Хачатурян Н.А. (ред.) Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда

Подождите немного. Документ загружается.

254

JI. К. Масиель СанчесПр

идворная одиссея Перо -Та фура..

263

ляться заметные фигуры. После битвы при Бувине (27 июля

1214 г.) на его сторону перешел Вальтер фон дер Фогельвейде,

основная задача которого, как и всякого миннезингера, состо-

яла в том, чтобы получить лен, дававший поэту определенную

материальную независимость:

О князь Апулии, хранящий Вечный град,

Я нищ, хотя искусством так богат.

Мне только б свой очаг — я не прошу палат!

Вскоре Вальтер получил удел в Вюрцбурге, тридцать марок

годового дохода позволили ему чувствовать себя достаточно уве-

ренно, чтобы подтрунивать над скаредностью герцога Леопольда

Австрийского, чьим гостеприимством он прежде пользовался

Когда Фридрих II уехал в Италию, Вальтер, конечно, за ним

не последовал. 20-е годы отмечены в его творчестве чувством глу-

бокого пессимизма, когда он жалуется на то, что в Германии нет

больше доблести и погиб «дух двора». Отлучение Фридриха II

от церкви осенью 1227 года послужило Вальтеру поводом для на-

писания одной из самых глубоких его элегий «Увы, промчались

годы, сгорели все дотла!»

. В середине 30-х годов, когда импе-

ратор второй раз появился в Германии, в его окружении оказы-

вается ученик Вальтера Райнмар фон Цветер, посвятивший им-

ператору несколько прекониев. Но после второго отлучения

Фридриха II (1239) поэт снова пишет о нем в третьем лице.

В провансальской поэзии Фридриху II уделяется гораздо

больше внимания. Многие трубадуры возлагали большие на-

дежды на щедрость молодого государя нескольких королевств,

когда тот направлялся из Германии в Рим для получения импе-

раторской короны. В составе свит североитальянских феода-

лов на церемонию прибыли и известные трубадуры, среди

которых были Фолькет де Романс и Элиас Кайрель. Фолькет

обратился к императору со стихотворением, написанным в

жанре конселя (совета), в котором называет его человеком,

«умеющим совершать достойные деяния лучше, чем кто-либо

на свете»

. В то же время поэт жалуется: «Я не хочу, чтобы ка-

кой-нибудь мой друг стал могущественным, потому что мой се-

ньор Фридрих, который правит всеми, был щедрым (lares),

прежде чем стал могущественным, а теперь он наслаждается

своими землями и богатствами»

. __. . л . i

Элиас Кайрель, также находившийся при дворе Фридри-

ха II во время коронации, пишет в те дни элегическую сирвен-

ту против невежественной молодежи, предпочитающей «песен-

ку с легкой рифмой» настоящей поэзии и не знающей, что та-

кое «Благородство» и «Радость»

. Но больше всего его расстро-

ило непонимание Фридриха II: «Я не могу более следовать за

прекрасным королем, который теперь стал государем империи,

потому что он сделал мое тело таким худым, что даже напиль-

ник не может его поранить; и я вынужден уехать, ибо и от него,

и от Амура мне одинаково мало проку»

. Обвинение Фридри-

ха II в скаредности, одном из самых страшных пороков куртуаз-

ного кодекса, не раз прозвучало в устах трубадуров

, что сви-

детельствует о каком-то принципиальном непонимании между

свободолюбивыми провансальцами и императором. Даже

убежденный гибеллин Гильем Фигейра пишет гневные сирвен-

ты против Фридриха II: «Я видел столько деяний трусливого го-

сударя, что не могу более молчать. Мог бы я поступить иначе?

Мне очень неприятно петь о нем. Но гнев вынуждает меня

стать певцом нашего императора, который отрицает и уничто-

жает благородство и, более того, старается обесчестить себя.

Поэтому мне кажется, что уж больно долго он правит, когда

дела его столь позорны, что не стоит о них и говорить»

Почему надежды трубадуров и миннезингеров на моло-

дого императора не оправдались? Почему ни один из тех, кто

был его гостем в Северной Италии и в Германии, не последо-

вал за ним на юг или в крестовый поход, которого с нетерпе-

нием ждали и провансальские, и немецкие поэты? Видимо, их

поэзия не находила отклика при его многонациональном дво-

ре. Понимали ли Фридрих II и его окружение сложную диалек-

тику позднего миннезанга?

Можно ли предположить, что

император позволял в присутствии своих придворных испол-

нять песни, имевшие столь сильную политическую окраску, как

сирвенты трубадуров? Кроме того, что у нас нет никаких ос-

нований утверждать, что провансальский использовался при

дворе в качестве литературного языка (хотя несомненно были

люди, владевшие им), трудно представить себе, что политичес-

ки активные и независимые трубадуры могли ужиться в спе-

цифической культурной атмосфере сицилийского двора, где

132

JI. К. Масиель СанчесПр

идворная одиссея Перо -Та фура..

263

вся политическая риторика была сосредоточена в деятельности

канцелярии и dictatores Великой курии, и наоборот, стимулиро-

валось развитие поэзии на сицилийском вольгаре, заведомо ли-

шенной всякой политической окраски. Император сам был ак-

тивным участником этого поэтического кружка и легко мог кон-

тролировать его деятельность. Провансальская поэзия в первой

половине XIII века входила в полосу упадка. В «Жизнеописани-

ях трубадуров» многие поэты этого времени называются жонг-

лерами, что считалось серьезным понижением общественного

статуса

, соответственно падал и общественный престиж их

творчества. Если трубадуры могли рассчитывать на какое-то вли-

яние при гибеллинских дворах Северной Италии, то не при дво-

ре Фридриха II, где их неприятие выразилось и в том, что в

11221 году вскоре после возвращения на Сицилию, Фридрих II

I 39

! издал специальные законы, направленные против жонглеров .

I Как ни странно, гостеприимство двора Фридриха II не со-

, гласу ется и с некоторыми важными статьями его законодатель-

, ства: «Мы уже не раз с сожалением отмечали, что из-за сме-

шения различных народов чистота королевства потерпела

j ущерб от соприкосновения с чужими нравами: девушки из на-

, шего королевства смешались с иностранцами, помрачилась

5 чистота мужей, с течением тлетворного времени ослабленный

I разум заразился от знакомства и общения с обычаями чужа-

ков, народы сильно отличаются друг от друга, и от их броже-

i ния запятналась паства верноподданных»

. Эта статья Мель-

фийских конституций (1231) запрещает подданным Сицилий-

ского королевства браки с иностранцами. Ни один феодал не

имел отныне права жениться или женить своих детей без лич-

ного согласия государя (Melf. Konst. Ill 23. 1). В 1224 году, при

основании Неаполитанского университета всем желающим

обучаться наукам было запрещено учиться где-либо, кроме это-

го университета, контролировавшегося двором и лично импе-

ратором, а те подданные, которые к тому времени уже обуча-

лись в североитальянских университетах, должны были под

страхом смертной казни и конфискации имущества в самом

скором времени вернуться домой

. В конце 30-х годов, в мо-

мент обострения борьбы с папой и северными коммунами

Фридрих II всячески ограничивает доступ в королевство при-

шельцев из Северной Италии, прежде всего доминиканцев и

францисканцев, резонно подозревавшихся в связях с Римом.

Таким образом, государство, являвшееся оплотом власти

столь «общительного» государя, оказывалось весьма закрытым

и негостеприимным. Как объяснить такое несоответствие?

Ответ кроется, видимо, в законах политики и в интере-

сах государства. Фридрих II, на практике хорошо знакомый с

распространенными в Северной Италии принципами комму-

нальных свобод, старался отгородить своих подданных от вли-

яния этих идей, совершенно не соответствовавших его пред-

ставлениям о правосудии и роли государя в жизни общества.

Если император и придворные могли себе позволить общаться

с кем угодно и обсуждать самые сложные вопросы мироздания,

то интеллектуальный горизонт простых подданных должен был

ограничиваться ценностями гибеллинского государства — в

этом правящая элита видела гарантию политической стабиль-

ности в государстве. Интересно, что и в правящем аппарате по-

литически важные административные посты вроде юстициария

и камерария принадлежали представителям южноитальянской

знати и отчасти североитальянским гибеллинам. Иностранцы

могли рассчитывать на близкое к императору положение в ка-

честве астрологов (Михаил Скотт), философов (Феодор Анти-

охийский), сокольничих, врачей, т. е. на должностях, важных

лично для императора, но не имевших самостоятельной роли в

политической жизни государства.

Итак, говоря о гостях как факторе культурного диалога,

мы должны иметь в виду узость их аудитории, социальную

ограниченность этого диалога, который затрагивал фактичес-

ки лишь ближайшее окружение императора, интеллектуаль-

ную элиту королевства.

Как мы имели возможность убедиться, гостеприимство

двора Фридриха II зависело от двух основных факторов: во-

первых, от личных интересов и «любознательности» импера-

тора, чей интеллектуальный горизонт был выше, чем у боль-

шинства его коронованных современников; во-вторых, от по-

литических интересов государства, лицом которого, по сути

дела, являлся двор. Поэтому каждому гостю был уготован осо-

бый прием в зависимости от его общественного положения и

политической значимости — это входило в программу репре-

9 Зак 3946

258 JI. К. Масиель Санчес Пр

зентации власти. Те, кто не соответствовал имиджу этой влас-

ти, не способствовал ее культурной автономизации, за которую

ратовал Фридрих II, оказывались чужаками, как это видно на

примере миннезингеров и трубадуров.

<н.

Примечания: '

Abulafia D. Frederick II. A Medieval Emperor. London, 1988. Цит. по не-

мецкому переводу этой ставшей уже знаменитой книги: Herrscher

zwischen den Kulturen. Berlin, 1991. S. 400.

Лотман Ю. M. Культура как субъект и сама-себе-объект; Он же. Из-

бранные статьи. Т. 3. Таллинн, 1994. С. 368 — 370. См. также его рас-

суждения о механизме развития культуры на материале византий-

ско-русских связей: Он же. Проблема византийского влияния на

русскую культуру в типологическом освещении // Византия и

Русь. М., 1989. С. 227-236.

«Модель культуры» — это термин, удобный для использования со-

временным историком, для Фридриха II явления, включаемые

нами в понятие культуры, были скорее частью его государствен-

ной политики или представляли для него личный интерес.

Wolf G. Anfange standigen Gesandschaftswesens schon zur Zeit Kaiser

Friedrichs II? // Archiv fur Diplomatik. 41. 1995. S. 147-153.

Amari M. ed. Biblioteca arabo-sicula. Vol. II. Torino; Roma, 1881. P. 104.

Сведения о количестве арабского населения Сицилии являются,

конечно, преувеличением. Сам Фридрих II в начале 20-х гг. XIII в.

вел борьбу с остатками непокорных арабов, засевших в горах цен-

тральной части острова, и выселил большое количество пленных

в специально построенный для них в Апулии город Лучеру.

Ibid. Р. 248.

Ibid. Р. 108.

Ibid. Р. 261.

'Abu'al Fadayl Tanh Mansuri 11 Biblioteca arabo-sicula. Appendice. Tori-

no, 1889. P. 64.

Современник с восхищением описывает этот шатер, «сделанный с

удивительным искусством; искусно двигающиеся на нем изобра-

жения солнца и луны проходят свой путь по положенной орбите

и безошибочно показывают часы дня и ночи. Говорят, что этот

шатер стоит больше двадцати тысяч марок». «Annales Colonienses

maximi» А. 1229-1232. MGH SS. XVII. S. 842-843. Casus Sancti Galli

рассказывает, что император показывал планетарий как одну из

любимых своих драгоценностей особо почетному гостю — Кон-

раду, аббату Санкт-Галлена (Conradi de Farabia Casus Sancti Galli.

идворная одиссеяП ероТафура^

263

MGH SS. II. S. 178). Планетарий не сохранился, но об интересе к

арабской астрономии в Южной Италии свидетельствует находя-

щийся в музее Каподимонте в Неаполе глобус с изображением

небесного свода, отлитый из бронзы и инкрустированный сереб-

ром и медью в 1225 году в Египте или в Сирии.

Haskins СИ. Н. Studies in the History of Medieval Science. Cambridge

(Mass.), 1924. P. 253.

Salimbene de Adam. Chronica. MGH SS. Bd. 32. S. 92-93. См. также

Annales Colmarienses minores. MGH SS. Bd. 17. S. 189.

'Abu al Fadayl. Tarih Mansuri // Biblioteca arabo-sicula. Appendice... P. 56-

57. Ал-Макризи передает эту историю в несколько иной версии:

император, будучи знатоком умозрительных наук, послал ал-Ка-

милу несколько сложных вопросов по геометрии, тот показал их

Таазифу и другим ученым и потом представил ответы Фридриху II.

Biblioteca. Vol. II. P. 266.

Феодор Антиохийский, являвшийся, по сути дела, одним из важней-

ших посредников между мусульманским и христианским мира-

ми, слишком сложная фигура при сицилийском дворе, заслужи-

вающая отдельного рассмотрения, поэтому здесь я вынужден

ограничиться лишь отсылкой к замечательной статье Чарльза Бер-

нетта, сопровождаемой несколькими интересными документами:

Burnett Ch. Master Theodore, Frederick II's Philosopher // Federico II e

le nuove culture. Spoleto, 1995. P. 225-285.

Haskins Ch. H. Op. cit. P. 254. Должен отметить, что за последующие

полвека в изучении рукописей, связанных с культурной жизнью

двора Фридриха II, изменилось немногое.

Ex Matthei Parisiensis cronicis maioribus. MGH SS. Bd. 28. S. 147.

См., например: De StefanoA. La cultura alia corte di Federico II. Palermo,

1950. P. 16-17.

Sirat C. La filosofia ebraica alia corte di Federico II // Federico II e le scienze /

A cura di P. Toubert e A. Paravicini Bagliani. Palermo, 1994. P. 196.

Ibid. P. 187. О Иакове Анатоли см. также: Haskins Ch. Op. cit. P. 252.

Sirat C. Op. cit. P. 188. Интересно, что высказанное Фридрихом II мне-

ние по этому научному вопросу было воплощено в законодатель-

ной практике Сицилийского королевства. Введение в Мельфий-

ские конституции (1231) начинается словами: «По божественно-

му провидению утвердилось устройство мира, и первоначальная

материя при наилучшей помощи природы воплотилась в образы

творений». Gezetzgebung von Friedrich II. fur das Konigreich Sizilien.

Hannover, 1996. Далее — Melf. Konst.

Цит. no: Sirat C. Op. cit. P. 188.

Ibid. P. 196.

Sermoneta G. Federico II e il pensiero ebraico nell'Italia del suo tempo //

Federico II e l'arte del Duecento italiano. Galatina, 1980. Т. II. P. 195-

960

196. Такой же приговор был вынесен и всем научным контактам с

мусульманами: Abulafia D. Op. cit. S. 253.

Например, медицинское законодательство: Melf. Konst. 111.45 — III.48.

См.: Powell]. Greco-Arabic influences on the public health legislation in

the Constitutions of Melfi // Archivio storico pugliese. 1978. 32. P. 77 - 93.

О судьбе этой книги см. подробную статью Бодуена ван ден Абеля:

Van den Abeele В. Inspirations orientales et destinees occidentales du

De arte venandi cum avibus de Frederic II // Federico II e le nuove

culture. Spoleto, 1995. P. 363-391.

О литературных языках в Северной Италии см. подробнее вышед-

ший в 20-х гг. классический труд Джулио Бертони: Bertoni G.

И Duecento. Milano, S. а.

Фридман Р. А. Любовная лирика трубадуров и ее истолкование //

Рязанский государственный педагогический институт. Ученые

записки. Т. 34. М., 1965. С. 97.

Фогельвейде Вальтер фон дер. Стихотворения / Пер. В. Левика.

CXXI. М., 1985.

Он же. CXXVII.

Он же. CLXX.

Poesie provenzali storiche relative all'Italia / A cura di V. De Bartolomaeis.

Roma, 1931. Vol. II. P. 6. (Fonti per la storia d'ltalia. Scrittori, secoli

XII-XIII).

Ibid. P. 4.

Ibid. P. 7-8.

Ibid. P. 9.

Гильем Ожьер Новелла жалуется, что император щедр только к тем,

кто ему полезен // Ibid. Р. 59.

Ibid. Р. 142-143.

См. об этом подробнее: Thumser Е. Die deutsche Hofpoesie urn Fried-

rich II. von Hohenstaufen // Deutsches Archiv fur Erforschung des

Mittelalters 31,1975, H. 1; Dronke P. La poesia // Federico II e le scienze.

Palermo, 1994.

Жонглером и приятелем публичных девок назван, например, Гиль-

ем Фигейра // Жизнеописания трубадуров. LXV. М., 1993.

Huillard-Breholles }. L. A. Historia Diplomatica... Т. II. Р. 178.

Sepe iam contigisse dolemus, quod per diversarum mixturam gentium passa

est ex alienis moribus regni sinceritas corruptelam, ita quod ex quo regni

filie se cum alienigenarum filiis miscuerunt, denigrata est puritas

hominum et increscente dierum malitia et infirmitate mentium inquinata

conversatione ac usibus exterorum varietas crevit in populis et ab illorum

fermento grex est fidelium maculatus. Melf. Konst. Ill 23. 2.

Huillard-Breholles j. L. A. Historia diplomatica Friderici II. Т. II. Paris,

1852. P. 452.

JI. К. Масиель Санчес

•> v.v- v. ,."•

' V ' .-i'T'TT

\ e ' •

ПРИДВОРНАЯ

ОДИССЕЯ

ОДНОГО

КАСТИЛЬСКОГО

ИДАЛЬГО

XV ВЕКА

1,й

Ш.

Описание визитов ко дворам европейских и азиатских го-

сударей является одним из важнейших сюжетов «Странствий

и путешествий» Перо Тафура

. Эта книга — одно из интерес-

нейших свидетельств XV века, своей яркостью, остротой и оби-

лием мельчайших деталей напоминающая полотна автора Гент-

ского алтаря. Между 1436 и 1439 годами молодой кастильский

идальго, приближенный короля Хуана II, хотя и не слишком ро-

довитый, но зато располагающий обширными денежными ре-

сурсами, странствует по всему Средиземноморью и немецким

землям. Вернувшись в Кастилию, он не сразу берется за перо:

лишь около 1453 — 1454 гг. Перо Тафур пишет трактат о своих

странствиях и путешествиях, посвятив его великому командо-

ру Ордена Калатрава.

Скорее всего, к тому, чтобы доверить бумаге впечатления

своей молодости, его подтолкнуло известие о падении Констан-

тинополя: как мы увидим, с византийской столицей нашего

идальго связывали совершенно особые чувства. Вероятно, что

оказавшийся не у дел Тафур хотел воспользоваться изменив-

шейся политической обстановкой — падением всесильного

канцлера Альваро де Луна, — чтобы напомнить о себе при дво-

ре и предложить свои знания для организации похода против

турок, о котором вдруг вспомнила вся Западная Европа. Опи-

сывая «героическую эпоху» своей жизни, Тафур, по выраже-

нию одного современного исследователя, «не был монстром,

i266

<ф~ - JI. К. Масиель Санчес

Придворная одиссея Перо Тафура

267

доводящим заботу о правдивости до абсурда»

: мы вполне мо-

жем доверять ему, но не забывая о том, что наш идальго не

упускал ни одного случая, чтобы подчеркнуть важность соб-

ственной персоны. Вполне понятно то пристальное внимание,

которое путешественник уделяет в описании своих странствий

государям и их отношению к нему самому. Тафуру хотелось

убедить окружение Хуана И, что он только по недоразумению

не является придворным и что чуть ли не все императоры, ко-

роли, герцоги и графы почитали за честь принять его. Ведь сам

византийский император подтвердил происхождение Тафура

от старшего сына одного из своих предшественников и отно-

сился к нему «как к родственнику» (с. 149)

Недалеко от Губбио наш путешественник встречает Гви-

дантонио да Монтефельтро, графа Урбино, который затем при-

глашает его в свою столицу (с. 38 — 40). Во время пребывания

на Кипре он тесно общается с местной королевской семьей —

юным Жаном II, его тетей «мадамой Аньесой» и дядей «карди-

налом Кипра» (с. 68 — 71, 120 — 122). В качестве кипрского посла

Тафур едет в Каир к египетскому султану Барсбею (с. 81 — 84,

90 — 91). На Родосе Тафур оказывается в момент смерти Вели-

кого магистра Антони де Флувья и присутствует при выборах

его преемника (с. 126 — 129). В Константинополе Тафур тесно

общается с императором Иоанном VIII (с. 139 — 141, 149, 151 —

152), а также с императрицей и ее братом Александром. После

отъезда императора на Ферраро-Флорентийский собор Тафур

осматривает Святую Софию в обществе деспота Драгаша — бу-

дущего Константина XI (с. 171 —174, 181 — 183). Из Константи-

нополя Тафур совершает поездку в Адрианополь, где видится

с султаном Мурадом II (с. 153). По дороге в Каффу и обратно

Тафур задерживается в Трапезунде и встречается с императо-

ром Иоанном IV (с. 159 — 160, 169). Вернувшись в Италию, Та-

фур видится в Ферраре с папой Евгением IV, императором

Иоанном VIII Палеологом, присутствует на заседании Собора

(с. 220 — 223). На одном из празднеств наш путешественник ви-

дит маркиза Феррары Никколо д'Эсте (с. 225 — 226). В Милане

Тафуру удается понаблюдать за герцогом Филиппо Сфорца

(с. 228 — 229), по Кёльну он ездит в сопровождении архиеписко-

па Дитриха фон Мерса (с. 241 — 242). Затем он посещает герцо-

гов Адольфа Клевского (с. 243), Арнольда Гелдернского (с. 243 —

244) и Филиппа Бургундского (с. 245 — 250), а также знакомится

с их многочисленными родственниками. Вместе с посольством

Базельского собора Тафур попадает в плен, но герцог Стефан

Баварский отпускает его с извинениями (с. 262 — 264). В Силезии

Тафур живет несколько дней при дворе императора Альбрехта

Габсбурга (с. 272 — 280), а в Вене встречается с его супругой Ели-

заветой (с. 282 — 283). Наконец, в Винер-Нойштадте Тафур ви-

дится с герцогом Фридрихом, будущим императором (с. 285).

В этом обширнейшем списке обращает на себя внимание

отсутствие имен дожей Генуи и Венеции. Тафур подробно опи-

сывает государственное устройство морских республик, упоми-

нает факт личной встречи с дожами (с. 12— Генуя, с. 197 —

198— Венеция), в подробностях рассказывает об обручении

дожа Венеции с морем («В этот день дож выходит во всем сво-

ем великолепии, с папскими и императорскими церемониями,

и считается, что именно в этот день завоевал он себе право на

них»; с. 198) — и при этом ни разу не упоминает имен правите-

лей, ничего не говорит об их характере или отношении к нему

самому. Кастильский идальго никак не связывает высокое до-

стоинство этих постов (ведь он говорит о «папских и импера-

торских церемониях») с теми, кто на них избирался; для под-

черкивания собственной важности нашему путешественнику

достаточно упомянуть факт контакта с «главой государства».

Личность выборного государя, власть которого к тому же огра-

ничена, не представляла для Тафура интереса

Как попадал Тафур ко всем этим государям? Пути были

разные. Иногда встречи были «случайными»: Тафур видит цар-

ственную особу издалека — на празднике — маркиза Ферра-

ры, или на прогулке — герцога Милана, подходит и заговари-

вает с графом Урбино, оказавшись в плену, знакомится с гер-

цогом Баварским. Часто это случается «официальным путем»:

Тафур упоминает наличие неких рекомендательных писем

дона Хуана II к кардиналу Кипра (с. 68), возможно, что у него

были подобные письма и к другим государям. Как посол коро-

ля Кипра Тафур предстает перед султаном Барсбеем (с. 83) и

родосским магистром (с. 126). К императору Константинополя

Тафур попадает, видимо, с помощью своих многочисленных

264

-НШ-

-Л. К. JI. К. Масиель Санчес

Придворная одиссея Перо Тафура

263

План Рима. Миниатюра на пергамене нач.

(1402—1416). Шантильи, Музей Конде

XV в Братья Лимбург

земляков (с. 139 -140), равно как и к императору Альбрехту, с

канцлером которого они познакомили Тафура (с. 271). Иногда

государи сами проявляли инициативу: они принимали Тафура,

чтобы собрать интересующую их информацию (императоры

Иоанн VIII и Иоанн IV, султан Мурад II, папа Евгений IV, гер-

цог Филипп Бургундский, с. 140, 159, 153, 220, 250 соотв.) С дру-

гой стороны, оба греческих императора (Константинопольский

и Трапезундский), а также и король Кипра, были весьма заин-

тересованы в молодом идальго ввиду отчаянной нехватки бое-

способных людей перед лицом турецкой угрозы (с. 149, 159, 121)

и пытались задержать его у себя.

Рассказы Тафура о визитах к разным государям обнару-

живают много общих элементов. Они появляются в самых раз-

ных сочетаниях, их может быть много или мало. Но по ним мож-

но судить о приоритетах Тафура, о том, какой прием ожидал он

при дворе и как он ощущал себя в обществе коронованных особ.

Описание приезда в город, где есть государь, Тафур на-

чинает с визита ко двору: «Мы сошли на землю, и отправился

я к императору» (с. 159); «... И были там герцог Бургундский и

его жена герцогиня, и отправился я выразить им свое почте-

ние...» (с. 245). Иногда прибытие приобретает весьма экстрава-

гантные формы, как в случае с графом Урбино (с. 38), где Та-

фур предстает в качестве талантливого актера. «Я увидел его

идущим среди клириков и поющим, как и они <...>. Я прибли-

зился к графу, поклонился ему и сказал, чтобы он сделал мне

что-нибудь доброе во имя Божьей любви, что я бедный чело-

век, пришедший из Рима и направляющийся в Иерусалим; а

мои слуги оставались в стороне, потому что я приказал им не

подходить ко мне».

Как правило, Тафур подробно описывает свое попадание

ко двору. В таком случае возникает замечательная картина по-

степенного приближения — по времени и по ступенькам соци-

альной иерерхии — к государю. В качестве примеров можно

привести визиты к императорам Константинополя и Германии,

а также к султану Египта.

Тафур прибыл в Константинополь с утра и «хотел немедлен-

но отправиться выразить свое почтение императору». Но его

земляки упрашивают его не обижать их, и он отправляется в

Перу. Здесь его знакомят с подеста, а на другой день он знако-

мится с многочисленными кастильцами, т. е., как бы вводится

в круг идальго Перы. И именно в этом качестве, в «сопровож-

дении всех кастильцев, одетый во все самое хорошее, с цепью

Чешуи, девиза короля Дона Хуана», отправляется он во дворец.

До того, как он удостаивается аудиенции, его заставляют про-

ждать час (с. 139 — 140).

В Нюрнбереге кастильцы знакомят Тафура с Гаспаром

Шликом — канцлером Альбрехта Габсбурга. Шлик берет Тафу-

Т"

-гл

i266

<ф~ - JI. К. Масиель Санчес

Придворная одиссея Перо Тафура

267

Ци

Ц •!

•* ' I

План Константинополя 1420 г. Национальная библиотека в Париже

ра с собой. Сначала они посещают семейство Шлика в Эгере,

затем гостят у герцога Саксонии. По прибытии в Бреслау Та-

фур отправляется, наконец, к императору в сопровождении ка-

стильцев, а также двух немцев, с которыми он познакомился в

Иерусалиме, (с. 271 —274) Кажется, что Тафур рассматривает

все эти знакомства лишь как предварительные условия буду-

щего знакомства с императором; в центре внимания путеше-

ственника всегда находится царственная особа; об этом свиде-

тельствуют фразы типа: «хотел немедленно отправиться к им-

ператору, но» (с. 139) или «я распрощался с кардиналом и от-

правился к императору» (с. 268; напомним, что кардинал в

Констанце, а император в Бреслау!).

Особенно явно подчеркнута стратегическая цель визита

к государю в описании Египта, где все так или иначе связыва-

ется с дипломатической миссией Тафура. Сразу по прибытии

в Дамиетту его принимает местный «аделантадо» (губернатор),

у которого он восемь дней ожидает специального корабля. Че-

рез семь дней после отплытия Тафур оказывается в Вавилоне

(Каире) и на следующий день отправляется к главному толма-

чу султана. У него Тафур «пробыл два дня, прежде чем увидел

султана». На третий день толмач возит письма кипрского ко-

роля султану для предварительного просмотра. Следующий

день становится, наконец, днем вожделенного приема. Однако

для достижения цели герою предстоит преодолеть препятствия,

отразившие, в свою очередь, высокое положение государя в

иерархии общества. Сначала Тафур видит войско султана, со-

бравшееся для присяги, затем входит на территорию дворцо-

вого комплекса и идет по его улицам. «Все еще идя по тем ули-

цам, мы достигли больших ворот, которые были закрыты, и нам

открыли их, и мы вошли внутрь и оказались на большой пло-

щади, полной кабальеро, выстроенных вдоль стен, и открыли

нам оттуда другую дверь, и вошли мы в большую комнату, где

были выстроены кабальеро в таком же точно порядке. Потом

открыли нам другую дверь, и там была другая зала, где все было

точно так же, только были там негры с дубинками в руках. Глав-

ный толмач велел мне оставаться там со своими людьми, пока

он не вернется. В скором времени он <...> провел меня через

дверь на большую площадь, где было много кабальеро, выстро-

енных упомянутым способом, а в центре площади стоял боль-

шой роскошный шатер с возвышениями, где должен был обе-

дать султан». Далее следует рассказ о приезде султана и цере-

монии приема посла (с. 79 — 83). Мы видим, как церемониал,

окружающий восточного владыку, превращается под пером Та-

фура в нечто еще более грандиозное, по сравнению с чем ос-

мотр всех египетских достопримечательностей превращается

во что-то дополнительное, второстепенное.

Для Тафура эти описания — не только констатация фак-

тов и фиксация увиденного. Пред нами предстает гурман, лю-

битель и ценитель придворного церемониала, не упускающий

ни одной живописной детали. Приезд Тафура ко двору стано-

вится неким иерархическим восхождением и приобщением к

высшему блеску власти. В чем состояло для Тафура это вожде-

ленное приобщение?

Общение с государем обычно начиналось с расспросов о

целях приезда, и наш путешественник совершенно откровен-

268

JI. К. Масиель Санчес

но отвечал, что «приехал сюда, чтобы посетить его лично, и весь

дом его, и увидеть его земли и сеньории» (с. 140), «чтобы посе-

тить короля и его двор» (с. 68) или что-нибудь в этом роде. Судя

по тому, что пишет о себе Тафур, он был очень приятным и оба-

ятельным человеком, так что государи относились к нему с ис-

кренней симпатией. Он все время подчеркивает, что был при-

нят «очень хорошо» (с. 159, 220), «как родной сын» (с. 126), «как

будто бы я там родился» (с. 141, 242), «с большой благодарно-

стью» (с. 220), «по-домашнему... тепло» «domesticamente» (с. 39,

71, 221), «humanamente» (с. 70), «alegramente» (с. 71), «honorabie-

mente» (с. 69). Для Тафура одним из способов подчеркнуть осо-

бое расположение государя является мотив предложения пу-

тешественнику беседы с глазу на глаз. Это очень важный для

Тафура элемент. «Граф отошел со мною в сторону и сначала спро-

сил, откуда я. Я ответил, что из Испании. Он спросил, благород-

ный ли я по рождению человек, и я сказал, что да. Он спросил,

для какой надобности я приехал и в чем я нуждаюсь. Я расска-

зал об обстоятельствах моего приезда, и почему пришел пеш-

ком, и что я не нуждаюсь ни в чем, ибо у меня достаточно все-

го для дороги, и что только чтобы посетить его и поговорить с

ним, я приехал в таком платье» (с. 38 — 39) Король Кипра с «ма-

дамой» и кардиналом тоже отводят Тафура в сторону, чтобы

сообщить ему об ожидающей его посольской миссии (с. 71).

Другие важные формы проявления внимания и располо-

жения со стороны государя — это приглашение на обед, на

празднество, показ достопримечательностей и охота. «Король

приказал мне отобедать с ним и кардиналом» (с. 71); «и отобе-

дал я в тот день с императором, причем он очень старался изъ-

явить мне свое доброе расположение» (с. 222); «и велел он от-

обедать мне с ним там» (с. 244). Особенно польстило Тафуру

обхождение Альбрехта II: «...А за столом императора не было

никого, кроме него самого, кабальеро из Пруссии и меня...»

(с. 275) Тафур участвует в празднествах при дворах архиепис-

копа Кёльнского («он устроил для меня большой праздник и

прекрасный прием», с. 242), герцога Клевского («этот герцог

принял меня очень хорошо, устроил мне большой праздник»,

с. 243), императора Альбрехта (с. 275 —276): «...И потом начались

танцы до утра. Император был очень жизнерадостным чело-

Придворная одиссея Перо Тафура 263

веком. <...> Он брал меня за руку, говоря, чтобы смотрел я,

с какой из дам мне понравилось бы танцевать, и даже два или

три раза сам нес передо мной факел, и так провели мы ту ночь».

Дитрих фон Мерс, архиепископ Кёльна, «большой сеньор», по-

казавшийся Тафуру «более пригодным к мирскому служению,

чем к церковному», лично «ездил верхом и возил меня смот-

реть церкви, и монастыри, и дворцы сеньоров, и дам, так что

показалось мне, что, несмотря ни на что, им не приходилось с

ним скучать» (с. 242). Император Иоанн VIII, страстный люби-

тель охоты, постоянно приглашал на нее Тафура (с. 140, 151).

Сам путешественник позволяет себе много вольностей в

общении с царственными особами. Он долго убеждает Иоанна

Палеолога, что тот должен пользоваться не своим фамильным

гербом, а древним гербом империи (таким же, как у Тафура; с.

146 и 149). Весьма дерзко ведет себя Тафур с императором Иоан-

ном IV: «Если бы и остался я где, то не с ним, ибо женат он на

дочери одного гурка, и что еще я думаю, что это может навре-

дить ему. Он ответил мне, что прежде полагал, что Бог будет

милостив к нему, ибо женился он с намерением обратить ее в

христианство; а я сказал ему: "Сеньор, прежде всего говорят,

что Вам дали ее, чтобы она обратила Вас в мавра, судя по тому,

что добиваетесь Вы ее благосклонности и как мало Вы в этом

преуспели"».

Обычно государи беседовали с Тафуром один-два раза, а

жил он у каких-либо придворных, и именно они показывали

ему всякие достопримечательности. Среди этих людей — мо-

сен Суарес, адмирал Кипра (с. 68 сл.), Саим — главный толмач

египетского султана (с. 76 сл.), деспот Константин Драгаш, им-

ператрица Мария и ее брат Александр (с. 170 сл.), бастард де Сен-

Поль (с. 245 сл.) О них Тафур отзывается с особой теплотой: «Он

так хорошо принимал меня в своем доме, разрешая мне ходить

к его женам и детям, как будто я был его собственным сыном»

(о главном толмаче султана, с. 77, также с. 92, 117); «адмирал, ко-

торый был там, отвез меня, как обычно, к себе домой, где я был

прекрасно принят» (с. 120); «и с того дня бастард так заботился

обо мне, словно я был его близким родственником» (с. 246).

Отъезд Тафура сопровождался, как водится, подарками.

Что касается денег, то от них Тафур всегда демонстративно от-

271

JI. К. Масиель Санчес

казывался. Необыкновенно трогателен диалог Тафура с графом

Урбино (с. 39 — 40): «Он крепко обнял меня и сказал: "По прав-

де говоря, хотя Вы и не хотите, я помогу Вам всем, что имею".

Я сказал ему: "Ни за что не возьму у Вас ничего, ибо так я за-

думал, уезжая из моей земли, так что я буду следовать этому".

<...> Когда я уезжал, он взял меня за руку, отвел в свою ком-

нату и сказал: "Возьмите что-нибудь у меня, даже если Вам это

тяжело, ибо знаю, что Вам это пригодится!" И приказал дать

мне по три пары своих рубашек, покрывал и полотенец, очень

переживая, что не хотел я брать у него ничего больше». Лю-

бовь Тафура к эффектным сценам прекрасно видна в истории

с дарами императора Альбрехта (с. 275). Герольд принес Тафу-

ру «кубок из позолоченного серебра, в котором было почти

триста флоринов». Путешественник ответил: «Поскольку у

меня достаточно денег на все, что мне необходимо, мне было

бы тяжело принять это, но если бы случилось так, что не было

бы у меня денег, я не только принял бы подарок, но и сам по-

просил бы о нем, зная великую щедрость императора». После

ухода герольда епископ Бургоса, как говорит Тафур, «веселил-

ся вместе со мною, сколько мог, что ответил я так императору,

и даже потом, в Кастилии, рассказал он об этом королю Дону

Хуану в моем присутствии».

С большим удовольствием Тафур принимал экзотические

подарки: египетский толмач подарил ему «двух индийских ко-

тов, двух попугаев, камень бирюзы, который у меня и сейчас»

(с. 117), юная родственница одного из греческих магнатов по-

дарила ему «много вещей, в особенности два шатра, которые я

привез в Кастилию, один отдал магистру, а второй и сейчас у

меня» (с. 150). Кстати, тема дара вообще занимала Тафура.

В качестве кипрского посла Тафур должен был отвезти подар-

ки из Египта. «И послал я просить у аделантадо, чтобы прислал

он, если у него есть, одну крокодилью шкуру для короля Кип-

ра, о которой тот просил; и нашли там одного дохлого кроко-

дила, и шкура его была сырая и вонючая, так что уж лучше бы

отвезли очень красивую дочку аделантадо, которая там была,

чем крокодилью шкуру» (с. 119).

Особой формой дара были награды разных государей. Та-

фур был награжден девизой короля Кипра (с. 122), от девизы

Придворная одиссея Перо Тафура

263

герцога Клевского он отказался (с. 243). Альбрехт II дал Тафу-

ру «свои девизы: Дракона — венгерский, Орла — австрийский,

Тусцийский (т. е. Повязки) — богемский» (с. 275) Императрица

Елизавета, «хотя ее муж дал мне девиз Дракона, дала мне свой

собственный, который был у нее на груди, ибо то был девиз ее

отца, и ей подобало дарить его» (с. 283).

Итак, для Тафура самым важным в общении с государя-

ми было, как мы видим, их личное к нему внимание: тепло при-

нять, отвести в сторону, расспросить, пригласить пообедать, по-

танцевать или поохотиться, повозить по городу, наградить ка-

ким-либо особым подарком, например девизой. А что было наи-

более интересным для Тафура помимо личности государя? Что

он видал при дворе?

На этот вопрос ответить просто. Тафура прежде всего при-

влекал блеск церемониала, придававший любой власти особое

обаяние. Для него особое значение имела демонстрация богат-

ства и военной силы государя. Мы уже видели, с какой подроб-

ностью описывает Тафур приезд во дворец султана. А вот ка-

ким предстает сам Барсбей (с. 82): «И вот, когда я стоял там,

открылись ворота, и выехал султан на коне, а перед ним — его

сын, пешком, с двумястами кабальеро, и проехал он рядом со

мной, и воссел на упомянутый трон. <... > Для этого праздника

прислали ему коня вороной с рыжеватым отливом масти, под-

кованного золотом, с уздечкой и седлом, также отделанными

золотом, а на передней луке — балах (рубин), который казался

величиной со средний апельсин, а на задней луке — три бала-

ха величиной с куриное яйцо, а еще [прислали ему] турецкую

саблю, которая стоила большую сумму золотом. Одеяние сул-

тана было из белой камчи с дорогими жемчугами по краю».

Говоря о дворе императора Константинополя, Тафур от-

мечает и львиную шкуру, лежавшую под ногами Иоанна VIII

(с. 141), и церемониал выезда императрицы («она ездит на коне

с двумя стременами, и когда хочет сесть на лошадь, два сеньора

держат роскошную ткань, подняв руки вверх и повернувшись

спиной к ней, чтобы не увидел кто-нибудь, как задирает она ногу

над седлом», с. 181). Впрочем, он прекрасно видит, что всеобщий

упадок в Константинополе отразился и на императорах: хотя

, *

•з

272

JI. К. Масиель Санчес

Придворная одиссея Перо Тафура

263

они «не утратили ничего из древних церемоний», но их двор,

«если приглядеться, как у епископа без епархии» (с. 181).

Зато Великий Турок вызывает у Тафура восхищение

(с. 152 — 153) «Был он там, в сопровождении, какого я никогда

не видывал, ибо было там с ним все его войско»; Тафур наблю-

дает, как султан шествует в баню, «в сопровождении бараба-

нов или других музыкальных инструментов, и жонглеров, ко-

торые шли с песнями, и целое море женщин, которые, как го-

ворили, все были его наложницы, и будто бы их больше трех-

сот; и так с большой суматохой вошли они в город»; «Турок

выезжал на охоту, и я ездил с ним, чтобы посмотреть на его

свиту, и была она самой большой, какую я когда-либо видел,

по числу всадников и по количеству охотничьего снаряжения;

я видел людей, одетых на свой манер, прекрасно и богато, а

чепраков стольких и столь роскошных не видывал я никогда в

жизни».

Особое восхищение Тафура вызвал двор Филиппа Бур-

гундского, образец порядка и блестящей организации (с. 248 —

250). «Показывали мне дворец герцога, город [Брюссель] и все,

что стоило посмотреть, и из всего этого наилучшим были сами

герцог с герцогиней и то, что у них во дворце, лучшем, какой я

когда-либо видел». Во внутренних покоях жило много знатных

кабальеро с женами, «с герцогиней пребывало двести знатных

дам, и все дамы едят во внутренних покоях, подобно и нежена-

тые кабальеро, которые сами по себе, и герцог несет все их рас-

ходы как свои собственные. О куртуазности тех людей, не го-

воря уже о их множестве, лучше и не скажешь, у них постоян-

но празднества, состязания и турниры и все, что существует

для получения удовольствия».

В последнем описании заметна одна черта, которая весь-

ма важна для Тафура: ему уже мало одной роскоши и силы, ему

очень нравится порядок, благоустройство, некое разумное на-

чало, организующее и преобразуещее хаос окружающей жиз-

ни. Это тот самый порядок, который так нравится Тафуру в

немецких городах, та самая эффективная система городского

управления, которая восхитила его в Венеции. Человек XV века

стоит на пороге Нового времени, и Тафур из тех, кто лучше все-

го ощущает и выражает новые тенденции. В литературе о Та-

Фуре давно ведется спор о преобладании одной из двух линий

описания: линии традиционной идальгии

и линии нарождаю-

щейся буржуазии

. Вероятно, не стоит говорить о преоблада-

нии той или другой линии, ибо напряжение между ними «под-

держивается, не склоняясь ни в ту, ни в другую сторону, на про-

тяжении всей книги <...>; речь идет о книге, пронизанной по-

лифонией, доходящей порой до неразрешимых противоречий»

И в «рыцарской», и в «буржуазной» ипостаси Тафур выступа-

ет как человек, ищущий идеальное общество. Общество, где

«благородство крови соответствовало бы моральному благород-

ству»

, где знать управляла бы не только по праву наследования,

но и по праву своих способностей, умения сделать жизнь удоб-

ной и красивой без ущерба для веры и нравственности. ,

Примечания: "

Andangas е viajes de un hidalgo espanol. Pero Tafur (1436-1439) /

Ed. F. Lopez Estrada. Barcelona, 1982. В дальнейшем ссылки даются

на страницы этого издания.

Обе цитаты из: Meregalli F. Las memorias de Pero Tafur // Dicenda. Cua-

dernos de Filologia Hispanica 6 (1987). P. 297-305.

Подробнее о византийском родстве Тафура см в статье: Ochoa Anadon }. А.

Pero Tafur: un hidalgo castellano emparentado con el emperador bi-

zantino. Problemas de heraldica // Erytheia, 6. 2 (1985). P. 283-293.

Тафур постоянно подчеркивает главенство Синьории в принятии

решений: «И отправились они со мной к дожу, а именно он пред-

ставляет собой государя этой земли (es el que representa el Senor de

la tierra), и обратился я к дожу, который был на заседании Совета

<„.>. Они [Синьория] попросили меня подождать <...>» (с. 197).

О доже он упоминает еще только один раз: «...Я распрощался с

дожем, который надавал мне много обещаний... » (с. 198). А ведь

тогда (1423 -1457) дожем был Томмазо Фрегозо, один из самых вы-

дающихся государственных деятелей Венеции!

Rubio Tovar]. Libros espanoles de viajes medievales. Madrid, 1986. P. 91 -92.

Beltran R. Tres itinerarios sobre el «Tratado de las Andan

as e viajes de

Pero Tafur» // Monteolivete. 2. (1985). P. 32-33.

Carrizo Rueda S. Hacia una poetica de los relatos de viajes: a proposito de

Pero Tafur // Incipit, 14 (1994). P. 138.

Ibid. P. 139.