Гинзбург К. Мифы-эмблемы-приметы: Морфология и история

Подождите немного. Документ загружается.

ПРЕДИСЛОВИЕ К ИТАЛЬЯНСКОМУ ИЗДАНИЮ

Столь же прочная и никогда не прерывавшаяся связь сохраняет-

ся, несмотря ни на что, между моей работой и первыми относитель-

но автономными (то есть не продиктованными непосредственно

семейной средой) интеллектуальными увлечениями. Этими увле-

чениями были Кроче и Грамши (Кроче, прочитанный через Грам-

ши); Шпитцер, Ауэрбах, Контини*. Это авторы, которых в те самые

годы публиковал журнал

помню, что в какой-то период

я листал номера этого

с сильнейшим любопытством. Я ни-

когда (за исключением единичных фильмов) особенно не любил

Пазолини, который был одним из вдохновителей этого журнала;

тем не менее, сегодня я ясно вижу, что сплетение народничества со

стилистической критикой текста, типичное для итальянской куль-

туры поздних 50-х, образует фон моих первых работ, начиная со

статьи

набожность», перепечатываемой

ниже. Последующие встречи другими людьми и другими книгами

усложнили и обогатили этот фон, однако не отменили его. Герме-

невтика, приложенная к литературным текстам, и, конкретнее, вкус

к значащей детали задали глубинную направленность всей моей

дальнейшей работе, которая разворачивалась по большей части

на материале совсем иного рода, чем литература.

Среди побуждений, подтолкнувших меня к изучению судеб-

ных процессов над ведьмами, было, в частности, желание показать,

что иррациональный и (по крайней мере, по мнению некоторых)

не зависящий от времени, а потому якобы несущественный для ис-

торика феномен поддается анализу в историческом ключе — ана-

лизу

но не рационалистическому. С расстояния

в четверть века, после массы исследований, посвященных колдов-

ству (предмету в высшей степени периферийному в те времена), по-

лемический заряд этой позиции кажется исчерпанным, а может

быть, и непонятным. Между тем, решение изучать ведьм как та-

ковых (а не одни лишь преследования ведьм как таковые) до сих

пор мне представляется не только плодотворным, но и малооче-

•

— австрий-

филолог-романист,

лите-

Эрих Ауэрбах

—

немецкий литературовед-романист, ав-

тор знаменитого труда

рус. пер.

Контини

итальянский филолог,

по

литературе.

Метод всех трех

во

гом сходен: это

в художе-

мир текста или

на осно-

ве

текстовых

фрагментов или различных вариантов

одного

(т. п.

де Мартино

—

итальянский

в книге

шебный

к истории

mondo

Prolegomena

a una

del

он

роль магии в

ких

особую

проблему.

«Диалоги с

— лирико-

Чезаре Павезе.

— са-

существовавшей

об-

ласти Фриули на рубеже

вв.;

подробнее о ней см. в статье К. Гинзбурга

человек-волк и

(с, 275 наст. изд.).

видным. (Другие мотивации, более личного характера, толкавшие

меня в этом направлении, стали мне ясны гораздо позже.) Чтение

«Волшебного мира» де Мартино* (к которому я пришел через «Ди-

алоги с Леуко»

тоже

меня преодолеть в конк-

ретном исследовании идеологическую антитезу между

лизмом и иррационализмом.

Сформулированная в конце статьи «Колдовство и народная на-

божность» гипотеза о процессах над ведьмами как столкновении

разных культур вскоре нашла для меня подтверждение (в отли-

чие от другой гипотезы, о колдовстве как примитивной форме

классовой борьбы) во фриуланских материалах,

ванных в моей книге

Значит, реконстру-

ировать культуру, глубоко отличную от нашей, было возможно,

несмотря на фильтр, привнесенный инквизиторами. Но как раз

бенанданти и поставили меня перед новым противоречием. Ве-

рования, задокументированные в области Фриули на рубеже

XVI-XVII веков, демонстрировали необъяснимое сходство с

номенами, крайне удаленными в пространстве (а может быть, и во

времени): с мифами и обрядами сибирских шаманов. Возможно ли

было подойти к этой

с исторической точки зрения?

Тогда я счел, что невозможно, — и не только в силу ограничен-

ности своей подготовки. Я скопировал применительно к данному

случаю аргументацию, развитую Блоком в «Королях-чудотвор-

цах» (книге, сыгравшей в моей жизни решающую роль), и мне

показалось правомерным противопоставить друг другу типологи-

ческое сравнение исторически независимых феноменов, с одной

стороны, и сравнительное изучение исторически связанных фено-

менов, с другой: я сделал выбор в пользу последнего. В тот раз эта

антитеза показалась мне непреодолимой, поскольку я счел, что она

связана с внутренней границей истории

дисциплины. И все-та-

ки я не был убежден, что сделанный мною выбор исчерпывает воз-

можности, предоставляемые материалами но бенанданти. Некото-

К ИТАЛЬЯНСКОМУ ИЗДАНИЮ

* Делио

—

ющийся

семинар-

К. Гинзбурга в пизан-

СКОЙ

Высшей

школе:

нее о нем см. в послесловии к сборнику.

Дон

Милани

—

священник и

ватель

школы

— пер-

вой в Италии бесплатной школы полного

дин для детей из малоимущих

В книге

дон

характер школьного

рое время я тешил себя мыслью о том, что можно было бы

явить результаты моего исследования в двух совершенно разных

даже в литературном отношении формах: одна форма

конкрет-

ная и повествовательная, другая — абстрактная и диаграммати-

ческая. К этому второму направлению меня подтолкнуло знаком-

ство со статьями Леви-Стросса

Да-

же если типологические или формальные соотнесенности и

за пределами территории историка (как считал Блок) — почему бы,

думал я, не проанализировать их?

3. На этот вызов я вплоть до настоящего времени не сумел ответить.

И все же этот вызов продолжал подспудно питать значительную

часть моей работы в последующие годы. (По крайней мере, так мне

кажется сейчас.) В начале

годов я открыл для себя, благодаря

Институт Варбурга. Попытка разобраться в

туальной традиции, связанной с Институтом Варбурга, заставила ме-

ня размышлять не только об использовании изобразительных сви-

детельств как исторических источников, но и о живучести форм

и формул

того контекста, внутри которого они зародились («От

Варбурга до

К этому же периоду восходит моя попыт-

ка изучать элементарные антропологические категории в разных

культурных средах

амбициозный проект, из которого в итоге ро-

дилась мышь («Верх и

После этой неудачи моя старая мысль

о том, чтобы переступить через неявные дисциплинарные запреты,

расширив тем самым границы дисциплины,

новую фор-

му. На сей раз речь шла о том, чтобы ввести в сферу исторического

не те феномены, которые кажутся вневременными, а те,

которые кажутся несущественными, — какие-то вещи вроде судеб-

ных процессов над ведьмами. За моей книгой «Сыр и черви»

стояло, в частности, и это стремление — наряду с массой всяких дру-

гих побудительных мотивов (сюда входили и дон Милани, став-

ший для меня важным после «Письма к

в Италии и

рево-

люционную

образования.

и Шестьдесят Восьмой год). Но чтобы продемонстрировать значи-

мость несущественных, на первый взгляд,

необходимо бы-

ло прибегнуть к новым исследовательским инструментам и к новым

масштабам наблюдения, отличающимся отпривычных. Из рефлек-

сии по поводу приближенного, микроскопически ориентирован-

ного анализа родилась статья «Приметы». Первоначально я хотел

дать косвенное оправдание моего способа работы, выстроив некую

личную интеллектуальную родословную, которая бы включала в се-

бя в первую очередь несколько книг, оказавших на меня особенно

глубокое воздействие: статьи Шпитцера, «Мимесис» Ауэрбаха,

Moralia» Адорно, «Психопатологию обыденной жизни»

«Королей-чудотворцев» Блока. (Все это книги, прочитан-

ные между восемнадцатью и двадцатью годами.) Потом этот проект

стал разрастаться в других направлениях. Я опять поддался искуше-

нию проанализировать исследуемый объект (который иногда мне

казался неуловимым, поскольку непрерывно расширялся) на боль-

шом, даже огромном, хронологическом протяжении, выделив при

этом, однако, выборочную серию моментов, проанализированных

изблизи, подробно. О таком сочетании телескопа и микроскопа

я мечтал и пятнадцатью годами раньше, когда обдумывал проект

книги на тему «Верх и низ» (в конце концов закончившийся неуда-

чей)

Однако за эти пятнадцать лет что-то во мне изменилось.

Я осознаю, что использовал для описания безобидных умствен-

ных занятий смешные в своем драматизме термины борьбы: вызов,

препятствие и так далее. Речь, однако, идет о борьбе по преимуще-

ству внутренней. Внутренний голос, который мне возражает, —

это никогда не голос моих публичных критиков. Разгромные рецен-

зии иногда меня раздражают, иногда радуют; в любом случае я поч-

ти сразу их забываю. С течением времени такие рецензии стали

более частыми; но и читатели моих работ стали более многочислен-

ными; и темы, над которыми я работаю, переместились, в силу раз-

ных причин, с периферии к центру дисциплины. Но одновременно

со всем этим и мой внутренний антагонист тоже стал гораздо бо-

лее сильным, чем был раньше. Раньше он выдвигал возражения, ко-

торые мне обычно удавалось так или иначе преодолевать — в край-

ПРЕДИСЛОВИЕ К

ИЗДАНИЮ

К. Образ шабаша

ведьм и его истоки

Человек

в истории.

нем

просто игнорируя их. Но когда я работал над «Приме-

тами», именно тогда, мне кажется, я впервые испытал чувство, ко-

торое в последующие годы становилось все более и более ясным:

я не знал, поддерживать мне себя или моего противника. Я не знал,

хочу ли я расширить сферу исторического познания или, наоборот,

сузить ее

разрешить трудности, связанные с моей работой,

или, наоборот, постоянно создавать себе новые сложности.

4. Трудности мои были результатом решения, принятого в середи-

не 70-х годов: вернуться к проблемам, связанным с материалами по

бенанданти, — в первую очередь, к аналогии между бенанданти

и шаманами, от рассмотрения которой я уклонился в прошлом.

С годами я стал менее осторожен

и, может быть, зря. Так или ина-

че, теперь я не был готов отметать заранее возможность того, что за

этой аналогией стоит некая историческая связь (которую требует-

ся от начала и до конца реконструировать). Но противоположная

гипотеза

предполагающая чисто типологическое соотношение

была столь же возможна и,

же, не столь неправдоподоб-

на. Из всего этого вытекала необходимость расширения сферы

моих разысканий и в пространстве, и во времени до пределов, без-

мерно более широких, чем Фриули на рубеже XVI-XVII веков.

И соотношение между типологическими или формальными сбли-

жениями и

связями должно было быть рассмотре-

но прямо, даже и в своих теоретических импликациях.

Исследование, о котором я сейчас говорил,

исследование

о шабаше — все еще не закончено. Некоторые предварительные

выводы были мной изложены в короткой статье, не вошедшей

в этот сборник

sur le

в «Annales E.S.C.»

за

год).

исключаю, что и этот

обречен на частичную

неудачу. Однако мне ясно видно, что теоретические трудности, свя-

занные с вышеуказанным проектом, предстали передо мной за по-

следние годы и в другой плоскости — уже в связи не с мифами,

а сживописью.

Мне это стало видно лишь впоследствии. Когда я начал зани-

маться картинами, вперед меня вели случай и любопытство, а не

стратегия. Но то, что сперва казалось уходом в сто-

рону от главного русла

увлекательным, но ухо-

теперь уже не кажется мне таковым. Между мифами и карти-

нами (вообще произведениями искусства)

нечто общее — с од-

ной стороны, то, что и те и другие рождаются и

в конкретных социальных и культурных контекстах; с другой же

стороны, их формальное измерение. Что анализ контекста может

пролить свет на это формальное

очевидно для всех (за

вычетом разве что чистых формалистов); имплицитные отсылки

к литературным текстам и реакции публики помогают нам, напри-

мер, лучше понять эротическую живопись Тициана

Овидий и коды эротической

в XVI

Но косвен-

но предлагаемая в

статье перспектива мирного сотруд-

ничества на основе разделения задач между формальным анали-

зом и историческим исследованием не могла удовлетворить меня

в общем плане. Какой из этих двух подходов

я себя)

обладает в конечном счете большей объяснительной силой?

Этот вопрос, в некоторых отношениях неразумный, вытекал

(как я, кажется, понимаю теперь) все из того же исследования о ша-

баше, в котором я увяз и продолжаю вязнуть вплоть до настояще-

го момента.

которые я накапливал, вроде бы вынуж-

дали меня к выбору между исторической связью, доказать которую

мне не удавалось, и чисто формальными соотнесениями, кото-

рым я противился. С другой стороны, компромиссное решение,

теоретически

должно было опираться (думал я) на

предваряющую оценку сравнительного веса каждой из двух аль-

тернатив — а значит, на их радикализацию (в рамках этого предва-

ряющего методологического введения). Противоположение внеш-

них и стилистических данных в ходе установления хронологии

творчества Пьеро делла Франческа о

собою аналогичный прием, хотя и в совершен-

но другом контексте. На самом деле, я предложил хронологию,

основанную на экстрастилистических данных, исключительно

в силу ограниченности моей подготовки, а отнюдь не в силу како-

го-либо теоретического

стилистических данных. Напротив, меня зачаровывал морфоло-

гический подход такого знатока, как Морелли (анализ «морел-

метода» см. в «Приметах»), равно как и гораздо бо-

лее сложный подход, свойственный такому искусствоведу, как

ИЗДАНИЮ

Лонги*. Попытка

ряда чисто формальных соотнесе-

ний реконструировать неизвестные

других источников истори-

ческие явления (личности художников, датировки произведений)

могла быть подвергнута контролю и, при необходимости, кор-

ректировке в случае

новых

но и в этом

случае она ничуть не теряла легитимности.

Неожиданно я заметил, что в ходе моего исследования о шабаше,

на годы, я

в гораздо большей

морфологический, чем исторический метод. Я собирал мифы и ве-

рования, происходящие из разных культурных сред, опираясь на

формальные их сближения. За внешним своеобразием я опознавал

(или, по крайней мере, думал, что опознаю) глубинную гомоло-

гию — если

черпая

скорее у Лонги,

Мо-

релли. Известные исторические соотнесения не могли служить мне

путеводной нитью, поскольку эти мифы и эти верования (незави-

симо от времени, когда они всплывали на документированную по-

верхность) могли восходить к гораздо более далекому

Я использовал морфологию как зонд, чтобы коснуться слоя, недо-

ступного для обычных

познания.

Я упомянул Лонги (и

но гораздо более прямым образ-

цом для меня был и остается Пропп, в силу как специфики матери-

ала, так и теоретических причин. В числе причин теоретических —

выстроенное Проппом различие, столь четкое и столь

ное эвристически, между

ми корнями волшебной сказки». Я же, со своей стороны, мыслил

мою классификационную работу как предварительную стадию,

имеющую целью реконструировать ряд явлений, которые я хотел

затем разобрать с исторической точки зрения. Все это внезапно ста-

ло мне ясным несколько лет назад, когда я наткнулся на один пас-

саж у Витгенштейна в его «Заметках о „Золотой ветви" Фрэзера».

противопоставляет два способа предъявления мате-

риала: один — синоптический (и

другой — основанный

на гипотезе развития (в том числе и развития во времени); Витге-

нштейн подчеркивает превосходство первого способа. Отсылка

к Гёте (к

дается у Витгенштейна открыто, так же

•

- круп-

Для

работ

характерно соединение

стиля с колос-

атри-

КАРЛО ГИНЗБУРГ

* Имеются в виду статьи «Германская

мифология и

чело-

век-волк и

статья

в итальянское издание сбор-

ника не

была написа-

на

как и в «Морфологии сказки» Проппа, написанной в те же самые го-

ды. Но, в отличие от Витгенштейна, Пропп рассматривал морфоло-

гический анализ как инструмент, полезный и для исторического ис-

следования, а не как

последнему.

В случае моего все еще не законченного

о шаба-

ше интеграция морфологии в рамки исторической реконструк-

ции — не более чем стремление, которое может и не осуществить-

ся. Однако то, как сам Пропп в «Исторических корнях волшеб-

ной сказки» (великой книге, несмотря на ее недостатки) заполнил

неизбежные пробелы в материале серией общих мест, выдержан-

ных

духе

позволяет понять

всю рискованность подобного предприятия.

5. Это отступление, посвященное незаконченной книге, имело един-

ственную цель: выявить не вполне очевидную связь между двумя

заключительными статьями сборника* и статьями предшествующи-

ми. Трудности, продолжающие тормозить мое исследование о ша-

баше, вытекают из открытия, которое мне кажется неопровержи-

мым. Речь

о некоем мифологическом ядре, которое на протя-

жении столетий — а возможно, и тысячелетий

сохраняло свою

жизнеспособность. Эта преемственность, которая прослеживается

за бесчисленными вариациями, не может быть упрощающе сведе-

на к некоей склонности человеческого духа. Заранее отвергнув мни-

мые объяснения, которые под видом ответа вновь ставят исходную

проблему («архетипы», «коллективное бессознательное»), я зато

оказывался перед необходимостью заново продумать для себя на-

следие Фрейда и Дюмезиля. Выводы, к которым я в результате при-

шел, —

и предварительны; но некоторые импликации то-

го, чем я сам занимаюсь, теперь стали для меня яснее. Мне кажется,

что в статьях, представляемых читателю, я узнаю некоторые этапы

того пути, который привел меня, при всех многочисленных круже-

ниях, к той точке, в которой я сейчас нахожусь.

Колдовство и народная набожность

ЗАМЕТКИ

одном инквизиционном

ГОДА

Изучая серию

процессов,

которых

сохранились в

государственном архиве, в частности,

первую группу процессов, относящуюся к

от конца

XV и приблизительно до середины XVI мы отмечаем

годах резкое увеличение числа процессов и доносов,

касающихся колдовства, магии и суеверий. За

трехлетний про-

межуток мы насчитываем 22 процесса и доноса, вместе

тог-

да как за пятилетний промежуток

годов мы имеем всего

лишь 15 процессов и доносов, а за десятилетие с

по

год —

всего лишь

(Мы учитываем доносы в одном ряду с процессами,

поскольку доносы, судя по всему, редко бывали спонтанными,

а значит, и они свидетельствуют о той или иной позиции инквизи-

торов.) К сожалению, фрагментарность дошедших до нас матери-

алов, а главное, лакуны (иногда длиной даже в несколько пятиле-

тий), разрывающие на отдельные куски документированную по-

следовательность процессов вплоть

до

года,

не позволяют суверенностью определить причины этого усиления

преследований колдовства со стороны

инквизиции.

Однако же представляется вероятным, что этот всплеск

находился в известной связи с присутствием

в те годы

в Модене викария инквизиции, фра Бартоломео да Пиза. Рвение

викария выражалось в том, что он сам вел почти все дела о колдо-

встве (лишь в некоторых случаях на заключительной стадии про-

цесса в дело вступал отец-инквизитор, фра Антонио да Феррара).

Эта гипотеза

дополнительное правдоподобие, если

мы предположительно отождествим фра Бартоломео да Пиза

(20

с монахом Бартоломео Спиной,

по

та-

кое отождествление представляется более чем вероятным. Имен-

но в эти годы фра Бартоломео Спина составляет свой знамени-

тый трактат

о ведьмах»

столь

широко отразивший случаи колдовства в области Эмилия. Здесь

допустимы два объяснения: либо можно предположить у Спины

изначальный интерес к проблеме колдовства, который и побудил

его во время пребывания в Модене усилить следственно-репрес-

сивную деятельность в отношении «секты колдунов»

либо же можно

что

случаи колдовства

в этой области Италии привлекли внимание Спины к самой этой

проблеме и подтолкнули его сначала к

репрессиям,

а уж затем и к теоретическому осмыслению

Чтобы

узнать, какой из этих умозрительно сконструированных

тов имел место в действительности, требуется углубленное изуче-

ние личности этого инквизитора, представляющей интерес во мно-

гих

И если предложенное выше отождествление Спи-

ны с моденским викарием верно, то

процессы дают

ценнейший материал для исследования пока еще крайне мало изу-

ченной связи между инквизиторской практикой и

ными разработками трактатов по демонологии. Но даже независи-

мо от проблемы личности отца-викария моденские материалы

представляют значительный интерес. В частности, углубленного

изучения, как представляется, заслуживает процесс по делу моде-

крестьянки Кьяры Синьорини, обвиненной в колдовстве.

Материалы этого процесса с особой наглядностью обнажают не-

которые проблемы, при подходе к которым исследователь обыч-

но опирается на более или менее правдоподобные, но имеющие

чисто психологический характер домыслы и ассоциации. Речь идет

о таких проблемах, как взаимосвязь между колдовством и народ-

ной набожностью, социальные мотивации самого колдовства, на-

ложение инквизиторских схем па реальность

колдов-

ства как такового.

2. Первые обвинения против Кьяры Синьорини были выдвину-

ты в ходе процесса по делу монаха-сервита Бернардино да Кас-

тель

9 декабря перед инквизиторским викарием фра

Бартоломео да Пиза предстал некий Бартоломео Гвидони, кото-

рый заявил, что одна из его сестер, Маргерита Паццани, вот уже