Джонсон Пол. Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы. Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

соглашался, что роль, которую Лондон играл до 1914г. в управлении международной валютной

системой, осталась незанятой из-за слабости Британии: это и привело к катастрофе. Новая система

должна была заполнить брешь. Она расширила «принципы местного банковского управления на

международную сферу... когда кто-то желает оставить свои средства неиспользованными, они не

выходят из обращения по этой причине, а становятся доступными для другого человека, который готов

их использовать, и все это получается без того, чтобы первый потерял свою ликвидность» [2]. Новая

система появилась на белый свет в мае 1946 г. Она прекрасно работала, в основном, благодаря подъему

в экономике США и подготовленности американских влиятельных политиков управлять миром по

принципам Кейнса. Существовал всемирный ненасытный спрос на доллары, и Вашингтон был готов

Коллективизм 70-х годов

267

обеспечить их либо посредством плана Маршалла и других программ международной помощи, либо

через дешевые кредиты. Результатом стал самый быстрый и продолжительный экономический рост в

мировой истории. Международная торговля, которая практически уменьшилась на 3 процента в начале

30-х годов и всего лишь восстановила потерянное в конце их, возрастала в продолжении четверти века

(1947-1971 г.г.) с примечательным среднегодовым темпом в 7,27 процента [3]. Ничего подобного ранее

не случалось. Даже во время краткого сумасшествия 1926-1929 г.г. темп роста равнялся только 6,74

процента. Индустриальное развитие было столь же экзотическим. За предыдущие 260 лет (1715-1971),

о которых существуют достоверные данные, объем мирового промышленного производства

увеличился в 1730 раз. Гораздо более половины этого увеличения пришлось на четверть века после

1948 г. Рост промышленного производства в мировом масштабе равнялся в среднем 5,6 процента и

поддерживался год за годом [4].

Стабильная бпора, которая делала возможным это феноменальное улучшение материальных условий,

обеспечивалась долларом в виде щедро предоставляемой международной валюты. Но надежность дол-

лара зависела от прочности американской экономики. А в 60-х годах американские президенты один за

другим держали эту экономику под растущим напряжением. Кроме того, американская экономика

была экономикой бизнесменов. Ее успех в большой степени зависел от благоприятного климата, в

котором бизнесмены чувствовали себя в безопасности и почете. Такой климат существовал в 20-х

годах, но исчез в 30-х. Он появился вновь во время войны, когда бизнес был необходим для разгрома

Гитлера, и поддерживался до конца администрации Эйзенхауэра. В 60-х годах наступили большие

перемены. Национальный климат стал враждебен по отношению к бизнесу. Первым признаком беды

было возвращение к энергичному применению антитрсетевого законодательства. Министерство

правосудия бросилось в лобовую атаку против электрической отрасли. В начале 1961 г. руководящие

лица в «Дженерал Электрик» и «Вестингхауз», как и сами компании, были осуждены за монопольное

договаривание цен. Одно только зачитывание приговоров отняло два дня. Семеро ведущих

бизнесменов попали за решетку; размер штрафов в общей сумме приблизился к 2 миллионам

долларов [5].

Но это были только цветочки. Братья Кеннеди были воспитаны своим отцом-мы с лит ел ем в духе

ненависти к бизнесменам [6]. Следствием этого стала атака против сталелитейной отрасли в 1962 г.,

проведенная министром правосудия Робертом Кеннеди, который обучился методам провокаций и

юридических манипуляций, еще будучи соратником Джо Маккарти. Крисчен Сайенс Монитор

спрашивала: «После этой

268

СОВРЕМЕННОСТЬ Л

демонстрации грубой силы... насколько свободной будет американская экономика?» Уолл-стрит

Джорнал жаловалась, что правительство насилует стальную промышленность «нагнетанием страха - с

помощью грубой силы, угроз, с участием агентов штатской полиции безопасности» [7]. В результате на

Нью-йоркской фондовой бирже произошел первый послевоенный спад. Она восстановилась, но курс

акций в некоторых отраслях никогда уже не опережал инфляцию. В 1966 г., когда инфляция впервые

перешагнула 3-х процентный барьер, а ставки возросли до страшного по тем временам уровня 5,5

процента, искра пожара вылетела из растущего рыночного курса акций. В 1968 году - верховный год

бед Линдона Джонсона, рост акций совсем прекратился, а индекс Дау-Джонса не смог достичь

магического уровня 1000. Спустя двадцать лет он упал почти до 300 с учетом инфляции [8]. Только за

десятилетие 70-х годов стоимость обыкновенных акций на Нью-йоркской фондовой бирже спала

примерно на 42 процента [9]. В итоге, потеря доверия к акциям, т.е. к американской

частнокапиталистической экономике, была так же велика, как и во времена краха Гувера, хотя и

распределена на гораздо более длительный период.

Упадок на бирже был только началом несчастий американского бизнеса. В 1951 г. вышла книга Рейчел

Карсон Море вокруг нас

, а в 1961 г. - Молчаливая весна

, которыми она привлекла внимание к тре-

вожному загрязнению природных ресурсов, особенно в результате выбрасывания ядовитых химикатов

и использования инсектицидов для увеличения сельскохозяйственного производства, и к разрушению

органической жизни, причиненному ростом передовых экономик. В 1965 г. Ральф Нейдер издал книгу

Опасна при любой скорости

, представившую типичный продукт американской автомобильной

промышленности - самого сердца индустриальной экономики, как смертоносный капкан. Эти книги

сыграли роль необходимых коррективов для вредных побочных эффектов быстрого роста. Но они

открыли эру, в которой защита окружающей среды и потребителя стала почти религиозным крестовым

походом, проводимым с нарастающей фанатичной страстью. Он стал особенно привлекателен для

сотен тысяч образованных людей, которые хлынули из студенческих городков в результате

расширения высшего образования, и искали способы выразить впитанный там радикализм. Ничего

лучшего нельзя было придумать для создания враждебной бизнесу атмосферы, чем усиление лобби

здравоохранения и безопасной окружающей среды. Начиная с середины 60-х годов, это стало характер-

The Sea Around Us Silent Spring Unsafe at Any Speed

Коллективизм 70-х годов

269

ной чертой американской жизни, и вскоре нашло свое отражение в массе го су дарственно-

регулятивных законов. Благодаря исключительной возможности проводить законы через Конгресс,

Линдон Джонсон положил начало процесса: в 1964 г. - Закон о многократном использовании и Закон о

земле и воде; в 1965 г. - Закон о загрязнении воды и Закон о чистоте воздуха; в 1966 г. - Закон о

восстановлении чистоты вод. Когда Джонсон стал колебаться, «природозащитный» Конгресс образца

1968 года, взял на себя инициативу и держал ее до 1970 г., когда серия всеобъемлющих законов

навязала американскому бизнесу так называемую «Экотопию»; Закон о защите окружающей среды,

Закон о контроле над токсическими веществами, Закон о профессиональном здравоохранении и

безопасности, Дополнение к закону о чистом воздухе и целую серию законов о продуктах питания и

медикаментах. Подсчитано, что за 1976 г. соблюдение новых законов стоило бизнесу 63 миллиарда

долларов в год плюс еще 3 миллиарда от налогоплательщиков на содержание государственных

инспекционных служб. В 1979 г. общие расходы превысили 100 миллиардов долларов [10].

Столь же серьезным было их влияние на производительность труда. Примером может служить

угледобывающая промышленность, где в

1969 г. производительность одного рабочего равнялась 19,9 тонн в день. В 1976г., когда окончательно

почувствовались последствия Закона о здравоохранении и безопасности в угледобывающей

промышленности от 1969 г. (весьма желательного в некоторых отношениях документа), производство

упало до 13,6 тонн - спад на 32 процента [11]. В 1975 г. во всей американской промышленности

производительность понизилась на 1,4 процента за счет соблюдения государственных норм по

загрязнению и технике безопасности [12]. Таким образом, в конце 60-х и в течение 70-х годов

чрезмерное государственное регулирование оказало на американскую экономику такое же

разрушительное действие, как и узаконенные привилегии профсоюзов в Британии. В результате этого

за десятилетие 1967-1977 г.г. производительность труда в американской промышленности

возросла всего на 27 процентов - почти столько, сколько и в Британии (соответствующие цифры для

Западной Германии составляли 70 процентов, для Франции - 72 процента, а для Японии -107

процентов). В наши дни американская производительность практически стала ниже, чем в середине 70-

х годов. Подробнейший анализ этого застоя и спада в динамике американской экономики показал, что

причины, в основном, политические: отсутствие контроля над денежной массой, чрезмерное налоговое

ярмо и. самое главное, - правительственное вмешательство и регулирование [13].

Но враждебный бизнесу климат был порождением не только политики. Он был также делом судов,

которые в 60-х годах вступили в

270

СОВРЕМЕННОСТЬ П

период агрессивной экспансии - часть движения к «судебному» обществу, - под

предводительством Верховного суда. Верховный судья Уэйт в 1877 г. выдвинул правильный

принцип: «Для защиты от злоупотреблений законодателей люди должны прибегать к выборам, а

не к судам.» Но в 50-х и в начале 60-х годов либеральная Америка апеллировала к судам для

противодействия отказу Конгресса принять эффективные законы для защиты гражданских прав.

Суды откликнулись, и, войдя во вкус власти, наслаждались ею долго после того, как была

выиграна решающая битва за гражданские права. Они ворвались в законную сферу не только

Конгресса, но и Президентства, и не только в области прав, но и руководства экономикой. Таким

образом, начало 70-х годов стало свидетелем рождения не только «имперских медий», но и

«имперских судилищ».

Враждебность судов особенно заметно повернулась против бизнесменов, когда судьи, расширяя

идею о гражданских правах, вооружились принципом «положительного действия» (т.е.,

дискриминация в пользу «обесправленных групп») и начали процесс введения «расовых квот».

Это было лишь одной стороной «прав»: права женщин, гомосексуалистов, инвалидов и многих

других общностей толковались судами как обязательные для наделенных властью институций,

таких как бизнес или правительство. В сущности, Верховный суд дал новое толкование

конституции, чтобы подкрепить частные политические и законодательные предпочитания

судейства, которые были либеральными. С этого момента конституционные принципы и правовая

практика, вытекавшая из ник, стали изменяться с устрашаюшей быстротой [14]. Все бблыпая часть

деловых ресурсов и времени руководителей тратилась на ответы на судебные иски: в 1970-е годы

в Америке на душу населения приходилось в четыре раза больше адвокатов, чем в Западной

Германии, и в двадцать раз больше, чем в Японии [15].

Суды также пытались затруднить правительство на местном, штатском и федеральном уровне при

сокращении размеров и расходов общественного сектора. Когда Никсон в 1974 г. не выделил

фонды для Службы экономических возможностей

, что означало закрытие ее девятисот

муниципальных агентств (бюрократическая экстравагантность без особой практической

ценности), один из федеральных судей объявил решение незаконным [16]. Суды также

постановили, что тот орган исполнительной власти, который не обеспечил общественные или

социальные услуги и тем самым нарушил гражданские права жителей, несет ответственность за

нанесенный ущерб; что орган власти, который из экономических соображений сократил штат

тюрьмы, нарушил граждан-

Office of Economic Opportunities

Коллективизм 70-х годов

271

ские права заключенных; что отказ Конгресса финансировать отдельные области гражданских

прав (например, право на аборт) противоконститу-ционен; и что все государственные службы и

частные компании, получающие государственное финансирование и заказы, обязаны нанимать

служащих, соблюдая расовые квоты [17]. В результате этих и множества подобных решений стало

исключительно трудным справиться с увеличением государственных расходов и создать условия

для возрождения доверия и эффективности в бизнесе.

Пиковым послевоенным годом для американской экономики по сравнению с остальным миром

стал 1968 год, когда американское промышленное производство превысило одну треть (34

процента) мирового. Это был и пик в американском мировом господстве, год агонии Линдона

Джонсона, точка, в которой бремя заграничных и внутренних расходов стало слишком тяжелой

ношей. С тех пор все пришло в упадок. С относительным экономическим спадом Америки

наступило и прогрессивное ослабление доллара как резервной валюты. Это неизбежно подорвало

Бреттон-Вудские соглашения. С конца 60-х годов Вашингтон перестал контролировать всемирную

валютную систему. До известной степени он перестал контролировать и свою собственную

валюту, после того как количество циркулирующих вне Америки долларов, которые де Голль

назвал «экспортом собственной инфляции из Америки», уже достигло катастрофических

пропорций. Век доллара кончился. Взошел век евродоллара.

Еще в 1949 г. коммунистический Китай, опасаясь, что Америка может блокировать

приобретенные им доллары, решил держать свои доллары вне США, в одном советском банке в

Париже. Его телеграфный адрес был «Евробанк», откуда и произошел термин «евродоллар». В

первый раз Америка допустила государственный дефицит в 1958 г., и с тех пор поток долларов в

Европу устойчиво возрастал. Британский финансист Лондонского и Южно-американского банка

сэр Джордж Болтон осознал, что впервые появилась валюта, которая растет без надзора

государства, валюта без национальности, которая может обеспечить колоссальное количество

кредитов. Он сделал Лондон центром новой евродолларовой системы [18]. Только за 1959 г. рынок

евродолларов утроился; в 1960 г. он еще удвоился. Попытки Кеннеди ликвидировать его

применением мер контроля лишь способствовали усилению его привлекательности. Подобные

меры европейских правительств также вызвали обратный эффект. Это был наглядный пример

способности рынка преодолевать угнетающее пуританство правительств и мировых агентств. По

выражению Уолтера Ристона из Нью-йоркского Сити-банка, рынок евровалюты был «зачат от

контрольных мер». Фактически, он представлял собой что-то вр'оде черного рынка

272

СОВРЕМЕННОСТЬ II

всемирной финансовой системы. Свободный от государственного вмешательства, он имел

возможность извлекать максимальную пользу'из новых электронных коммуникационных устройств,

ставших доступными в 60-е и 70-е годы. Еще раз цитируя Ристона, можно сказать: «Сегодня

человечество окончательно располагает полностью интегрированным международным финансовым и

информационным рынком, на котором деньги и идеи могут перемещаться за минуты до любой точки

планеты» [19].

Но, естественно, евродолларовый рынок - продукт американской инфляции, сам по себе был высоко

инфляционным. Он повторял некоторые из худших черт нью-йоркского денежного рынка 20-х годов,

особенно в отношении международных займов. Он усилил подвижную природу денег, накопил

кредиты в многоэтажных займах, создавая таким образом несуществующие «доллары» [20]. Были

изобретены еврооблигации и еврокредит. Все крупные мировые банки вошли в рынок и образовали

синдикаты для выдачи займов правительствам в невообразимом ранее масштабе. Первый

евродолларовый синдицированный заем был отпущен Ирану время правления шаха в 1969 г. Он

составлял 80 миллионов долларов. Италия получила 200-миллионный заем чуть позже в том же году.

Вскоре к синдикатам присоединились почти двести банков, и размер, количество займов и скорость, с

которой они оформлялись, резко возросли. Заем порядка миллиарда долларов стал чем-то

обыкновенным. Коммерческие банки вытеснили состоятельные западные правительства и между-

народную помощь на развитие как главный источник финансирования Третьего мира. В 1967г. на долю

коммерческих банков приходилось только 12 процентов внешнего государственного долга в мире. К

кошту 1975 г. они быстро перешагнули границу 50-и процентов [21].

С захватом международной валютной системы банками, надзорная роль Вашингтона рухнула. В 1971 г.

администрация Никсона отказалась контролировать события [22]. Двумя годами позже, в марте 1973 г.,

Никсон отменил зависимость между золотом и долларом, и с тех пор большинство главных валют

плавали самостоятельно или группами. Плавание выявило слабость доллара, который потерял 40

процентов себестоимости по сравнению с западногерманской маркой с февраля по март 1973 г. Это, в

свою очередь, увеличило скорость и конвульсии в движении валют, которые в гигантских объемах с

помощью электронной техники носились взад-вперед через границы (в конце 70-х годов валютные

сделки только в Нью-Йорке составляли в среднем 23 миллиарда в день [23]). Одним словом, осенью

1973 г. финансовая ткань мировой экономики стала расползаться. Для начала катастрофы был достато-

чен любой неожиданный удар. Но то, что произошло, ни в коем случае нельзя назвать просто шоком -

это было землетрясение.

Коллективизм 70-х годов

273

Землетрясение не случайно пошло с Ближнего Востока. Большой послевоенный подъем питался

дешевой энергией. Между 1952-1972 г.г. цена на нефть постоянно падала по сравнению с ценами на

промышленные товары. Она резко упала в относительном выражении в 1953-1969 г.г., причем, в 1963-

1969 г.г. упала даже и в абсолютном выражении {24]. Это падение цен стало возможным благодаря

быстрому увеличению экспорта дешевой нефти с Ближнего Востока. Показательно, что все три

ведущих сектора в буме западной экономики: автомобильный, химический и электрический - являлись

энергоемкими, точнее - нефте-емкими [25]. Предполагая, что энергия останется дешевой, все индуст-

риальные государства проявили близорукость. Но американская энергетическая политика представляла

собой особенно плачевную картину недальновидности, так как правительственное вмешательство

держало внутренние цены намного ниже среднемировых. Из мирового экспортера энергии Америка

превратилась в импортера - 7 процентов общего потребления в 1960г., причем, ее потребление энергии

стремительно росло с каждым годом (5 процентов в год во второй половине 60-х годов). Особое

беспокойство вызывал ввоз в США нефтепродуктов: в 1960 г. Америка ввозила 10 процентов; в 1968 г.

- 28 процентов; в 1973 г. - 36 процентов [26]. Собственная добыча нефти в США достигла максимума в

1970 г. и с тех пор уменьшалась.

Руководители ближневосточных нефтяных стран заметили растущую зависимость Запада и Японии от

их экспорта нефти, а также неспособность найти дополнительные или альтернативные источники. Не-

которые из них, особенно шах Ирана, находились под впечатлением утверждений экологов, что

развитые индустриальные государства, в основном Америка, слишком быстро расходуют природные

ресурсы, потому что их цены занижены. В 1972-1973 г.г. уже появились признаки начала роста цен на

сырье и такие товары, как продукты земледелия; нефть следовала за ними. Шах пытался убедить

других владетелей, что для стран Ближнего Востока, экспортирующих нефть, было бы лучше

медленнее расширять ее добычу, поднимая цены: таким образом увеличилась бы стоимость их нефти

под землей. Но для того, чтобы внять его совету, им понадобился не только разум, но и эмоции -

ненависть к Израилю и его союзнику Америке.

Строго говоря, на Ближнем Востоке не было одной доминирующей силы после фиаско в Суэце в 1956-1957

г.г. Но, хотя присутствие Британии было гораздо меньшим, она действовала в этом районе неожиданно

активно и эффективно в течение нескольких следующих лет. Британское военное вмешательство в

Иордании в 1958г., в Омане в 1959 г. и в Кувейте в 1961 г. помогло сохранить там определенную ста-

бильность. Именно последовательный вывод Британией войск из Адена

274

СОВРЕМЕННОСТЬ II

Коллективизм 70-х годов

275

и Персидского залива в конце 60-х годов серьезно изменил ситуацию [27], И до настоящего времени в

этом районе ощущается отсутствие международной полиции. Силы ООН при покойном Даге Хаммар-

шельде, в сущности, только усугубили положение нестабильности, так как согласно доктрине ООН о

суверенитете, президент Насер имел право потребовать их вывода, как только почувствует себя

достаточно сильным, чтобы победить Израиль. Именно это он сделал 16.мая 1967 г. Через три дня ООН

дала согласие, и в тот же вечер радио Каира объявило: «Это наш шанс, арабы, нанести Израилю

смертельный уничтожающий удар.» Двадцать седьмого мая Насер заявил: «Нашей главной целью

будет уничтожение Израиля.» Иракский президент Ареф 31 мая: «Наша цель ясна: стереть Израиль с

карты мира.» Ахмед Шукейри, председатель Организации за освобождение Палестины, 1 июня: «Евреи

должны покинуть Палестину...Тот, из старого еврейского населения Палестины, кому удастся уцелеть,

может остаться, но, по-моему, никто из них не уцелеет.»

Вследствие вывода сил ООН, у.'роз и концентрации на его границах армий, оснащенных современным

советским оружием, втрое превосходящих по численности его собственную, 4 июня Израиль начал

превентивную войну, нанеся первые удары по египетской авиации. Война продолжалась шесть дней и

принесла полный успех. Египетские, иорданские и сирийские войска были разгромлены, причем,

египетские - просто опозорены. Израиль оккупировал Синай и Западный берем, Были захвачены

сирийские Голанские высоты, откуда велся обстрел израильских сел в Верхней Галилее. А важнее

всего, Старый Иерусалим со Стеной плача и Святыми местами - высшая награда, которая ускользнула

от Израиля в 1948 г., теперь был присоединен к новому государству. Эта война ликвидировала одну

болезненную аномалию. За его 4000-летнюю историю Иерусалим многократно осаждали,

оккупировали, разрушали, заново отстраивали при ханаанцах, евреях, вавилонцах, ассирийцах, персах,

римлянах, византийцах, арабах, крестоносцах, мамелюках, османах и англичанах. Но он никогда не

был разделенным, кроме периода 1948-1967 г.г. Воссоединение города при израильтянах сделало

возможным согласованное управление Святыми местами мусульманами, евреями и христианами в

рамках одной национальной столицы [28].

В других отношениях победа Израиля не принесла особой выгоды. Насер уцелел благодаря ловкой

манипуляции толпами [29]. Советская Россия перевооружила его армию, обеспечив вдвое большую

мощь по сравнению с уровнем 1967г. Направление его пропаганды становилось все более

антиамериканским и исчерпывалось бесконечным повторением лозунга «Израиль - это Америка, и

Америка - это Израиль». Насеру принадлежит утверждение, что ударить по Америке, означало

навредить Из-

раилю, и что растущая зависимость Америки от ближневосточной нефти дает возможность нанести

удар. Но Египет не был нефтяной страной. Насер умер 28 сентября 1970 г. от инфаркта - способный

пропагандист, но полностью провалившийся военный и политический лидер. Некому было теперь

олицетворять арабские надежды, какими бы призрачными они ни были. Но разрушительную роль

Насера - адвоката и практика насилия - скоро взял на себя ливийский полковник Каддафи. Годом

раньше он, вместе с другими молодыми офицерами, свергнул в своей стране прозападную монархию,

так же как Насер прогнал Фарука. Во многом Каддафи брал пример с Насера и повторял слово за

словом его панараб-скую и антиизраильскую риторику. Ливия - одно из самых маленьких арабских

государств, всего с 2 миллионами жителей. Но она самый крупный арабский производитель нефти к

западу от Суэца, и значение ее географического положения проявилось после войны 1967 г., когда был

блокирован Суэцкий канал и ближневосточные поставки нефти Западу нарушились. С первых же дней

своей диктатуры Каддафи подчеркнул значение нефтяного оружия для ответного удара по «западному

империализму» в наказание за поддержку Израиля.

Каддафи оказался крайне ловок в сделках с нефтяными компаниями и странами-потребителями,

демонстрируя, что и тех и других можно успешно разделить и шантажировать по отдельности. Когда

он пришел к власти, ливийская нефть была практически самой дешевой в мире. В ряде переговоров в

1970 г., 1971 г. и вновь в 1973 г. он добился самых больших увеличений цен на нефть, когда-либо

полученных арабской страной, с дополнительной оговоркой о повышении при падении курса доллара.

Значение его успеха заключалось в том, что с него в скором времени взяла пример Организация стран-

экспортеров нефти (ОПЭК), в которой доминировали арабы. ОПЭК создавалась как защитная

организация для поддержания цен на нефть, когда они падают. До тех пор она не предпринимала

коллективных действий, кроме согласования цен за концессии в 1965 г. В 1971 г., следуя ходу

Каддафи, члены ОПЭК из Персидского залива впервые выступили в переговорах с нефтяными

кампаниями, как объединенная группа [30]. Четырнадцатого февраля в Тегеране они обеспечили себе

повышение цен на 40 центов за баррель. Так началась революция в ценах на энергию. Новое

соглашение должно было выполняться в течение пяти лет - «торжественное обещание», по словам

Генри Киссинджера, «которое должно войти в историю, как рекорд по скорости и масштабу, с

которыми оно нарушалось» [31].

Вероятность того, что нефтяное оружие будет теперь использоваться более умело, сильно возросла в

июле 1972 г., когда преемник Насера генерал Анвар Садат порвал союз с СССР, выгнал советских спе-

циалистов и советников и связал Египет с Саудовской Аравией и други-

276

СОВРЕМЕННОСТЬ II

Коллективизм 70-х годов

277

ми нефтяными странами Персидского залива. Садат не был словоохотливым, как Насер. По своему

духу он не принадлежал к бандунгскому поколению. Он был реалистом и сознавал, что египетско-

израильское противостояние противоречит исторической традиции Египта и наносит вред его

действительным интересам, особенно экономическим. Он решил положить этому конец. Но, чтобы

иметь силы для переговоров о мире, Садат в первую очередь нуждался в престиже военной победы. В

субботу, 6 октября 1973 г., во время праздника Йом-Кипур, или Дня искупления - самый радостный

день еврейского календаря, он начал координированное египетско-сирийское наступление на Израиль.

Первоначальные успехи были значительными. Израильская «линия Бар-Лев» на Синайском

полуострове была прорвана. Большая часть израильской авиации была уничтожена советскими

ракетами «земля-воздух». Премьер-министр Израиля Голда МеЙр с известной долей паники обра-

тилась к Вашингтону. В Израиль по воздуху было переправлено новейшее американское оружие почти

на 2,2 миллиарда долларов. Восьмого октября началось контрнаступление израильтян. До подписания

соглашения о перемирии 24 октября Израиль вернул потерянные территории, продвинулся до

подступов к Дамаску, захватил плацдарм на западном берегу Суэцкого канала и окружил большую

часть египетской армии [32]. Египет продемонстрировал неожиданные военные возможности - Садату

этого было достаточно; Израиль показал, что сумел преодолеть первоначальные поражения.

Война выявила решающую военную зависимость Израиля от Америки. Она также привлекла внимание

к ущербу, нанесенному ведущей роли Америки на Западе расследованием Уотергейтской аферы со

стороны американских медий и демократического большинства в Конгрессе. После успешного

контрнаступления Израиля Садат призвал на помощь Советский Союз, и 24 октября Брежнев отправил

Никсону сообщение, что советские войска могут выступить против Израиля без дальнейших пре-

дупреждений. Несмотря на то, что ранее Никсон приказал оказать Израилю полную поддержку в

снабжении и уже согласился привести в боевую готовность вооруженные силы США по всему миру -

первую такого масштаба после кубинского ракетного кризиса в 1962 г., он настолько запутался в

уотергейтской неразберихе, что почувствовал себя обязанным передать функции контроля над

кризисом Киссинджеру, который уже стал государственным секретарем, Именно Киссинджер, а не

президент, руководил заседанием в Белом доме, когда отвечали на брежневское послание; он отдавал и

приказы о боевой готовности. На обвинения некоторых уотергейтских охотников на ведьм, что кризис,

якобы, вызван искусственно, чтобы отвлечь внимание от затруднений Никсона, Киссинджер надменно

ответил (на прессконференции 25 октября):

Мы стараемся проводить политику Соединенных штатов, имея ввиду обязательства не только по отношению к

нашим избирателям, но и к будущим поколениям. И болезненным симптомом того, что происходит с нашей стра-

ной, является само предположение, что Соединенные штаты способны привести свои силы в боевую готовность

по внутренним причинам [33].

Таким образом, президент Америки оказался парализован внутренними врагами, и некому было

возглавить Запад от имени мировых потребителей нефти, когда арабские страны из ОПЭК ответили на

спасение Израиля безоглядным применением нефтяного оружия. Еще 16 октября они политизировали

экспорт нефти, сократили его добычу и (вместе с неарабскими производителями) подняли цены на 70

процентов. Вследствие этого, цены на сырую нефть возросли вчетверо менее чем за год. «Это решение,

- говорил Киссинджер, - одно из поворотных событий нашего века» [34]. Оно превратило всеобщее, но

постепенное повышение цен в такую революцию цен, равной которой мир никогда не испытывал ранее

за столь краткое время. Более всего пострадали самые бедные страны, большинство которых несли

болезненное бремя долгов и покупали все свои энергоносители. В странах с доходами на душу на-

селения примерно 100 долларов, где проживали один миллиард человек, и чьи доходы в 60-е годы

медленно росли (около 2 процентов а год), обратный ход роста проявился еще до удара революции

нефтяных цен. Для них это стало катастрофой [35]. В конце 70-х годов они стали беднее, чем в начале

десятилетия - первый подобный поворот в современности. При таком низком уровне жизни резкое

уменьшение доходов означало недоедание и вытекающие из него эпидемии. Число африканцев и

азиатов, умерших вследствие арабской нефтяной политики в десятилетие после 1973 г. насчитывает,

возможно, десятки миллионов человек.

Мир в целом испытал понижение благосостояния, так как сокращение производства обошлось вдвое дороже

дополнительных финансов, перешедших к странам-производителям нефти. Для индустриальных государств

это приняло форму экономической болезни, непредусмотренной кейнсианством: стагфляции. С 5,2

процента годового экономического прироста и 4,1 процента среднего роста цен, мир вступил в 1974-1975

г.г. с нулевым и даже отрицательным приростом и 10-12 процентами среднегодового повышения цен. Это

было очень высокой инфляцией, а в некоторых странах она развилась до гиперинфляции. Ценовая

революция, в сердцевине которой находился скачок цен на нефть, бушевала в 1972-1976 г.г. Это было

самым разрушительным событием после 1945 г. Она подействовала как аварийный тормоз на ведущие

энергоемкие секторы, которые были в основе продолжительного роста американской, западноевропейской и

японской экономики, и вызвала резкий спад производства и безработицу в масштабах, неизвестных

278

СОВРЕМЕННОСТЬ II

Коллективизм 70-х годов

279

с 30-х годов [36]. В начале 80-х годов число безработных только в Америке и Западной Европе

равнялось 25 миллионам.

Бедствие могло бы стать еще более тяжелым, если бы не гибкая банковская система. В ноябре

1973г., сразу после ближневосточного кризиса, один большой периферийный банк в Лондоне -

Лондон энд Каунти, начал тонуть. Банк оф Инглэнд быстро спустил «спасательную шлюпку»,

заставив крупные банки обеспечить поддержку в виде 3 миллиардов долларов для двадцати шести

других периферийных банков.

Тяжелый момент наступил в июне следующего года, когда рухнул германский Герштальт Банк,

задолжавший огромные суммы британским и американским банкам, чем тревожно напомнил

падение Кредит Анш-тальта в 1931 г. Но система поддержки снова сработала. В конце 1974 г.

контролер денежного обращения

в Вашингтоне держал под специальным наблюдением около 150

американских банков, включительно, два крупнейших, о которых было известно, что им угрожает

подобная опасность. В Лондоне рухнула торговля недвижимостью, увлекая за собой несколько

блестящих компаний. Индекс Файненшл Тайме с 543 в марте 1972г. упал до 146 в начале 1975г.

при акциях, стоивших в реальном выражении меньше, чем в мрачные дни войны в 1940 г. В

Америке давно внушавшие опасения финансы города Нью-Йорка окончательно испустили дух,

когда банки отказали дальнейшие займы. Самый богатый город мира обратился к Белому дому, но

Джеральд Форд отказался вмешаться: событие было отмечено нашумевшим заглавием в Нью-

Йорк Деили Ньюз: «Форд говорит городу: «Умри» [37]. Но к тому времени худшее в финансовом

кризисе мяновало, а все солидные банки и институции твердо стояли на ногах.

Действительно, и коммерческие банки, чье евродолларовое безумство содействовало их

нестабильности, уже применяли подобные методы, чтобы ввести хоть какой-то порядок в хаос.

Проблема состояла в следующем. Революция нефтяных цен означала, что страны из ОПЭК

извлекали дополнительно 80 миллиардов долларов из мировой экономики. А это равнялось 10

процентам всего мирового экспорта. Только Саудовская Аравия и Кувейт с их незначительным по

численности населением получали дополнительно 37 миллиардов ежегодно, достаточных, чтобы

за двадцать пять лет скупить все большие компании на всех мировых фондовых биржах. Возникла

реальная опасность, что арабы используют новое «денежное оружие» так же, как нефтяное. В

любом случае было важно, чтобы деньги быстрее вернулись в мировую производственную

экономику. Вашингтон, все еще парализованный Уотергейтом, не мог взять на себя руководство.

К счастью,

Comptroller of Currency - официальный представитель казначейства в США

внеправительственная евродолларовая система, привыкшая отзываться на чисто рыночные нужды

без бюрократической помощи или помех, только и ждала сигнала к действию. Евродоллары были

переименованы на нефтедоллары. В употребление вошел новый термин - «рециклирование».

Нефтедоллары быстро оформились в огромные кредиты для сильно ущемленных развитых

индустриальных государств и для еще более пострадавших стран: Индонезии, Заира, Бразилии,

Турции, и даже для новых конкурентов арабских производителей нефти - таких, как Мексика.

Арабы не намеревались помогать Третьему миру, кроме как через правительственные кредиты на

определенных условиях. Но, вложив деньги во всемирную банковскую систему, они теряли их из

поля зрения. А больше девать их было некуда. Они были ошеломлены, как Крез

. Им совсем не

нравилось происходящее. Но поскольку они не имели своей банковской системы из-за запрета

Корана, иного выхода у них не было. Один свидетель сказал в Конгрессе: «Все, что у них есть, это

только долговая расписка на счет в банке, который может быть заморожен в любой момент в

Соединенных штатах или в Германии, или где угодно» [38]. Если государство имеет больше денег,

чем может потратить, хочется ему или нет - оно должно поделиться ими. Америка сделала это

сознательно после 1945 г. в виде помощи по плану Маршалла, плану Четырех пунктов и военного

сдерживания советской экспансии. Арабы были далеко не такими альтруистами, но они не могли

помешать банкам давать в долг их деньги. Уолтер Ристон из «Сити-банк» точно объяснил

положение:

Если «Эксон» выплачивает Саудовской Аравии 50 миллионов долларов, то происходит всего лишь то, что мы

дебетуем счет «Эксона» и кредитуем счет Саудовской Аравии. Сальдо «Сити-банк» остается неизменным. А если

скажут, что им не нравятся американские банки, и они желают вложить средства в «Креди Сюисс», все, что мы

делаем - это снимаем со счета Саудовской Аравии и кладем на счет «Креди Сюисс»: наше сальдо остается

прежним. Так что, пусть кто угодно суетится поблизости и ждет, чтобы упало небо, деньги ни коим образом не

могут выйти из системы. Она - замкнутый круг [39].

Разумеется, все было бы иначе, если бы арабы обладали усовершенствованной банковской сетью,

что они, хотя и с опозданием, осознали. Когда в начале 80-х годов началось создание их

собственных международных банков, индустриализованные страны уже нашли альтернативные

источники энергии, включительно, неарабскую нефть;

Крез, баснословно богатый царь Лидии (550 г. до н.э.), услышал от Дельфийского оракула, что война с Персией

приведет к падению большой империи, и напал на нее (546 г. до н.э.)- Но царство, которое пало, оказалось его

собственным

280

СОВРЕМЕННОСТЬ II

Коллективизм 70-х годов

281

предложение нефти в мире превысило спрос, и не существовало новой вероятности возникновения

проблемы с нефтедолларами, во всяком случае, не в столь напряженной форме. Момент

максимальной арабской мощи миновал. Этот момент пришелся на 1974-1977 г.г., когда арабы

располагали половиной мировой ликвидности. Благодаря системе частных банков и всемирного

черного финансового рынка, деньги исчезали в бездонной яме потребностей развивающихся

стран. В 1977 г. они задолжали частным банкам 75 миллиардов долларов, более половины из них -

американским банкам. Почти все эти средства были арабскими. В глобальном смысле это было

менее эффективно, чем схема, существовавшая до 1973 г., которая поддерживала стабильный рост

на Западе. Индонезия взяла в долг более 6 миллиардов долларов, ббльшую их часть пустила на

ветер, после чего объявила несостоятельность. Какой-то чиновник перевел 80 миллионов на свой

собственный счет [40]. Заир, который до 1979 г. взял в долг 3 миллиарда, также подал дурной при-

мер глупости и коррупции [41]. Самые большие заемщики - Бразилия и Мексика, в целом

продуктивно употребили полученные кредиты. И большинство этих денег вернулось туда, откуда

и вышло - в индустриальную экономику. Но огромные суммы долгов навевали новые опасения о

мировом банковском кризисе. Поэтому в 70-е годы тревога на Западе стала возрастать.

Успокоительным последствиям рециклирования потребовалось некоторое время для проявления.

Между тем, рецессия оказала не только экономическое, но и политическое воздействие. Как

отмечалось, Большая депрессия 30-х годов деморализовала демократии, сломив их волю

справиться с агрессией и их энергию создать систему коллективной безопасности против роста

незаконной власти и практики насилия. В этот раз, к счастью, уже существовало НАТО и другие

региональные пакты. Оки продолжали кое-как функционировать. Но не хватало лидера, чтобы

отыскивать ответы на новые угрозы или варианты старых. Относительный упадок американской

мощи и воли сильно ускорил революцию цен и рецессию. В конце 70-х годов доллар потерял по-

ловину своей стоимости. «Американский век», похоже, закончился всего лишь двадцать пять лет

после своего начала. От практически полного самообеспечения Америка попала в зависимость от

всего мира. Она ввозила половину потребляемой нефти как из Канады, Венесуэлы, Мексики,

Нигерии и Индонезии, так и из арабских стран, а бдлыную часть хрома, бокситов, марганца,

никеля, олова и цинка - со всего западного полушария и из Малайзии, Замбии, Австралии, Заира и

Южной Африки [42]. Росла зависимость от морских путей, а способность держать их открытыми

уменьшалась. Министр обороны Дональд Рамсфельд в своем докладе о бюджете в 1977 г. отмечал,

что «сегодняшний флот [США] может контролировать североатлантические морские маршруты до

Ев-

ропы», но только ценой «серьезных потерь» для судоходства. «Способность оперировать в

восточном Средиземноморье была бы, в лучшем случае, нена.^жной.» Тихоокеанский флот мог бы

«держать открытыми морские пути к Гаваям и Аляске, но ему будет трудно защищать наши

коммуникационные линии в Западной части Тихого океана». В глобальной войне Америке,

предупреждал он, будет очень трудно охранять таких союзников, как Япония и Израиль, или

поддерживать НАТО [43]. Это было радикальной переменой по сравнению с 50-ми, или даже с

началом 60-х годов. А слабеющая физическая мощь еще более подрывалась провалом

руководства. Семидесятые годы были самой низкой точкой американской президентской

институции. После весны 1973 г. вследствие уотергейтской охоты на ведьм президентство

Никсона стало полностью неработоспособным. Его преемник Джеральд Форд находился у власти

только два года., не получив мандата на выборах. Он провел первый год отчаянно разграничивая

администрацию от скандала Уотер-гейт, а второй - в попытках создать коалицию, чтобы быть

избранным в президенты. За благоприличным фасадом Белого дома при Форде среди его

подчиненных велась нескончаемая борьба за власть, а Форду недоставало авторитета и твердости

ее прекратить. По словам одного из его сотрудников: «Добрый старый Джерри был слишком добр,

чтобы это было полезно ему самому» [44]. Взгляды Форда в тех редких случаях, когда они

проявлялись, обычно оказывались разумными. Но ему не хватало gravitas

. Он пристрастился к

неудачной привычке переигрывать перед публикой [45].

Его преемник оказался гораздо более «тяжелым случаем». Вопреки Уотергейту и всем своим

недостаткам, Форд едва не был избран в 1976 г., и, наверное, был бы избран, если бы ему

разрешили взять своего вице-президента Нельсона Рокфеллера партнером в предвыборной кам-

пании. В то время, в результате нападок со стороны прессы, президентство выглядело почти

неосуществимой целью. Конкуренция была слабой и демократы предложили в кандидаты

простоватого Джимми Картера из Джорджии, которого лансировал по телевидению хитрый рек-

ламный босс Джеральд Рафшун из Атланты [46]. Он отвоевал президентство с небольшой

разницей против самого слабого старого президента в истории, и стал еще более слабым новым

президентом. Картер продолжил политику разрядки Никсона-Киссинджер а с Советской Россией

долго после того, как произошедшие события обессмыслили существовавшие когда-то основания

для нее, и даже ее авторы перестали в нее верить [47]. В середине 70-х годов первый договор об

ограничении стратегических вооружений (известный как САЛТ-1), подписанный в мае

Тяжесть (лат.)

282

СОВРЕМЕННОСТЬ II

Коллективизм 70-х годов

283

1972 г., стал оказывать непредвиденное воздействие на американскую оборонную политику. Он

создал лобби для контроля над вооружением внутри вашингтонской бюрократии, особенно в

Госдепартаменте, которое обеспечило себе право проверять новые программы вооружения на

этапах исследования и разработок и делало попытки запрещать их, если они представляли особые

проблемы для контроля, которые могли бы нарушить соглашения по САЛТ-1 [48]. Политика

Картера подкрепляла эту внушающую опасения тенденцию.

Еще более вредной являлась необдуманная политика Картера в отношении «прав человека»,

основанная на соглашении, подписанном в Хельсинки, согласно которому стороны обязывались

стремиться положить конец нарушениям прав человека во всем мире. В основе лежала идея

заставить Россию либерализировать свою внутреннюю политику. Эффект получился совсем

противоположным. За железным занавесом пренебрегли Хельсинкским соглашением и арестовали

добровольные группы, организованные для наблюдения за его выполнением. На Западе Америка

была вынуждена критиковать некоторых своих старых союзников. Кроме того, в самой

администрации возникло лобби за права человека, включавшее целое бюро Госдепартамента,

которое активно трудилось против американских интересов, В сентябре 1977 г. Бразилия отреа-

гировала на критику со стороны Госдепартамента аннулированием всех своих четырех оборонных

соглашений с США, два из которых датировались еще 1942 годом. Аргентина была оттолкнута

таким же образом. Государственный департамент сыграл важную роль в свержении режима

Сомосы в Никарагуа. Помощник-секретарь Вайрон Вейки объявил от имени правительства США:

«Никакие переговоры, посредничество или компромисс с правительством Сомосы уже

невозможны. Решение может наступить только после категорического разрыва с прошлым» [49].

«Категорический разрыв» в 1979 г. принял форму замещения Сомосы - верного, хотя и

отвратительного союзника Запада, марксистским режимом, чье отношение к правам человека

было таким же презрительным, и который сразу начал кампанию против американских союзников

в Гватемале, Сальвадоре и других местах Центральной Америки. Кроме того, в 1978 г. Бюро

защиты прав человека при Госдепартаменте активно подрывало режим шаха Ирана, сыграв

важную роль в его свержении в 1979 г. и его замене яростным антизападным террористическим

режимом [50]. Американская политика в области прав человека, сколь ценной ни являлась на

теории, на практике оказалась весьма наивной.

Политика Картера была настолько запутанной, что ей трудно дать какую-то яркую характеристику, кроме

тенденции вредить приятелям и союзникам. Внутренние распри при Форде были мелочью по сравнению с

постоянным перетягиванием каната при Картере в треугольнике между

его государственным секретарем Сайрусом Вэнсом, его советником по национальной

безопасности Збигневом Бжезинским и его помощником из Джорджии Гамильтоном Джорданом,

большая часть которого совершалась публично; не говоря уж о самостоятельных действиях брата

Картера - пьяницы Билли, который выступал как платный лоббист антиамериканского

правительства Ливии. Единственный вопрос, в котором команда Картера казалась единой, была

неспособность Америки контролировать события. Сайрус Вэнс считал, что не надо «напрасно

противиться советскому или кубинскому влиянию в Африке». «Истина такова, - добавлял он, - что

мы уже так же неспособны задержать перемены, как Канут' - остановить воду.» Бжезинский

настаивал на мнении, что «мир меняется под воздействием сил, которые ни одно правительство не

может держать под контролем». Сам Картер сказал, что власть Америки влиять на события

«сильно ограничена». Чувствуя свое бессилие, администрация пряталась за туманными

метафорами, на которые у Бжезинского был дар. Вьетнам для него был «Ватерлоо для WASP'-

элиты»: никогда подобная интервенция уже не могла быть предпринята Америкой. «Существуют

множество различных конфликтных осей в мире, - отмечал он, - чем больше они пересекаются,

тем опаснее становятся.» Западная Азия виделась ему «дугой кризисов». Но: «мы нуждаемся не в

акробатике, а в архитектуре» [51]. Однако, в действительности не появилось никакой архитектуры

внешней политики. Когда иранское террористическое правительство задержало заложниками

персонал американского посольства, в конце концов пришлось прибегнуть к акробатике,

завершившейся в мае 1980 г. обгорелой грудой американских вертолетов в пустыне - наверное,

самая низкая точка американской участи в этом веке.

Упадок Америки в семидесятые годы казался еще более мрачным в контрасте с привидной

прочностью и самоуверенностью советского режима. В 1971 г. Советская Россия обошла Америку

по числу стратегических ядерных ракет, расположенных на земле и на подводных лодках. В том

же году Андрей Громыко хвастался, что во всем мире «ни один важный вопрос... теперь не может

быть решен без Советского Союза или против него» [52]. Сам он являлся символом как

внутренней стабильности, так и внешней последовательности советской политики, поскольку был

заместителем министра иностранных дел еще с 1946 г., а с 1957 г. - министром иностранных дел:

пост, на котором он пребывал вплоть до 1985 г.

Нельзя сказать, чтобы внутренняя история послесталинской Рос-

Canute (995-1035) - король Англии, Дании и Норвегии.

White, Anglo-Saxon, Protestant (белый, англо-саксонец, протестант) - потомок первых поселенцев в Америке.

284

СОВРЕМЕННОСТЬ II

Коллективизм 70-х годов

285

сии была бедна событиями. ,Берия, последний предводитель сталинской тайной полиции (КГБ -

прим. пер.), не намного пережил своего хозяина: он слишком много знал о каждом в верхах^ Его

же коллеги состряпали ему такой обвинительный акт, который, по словам дочери Сталина

Светланы, зачитывали три часа, и половина которого посвящалась его сексуальным безумствам -

кратко описанные поэтом Евтушенко в его воспоминаниях: «Я увидел хищное лицо Берии,

полускрытое шарфом, прильнувшее к оконному стеклу лимузина, пока он медленно проезжал

рядом с тротуаром, в поисках женщины на ночь» [53]. Берия был арестован 26 июня 1953 г. и, по

официальной версии, расстрелян в декабре после судебного процесса. Но Хрущев, Первый

секретарь Партии, сказал одному итальянскому коммунисту в 1956 г., что Берия на самом деле

был убит во время ареста: пока он в спешке нашаривал свой пистолет, Маленков, Микоян,

маршалы Конев и Москаленко схватили его и задушили (по другой версии Хрущева - он был

застрелен) {54]. В 1955 г. Хрущев сверг Маленкова с места вожака послесталинской олигархии.

Спустя два года он закрепился у власти, убрав с постов «антипартийную группу» старых

сталинистов типа Молотова и Кагановича, которые заговорничали с Маленковым и его

преемником на посту Председателя Президиума Совета министров Булганиным. По словам самого

Хрущева, у них было большинство против него в Президиуме, но с помощью маршала Жукова он

привел в Москву своих союзников из Центрального комитета и сумел обернуть решение в свою