Фрезер Дж.Дж. Золотая ветвь

Подождите немного. Документ загружается.

служил также символом Астарты в Библосе, местной богини в Перге, в

Тамфилисе, прозванной греками Артемидой, и бога солнца Гелиогабала в

Эмезе, в Сирии. Камни конической формы, служившие, очевидно, идолами,

были найдены в Голые, на Кипре и в Финикийских храмах на острове Мальта;

конусообразные фигуры из песчаника были обнаружены в усыпальнице

Владычицы бирюзы среди бесплодных холмов и мрачных пропастей Синая.

На Кипре первоначально обычай, очевидно, требовал, чтобы перед

замужеством все женщины отдавались чужестранцам в святилище богини

(носила она имя Афродиты, Астарты или какое-нибудь еще). Подобные обычаи

господствовали во многих частях Западной Азии. Каковы бы ни были причины

существования этого обычая, придерживавшиеся его народы не рассматривали

этот обычай как уступку похоти, а видели в нем неотъемлемый религиозный

долг, исполняемый во имя Великой Матери, которую жители разных мест

называли по-разному, но в образ которой все они вкладывали, по сути дела,

один и тот же смысл. Таким образом, в Вавилоне каждая женщина, будь она

богата или бедна, один раз в жизни обязана была отдаться чужестранцу в

храме богини Милитты, тождественной Иштар, или Астарте, и посвятить

заработанные этой религиозной проституцией деньги богине. Священная

территория, прилегающая к храму, была переполнена женщинами,

ожидающими своей очереди. Некоторым из них приходилось ждать годами. В

Гелиополе, или Баальбеке (Сирия), славящемся великолепием своих

полуразрушенных храмов, обычай предписывал каждой девушке отдаться

иностранцу в храме Астарты; таким же образом показывали свою преданность

этой богине и замужние женщины. Император Константин запретил этот

обычай, разрушил храм и построил на его месте церковь. В финикийских

храмах женщины занимались проституцией за плату, пребывая в уверенности,

что добиваются таким образом благосклонности богини. «По закону Аморреев

девушка на выданье должна была семь дней вступать во внебрачные половые

связи у ворот храма». В Библосе люди во время ежегодного траура по Адонису

брили себе головы. Женщины, которые отказывались пожертвовать своими

волосами, должны были в определенный день праздника отдаваться

чужестранцам, а деньги, которые они таким образом зарабатывали,

посвящались богине. Греческая надпись, найденная в Тралле, в Лидии,

доказывает, что практика религиозной проституции сохранилась до II века

нашей эры. Надпись гласит, что некая женщина по имени Аврелия Эмилия не

только сама по велению бога служила ему в качестве проститутки, но то же

самое делала ее мать и другие предки женского пола. Публичность этой

выгравированной на мраморной колонне надписи, подтверждающей

исполняемую по обету жертву, показывает, что в подобном образе жизни и в

родстве с подобными женщинами местные жители не видели ничего

зазорного. В Армении представители знатных семейств посвящали своих

дочерей богине Анаит. Девушки служили при ее храме в Асилезене, где в

течение длительного времени они отдавались мужчинам до тех пор, пока не

выходили замуж. Женитьба на одной из таких девиц по окончании периода ее

службы не считалась чем-то зазорным. В Комане, в Понте, множество

священных проституток служило богине Ма. Толпы мужчин и женщин

стекались в ее святилище из соседних городов, чтобы участвовать в

празднествах, устраивавшихся раз в два года, или выполнить данные богине

обеты.

Сводя воедино все свидетельства на этот счет – некоторые из них я

предоставлю вниманию читателя в дальнейшем,мы можем заключить, что

Великая Богиня-Мать, воплощающая в себе производящие силы природы, под

различными именами почиталась многими народами Западной Азии, причем

связанные с ней миф и ритуал оставались, по существу, одинаковыми.

Верующие повсеместно давали в спутники таким богиням возлюбленного,

вернее, сразу нескольких божественных, но смертных возлюбленных, с

которыми богиня сходилась из года в год; их общение считалось необходимым

для размножения как животных, так и растений. И наконец, небесное

соединение божественной пары в еще более широких масштабах

воспроизводилось на земле в виде настоящей, хотя и временной, половой

связи мужчин и женщин в святилище богини с целью обеспечения плодородия

земли, плодовитости людей и животных.

Считается, что обычай религиозной проституции был учрежден в Пафосе царем

Киниром и на практике осуществлен царскими дочерьми, сестрами Адониса,

навлекшими на себя гнев богини Афродиты. Они отдавались чужеземцам и

кончили свои дни в Египте. Гнев Афродиты в этом варианте предания был,

скорее всего, вымышлен позднейшим автором, моральное чувство которого

было возмущено подобным поведением. Ему казалось, что ежегодное

жертвоприношение, предписанное богиней верующим, было их наказанием.

Это предание, во всяком случае, свидетельствует, что пафосские царевны

должны были подчиняться этому предписанию наравне с женщинами простого

происхождения.

Некоторые из преданий о предке священных царей Пафоса отце Адониса,

Кинире, заслуживают нашего внимания. Прежде всего это относится к мифу о

рождении Адониса от кровосмесительной связи Кинира со своей дочерью

Миррой на празднике в честь богини хлеба. Во время этого праздника

женщины одевались во все белое и в качестве первин урожая приносили в

жертву венки из колосьев. В течение девяти дней они должны были соблюдать

строгое целомудрие. Мы располагаем сведениями о кровосмесительных связях

с дочерьми многих древних царей. Не похоже, чтобы подобные сообщения не

имели под собой никаких оснований. Нам кажется, что они вытекают из образа

действий, которого по некоторым соображениям придерживались при особых

обстоятельствах. В то время в странах, где царский титул передавался

исключительно по женской линии и царями становились лишь по праву

женитьбы на наследнице престола, которая и являлась реальной

правительницей, видимо, часто случалось так, что царевич женился на

собственной сестре для того, чтобы вместе с ее рукой получить и корону,

которая в противном случае должна была перейти к другому мужчине,

возможно к иностранцу. Не это ли правило наследования вызвало к жизни

брак царя с дочерью Таково, видимо, естественное следствие из правила

наследования, при котором после смерти своей жены царь обязан был

освободить трон, так как занимал он его только благодаря своей женитьбе на

ней. С распадом брака истекало и его право на трон, которое незамедлительно

переходило к мужу его дочери. Следовательно, если царь стремился править

после смерти своей жены, то единственный законный путь к достижению этой

цели состоял для него во вступлении в брак со своей дочерью. Таким образом,

благодаря ей он сохранял за собой титул, который был приобретен им

благодаря ее матери.

Известно, что Кинир славился исключительной красотой и за ним будто бы

ухаживала сама Афродита. Кинир, как отмечали специалисты, вероятно, был

как бы двойником Адониса, которому эта увлекающаяся богиня также отдала

свое сердце. Кроме того, эти предания о любви Афродиты к двум членам

пафосского царского дома с трудом можно отделить от легенды о финикийце

Пигмалионе, царе Кипра, о котором рассказывают, что он влюбился в

изображение Афродиты и клал его на свое ложе. Если вспомнить, что

Пигмалион приходился Киниру тестем, что сыном Кинира был Адонис и что все

трое по очереди состояли в любовной связи с Афродитой, то нельзя не прийти к

выводу, что первые финикийские цари Пафоса или их сыновья притязали быть

не просто жрецами богини, но и ее возлюбленными. Во всяком случае, Адонис,

по преданию, правил на Кипре, и кажется достоверным, что титул Адониса

закрепился на этом острове за сыновьями всех финикийских царей. Правда,

слово «адонис» в строгом смысле значило всего лишь «господин»; хотя

предания, которые связывают этих членов кипрского царского дома с богиней

любви, дают основание предположить, что на божественность Адониса они

притязали в той же мере, как и на его титул. То же самое можно сказать и о

Пигмалионе. Предание о Пигмалионе, в котором упоминается об обряде

священного брака, которым царь сочетался с изображением Афродиты,

вернее, Астарты, относится, очевидно, не к одному человеку: это имя было

нарицательным именем царей семитического происхождения в целом и

кипрских царей в частности. Во всяком случае, Пигмалионом, как известно,

звали знаменитого тирского царя, от которого убежала его сестра Дидона. Царя

Идалия на Кипре, который правил во времена Александра Великого,

также

звали Пигмалионом, вернее, Пумиафоном (Pumiython). Это финикийское имя

греки переделали на Пигмалион. Кроме того, следует отметить, что имена

Пигмалион и Астарта встречаются в надписи пунического периода на золотой

медали, которая была обнаружена в одном карфагенском захоронении

(надпись очень древняя).

Предание гласит, как уже отмечалось, что обычай религиозной проституции

был учрежден в Пафосе царем Киниром. Ритуальную роль божественных

женихов Астарты играли цари Пафоса. Каждый из них должен был в роли

Адониса вступать в половые сношения с храмовыми проститутками, игравшими

роль богини Астарты. Дети, родившиеся от такого союза, рассматривались как

сыновья и дочери божества и должны были со временем, в свою очередь, стать

родителями богов и богинь. Таким образом, пафосское святилище Великой

богини и, возможно, все другие, где практиковалась проституция в

религиозных целях, должно быть, насчитывало много таких человекобогов –

отпрысков священного царя от его жен, наложниц и храмовых проституток.

Любой из этих отпрысков мог занять трон своего отца, быть принесенным в

жертву вместо него в случае войны или при других печальных обстоятельствах,

требующих принесения в жертву человека царской крови. Подобный налог,

время от времени взимаемый на благо страны с многочисленного царского

потомства, не мог ни пресечь этот священный род, ни разбить сердце отца,

Александр Македонский (Великий) (356-323 до н.э.) – царь Македонии с 336 г.

который делил свои родительские чувства на такое количество детей. Во

всяком случае, если – и этому есть основание верить – семитские цари

одновременно по традиции рассматривались и как божества, становится легко

объяснимым обилие имен собственных семитического происхождения,

которые подразумевали, что их носители были сыновьями или дочерьми,

братьями или сестрами, отцами или матерями бога. В таком случае нам нет

нужды прибегать к ухищрениям, с помощью которых некоторые ученые

стремились обойти недвусмысленное значение таких слов. Эта интерпретация

подкрепляется сходным египетским обычаем; в Египте, где царям поклонялись

как божествам, царица именовалась «женой бога» или «матерью бога», и титул

«отца бога» носил не только отец царя, но и его тесть. Точно так же у семитов

любому человеку, который посылал свою дочь для пополнения царского

гарема, возможно, разрешалось именовать себя «отцом бога».

Судя по имени, семитский царь Кинир, подобно царю Давиду, был арфистом,

так как имя Кинир связано с греческим словом cinyra, то есть «лира», которое, в

свою очередь, происходит от семитского слова kinnor – «лира». Именно так

назывался инструмент, на котором Давид играл перед Саулом. Мы, наверно, не

ошибемся, предположив, что игра на лире или на арфе на Пафосе, как и в

Иерусалиме, была не просто досужим развлечением, но составляла часть

религиозной службы, так как глубокое воздействие на душу музыки, как и

состояние опьянения, вероятно, приписывалось прямому влиянию божества.

Мы не сомневаемся, что музыка, самое проникновенное и волнующее из всех

искусств, сыграла значительную роль в деле формирования и выражения

религиозных эмоций, более или менее глубоко видоизменяя тем самым

структуру веры, по отношению к которой она на первый взгляд кажется всего

лишь служанкой. Подобно пророку и мыслителю внес свой вклад в

формирование религиозного мировоззрения и музыкант. Каждая вера

выражается при помощи соответствующей музыки, и различие между

системами верований поддается едва ли не исчерпывающему выражению в

нотной записи. Например, расстояние, которое отделяет дикие оргии Кибелы

от торжественного ритуала католической церкви, количественно выражается в

пропасти, которая отделяет нестройный гул кимвалов и бубнов от

величественной гармонии Палестрины и Генделя. Сквозь различную музыку

проглядывают здесь различия духовного порядка.

Глава XXXII

РИТУАЛ АДОНИСА

На праздниках в честь Адониса, которые ежегодно справлялись в Западной

Азии и Греции, оплакивалась смерть бога. Женщины, одетые в похоронные

одежды, горько рыдая, несли его изображения и бросали их в море или в

водоемы. На следующий день в некоторых местах праздновали воскресение

Адониса. В различных районах эти церемонии несколько отличались в деталях,

они, видимо, разнились также в зависимости от времени их проведения. В

Александрии изображение Афродиты и Адониса помещали для всеобщего

обозрения на двух ложах; рядом с ними раскладывали разнообразные спелые

плоды, пироги, ставили горшки с растениями и зеленые беседки, перевитые

анисом. В течение дня участники справляли свадьбу Адониса и Афродиты, а

наутро женщины одевались плакальщицами и с распущенными волосами и

обнаженной грудью несли изображение мертвого Адониса на берег моря и

вверяли его волнам. Однако и в скорби своей они не теряли надежды и пели,

что умерший должен возвратиться. Дата проведения этой александрийской

церемонии точно не установлена, но из упоминания о спелых плодах следует,

что происходила она поздним летом. В великом финикийском святилище

Астарты в Библосе смерть Адониса ежегодно оплакивалась под пронзительные

рыдающие звуки флейты. Люди стенали, били себя в грудь, однако верили, что

на следующий день божественный Адонис возвратится к жизни и в присутствии

верующих вознесется на небеса. Оставленные на земле безутешные верующие

брили головы точно так же, как это делали египтяне после смерти священного

быка Аписа.

Этот финикийский праздник, по-видимому, справлялся весной, так как дата его

проведения определялась изменением цвета реки Адонис, а по свидетельству

современных путешественников, это происходит как раз весной. В это время

года красная земля, на огромных расстояниях смытая с гор дождем, придает

речной и даже морской воде кроваво-красный оттенок. Считалось, что это

малиновое пятно и есть кровь Адониса, которого ежегодно смертельно ранит

вепрь на горе Ливан. Кроме того, считается, что алые анемоны расцвели на

крови Адониса или окрасились ею, а так как в Сирии анемон цветет

приблизительно на Пасху, это наводит на мысль, что праздник Адониса – по

крайней мере один из его праздников – справлялся весной. Название цветка,

возможно, происходит от слова naaman («милый»), которое, по-видимому,

являлось эпитетом Адониса. Арабы до сих пор называют анемон «ранами

naaman». Считалось, что красная роза также обязана своим цветом печальному

обстоятельству: спеша к своему раненому возлюбленному, Афродита

наступила на куст белых роз, жестокие шипы вонзились в ее нежное тело, и ее

священная кровь казеки окрасила белые розы в красный цвет. Может быть,

несколько рискованно придавать такой вес аргументам, извлеченным из

календаря цветов, в особенности такому хрупкому аргументу, как цветение

розы. Однако в той мере, в какой предание, которое связывает дамасскую розу

со смертью Адониса, вообще имеет какой-то смысл, можно утверждать, что

празднование страстей этого бога происходило скорее летом, чем весной. На

Аттике этот праздник явно приходился на разгар лета. Ибо флот, который

Афины снарядили против Сиракуз и поражение которого надолго ослабило их

могущество, отплыл в середине лета, и по зловещему стечению обстоятельств в

то же самое время справлялись мрачные ритуалы Адониса. Когда войска шли к

гавани, чтобы погрузиться на корабли, улицы, по которым они проходили,

были уставлены гробами и изображениями трупов, и в воздухе звучали

душераздирающие стенания женщин об умершем Адонисе. Это обстоятельство

внушило опасения относительно успеха самой блестящей морской экспедиции,

когда-либо снаряженной афинянами. Много веков спустя, во время первого

вторжения императора Юлиана

в Антиохию, он также застал веселую и

роскошную столицу Востока погруженной в наигранное горе по поводу смерти

Адониса. Если бы этот император обладал хоть какой-то способностью

предчувствовать, стенания, которые звучали в его ушах, должны были

показаться ему похоронным звоном.

Эти обряды имеют с индийскими и европейскими обрядами очевидное

сходство. Александрийская церемония – если не считать некоторых сомнений

относительно времени ее празднования – почти тождественна индийской. На

бракосочетаниях обоих божеств (на их связь с растительностью указывает то,

что их обвивают живыми растениями) они представлены изображениями,

которые затем оплакивают и погружают в воду. Сходство этих обычаев друг с

другом, а также с европейскими обрядами весенне-летнего цикла наводит на

мысль о том, что в основе их лежат одни и те же причины. Поэтому, если

принять наше объяснение европейских обрядов, церемония смерти и

воскресения Адониса также предстанет в виде театрального действа,

Юлиан (331-363) – римский император с 361 г.

изображающего упадок и возрождение растительной жизни. Этот вывод,

основанный на сходстве упомянутых обрядов, подтверждается и другими

деталями предания об Адонисе и связанного с его культом ритуала. Близость

этого бога к растительности сразу видна из предания о рождении Адониса.

Родился он, если верить преданию, от миррового дерева: после

десятимесячной беременности кора дерева лопнула – и на свет появился

прекрасный младенец. Согласно другом версии мифа. кору своими клыками

вспорол дикий кабан. Позднейшей рационализацией этого предания о

рождении Адониса является версия, согласно которой матерью Адониса якобы

была женщина по имени Мирра; она превратилась в мирровое дерево вскоре

после того, как забеременела. Своим возникновением этот миф, возможно,

обязан тому, что мирра использовалась на празднике Адониса в качестве

благовония. Благовония, как мы знаем, сжигались и во время соответствующих

вавилонских обрядов. В честь Царицы Неба, которая была не кем иным, как

Астартой, курили благовония идолопоклонники-евреи. Миф о том, что

половину (по другой версии, треть) года Адонис проводил в подземном

царстве, находит наиболее простое и естественное объяснение в

предположении, что он символизировал растительность (прежде всего

злаковые), которая половину года проводит под землей, а другую половину –

на ее поверхности. В годичном природном цикле ничто так явно не наводит на

мысль о смерти и возрождении, как увядание растительности осенью и ее

появление на свет весной. Некоторые исследователи принимали Адониса за

солнце. Однако в годичном обращении этого светила в зоне умеренного и

тропического климата нет ничего, что напоминало бы миф об умирании и

воскресении Адониса. Можно сказать, что в зимний период энергия солнца

здесь ослабевает, но оно продолжает ежедневно появляться на горизонте.

Лишь за Полярным кругом в зависимости от географической широты это

светило исчезает на период от двадцати четырех часов до шести месяцев. Но

ведь никто, за исключением злополучного астронома Бальи, не считал, что

родиной культа Адониса являются полярные страны. Идея умирания и

возрождения растительности легко овладевает умом человека на любой

стадии дикости и цивилизации. Огромный размах и неизменная повторяемость

упадка и возрождения растительного мира и тесная зависимость от него

человека (по крайней мере в зонах с умеренным климатом) более всего

поражают воображение. Неудивительно, что столь важное, впечатляющее и

всеобщее явление, породив в головах людей сходные идеи, вызвало к жизни в

разных регионах и сходные обряды. В силу этого мы можем принять

вышеизложенное объяснение культа Адониса, которое хорошо согласуется с

протеканием природных процессов и имеет аналогии в других регионах. В

пользу этого объяснения говорят, кроме того, свидетельства самих древних,

которые многократно истолковывали умирающего и воскресающего бога как

жатву и всход посевов.

Тесная связь Таммуза или Адониса со злаковыми недвусмысленно дает себя

знать в описании его празднества, составленном арабским автором Х века.

Описывая обряды и жертвоприношения, приносимые в различные времена

года язычниками Хасрана (Сирия), он сообщает следующее: «Праздник

Таммуза в середине месяца эль-Бугат (июль), то есть праздник плачущих

женщин. Это праздник Та-Уза, справляемый в честь бога Та-Уза. Женщины

оплакивают его, потому что хозяин жестоко убил его. Он перемолол его кости

на мельнице, а затем рассеял их по ветру. Во время этого праздника женщины

не едят ничего перемолотого. Они ограничивают свой рацион размоченными

пшеничными зернами, зеленым горошком, финиками, изюмом и т.д.». Та-Уз,

или Таммуз, в этом описании напоминает Джона Ячменное Зерно Роберта

Бернса:

Не пожалев его костей, Швырнули их в костер, А мясо мельник меж камней

Безжалостно растер.

Особая связь Адониса со злаковыми растениями характеризует культурный

уровень, на котором приверженцы его культа находились в то исторически

отдаленное время. Эти народы в течение многих веков вели оседлый образ

жизни, питаясь в основном продуктами земледелия. Все, что имело жизненно

важное значение для их грубых предков, – ягоды и коренья пустыни, трава

пастбищ – на данном этапе очень мало занимало мысли людей, которые все

более сосредоточивались на основном продукте питания – хлебе.

Соответственно на передний план в их религии все более выдвигалось

умилостивление бога плодородия вообще и духа хлеба в частности. Эти

обряды преследовали сугубо практическую цель. Радостно приветствовать

возрождение растительности и оплакивать ее увядание земледельческие

народы побудило отнюдь не туманное поэтическое чувство. Основной

причиной возникновения культа Адониса было чувство голода и страх перед

ним.

Перевод С. Маршака.

Отец Лагранж

высказал предположение, что плач по Адонису был, по

существу, жатвенным обрядом, имеющим своей целью умилостивить бога

хлеба, который в это время года находил смерть под ударами серпов в поле

или под копытами волов на току. В то время как мужчины убивали бога,

женщины, сидя дома, проливали крокодиловы слезы, чтобы смирить его

вполне объяснимый гнев. Эта теория хорошо согласуется с тем фактом, что

временем проведения этих праздников является весна или лето, так как

именно на эти сезоны приходится жатва ячменя и пшеницы в странах, где был

распространен культ Адониса. В подтверждение этой гипотезы можно привести

обычай египетских жнецов, которые, срезав первые колосья, со стенанием

возносили молитву Исиде. Вспомним, то многие охотничьи племена также

проявляют глубокое почтение к животным, которых убивают и употребляют в

пищу.

Смерть Адониса в нашем понимании символизирует не естественное увядание

растительности в летний зной и в зимнюю стужу, а насильственную смерть

злаков от руки человека, который сжинает их в поле, топчет на току и растирает

в муку на мельнице. Можно допустить, что именно так в более поздние

времена представляли себе Адониса земледельческие народы Леванта.

Однако сомнительно, чтобы с самого начала он был исключительно хлебным

божеством. В более раннюю эпоху скотоводы могли считать его богом нежной

травы, которая пробивается после дождя и дает их тощему и голодному скоту

обильный корм. А еще раньше Адонис, вероятно, служил воплощением духа

орехов и ягод, которые первобытный охотник вместе со своей женой собирал в

осенних лесах. Подобно тому как земледелец умилостивляет дух злаков,

скотовод обращается с молитвой к духу трав и листьев, служащих кормом для

скота, а охотник задабривает дух кореньев и плодов. Во всех этих случаях для

умилостивления оскорбленного, разгневанного духа в ход, естественно, идут

замысловатые извинения и оправдания, сопровождаемые громкими

причитаниями по поводу его кончины, если в силу прискорбной случайности

(или необходимости) духа умертвили да еще и ограбили. Но не следует

упускать из виду, что первобытный охотник и скотовод в ту раннюю эпоху еще

не имели абстрактной идеи растительности и Адонис был для них не

персонификацией растительной жизни в целом, а хозяином конкретного

дерева и растения. Другими словами, Адонисов было столько же, сколько

Лагранж Жозеф Луи (1736-1813) – французский математик и механик.