МИФЫ-ЭМБЛЕМЫ-ПРИМЕТЫ
отсутствие он особым образом в ней присутствовал. Здесь я ска-
жу только, что некоторые книги, ставшие для меня решающими, —
и мир», «Идиот» — вошли в мою жизнь вместе с предисло-
виями моего отца: предисловия эти были подписаны звездочкой,
поскольку расовые законы фашистов запрещали ему ставить свое
полное имя. (Увы, русскому языку я так и не выучился, о чем
боко сожалею.) Мое нравственное воображение было сформиро-
вано в первую очередь Толстым, а также Достоевским и Чеховым;
этот
меня общий со многими поколениями читателей, рас-
сеянных по миру. Но я не могу отделаться от ощущения, что го-
лос Толстого дошел до меня через звуки голоса моего отца,
рый в годы ссылки, когда я был ребенком, вычитывал и выправлял
прежний итальянский перевод «Войны и мира».
Я заговорил о нравственном воображении — то есть об
которой питается человеческое «я». Человеческое «я» всегда ус-
тойчиво и изменчиво одновременно. Без русских романов XIX
ка я не был бы собою. И те позиции, которые я много лет спустя
выбрал для себя в сфере историографии, произрастают отчасти
из моего раннего знакомства с русским романом (об этом подроб-
нее написано в статье «Микроистория: две-три вещи, которые
я о ней
Но русские романы я, сам того почти не сознавая,
воспринял через преломляющую призму еще одной книги, которая
познакомила меня с совершенно иным аспектом русской культуры.
Летом
года (мне было одиннадцать лет) передо мной
залась только что выпущенная издательством «Эйнауди» книжка,
в которой была собрана часть киноведческих работ Сергея Эйзен-
штейна. Я прочитал ее в состоянии полной ошеломленности, ма-
ло что понимая. По эйзенштейновским описаниям я старался во-
образить его фильмы; смотреть их я начал лишь несколько лет
спустя. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что вкус к монтажу —
монтажу изображений и монтажу высказываний — появился у ме-
ня от этих статей и этих фильмов. Не могу даже сказать, что имен-
но произошло во мне, когда однажды вечером, случайно, я
рел в почти пустом киноклубе необыкновенный фильм Кулешова
«Луч смерти» — с перепутанными частями, с непонятными тит-
рами. Но думаю, что мой способ писать историю (а может быть,
и мой способ чтения) был на глубинном уровне, какими-то не
вполне уловимыми для меня путями, сформирован великим рус-
ским кинематографом годов.