Фрезер Дж.Дж. Золотая ветвь

Подождите немного. Документ загружается.

оказывать живительное, ускоряющее воздействие на растительный и даже на

животный мир. Тот факт, что чучелу Смерти приписывалось обладание

животворящей силой, без сомнения, лег в основу обычая разбрасывания по

полям клочков соломенного чучела Смерти с целью увеличить их урожайность,

а также обычая класть эти клочки в ясли для повышения плодовитости скота.

Так, в австрийской части Силезии, в деревне Шпахендорф, чучело Смерти,

сделанное из соломы, хвороста и тряпок, с исступленными песнями выносят на

открытое место за деревней и там сжигают. Пока оно горит, идет ожесточенная

борьба за его куски, которые крестьяне выхватывают из пламени голыми

руками. Тот, кому удалось стать обладателем куска чучела, привязывает его к

ветке самого высокого дерева в саду или закапывает на своем поле в надежде,

что это будет способствовать повышению урожая. В Троппау, в Австрийской

Силезии, девочки надевают на соломенное чучело, которое делается юношами

на четвертое воскресенье поста, женские одежды и увешивают лентами,

ожерельями и венками. Привязав к длинному шесту, чучело выносят за

деревню в сопровождении группы юношей и девушек, которые резвятся,

причитают и поют песни. Прибыв на место – обычно на поле за деревней, – они

срывают с чучела одежды и украшения, после чего толпа набрасывается на

него и разрывает в клочки, за каждый из которых разгорается настоящая драка.

Всякий старается заполучить клочок соломы, из которого сделано чучело, в

надежде, что, если подложить этот клочок в ясли к скоту, это заставит его

давать потомство. Солому клали также в курятник, думая, что после этого кур

перестанут уносить и они будут лучше нестись. Вера в оплодотворяющую силу

чучела Смерти проявляется и в тех случаях, когда после своего возвращения те,

кто нес смерть, бьют скот палками, чтобы сделать его тучным и плодовитым.

Возможно, что прежде эти палки употреблялись для избиения Смерти, получая,

таким образом, заряд оплодотворяющей силы, которая приписывалась ее

изображению. Мы видели также, что в Лейпциге соломенное изображение

Смерти показывали женщинам, только что вступившим в брак, чтобы сделать

их плодовитыми.

Видимо, невозможно отделить Майские деревья от деревьев или веток,

которые приносились в деревню после уничтожения Смерти. Вносящие такие

деревья или ветки люди делают вид, что несут Лето, поэтому они, скорее всего,

олицетворяют это время года. Действительно, жители Силезии обычно и

именуют их Летом или Маем. Кукла же, которую , иногда привязывают к такому

Летнему дереву, является двойником Лета, точно так же, как символом Мая

иногда одновременно является Майское дерево и Майская Госпожа. Кроме

того, Летние деревья, как и Майские деревья, украшаются лентами и т.д. Точно

так же высокие Майские деревья юноши и девушки вкапывают в землю и

влезают на них, а низкие Майские деревья молодежь носит от двери к двери,

распевая песни и собирая деньги. Сходство этих двух обычаев подтверждается

еще и тем, что носители Летних деревьев иногда объявляют, что они вносят

Лето и Май. Так что в основном обычаи внесения Мая и внесения Лета

тождественны; и дерево Лета является не более как еще одной

разновидностью Майского дерева. Единственное отличие, если не считать

названий, заключается во времени совершения этих обрядов: если Майское

дерево обычно приносится 1 мая или на Троицу, то Летнее дерево – в

четвертое воскресенье поста. Поэтому если Майское дерево воплощает дух

дерева или дух растительности, то и Летнее дерево должно быть воплощением

того же духа. Однако мы видели, что Летнее дерево в некоторых случаях

представляет собой возрожденное к жизни чучело Смерти. Отсюда следует, что

в обоих этих случаях изображение, называемое Смертью, должно воплощать в

себе дух дерева или дух растительности. Этот вывод подтверждается,

во-первых, оживляющим и оплодотворяющим воздействием, которое клочки

чучела Смерти якобы оказывают как на растительный, так и на животный мир

(как мы доказали в начале этой книги, способность оказывать такого рода

воздействие считается атрибутом духа дерева). В пользу этого вывода говорит,

во-вторых, и то обстоятельство, что иногда изображение Смерти одевают

листьями или делают из прутьев, веток, конопли или из обмолоченного снопа

хлеба. Кроме того, в ряде случаев его вешают на маленькое деревце и несут

собирающие деньги девочки; точно так же поступают с Майским деревом, с

Майской Госпожой или с Летним деревом и привязанной к нему куклой.

Короче, необходимо по крайней мере в некоторых случаях рассматривать

изгнание Смерти и принесение Лета просто как одну из форм умерщвления и

возрождения Дикаря, которое мы описали выше. Похороны и возрождение

Масленицы являются, возможно, еще одним способом выражения той же

идеи.

В том, что изображение Масленицы погребают под кучен навоза нет ничего

удивительного, если этому чучелу, так же как и изображению Смерти,

приписывается обладание способностью оплодотворять. В самом деле,

эстонцы, которые во вторник на масленичной неделе выносят соломенное

чучело из деревни. прямо называют его не Масленицей, а духом леса

Метсиком: на родство этого изображения с духом леса они явно указывают

тем, что привязывают его к вершине дерева в лесу, где оно остается в течение

года. Пастухи чуть ли не каждый день обращаются к нему с молитвами и

просьбами – ведь Метсик, как полагается настоящему духу леса, является

покровителем скота. Иногда Метсик изготовляется из хлебных снопов.

Таким образом, мы можем предположить, что такие названия, как Масленица,

Смерть, Лето, вошли в обиход сравнительно поздно и не выражают адекватно

природу и существа, которые олицетворялись или воплощались в

рассмотренных нами обычаях. Уже сам отвлеченный характер этих названии

говорит об их недавнем происхождении: олицетворение времени года в таких

названиях, как Масленица и Смерть, или абстрактное понятие смерти никак

нельзя назвать примитивными, Однако сами по себе эти обряды несут

отпечаток седой древности. Поэтому мы можем предположить, что идеи,

которые эти обряды воплощали, изначально отличались большей простотой и

конкретностью. Понятие дерева, возможно дерева определенного сорта (у

некоторых первобытных народов отсутствует абстрактное понятие дерева) или

даже того или иного отдельного дерева, является достаточно конкретным,

чтобы составить основу, на которой началось постепенное формирование

более древней идеи духа растительности. Но эту общую идею растительности,

должно быть, легко было перепутать с понятием времени года, в которое она

себя проявляет, следовательно, простой и естественной была замена понятий

духа дерева или духа растительности понятием Весны, Лета или Мая. Опять же

конкретное понятие умирающего дерева или умирающей растительности в

процессе обобщения должно было сходным образом незаметно привести к

абстрактной идее смерти. Так что обычай выноса весной умирающей или

умершей растительности как подготовительное мероприятие к ее

возрождению со временем должен был перерасти в попытку изгнания Смерти

вообще из той или иной деревни или местности. Мнение о том, что в этих

весенних церемониях фигура Смерти на самом деле символизирует

умирающую или умершую зимнюю растительность, получило горячую

поддержку В. Маннхардта. Он подтверждает это аналогией между словом

«смерть» и названием духа спелого хлеба. Дух спелого хлеба обычно мыслится

не мертвым, но старым, почему его и зовут Стариком или Старухой. Но в

некоторых местах последний срезаемый сноп, считающийся вместилищем духа

хлеба, именуется «мертвецом». Детям не позволяют ходить в хлебные поля,

потому что там якобы обитает Смерть. А в игре, в которую саксонские

ребятишки из Трансильвании играют во время сбора кукурузы, Смерть

олицетворяет мальчик, с головы до ног обернутый кукурузными листьями.

Борьба между Летом и Зимой. В народных крестьянских обычаях контраст

между зимней спячкой сил растительности и их бурным возрождением весной

принимает иногда форму драматического состязания между актерами,

которые играют роли Зимы и Лета. Так, в шведских городах 1 мая две группы

молодых людей верхом на лошадях съезжались будто бы для того, чтобы

биться насмерть. Одну из них возглавлял закутанный в меха парень,

олицетворявший Зиму. Для того чтобы продлить холодную погоду, он бросал

снежки и лед. Другой группой командовал человек, символизирующий Лето,

весь в свежих листьях и цветах. Между ними инсценировалась схватка, победа

в которой неизменно оставалась за партией Лета. Эта церемония обычно

кончалась пиршеством. Кроме того, в районе среднего Рейна олицетворяющий

Лето человек, с ног до головы покрытый плющом, борется с олицетворением

Зимы, покрытым мхом или соломой, и в конце концов одерживает над ним

победу. Побежденного бросают на землю, где с него срывают его соломенное

одеяние, которое разрывается на куски и разбрасывается, в то время как юные

товарищи противников, чтобы отметить поражение Зимы Летом, поют песню.

После этого они переносят из дома в дом летние гирлянды или ветки и

собирают дары: яйца и бекон. Иногда человека, который разыгрывал роль

Лета, одевали листьями и цветами, а на голове у него красовался венок. В

Палатинате инсценировка борьбы Зимы и Лета имеет место в четвертое

воскресенье поста. В этот же день аналогичное представление устраивалось

обычно по всей Баварии. В некоторых местах этот обычай сохранился вплоть до

середины XIX века и даже позже. В то время как Лето появлялось на сцене во

всем зеленом, с развевающимися лентами, неся с собой цветущую ветку или

маленькое деревце с яблоками и грушами, Зима выступала в шапке и меховом

кожухе и несла деревянную лопату для уборки снега или цеп. В сопровождении

одетой в соответствующие наряды свиты они проходили по всем деревенским

улицам и останавливались перед домами, распевая куплеты из старинных

песен, за что получали хлеб, яйца и фрукты. Наконец после короткой схватки

между Летом и Зимой побежденную Зиму окунали в деревенский колодец или

с криками и смехом прогоняли из деревни в лес.

В Гепфритце (Нижняя Австрия) во вторник на масленичной неделе по домам

ходили двое людей, олицетворявших Лето и Зиму. Ребята встречали их с

огромной радостью. Крестьянин, олицетворявший Лето, был одет во все белое

и нес в руках серп. На голове его товарища, который играл роль Зимы, была

меховая шапка, руки и ноги его были обернуты соломой, и он нес цеп. В

каждом доме они поочередно пели песни. В Дремлинге, в Брауншвейге, вплоть

до настоящего времени состязание между Летом и Зимой разыгрывается

каждый год на Троицу группой мальчиков и группой девочек. Мальчики бегают

от дома к дому с песнями, криками, звонят в колокольчики; все это делается

для того, чтобы прогнать Зиму. За ними с нежным пением идут девочки во

главе с Майской Невестой. Девочки одеты в яркие платья, украшены цветами и

гирляндами – они символизируют радостный приход весны. Прежде роль

Зимы играло соломенное чучело, которое несли мальчики; ныне ее

разыгрывает переодетый человек.

У эскимосов Северной Америки состязание между олицетворениями лета и

зимы, которое в Европе давно выродилось в простое представление, до сих

пор происходит как магическая церемония, имеющая своей целью повлиять на

погодные условия. Осенью, когда бури предвещают скорый приход унылой

полярной зимы, эскимосы делятся на две группы, которые получают прозвища

Белых Куропаток и Уток. В число Белых Куропаток входят все эскимосы,

родившиеся зимой, а в число Уток – родившиеся летом. Затем обе эти партии

хватаются с противоположных концов за веревку из тюленьей кожи и лежа

стремятся перетянуть друг друга. Если Белые Куропатки проигрывают,

побеждает лето, а это значит, что зимой будет преобладать хорошая погода.

Смерть и воскресение Кострубонько. Похоронные церемонии вроде похорон

Масленицы или выноса Смерти носят в России имена мифических персонажей:

Кострубонько, Костромы, Купалы, Лады и Ярилы. Эти обряды совершаются

весной или в середине лета. Так, в Украине бытовал обычай отмечать в

пасхальную неделю похороны божества весны, по прозвищу Кострубонько.

Вокруг девушки, которая лежала на земле, притворившись мертвой, медленно

двигался хоровод с песней:

Умер, умер наш Кострубонько! Умер, умер наш дорогой!

Неожиданно девушка вскакивала на ноги, и хор радостно восклицал:

Ожил, ожил наш Кострубонько! Ожил, ожил наш дорогой!

Накануне Иванова дня украинцы делают из соломы чучело Купалы, которое

обряжают в женские одежды, украшают ожерельем и венком из цветов, затем

срубают дерево и, украсив его лентами, устанавливают в выбранном месте.

Около дерева, которое они называют Мареной (Зима или Смерть), помещается

это соломенное чучело и стол, уставленный спиртными напитками и яствами.

После этого зажигается костер; юноши и девушки с чучелом в руках попарно

прыгают через него. На следующий день они срывают с дерева и с чучела все

украшения и бросают их в реку. В день св. Петра, 29 июня, или на следующее

воскресенье в России совершают похороны Костромы, Лады или Ярилы. В

Пензенской и Симбирской губерниях эти похороны происходили следующим

образом. 28 июня зажигался костер, а на следующий день девушки выбирали

одну из их числа на роль Костромы. Подруги приветствовали избранницу

глубокими поклонами, сажали на доски и несли на берег реки. Здесь девушки

окунали ее в воду, в то время как самая старшая из них била в сплетенную из

лыка корзину, как в барабан. Потом они возвращались в деревню. День

кончался шествиями, играми и танцами. В Муромской области Кострому

изображало соломенное чучело, одетое в женские одежды и украшенное

цветами. Его клали в квашню и с песнями несли на берег реки или озера. Здесь

толпа делилась на две половины, одна из которых нападала на чучело, а другая

его защищала. В конце концов нападающая сторона одерживала победу,

срывала с чучела его одежды и украшения, разрывала их на куски, топтала

ногами солому, из которой оно было сделано, и бросала ее в реку. В это время

защитники чучела, закрыв лицо руками, делали вид, что оплакивают Кострому.

Жители Костромской губернии совершали похороны Ярилы 29 или 30 июня.

Выбирался старик, которому давали маленький гроб с находившимся в нем

чучелом, похожим на Приапа, олицетворением Ярилы. Этот гроб старик,

сопровождаемый женщинами, которые пели погребальные песни и выражали

жестами горе и отчаяние, выносил за город. В открытом поле вырывали могилу

и в нее с рыданиями и воплями опускали чучело, после чего начинались игры и

танцы, напоминающие погребальные обряды древних язычников-славян.

Жители Украины клали чучело Ярилы в гроб и после захода солнца проносили

по улицам в сопровождении пьяных женщин, которые все время печально

повторяли: «Он умер! Он умер!» Мужчины поднимали и трясли чучело, как

будто хотели вернуть к жизни мертвеца. Они говорили женщинам: «Женщины,

не плачьте, я знаю то, что слаще меда». Однако женщины продолжали

причитать и петь, как на похоронах: «В чем он виноват? Он был такой хороший.

Он уже не поднимется больше. И как мы будем без тебя? Что за жизнь нам без

тебя? Поднимись хотя бы на часок. О, он не встает, он не встает». В заключение

Ярилу зарывали в могилу.

Смерть и возрождение растительности. Эти русские обычаи явно такие же,

как австрийские и немецкие обряды, известные под названием «вынос

Смерти». Поэтому если верна наша интерпретация этого обычая, то

Кострубонько, Ярила и другие персонажи русской мифологии также по своему

происхождению должны быть символами духа растительности, а их смерть

должна рассматриваться как необходимая прелюдия к их возрождению.

Возрождение после смерти разыгрывалось в первой из описанных нами

церемоний смерти и воскрешения Кострубонько. Причина, почему в некоторых

русских обрядах смерть духа растительности отмечается в середине лета,

может быть. связана с тем, что с Иванова дня начинается убывание лета – дни

начинают укорачиваться, и солнце отправляется в свое унылое путешествие:

В темные ущелья, Где прячутся зимние морозы.

Именно этот поворотный момент года, когда вместе с летом и растительность

поддается пока еще незаметному, но неизбежному умиранию, первобытный

человек выбрал для исполнения обрядов, с помощью которых он надеялся

остановить умирание растительной жизни или по крайней мере обеспечить ее

возрождение. Несмотря на то что во всех этих весенних и летних обрядах

нашла отражение смерть, а иногда и возрождение растительности, в некоторых

из них есть черты, которые нельзя объяснить с помощью одной только этой

гипотезы. Торжественные похороны, причитания и траурная одежда, которые

часто отличают эти обычаи, действительно уместны по случаю смерти

благодетельного духа растительности. Но что сказать относительно веселья, с

которым чучело столь часто выносят за околицу, каково назначение палок и

камней, с которыми на него набрасываются, а также ударов и насмешек,

которыми его осыпают? Как объяснить внушаемый чучелом страх,

проявляющийся в той быстроте, с которой несшие чучело люди убегают от

него, едва сбросив его с плеч, или веру в то, что человек, в дом которого

заглянуло чучело, в скором времени должен умереть? Этот страх, вероятно,

может быть объяснен поверьем, согласно которому умирающий дух

растительности обладает способностью оказывать вредное воздействие.

Однако это предположение – не говоря уж о том, что оно является довольно

натянутым, – способно лишь объяснить взрывы ликования, которыми часто

сопровождается вынос Смерти. Итак, мы должны признать наличие в этих

обрядах двух на первый взгляд противоположных черт: с одной стороны, это

горе перед лицом смерти, любовь и уважение к покойному, а с другой

стороны, это страх и ненависть к тому же мертвецу и радость по поводу его

смерти. Первую из этих черт я попытался объяснить выше, а то, почему

последняя из них оказалась столь тесно связанной с первой, я постараюсь

пояснить в дальнейшем.

Аналогичные индийские ритуалы. В индийском районе Канагра существует

соблюдаемый молодыми девушками обычай, который очень похож на

некоторые из уже описанных весенних обрядов. Он носит название Rali ka

meea, или ярмарка Рали. Ради представляет собой маленькое раскрашенное

глиняное изображение Шивы или Парвати. Этот обряд пользуется большой

популярностью во всем Канагрском районе. Церемония эта, в которой

участвуют только молодые девушки, длится большую часть месяца шет

(март-апрель). Мартовским утром все молодые девушки деревни несут

маленькие корзинки с травой даб и с цветами в определенное место, где

сбрасывают их в кучу, а затем встают вокруг них в кружок и поют. Они

продолжают проделывать все это ежедневно в течение десяти дней, пока холм

из травы и цветов не достигнет достаточной высоты. Затем в джунглях они

срубают две ветки с тремя разветвлениями на конце и втыкают их этими

разветвлениями в груду цветов. На эти ветки насаживают два глиняных

изображения – Шивы и Парвати. Затем девушки делятся на две группы – свиту

Шивы и свиту Парвати – и инсценируют их свадьбу. Причем не упускается ни

один из элементов свадебной церемонии. После свадьбы на деньги,

выпрошенные у родителей, они устраивают пиршество. Позже все они

отправляются на берег реки, бросают фигурки Шивы и Парвати з воду и

принимаются рыдать, как на похоронах. Часто соседские мальчики дразнят их,

ныряя за фигурками. Достав их со дна, они размахивают ими, в то время как

девушки их оплакивают. Эта ярмарка, как говорят, имеет своей целью

обеспечить каждой участнице обряда хорошего мужа. То, что божества Шива и

Парвати в этой индийской церемонии олицетворяют духов растительности,

доказывает, как нам кажется, помещение их изображений на ветках над грудой

цветов и травы. Здесь, как это часто бывает в европейских народных обычаях,

божества растительности олицетворяются как растениями, так и куклами.

Справляемая весной свадьба этих индийских божеств аналогична европейским

церемониям, во время которых разыгрывается свадьба молодых духов

растительности – Короля и Королевы Мая, Майской Невесты и Майского

Жениха и др. Выбрасывание изображений в воду и оплакивание их имеет

сходство с европейскими обычаями выбрасывания мертвого духа

растительности по имени Смерть, Ярила, Кострома и т.д. в воду и причитаний

над ними. Кроме того, в Индии, как это часто бывает и в Европе, этот обряд

совершается исключительно женщинами. Представление о том, что обряд этот

призван обеспечить девушкам мужей, объясняется верой в оплодотворяющее

влияние, которое дух растительности оказывает как на растительность, так и на

человека.

Магическая весна. Наше общее объяснение этих и других подобных обрядов

сводится к тому, что по своему происхождению они являются магическими

ритуалами, призванными обеспечить возрождение природы весной.

Предполагалось, что средствами, с помощью которых они достигают своей

цели, являются подражание и симпатическая связь. Пребывая в неведении

относительно истинных причин явлений, первобытный человек верил, будто

для того, чтобы вызвать к жизни великие силы природы, в зависимости от

которых полностью находится его жизнь, необходимо подражать им и что

скромное драматическое действо, которое он разыгрывал на лесной поляне, в

горной долине, на пустынной равнине или на обдуваемом ветром беру моря,

при помощи тайной симпатии или мистического влияния неожиданно будет

воспринято и повторено в более широких масштабах более могущественными

актерами. Он воображал, что, одеваясь в листья и цветы, он помогает

оголенной земле одеться зеленью и что, разыгрывая смерть и похороны зимы,

он прогоняет это мрачное время года и готовит почву для возвращения весны.

Если нам трудно даже представить себе подобный ход мыслей, то гораздо

легче вообразить озабоченность дикаря, сознание которого начало

возвышаться над инстинктом удовлетворения простейших животных

потребностей, когда он принялся размышлять над причинами явлений, над

тем, что мы называем ныне законами природы. Нам, знакомым с концепцией

единообразия и регулярности, с которыми одни природные явления сменяют

другие, кажутся необоснованными опасения, что причины, которые вызывают

эти явления к жизни, могут исчезнуть. Но эта уверенность в постоянстве

природных процессов обязана своим появлением на свет единственно опыту,

который основывается на широком поле наблюдений и длительной

мыслительной традиции. Что же касается первобытного человека, то он

обладал слишком узкой экспериментальной базой, эмбриональными

мыслительными навыками и недостаточным опытом, чтобы спокойно

воспринимать вечно меняющиеся, нередко грозные для него природные

явления. Неудивительно поэтому, что затмение солнца часто приводило его в

панику, и он склонялся к мысли, что солнце пли луна и на самом деле погибнут,

если он не поднимет крик и не будет метать в воздух свои жалкие стрелы,

чтобы защитить светила от чудовища, которое грозит их поглотить.

Неудивительно и то, что он приходит в трепет, когда ночную мглу неожиданно

прорезает вспышка метеора или же когда небесный свод вдруг освещается

мерцающим светом северного сияния. Даже на природные явления, регулярно

повторяющиеся в раз и навсегда установленные промежутки времени, он мог

взирать с опасением до тех пор, пока не осознал в их повторении

закономерности. Осознание таких периодических н.чи циклических изменений

в природе зависит главным образом от длительности соответствующего цикла.

Например, везде, кроме полярных регионов, цикл смены дня и ночи так

короток и, следовательно, так част, что люди в скором времени перестали

серьезно опасаться за его регулярность, хотя древние египтяне, как мы видели,

ежедневно совершали магические обряды для того, чтобы утром увидеть на

востоке возвращение огненного светила, которое каждый вечер исчезало на

розовеющем западе. Однако с круговоротом времен года дело обстоит совсем

иначе. Год является для любого человека довольно длительным периодом

времени. Для дикаря с его короткой памятью и несовершенными средствами

измерения времени год мог оказаться столь длинным, что он и вовсе не

осознавал его как цикл и наблюдал изменения, происходящие в течение года

на земле и на небесах, с неизменным удивлением, попеременно поддаваясь то

радости, то отчаянию, то падая духом, а то ликуя в зависимости от чередования

света и жары, от изменении в растительной и животной жизни, которая

способствовала его благополучию или же угрожала его существованию.

Осенью, когда резкие порывы ветра кружили по лесу поблекшие листья, мог ли

первобытный человек при взгляде на оголенные ветви быть уверен в том, что

они вновь зазеленеют? Видя, как при наступлении полярной ночи солнце день

за днем опускается все ниже, мог ли он быть уверен, что когда-нибудь это

светило возвратится на свой небесный путь? Даже убывающая луна, чей

бледный серп становился с каждой ночью все тоньше и тоньше, могла вызвать

опасения, что однажды она исчезнет совсем.

Эти и тысяча других подобных страхов должны были тревожить душу и

занимать воображение человека, который впервые начал задумываться над

тайнами мира, где он жил, человека, мысли которого стали проникать в более

отдаленное будущее, нежели завтрашний день. Естественно поэтому, что,

мучимый подобными опасениями, он делал все возможное для того, чтобы

возвратить ветвям листву, вернуть на летний путь солнце, восстановить круглую