Фрезер Дж.Дж. Золотая ветвь
Подождите немного. Документ загружается.
В 204 году до нашей эры в конце длительной борьбы против Ганнибала
римляне переняли фригийский культ Матери Богов. Это и неудивительно. Ведь
уныние римлян было развеяно пророчеством, почерпнутым якобы из
«Сивиллиных книг», этого свода всяческих нелепостей, гласившим, что
иностранный захватчик будет выдворен из Италии, если в Риме воцарится
великая восточная богиня. В соответствии с этим пророчеством римляне
отрядили посольство в центр культа Кпбелы, город Пессинунт. Послы
возвратились в Рим с небольшим камнем черного цвета, воплощением
могущественной богини, который был встречен с великими почестями и
помещен в храме Победы на Палатинском холме. Богиня прибыла в Рим в
середине апреля и незамедлительно принялась за работу, Урожай в том году
собрали невиданный, а в следующем году со своими воинами отплыл в Африку
Ганнибал. Бросая последний взгляд на берега Италии, тающие вдали, этот
полководец не мог предвидеть, что, отразив вооруженное нападение с
Востока, Европа подчинится восточным богам. Авангард новых победителей
расположился лагерем в сердце Италии еще до того, как арьергард разбитой
армии неохотно покинул эту землю.
Можно предположить, хотя достоверных сведений на этот счет у нас нет, что в
свое новое обиталище на Западе Мать Богов принесла с собой и культ своего
юного возлюбленного или сына. Впрочем, галлы, кастрированные жрецы
Аттиса, были известны римлянам еще во времена республики. Эти скопцы в
восточных одеждах, со статуэтками на груди, видимо, являли собой привычное
зрелище на улицах Рима. Неся изображения богини, они под музыку кимвалов,
барабанов, флейт и рогов процессией проходили по Риму, и, пораженные
фантастическим зрелищем, тронутые необузданными мелодиями, люди в
изобилии подавали им милостыню и забрасывали розами изображение богини
и несущих его людей. Еще один шаг вперед сделал император Клавдий,
96
включивший фригийский культ священного дерева (а с ним, вероятно, и
оргиастический культ Аттиса) в состав римской государственной религии,
Великий весенний праздник Кибелы и Аттиса лучше всего известен нам в
римском варианте. А так как мы знаем, что римские обряды идентичны
фригийским, то можем предположить, что римская копия мало чем отличалась
от азиатского оригинала. Праздник, видимо, протекал так.
96
Клавдий (10 до н.э. – 54 н.э.) – римский император с 41 г.
22 марта в лесу срубали сосну. Ее приносили в святилище Кибелы и
обращались с ней как с великим божеством. Священное дерево несли члены
особой касты. Ствол его, как труп, перебинтовывали шерстяными повязками и
обкладывали венками из фиалок, потому что, согласно преданию, как на крови
Адониса выросли розы и анемоны, так на крови Аттиса проросли фиалки. К
середине ствола привязывали статуэтку юноши (несомненно, самого Аттиса).
23 марта, на второй день праздника, занимались преимущественно тем, что
трубили в трубы. Третий день назывался Кровавым. В этот день архигалл
(первосвященник) вскрывал себе вены на руке. Жрецы более низкого ранга,
возбужденные необузданной, варварской музыкой – боем кимвалов,
громыханием барабанов, гудением рогов и визгом флейт, – с трясущимися
головами и развевающимися волосами кружились в танце до тех пор, пока
наконец, приведя себя в состояние бешенства и потеряв чувствительность к
боли, не начинали наносить себе раны глиняными черепками и ножами,
забрызгивая алтарь и священное дерево своей кровью.
Этот изуверский ритуал был, вероятно, частью траура по Аттису и служил
подкреплению его сил для воскресения. С той же целью исполосовывают себя
над могилами друзей австралийские аборигены. Несмотря на отсутствие
прямых свидетельств, мы можем предположить, что с той же целью в
Кровавый день оскоплялись новопосвященные. Доведя себя до наивысшей
степени религиозного возбуждения, жрецы оскопляли себя и бросали
отрезанные части тела в статую жестокой богини. Затем отрезанные
детородные органы осторожно завертывали и погребали в земле или в
подземных покоях Кибелы, где их наряду с принесенной в жертву кровью
использовали для того, чтобы вызывать к жизни Аттиса и ускорять воскресение
природы, которая под лучами теплого весеннего солнца одевается нарядом из
листьев и цветов. Это предположение находит подтверждение в рассказе о
том, что мать зачала Аттиса, приложив к груди плод гранатового дерева,
выросшего из отрезанных детородных органов двойника Аттиса –
получеловека-получудовища Агдестнса.
Если принять нашу гипотезу, то нетрудно догадаться, почему к культу других
азиатских богинь плодородия тоже были приставлены евнухи. Богини эти
требовали, чтобы жрецы, персонифицировавшие их возлюбленных, приносили
им в жертву свои детородные органы: прежде чем передать всему миру
жизнеродную энергию, богини сами нуждались в оплодотворении. Евнухами
были и жрецы великой Артемиды Эфесской, и жрецы великой сирийской
богини Астарты из города Иераполиса. Святилище Астарты, посещаемое
толпами паломников, разбогатевшее на подарках, притекавших из Ассирии,
Вавилонии, Аравии и Финикии, во время наивысшего расцвета было самым
популярным на Востоке. Оскопленные же жрецы сирийской богини были так
похожи на жрецов Кибелы, что некоторые их путали. Аналогичной была и
церемония их посвящения в жреческий сан.
Величайший праздник года в Иераполисе приходился на начало весны, когда к
святилищу из Сирии и окрестных районов стягивались огромные толпы людей.
Под звуки флейт, барабанный бой и крики евнухов-жрецов, наносивших себе
раны ножами, религиозный экстаз, как океанский вал, перекидывался на толпу
зрителей, и многие из них совершали такие поступки, каких и не предполагали,
когда отправлялись на праздник. Один за другим они сбрасывали с себя
одежды и с сердцем, бешено бьющимся от музыки, с блуждающим от зрелища
льющейся крови взором выпрыгивали из толпы, хватали приготовленные
специально для этой цели мечи и при всех оскопляли себя. Новопосвященный
пробегал через весь город, держа в руке окровавленный кусок мяса, а потом
запускал им в один из домов. Жители дома, удостоившегося такой чести,
должны были дать евнуху женское платье и украшения, которые тот носил до
конца жизни. После того как религиозным экстаз спадал и человек приходил в
себя, он, должно быть, всю жизнь глубоко раскаивался в своем поступке и
горько оплакивал невозвратимую утрату. Возмущение человеческой природы
после припадка религиозного неистовства с особой силой описал Катулл в
своем знаменитом стихотворении. Пример сирийских изуверов
свидетельствует в пользу того, что принесение в жертву мужской силы в
сходном культе Кибелы совершалось в Кровавый день на весеннем
празднестве богини, когда среди сосен зацветали фиалки, по преданию,
вырастающие из алых капелек крови раненого возлюбленного богини. Рассказ
же о том, как Аттис оскопил себя под сосной, придумали явно для объяснения
того, почему на празднике у священного дерева, украшенного венками из
фиалок, аналогичным образом поступали жрецы. Во всяком случае, не
вызывает сомнения то, что Кровавый день знаменовался трауром по Аттису,
которого на празднике олицетворяла статуэтка. По окончании обряда ее
зарывали. Не исключено, что погребенное изображение идентично фигурке,
которую подвешивали на дерево. В течение всего периода траура по Аттису
верующие воздерживались от употребления хлеба на том якобы основании,
что так поступила Кнбела, опечаленная смертью Аттиса. Действительная же
причина была, вероятно, той же, которая побуждала женщин Харрана во время
плача по Таммузу воздерживаться от употребления продуктов, перемолотых на
мельнице. Прикоснуться к хлебу или муке в такое время значило осквернить
израненное тело бога. Не исключено также, что пост служил подготовкой к
священной трапезе.
Однако с наступлением ночи скорбь верующих сменялась взрывом ликования.
Во тьме неожиданно вспыхивал свет, могила отверзалась, и бог восставал из
мертвых. Помазав губы скорбящих миррой, жрец тихо шептал им на ухо благую
весть. Участники культа Аттиса шумно приветствовали воскресение бога как
залог того, что и сами они одержат победу над могильным тлением. На
следующий день, 25 марта (этот день считался днем весеннего равноденствия),
в честь воскресения бога верующие предавались приступу необузданного
веселья. В Риме (а возможно, и в других местах) этот праздник принял форму
карнавала. Назывался он Праздником радости (Hilazia). В этот день
дозволялось все. Всякий мог поступать и выражаться как ему
заблагорассудится. Люди разгуливали по улицам города в масках. Самый
последний из римлян мог безнаказанно присвоить себе самый высокий и
священный сан.
В царствование Коммода группа заговорщиков задумала, воспользовавшись
маскарадом, переодеться в форму императорской гвардии и, смешавшись с
толпой гуляющих, приблизиться к императору на расстояние кинжального
удара. Но заговор провалился. Даже человек такого сурового нрава, как
император Александр Север, в столь радостный день отпускал вожжи до того,
что разрешал подать к своему столу фазана. Следующий день, 26 марта,
посвящался отдыху, в котором ощущалась крайняя нужда после утомительного
веселья. Заканчивался праздник в Риме 27 марта шествием к речке Альмону. В
телегу, влекомую волами, клали серебряную статую богини с лицом,
изваянным из шершавого черного камня. По возка во главе с патрициями,
ступающими босыми ногами, под звуки дудок и барабанов медленно
продвигалась мимо Капенских ворот к берегам Альмона, который впадает в
Тибр прямо под стенами Рима. Там первосвященник, облаченный в пурпурную
одежду, омывал повозку, статую и другие объекты культа проточной водой. На
обратном пути повозку и быков увивали свежими весенними цветами. Царило
радостное и веселое настроенье. О недавно еще лившейся крови забывали.
Забывали о своих ранах даже жрецы-евнухи.
Таково ежегодное празднование смерти и воскресения Аттиса. Но в культ
Аттиса кроме публичных обрядов входили ритуалы, совершаемые тайно и,
вероятно, имевшие своей целью привести участников культа, особенно
новопосвященных, в более тесную связь с богом. Наши данные о природе и
времени проведения этих мистерий, к сожалению, весьма скудны. Их
составными частями, видимо, были священная трапеза и крещение кровью. Во
время причастия новопосвященный становился участником мистерий,
принимая пищу с барабана, а питье-с кимвала (эти инструменты играют в
оглушительном оркестре Аттиса ведущую роль). Пост, сопровождавший траур
по умершему богу, имел, вероятно, своей целью подготовить тело причастника
для принятия святого причастия путем очищения его от всего, что могло бы
осквернить святыню. Во время крещения посвящаемый, увенчанный золотой
короной и увитый лентами, спускался в яму, которую сверху закрывали
деревянной решеткой. Затем украшенного венками быка, на лбу которого
сверкала золотая пластинка, загоняли на решетку и закалывали освященным
копьем. Его дымящаяся кровь потоком хлестала через отверстия решетки, и
посвящаемый с благочестивым пылом впитывал ее всеми частями своего тела
и одежды. Наконец, обрызганный с головы до ног алой кровью, он выбирался
из ямы, чтобы принять знаки восхищения и поклонения, с видом человека,
возродившегося для вечной жизни, смывшего все свои грехи кровью быка.
Некоторое время, для того чтобы создать видимость нового рождения,
посвящаемого, как новорожденного младенца, держали на молочной диете.
По времени его возрождение совпадало с воскресением бога, то есть с
весенним равноденствием. Отпущение грехов путем пролития крови быка в
Риме совершалось главным образом в святилище фригийской богини на
Ватиканском холме, приблизительно на том месте, где ныне возвышается
базилика святого Петра. В 1608-м или 1609 году, когда расширяли собор, были
обнаружены многочисленные надписи, относящиеся к этим обрядам. Из того
же источника мы узнаем, что важную роль в этих обрядах играли тестикулы и
кровь быка. В них, вероятно, видели могучее магическое средство подъема
плодородия и ускорения возрождения природы.
Глава XXXV
АТТИС – БОГ РАСТИТЕЛЬНОСТИ
О том, что первоначально Аттис был духом дерева, можно судить по той роли,
которую в связанных с ним преданиях, памятниках и обрядах играет сосна.
Рассказ о превращении Аттиса в сосну является не более как одной из многих
попыток, столь частых в мифологии, рационализировать древние поверья.
Украшенную фиалками и бантами из шерстяной материи сосну приносили из
леса, подобно тому как современные крестьяне приносят Райское, или Летнее,
дерево, а деревянная скульптурка, привязанная к сосне, была не более как
двойником духа дерева Аттиса. После праздника это изображение хранили в
течение года, после чего сжигали. Иногда также поступали с Майским столбом,
а изображение хлебного духа, изготовленное во время жатвы, часто храпят до
следующего года. Первоначально эти обычаи, конечно, имели своей целью
весь год поддерживать дух растительности в здравии и благополучии.
О том же, почему из всех деревьев фригийцы выбрали в качестве объекта
поклонения сосну, нам остается только догадываться. Возможно, зрелище
темных крон вечнозеленой хвои, увенчивающих высокие горные кряжи и
возвышающихся над увядающей красой осенних лесов в долинах, побудило их
сделать сосну вместилищем бога, не подчиняющегося превратностям времен
года, вечного и постоянного, как простершееся над ними небо. По той же
причине Аттису, вероятно, был посвящен плющ. Во всяком случае, сообщают,
что на теле жрецов-евнухов был вытатуирован узор из листьев плюща. Другой
причиной культа сосны могла быть ее полезность. Шишки пинии содержат в
себе съедобные зерна, похожие на орехи, их начали употреблять в пищу еще в
древности. И сейчас еще их едят, например, римские бедняки. Кроме того, эти
зерна шли на приготовление вина, чем отчасти объясняется оргиастическая
природа культа Кибелы, который древние сравнивали с культом Диониса.
Сосновые шишки также считались символами плодородия. Поэтому на
празднике Тесмофорий вместе с другими символами плодородия их бросали в
священный склеп Деметры, чтобы подстегнуть плодовитость земли и женщин.
Аттис в качестве древесного духа, как считалось, располагает властью над
плодами земли, его даже отождествляли с хлебом. Одни из эпитетов этого бога
– «очень плодородный». Его звали «сжатым зеленым (или желтым) хлебным
колосом», а историю его страданий, смерти и воскресения верующие
истолковывали как нанесение серпом ран созревшему колосу, закладку зерна в
закрома и его возвращение к жизни во время сева. На связь с плодами, в
особенности со злаками, недвусмысленно указывает статуя бога, хранящаяся в
Латеранском музее в Риме. Аттис изображен со снопом хлебных колосьев и
плодом в руке, с венком из сосновых шишек, гранатов и других плодов на
голове, а из его фригийского колпака пробиваются хлебные колосья. Несколько
по-иному тот же замысел воплотился в погребальной урне из камня,
содержащей прах архигалла, первосвященника Аттиса. Ее верхняя часть
украшена рельефом из хлебных колосьев и увенчана изображением петуха с
хвостом из хлебных колосьев. В Кибеле также видели богиню плодородия, от
которой зависит урожайность хлебов. Жители города Августодуна (ныне Отёй),
в Галлии, возили по городу с танцами и песнями в повозке ее изображение,
для того чтобы их поля и виноградники принесли хороший урожай. Кроме того,
как мы уже видели, один исключительно урожайный год римляне приписали
прибытию в их город Великой Матери. Омовение изображения богини в реке,
вероятно, представляет собой дождевые чары, чтобы было достаточно влаги
для зерна.
Глава XXXVI
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ВОПЛОЩЕНИЯ АТТИСА
Из надписей явствует, что верховный жрец Кибелы в Пессинунте и в Риме часто
звался Аттисом. Это дает основание предположить, что на ежегодном
празднике он выступал в роли своего тезки, легендарного Аттиса. В Кровавый
день он, как мы видели, надрезал себе руку (вероятно, в память о
самоубийстве Аттиса под сосной). Это не противоречит тому, что Аттис на этих
обрядах также был представлен своими изображениями. Во многих случаях в
роли божества живого человека сменяет статуя, которую позднее сжигают или
уничтожают каким-то другим способом. Может быть, позволительно сделать
еще один шаг и предположить, что во Фригии и в других местах инсценировка
убийства жреца, сопровождаемая пролитием крови, пришла на смену
принесению человеческих жертв.
Отзвук того, какой смертью умирали древние представители божества, дошел
до нас в знаменитой легенде о фригийском селене сатире Марсии. По другим
данным, он был пастухом, услаждавшим слух игрой на флейте. Друг Кибелы, он
странствовал по стране с печальной богиней, чтобы утешить ее в горе по
случаю безвременной кончины Аттиса. Жители фригийского города Селены
приписывали Марсию сочинение арии Матери, мелодии для флейты в честь
Великой Потери. гордый своим искусством, сатир вызвал Аполлона на
музыкальное состязание, во время которого сам он играл на флейте, а Аполлон
– на лире. Потерпевшего поражение Марсия привязали к сосне, и победитель
Аполлон (по другим сведениям, раб-скиф) содрал с него кожу или четвертовал.
Уже в историческое время в Семенах можно было видеть шкуру Марсия. Она
висела в пещере у подножия крепости, из которой стремительным, шумным
потоком низвергался ручей Марсий, впадая в реку Меандр. Точно так же
срывается с круч Ливана река Адонис, и голубой Ибриз хрустальными потоками
низвергается с бурых скал Тавра, а поток, который ныне шумит глубоко под
землей, когда-то на миг пробивался из темноты к слабому свету Корикской
пещеры. В древности люди видели в этих мощных источниках перст божий,
благостный символ плодородия и жизни и на берегах стремительной реки под
мелодичное звучание ниспадающей воды поклонялись богу. Если верить
преданию, подвешенный в своей селенской пещере сатир Марсий и после
смерти продолжал чувствовать музыкальную гармонию – шкура мертвого
сатира трепетала при звуках родных фригийских напевов, но оставалась
безразличной и недвижимой, когда музыкант заводил пеан во славу Аполлона.
Как не распознать родство фригийского сатира или пастуха Марсия,
удостоенного дружбой Кибелы, искусного в ее культовой музыке, умершего
насильственной смертью на священном дереве богини, с любимым пастухом
Кибелы Аттисом, играющим на флейте, нашедшим смерть под сосной и на
ежегодных праздниках олицетворяемым фигуркой, подвешиваемой на сосне?
Вероятно, в глубокой древности жреца по имени Аттис, разыгрывавшего роль
этого бога на весенних праздниках Кибелы, вешали на священном дереве (или
убивали каким-то другим способом), а в позднейшие времена этот варварский
обычай выродился в известную нам форму: жрец ограничивается тем, что
надрезает себе руку, а к стволу вместо него привязывают куклу. В жертву через
повешение на священных деревьях приносили людей и животных в священной
роще в Упсале. Смерти через повешение регулярно предавали человеческие
жертвы, посвященные богу Одину. Впрочем, иногда повешение сочеталось с
закапыванием: человека сначала вздергивали на дереве или на виселице, а
потом наносили ему удар копьем. По этой причине Одина звали богом виселиц
или богом висельников я изображали сидящим под виселицей. Известно даже,
что через повешение его принесли в жертву самому себе, как явствует из
таинственных стихов «Гавамалы», в которых Один описывает то, как он
приобрел божественную силу путем изучения магических рун:
Итак, на дереве, колеблемом ветрами, Девять ночей висел я, посвященный
Одину, чьим копьем я был поранен – Сам самому себе.
Багобо, жители одного из Филиппинских островов – Минданао, тем же
способом каждый год приносили человеческие жертвы, чтобы собрать
хороший урожай. Багобо знали, что в начале декабря, когда созвездие Орион
появлялось на небе в семь часов вечера, наступало время расчистки полон под
посевы и принесения в жертву раба. Жертву могущественным духам приносили
в уплату за хорошую погоду в прошедшем году и в залог их благосклонности в
наступающем сезоне. В лесу жертву подводили к большому дереву и с
вытянутыми над головой руками привязывали спиной к дереву (точно в такси
позе античные художники изображали Марсия висящим на роковом дереве).
Жертву при подвешивании за руки закалывали ударом копья. После этого тело
рассекали по пояснице на две части: верхняя часть некоторое время
продолжала раскачиваться на дереве, а нижняя валялась на земле в луже
крови. В конце концов обе части тела бросали в неглубокую яму рядом с
деревом. Перед этим всякий желающий мог отрезать от трупа кусок мяса или
прядь волос и унести их на могилу кого-нибудь из своих родственников, чье
тело пожирал вампир (a qhoul). Привлеченный свежим трупным запахом,
вампир оставлял разлагающееся тело в покое. Жертвы продолжали приносить
в начале XX века.
В Греции изображение самой великой Артемиды вешали в священной роще в
Кондилее, в Аркадских горах, где за ней закрепился эпитет «повешенная».
Следы такого рода обрядовости можно обнаружить даже в знаменитейшем
эффесском святилище богини; мы имеем в виду предание о повесившейся
женщине, которую сострадательная Артемида обрядила в свои собственные
божественные одежды и назвала Гекатой. В городе Мелите, во Фтии, также
бытовало предание о повесившейся девушке по имени Аспалида, бывшей,
видимо, не более как местной разновидностью Артемиды. Тело девушки после
смерти отыскать не удалось, но ее статуя оказалась стоящей рядом со статуей
Артемиды; жители Мелиты дали ей прозвище Hecaerge – «далекоразящая»
(один из ходовых эпитетов Артемиды). Каждый год девушки приносили в
жертву статуе повешенного козленка. Эта жертва, может быть, пришла на
смену обычаю вешать статую или человека, представителя Артемиды. На
острове Родос Елене Прекрасной поклонялись как Елене Древесной, потому
что-де царица острова приказала своим служанкам, превратившимся в фурий,
повесить ее на ветке дерева. Существование человеческих жертвоприношений
у азиатских греков засвидетельствовано троянскими монетами, на которых
изображен висящий на дереве бык или корова: человек, сидящий среди ветвей
или на спине животного, закалывает его ножом. В Иераполисе, прежде чем
сжечь принесенных в жертву людей, их подвешивали на деревьях. Имея эти
греческие и скандинавские параллели перед глазами, мы едва ли решимся
отбросить за негодностью гипотезу, согласно которой во Фригии человекобога
каждый год вешали на дереве, священном, но роковом.
Глава XXXVII
ВОСТОЧНЫЕ РЕЛИГИИ НА ЗАПАДЕ
Весьма популярным был культ Великой Матери и ее возлюбленного в Риме
времен Империи. Из надписей следует, что божеские почести воздавались им
не только в Италии, и главным образом в Риме, но также в провинциях:
Африке, Испании, Португалии, Германии и Болгарии. Их культ пережил
возведение христианства в ранг государственной религии императором
Константином. О рецидивах праздников Великой Матери в IV веке нашей эры
сообщает Симмах, а во времена Блаженного Августина женственные жрецы
Кибелы с выбеленными лицами и надушенными волосами еще маршировали
семенящей походкой по улицам и площадям Карфагена, прося, подобно
членам нищенствующих монашеских орденов в средние века, подаяния у
прохожих. Напротив, у греков кровавые оргии азиатской богини и ее спутника
не нашли радушного приема. Развитому вкусу и гуманности греков,
несомненно, претила варварская жестокость этого крайне экстатического
культа, и они предпочли ему родственный, но более мягкий культ Адониса.
Однако те самые стороны этого культа, которые шокировали и отталкивали
греков, привлекли к нему менее изысканную часть римского общества и
западных варваров. Экстаз, ошибочно принимаемый за божественное наитие,
членовредительство, представления об искуплении грехов кровью и
возрождении своими корнями уходят в эпоху дикости и, естественно,
привлекают к себе народы, у которых далеко еще не угасли первобытные
инстинкты. Нередко подлинная природа подобных культов скрывалась под
личиной философского и аллегорического толкования, которое вводило самых
страстных и восторженных их поклонников в заблуждение, примиряя даже