Гусев С.С., Тульчинский Г.Л. Проблема понимания в философии: Философско-гносеологический анализ

Подождите немного. Документ загружается.



представления о собственном Я происходит в процессе осознания личностью себя как

социально значимой ценности.

Степень социализации личности определяется поэтому степенью освоения смысловых

функций, связанных с нормативно-ценностными системами деятельности. Преобладание в

их общей структуре, определенных социальных значений определяет общую ценностную

направленность личности в ее социальной деятельности. Такая направленность

определяется и как степень целостности личности. Причем особую роль в развитии

личности играют та структура социальных значений и тот «код поведения», которые

складываются в начальные периоды жизни ребенка.

Теперь следует уточнить содержание понимания на уровне личностного смысла.

Оценочный аспект этого содержания очевиден. «Нельзя разделить понимание и оценку:

они одновременны и составляют единый целостный акт»,— писал М. М. Бахтин

. Кроме

того, как отмечал он, осмысление все время чувствует себя «как единую деятельность —

независимо от предметного единства содержания... Деятельность не теряет себя в

предмете, а снова и снова чувствует единство в себе самой...»

. Это единство — единство

переживания. Всякое познание переходит в переживание, становится личностным

переживанием мира. На важность подобных факторов осмысления указывали многие

исследователи, рассматривавшие их, в частности, как

1 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979, с. 346.

Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975, с. 64.



«неявное знание» 1. Действительно, личностные смыслы всегда реализуются в

переживаниях конкретного индивида. Не случайно современные методологические

концепции развития научного знания проявляют особый интерес к жизненным

установкам, даже к биографическим данным ученых. В теории же художественного

творчества и эстетического восприятия переживание давно уже утвердилось в качестве

процедуры осмысления.

Роль переживания, точнее, сопереживания как процедуры понимания достаточно велика.

Человек понимает и постигает боль другого человека исключительно благодаря своей

собственной способности переживать чувство боли. Причем, когда мы говорим о

переживании как компоненте смысловой структуры, речь идет не только об

эмоциональной стороне дела. Сопереживание не одно только сочувствие, можно говорить

о переживании интеллектуального, эстетического, нравственного содержания. Понять

этот мир для человека — значит понять его как мир других людей: мир матери, мир отца,

мир своих друзей и коллег, мир великих гениев человечества.

Таким образом, понимание на уровне личностного смысла поднимает сознание на

уровень, носящий принципиально социальный характер, определенный нормативными и

ценностными структурами общественной практики. Это выражается в чувствах,

поведении, отношении к людям, вещам, идеям.

1 См.: Полани М. Личностное знание. М., 1985; Моторина Л. Е. Концепция «неявного

знания» М. Полани,— Философские науки, 1980, № 6, с. 115—120.



Данное обстоятельство не учитывали такие исследователи, как В. Гумбольт, А. А.

Потебня, абсолютизировавшие субъективный аспект понимания (понимание трактовалось

всегда как понимание самого себя) и вынужденные поэтому для объяснения

межличностного понимания допускать существование своеобразной предустановленной

гармонии индивидов 1. Можно утверждать, что вообще любая абсолютизация

личностного смысла и сведение понимания к его усвоению, характерные, например, для

«понимающей социологии» от В. Дильтея и Г. Зиммеля до ее современных теоретиков

,

приводит к таким же методологическим трудностям. Подобный подход не выявляет

специфики человеческого понимания, состоящей в социальной обусловленности

последнего. Осмысление действительности человеком, в том числе и на уровне

личностного смысла, принципиально опосредствовано социальным опытом конкретного

общества.

Нам уже приходилось отмечать, что для многих современных исследований понимания

характерно сведение последнего к осмыслению языковых образований. С нашей точки

зрения, понимание как осмысление есть более общая процедура, связанная с нормативно-

ценностными системами общественной практики. Язык предстает в этом случае как одна

из этих

1 В. Гумбольдт говорил об одних и тех же клавишах духовых инструментов различных

индивидов, настроенных гармонически (Humboldt W. Gesammelte Werke. Bd. 6, Berlin,

1848, S. 68, 201—202, 208—210); см. также: Потебня А. А. Эстетика и поэтика. М., 1976, с.

139—149, 306—308.

См.: Ионин Л. Г. Понимающая социология. Историко-критический анализ. М., 1979.

3 Заказ Ns 5951



систем, как нормативно-ценностная система по поводу общения. Языки надстраиваются

над определенными нормативно-ценностными системами практики и служат средством

управления деятельностью людей в этих системах.

Однако сведение понимания к языковому пониманию вполне объяснимо. Оно вызвано

большей явностью различия «означающего» и «означаемого» в языке по сравнению с

другими нормативно-ценностными системами. Поэтому в определенном отношении

осмысление языкового знака оказывается ключом к осмыслению других элементов

культуры.

Подводя итог сказанному, можно выделить следующие элементы смысловой структуры

ценностей культуры, выявляемые на соответствующих уровнях понимания:

Ценность, элемент культуры





Означающее



Означаемое

Внешняя форма Внутренняя форма

Материальная

Форма ценности

(вещь, звук, изображение, движение и

пр.)



Социальное значение,

понятие

Личностный смысл

Предметное

значение



Смысло-

вые

значения



Оцен-

ка



Переживание,

чувство

активной

деятельности





Если переход от позиции 5 к позиции 1 можно рассматривать как поэтапную

объективацию, опредмечивание культурной ценности, воплощение



смысла, то встречное движение от позиции 1 к позиции 5 — как такое же поэтапное ее

распредмечивание, собствен-но понимание.

В этой связи возможны две крайности при анализе проблемы понимания. Первая может

привести к фетишизации материальной формы ценности. Рассмотрение осмысления

сводится к изучению «вещных» аспектов ценности. Вторая крайность сводит понимание к

неповторимости индивидуального осознания. Первая абсолютизация характерна для

большинства современных общесемиотических исследований понимания, сводящих его к

кодировке и декодировке знаковых систем. В этом случае, как отмечал М. М. Бахтин,

исчезает бесконечность осмысления (мы «стукаемся о дно»)

. Вторая абсолютизация

характерна для герменевтического подхода в духе философии жизни В. Дильтея, Г.

Зиммеля и др., она сводит понимание к психологическим феноменам индивидуального

сознания.

Нам представляется, что выхода нет и в выборе между психологизмом, растворяющим

смысл и понимание в индивидуальной психике, и трансцендентализмом, превращающим

смыслы в самодовлеющие сущности. Определяющим моментом понимания является

осмысление на уровне социальных значений. Именно этот момент составляет специфику

человеческого осмысления действительности, выявляющего в смысловой структуре

социальный, надындивидуальный слой, опосредствующий отношение человека к миру.

См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества, с. 364.





3. Глава II

МЕХАНИЗМЫ ПОНИМАНИЯ И СМЫСЛООБРАЗОВАНИЯ



1. 1. Диалогический характер понимания

После рассмотрения общей природы понимания, его структуры и уровней естественно

перейти к выявлению процессов и механизмов его осуществления.

Следует различать нормативно-ценностные системы, в которых образован смысл, и

нормативно-ценностные системы, в которых он рассматривается. Смысловые структуры

различных индивидов и культур, сталкиваясь и взаимодействуя, взаимно изменяют друг

друга.

Понимание одной личностью другой, понимание представителями некоторой культуры

смысла какой-то иной культуры, отличающейся от их собственной, не есть полное

погружение в чужую нормативно-ценностную систему, как не есть и навязывание другой

стороне своего комплекса отношений и взглядов. Понимание, осмысление есть результат

столкновения, диалога, взаимодействия. Любое человеческое общение, а значит, и

понимание по своей природе диалогично (а скорее даже полилогично).

1.1. Понимание как диалогическое переосмысление

Даже внешне монологичная речь представляет собой неявную форму диалога, ибо она

всегда внутренне ориентирована на возможные ре-



акции слушателей или собеседников, их возражения или одобрение. В свою очередь,

понимание речи (или любого текста в самом широком смысле слова) предполагает

реконструкцию этой скрытой диалогичности получаемых сообщений, развертывание

внутреннего диалога.

Следовательно, процесс понимания представляет собой сложное взаимодействие между

речью, текстом и субъективными ожиданиями, прогнозами, ассоциациями

воспринимающего.

Развертывание речи или текста определяет дальнейший ход взаимодействия (общения),

отсекает какие-то имевшиеся ранее возможности и порождает новые. Они

комментируются, оцениваются, и тем самым исходные тексты превращаются в новые

потоки сообщений, создавая непрерывный поток информации.

Человеческая деятельность—развертывается всегда на основе и на фоне множества уже

имеющихся, возникающих и изменяющихся контекстов, а ее ^результаты включаются в

их сеть, в свою очередь, изменяя их и порождая другие контексты. В данном отношении

можно говорить о незавершаемости диалога. Воспринимая и осмысливая некоторое

сообщение, мы так или иначе отвечаем на него, причем отвечаем именно в соответствии

со степенью понимания (или непонимания), достигнутой на каждом отдельном шаге

общения. Могут возникать целые цепи вопросно-ответных конструкций, внешне

соответствующих всем правилам построения текстов, но предполагающих совсем другие

контексты. Аналогичные процессы могут происходить при восприятии одной культуры

другой. Как писал М. Бахтин, одна культура может задавать другой вопросы, которые эта

вторая перед



собой не выдвигала

. Поэтому смысл, обнаруживаемый этой первой («вопрошающей»)

культурой в объектах второй («вопрошаемой»), зависит от возможности и умения

находить ответы с помощью реконструкции нормативно-ценностных систем,

закодированных в этих объектах, и соотносить их с установками своего общества. Так,

современный специалист в области истории науки, выявляя те общекультурные,

философские и другие факторы, которые обусловили определенные идейно-

содержательные слои, скажем, кеплеровских астрономических концепций или

ньютоновской механики, делает для нас понятным процесс формирования данных теорий.

Но он и мы понимаем эти теории существенно иначе, чем современники Кеплера и

Ньютона.

Безоценочное понимание невозможно, «нельзя,— писал В. И. Ленин,— «изучать

действительное положение вещей», не квалифицируя, не оценивая его...»

. Причем оценка

может быть разной. Оценка не только обусловливает понимание, позволяет говорить о его

осуществлении, но и может вносить определенные искажения, которые создают

«псевдопонимание», делают некоторое сообщение бессмысленным с точки зрения

воспринимающего его коммуниканта. Любопытный случай такой ситуации дается в

знаменитой сцене «Чаепития со сдвигом» из сказки Л. Кэрролла «Алиса в стране чудес».

Алису удивляют часы Шляпочника:

«— Какие они смешные! Показывают день и не показывают час,— сказала она.

1 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества, с. 335.

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 23, с. 240.





— А зачем это нужно? — пробормотал Шляпочник.— Разве ваши часы показывают,

который год?

— Конечно, нет,— живо ответила Алиса.— Но это потому, что время идет, а год все один

и тот же.

— Мой случай почище,— сказал Шляпочник.

Алиса очень смутилась. Она совершенно не поняла, как это и зачем надо мыть случай.

Слова Шляпочника казались бессмысленными, но в то же время это были совершенно

нормальные слова»

Очевидно, реплики Шляпочника рассчитаны на соотнесение с иной системой действий, в

которой часы смазываются сливочным маслом для того, чтобы обеспечить правильность

хода, и опускаются в чайник в случае неисправности. Естественно, что мир таких

поступков оказывается полностью несовместимым с привычным для Алисы поведением

людей и, следовательно, смысл высказываний Шляпочника остается для нее

невоспринимаемым.

Диалог оказывается невозможным и в том случае, если его участники только включают

сообщения собеседника в свой привычный и фиксированный набор смыслов или

стараются полностью воспринять способ осмысления, характерный для собеседника, для

чего стремятся разорвать все связи с нормативно-ценностными системами своей

социокультурной среды (что полностью никогда не достигается). Лишь частичный выход

за пределы привычного позволяет найти какие-то общие моменты, обеспечи-

1 Кэрролл Л. Приключения Алисы в стране чудес. Зазеркалье (про то, что увидела там

Алиса). М.. 1977, с. 90—91.



вающие понимание. Такой выход всегда представляет собой единство разнонаправленных

процедур: с одной стороны, выявление неожиданного, странного в сравнении с

привычными способами освоения мира, с другой — отождествление неизвестного,

непривычного с известным, традиционным. Поэтому понимание предстает всегда не

просто диалогом, а столкновением «привычного» и «непривычного».

Данный процесс связан с расшатыванием привычных представлений. вырыванием

явлений из привычного контекста их осмысления, разрушением старого смысла. Это та

сторона смыслообразования, которую В. Б. Шкловский удачно назвал «остранением»1.

Остранение является существенным фактором осмысления действительности в научном

познании, которое нередко проходит в своем развитии стадии «кризиса очевидности». На

этой стадии выдвижение новых, порой «сумасшедших» идей становится одним из условий

дальнейшего научного прогресса.

Механизм остранения не является самоцелью, он носит предваряющий характер. В этой

связи следует отметить вклад в рассмотрение процессов смыслообразования знаковых

систем, сделанный С. М. Эйзенштейном, который видел задачу не только в том, чтобы

«разбить в себе заданное, аморфное, нейтральное бытие явлений», но и в том, чтобы

«собрать явление вновь

1 О содержании, истории формирования и роли этого понятия в процессах

смыслообразования см.: Тульчинский Г. Л. К упорядочению междисциплинарной

терминологии: генезис и развитие термина «остранение».— В кн.: Психология процессов

художественного творчества. Л.,1980, с.241—245.



согласно тому взгляду на него, который диктует мне мое к нему отношение» 1. Тем самым

всякое осмысление предстает как переосмысление, выстраивание нового смыслового ряда

из остранённых смыслов

Следует отметить, что аналогичными процедурами осмысления широко пользовался В. И.

Ленин, для которого характерны острое разоблачение «гладких» слов, «высокой» лексики,

уточнение конкретного значения слова, «оживление» значения «изношенных» слов

Процедуры остранения и фиксации не следует понимать как последовательные операции.

Осмысление предполагает их одновременную реализацию. Абсолютизация одной из них

приводит либо к канонизации некоторой смысловой структуры, либо к крайностям

абсурда (примером чего может служить современное модернистское искусство, в котором

остранение, разрушение привычного смысла становится самоцелью).

1 Эйзенштейн С. М. Избранные произведения. М., 1964, т. 3, с. 584.

В этой связи представляет интерес рассмотрение С. С. Аверинцевым диалектики

смыслообразования на примере формирования философских категорий в диалогах

Платона за счет «сдвига» в значениях слов обыденного языка. Обыгрывание

традиционных значений до их полной неузнаваемости сменяется «остужением»

«перегретых» значений в логическом анализе, установлением фиксированного значения.

С. С. Аверинцев сравнивает этот процесс с ковкой металла, когда разогрев заготовки до

состояния, в котором ей можно придать любую форму, дополняется ее остужением,

фиксацией этой новой формы (см.: Новое в современной классической филологии. М.,

1979, с. 53).

См.: Тынянов Ю. Н, Проблемы стихотворного языка. М., 1965, с. 197—247.



В процессе осмысления участвующие в диалоге структуры взаимодействуют не только на

уровне социальных значений, то есть на уровне понятий, но и переживания. Для того

чтобы процесс «столкновения смыслов» мог состояться, часто необходимо преодолеть

различные психологические барьеры, отказаться от установившихся взглядов и позиций, а

это сопровождается сильными эмоциональными нагрузками вплоть до прямого нежелания

понимать другую точку зрения, открытого отказа от диалога. Тем не менее диалог — путь

к взаимопониманию. И тогда, скажем, читатель книги Л. Кэрролла способен

воспринимать и смысл диковинных речей и поступков обитателей «страны чудес» и

недоумение Алисы при столкновении с ними, и озорное, ироничное отношение самого

автора к своим героям. Другими словами, читатель способен соотнести с нормативно-

ценностными системами своего общества такие сообщения, которые не соответствуют

друг другу, он может понимать диалог людей, не понимающих друг друга.

М. М. Бахтин отмечал, что диалог всегда предполагает наличие некоторого третьего

собеседника, формально не участвующего в процессе общения, но играющего роль некой

«точки отсчета», по отношению к которой реальные коммуниканты упорядочивают свои

позиции 1. В разные исторические эпохи такой «нададресат» принимает различные

идеологические формы, выступая то как «суд божий», или «суд истории», то как

«требования совести» и т. д.

1 См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества, с. 149—150.



Поскольку человеческая деятельность определяется как возможностями, достигнутыми на

предыдущих этапах общественного развития, так и целями, которые наличествуют лишь в

виде возможностей, постольку ее смысловое содержание как бы адресовано и прошлым и

будущим поколениям. Это и усложняет возможность интерпретации смысла многих

полученных ранее результатов, и обеспечивает саму возможность такой интерпретации.

Если бы общение (как деятельностное, так и языковое) было замкнуто только рамками

конкретно-исторических нормативно-ценностных систем, познающее "человечество не

имело бы другого способа осмыслить историю различных обществ, кроме

«вживающейся» герменевтики в дильтеевском смысле. Но благодаря тому, что различные

культуры фиксируют моменты общечеловеческой практики и выступают как ступени на

пути социального прогресса общества, можно обнаруживать общие точки пересечения

между результатами деятельности народов разных эпох, а значит, можно осмысливать их,

реконструировать наиболее важные характеристики их значений.

Так как каждый конкретный тип нормативно-ценностных систем складывается на основе

предшествующих ему форм, то он сохраняет в своей структуре (чаще всего в сильно

трансформированном виде) черты, определявшие характер этих использованных,

«отработанных» форм

1 Отрицание чего-то является с точки зрения марксистско-ленинской философии формой

связи, хранения. К. Маркс писал: «Всякое развитие, независимо от его содержания, можно

представить как ряд различных



То, что было главным в системах прошлого, может отходить на второй план в новую

эпоху, превращаться во второстепенную особенность реально функционирующих

общественных установок. Но само сохранение «реликтовых» черт служит основой для

осмысления деятельности предыдущих поколений. Вопросы, которые одна историческая

эпоха задает другой, оказываются в определенном смысле «спровоцированными» теми

возможностями, которые различимы в содержании «вопрошаемого» периода с точки

зрения «вопрошающего».

Таким образом, люди, принадлежащие к какому-либо культурно-историческому

сообществу, принимая актуально функционирующую систему норм и оценок,

ориентируются (в различной степени и с различной направленностью) и на те или иные

фрагменты общественных установок, которые связаны с прошлыми традициями. Все это

определяет сложный, неоднозначный характер индивидуального личностного восприятия

общественного опыта, той или иной нормативно-ценностной системы.

1.2. Возможно ли понимание без непонимания?

Участвуя в реальной практике общения, человек обычно учитывает лишь возможную

реакцию своего непосредственного собеседника и в соответствии с ней строит свои

сообщения. Однако, поскольку его личностный смысл часто оп-

ступеней развития, связанных друг с другом таким образом, что одна является

отрицанием другой» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 296). См. также: Ленин В. И.

Полн. собр. соч., т. 29, с. 207.



ределяется неявными, неосознаваемыми ориентациями, постольку степень ожидания, из

которой исходит каждый участвующий в общении индивид, весьма неоднозначна.

Действующие в данном типе общества нормативно-ценностные системы задают

предельные рамки степени ожидания, и человек, вступая в контакт с другими членами

сообщества, ожидает от них определенных поступков и слов в ответ на свои поступки и

слова. Одни реакции, с точки зрения каждого коммуниканта, более вероятны, другие

менее вероятны, третьи вообще исключаются из спектра ожидания.

Таким образом, вступая в общение, человек всегда исходит из определенного набора

вероятностных оценок возможного ответного поведения других людей. Ожидания и

вероятностные оценки, используемые каждым субъектом, в общих пределах задаются

общественными установками и представляют собой их отражение в индивидуальном

опыте человека.

При этом однозначная формулировка имеющегося знания, жесткая связь между

некоторым подразумеваемым содержанием знания и способами его выражения может

затруднять его передачу, потому что строго определенное содержание некоторого

сообщения связано с определенным комплексом ассоциаций и в случае их отсутствия у

субъекта, принимающего сообщение, понимание не возникает. Поэтому возможны

ситуации, когда различного рода уточнения, исправления и дополнения не столько

способствуют установлению понимания, сколько препятствуют ему. Более эффективными

оказываются гибкие, вероятностные соотношения внешних и внутренних уровней

сообщения, что



обеспечивает субъекту большую свободу в восприятии содержания, передаваемого

другими участниками общения. Иначе говоря, чем большим набором средств выражения

обладает человек и чем большую свободу выбора таких средств он допускает для своего

собеседника, тем быстрее и полнее достижимо понимание в их диалоге. Конечно, такой

набор не может быть безграничным, иначе общение превратится в обмен

бессодержательными потоками текстов.

Человек в процессе своей деятельности всегда как бы «настроен» на выявление

закономерностей, определяющих ту ситуацию, в которой он в данный момент

оказывается. Как показывают эксперименты, люди нередко ожидают (прогнозируют)

закономерные последовательности даже там, где всякая организованная упорядоченность

намеренно исключается и последовательность определяется чистой случайностью.

Общение не становится игрой в «испорченный телефон» именно потому, что на каждом

шаге диалога его участники не только воздействуют на личностные смыслы друг друга,

изменяя их, но и изменяют собственные субъективные оценки и ожидания, взаимно

корректируя их в соответствии с получаемыми результатами и реакциями собеседника.

Такая корректировка становится возможной только на основе общественной нормативно-

ценностной системы. Именно она обеспечивает возможность общения, адекватного

понимания и вообще взаимодействия в самом широком смысле.

С диалогическим характером общения связан и диалогический характер языка как

средства этого общения. Классическая филология,

сформировавшаяся на материале изучения мертвых языков (древнегреческого, латинского

и т. д.), долгое время не учитывала этого обстоятельства. Однако развитие языкознания,

уяснение зависимости понимания языковых выражений не только от знания их

«предметных» и «синтаксических» значений, но и от широкого культурного контекста

привели к осознанию необходимости учитывать диалогическую природу языкового

текста.

Любой текст представляет собой внутренне диалогичную структуру, ибо содержит в себе

как явные, так и подразумеваемые апелляции к одним авторам, направлен против взглядов

других, опирается на известные факты и положения или подвергает их сомнению.

Недиалогичный текст, если бы он был возможен, воспринимался бы или как полностью

лишенный смысла, или как таковой, которому может быть приписан любой смысл, что

практически одно и

то же.

Не случайно, стремясь добиться максимальной выразительности, уменьшить возможность

неадекватного восприятия, многие ученые излагают полученные ими результаты в виде

диалога. Сталкивая различные точки зрения, они стремятся стимулировать возникновение

нового знания у читателей или слушателей. Метод сократовской диалектики,

помогающий пониманию истины с помощью диалогического рассуждения, оказался

эффективным и для возникшего позднее естествознания. Образцы текстов, построенных

подобным образом, можно обнаружить на каждом этапе развития науки (назовем хотя бы

галилеевский «Диалог о двух главнейших системах мира — птолемеевой и копер-



виковой» и книгу И. Лакатоса «Доказательства и опровержения»). Различные формы

диалога, сопоставления несовпадающих позиций (а значит, и нетождественных

субъективных установок) позволяют выявить скрытые смыслы с такой очевидностью,

которая вряд ли достижима при других способах изложения.

С помощью «диалоговой» модели оказывается возможным наметить решение одной из

горячих проблем современной методологии научного познания — проблемы понимания

нового знания, которая представляет собой один из аспектов вопроса об источнике и

способах происхождения новой информации о мире. Существуют суждения,

допускающие ее возникновение «из ничего» или объявляющие новое «хорошо забытым

старым», что, по существу, снимает сам вопрос. Ни простое накопление знаний, ни

уточнение их с помощью «исключения ошибок», ни «переключение способа видения» (Т.

Кун) не позволяют сами по себе рационально объяснить механизм . возникновения новых

идей.

Если же рассматривать столкновение различных теоретических концепций как диалог, то

становится очевидной необходимость поиска способов «перевода» одной теории на язык

другой. Как отмечалось выше, однозначное преобразование чаще всего оказывается

невозможным и приходится удовлетворяться приближенным совпадением, уподоблением,

что обусловливает, в частности, и появление новых смыслов.

В истории человеческого общества и его культуры можно выделить периоды,

отличающиеся строгим воспроизводством канонов, борьбой





против малейших нарушений традиционных форм мысли. Наряду с формированием неких

целостных нормативов всегда существовали смысловые структуры, не входящие в их

содержание. Нормативно-ценностные системы, определявшие характер данного социума

и выражавшие взгляды, интересы наиболее влиятельных слоев общества, вытесняли,

запрещали идеи, связанные с идеологией таких социальных сил, которые либо

противостояли «власть имущим», либо еще не сформировались окончательно, либо уже

распались.

Диалог старого и нового всегда определялся характером тех установок, которые в данный

момент являлись господствующими. Вытесненные на периферию «архаичные»

идеологические комплексы, казалось бы, полностью утратившие свое значение, могут

вновь в той или иной степени возрождаться при определенных поворотах истории. Такое

повторение пройденных этапов сопровождается новым перемещением элементов

нормативно-ценностных систем и изменением общественных оценок и отношений.

«Неточный перевод» обусловлен, таким образом, изменением оценочной системы, а также

изменением самой меры точности. Попадая в различные коммуникативные системы,

слова и другие средства выражения обычно изменяют свой смысл и функцию. При

каждом существенном изменении социальной жизни возникает необходимость заново

приспосабливать друг к другу различные уровни и формы нормативно-ценностной

системы. «Диалог» старых и новых компонентов порождает новые смыслы, которых

прежде не знали.

