Ганзелка И., Зикмунд М. От Аргентины до Мексики

Подождите немного. Документ загружается.

свои транспортные средства. Они могут свободно передви-

гаться и жить нормальной семейной жизнью. Конечно, и

в Бразилии многого еще недостает для оказания больным по-

настоящему действенной помощи.

Риос умолк. В комнате воцарилась тягостная тишина, ко-

торую нарушало лишь отдаленное жужжание сотен комаров,

нападающих на москитную сетку в дверях.

— Завтра, после осмотра, у вас наверняка возникнет еще

ряд вопросов,— неожиданно произнес доктор Риос.— Сегодня

вы устали с дороги, к тому же сейчас уже довольно поздно.

Хочу обратить ваше внимание еще на некоторые вещи. В рай-

оне инфекции нигде и ни к чему не прикасайтесь: ни к стенам

зданий, ни к оборудованию. С больными разговаривайте на

расстоянии, по крайней мере, трех шагов и никому не пода-

вайте руки. Я обратил внимание, что у вас с собою штатив

для киноаппарата. Поскольку вы будете с ним работать по-

близости от жилья больных, я распорядился, чтобы по воз-

вращении вам его хорошенько обмыли чистым спиртом. После

этого оставьте его на несколько часов на солнце. Лучи солн-

ца — лучшие помощники и при лечении проказы, так как они

убивают ее бактерии. Поэтому-то мы и выбрали этот уголок,

один из самых жарких во всем Парагвае.

„ЛЬВИНОЕ ЛИЦО"

Утро щедро разбросало жемчуг по лесу и пампе. Послед-

ние капли росы быстро высыхают под лучами солнца, которое

минуту назад вынырнуло из свежей зелени. Его лучи так ну-

жны за стеной леса, за колючей проволокой. . .

— Вы готовы?

Доктор Риос в белом халате, плотно застегнутом вокруг

шеи и на запястьях, в резиновых перчатках и в высоких ре-

зиновых сапогах, сел за руль желтого «виллиса».

— Почту взял, Педро?

— Си, сеньор, — ответил юноша, который сегодня превра-

тился в ассистента, и вскочил через низкий борт кузова

в машину.

— Могут ли больные отсылать письма, доктор?

— Конечно. Вся их корреспонденция собирается и раз

в неделю дезинфицируется в автоклаве, прежде чем мы заби-

раем ее на почту в Сапукай.

В нескольких сотнях метров за зданием управления ла-

геря Педро выпрыгнул и отпер ворота. Мы въехали в густой

лес, который на ширину одного километра представлял собою

зону, изолирующую один мир от другого. Дорога петляла из

стороны в сторону, спускалась в мягкое русло ручейка, того

самого ручейка, в котором мы купались накануне, и снова сво-

рачивала в темную чащу.

— Отчего дорога не прямая? Она была бы значительно ко-

роче, — рассуждали мы вслух.

— Мы умышленно выбрали такую, — говорит доктор. —

Мы используем щит леса для охраны от насекомых, которые

могли бы переносить заразу в здоровую зону. Резкие повороты

препятствуют прямому течению воздуха. . .

Мы молчали и беспокойно озирались вокруг. «Виллис»

пробирался по извилистому туннелю из деревьев; за послед-

ним его поворотом неожиданно открылось широкое простран-

ство, на котором слева стояло несколько новых домов. Рядом

с ними группа недостроенных зданий, возле фундаментов

были сложены груды строительного камня и кирпича. Педро

снова выскочил из машины, которая тем временем подъезжала

к другим воротам, означающим конец зоны изоляции. Он вы-

тащил из кармана блокнот, оторвал один лист и взялся им

за бревно шлагбаума, чтобы пропустить машину внутрь.

Бревно снова опустилось, и лист белой бумаги упал на

землю... Кусок чистой бумаги, изолирующий руку здо-

рового человека от куска дерева, которого, возможно, коснул-

ся прокаженный, прислонившийся к границе своего мира

и с тоской смотревший в лес, туда, где живут совсем другие

люди...

Кукурузные поля здесь так же богаты, как и там. Деревья

здесь цветут теми же цветами, и над ними льется то же ра-

достное пение птиц. Только люди.. . Где же люди?

Перед «виллисом» появился всадник на лошади. Стройный

юноша, который уже издалека приветливо махал нам рукой.

Он подъехал к самой машине и остановился. «Львиное лицо».

То самое «львиное лицо», как обычно называют здесь явные

признаки проказы. Глубокие морщины, распухшие брови и

губы, вытянувшиеся ушные раковины, отвислые и беспомощно

болтающиеся, как инородное тело.

— Добрый день, доктор,— весело произнес человек с «льви-

ным лицом» и взял пачку писем, которую подал ему Педро.—

Мы вас ждали еще вчера.

Несколько слов об урожае кукурузы, дружеский кивок и —

всадник исчез за машиной. Мы подъезжали к новой группе

зданий, когда издали раздался ясный звон двух колоколов.

Мы обернулись в сторону часовни, но Риос предварил наш

вопрос.

— Это не погребальный звон! Таким способом посыльный,

с которым мы минуту назад говорили, оповещает, что при-

ехал врач...

Что поражает в лагере для прокаженных, — это полная

свобода передвижения и простор. Напрасно искать здесь тес-

ные больничные палаты, узкие коридоры либо маленькие дво-

рики для прогулок выздоравливающих. Лагерь раскинулся на

площади в 25 квадратных километров. У прокаженных здесь

свои небольшие хозяйства, свои лошади и коровы, они пашут

свои поля, выращивают овощи, картофель, кукурузу, хлеб. Это

вызвано не столько стремлением снизить расходы на содержа-

ние, но прежде всего вопросом психологии. Больной, который

может свободно двигаться на большом пространстве, сосредо-

точиться на работе, забывает, что он болен, и чувствует себя

полезным членом человеческого общества.

Через полчаса после приезда доктора Риоса в лагерь перед

главным павильоном было как в улье. С близкого расстояния

мы видели мужчин, собиравшихся перед приемной, в боль-

шинстве своем в белых рубахах нараспашку и в белых полот-

няных брюках. Они оживленно беседовали, о чем-то взволно-

ванно говорили. Лишь несколько человек пришло на косты-

лях, с явным трудом. Они улыбнулись, когда доктор Риос по-

просил их минуту постоять перед киноаппаратом, и весьма

охотно ответили на наше пожелание последовательно запечат-

леть отдельные стадии болезни в различных ее формах. Ста-

рик с прогрессирующим заболеванием, все лицо которого

было покрыто узловатыми наростами, пытается улыбнуться,

когда мы снимаем его с двух метров, и медленно поворачивает

голову по нашему знаку. Мужчина в расцвете лет, с откры-

тыми гноящимися ранами на ноге, сосредоточенно пытается

приподнять на несколько сантиметров отмирающую конеч-

ность, чтобы нам не нужно было наклоняться с аппаратом

к самой земле. ..

Неожиданное смущение охватывает тебя, хочется найти

слова извинения перед этими несчастными за то, что ты здо-

ров. Тебя жгут их приветливые взгляды, их улыбки. Ждешь

вспышек зависти в их глазах, злобного желания перенести эту

уродливую и безмерно коварную болезнь на все здоровое во-

круг.

А на самом деле?

Они стоят здесь, приветливые, перед тобою и невольно от-

ступают на несколько шагов, когда приближаешься к ним

с наведенной камерой.

Это не страх перед тем, что их муки увидят тысячи других

глаз. Это боязнь, как бы здоровый человек не заразился. . .

— Заглянем еще в другие части лагеря,— сказал доктор

Риос, когда приемная опустела, и снова сел за руль.

Вдоль дороги, которая незаметно спускалась в уходящую

вдаль долину, в беспорядке были разбросаны деревянные

строения. Полосы полей поднимались от них вверх к холмам.

Заслышав шум мотора, люди на несколько мгновений отрыва-

лись от работы, снимали шапки или приветливо махали. На

каждом шагу чувствовалось, что в докторе они видели подлин-

ного своего защитника, который жертвует для них временем,

а может быть и здоровьем.

СКАЖИТЕ, ВЕДЬ ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ?

Коротко представляемся. Произносишь свое имя, и рука

вопреки вчерашнему предупреждению, невольно протягивается,

— Хуан Салазар, — отвечает человек, к которому обраща-

ешься, но его рука остается неподвижной. В эту долю секунды

мы понимаем, что некоторая часть общепринятой вежливости,

естественной там, за оградой, здесь отпадает.

— Еще в 1935 году я был судьей, — медленно, как бы

в раздумье говорит человек, который еще минуту назад прода-

вал в своей маленькой лавчонке мыло, сахар, полотняные

брюки и гвозди. — В 1940 году я уже почти совсем ослеп. По-

том наступил 1943 год, и там, на севере, неизвестный химик

изобрел диазон. Сегодня я опять вижу и снова могу говорить.

Однако... Вы сказали, что вы из Европы. Как вы думаете,

будет война? Я не могу поверить, чтобы здоровые люди снова

искали смерти для стольких миллионов здоровых людей! Ска-

жите, ведь войны не будет, правда?!.

Мы попрощались и долго молчали.

Почему именно такой человек не может обратиться к со-

вести людей, здоровых людей, которые не знают, что такое

проказа?

— Этот человек еще может выздороветь, совершенно вы-

здороветь, — спустя минуту сказал Риос, — но в тот мир за

оградой он не вернется. Он хочет и дальше продавать здесь

своим клиентам гвозди и сахар. Это не апатия или утрата

энергии. Когда-то он был судьей и теперь боится, что здоро-

Еые люди всегда будут избегать его, даже если бы он принес

десяток справок о том, что он уже не прокаженный!

В лепрозории Санта-Исабель среди больных около трид-

цати детей. Мы видели здание, где они регулярно собираются

на уроки. Учитель — прокаженный.

5 От Аргентины до Мексики 65

— Вы, наверное, удивитесь, узнав, что здесь, в лагере, не-

сколько раз в год происходят маленькие торжества, на кото-

рые приглашается оркестр из Сапукая. Да, да, здоровые люди

приносят сюда с собою немного музыки для больных. Они

играют на открытой площадке на необходимом удалении от

слушателей. Это куда большее мужество, чем отправиться

с оружием в окопы.

„ЗА ВАМИ МИР МЕРТВЫХ"

—• Вы говорили, доктор, что в лагере около четырехсот

пятидесяти прокаженных. Разумеется, они рассеяны и по бо-

лее отдаленным жилищам, которых мы не видели. . .

Риос некоторое время помолчал.

— Вы правы, — сказал он немного погодя. — Вон там, по-

зади, за этим гребнем, находится маленькое отделение с не-

сколькими десятками весьма тяжелых больных. Однако я не

советовал бы вам туда ездить. Это почти без исключения не-

излечимые случаи.

-— В таком случае, не можете ли вы сказать, — какова

в лагере смертность?

— Когда я пришел сюда, здесь умирало ежегодно около

шестидесяти больных. В прошлом году на излечение посту-

пило около тридцати человек. За то же время умерло девят-

надцать. Если вас будут интересовать цифры за прошлые го-

ды, я вам скажу их по картотеке в канцелярии. В этом году

принудительно сюда были доставлены всего трое больных. Не-

сколько лет назад добровольно сюда никто не шел.

— Доктор, какие лекарства здесь больше всего употреб-

ляются?

— К сожалению, это не всегда промин или диазон. Дело

в том, что почти все больные живут здесь на собственный

счет. Отпускаемые государством средства недостаточны для

того, чтобы лечение было бесплатным. Нельзя забывать, что

оба новых лекарства очень дорогие и мало кто из больных

может позволить себе эту роскошь. Ста пилюль диазона хва-

тает месяца на два. Стоят они 24 гуарани. Уколы промина

еще дороже. Мы впрыскиваем его ежедневно, кроме воскре-

сенья, в течение двух недель, третью неделю больной отды-

хает. Двадцать пять таких ампул стоят 60 гуарани.

Практикантка на почте зарабатывает 15 гуарани в месяц,

чиновник, у которого несколько лет трудового стажа — 30,

а потом 40.

Только приблизительно седьмая часть жителей Санта-Иса-

бель имеет достаточно средств для покупки лекарств, которые

служат хоть каким-то тормозом автомобилю, падающему

в пропасть. А остальные живут, видят, могут говорить, дви-

гаются и... умирают. Это только потому, что чаулмугровое

масло и его препараты дешевле, чем промин и диазон.

У них нет средств, чтобы вмонтировать в механизм своей

мчащейся к гибели машины заднюю передачу, которая по-

зволила бы отъехать от границы смерти назад, на цветущий

луг здоровья, на парусник жизни...

Для полного излечения новыми лекарствами достаточно

двух—трех лет. Цена человеческой жизни — 25 000 крон.

Слова доктора Риоса переплетаются у нас в голове с аст-

рономическими цифрами бюджета на содержание армии.

Сколько диазона можно купить за один бомбардировщик,

сколько промина за атомную бомбу?

В Санта-Исабель бессонными ночами люди подсчитывают,

какая сумма гуарани нужна для того, чтобы они могли вер-

нуться через ворота, за которыми висит замок и которые здо-

ровый человек открывает, обернув руки куском бумаги.

В генеральных штабах подсчитывают, во что обойдется

смерть здоровых людей, не желая и знать о том, что челове-

чество вот уже три тысячелетия ломает голову над проблемой

проказы.

Педро запер вторые ворота, Риос включил первую ско-

рость и дал газ. Потом он произнес, словно раздумывая о по-

следних словах.

— Вы возвращаетесь в мир живых. За вами мир мерт-

вых. ..

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

НАПЕРЕГОНКИ С ПАРОХОДОМ

— Если хотите попасть в Бразилию, то вам следует пото-

ропиться.

Представитель пароходной компании откладывает в сто-

рону расписание движения пароходов и сообщает нам мало

утешительные вещи.

— «Крус де Мальта» отплывает сегодня утром и в поне-

дельник на рассвете будет в Пуэрто-Игуасу. Там она выгрузит

несколько ящиков и сразу же пойдет дальше, до Фоса. Она бы

могла взять вас с собой. Это единственная возможность пе-

ребраться на другую сторону. Вам следует поспешить...

— Но ведь на карте аргентинского автоклуба отмечен

регулярный перевоз через реку Игуасу.

— На карте — да. А на реке это будет лет через десять.

Поверьте мне, я все время езжу на пароходе до Фоса!

Было субботнее утро. Нам предстояла основательная про-

верка машины. Затем — формальности, получение необходи-

мых сведений, покупка пленки, продовольствия, горючего

и — более пятисот километров пути по аргентинским субтро-

пикам. Взгляд на карту провинции Мисьонес не оставлял ни-

каких сомнений. Горы и леса, прорезанные петлями и пово-

ротами старой заброшенной дороги, о которой ни один из

шоферов в Посадасе не знал ничего, кроме того, что он на

своей машине по такой дороге ехать не рискнет.

«Крус де Мальта» уже поднимала якоря...

ПРОПОРЦИОНАЛЬНО КВАДРАТУ РАССТОЯНИЯ

Вот уже третий час мы окружены лесом, который безжа-

лостно сжимает узкую каменистую дорогу, пересекающую глу-

бокие поперечные ложбины. Он ее сдавливает, душит, проби-

вается на самую середину, а местами расщепляет ее на две

светлые полоски пыли и камней, между которыми разрастает-

ся высокая щетка травы. Окончательно исчезли выдвинутые

далеко вперед плантации чая, тунга, йербы и табака. Сюда уже

не отваживаются проникать даже гринго, новые поселенцы,

которых все время выгружают пароходы внизу, в портах.

Стрелка высотомера колеблется между шестьюстами и

семьюстами метрами. Вверх и вниз, как перпетуум мобиле.

Каменистые склоны оживляются здесь бесчисленным мно-

жеством сорокаметровых тимбо, гуатамбу и лапачо, тысячью

других редких и менее редких пород деревьев, но простого

человека с котомкой за плечами эти склоны не прокормят.

Можно выбиться из сил, выжигая лес и корчуя пни, а в ре-

зультате увидеть, как первый же ливень смел все эти с таким

трудом посаженные ряды йербы и табака. Только непроходи-

мая чащоба девственного леса может устоять там, где ствол

подпирает ствол, где сплетение лиан ведет к солнцу молодую,

еще слабую поросль, как шесты — хмель; там не видать

земли, так как она покрыта плотным ковром зелени.

Глухое селение Фракран. Мы отмечаемся в полицейском

участке. Отношение к нам аргентинских полицейских можно

почти без исключений выразить формулой геометрической про-

грессии. Их вежливость, услужливость, радушие и дружеская

любезность возрастают пропорционально квадрату расстоя-

ния от Буэнос-Айреса. Пропорционально тому же квадрату

убывает их чванливость, высокомерие властителей страны и

своенравие бюрократов.

В Буэнос-Айресе они готовы разобрать вашу машину на

составные части, лишь бы узнать, что в ней есть и чего нет.

В Чако, в тысяче километров от Буэнос-Айреса, они доволь-

ствуются тем, что приглашают вас в сыскное отделение. Там

они предлагают вам длинный анкетный бланк и стоят над ва-

ми до тех пор, пока вы не выложите на бумагу всех своих

родственников и всех родственников своих родственников.

После этого они желают узнать, сколько у вас с собой денег,

каких и почему, что вы делаете в Аргентине, как делаете,

зачем делаете и с кем делаете.

И только после этой процедуры следует гвоздь про-

граммы: они приносят дощечку с пятью желобками, намазы-

вают все ваши десять пальцев типографской краской и от-

тискивают их один за другим на листе картона с десятью

графами. Один раз, второй, третий, как для альбома преступ-

ников.

В 1500 километрах от Буэнос-Айреса они уже выпускают

половину вопросов, а после снятия оттисков пальцев приносят

пузырек бензина и аккуратно обмывают один ваш палец за

другим комочком очищенного хлопка.

В 2000 километрах от Ла-Платы они запишут лишь ваши

имена, посмотрят международные водительские права, спро-

сят, откуда и куда едете, отдадут честь и щелкнут каблуками.

В 2200 километрах от столицы они только дружелюбно улыб-

нутся и разве что махнут рукой, увидев, что вы вытаскиваете

из сумки документы. Пройдет еще сто километров, и они при-

гласят вас в казарменное помещение, чтобы вы помыли запы-

ленные руки, дольют питьевой водой все ваши фляги, дадут

некоторые сведения о дороге и пожелают хорошего настрое-

ния и доброго пути.

В 2400 километрах от столицы они приютят вас в лесном

лагере, позовут вас ужинать и даже приготовят вам постель

в собственной палатке; а в 2500 километрах от устья Серебря-

ной реки, на границе с соседней страной, они вежливо попро-

сят вас встретить вместе с ними в этой глуши рождество.

И все они, вместе взятые, носят одну и ту же форму, го-

ворят на одном языке и имеют одни инструкции. Они — арген-

тинские полицейские...

НОЧЬ В ПОЛИЦЕЙСКОМ ЛАГЕРЕ

— За Сан-Педро дорога еще хуже. Каменистая. И боль-

шой подъем!

Полицейский прикладывает руку к козырьку, и застава

под названием «Альто Уругвай» исчезает в сумраке за

нами.

Мы боремся с самими собой. С утра почти за целый день

проехали двести километров, впереди еще двести. Глаза

болят, но погоня за пароходом требует продолжать путь, пока

позволяют покрасневшие глаза и тяжелые веки. Может быть,

«Крус де Мальта» опоздает на часок...

Вот уже больше двух часов свет фар прорубает во мраке

первобытного леса узкий туннель, понемногу продвигает его

вперед, а задний свет безвозвратно стирает его. Ночью камни

кажутся крупнее, чем днем, лес велик, конца-края ему не ви-

дать. ..

— За последние восемьдесят минут мы проехали тридцать

километров. Двадцать два с половиной километра в час.

— Это означает еще семь часов езды, если дорога не улуч-

шится. Когда отплывает «Крус де Мальта»?

— Это зависит от капитана. Нам необходимо хоть не-

множко поспать, иначе где-нибудь налетим на дерево и —

конец.

Глаза то и дело слипаются. Всего на секунду, — потом

вздрагиваешь и тебе кажется, будто спал четверть часа.

В зарослях справа от дороги замелькал блуждающий ого-

нек лагерного костра. Разбойники? Контрабандисты? Кому

же еще искать счастья в такой глуши?

Однако контрабандисты не носят формы.

— Добрая ночь!

— Добрая ночь. Куда так поздно?

Перед фарами стоят двое полицейских, без ремней, без

фуражек, как в отпуску.

— В Пуэрто-Игуасу. Не хотим задерживать «Крус де

Мальту».

Дружеские улыбки.

— Вам же все равно нужно где-нибудь выспаться. Ведь

это почти целый день езды. За ночь не доехать. Не хотите ли

отдохнуть здесь? Правда, больших удобств тут нет, спим в па-

латках. ..

Костер манит. Сейчас десять часов, температура опусти-

лась до пятнадцати, чувствуется холодок.

— У нас тут есть запасные одеяла, не замерзнете. Ночью

в машине холодно...

«Татра» отъехала на несколько метров от дороги, и мотор

ее затих. Достаем из машины спальные мешки и одеяла;

люди, сидящие у костра, поднимаются и протягивают нам

руки.

— Добро пожаловать, будьте как дома!

Куда-то вверх, под своды ветвей уносятся креольские

песни. Лес слушает, храня достойное молчание. Лишь отблес-