Гарапон А. Хранитель обещаний: суд и демократия

Подождите немного. Документ загружается.

новный. Газеты последнего времени пестрят многочисленны-

ми примерами подобной уголовно-следственной логики, вне-

дрившейся в общественную жизнь. Мы видели, как ответ-

ственных административных работников самого высокого ранга

— например, префектов или директоров школ, — привлекают

к исправительному суду с квалификацией их деяния как уго-

ловного преступления, совершенного непосредственно на ра-

бочем месте. Это обстоятельство само по себе вносило в спек-

такль эпизод унижения подозреваемых лиц. Такая схема пока-

зательна для имеющего сегодня место смешения образов част-

ного лица и публичного деятеля, о чем уже шла речь. Если

подобные взгляды будут распространяться в том же темпе, то

скоро в департаментах по поводу каждого смертного случая,

кто-нибудь обязательно будет пытаться возложить соответ-

ствующую ответственность (уголовного порядка) на префек-

та — за плохое состояние дорог, если речь будет идти об

аварии на муниципальной дороге, или за плохое управление

сферой общественного здравоохранения (мы ограничиваем-

ся только основными причинами смертности). Администра-

тивное право перестало быть ширмой, мешающей правильно

указывать круг должностных лиц, отвечающих за случив-

шееся; то же самое относится и к гражданскому праву. Од-

нако следует называть не только ответственных, но и ви-

новных. Нужно найти ответственного с большой буквы,

начиная с самого абсурдного предположения, с обвинения-

ми в содействии смерти пострадавшего. От гражданской

или административной логики мы переходим к логике уго-

ловной, то есть от требований возмещения ущерба, что пред-

полагает непрерывность действий, к противоположной по-

зиции — допустимости нарушения непрерывности управле-

ния и перевод ситуации в криминальную сферу. Представляет-

ся, будто эволюция демократического общества заставляет

его возвращаться к мысли о том, что всякая смерть неесте-

ственна и если вину невозможно связать с позитивной волей

кого-либо, то ее всегда можно объяснить чьей-либо преступ-

ной халатностью. Развивать наше право, трактующее вопросы

ответственности, необходимо, но при условии, что за расши-

рением сферы его влияния не будет скрываться возврат к

древнейшим принципам "козла отпущения" и "ока за око".

123

Возврат механизмов, основанных на жертвенной логике

По делу о зараженной крови привлекались четыре лица,

деяния которых с трудом подходили под квалификацию уго-

ловных, и тогда было признано возможным и целесообраз-

ным указать на большое число лиц, так же ответственных за

случившееся, как медицинских работников, так и высших го-

сударственных функционеров, и на сбои в работе обычных

механизмов управления. Логика уголовного расследования,

то есть поиск виновных, оказалась несостоятельной для того,

чтобы объяснить механизмы, в результате действия которых

продукты (кровь) оказались зараженными. "Перед лицом яв-

ления, не поддающегося привычной логике, правосудие, кото-

рое не вносит ясности, плохой помощник, и если наказание

обладает свойствами убаюкивать общественное мнение, тогда

есть все основания усомниться в общественной полезности

первого, ибо оно способствует разве что анестезии, то есть

утрате чувствительности, последнего"

. Вред, видимо, был

слишком серьезным, чтобы "не полетели головы". Но к чему

такая спешка с уголовным процессом? Почему бы не органи-

зовать сначала, о чем настоятельно напоминал Даниэль Суле-

Ларивьер, гражданский процесс? Или рассматривать это дело

в сфере административной ответственности? "Во Франции

любая вредоносная — экономическая и общественная — дея-

тельность подлежит уголовному наказанию. Словно арена пра-

восудия слишком невыразительна и посредственна и нуждает-

ся в дополнительных силе и привлекательности, в громыхании

кандалов и запахе карцера"

. Быть может, такой приоритет

уголовной логики является чисто французской чертой: драму,

подобную истории с зараженной кровью, переживали многие

страны, но уголовный процесс был организован только во

Франции. Так проявляется недоразвитость нашего гражданс-

кого правосудия и сверхразвитость правосудия уголовного, и

эта ситуация, если верить Бландину Барре-Кригелю'

, возник-

ла не вчера.

К чему (уже в другой области) сохранять наказание за

М. Setbon, "Quand punir n'explique rien", Le Monde du 6 mail993.

D. Soulez-Lariviere, "Le sang, la Republique et la justice", Liberation du 12

novembre 1992.

B. Barret-Kriegel, "La Republique, la maladie, la mort", Le Monde du 25

novembre 1992.

124

употребление наркотиков, уголовное законодательство, рис-

куя дискредитировать (ведь эффективность таких мер мини-

мальна) и затрудняя организацию процесса лечения? Уголов-

ное право всегда готово предложить себя, когда другие спосо-

бы регулирования правовых отношений дают сбой или капи-

тулирует политическое мужество. Принесение жертв остается

тем фактором правосудия, который всегда может быть реак-

тивирован. Дело в том, что уголовное правосудие не может

уклониться от задачи оглашения права: оно по определению

должно как-то высказываться, в этом смысл его существова-

ния. Многочисленные подобные процедуры свидетельствуют

о парадоксальной ситуации в демократическом обществе ко-

торое переносит на область правосудия свои неудовлетворен-

ные потребности в осмыслении совершающихся событий Раз-

ве не к правосудию обращаемся мы в безнадежных случаях

побуждая его играть роль морализатора, чего, и это очевидно

оно делать не умеет? Может быть, современное увлечение

правосудием, которое объясняется прежде всего исчезновени-

ем инстанций, выполнявших морализаторскую функцию ука-

зывает не на наличие положительных свойств этого института

и объясняется, собственно говоря, особенностями нового спроса

на его услуги.

Эволюция отношения к юным преступникам весьма пока-

зательна для такой внезапной инверсии индивидуализма В

течение "славного" тридцатилетия, то есть в период с пятиде-

сятых по восьмидесятые годы, общество добровольно верну-

лось к пониманию собственной ответственности за преступ-

ность, о чем свидетельствует название знаменитого фильма

Кайята Nous sommes tous des assassins*. Несовершеннолетний

преступник рассматривался главным образом как человек под-

верженный болезни роста, неприспособленный к жизни кото-

рого следует перевоспитывать. Сегодня же, наоборот пре-

ступность воспринимается в терминах персональной ответствен-

ности. Такое прочтение ситуации в терминах не столько поли-

тических, сколько юридических, корреспондирует со снижени-

ем уровня терпимости в обществе. "Признание особых прав

несовершеннолетних сопровождается появлением общества

'"Все мы убийцы".

125

менее толерантного, менее склонного к демонстрации чувства

собственной виновности в отношении проблем, им порождае-

мых, и в конечном итоге менее сплоченного

Законодатель, учредивший после 2-й мировой войны ин-

ститут судьи по делам несовершеннолетних, не зафиксировал

разницу между ребенком-жертвой грубого обращения и ребен-

ком-причиной социальных казусов. Все дети, как тогда дума-

ли, одинаковы. Они входили в одну и ту же категорию граж-

дан: дети группы риска. Сегодня мы наблюдаем дробление

этой категории, с одной стороны, на малолетних жертв и, с

другой стороны, на подростков, угрожающих общественному

порядку. Кроме того, по мере изменения формулировок зако-

нов определение "ребенок, подвергшийся грубому обращению"

уступило место определению "ребенок группы риска". Одно-

временно мы видели, какое большое внимание пресса стала

уделять преступлениям, совершенным подростками, хотя чис-

ленность правонарушений данной категории не росла в тече-

ние века. Связь между ребенком из неблагополучной семьи и

уличным подростком больше не констатируется; сложный и

изменчивый образ ребенка группы риска разделился на сим-

вол полной невинности и символ новой угрозы.

"Общество жалобщиков"

В США сегодня наблюдается резкий рост числа таких про-

цессов, в ходе которых обвиняемые заявляют о неправомер-

ности привлечения их к ответственности на том основании,

что в детстве они пострадали от посягательств на сексуальной

почве. "Если вы помните о подобных фактах, значит так оно

и было", — говорят некоторые американские психиатры. Рано

или поздно судебные процедуры, насыщенные страданиями,

становятся невыносимыми, о чем свидетельствует следующая

выдержка из одной типичной газетной статьи: "После откро-

вений Александрины судебная машина была запущена, а заод-

но с ней и целый кортеж ее пороков: неправомерное влияние

на девочку, необходимость выполнения тяжелой миссии по

препровождению ее отца в тюрьму, давление со стороны так

называемого отца, отказ от участия в суде матери, соучастни-

С. Vourc'h, М. Marcus,

Securite

democratic

Paris,

Европейский форум

по

проблемам безопасности в условиях города, 1994, р. 43.

126

цы или "слепой", сомнения представителей следствия, вынуж-

денных выбирать между показаниями запуганной уличной дев-

чонки и показаниями взрослого человека с безупречной репу-

тацией и занимающего положение в обществе"

. Ребенок не

может обманывать самого себя, он дает только искренние по-

казания и отказывается от них по ложным мотивам. Имеет

место переход от презумпции невиновности к невиновности

как источнику истины. Но в таком случае во что превращает-

ся право родителей на справедливый суд? Безусловно, право-

судие призвано демонстрировать свою тактичность, хотя этим

оно отличалось не всегда — далеко не всегда, — но оно

также не должно отказываться от выполнения своей работы,

которая состоит в том, чтобы устанавливать факты в рамках

справедливого процесса.

"Сегодня, — как показывает Шарль Краутхаммер, — не-

врозы не связаны с неумышленными ошибками, а с крими-

нальными деяниями, которые случаются в лоне самой семьи,

имеющей репутацию обычной"

. Здесь мы затрагиваем серд-

цевину жертвенной идеологии, характерной для нашей эпохи:

нет ничего случайного, все происходит от человеческой воли

и должно быть вменено кому-нибудь в вину. Следует ожи-

дать, что правосудие включится в эту игру, что оно иногда

уже и делает. Одновременно это защитная реакция на абсурд-

ность зла. Не умея найти ему быстрое объяснение, мы пуска-

емся на поиски такового в дебри прошлого. Демократическое

общество если и может объяснить самому себе преступность,

то есть зло, сознательно причиняемое другому, то только как

следствие ранее совершенного преступления. Я поступил пло-

хо потому, что кто-то, когда я был ребенком или в предыду-

щих поколениях, поступил еще хуже по отношению ко мне.

Зло не может быть осмыслено вне такой жертвенной логики,

превращающей в пострадавшего самого правонарушителя и

все дальше отодвигающей вопрос о банальном посягательстве

(на жизнь, имущество и т.п.), которое происходит не из преж-

де совершенного зла. Если в течение долгого времени идеоло-

гия занималась натурализацией исторических явлений,.то те-

Le Figaro du 6 octobre 1993.

С. Krauthammer, "La devince redefinie a la hausse, reponse a Daniel Patrick

Moynihan", Le Debat, 1994, p. 171.

127

перь она начинает двигаться в обратном направлении: предла-

гает социальные объяснения всех естественных категорий. Вина

за определенные страдания взваливается на плечи нескольких

лиц, которые вынуждены нести весь груз ответственности:

стоит ли сомневаться, что перед нами механизм жертвенной

субституции? Не удаляет ли юстицию такой уклон от ее ис-

тинной задачи, которая состоит в том, чтобы измерить долю

вины каждого? Мы забываем, что сущность права и правосу-

дия как раз и сводится к тому, чтобы указать на крайнее

звено цепочки ответственных лиц и их деяний. Исключитель-

ным свойством судебного института является его способность

нейтрализовать субъективное в человеческих суждениях и "с

двух фронтов атаковать проблему. С одной стороны, будучи не

в силах полностью ликвидировать конфликт из-за его болезнен-

ности, институт способствует решению проблемы, признавая вину

за определенными действующими лицами, вменяя в вину конк-

ретные деяния и обязывая их принять меры предосторожности.

С другой стороны, институт заставляет пострадавших согласить-

ся с тем, что причина их несчастья не может быть ни вменена

кому-либо в вину, ни компенсирована, но только признана"

Трусливый индивидуализм

Демократическое общество не может подобрать нужного

тона для того, чтобы заговорить о проблеме преступности.

Мы предпочитаем говорить о холокосте, а не об убийствах

детей. Мы чувствуем себя взрослыми, рассуждая об истории,

а столкнувшись с преступлением, издаем невнятный лепет.

Многие мнения, высказанные в ходе дебатов о преступлениях

на сексуальной почве, по поводу реальной пожизненности на-

казания, вполне можно было бы истолковать как варианты

стратегии ухода от проблемы зла. Проблема межличностно-

го насилия слишком быстро и произвольно сводится к своим

социальному или психологическому измерениям, и мы с боль-

шей охотой концентрируем внимание на преступности как по-

рождении тюрьмы, чем на преступности как деяниях, заслу-

живающих наказания. Наше общество изгнало все священное

из своей официальной идеологии, которая продолжает суще-

ствовать только в формах, сравнимых по внушаемому ими

0. Abel, "La responsabilite incertaine", Esprit, novembre 1994, p 25.

128

ужасу и уродству разве что с образами ада.

После триумфа индивидуализма восьмидесятых годов мы

стали свидетелями зарождения "оборонительного" индивидуа-

лизма, ставящего во главу угла вопросы общественной безо-

пасности, а не вопросы свободы, более озабоченного охраной

(прав), а не соблюдением личной тайны. Анализ парламентс-

ких дебатов вокруг Уголовного кодекса явственно высветил

образ угрожающего индивида, являющийся теневой частью

прав человека. "Кодекс, помимо воли его создателей, показы-

вает связь между двумя конкурирующими логиками современ-

ного индивидуализма, а именно, между логикой бесконечного

требования прав и логикой потребности в защите. Таким обра-

зом, имеет место плавный уход от позитивного толкования

прав индивида (право без обязательств) в сторону их негатив-

ного толкования (угрожающий индивид). Идея жертвы быст-

ро завладела воображением общества, вытеснив идеи правил

приличия и гражданства"

. В "другом" мы теперь видим толь-

ко потенциального агрессора, только риск для своего здоро-

вья, только опасность для своей свободы.

Социальная связь отныне мыслится не как фактор сплоче-

ния, а как фактор угрозы. Виновных перестали искать лишь

среди тех, кто подходит под образ чужака, иноземца (в Евро-

пе вчерашнего дня эта роль отводилась евреям). Фигура чу-

жака — персоны, от которой исходит угроза, — накладывает

свою печать на лицо семьи. Теперь демонизации подвергается

не только образ очень далекого (в том числе по менталитету)

человека, но и очень близкого. Сегодня забота об обществен-

ной безопасности принимает новые формы: "Дети, не дове-

ряйте родителям, потому что они могут злоупотреблять своим

авторитетом; супруги — вашим супругам, потому что они мо-

гут оказаться жестокими; работники — вашим работодателям,

потому что они могут вас эксплуатировать; влюбленные —

вашим партнерам, потому что они могут вас заразить; клиенты

— ресторану вашего курящего соседа; кондукторы — водите-

лям, в которых может скрываться лихач...", — вот как может

быть резюмировано послание законодателя, заложенное в но-

вый Уголовный кодекс. Всех этих людей, близких и потенци-

" 0. Mongin, "Le Code penale, une dialectique de l'autonomie et de la norme", Esprit,

juin 1994, p. 156. ,

129

ально опасных, отличает то, что они не имеют лица или, если

быть более точным, несут на своих плечах голову с лицом

"всего общества". Другими словами, люди находятся в состо-

янии войны с врагом без униформы и лица. Как тут не вспом-

нить такие новые формы насилия, как наркомания или терро-

ризм, которые "нарушают сложившиеся представления еще и

тем, что фигура врага невидима, и война, которую он объя-

вил, таит в себе угрозу еще и потому, что она разворачивает-

ся не на поле битв, как прежде, и может затронуть в любой

момент любого человека"

Натурализация запретного

Характер освещения происшествий в наше время — свиде-

тельство движения общественного интереса по направлению к

частной сфере. В связи с этим весьма показательна забота

законодателя об обновлении Уголовного кодекса в части трак-

товки насильственных действий по отношению к членам семьи

(так, предусматривается, что насильственные действия по от-

ношению к супругу или супруге являются отягчающим обсто-

ятельством в случае умышленного нанесения телесных повреж-

дений). "Республиканское" видение гражданина основывалось

на разделении общественного и частного, и индивидуализм

понимался как область, недоступная для государства. В тече-

ние всего периода развертывания "государства-провидения"

можно было наблюдать, как ужесточался тот самый контроль

за личной жизнью граждан, на который указал Фуко. И вот

мы, вероятно, подошли к новому этапу, когда политика завла-

девает самыми сокровенными сферами нашей души «под пред-

логом» облегчить ее страдания.

Из-за отсутствия политических принципов, отталкиваясь

от которых можно было бы сформулировать законодатель-

ство, законодатель обречен на отступление до уровня виталь-

ного бытия, то есть до уровня самой простой жизни, но возве-

денной в ранг высшей ценности. Биологическая жизнь стано-

вится единственным общим знаменателем людей, которым де-

мократический консенсус подарил свободу быть самими со-

бой, то есть свободу быть разными, но которые могут оста-

ваться таковыми только при условии, что сохранят что-то

Ibid., р. 157.

130

общее. Речь идет о том, что Филипп Рейно называет новым

гигиенизмом. о "новой конфигурации, внутри которой норма,

независимо от любого морализующего эпитета, типа "традици-

онная" или "авторитарная", представляется естественным ре-

зультатом принятия в расчет общественных интересов, оче-

видность которых говорит сама за себя, и ценностей, поддаю-

щихся универсализации: понятие лица, пораженного в правах,

проистекает из объективно уловимой опасности, а выражен-

ная точка зрения есть точка зрения пострадавших"

Можно было бы предположить наличие связи между но-

вым гигиенизмом и поразительным прогрессом гуманитарных

идей в сфере международной политики: мы находим здесь все

то же отступление политики, все ту же важную роль страда-

ний и их муссирование и все тот же страх перед контролируе-

мой практикой легитимного насилия.

От социального контроля к внешнему контролю

Новый вид правонарушений — "создание угрозы для дру-

гого человека" — это проявление нового вида социального

контроля. С некоторого времени государство возлагает на

индивидов заботы по взаимоконтролю. Таким образом, исчез-

новение централизованного контроля компенсируется предос-

тавлением каждому возможности заботиться о предупрежде-

нии и контроле любого действия, потенциально могущего по-

влечь за собой жертвы. Свидетельством тому получившая ши-

рокое хождение реклама, где был использован образ беремен-

ной девушки-подростка, сопровождаемый словами: "Ее отчим

ее очень любил, но соседи ждали доказательств. Спасибо за

то, что суете свой нос в чужие дела". Министерство здраво-

охранения довело до общего сведения номер телефона, набрав

который граждане могли бы сообщить об известных им случа-

ях грубого обращения с детьми. Такая практика доноса, органи-

зованная государством, характерна для нового способа социаль-

ного контроля. Она позволяет какой-нибудь служащей социаль-

ной системы вторгаться в жизнь любой семьи под тем предло-

гом, что о ситуации, в которой оказался ребенок из этой семьи,

P. Rynaud, "L'hygienisme contemporain et l'ecologie: une permissivite regressive",

La nature et politique ou Venjeu pbilosophique de l'ecologie, Paris, L'Harmattan, 1993,

PP. 138-149.

131

было заявлено по телефону. При этом риску подвергается

воспитательный процесс, а результаты такого вмешательства

более чем неопределенны. О 80% ситуаций, относительно ко-

торых поступили заявления, ранее уже было известно соци-

альным службам.

ИНВЕРСИЯ МЕСТ

Все то же доносительство в крови у телевизионных пере-

дач, которые видят свою миссию в том, чтобы помогать пра-

восудию в поисках виновных. В течение всей передачи Свиде-

тель №1 ведущий неоднократно повторяет, что несчастья, о

которых идет речь, могут случиться с каждым, и обращается

с настойчивыми призывами к телезрителям представлять свои

свидетельства. Считается, что эти передачу помогают офици-

альным институтам в поисках истины, но по большому счету

выгода от такой помощи двойственна. В условиях телевизион-

ной студии все институциональные функции возникают по воле

единственного властителя этих мест — ведущего, звезды эк-

рана. СМИ испытывают соблазн показать свое преимущество

перед юридическими институтами, доказывая, что одна теле-

визионная передача, длящаяся несколько минут, может про-

двинуть расследование дальше, чем бригада полицейских за

несколько месяцев работы. Таким образом, СМИ претендуют

на то, чтобы воплощать публичное пространство, лучше при-

способленное для репрезентации социальных ожиданий и для

общения граждан между собой, а следовательно, и более неза-

висимое. Пари-Матч предложил своим читателям проголосо-

вать посредством минителя* по вопросу о виновности одного

из обвиняемых в убийстве малышки Селин. Преступления пре-

вращаются в спектакль, разворачивающийся перед зрителями

в режиме реального времени. Достаточно вспомнить историю

с захватом заложников в детском саду Neuilly кли Crime Watch

Programmes "популярных телевизионных игр"

. Рубрика

происшествий существовала и до периода расцвета современ-

ных СМИ, но последние смогли усилить ее политическое вли-

яние при помощи силы зрительного образа, передачи инфор-

мации в режиме реального времени и острой интриги, исполь-

* Минитель — абонентская телеинформационная сеть. — Прим. пер.

Заявление постановщика передачи Свидетель №1.

132