Фрезер Дж.Дж. Золотая ветвь

Подождите немного. Документ загружается.

протяжении всего года за брахманом внимательно следят и не разрешают ему

покидать страну». Обычай изгнания брахмана (представителя раджи),

вероятно, пришел на смену обряду его умерщвления.

Аналогичный обычай существует, видимо, в горных княжествах в районе

Кангры. В день вступления на престол каринтийского князя крестьянин, в чьей

семье должность временного князя передавалась по наследству, взбирался на

мраморную глыбу, возвышающуюся на обширной равнине среди зеленых

лугов. По правую руку от него ставили дойную корову, а по левую – тощую,

неказистую кобылу. Вокруг него собиралась толпа поселян. Затем в

сопровождении придворных и чиновников появлялся будущий князь с

пастушеским посохом в руке, одетый в крестьянскую одежду. При виде его

крестьянин восклицал: «Кто это так гордо шествует в нашу сторону?» На это ему

отвечали: «Наш князь». Затем крестьянина уговаривали уступить князю

мраморный трон за 60 пенсов деньгами, за корову, кобылу и освобождение от

уплаты налогов. Прежде чем уступить просьбам, крестьянин слегка ударял

князя по щеке.

Особого упоминания заслуживают некоторые специфические черты временных

правителей. Во-первых, на материале камбоджийских и сиамских обычаев мы

убедились, что к временному правителю в первую очередь переходят

жреческие и магические функции его прототипа. Согласно поверью,

временный царь Сиама, удерживая на весу правую ногу, одерживал победу

над злыми духами, в противном случае возникала угроза для существования

царства. Камбоджийская церемония растаптывания «рисовой горы» и сиамская

церемония первой пахоты и сева также являются не чем иным, как

магическими средствами получить обильный урожай. Более того, когда

временный царь Сиама вспахивал поле плугом, присутствующие пристально

следили не за тем, прямо ли он ведет борозду, а за тем, какого места на ноге

достигает подол его шелкового платья, пребывая в уверенности, что от этого

зависит погода и урожай будущего года. Если платье Хозяина Небесных Сил

задерется выше колена, будет стоять сырая погода и урожай пострадает от

сильных дождей. Если же подол платья, напротив, опустится ниже лодыжек, то

не замедлит последовать засуха. Хорошей погода будет единственно в том

случае, если подол удержится точно на середине голени. Вот в какой тесной

связи находятся природные явления, с одной стороны, и малейшее действие

или телодвижение временного правителя – с другой. Иначе говоря, к

временному правителю переходит одна из основных колдовских функций

вождя в первобытном обществе – содействие росту посевов. Вероятно,

первоначально временный правитель должен был стоять на одной ноге на

возвышении посреди рисовых полей, чтобы рис поднялся как можно выше. Во

всяком случае, на такую мысль наводит нас обычай жителей древней Пруссии.

У них на трон ставили самую высокую девушку на одной ноге, с пирогами в

подоле, с чашей водки в правой руке и куском вязовой или липовой коры – в

левой. Она возносила молитву богу Вайзгантосу о том, чтобы лен поднялся до

ее высоты. Одну чашу девушка осушала сама, а другую выливала на землю в

дар Вайзгантосу. Пироги она приносила в жертву его служебным духам. Если

все это время девушка крепко держалась на одной ноге, можно было

рассчитывать на хороший урожай льна. В противном случае виды на урожай

были куда более слабыми. Скорее всего, тот же смысл имело и раскачивание

брахманов, во время которого Хозяин Небесных Сил должен был стоять на

одной ноге. Согласно принципам гомеопатической, или подражательной,

магии, чем выше взлетят на качелях жрецы-брахманы, тем выше вырастет рис.

С явным намерением повлиять на рост посевов раскачиваются на качелях

литовцы. Весной и в начале лета (где-то между Пасхой и Ивановым днем)

литовские крестьяне неизменно посвящают этому занятию все свободное

время. Это и понятно: чем выше взлетит в воздух крестьянин, тем выше

поднимется лен.

В приведенных выше примерах временных правителей назначают каждый год.

В других же случаях это назначение продиктовано особыми обстоятельствами,

например необходимостью предохранить настоящего правителя от

действительной или возможной опасности. Примерами такого рода

эпизодических замещений шаха изобилует история Персии. В 1591 году

астрологи предупредили шаха Аббаса Великого о нависшей над ним серьезной

опасности. Для того чтобы избежать опасности, шах отрекся от престола в

пользу некоего неверного (вероятно, христианина), по имени Юсофей. Если

верить персидским историкам, этот заместитель в течение трех дней не только

титуловался шахом, но пользовался неограниченной властью. По прошествии

этого срока его предали казни, а шах Аббас вернулся на трон, и ему было

предсказано долгое и славное правление.

Глава XXVI

ПРИНЕСЕНИЕ В ЖЕРТВУ СЫНА ПРАВИТЕЛЯ

Отметим еще одну особенность временных правителей. В двух из приведенных

примеров (камбоджийском и джамбийском) они являются родственниками

настоящего правителя. Если мы правильно представляем себе происхождение

института временных правителей, то нетрудно догадаться, почему в некоторых

случаях заместитель принадлежит к тому же роду. Ведь когда настоящему

правителю впервые удалось вместо собственной жизни принести в жертву

жизнь другого человека, ему нужно было доказать полноценность замены. В

качестве бога или полубога должен был умереть сам правитель. Поэтому

приносимая взамен жертва также должна была обладать свойством святости. В

этом мы имели возможность убедиться на примере временных королей Сиама

и Камбоджи, наделенных сверхъестественными способностями, которые на

более раннем этапе развития общества считались присущими исключительно

особе короля. Но ни в ком божественность правителя не находит лучшего

воплощения, чем в его сыне, унаследовавшем от отца его священное наитие,

Следовательно, нет более полноценной жертвы, приносимой взамен

правителя на благо всего народа.

Для спасения собственной жизни шведский король Аун, или Он, принес в

городе Упсале в жертву богу Одину девять своих сыновей. После принесения в

жертву второго сына король получил от бога ответ, что жизнь его продлится до

тех пор, пока раз в девять лет он будет жертвовать одного сына. Ко времени

жертвоприношения седьмого сына Он был еще жив, но ослаб до такой степени,

что на прогулку его выносили прямо на троне. Девять лет после принесения в

жертву восьмого сына король пролежал в постели. После смерти девятого сына

его, как годовалого младенца, девять лет кормили из рога. Желанию же

принести в жертву Одину последнего сына не суждено было сбыться: этому

воспрепятствовали подданные Она. Итак, Он умер и был захоронен в

королевском кургане в Упсале.

Обычай приносить в жертву вместо отцов старших сыновей существовал, по

крайней мере, в одном из старинных царских родов Древней Греции. Когда во

главе могучего войска Ксеркс

проходил по Фессалии, чтобы напасть на

спартанцев у Фермопил, он приблизился к городу Алосу. Местные жители

Ксеркс 1 (? – 465 до н.э.) – царь государства Ахеменидов (с 486 г.)

показали царю святилище Зевса Лафистия

и рассказали о нем странное

предание. Когда-то страной правил царь Атамант. Он был женат на Нефеле и

имел от нее сына Фрикса и дочь Геллу. Позднее царь сочетался вторым браком

с женщиной по имени Ино, которая родила ему сыновей Леарха и Меликерта.

Мачеха хитростью старалась погубить детей царя от первого брака. За

исполнение своего нечестивого замысла Ино взялась весьма искусно. Перед

посевом она уговорила местных женщин втайне от мужа поджарить семена,

что вызвало неурожай и голодный мор. Царь послал к дельфийскому оракулу

гонцов, чтобы узнать о причине голода. Гонцы, подкупленные зловредной

мачехой, принесли такой ответ: голод не прекратится до тех пор, пока Атамант

не принесет в жертву Зевсу своих детей от первого брака. Узнав ответ, Атамант

послал за детьми, которые в это время пасли овец. Но тут отверзлись уста

золоторунного барана, и он человеческим голосом предупредил Фрикса и

Геллу об опасности. Они сели на спину барана и понеслись через моря и

страны. Во время плавания по морю Гелла соскользнула со спины животного и

утонула. Брат же ее, Фрикс, целым и невредимым достиг Колхиды, царства

детей Солнца. Там он женился на дочери царя и имел от нее сына Китисора. В

Колхиде он принес золоторунного барана в жертву Зевсу, покровителю

беглецов (по другому сообщению, он пожертвовал барана Зевсу Лафистию).

Само золотое руно Фрикс подарил отцу жены, который прибил его к дубу,

растущему в священной роще Ареса под неусыпной охраной дракона. В это

время до Фессалии дошло изречение дельфийского оракула, согласно

которому искупительной жертвой должен был стать сам царь Атамант. Когда

жертву, убранную гирляндами цветов, подвели к алтарю и готовились

умертвить, на помощь царю пришел его внук Китисор, вовремя подоспевший

из Колхиды, или Геракл, принесший царю известие о том, что Фрикс жив.

Вскоре, однако, спасенный Атамант обезумел и насмерть поразил своего сына

Леарха, приняв его за дикого зверя. Затем он предпринял покушение на жизнь

Меликерта. Ино спасла его и вместе с сыном бросилась в море с высокой

скалы. Мать с сыном превратились в морские божества. Особым уважением

Меликерт пользовался на острове Тенедос, где в жертву ему приносили

младенцев. Осиротевший и безутешный Атамант покинул страну и по совету

оракула отправился искать такое место для поселения, где его приняли бы

дикие звери. По дороге ему случайно попалась стая волков, пожиравших овцу.

То есть Зевса Пожирателя, так как в храме Зевса, к западу от Конандского озера, в Беотии, в древности

приносили человеческие жертвы.

Увидев царя, волки разбежались, оставив окровавленные остатки добычи. Так

сбылось предсказание оракула. Но так как Атамант не стал искупительной

жертвой за всю страну, бог завещал его потомкам в каждом поколении

жертвовать старшего отпрыска мужского пола, если последний хоть раз зайдет

на территорию пританея, где представители дома Атаманта совершали

жертвоприношение Зевсу Лафистию. Ксерксу сообщили, что из-за этого многие

члены семьи Атаманта бежали за пределы страны. Некоторые из потомков

Атаманта по прошествии долгого времени возвращались, и, если стражам

удавалось схватить их на пороге пританея, их ждала скорая смерть. Случаи

такого рода были редки, но широко известны в древности. Так, автор диалога,

приписываемого Платону,

рассказывает о принесении человеческих жертв в

Карфагене и добавляет, что подобные обычаи не были чужды грекам. Он с

ужасом ссылается на человеческие жертвоприношения на горе Ликей и на

обычай принесения в жертву потомков Атаманта.

В пользу того, что и позднее этот варварский обычай отнюдь не вышел из

употребления, свидетельствует факт принесения человеческих жертв в

старинном беотийском городе Орхомене во времена Плутарха (знаменитый

историк родился в нескольких километрах от Орхомена). В городе жила семья,

в которой все члены мужского пола именовались Psoloeis, то есть «вымазанные

сажей», а женского пола – Olae, то есть «разрушительницы». На ежегодном

празднике Агрионий, жрец Диониса, преследовал этих женщин с обнаженным

мечом. Он имел право убить женщину, которую ему удавалось догнать. При

жизни Плутарха этим правом воспользовался жрец по имени Зоил. Упомянутая

семья, на которую ежегодно приходилась, как минимум, одна человеческая

жертва, была царского происхождения и вела свою родословную от

легендарного Миния, сказочно богатого царя Орхомен (его великолепная

сокровищница, видимо, погребена под развалинами в том месте, где длинная

Орхоменская гряда граничит с обширной Копаидской равниной). Согласно

преданию, три дочери Миния долгое время презирали своих соотечественниц

за то, что те предавались вакхическому беснованию. Они демонстративно

проводили время за прялкой, когда другие женщины, украшенные цветами, с

развевающимися на ветру распущенными волосами, в неистовстве носились по

безлесным горам в окрестностях Орхомена, оглашая пустынные холмы звуками

кимвалов и бубнов. Но пришло время, когда боговдохновенное неистовство

Платон (427 – ок. 347 до н.э.) – древнегреческий философ.

овладело и царскими дочерьми. У них возникло неотразимое желание вкусить

человеческого мяса. Кому из трех царевен предстояло отдать на съедение

своего ребенка, решал жребий: он выпал Левкиппе, и та отдала на растерзание

своего сына Гиппазия. От трех сестер-грешниц и ведут свой род «вымазанные

сажей» и «разрушительницы» (первые называются так потому, что в знак

глубокой скорби носят платье траурного цвета).

Обычай приносить человеческие жертвы в орхоменском царском доме тем

более знаменателен, что, согласно преданию, до Миния в Орхомене правил

Атамант. Кроме того, перед Орхоменом высится Лафистийская гора, на

которой, как и в городе Алосе в Фессалии, располагалось святилище Зевса

Лафистия. На основании сравнения предания об Атаманте с обычаем,

господствовавшим среди его потомков в исторические времена, можно

сделать вывод, что в Фессалии, а возможно, и в Беотии в древности правила

династия, главу которой первоначально регулярно приносили в жертву Зевсу

Лафистию. Затем эта роковая обязанность перешла к его старшему сыну. С

течением времени жестокий обычай смягчился, и вместо царского отпрыска –

при условии, что он ни разу не ступит на территорию пританея, где его

родственники приносили жертвы Зевсу Лафистию, – стали жертвовать барана.

Если же у сына царя достанет безрассудства ступить на это роковое место, бог

перестанет благодушно взирать на подмену, и вновь обретет силу древний

обычай, согласно которому умереть должен старший сын царя. Предание

связывает принесение в жертву царя или его детей с сильным голодом.

Согласно верованиям первобытных народов, ответственность за рост посевов и

за погодные условия несет царь, который по справедливости платит жизнью за

плохую погоду и неурожай. Короче говоря, в роду Атаманта магические

функции объединялись со жреческими. Сильным аргументом в пользу этого

взгляда является притязание Салмонея, брата Атаманта, на божественное

достоинство. Мы уже упоминали о том, что этот самонадеянный царь

провозгласил себя не более и не менее как самим Зевсом, владыкой грома и

молнии, которым он подражал громыханьем котлов и факельным светом. Судя

по аналогии, эта пародия на гром и молнию не была простой театральной

постановкой, направленной на то, чтобы поразить воображение зрителей. Нет.

царь пустил в ход колдовские чары для того, чтобы с помощью бессильного

подражания небесным явлениям вызвать с неба настоящие гром и молнию.

Когда над семитическими народами Западной Азии нависала смертельная

опасность, правитель часто приносил в жертву народным интересам

собственного сына. Так, Филон из Библоса в своем труде о евреях сообщает:

«Согласно древнему обычаю, в случае великой опасности правитель города

или народа во имя благополучия общины должен был послать на смерть в

качестве выкупа мстительным демонам возлюбленного сына своего. Жертва

сопровождалась совершением сакраментальных таинств. Так, Кронос,

прозванный финикянами Израилем, правил страной и имел единородного

сына Иуду (что на финикийском наречии обозначает „единородный“). Облачив

сына в царские одежды, он принес его в жертву на алтаре во время войны,

когда над страной нависла смертельная угроза». Когда израильтяне подвергли

осаде царя Моаба и были близки к победе, царь сжег на городской стене

своего старшего сына.

Глава XXVII

НАСЛЕДОВАНИЕ ДУШИ

Могут возразить, что древний варварский обычай приносить правителей в

жертву за короткое время привел бы к вымиранию правящей династии. На это

возражение можно ответить, что, во-первых, нередко верховная власть не

сосредоточивается в руках какой-нибудь одной семьи, а переходит от одной

семьи к другой по очереди. Во-вторых, верховная власть часто не передается

по наследству, а достается тем, кто выполнил необходимые условия, например

женился на дочери властителя или победил его в единоборстве. В-третьих,

даже если этот обычай действительно ведет к угасанию династии, это не

мешает соблюдать его народам, которые мало заботятся о будущем и не

придают большой ценности человеческой жизни.

Существовали многие народы и люди, которые упорно придерживались

привычек, оказавшихся в итоге для них губительными. Полинезийцы из года в

год убивали две трети своих детей. Таково же, как говорят, число

новорожденных, умерщвляемых в Восточной Африке. В живых оставляли

только детей, рожденных в определенных положениях. Сообщают, что

воинственное ангольское племя йагов умерщвляло всех своих детей без

исключения, чтобы не обременять женщин в походных условиях. Свои ряды

племя пополняло путем усыновления мальчиков и девочек

тринадцати-четырнадцати лет из других племен, родителей которых убивали и

съедали. Женщины южноамериканского племени мбайа убивали всех детей,

кроме последнего или того, которого считали последним. Если после этого

женщина беременела еще раз, новорожденный был обречен. Едва ли стоит

удивляться тому, что обычай этот привел к гибели народ мбайа, многие годы

являвшийся самым страшным врагом испанцев. У индейцев племени ленгуа

(Гран-Чако) миссионеры обнаружили «тщательно разработанную систему

самоубийства народа путем инфантицида, абортов и других мер».

Умерщвление младенцев не являлось для диких племен единственным

способом самоубийства. Не менее эффективное средство – ордалии через

отравление. Некоторое время тому назад маленькое племя уветов (Западная

Африка) спустилось с гор и поселилось на левом притоке реки Калабар. Во

время своего первого посещения миссионеры видели в трех селениях племени

значительное число туземцев. Но с тех пор практика испытания ядом привела к

почти полному исчезновению уветов. Однажды в доказательство своей

невиновности яд приняли все члены племени. В результате этого около

половины его состава умерло, а туземцы, оставшиеся в живых, находятся на

грани исчезновения из-за продолжающегося злоупотребления ядом.

Имея перед глазами подобные примеры, можно без колебания предположить,

что многие племена без зазрения совести могли соблюдать обычай, имеющий

своим последствием вымирание одной-единственной семьи. Приписывать

дикарям угрызения совести – значит совершать банальную, старую как мир

ошибку: применять к ним мерку цивилизованных европейцев. Если кто-нибудь

из моих читателей, приступая к чтению этой работы, полагал, что люди всех рас

рассуждают и действуют так же, как образованные англичане, приведенных

нами данных достаточно, чтобы рассеять это ложное предубеждение.

Наше объяснение обычая предавать смерти лиц божественного достоинства

основывается на представлении о том, что душа убитого переходит к его

преемнику. Прямое доказательство этого тезиса мы находим только у

шиллуков. Умерщвление вождя совершается у шиллуков в идеально

правильной форме, так как фундаментальным догматом их веры является

признание того, что душа основателя династии имманентно пребывает в

каждом из его преемников. Но хотя я могу привести только один пример

верования такого рода, все же по аналогии можно предположить, что

представление о наследовании души убитого бога имело место и в других

случаях. Как мы нередко видели, бытовало убеждение, что душа воплощенного

божества часто после смерти меняет телесную оболочку. Если же это так в

случае естественной смерти, то нет оснований полагать, что в случае смерти

насильственной дело обстоит иначе. Для первобытных людей нет ничего более

привычного, чем представление о том, что душа умирающего переходит к его

преемнику.

На острове Ниас звание вождя обычно наследует старший сын. Если этому

препятствует какой-нибудь его телесный или умственный недостаток, вождь

при жизни выбирает себе наследника среди своих сыновей. Но для того чтобы

подтвердить свое право на титул вождя, сыну, на которого пал выбор,

необходимо ртом или мешком поймать последнее дыхание, а вместе с ним и

душу умирающего вождя. Если это удается сделать кому-нибудь другому, тот

становится вождем на равных правах с законным наследником. В силу этого у

ложа умирающего вождя толпятся и другие братья, а иногда даже посторонние

люди. Дома на Ниасе строятся на сваях, и случалось так, что, когда умирающий

вождь лежал на полу лицом книзу, один из претендентов проделывал в полу

дыру и всасывал снизу последнее дыхание вождя через бамбуковую трубку.

Если вождь умирает бездетным, его душу ловят в мешок, который

привязывают к изображению покойного. Считается, что душа переходит в

чучело.

В некоторых случаях духовная связь между правителем и душами его

предшественников зиждется на обладании какими-нибудь частями их тел. На

юге острова Целебес символами верховной власти часто являются останки

покойных раджей, которые дают право на трон и хранятся как священные

реликвии. Сакалавы (южная часть острова Мадагаскар) вкладывают в зуб

крокодила шейный позвонок, ноготь и прядь волос усопшего вождя. Вместе с

другими реликвиями, унаследованными от умерших предков, их хранят в

специально построенном доме. Обладание подобными реликвиями дает право

на трон. Без них законный наследник потерял бы право править народом, и,

напротив, узурпатор, овладевший останками вождя, был бы, бесспорно,

признан вождем. Когда умирает вождь племени абеокутов, или алаке,

приближенные отрубают ему голову и в большом глиняном сосуде отправляют

ее новому суверену. Голова становится фетишем, которому новый вождь

обязан воздавать почести, В некоторых случаях, для того чтобы новый вождь

Лучше унаследовал магические и другие способности предков, требуется,

чтобы он съел часть тела своего покойного предшественника. Поэтому у

абеокутов наследнику престола посылали не только голову умершего вождя, у

него вырезали язык и отдавали на съедение преемнику. Когда туземец хочет

сказать, что вождь правит, он говорит: «Он съел вождя». Такой же обычай

продолжает практиковаться в Ибадане, большом городе во внутренней части

Лагоса (Западная Африка). Отсеченную голову умершего вождя посылают его

номинальному сюзерену, верховному правителю всех йорубов, Алафину из

Обо, а сердце умершего съедает наследник. Не так давно этот обряд

совершили при вступлении на трон нового правителя Ибадана.

Рассмотренные примеры дают нам основание предположить, что душа

священного правителя или жреца, согласно существующему поверью,

переходит к его преемнику. Племя шиллуков с берегов Белого Нила прибегает

к систематическому умерщвлению своих правителей, новый же властелин при

восшествии на трон обязан совершить обряд, направленный на то, чтобы

овладеть священным и почитаемым духом его предшественников.

Глава XXVIII

УМЕРЩВЛЕНИЕ ДУХА ДЕРЕВА

Маски Троицы. Остается выяснить, какое отношение убийство священного

царя или жреца имеет к предмету нашего исследования. Ниже мы выдвинули

предположение, что Царь Леса в Неми рассматривался как воплощение духа

дерева или духа растительности и что в этом качестве он, по мнению

верующих, мог заставлять деревья плодоносить, хлеба колоситься и т.д.

Верующие поэтому считали его жизнь чрезвычайно ценной: она, вероятно,

была опутана системой тщательно разработанных предосторожностей или

табу, подобных тем, с помощью которых жизнь богочеловека предохранялась

от вредного воздействия демонов и колдунов у многих народов. Мы

убедились, однако, что как раз необычайная ценность, приписываемая жизни

такого человека, и приводит к его насильственной смерти – единственному

средству избежать неминуемого одряхления под бременем прожитых лет. Все

это имеет прямое отношение к Царю Леса в Неми, которого предавали смерти,

чтобы заключенный в нем божественный дух мог во всей полноте перейти к его

преемнику. Закон диктовал Царю Леса сохранение этого звания до тех пор,

пока не появлялся более сильный соперник. Но как только сила его священной

жизни начинала идти на убыль, тот же закон обеспечивал передачу ее более

подходящему преемнику. До тех пор, пока Царь Леса был способен себя

защитить, считалось, что он еще достаточно крепок, а его поражение и смерть