Гинзбург К. Мифы-эмблемы-приметы: Морфология и история

Подождите немного. Документ загружается.

«ОПРЕДЕЛЕННЫЙ СПОСОБ ЗАНИМАТЬСЯ НАУКОЙ»

della

Un dial-

ogo Ira Vittorio Foa e Carlo Giiizburg coor-

Federico

Una

72 (novembre

и:

Uno storico, un

un libro: Carlo

formaggio e i

Circolo

culturale

2002. P.

Ци-

тата —

с. 92.

книге «Сыр и черви», но вполне громко звучит она и поч-

ти во всех статьях настоящего сборника.

Конечно, соотнесенность с семейной традицией выражалась

у Гинзбурга не только через преемственность, но и через оттал-

кивание. Так, Гинзбург унаследовал от родителей любовь к лите-

ратуре — и в то же время уравновесил ее не менее страстной лю-

бовью к живописи: можно видеть в этом своего рода протест

тив исключительно словесной культуры, которая окружала

Гинзбурга в семье. Аналогичное сочетание приятия с отталкива-

нием прослеживается и в отношении Гинзбурга к антифашизму.

С одной стороны, антифашизм естествен для Гинзбурга как воздух.

Но была и другая сторона, о которой рассказал сам Гинзбург в бе-

седе с

Фоа, однокашником и другом своего отца:

Проблема всей моей жизни состояла в отсутствии отца и одновременно в его

присутствии. Невозможность в детстве противопоставить себя

отцу несомненно обусловила мое формирование.

стал

сохранить

верность отцу в непрямой, окольной форме. При том, что традиция антифа-

шизма оказала на меня глубокое

я всегда пытался защититься от

антифашизма как всеподавляющей силы. Многие мои сверстники были этой

силой высосаны без остатка. Мне, как я думаю, удалось так или иначе остать-

ся в стороне: я выбрал для себя другую позицию

По словам Гинзбурга, этот принцип «непрямой верности» от-

цу (состоявший, как можно понять, в неизменно амбивалент-

ном сочетании определенного «да» с определенным «нет», нап-

ример, ясного ценностного выбора с невовлеченностью в поли-

тическую борьбу) повлиял на все избранные им когда-либо

позиции. Так оно и есть: механизм действия этого принципа мож-

но проследить и по текстам, вошедшим

этот сборник. Самый яр-

кий пример —

позиция Гинзбурга по отношению

к правым идеологиям, сформулированная в статье «Германская

мифология и нацизм». Правая идеология неприемлема — но это

не значит, что у нее нет своих сильных сторон. Во-первых, пра-

СЕРГЕЙ КОЗЛОВ (332

вая идеология ставит реально существующие вопросы: «даже

и расизм - чтобы взять крайний пример — представляет собой

один из ответов (не имеющий научных оснований, зато имеющий

чудовищные практические последствия) на вполне реальный

вопрос об отношениях между биологией и культурой».

рых, если говорить о культуре, то любая идеология, принятая тем

или иным конкретным ученым

добавим от себя, художни-

ком), может стимулировать научное (или художественное) твор-

чество, приводящее к значительным

хотя в то же время и де-

формированным под воздействием идеологии — результатам.

Другой, не менее важный пример — отношения Гинзбурга с ра-

ционализмом, о которых он пишет в начале «Предисловия

к итальянскому изданию»: «Я думал, что мне понравилось бы за-

ниматься литературоведением, но так, чтобы в этих занятиях

одновременно уйти и от иссушающего рационализма, и от бо-

лот иррационализма». Этот юношеский проект предопределил

направленность всей последующей работы Гинзбурга. Но что,

собственно, значит — «одновременно уйти и от рационализма,

и от иррационализма»? Гинзбург неоднократно возвращается

к этой теме в своих интервью, и здесь он говорит об этом яснее:

«Мой подход

в стремлении не отмахиваться от напря-

женности, существующей между рациональными и иррациональ-

ными

но проанализировать иррациональные

действия или верования с рациональной точки

То есть:

рациональными средствами понять правду иррационального, ло-

гику иррационального. Это все та же амбивалентная стратегия:

сохраняя верность одной из сторон конфликта, понять правду

противоположной стороны. Настойчивость, с которой Гинзбург

подчеркивает эти свои позиции, может сегодня показаться неоп-

равданной и непонятной, если забыть о том, что ему, человеку из

левого лагеря, приходилось постоянно сталкиваться с агрессив-

ной узостью левого догматизма. Однако «нравственное вообра-

жение» противится любому догматизму. Стремление понять ло-

гику иррационального стало еще одной сквозной темой исследо-

ваний Гинзбурга — что видно и по некоторым статьям, вошедшим

в настоящий сборник.

Op. cit. P. 207.

ОПРЕДЕЛЕННЫЙ СПОСОБ ЗАНИМАТЬСЯ НАУКОЙ»

333

году Гинзбург поступил в Высшую Нормальную школу —

находящееся в Пизе элитарное учебное заведение, учрежденное

году

декретом Наполеона

по

образцу парижской

Высшей

Нормальной школы. Подростковые мечты о том, чтобы стать пи-

сателем или художником, были отброшены (написанные в юнос-

ти полотна Гинзбург впоследствии выкинул при переезде на новую

квартиру), но двумя главными предметами любви все равно оста-

вались живопись и литература. Выбирая себе специализацию, он

некоторое время колебался между историей искусства и литерату-

роведением. Он остановился на литературоведении и перешел уже

на второй курс, когда в Пизу на неделю приехал крупнейший

итальянский историк Делио Кантимори. Он должен был провес-

ти семинар по книге Якоба Буркхардта «Размышления о всемир-

ной истории». Гинзбург вспоминает:

Я ясно

как я его увидел впервые. Это был плотный человек с седой бо-

родкой, одетый по правилам девятнадцатого века. Я подумал, что это самый

старый человек, которого я когда-либо видел. — а ему втот моментбыло все-

го

года. Он одевался так же, как его учитель, философ Джован-

ни Джентиле - сторонник фашизма, убитый партизанами-коммунистами

году.

Свой семинар он начал так. Он спросил у всех, сидевших за круглым сто-

кто из нас может читать по-немецки. Могли лишь немногие. Тогда он

чал сравнивать немецкий текст с несколькими переводами на разных языках.

За неделю мы прочли, я

строк двенадцать. Это был совершенно по-

разительный

который вдохновляет меня до сих

Семинар у Кантимори был первым событием, повернувшим

Гинзбурга в сторону исторической науки. Вторым — и решаю-

щим — стало знакомство с книгой Марка Блока «Короли-чудот-

ворцы» (к ней Гинзбург обратился под воздействием другого пре-

подавателя, историка-медиевиста Арсенио Фругони, который

предложил Гинзбургу написать работу о школе

Проч-

тя «Королей-чудотворцев», Гинзбург понял, что будет историком.

В учители себе он выбрал Кантимори.

Op. cit. P.

СЕРГЕЙ КОЗЛОВ (334

Идя в ученики к Кантимори, Гинзбург повиновался все тому

же своему стремлению понять чужое. Кантимори был человек со-

вершенно другого склада и другой судьбы, чем люди из круга Гинз-

бургов: в 30-е годы он был «левым фашистом», к концу 30-х го-

дов сблизился с коммунистами и после войны вступил в компар-

тию. Еще более чужд Гинзбургу был «интеллектуальный стиль»

Кантимори, предельно непрямой, полный намеков и околичнос-

Но вся эта чуждость лишь разжигала любопытство Гинзбур-

га. И кроме того, Кантимори был самым крупным итальянским ис-

ториком своего поколения. Его основной темой были итальянские

еретики XVI века: выбрав Кантимори, Гинзбургтем самым выбрал

и эпоху для изучения.

Пять лет,

в Пизе, были определяющими для фор-

мирования Гинзбурга как ученого. Именно здесь он приобщился

к итальянской традиции гуманитарного знания. Какие же харак-

терные черты этой традиции усвоил Гинзбург в Высшей Нормаль-

ной школе?

Первой такой особенностью можно считать филологизм.

И Кантимори, и Фругони славились своим умением читать текст.

Вспомним, что и первый, столь поразивший Гинзбурга опыт об-

щения с Кантимори был не чем иным, как опытом филологичес-

кого анализа. В этом смысле можно сказать, что Гинзбург пришел

к истории через филологию. И подход Гинзбурга к изучению ис-

тории был и остается подходом sub specie philologiae, с характер-

ным упором на отдельном тексте и на подыскивании к тексту па-

раллельных мест.

Этот филологизм был глубоко укоренен в итальянской гума-

нитарной традиции. Не будем апеллировать к ренессансным гума-

нистам, ограничимся XX веком. В книге «Головоломки»

на-

писанной Гинзбургом совместно с Адриано Проспери и посвящен-

ной анализу одного религиозного текста XVI века, Гинзбург

и Проспери выдвигают в качестве методологических ориентиров

для себя работы Люсьена Февра, Роберто Лонги и Карло

зотти, поясняя свой выбор таким образом:

Ссылка на работы Февра не требует объяснений (поскольку Февр изучал

тот же предмет — религиозное сознание XVI века. — С.

Зато постановка

Op. cit. P.

«ОПРЕДЕЛЕННЫЙ СПОСОБ ЗАНИМАТЬСЯ НАУКОЙ»

335

в тот же ряд двух таких несхожих ученых, как Лонги и Дионизотти [Лон-

ги

Дионизотти — историк итальянской литературы. —

может показаться

Однако общим для них обоих было скреще-

ние идеализма крочеанской закваски

с сильнейшим филологическим ин-

тересом, который на протяжении десятилетий оставался характерен для ту-

ринской университетской

На взгляд внешнего наблюдателя, отвлекающийся от регио-

нальных деталей, «сильнейший филологический интерес» был ха-

рактерен в XX веке для итальянской университетской традиции

в целом. В первой половине XX века филология была наиболее

развитой областью итальянского гуманитарного знания: Ита-

лия в этом отношении напоминала Россию и отличалась от Фран-

ции, где инновационное лидерство принадлежало социально-эко-

номической истории. И тогда, и позднее в Италии и в России по-

ле гуманитарного знания было структурировано таким образом,

что филология означала интеллектуальную открытость; филоло-

гия могла отрываться от позиций культурно-политического кон-

серватизма и скрещиваться с нонконформистскими интеллекту-

альными тенденциями (правда, нонконформизм в стране побе-

дившего фашизма и в стране победившего коммунизма бывал

часто направлен в разные стороны). Чего стоит одна такая фигу-

ра, как Себастьяно искушенный филолог-классик, ав-

тор профессионально безупречных статей и заметок по латинской

филологии и по истории классической филологии, а одновремен-

но — радикальный мыслитель-марксист, автор непримиримо-по-

лемической

книги

«О

материализме»

и любимец брита-

нских «новых левых»? Конечно, Тимпанаро был исключитель-

ным персонажем (нонконформист и аскет, он даже никогда не

преподавал в университете, почти всю жизнь проработав изда-

тельским редактором), но сама возможность появления такой фи-

гуры говорит о

Однако наиболее характерным для поколения итальянских гу-

манитариев, предшествовавшего Гинзбургу, было сочетание фи-

лологизма с крочеанством. Именно такое сочетание было прису-

Ginzburg

Prosperi A. Giochi di pazien-

za: Un

sul

Torino: Einaudi.

СЕРГЕЙ КОЗЛОВ

336

и историку Фругони, и искусствоведу Лонги, и

дам Дионизотти и Контини (более сложный случай представлял

собой Кантимори). Но, чтобы понять, что означало в этом конте-

ксте «крочеанство» — а оно могло означать у разных людей разные

вещи,

нам потребуется довольно длинное отступление.

Вероятно, всякий, кто, находясь в другом времени и простран-

стве, чем

пытался понять значение его трудов, сталкивал-

ся со специфическим парадоксом. Устрашающий объем и темати-

ческая широта творчества Кроче (его собрание сочинений насчи-

тывает более восьмидесяти томов), продолжительность его

творческой деятельности (с

и вплоть до его смерти в

го-

ду), степень и длительность его влияния на итальянскую умствен-

ную жизнь (Кроче оставался для итальянской культуры человеком

№

в течение как минимум сорока лет, с

по приблизительно

год) — все эти показатели находятся в обратно пропорцио-

нальном соотношении с элементарной внятностью его творчест-

ва для чужого (то есть позднейшего иностранного) читателя. Как

отмечает Арнальдо Момильяно, отчасти эта непонятность об-

условлена разнообразием исторических ситуаций, в которых раз-

ворачивалась деятельность Кроче на протяжении его долгой жиз-

ни: Момильяно вычленяет в творчестве Кроче «как минимум

шесть периодов, каждый из которых соответствует совершенно оп-

ределенному периоду в новейшей истории

С другой сто-

роны, пытаясь понять, что значил Кроче для Италии, надо учи-

тывать его совершенно специфическую культурную функцию.

Кроче был одиноким гигантом-культуртрегером в отсталой стра-

не, он и его журнал «La Critica» (который Кроче сначала делал

вместе с Дж. Джентиле, а потом единолично) заменяли собой це-

лую сеть культурных институций (университетов и

хронически отстававших от передовых европейских образцов.

С этой точки зрения, читая Кроче, нам бы следовало воспринимать

его в одном ряду не с Бергсоном, Уильямом Джемсом или Фрей-

дом, а с Гийомом Бюде, Ломоносовым или, в лучшем случае, Орте-

гой-и-Гассетом (впрочем, на фоне марбуржца Ортеги Кроче не-

избежно покажется старомодным).

Reconsidering

В.

A. Essays in

Ancient and Modern Historiography.

η U. P.,

P. 346.

был написан

г.

«ОПРЕДЕЛЕННЫЙ СПОСОБ ЗАНИМАТЬСЯ НАУКОЙ»

337

Momigliano A. Op. cit. Р. 346.

Учителя Гинзбурга (принадлежавшие, по нашей схеме, ко вто-

рому поколению итальянских гуманитариев) усваивали

во Кроче в годы, которые составляли пятый период деятельности

Кроче, если следовать периодизации Момильяно. Это были годы

годы режима Муссолини, когда Кроче стал общенаци-

ональным символом духовного сопротивления фашизму. По сло-

вам Момильяно, Кроче был не только «моральным лидером италь-

янского антифашизма, но и постоянной референтной фигурой для

всей интеллектуальной деятельности самих

Идейное

противостояние символически выражалось с предельной чет-

костью: было два философа, два бывших соратника — Кроче

и Джентиле. Джентиле стал интеллектуальным лидером фашис-

тов, Кроче

антифашистов.

Тогда же, в 20-е годы, к крочеанству примкнул и Леоне Гинзбург;

убежденным крочеанцем он оставался вплоть до конца жизни. Пе-

ред поступлением в Высшую Нормальную школу Карло Гинзбург

прочитал стоявшие в домашней библиотеке тома Кроче; некото-

рые из них были подарены Леоне Гинзбургу самим автором. Чтение

Кроче было для Карло Гинзбурга начальным этапом приобщения

к итальянской гуманитарной традиции.

было приобщение к ду-

ховному миру его отца и его будущих учителей. Но что именно озна-

чал Кроче для учителей Гинзбурга — профессиональных

Мы можем выделить здесь два аспекта влияния

более специ-

фический и более общий. Начнем с более специфического.

Для историков

учителей Гинзбурга были значимы не столько

исторические труды Кроче, сколько его методология истории, из-

ложенная им в книге «Теория и история историографии» (первое

итальянское издание —

Если попытаться изложить содержа-

ние этой книги Кроче в одной фразе, получится примерно следую-

щее: главный пафос книги —

главная

мысль книги состоит в том, что сама историография — исторична;

опорные категории в книге — это антитеза история vs. историогра-

фия и синонимичная антитеза res gestae vs.

rerum

При пересказе это содержание кажется сегодня плоским. Но для

итальянских историков оно обладало колоссальной важностью.

Мы можем сказать, что в итальянском контексте эта книга Кроче

выполняла ту же функцию «критики исторического разума», какую

КОЗЛОВ

338

во французском контексте выполняли выступления социологов-

и историков-анналистов, а в немецком контекс-

те

выступления Георга Зиммеля и Макса

Мысль о том,

что история всегда дана нам не как собрание голых фактов, а как

собрание интерпретаций, имела далеко идущие последствия для

практической работы историков, а сама формула «история истори-

ографии» стала в Италии методологическим лозунгом. Нам в этой

связи важны три имени

Момильяно, Фругони и Кантимори.

Живший и работавший с

года в Англии Арнальдо Мо-

мильяно не был прямым учителем Гинзбурга; тесно общаться им

довелось только однажды — в Чикаго в

году, за год до смер-

ти Момильяно. Тем не менее, как признает сам Гинзбург, Мо-

мильяно сильно повлиял на него во многих

нет

сомнений, что с работами Момильяно Гинзбург познакомился

еще в Высшей Нормальной школе. В Англию Момильяно при-

ехал убежденным крочеанцем

и взгляды Кроче на историю ис-

ториографии стали для него руководством к действию. По нес-

колько саркастическому выражению американского филолога-

классика Уильяма М. Колдера, Момильяно «принес много

проповедуя англичанам благую весть Кроче о том, что

историю делают не короли и не генералы, а

Все на-

учное наследие Момильяно, за немногими вычетами, состоит

из статей об историках — древних и новых. Взятые вместе, статьи

Момильяно по древней и новой историографии (собрание этих

статей, изданное в Италии,

девять томов) образуют

фактически историю европейской культуры. Эта история не сис-

тематична, она построена в форме частных экскурсов — но вся-

кий такой экскурс, посвященный отдельной фигуре, отбрасывает

Параллельный анализ

исто-

у французов и у нем-

цев см. в статье:

О.

Marc

la critique de la

hislorit|ue

Marc

Bloch aujourd'hui: histoire

et sci-

ences sociales. Paris: EHESS.

В этой

координат

книгу Кроче первым проанализировал

Н. Е.

Как думают

историки.

НЛО,

С. 264-265).

this

else) I have been

Μ.

Op. cit.

Stein-

berg

P. (ed.). The Presence of the Histo-

rian: Essays in

(History and Theory, Beiheft 30). Рецензия

в онлайновом журнале

классической филологии

Mawr

Classical

ОПРЕДЕЛЕННЫЙ СПОСОБ ЗАНИМАТЬСЯ НАУКОЙ»

339

у Момильяно свет на общие проблемы европейского культур-

ного сознания.

Арсенио Фругони, в отличие от Момильяно, был не антични-

ком, а медиевистом. Гинзбург в статье о микроистории пишет:

«В своей книге

Брешианский в источниках XII века"

Фругони показал, как специфическая оптика каждого из

повествовательных источников всякий раз по-своему преломляла

образ

И такая постановка научной задачи тоже была

продиктована крочеанством. Как поясняет Гинзбург в одном из ин-

тервью, «Фругони учил, что источники надо читать „в контражур-

ном освещении", что свидетельства свидетельствуют прежде всего

о себе самих. Если посмотреть на реальную практику историков —

включая сюда и французскую историографию, — то эта рекоменда-

ция окажется не столь самоочевидной, как можно было бы предпо-

ложить. Это был урок Кроче с его „Историей историографии", урок,

который дал два крупнейших результата — Кантимори и Арналь-

до Момильяно. Однако Фругони распространял

урок и на текс-

ты, которые не относились собственно к

В отличие от Момильяно и Фругони, Кантимори отнюдь не был

правоверным крочеанцем смолоду. Кантимори прошел гораздо бо-

лее сложную эволюцию - от фашизма к коммунизму, от Дженти-

ле к Грамши. Когда в конце 30-х годов Кантимори примкнул к ан-

тифашистам и, соответственно, отдалился от Джентиле, это, ра-

зумеется, заставило его заново выстраивать и свои отношения

с крочеанством.

для

в данном случае не столь уж важны ню-

ансы взаимоотношений Кантимори с историками-крочеанцами;

важнее та итоговая оценка, которую Кантимори давал методоло-

гическому наследию Кроче во второй половине 50-х годов. Эта

оценка изложена в статье Кантимори «История и историография

у Бенедетто Кроче»

Цель статьи — увидеть за общеоче-

видным и устаревшим отвлеченно-философским содержанием

рассуждений Кроче об историографии иное, менее явное, но гораз-

до более актуальное «методологическое и техническое» содержа-

ние, которое стало для итальянских историков «чем-то вроде воз-

духа, которым мы дышим, сами того не

По мнению

См.

308-309 наст. изд.

Poche

Storia e storiografia in

detto Croce

D. Storici e storia.

Torino: Einaudi.

P. 397.

СЕРГЕЙ КОЗЛОВ (340

Кантимори,

формулы, различающей

gestae и his-

toria

Кроче уловил и передал итальянским исто-

рическим исследованиям итог великого, основополагающего

и в сущности своей необратимого критического опыта современ-

ной филологии, которая является наукой о

а не

(Кантимори воспроизводит здесь классическую

формулу Августа

филология как Wiedererkenntnis des Erkann-

Такая трактовка методологического завета Кроче во многом

парадоксальна: Кроче неоднократно выступал против «филоло-

гизма», а к текстологической работе относился с глубоким прене-

брежением. Зато сам Кантимори был блестящим филологом и мас-

тером архивных разысканий, и он стремится извлечь из довольно

отвлеченных рассуждений Кроче санкцию для своей

тельской практики: «даже в суммарных описаниях и в обобщениях

историк не может удаляться от текстов и от документов

[ис-

торик должен] познавать свой предмет как живой и конкретный,

а не как абстрактный и

В истолковании Кантимо-

ри

проект «истории историографии» оказывается

проектом филологизации исторического знания.

Исследовательская практика Карло соотносится с вы-

шеперечисленными интерпретациями крочеанства достаточно

явственно. С первых же публикаций Гинзбурга в его работе обо-

значились два направления: история культуры XVI-XVII веков и ис-

тория гуманитарного знания в XX веке. С годами все яснее обнару-

живалось, что к двум этим предметам исследования Гинзбург под-

ходит в принципе с одинаковых позиций: и в том, и в другом случае

исследователю дана серия документов; и в том, и в другом слу-

чае Гинзбург читает эти документы в двойном освещении — прямом

В прямом освещении документы говорят о сво-

ем предмете: инквизиторские протоколы — о колдунах, ученые

статьи

об истории культуры. В «контражурном» освещении доку-

менты говорят о себе самих: инквизиторские протоколы — об инк-

визиторах, ученые статьи — об ученых. С «контражурной» точки

зрения между инквизиторами XVI века и гуманитариями XX века

нет качественной разницы (недаром одна из поздних статей Гинз-

Р. 406.

См.: Винокур Г. О. Введение в

наук

Проблемы

структурной лингвистики

ка,

С. 30.

Op. cit. P. 397.