и призывает его вос-

славить «самую прелестную» розу, которую уже приветствуют

все обитатели леса: птицы — пением, цветы — распускающи-

мися венчиками. Появляются Природа, Юнона, Минерва, окру-

женные пышной свитой. При этом все боги, повинуясь Приро-

де, должны создать безоблачную, лучезарную атмосферу:

Природа строго запретила

Неистовому Нептуну и благородному Эолу

Волновать воду и воздух,

Чтобы ни шторм, ни вихрь не смогли

Цветы и птиц побеспокоить в поле

Юнону же небесную просила,

Чтоб ясным было небо, без дождя

г.

- 41

Далее Дунбар описывает, как звери по очереди присяга-

ют Природе — владычице всех земных существ. Первым покло-

306

JI. К. Масиель СанчесПрид

ворная одиссея Перо Тафур-а-

263

нился ей Лев, «величайший по званию», «благородный внешно-

стью и мужеством». Коронация Льва как царя зверей и настав-

ление ему «вершить суд милостиво и по закону, дабы не допус-

тить, чтобы малые звери страдали», и предписания править, как

единорог, несомненно отражают геральдическую символику

короны Шотландии.

Наконец перед Природой предстает Роза, к которой Ко-

ролева обращается наиболее нежно:

О самая любимая дочь моя,

По рождению превосходящая лилию, '«*

Свежая и юная, растущая из чудного корня, ?

Из каждого бутона дающая цветок!

•'

В этих строках автор несомненно стремился показать

свои верноподданнические чувства к Тюдорам, по древности и

благородству, по его мнению, превосходящие французский ко-

ролевский род Валуа. В конце стихотворения он продолжает

эту тему в духе откровенного панегирика:

Красно-белая свежая роза,

Столь полна добродетели и наслаждения,

Истинной красоты, Благородства

, И достоинства царственного рождения.

Дунбар откликнулся на бракосочетание в предельно ал-,

легорическом духе, это красивый сон, но сущность события пе-

редается в нем лишь в заглавии и в геральдической символике.

Между тем церемония бракосочетания сопровождалась рядом

любопытных подробностей, достойных поэтического пера.

Так, Маргарет окружали пехотинцы, на форме которых

была нашита тюдоровская роза, экипаж Маргарет зеленого и

белого цвета украшали герб Англии с красными розами и пе-

рекрещенными башенками и шотландский «лев». Если пение

птиц может отдаленно напомнить звуки музыки, игравшей на

каждой улице Эдинбурга, а процессия 200 шотландских рыца-

рей и представительство от коллегии Св. Жиля — всеобщее

поклонение, царящее в аллегории, то романтический эпизод

неожиданной (на самом деле подготовленной королем) встре-

чи проезжавшей невесты и жениха во время королевской охо-

ты, к сожалению, остался обойденным

. I'Hti

Между тем эти обстоятельства довольно красноречиво

свидетельствуют о манерах самого монарха и о стилистике его

двора. Одетая в зеленое бархатное платье с бриллиантовым

ожерельем, Маргарет в соответствии с духом рыцарских ро-

мансов неожиданно встречает короля, с которым отправляет-

ся в ближайший королевский дворец, в большой зал которого

подается обед

Еще более насыщенный образно-аллегорический ряд

представлен в поэме «Золотой щит» (Golden Targe), написанной

после бракосочетания Якова IV и Маргарет. Поэту вновь при-

снился сон, в котором собираются не только боги (Природа,

Флора, Юнона, Аполлон, Прозерпина, Фортуна, Венера, Марс,

Сатурн), но и добродетели (Разум, Смирение, Терпение, Доб-

рая Слава, Спокойствие, Благоразумие, Благородство, Честь,

Красота и Простота). Разум закрывается золотым щитом от

стрел Венеры, но свет Настоящего застит ему глаза, и он попа-

дает во власть Красоты. Дунбар скромно замечает об ограни-

ченности его поэтических способностей:

Я только опишу, но кто же может сочинить,

)

Как все поля покрыты белыми лилиями.

Не ты ль, Гомер, так смог бы написать,

И вряд ли, Туллий, ты, чьи сладкие уста

Риторикой скользили по словам,

Твой золотой язык бы ВОПЛОТИЛ,

В словах соединив сей полный рай

Далее Дунбар обращается к златоустам Чосеру, Гауэру,

Лидгейту, которые своим золотым пером освятили некогда пус-

тынный остров

Реалистическая часть творчества поэтов-«творцов» позво-

ляет проникнуть в картины быта и нравов двора, с одной сто-

роны, и поставить вопрос о соответствии их описания жизни —

с другой. У Дунбара выделяется два наиболее характерных

жанра — вполне придворные и куртуазные посвящения коро-

лю и остро сатирические стихи, бичующие реальные и мнимые

пороки двора Якова IV. К числу немногих стихотворений пер-

вой группы относятся «Новогодний подарок королю», полный

чисто придворных эпитетов и пожеланий:

• • •

309

vy.'THn JI К. Масиель СанчесПрщ

Мой король, да будет с тобой благословение Бога,

Веселость, радость, уют, и Солнце,

Игривость, удовольствие,

Первым подарком к Новому Году.

Где бы ты ни был,

Да дарует Господь тебе благословенье, I у

И пошлет корону Франции,

j Доброе сердце и сильные руки [для рукопожатий] ^^

Вторым новогодним подарком

В том же духе выдержана баллада, адресованная Бернар-

ду Стюарту, лорду д'Обинье, генералу шотландской армии, по

случаю его возвращения из Франции в 1508 г. Перечисляя его

добродетели — благочестивость, мужество, мудрость, — наде-

ляя его титулом «самого христианского рыцаря» своего коро-

ля, поэт признает его заслуги перед Шотландией:

Добро пожаловать, мужественнейший сын Марса,

Приветствую, возлюбленнейший отпрыск нашего рода,

Во всех странах наш единственный щит и оборона,

Добро пожаловать, благородный отпрыск нашего дворянства,

Со славой, честью, землей и почтением

Отдавая дань ренессансной моде двора Франциска I, Дун-

бар расшифровывает латинизированное имя д'Обинье по бук-

вам, ассоциируя с каждой из них определенную добродетель

Это стихотворение вполне созвучно приветствию к королеве:

«Добро пожаловать, цветок наших желаний,

Приветствуем тебя в Шотландии как королеву...»

Совершенно иная картина придворной жизни вырисовы-

вается в сатирических стихах Дунбара. Поэт неплохо знал быт

и нравы придворных, интриги и сплетни и откликался на те

явления, которые казались ему наиболее одиозными. Так, он

посвящает целое стихотворение некоему Джеймсу Догу, хра-

нителю гардероба королевы, который отличался такой нелов-

костью, что сбрасывал цветы на пол и поднимал страшный пе-

реполох во дворце. Перефразируя фамилию слуги, Дунбар пре-

дупреждает королеву: «мадам, у вас опасный пес», далее упо-

ворная одиссея Перо Тафура

263

миная, что он лает, и сравнивая его с мифическим гигантом Гог-

Магогом.

Стихотворение «Танец в спальне королевы» стало откли-

ком Дунбара на появление некоего нового французского танца

при шотландском дворе. Придворные один за другим проходят

в танце — здесь и лорд Синклер и прочие исполняют «ужимки

и прыжки», да и сам поэт не отстает от других: прыгая, как «но-

ровистый жеребец», он потерял башмак, за ним танцевала

фрейлина Дайнтбар, поднявшая «целый вихрь»

. Более рез-

кая сатира представлена в «Танце семи смертных грехов», в

котором выведены пороки общества и двора — зависть, зло,

преступления, лесть, жадность, леность, богохульство, от коих

«двор благородных королей никогда не будет спокоен».

В «Ремонстрации к королю» поэт перечисляет всех поддан-

ных, которые так или иначе обласканы им: клириков, придвор-

ных, ремесленников, докторов права и медицины, риторов, фи-

лософов, астрологов, художников, виночерпиев и др. — однако

лишь поэт не найдет себе достойного места и вознаграждения:

И все же большее смирение обрел,

Когда б при жизни получил награду,

Которая хоть как-то удовлетворила,

От меланхолии избавила б меня

В другом стихотворении «Никто не избавит меня в этом

мире» Дунбар облекает свою просьбу выделить ему бенефиций

в форму желания «старой лошадки» Дунбара, которая от коро-

ля в итоге получает повышение до ранга «епископского мула» .

Его постоянные жалобы на жизнь и требования выделить

бенефиций становятся лейтмотивом творчества и навязчивой

идеей:

Просить о чем-то, кроме службы,

Имени доброму наносит вред,

;;

Просить же должность незазорно,

Служить и жить же в нищете i

И человеку, и слуге позорно, ,fu

Поэтому и стоило просить.

Но Дунбар просил слишком часто и много, при этом не

пребывая в настолько удручающей нищете. Документы казна-

310

- JI.. К. Масиель СанчесПрид

ворная одиссея Перо Тафура—

263

чейства свидетельствуют, что он получал все возраставшие сум-

мы — в ноябре 1507 г. его пенсия составила 20 фунтов, в авгус-

те 1510 — 1580, в то время как Дэвид Линдсей, поэт, личный по-

мощник Якова V и глава коллегии герольдов получал лишь 40

ф. ст. Кроме того, можно полагать, что Дунбар следовал тради-

ционно средневековой стилистике «жалоб и инвектив», кото-

рая составляла скорее суть литературной игры. Сатирический

пафос Дунбара, направленный против мелких чиновников и

клириков, не затрагивает крупных деятелей. Его отрицатель-

ное отношение к иностранцам (за исключением англичан и все-

го английского) проявилось в двух сюжетах — характеристике

королевского астролога Джона Дамиани и столь прославлен-

ных турниров Якова IV.

Итальянец по происхождению, Дамиани был приближен

ко двору в 1502 г. Однако вскоре стало ясно, что его поиски

квинтэссенции потребовали не только немалых расходов —

король на них потратил несколько сотен фунтов — но и aqua

vitae. Злоупотребление последним привело его к решению по-

пробовать пролететь от Стирлинга до Парижа на самодельных

крыльях, что, однако, стоило ему сломанного бедра. Дунбар не-

долюбливал Дамиани не только как иностранца, но и как явно-

го проходимца, без особых усилий достигшего того, к чему он

сам настойчиво стремился — бенефиция. Дамиани получил

целое аббатство Тонгланд (1504). Поэт откликнулся на это со-

бытие весьма своеобразным стихотворением «Рождение Анти-

христа», в котором указал на несколько предположений об «ис-

тинном» лице итальянца:

НОЙ

Некоторые считали его Дедалом,

Другие кузнецом Вулканом,

Иные живым Сатурном...

Он представлял итальянца сидящим на «чудовищном гри-

фоне», подобным дракону и порождающим Антихриста в ре-

зультате своих опытов.

При Якове IV рыцарские турниры обретают особый раз-

мах и значительное идейное звучание, поднимая престиж ры-

царства и двора в международном масштабе. Первые турниры

подобного рода состоялись в 1489 г., в связи с браком лорда

Синклера и леди Хепберн. В начале XVI в. они снискали осо-

бую популярность в Европе благодаря новому антуражу, пред-

ставляя собой своеобразный театр, в котором рыцари надева-

ли маски фантастических зверей, сражаясь за право получить

награду от «дамы с темными губами», вероятно трасформиро-

вавшейся у Дунбара в образ «смуглой леди»

. Роль последней

исполняла арапка Элен, привезенная пиратами Бартонами из

Португалии. Важное нововведение в турнирах Якова состояло

в том, что он лично вызывал на поединок рыцарей со всей Ев-

ропы, роль, в елизаветинской Англии принадлежавшая «совер-

шенному и непревзойденному турнирному бойцу»

. Сам ко-

роль участвовал на турнирах в маске «дикого рыцаря», подчер-

кивая тем самым специфику культуры горной Шотландии. По-

бедив всех рыцарей из Франции, Англии и Дании на турнире в

Холируде в 1508 г., Яков доказал, что при его дворе царит под-

линный «культ чести»

. По свидетельству епископа Росского

и доверенного лица Марии Стюарт Джона Лесли, Яков вызвал

на поединок «всех, наиболее доблестных рыцарей», «облачил-

ся в платье чужеземца» и выиграл пальму первенства.

Одним из самых известных был турнир между Патриком

Гамильтоном и лордом Синклером, развивавшийся по следую-

щему сценарию. Сначала в специальном павильоне появлялся

конный рыцарь вместе со «смуглой леди», вслед за тем второй

рыцарь похищал ее, что служило знаком к началу поединка.

Первый назывался Зачинщиком, второй Защитником, и поеди-

нок прекращался с приездом короля, призывавшего противни-

ков разойтись

В творчестве Дунбара турниры Якова IV обретают резко

сатирическую окраску: откровенная пародия приведена им в

стихотворениях «Портной и его клиент» и в «Споре между Дун-

баром и Кеннеди». Если в первом с помощью сатиры высмеива-

ется напыщенный стиль турнира, то во втором ведется другой,

не менее захватывающий турнир — о судьбах языка и культуры

страны (Дунбар выступает за распространение английской куль-

туры, Кеннеди — за сохранение национального языка и кельтс-

кой специфики шотландцев). Сатирическая реакция Дунбара на

турнирную культуру представляется анахроничной, так как

Шотландия к тому времени уже обладала стойкими традициями

турниров, восходящими к средневековью. Впервые турнир был

i266

<ф~ - JI. К. Масиель Санчес

Придворная одиссея Перо Тафура

267

устроен по случаю приема иностранцев в честь бракосочета-

ния Якова II и Марии Гелдерн. Тогда, судя по воспоминаниям

бургундского дворянина Жана де Лалана (1448), состоялся тур-

нир «трое на трое» бургундцев против шотландцев

Появление негритянки Элен также было диковинкой для

Дунбара, и он отметил непривычность самой фигуры для шот-

ландского двора:

Всю жизнь писал я о Бледной Леди,

Теперь же буду сочинять о Смуглой,

Которая сошла на брег с последних кораблей...

Вместе с тем он почтительно относился к д'Обинье имен-

но как к рыцарю, прославленному во многих турнирах и побе-

дившему испанца Гонсало де Кордобу.

Турниры Якова длились до 40 дней, и на них съезжались

рыцари из Франции, Дании и Англии, превращая их в блестя-

щие события. На одном из турниров роль «белой розы» сыгра-

ла Маргарет Гордон — любовница Якова IV, названная так за

свою красоту «и в Шотландии, и в Англии». Турниры заверша-

лись банкетами, на которых подавались изысканные блюда и

напитки, которые, по уверению Пискотти, «только можно было

достать в Шотландии, Англии и Франции»

Помимо сатирического жанра, раскрывающего ущерб-

ные стороны двора, в шотландской поэзии широкое распро-

странение получил аллегорически-учительный метод, придаю-

щий средневековой форме «совета» государям остро современ-

ное звучание. Им пользовался не только Дунбар, но и Хенрис-

сон в своем сочинении «Ars predicandi», облекший придворных

в образы животных (леопарда, антилопы, волка, лисы и др.),

подчиняющихся льву. При этом лев наделяется традиционны-

ми чертами, присутствующими в средневековой литературе —

гордостью и тщеславием. Гуманистическим содержанием про-

никнут цикл переводов тринадцати басен Эзопа, представляв-

ших собой самостоятельные произведения. В одной из них,

«Лев и мышь», поэт дает царям урок милости и справедливости:

Без милости правосудие жестокости подобно,

Как говорится в духовных законах,

'•'} Когда суровость восседает в суде,

Кто может поручиться за законность?

Немногие или совсем никто,

Но милость проходит посередине

. >

Откликнувшись на призыв Эзопа, лев являет свои лучшие

стороны — благородство и справедливость и отпускает пойман-

ную им мышку, которая впоследствии спасет и его самого, ко-

гда он попадет в клетку. В морали Хенриссон уподобляет «лес»,

где разворачивается действие, «процветающему свету», где лож-

ные удовольствия соединены с великой скорбью, мышь олице-

творяет простой народ, лев — короля. В финале Эзоп просит по-

эта способствовать установлению порядка в стране и при дворе:

Мое доброе дитя,

Убеди духовенство усердно молиться, .ц

Чтобы изгнать измену из страны, ч!

Чтоб день и ночь царила справедливость, i

А лорды слово верности держали суверену.

Поучительный смысл наполняет аллегорию Гевина Дуг-

ласа «Король Сердце» (1501). Юный король Яков IV уподобля-

ется Королю Сердцу, живущему в замке среди своих многочис-

ленных слуг, предаваясь причудам. Появляется Дама Увеселение

со свитой перед стенами замка и берет короля в плен. Однако

на помощь приходит Дама Сострадание, берет Даму Увеселе-

ние в плен и выходит замуж за короля. Но неумолимое время

напоминает о себе — юность с Развлечением и Изобилием

оставляют короля, его покидает супруга, и даже единственные

его спутники Меркурий и Разум не могут противостоять при-

ближающейся старости.

Придворная поэзия существенно дополняет наши пред-

ставления о дворе Якова IV, не только проливая свет как на его

стиль, характеры героев, игравших в нем как видную, так и со-

всем незначительную роль, но и отражая те стереотипы иде-

ального государя, которые жили в сознании современников.

Вместе с тем, стремясь как-то уравновесить светскую жизнь

двора благочестием и духовными упражнениями, Яков IV часто

посещал мессу, регулярно молился, постился и исповедовался

перед братьями-францисканцами ордена обсервантов. Фран-

цисканцы проникали как в Шотландию, так и в Англию еще в