Ганзелка И., Зикмунд М. От Аргентины до Мексики

Подождите немного. Документ загружается.

поднятые головы и пружины змеиных тел, готовых к стреми-

тельному броску.

Из круглых домиков выползают десятки потревоженных

змей. Одни пускаются наутек, другие — выжидают. А дальше

все идет своим чередом. Один из служителей палкой рас-

плетает змеиный клубок, отбрасывает в сторону какую-

нибудь змею, придавливает ей голову железной вилкой и

молниеносно схватывает ее прямо за голову. Это двух-

метровая гремучая змея. Пасть ее угрожающе раскрыта, из

десен торчат две пары зубов. Ловкий нажим пинцетом —

и в подставленную склянку стекает несколько капель чи-

стого яда.

Ассистент института Людовико Таларико закончил работу,

отдал своему помощнику склянку с ядом и подошел к нам.

— Ни одна из тех змей, которых вы видите здесь, не

покинет Бутантан живой. В неволе змея отказывается прини-

мать пищу, как только мы берем у нее первую порцию яда.

Здесь она выдерживает лишь несколько месяцев. После чет-

вертого или пятого взятия яда она погибает от голода.

Ассистент закурил сигарету и жадно затянулся. И только

по дрожащим пальцам можно было заметить, что даже при

своем многолетнем опыте он во время опасной работы вовсе

не так спокоен, как это кажется. Два литра яда в год должен

он нацедить и отдать сотрудникам института, чтобы где-

нибудь на другом конце Бразилии маленькие ампулки с над-

писью «Бутантан» возвращали к жизни тех, кто был коварно

осужден на смерть силою того же самого яда...

ВОДЯТСЯ ЛИ В БРАЗИЛИИ ПЯТНАДЦАТИМЕТРОВЫЕ ЗМЕИ?

— В этом отделении у нас только неядовитые змеи,—

успокоил нас ассистент Таларико и достал из кармана связку

ключей. — Если хотите, я пущу вас внутрь. И не бойтесь, что

среди них может оказаться кое-кто из соседей, которых вы

только что видели.

Такое же помещение, как и у ядовитых обитателей. Змеи

грели на солнышке свои длинные тела с защитным камуфля-

жем и даже не пошевелились, когда мы приблизились. Редкие

виды королевских и радужных удавов, знаменитых бразиль-

ских боа-констрикторов. Молодой удав сукури, самая крупная

змея на свете, гроза всего живого в девственных лесах Брази-

лии. Жибойа с почти собачьей головой. Десятки самых раз-

личных видов змей, которые на лоне природы наводили бы

ужас, но здесь, в бутантанском питомнике, они либо прячут-

ся, либо относятся ко всему с полной безучастностью.

— Как же вы разбираетесь в этом множестве змей? —

сорвался у нас вопрос при виде всего змеиного хаоса. — Как

вы, нё подвергая себя опасности, отличаете ядовитую змею

от неядовитой?

— Это прежде всего опыт, — объяснил нам ассистент. —

Но и для неопытных существует ряд правил. Первым и самым

верным признаком является форма и ширина головы. У всех,

без исключения, ядовитых змей голова почти совпадает по

ширине с телом. Второй признак, по которому вы узнаете

ядовитую змею даже издали, — это хвост. Он короткий й

быстро суживается к концу. У неядовитых же -змей; наоборот,

хвост длинный и тонкий. При более подробном осмотре змеи-

ной головы можно найти и другие признаки. Но на лоне при-

роды вам бы вряд ли хватило времени для подобного

изучения.

В самой Бразилии, стране змей, даже среди знатоков

природы еще часто ходят ужасные легенды и поверья. Однако

бесспорно одно: сведения о длине змей явно преувеличены.

Вряд ли успел бы человек, повстречавший на воле много-

метрового удава и избежавший его объятий, хорошенько

измерить его от головы до хвоста складным метром. Ужас,

охватывающий человека при виде змеи, безусловно, является

тем фактором, который скорее прибавит лишний метр, чем

отнимет его. Поэтому сообщения о пятнадцатиметровых змеях

следует принимать с осторожностью.

Теодор Рузвельт-младший, сын бывшего президента США,

выделил в свое время вознаграждение тому, кто принесет ему

змею, длиною превышающую 30 футов, то есть немногим

более девяти метров. Живую или в виде чучела.

Вознаграждение было отнюдь не малым — 5000 долларов,

но тем не менее его и по сей день никто не получил.

ЗМЕИ-НЯНЬКИ

Змеи в Бразилии — это не только гроза людей.

В некоторых бразильских домах, главным образом в сель-

ских местностях, змея появляется очень часто, и все же никто

ее не боится, никто не убивает, — скорее наоборот. Это не

имеет ничего общего с каким-либо суеверием или с почита-

нием животных. Это всего лишь отголосок давних обычаев

и житейского опыта индейцев. Некоторые змеи-удавы

служили индейцам защитниками от врага или от ядовитых

змей.

В хозяйстве провинциальных жителей, в виллах Петропо-

лиса или даже в предместьях Рио-де-Жанейро можно увидеть

ручных королевских удавов. Европейцу, который от одного

только слова «удав» покрывается гусиной кожей, трудно себе

представить, как это человек может жить по соседству со

столь необычным домашним животным. Но в Бразилии удав

сохранил жизнь тысячам людей, и особенно детям. Он защи-

щает человека от ядовитых змей. В сад, где водится удав, не

приползет ни одна ядовитая змея, даже если ими кишит все

вокруг.

Удав гораздо чистоплотнее любого домашнего животного.

Представляя себе змею, мы, как правило, вспоминаем отвра-

тительную скользкую кожу. У удава она хоть и холодная, но

сухая и чистая. При этом ни один из домашних сторожей не

бывает таким непритязательным, как удав. Он довольствуется

тем, что наедается раз в два — четыре месяца. За целый год

он проглатывает разве что пять кроликов. Больше всего он

привязан к детям. Едва ребенок выйдет из дома, удав начи-

нает следить за каждым его шагом, зорко оберегая его от

ядовитых змей. Но еще важнее то, что он защищает человека

от змеиных укусов в тех областях, куда еще не дошла живот-

ворная сыворотка института Бутантан.

ГОРОД ЯНВАРСКОЙ РЕКИ

Колумб долгое время не подозревал — а в последние труд-

ные годы жизни просто отказывался допустить мысль, — что

он открыл новую часть света, когда 12 октября 1492 года

подвел свои каравелы к острову Гуанахани. Для него и для

его королевы Изабеллы Кастильской открытие нового мате-

рика было поначалу скорее препятствием, чем успехом все-

мирно-исторического значения.

Перед Христофором Колумбом стояла всего-навсего одна

задача: пересечь мировой океан в западном направлении и

доплыть до источников богатства, до берегов Индии; опере-

дить португальских мореплавателей, которые искали путь

к обетованной земле слоновой кости и редких пряностей

у берегов Африки.

В конце пятнадцатого столетия постоянно существовала

угроза, что эти две великие морские державы открыто

столкнутся в военном конфликте по поводу морского пути

в Индию. И только соглашением в Тордесильясе было раз и

навсегда определено, что все земли, которые будут открыты

к востоку от условной линии меридианного направления на

расстоянии 370 миль к западу от островов Зеленого Мыса,

станут достоянием Португалии. А земли, лежащие к западу

от этой границы, должны стать добычей испанской короны.

Никто из авторов соглашения и не подозревал, что эта роко-

вая черта не только проходит через мировой океан, но и делит

южноамериканский материк.

Таким образом, открытие Америки стало историей, полной

ошибок, еще задолго до того, как ее контуры впервые обозна-

чились на карте мира.

По ошибке открыл Колумб новую часть света, по ошибке

назвал ее Западной Индией. По ошибке в 1500 году у берегов

нынешней Бразилии оказался португальский флот Кабрала,

несмотря на то, что он должен был плыть на восток у бере-

гов Африки. По ошибке Кабрал назвал новую землю Исла де

Вера Крус — «Островом Истинного Креста». По ошибке авто-

ров соглашения в Тордесильясе случилось так, что эта новая

земля стала принадлежать португальцам и что португальский

язык и по сей день является официальным языком почти на

половине южноамериканского континента.

Как же было не запутаться в хаосе ошибок и адмиралу

Гонсало Коэльо, когда его корабль в канун нового 1502 года

вошел в залив Гуанабара?

Как и современный посетитель, Гонсало Коэльо был тогда

растерян и в то же время восхищен бесчисленным множеством

бухт, заливов, кос и мысов. Полагая, что вместе со своим

экипажем он проник в запутанное устье неизвестной реки, он

записал в корабельный журнал дату — первое января, при-

' мейро де Жанейро 1502, и не стал ломать себе голову, вы-

думывая экзотические названия.

Он назвал открытое им место Рио-де-Жанейро — Январ-

ской Рекой.

И только впоследствии выяснилось, что Коэльо дал маху

и вместо открытого им залива окрестил несуществующую

реку.

Последователи Коэльо оказались настолько великодуш-

ными, что закрыли глаза на его ошибку и оставили этому

волшебному уголку южноамериканского материка его искон-

ное имя. И поэтому весь мир сегодня называет второй по вели-

чине город Южной Америки и один из самых красивых горо-

дов на свете — Рио-де-Жанейро, нимало не смущаясь тем, что

в Рио никакой рио нет...

КОПАКАБАНА

Достаточно пробыть в Рио-де-Жанейро всего лишь не-

сколько часов, чтобы поддаться его очарованию, признав пра-

выми всех поклонников Рио. Это сказочный город, самый

красивый из всех городов, чьи стены отражаются в зеркале

вод морей мира.

В чем же источник этого волшебного невидимого сияния,

восхищающего вас всякий раз, как только вы взглянете на

Город Январской Реки?

Природа и человек соединили здесь свои творческие силы,

в результате чего возникло совершенное, гармонично уравно-

вешенное целое. Трудно сказать, кто из обоих создателей

был более щедрым. Природа подарила на крестины этому го-

роду пластичное обрамление гор. И не только обрамление.

В Рио-де-Жанейро нет границ между горами и городом.

Пожалуй, в целом свете не найти другого такого города, кото-

рый был бы настолько пронизан высокими вершинами и гря-

дами гор, органично включенных в решетку улиц, домов и

садов. Зеленые гребни и скалистые вершины проникают

в центр города, перерезают живописные пляжи и выставляют

свои передовые дозоры далеко в море.

А из водного царства природа взяла и принесла на крести-

ны этому городу самое прекрасное. Атлантический океан для

Рио-де-Жанейро — это не только безграничный водный про-

стор. Залив Январской Реки образует огромное лазурное

озеро, затканное гористыми островками, полуостровами, пере-

шейками и косами. Невозможно определить, где оно начи-

нается и где кончается, как не знал этого Гонсало Коэльо

четыре с половиной столетия тому назад.

Царство Нептуна одарило Рио-де-Жанейро не то три-

дцатью, не то сорока километрами мягких песчаных пляжей,

из которых один лучше другого. Они как бы развешаны чудес-

ными гирляндами между отрогами горных массивов. Байа-

де-Гуанабара, куда заплывают океанские колоссы, проложив

себе путь через пролив Нитерой. Оживленный Фламенгу,

ежедневная и ежегодная беговая дорожка для тысяч автомо-

билей, состязающихся между собой за секунды и минуты пути

между отдаленными предместьями и торговым центром го-

рода. Спортивный Ботафогу, пляж, овеянный белоснежными

крыльями яхт. Выдвинутая вперед Урка, Прайа-Ловантину

под сенью знаменитой Сахарной Головы, закрытая Прайа-

Вер мелья, Красный пляж. Спокойные пляжи Ипанема и Леб-

лон, уголок подлинных любителей солнца и воды; другие

пляжи на берегу открытого моря; тихие, отдаленные полосы

От Аргентины до Мексики

мягкого песка и хорошей погоды на грани Атлантического

океана и предгорий Серра-ду-Мар.

И, наконец, Копакабана, холеная бразильская Флорида.

Широкая дуга прогретого песка, окаймленного с одной сто-

роны сапфиром моря, а с другой — пышущим зноем небо-

скребов, роскошных отелей и асфальтовой мостовой. Мура-

вейник смуглых людей в разноцветном лесу зонтов. Любов-

ная игра волн, каждый день новая. Солнце, море и отдых,

всеобщий отдых, однако не для всех сразу. Утренняя доля

радости принадлежит богатым. Дневная Копакабана до-

стается служанкам, шоферам, безработным да «непросвещен-

ным» иностранцам, а также тем, кто не желает подчиняться

диктату предрассудков.

Но на Копакабану приходит еще и третья смена. Поздно

вечером, после того, как лучи маяков в первый раз полоснут

потемневший горизонт, во тьме побережья появляются одино-

кие люди. Они идут сюда не за солнцем и водой и не ищут

здесь ничего, кроме клочка мягкого песка. С вечера до рас-

света этот любезный пляж предоставляет кров тем, у кого

крова вообще нет...

Неровно протекает жизнь Копакабаны. За двадцать четыре

часа ее волна поднимается к солнцу радости и отдыха и опус-

кается на самое дно горькой нищеты и одиночества. Вверх и

вниз, день за днем, как волны прибоя, как мозаичные волны

на тротуарах набережной...

,,ЗДОРОВЫЕ ЛЕГКИЕ ГОРОДА"

Ни в одном путеводителе для туристов-иностранцев среди

перечисляемых достопримечательностей Рио-де-Жанейро да-

же и не упоминается о фавелах, этих знаменитых «негритян-

ских» кварталах Рио. Ни одно из многочисленных туристских

бюро не включило в план осмотра города экскурсию на какое-

либо из многочисленных морру, крутых, заселенных людь-

ми гор, которые втиснуты в план красивейшего на свете

города.

Ведь богатых иностранцев не очень-то привлекает оборот-

ная сторона медали, если ее лицевая сторона сверкает так

ослепительно...

Достаточно немножко свернуть с протоптанной дороги, по

которой каждый день разъезжают такси и автобусы с тури-

стами, чтобы из всех закоулков Рио-де-Жанейро глянула

сложная проблема той нелегальной, скрытой кастовости, кото-

рая прячется от мира под маской расовой терпимости. Разом

возникают тысячи вопросов, на которые можно дать простой

и ясный ответ. Но за ним нужно подняться наверх к морру,

куда не ходят ни трамваи, ни вагоны фуникулера.

В изящном путеводителе по Рио-де-Жанейро вы найдете

на рельефных картах целый ряд этих морру, выкрашенных

коричневой краской скал и убранных зеленью парков.

— Чудесные места, здоровые легкие города, — скажет вос-

торженный поклонник Рио-де-Жанейро.

— Не ходите туда, — посоветует кариока, житель Копа-

кабаны,— это не стоит тех усилий, которые придется затра-

тить, и кроме того, там небезопасно!

— На Морру-Прету полиция не решается показываться

даже днем...

Морру-Прету, Черная Вершина — одна из самых обшир-

ных фавел Рио-де-Жанейро. Значит, отнюдь это не чудесное

место, отнюдь не здоровые легкие города...

Под Морру-Санту-Антониу (Вершиной Святого Антония)

мчится лавина автомобилей, так как пять минут тому назад

регулировщик уличного движения свистком открыл путь на

авениде Риу-Бранку и преградил дорогу на боковые улицы

всем опоздавшим, которые попытались после пяти часов

проехать к порту. И вот уже по авениде Риу-Бранку несется

один сплошной поток стальных муравьев с севера на юг,

а другой, отделенный пластами бетона и стали, с юга на

север.

Как же над этой сорвавшейся с места лавиной искать

вход в заколдованный замок, на дверях которого висит печать

загадочности и странного молчания людей и карт? Отшель-

ники, которым не мешает рев автомобильных гудков на улице,

задумчиво бредут по лестнице монастыря Святого Антония,

чтобы там, наверху, в полумраке его келий, обрести покой.

Пары влюбленных, опершись о балюстраду террасы, рассма-

тривают стены небоскребов, по которым с этажа на этаж

поднимаются вечерние тени.

Но на Санту-Антониу есть еще и другая лестница. По ней

не ходят ни монахи, ни влюбленные. Ее не окружают фонари.

Каждый день поднимаются по ней люди, привыкшие к тем-

ноте, люди, которых дома не ожидает накрытый стол и море

света. Над этой лестницей лишь шелестят растрепанные ли-

стья бананов, а на ступеньках гниют кучи мусора и отбросов.

То и дело приходится отшвыривать ногой комья обвалившей-

ся земли и перешагивать зловонные лужи. И все это в трех-

стах шагах от стремительной лавины автомобилей, несущихся

вверх, к порту...

ЛЮДИ ИЗ МОРРУ-САНТУ-АНТОНИУ

Бедняки не любят, когда интересуются их бедностью.

Поэтому на Морру-Санту-Антониу встречаешь недруже-

любные взгляды. Черные руки засунуты в карманы, но ты

знаешь, что они сжаты в кулаки. Ты для них чужеземец, не-

зависимо от того, пришел ли ты с Копакабаны или с другого

края света. Ты нежеланный чужеземец, потому что ты идешь

смотреть, потому что на шее у тебя фотоаппарат, потому что

ты, быть может, янки с севера, потому что ты гость, которого

никто не звал.

Все это ты чувствуешь еще на лестнице, далеко от того

места, где можно увидеть подлинную фавелу. Но наверху

оказывается полисмен с дубинкой. Временами он прохажи-

вается по небольшой пустынной площадке, с одного конца до

другого —и стережет. Кого? Политических заключенных или

иностранцев, которые бы попытались сорвать покров с таин-

ственного морру? И тех, и других.

— Нет, господа, на Праса-да-Република вы пройдете бы-

стрее низом, через Тирадентес. Верхом туда нет никакой

дороги. Да, по этой же лестнице вниз, потом налево...

Таким образом, морру хоть и было ближе, чем когда бы

то ни было, осталось на следующие дни за семью печатями.

Сегодня жарко и душно. Так еще при нас не было. Полу-

денное солнце раскаляет улицы, загоняя в тень все живое.

Полисмена с дубинкой сегодня нет. Люди из Морру-Санту-

Антониу бредут наверх, к своему жилью. Они немного общи-

тельнее и менее угрюмы, чем при первой встрече.

— Заходите ко мне, посмотрите, как я живу! Отчего

же? — улыбается здоровенный парень, закуривает и сплевы-

вает. — Холодильника у меня нет...

За ветвями деревьев, окружающих заброшенный корт, по-

казались первые жилища. Конура, слепленная из глины и

покрытая листами ржавого железа. Ниже, под нею, вторая,

сколоченная из жести, из разрезанных и выпрямленных бочек

из-под асфальта. Лабиринт лачуг среди путаницы тропинок,

тротуарчиков, лестниц и закоулков, заросших кустарником.

Жилища из ящиков из-под мыла, из отходов строительного

леса, из жестяных вывесок, постройки из ничего, вызванные

к жизни умелыми руками бедняков, придавших им вид жилья

и обложивших их камнями, чтобы ветер не снес это их жилье.

Сотни хибарок, прилепившихся к крутому склону, сидят

почти одна на одной; между ними развевается знамя бед-

ноты — белье на веревках. Юдоль печали в центре Города

Чудес на Январской Реке.

100

Весь склон фавелы живет, как муравейник. Люди ходят

сквозь щели между хибарками, — нет, это не ходьба, это

альпинистские трюки. Трудно сказать, как люди на Санту-

Антониу выбираются из своих жилищ во время дождей, когда

паутина тропок и глиняных ступенек в их квартале превра-

щается в крутые скользкие катки грязи. Дождевой воде не-

куда стекать, кроме как на тропинки. Нигде и в помине нет

ни канализации, ни водопровода, ни даже электрического

освещения. Ручейки нечистот и грязи текут среди хибарок по

склону и сливаются внизу, на главной дорожке, в одну зло-

вонную канаву. С самого низа, с ближайшей улицы, дети

таскают на голове ведра с водой, чтобы у их матерей дома

было из чего готовить и чем стирать. Никогда им и в голову

не приходило, что своих мужей и детей они бы могли одеть

в тот белоснежный батист и поплин, который изо дня в день

развешивают они на веревках перед домом. Всему Рио-де-

Жанейро известно, что никто в городе не стирает белье так

чисто и так дешево, как женщины с фавел. Без стиральных

машин, без водопровода и канализации. Прачкам и их детям

приходится каждое ведро воды втаскивать на стометровую

высоту склона по головокружительным тропинкам.

А где же они работают? Как раз под нами чернокожая

старуха выжимает белье возле своей хибарки. В самой

хибарке места нет. Двухметровый дворик она вынуждена

еще делить с маленьким внучонком, который ползает у ее ног.

Старуха стирает в облупленном тазу. Ей некуда поставить

его так, чтобы с утра до вечера не гнуть свою больную спину.

Одним загнутым краем таз опирается на кол, другой подстав-

кой служит ему костлявый бок старухи.

Немного дальше, у перекрестка тропок, возится в пыли

клубок детей, белых и черных, прямо на мусорной куче,

на единственном свободном месте, оставшемся для дет-

ских игр.

Взрослые останавливаются, улыбаются, отвечают на при-

ветствия, заговаривают с нами. Метельщики и посыльные,

портовые грузчики и чернорабочие со строек, чистильщики

обуви, газетчики и безработные. С первой минуты они сумели

почувствовать, что мы пришли знакомиться с их бедностью

не ради сенсации. Они стали шутить, приняли нас, провели

по своему «городу». В каждом их слове, в каждом жесте мы

чувствовали, что они сами решают, кого принять, а кого про-

гнать. Мы были гостями в их бедном доме, где бедность не

порок, где люди не терпят только одного: сострадания.

«Негритянский квартал», — говорили богоподобные с Ко-

•пакабаны. Правда, на Морру-Санту-Антониу живет много

101