Джонсон Пол. Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы. Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

просто потому, что держал свои армии вне городской экономики. Если и существовал отдельный

фактор, разрушивший Гоминьдан, то это была инфляция. Инфляция стала неуправляемой в

последней фазе Японской империи, существенной частью жо-торой были города Китая. В 1945 г.

в самой Японии бумажные деньги обесценились и, практически, развилась натуральная

экономика. Болезнь распространилась на китайские города и вверх по большим рекам. Когда в

последние месяцы 1945г. режим Чана пришел к власти, он унаследовал скрытую гиперинфляцию

и не успел принять адекватные меры, чтобы преодолеть ее. Американцы были щедры на деньги и

доставки. Чан попал под соглашение о Ленд-лизе и получал помощь в значительных количествах.

Ему дали 500 млн. долларов в кредит для экономической стабилизации, а всего за 1945-1949 г.г. -

2 млрд. долларов. Но как только Гражданская война началась всерьез и гиперинфляция снова

всплыла на поверхность, американская помощь оказалась недостаточной. Правительство Чана

было не только некомпетентным, но и коррумпированным. Инфляция привела к военной слабости,

а военные неуспехи вызвали еще ббльшую инфляцию.

Чан усугубил проблему, отрицая ее наличие. Его сила медленно таяла в 1947 г. и быстро -.в первой

половине 1948 г. С середины сентября до середины октября цены в Пекине подскочили в пять раз.

Пемпинг Кроникл записал комментарий Чана: «Упомянутые прессой последние повышения цен и

паническая скупка сильно преувеличены... во время личной проверки в Пекине, Тяньцзине и

Мукдене, он не видел ничего, подкрепляющего эти утверждения» [58]. И все-таки, в Маньчжурии

и в Северном Китае инфляция, практически, довела индустрию до бездействия. Многие рабочие

находились в голодной стачке, вызванной хроническим недоеданием риса. Генеральный консул

США в Мукдене докладывал:

Усилия, направленные на контролирование цен и борьбу с чрезмерными запасами впрок, весьма несерьезны...

результаты... в общем выражаются в том, что принудительно, под штыками, зерно реквизируется за фиксированную

цену и перепродается по ценам черного рынка, набивая карманы ненасытных военных и цивильных чиновников [59].

В Шанхае цены на товары поднялись в двадцать раз между 19 августа и 8 ноября 1948 г., а только за

последнее число цена на рис подскочила с 300 китайских долларов за picul (60 кг) утром на 1000 в полдень и

1800 к закату [60]. Каждый день люди сотнями умирали на улицах, тела их собирали городские

мусороуборочные машины. Чан поставил своего сына генерала Чан Цинго управлять в качестве экономичес-

кого диктатора. Его валютная реформа «золото-доллар» - в ней не

Мир благодаря страху

было ничего золотого - заменила гиперинфляцию неконтролируемой паникой. Он оттолкнул один

из самых надежных источников средств для Чана - шанхайскую гангстерскую общину, забрав у

нее 5 млн. штатских долларов для своей собственной «военной кассы» [61].

При существующих отношениях военного феодализма экономический крах, отразился на силе

армии. Летом 1948 г. на тайной сессии перед гоминьдановским парламентом докладывалось, что в

августе 1945г. в армии было 3,7 млн. человек с 6000 тяжелых орудий. Силы ККП тогда

насчитывали 320 тысяч, из которых не более 166 тысяч вооруженных. Но Красные части

привыкли жить от земли и грабить города. Войска Гоминьдана получали зарплату бумажными

деньгами, на которые им становилось все труднее прокормиться. Поэтому они продавали свое

личное оружие и любое другое военное оборудование, что попадало под руку. Офицерам было

хуже, чем солдатам, а генералам -совсем плохо. К июню 1948 г. армия Гоминьдана уменьшилась

до 2,1 млн.; армия ККП возросла до 1,5 млн., вооруженная миллионом винтовок и 22 800

орудиями - больше чем у Гоминьдана (21 000); практически все это оружие было куплено у

правительственных войск. Американцы, которые доставили Чану излишки от тихоокеанской

войны на 1 миллиард долларов, таким образом вооружили обе стороны в конфликте [62].

За последние месяцы 1948 г. коммунисты одержали полную победу в нескольких сражениях,

закончившихся решающей битвой при Суч-жоу в конце года. До декабря практически вся

Маньчжурия и Северный Китай были в руках Мао. Тяньцзин пал в январе 1949 г., а Пекин сдался.

Сучжоу стоил Гоминьдану 400 тысяч жертв. Но из них 200 тысяч пленных, безденежных и

голодяых, сразу влились в армию ККП со 140 тысячами американских винтовок. Первого февраля

американское министерство армии доложило, что Гоминьдан имел 2 723 000 человек в войсках в

начале 1948 г. и меньше 1,5 млн. в конце его, из которых полмиллиона были нестроевыми. В этот

же период силы ККП возросли до 1 622 000 человек, практически все - боевые части. В этот

момент, хотя Чан уже готовился к эвакуации на Тайвань (Формоза), Сталин все еще советовал

Мао договориться о разделении Китая, оставляя Север -ККП, а Юг - Гоминьдану. Чан не дал этого

шанса Мао, отказавшись от компромиссных предложений. В апреле 1949 г. Мао пересек Янцзы на

Юге и в том же месяце захватил Нанкин. В октябре он контролировал весь континентальный

Китай и, в какой-то мере, восстановил шаткое единство дней империи [63].

Таким образом, после сорока лет ожесточенной гражданской войны, в которой погибли миллионы,

не была осуществлена ни одна из начальных целей Сунь Ятсена, среди которых были

парламентарная де-

СОВРЕМЕННОСТЬ II

мократия, свобода слова и habeas corputf, и Китай вернулся в исходное положение, к деспотизму -

даже более самоуверенному и гнетущему, чем старый. Первым делом Мао было распространить

на всю страну свою «земельную реформу», уже начатую на Севере. Она была нацелена против

«местных насильников и злых землевладельцев», и он призывал крестьян убивать «не одного или

двух, а достаточно большое число» их [64]. Погибло более 2 млн. человек, половина из них -

«деспотичные» собственники менее тридцати акров земли. Мао, революционный романтик,

бросил самую большую нацию на земле в безумие насильственного волюнтаризма, который позже

затмил социальную инженерию Гитлера и Сталина.

Американские политические стратеги в замешательстве наблюдали распад рузвельтовской

великой опоры стабильности. Она оставила за собой огромную брешь. Как было заполнить ее?

Хотя Япония и считалась одной из ключевых зон, которую нужно было удерживать, они никогда

до тех пор не воспринимали ее как центр своих позиций на Дальнем Востоке, подобного Британии

в Европе. По воле Провидения русские вступили в войну против Японии слишком поздно, чтобы

иметь какие-либо претензии к доле в оккупации. Так что, согласно Потсдамской декларации

американцы имели там свободу действий. Генерал Ма-картур управлял страной как

конституционный заместитель Тэнно. Только осенью 1947 г. было предложено развязать Японию,

подписав с ней мирный договор и эвакуировав войска, хотя страна была разоружена, не имела

централизованной полицейской системы для борьбы с коммунистической подрывной

деятельностью, и, так как Советская Россия контролировала Курильские острова, Южный Сахалин

и Северную Корею, находилась в полукольце активной враждебности [65]. Прежде чем был

приведен в исполнение этот план, катастрофа в Китае в 1948-1949 г.г. навела Америку на новую

мысль. Поскольку Советская Россия официально не присутствовала, Америка могла действовать

односторонне и сделала это. С 1949г. политика США изменилась: они сняли бремя оккупации о

хребта японского государственного управления и экономики; акцент сместился с наказания на

экспансию и от нейтралитета и демилитаризации на присоединение Японии к системе Запада

пугем щедрого мирного договора.

«Сдерживание» предполагало точные границы, пересечение которых было бы опасно для русских.

В Европе они были уже достаточно ясны. В Азии в 1949 г. Япония твердо была под американским

зонтом. Но где проходили границы в других местах? Двенадцатого января 1950г. Дин Ачесон

сделал очень глупое высказывание перед Нацио-

Неприкосновенность личности (лат.)

Мир благодаря страху

нальным прессклубом в Вашингтоне. Получалось, что он исключает из американского оборонного

периметра не только Тайвань и Индокитай, но и Корею, из которой были выведены и советские, и

американские войска, и которая была разделена на Северную и Южную зоны, причем в Южной

осталось только пятьсот американских инструкторов. Основная мысль Ачесона состояла в том,

что коммунизация Китая не будет абсолютной потерей, потому что Китай и Россия в скором

времени схватят друг друга за горло. Он считал, что «поглощение» целиком или частично

«четырех северных китайских провинций» (Внешняя и Внутренняя Монголия, Синьцзян и

Маньчжурия) Советами являлось «важнейшим фактом в отношениях любой внешней силы с

Азией». Америка не должна ссориться с Китаем и этим «отклонять от России на нас справедливый

гнев, возмущение и ненависть китайского народа, которые должны подняться». В сущности,

Ачесон был дезинформирован. Он основывался на одном из донесений генерала В.Э.Тодда,

начальника разведывательного отдела Объединенных начальников штабов, согласно которому при

любом раскладе советских целей для агрессии «Корея будет в конце списка». Он также не знал,

что во время его высказывания уже велись переговоры о передаче Маньчжурской железной

дороги и Порт-Артура от России Китаю [66].

За нехарактерной для Сталина щедростью крылась его озабоченность не повторить с Мао той

ошибки, которую он совершил с Тито ~ т.е. обращаться с ним как с марионеткой, а не как с

коллегой-диктатором, который утвердил свой режим собственными усилиями. Видимо, Сталин

решил навести порядок в своей Восточноевропейской империи летом 1947г., после объявления

плана Маршалла. Он провел первую встречу Коминформбюро в Белграде, чтобы показать, что

Югославия является неотъемлемой частью системы. Но, в действительности, его целью было

заменить местных коммунистических руководителей с их национальными позициями такими,

которые были бы всем обязаны Сталину и русской поддержке. Чешский переворот 1948 г. был

частью этого процесса. Сталин также планировал уничтожить Тито, которому никогда не простил

грубого послания времен войны: «Если не можете нам помочь, не мешайте, хотя бы,

бесполезными советами» [67]. В том же месяце, в котором уничтожил руководство Чехословакии,

Сталин собрал в Москве Димитрова, болгарского коммунистического лидера, уже сломленного

им, Эдварда Карделя и Милована Джиласа из Югославии, одним из которых, если окажется

достаточно податливым, он намеревался заменить Тито. Сталин приказал им объединить

Югославию и Болгарию в экономическую федерацию по примеру Бенилюкса, который он считал

состоящим из Бельгии и Люксембурга. Когда ему сказали, что он включает также и Нидерланды,

он возразил и сердито зак-

СОВРЕМЕННОСТЬ II

ричал: «Когда я говорю - нет, значит - нет!» После того, прибегнув к подкупу, Сталин предложил

югославам как приманку маленькую жертву Муссолини: «Мы согласны, чтобы Югославия

поглотила Албанию», -сказал он и облизал указательный палец правой руки [68].

Когда Тито получил доклад о встрече, он почуял путч против себя. Как и Сталин, он был тертым

политическим бандитом, знакомым с законами выживания. В первую очередь он прервал утечку

информации из внутренних югославских партийных органов, полиции и армии к их партнерам в

Москве. Первого марта он довел кризис до точки кипения, заставив свой Центральный комитет

отказаться от предложенного Сталиным договора. В последовавшей теологической полемике,

начавшейся 27 марта, Тито был обвинен в антисоветизме, в отсутствии демократичности,

самокритичности, классовой сознательности, в тайных связях с Западом и антисоветском

шпионаже; наконец, вся его партия была заклеймена как меньшевистская и бухаринско-

троцкистская; обвинения доходили до грубой угрозы жизни Тито: «Считаем, что карьера Троцкого

очень поучительна» [69]. Двадцать восьмого июня Коминформбюро соответствующим образом

предупредило, что план Тито состоял в том, чтобы «подладиться к империалистам»,

подготавливая почву для учреждения «обыкновенной буржуазной республики», которая с

течением времени стала бы «колонией империалистов». Оно призывало «здравые силы» в

Югославской компартии «сменить сегодняшних руководите лей».

Яростный и раздражительный тон коммюнике Сталина выражал растущее в нем прозрение, что

Тите на шаг опережал его на всех этапах полемики, которая просто служила ему для выявления

ставленников Москвы в своей партии. Тито снял двух из своих главных соратников, расстрелял

своего бывшего начальника штаба еще со времен войны, бросил в тюрьму заместителя

политического руководителя армии и, в целом, посадил за решетку 8400 заподозренных из партии,

полиции и армии, причем аресты продолжались до 1950г. [70] Сталин наложил экономические

санкции, проводил маневры возле границ Югославии, а в 1949 г. состряпал показательные

процессы в сателлитных странах, с Тито в роли архизлодея. Но способность Тито объединить

свою партию около националистической линии («не имеет значения, как сильно каждый из нас

любит родину социализма СССР, он ни в коем случае не может любить меньше свою собственную

страну») убедила Сталина, что он не сможет сам побороть режим Тито без открытого вторжения

Красной армии и крупных сражений с участием Запада. Тито никогда не переходил официально

под зонтик Запада, но гарантия подразумевалась. Когда он посетил Лондон в 1953 г., Черчилль

(снова премьер-министр) сказал ему: «Если на нашего союзника [в войне] Югославию бу-

Мир благодаря страху

дет совершено нападение, мы будем биться и умрем с вами.» Тито: «Это священный обет, и он

нам достаточен. Нам не нужны письменные договоры» [71].

Позже Хрущев говорил, что скандал с Тито мог быть полностью урегулирован путем переговоров

[72], Сталин примирился, хотя никогда в этом не признавался. Провал его югославской политики

стал очевиден летом 1948 г. Жданов, который отвечал за отлучение Тито, неожиданно умер 31

августа 1948 г., вероятно, убитый по приказу Сталина [73]. С Мао, сознавая, что тот - хозяин в

своем доме, Сталин следовал совсем другой тактике. По-видимому, он решил привязать новый

китайский режим к советскому блоку не путем угроз и блокады экономического механизма, а

через повышение военной температуры на Дальнем Востоке. Речь Ачесона в январе 1950 г.,

пронизанная самообманчивой идеей, что Китай, оставленный Западом в покое, должен будет

порвать с Россией, указывала опасность; подчеркнутый в ней пропуск Кореи выявлял лекарство.

Ограниченная эрзац-война в Корее послужила бы средством подсказать Китаю где сосредоточены

его действительные военные интересы. Если рассуждения Сталина были такими, они оказались

правильными. Корейская война отложила разрыв советско-китайских отношений на одно

десятилетие. Нельзя сказать, чтобы Сталин планировал именно войну. Видимо, весной 1950 г. он

согласился, что Ким Ир Сен, коммунистический диктатор Северной Кореи, может предпринять в

ноябре ограниченное наступление через 38-ю параллель [74], Но Ким не послушался. В

собственной газете он описывал себя как «уважаемого и любимого руководителя», как «великого

мыслителя и теоретика», ответственного за «ведущую революционную идею нашей эры»,

«великого революционного практика, который сотворил бесчисленные легендарные чудеса»,

«несравнимого блестящего всепобеждающего командира с железной волей» и как «нежного отца

народов..., который прижимает их к своей широкой груди». Он превратил хитрую разведку боем

Сталина в нападение со всей своей армией, и начал его 25 июня с достаточным успехом, чтобы

посеять панику среди американцев.

Корейская война была характерной трагедией двадцатого века. Она началась по идеологическим

причинам, без крупицы морального оправдания или какого нибудь доказательства народной

поддержки. В ней погибло 34 000 американцев, миллион корейцев, четверть миллиона китайцев.

Она не достигла никакой цели. Все ее последствия были нежелательными. Ее развитие было

серией провалов. Ким и Сталин недооценили реакцию Америки. Трумэн решил, что вторжение

было подготовкой для нападения на Японию и прямым вызовом к решительности Америки

поддерживать международное право через Объе-

СОВРЕМЕННОСТЬ II

диненные нации. До тех пор эта организация была задумана, чтобы выражать согласие Великих

сил, и ее Совет безопасности со своим правом на вето утверждал этот принцип. Трумэн вообще не

нуждался в привлечении ООН. Потсдамские соглашения давали Америке достаточные

правомочия для самостоятельных действий [75]. Но Трумэну не хватало «морального авторитета»

ООН. Поэтому он обошел Совет безопасности и простым большинством голосов получил

полномочия от Общего собрания ООН, на котором тогда доминировала Америка. Таким образом,

первым долгосрочным следствием Кореи был подрыв идеи ООН как полезной, но ограниченной

организации, я направление ее по пути превращения в инструмент идеологической пропаганды.

Разумеется, причиной, по которой Трумэн добивался поддержки ООН, было то, что он втянул

Америку в войну, не получив сначала одобрения Конгресса. Это было вторым нежелательным

последствием: возвышение Президентства до надконституционного органа, решающего вопрос о

войне, особенно в контексте Дальнего Востока, Третьим последствием было явное вбивание клина

в американско-китайское сближение, как хотел Сталин, но таким способом, который он едва ли

предвидел.

Сталин полагал, что эрзац-война усилит военную зависимость Китая от Советской России.

Получилось обратное. Генерал Макаргур быстро расправился с северокорейцами; за три месяца он

вернул себе столицу Юга Сеул. Но он был не более управляем, чем Ким. Макартур сказал

Вашингтону: «Пока враг FS сдастся, я считаю всю Корею открытой для наших военных операций»

и двинулся вперед вплоть до китайской границы по реке Ялу. Под прикрытием кризиса Китай

сначала поглотил полунезависимый Тибет (25 октября 1950 г.) - еще одно нежелательное

последствие; после напал на Макартура с огромной «добровольческой» армией (28 декабря).

Макартур был разбит и в апреле 1951 г, - уволен: то, что Трумэн должен был сделать предыдущей

осенью. Силы ООН с большим трудом восстановили фронт около 38-й параллели (октябрь 1951 г.)

к начали переговоры о перемирии. Но они были отмечены повышенной резкостью и чувством

безысходности с американской стороны. Согласно записям в дневнике Трумэна, он намеревался

использовать ядерное оружие 27 января и снова - 18 мая 1952 г. Когда генерал Эйзенхауэр сменил

его на президентском посту, угроза ядерной войной была передана Китаю через правительство

Индии [76].

В результате китайско-американской конфронтации Мао впервые превратил Китай в военную силу

первостепенного значения, чего Сталин, наверняка, никогда не желал. В сущности, Мао заставил

преемников Сталина помочь Китаю стать ядерной державой. Он не разрешил советским силам

установить ядерные базы на китайской земле. Вместо

Мир благодаря страху

этого, он начал развивать независимую ядерную программу, которую русские чувствовали себя

обязанными подкрепить. Хрущев жаловался позже, что Россия дала китайцам «почти все, что они

хотели. У нас не было от них тайн. Наши ядерные специалисты сотрудничали с их инженерами н

проектировщиками, которые занимались созданием бомбы». По его словам, русские были готовы

передать им прототип бомбы, когда неожиданно спохватились. Китайцы говорили, что именно 20

июня 1959 г. «Советское правительство односторонне нарушило соглашение... и отказалось

снабдить Китай образцом атомной бомбы» [77]. Но инерция, которую советская помощь дала

китайской программе, уже не могла быть остановлена. Когда в 1963 г. наступил советско-

китайский разрыв, Китай был в преддверии своего первого испытания атомной бомбы; а всего

после шести опытов он взорвал многомегатонное термоядерное устройство. Тактика Сталина

отложила ссору на десятилетие, но сделала ее намного серьезней, когда она, наконец, произошла.

С этого момента Россия была вынуждена иметь дело с еще одной большой военной силой на своей

юго-восточной границе.

Эта перемена в равновесии оказалась настолько серьезной потому, что следующим

нежелательным следствием корейской пробы сил было существенное ускорение перевооружения.

Хотя чехословацкий и берлинский кризисы вовлекли Америку в систему коллективной

безопасности, именно корейский кризис постоянно провоцировал гонку вооружений. Трумэн

принял решение сделать водородную бомбу в январе 1950г., но, пока корейцы не начали горячую

войну, он столкнулся с большими трудностями при проведении через Конгресс финансирования

программы НСБ-68. Расходы на оборону в 1950г. были только 17,7 млрд. долларов. Корея

революционизировала отношение Конгресса и нации к обороне: ассигнования на оборону

подскочили до 44 млрд. в течение финансового 1952 года и перешагнули порог 50 млрд. в следую-

щем году. Увеличения сделали возможными разработку тактического ядерного оружия,

расположение четырех дополнительных дивизий в Германии, быстрое строительство заокеанских

воздушных баз, охват всего мира Стратегическим воздушным командованием, создание ядерного

авианосного флота и подвижных конвенциональных сил [78]. В феврале 1951 г. американское

производство самолетов снова достигло рекордного уровня 1944 г. Союзники Америки тоже

перевооружались, и ремилитаризация Германии стала действительностью. Если холодная война и

началась с Польши, она достигла зрелости с Кореей и охватила весь мир. В результате, Сталин

разделил Землю на два полюса.

Даже если Сталин и не намеревался восстанавливать против себя легионы, он едва ли имел право

жаловаться, что теперь его империя и ее сателлиты оказались отделены от остального мира

бездной

СОВМШЕННОСТЬ 11

страха и подозрения. Он, и никто другой, создал железный занавес; и примечательно, ч го в

империи был и внутренний занавес, который шел по советской границе и предохранял ее от

бацилл западных идей даже со стороны самих сателлитов. Сталин ненавидел «западных» так же,

как Гитлер ненавидел евреев, употребляя то же самое слово «космополитизм». Это объясняет

исключительную тщательность и злобу, с которой » 1945-1946 г.г. о л уничтожал к изолировал в

лагерях всех, кто ко;дЯ'Ли£о касался нссоьетекил идей: не только военнопленных, но я строевых,

офицеров, техников, журналистов и членов партии, которые по военной обязанности побывали за

границей. Все остальные русские тоже почувствовали на своем горбу, чго даже при самом

невинном и случайном контакте с иностранцем, рискуют исчезнуть в ГУЛаге.

Все пробужденные победой надежды на то, что огромная промышленность, созданная для ее

достижения, будет теперь использована для хотя бы скромных улучшений в жизни нации, которая

потеряла 20 миллионов убитых и вынесла беспрецедентные лишения, были зачеркнуты 9 февраля

1946 г., когда Сталин объявил, что еще три или может быть четыре пятилетки, посвященные

тяжелой промышленности, будут необходимы, чтобы увеличить советскую мощь и подготовить ее

к зловеще названным им «любым неожиданностям». Стало ясно, что он ,-ще раз намеревается

довести всю страну до беды; на его холопа и Политбюро Андрея Жданова было возложено

провести кампанию, ^агра.ий„-ющую все стороны русской жизни, за борьбу с аполитичностью и

насаждение активной сопричастности через страх [79], Под прицел попали интеллектуалы всех

сортов. Охота на ведьм началась 14 августа 1946 г., опять в Ленинграде, который Сталин

ненавидел всю свою жизнь так же страстно, как Гитлер ненавидел Вену. Целями его первых акций

стали журналы Звезда и Ленинград, поэтесса Анна Ахматова и сатирик Михаил Зощенко. Но она

быстро распространилась на все виды искусства. Александр Фаддеев, который в 1946 г. получил

Сталинскую премию за свой военный роман Молодая гвардия, был вынужден переписать его в

строго партийном духе в 1947 г. Мурадели был осужден за свою оперу Великая дружба.

Преследование сконцентрировалось на Девятой симфонии Шостаковича; напуганный, он быстро

написал оду, восхваляющую сталинский план лесопосадок. Охота перебросилась на Концерт для

фортепьяно Хачатуряна; он полностью сменил свой стиль. После кампания обернулась к

Эйзенштейну, чей фильм Иван Грозный был раскритикован за принижение темы. В июне 1947 г.

пришел черед философов, где недостатки Истории западноевропейской философии Г.А.Алек-

сандрова послужили предлогом для чистьи. В экономической науке книга Евгения Варги об

экономике капитализма во время войны послу-

Мир благодаря страху

жила подобным целям. Начиная с 1948 г. систематически пересматривались теоретическая физика,

космология, химия, генетика, медицина, психология и кибернетика. Была осуждена теория

относительности, и не потому, что Эйнштейн был евреем (как в нацистской Германии), а по столь

же неуместной причине: Маркс сказал-де, что вселенная бесконечна, а Эйнштейн позаимствовал

кое-какие идеи у Маха, которого отрицал Ленин. За всем этим скрывалась подозрительность

Сталина к любым идеям, имеющим хотя бы отдаленную связь с западными и буржуазными

ценностями. Он запустил в ход кампанию, которую позже китайские коммунисты назвали

«Культурной революцией», это был опыт изменить базисное отношение человека ко всей сфере

познания путем применения грубой полицейской силы [80].

Тысячи интеллигентов потеряли работу. Тысячи других попали в лагеря. Их места занимали еще

более послушные креатуры, маньяки и мошенники. Советская биология попала в руки

фанатичного эксцентрика Т.Д.Лысенко, который проповедовал теорию наследственно приобре-

тенных признаков и так называемую «вернализацию» - превращение пшеницы в рожь, сосны в ель

и т.д.: в общих чертах, средневековье. Сталин был очарован. Он предварительно отредактировал

президентское обращение Лысенко к Академии сельскохозяйственных наук 31 июля 1948 г.,

которое возвестило охоту на ведьм в биологии (Лысенко любил показывать гостям корректуру с

почерком Сталина) [81]. Научная генетика была растоптана как «буржуазная псевдонаука»,

«немарксистская», ведущая к «саботажу» советской экономики: лаборатории тех, кто занимался

ею, закрывали. В царстве террора процветал еще один сельскохозяйственный шарлатан

В.Р.Вильяме. В медицине женщина по имени О.Б.Лепешинская проповедовала, что старение

можно отложить путем использования клизм с бикарбонатом соды - идея, которая вскоре пон-

равилась Сталину. В языкознании Н.Е.Марр утверждал, что всю человеческую речь можно свести

к четырем основным элементам: сал, бен, ион и рош [82]. Сталин с удовольствием плавал в мутных

культурных водах, которые сам размешал, время от времени вытаскивая обреченных им

обитателей для краткого мига славы, перед тем, как свернуть им шею. Двадцатого июня 1950 г. он

опубликовал в Правде статью из 10000 слов под заглавием «Марксизм и проблемы языкознания»,

настоящую находку для коллекционера. Обычно, однако, он заставлял других строчить пером от

его имени. Правда писала:

Если вы встретите трудлости в вашей работе, или внезапно усомнитесь в своих способностях, подумайте о нем - о

Сталине - и вы приобретете необходимую уверенность. Если вы почувствуете себя усталым в поздний час, поду-

майте о нем - о Сталине - и дело пойдет. Если вы ищете правильное решение, подумайте о нем - о Сталине - и вы

найдете это решение [83].

СОВРЕМЕННОСТЬ П

Сталин инсценировал собственный апофеоз как воплощение человеческой мудрости в Большой

советской энциклопедии, которая начала издаваться с 1949 г. Она была полна перлов.

Исторический раздел «Автомобили» начинался так: «В 1751-1752 г.г, Леонтий Шамшу-ренков,

крестьянин из Нижне-Новгородекой губернии, построил «са-мо&еглую коляску», которая

приводилась в движение силой двух человек.» Сталин любил редактировать пассажы, в которых

говорилось об его собственных заслугах и достижениях. Как, наверное, усмехался бывший

семинарист, когда заставил Леонида Леонова, известного писателя, который считал себя

верующим, предложить в Правде, чтобы новый календарь основывался на дате рождения не

Христа, а Сталина! Черный юмор всегда боролся с мономанией за первенство во мраке

Сталинского духа. Он переписал официальную Краткую биографию Сталина, вставив

выражение: «Сталин никогда не позволял испортить свою работу хоть малейшим намеком на

суету, самодовольство или самохвальство.» [84].

В период 1948-1949 г.г. антизагадничество Сталина приобрело более конкретную форму

антисемитизма. Он всегда ненавидел евреев; он часто рассказывал антисемитские анекдоты.

Хрущев говорил, что Сталин подстрекал заводских рабочих избивать своих еврейских коллег [85].

Последняя судорога в антисемитской ярости Сталина была спровоцирована, когда прибытие

Голды Мейр для открытия первого израильского посольства в Москве было встречено скромной

демонстрацией еврейского энтузиазма. Сразу же были запрещены издания на идише. Уолл-

стритские банкиры в советских карикатурах приобрели вдруг «еврейские» черты. Еврейский

артист Михоэльс был убит в инсценированной автомобильной катастрофе. Многие известные

евреи исчезли в лагерях. «Настоящие-* еврейские имена русифицированных евреев печатались в

газетах - старый нацистский метод. Что характерно - кампания велась дрессированными евреями.

Она переплеталась в уме Сталина с его ненасытным поиском врагов, действительных или

воображаемых, внутри партии. Жданов, сделав свое дело, таинственно исчез после фиаско с Тито.

Его сторонников преследовали в 1949г., во время так называемого «Ленинградского дела» - еще

одна охота на ведьм против ненавистного города. Берия и Маленков доставляли доказательства

для чистки, которая проводилась тайно; более 1000 человек были расстреляны [86]. Среди убитых

были главный плановик Политбюро Н.А.Возне-сенскяй и А.А.Кузнецов, секретарь Центрального

комитета. Быть евреем, означало ожидать ареста и смерти в любой момент; ничья жизнь, однако,

не была в безопасности. Маршал Жуков был уволен и сослан в провинцию в 1946 г., потому что

стал слишком популярен; попав туда, он притих. В 1949 г. Сталин арестовал жену Молотова

Полину и сослал

Мир благодаря страху

ее в Казахстан. Она была еврейкой и обвинялась в «сионистском заговоре», но действительной

причиной могла быть ее прошлая дружба с женой Сталина - Надей. Он также отправил в тюрьму

жену Калинина, главы Советского государства. Известны и другие случаи преследования супруг,

одно из последних удовольствий старика [87]. Он ненавидел тот факт, что так много его

родственников женились на еврейках, и отказывался видеться с пятью из своих восьмерых внуков.

Во второй половине 1952 г., на всех парах производя ядерное оружие, Сталин всюду видел

заговоры с еврейским корнем. Верховные государственные органы, практически, перестали

функционировать. Настоящая работа совершалась на мрачных вечерних встречах в Кунцево, где

Сталин издавал устные приказы тем, кто попадал под руку, часто под влиянием момента, так же,

как делал Гитлер. Он был уже стариком с изрытым оспой лицом, с пожелтевшими глазами,

потемневшими зубами, «старый тигр с боевыми шрамами», который везде чует опасность, как

отозвался о нем один из американских посетителей. Около каждого в Москве они с Берией плели

новую сеть электронной слежки. Тем летом в доме посла, в комнате с большой государственной

печатью США, был обнаружен скрытый микрофон, описанный Кеннаном, как «фантастически

совершенная для тех дней прикладная электроника» [88]. Но появились признаки того, что круг

сужался и около Берии; и это было естественно, так как Сталин в конце концов всегда уничтожал

убийц из своей тайной полиции, к тому же, тогда он думал, что Берия - еврей [89]. Определенные

несомненные признаки около Девятнадцатого съезда партии в октябре 1952 г. показывали, что

скоро новый террор падет на головы высочайших коллег Сталина. Позже Хрущев утверждал, что

Молотов, Микоян и Ворошилов были среди намеченных жертв [90].

Буря разразилась 4 ноября, когда арестовали еврейских врачей, прикрепленных к Кремлю. Среди

прочих преступлений, они обвинялись в убийстве Жданова, Их «признания» должны были

послужить основой для новых арестов и процессов, как это делали с 1934 г. Отдавая приказ о

допросе врачей, Сталин кричал: «Бейте, бейте и опять бейте!» Он говорил начальнику службы

безопасности Игнатову, что, если тот не добьется полных признаний, «его укоротят на голову».

Раздавая копии с предварительными признаниями врагов, Сталин говорил: «Что будет без меня?

Страна погибнет, потому что вы не умеете распознавать врагов» [91]. Он уже полностью

самоизолировался. Он приказал даже арестовать последнего своего товарища - управдома

Власика, генерала КГБ, как шпиона. Его пища сначала исследовалась в лаборатории. Сталин

опасался, что воздух у него в доме отравлен ядовитыми парами, которые упоминались в процессе

против Ягоды в 1938 г. Все это странно напоминало последние годы Гитлера,

2. Современность

СОВРЕМЕННОСТЬ II

Сталин полностью утратил контакт с нормальной жизнью. Его дочь упоминала, что он говорил о

ценах 1917 г., а конверты с зарплатой нераспечатанными валялись на его письменном столе

(откуда таинственно исчезли после его смерти). Придя к нему 21 декабря 1952 г., она нашла его

больным, он отказывался подпускать к себе врачей и лечился сам йодом. По его мнению, врач,

который лечил его последние двадцать лет, все это время был британским агентом, и поэтому его

буквально оковали цепями [92]. Во время собраний Сталин всегда рисовал волков. Сейчас звери

овладели им. Семнадцатого февраля он сказал своему последнему некоммунистическому

посетителю К.П.С.Менону, как расправлялся со своими врагами: «Русскому крестьянину, когда он

увидит волка, не нужно объяснять, что делать с волком - он и сам знает! - поэтому он не пытается

приручить волка, спорить или терять время - он его убивает!» [93]. Две недели спустя, 2 марта, со

Сталиным случился удар, который лишил его речи. Его дочь рассказывала, что смерть его 5 марта

была «трудной и ужасной»; последним его жестом было поднятие левой руки, как для проклятия

или защиты от чего-то [94]. Так же, как Ленин отошел в вечность, бредя об электричестве, так и

Сталин отправился к вою воображаемых волков. В последовавших беспорядочных

столпотворениях, по сведениям поэта Евтушенко, люди Берии убили сотни людей, используя как

барьеры грузовики КГБ, чьи борта были залиты кровью [95].

Конвульсии Сталинской России, где около 500 тысяч человек были убиты по приговору

государства (или просто истреблены) между концом войны и мартом 1953 г., были в мрачном

контрасте с Америкой, против которой Россия боролась. В то время, как Сталин сразу после

войны взвалил новые тяготы на плечи своих запуганных подданных, американцы, вопреки

предсказаниям правительственных экономистов, пророчивших тяжелую безработицу в период

конверсии, отдались самому продолжительному и интенсивному в национальной истории потре-

бительскому растранжириванию денег. Оно началось осенью 1946г. и ускорилось в следующем

году: «Великий американский бум тронулся», - писал Форчун. «Он не подлежит измерению.

Старые аршины не годятся... Налицо мощный потребительский спрос на все, что можно есть,

носить, наслаждаться, читать, ремонтировать, красить, пить, рассматривать, водить, вкушать и в

чем можно отдыхать» [96]. Это было началом самого длительного цикла капиталистического

роста в истории, который залил Европу (с развитием плана Маршалла) в 50-е годы, Японию и

Тихий океан в 60-е годы; он продолжался с отдельными спадами до середины 70-х. Для

американцев вкус к безграничному преуспеванию был особенно пикантен, так как он навевал им

воспоминания о потерянной Аркадии 20-х годов.

Мир благодаря страху

Были и другие отблески Двадцатых. Ксенофобная охота на ведьм при администрации Вильсона не

повторилась. И все-таки, чувствовалась атмосфера патриотического напряжения, когда

американцы подтянулись к масштабу глобальной ответственности, которую взяли на себя. Тут

вновь контраст с Россией ярко выражен и поучителен, Америка была поразительно открытым и, в

определенном смысле, уязвимым обществом. Она не была особенно защищена от

систематического проникновения в ее органы, чем в 30-е годы сталинизм занимался с большим

размахом. Агенты иностранных правительств должны были регистрироваться по Закону

Маккормака от 1938 г. Члены организаций, имевших целью насильственное свержение

правительства США, подлежали преследованию, как по Закону Хэча 1939 г., так и по Закону

Смита 1940 г. Существующее законодательство было бессильно помешать активным коммунистам

и их сподвижникам (включая советских агентов) проникнуть в государственные органы, что они и

делали массово во времена Нью-Дила, и еще более во время войны. Как выражался Кеннан:

Проникновение членов или агентов (сознательных или нет) американской коммунистической партии в

американские государственные службы в конце 30-х годов не плод воображения... оно действительно существует;

и к тому же приобретает масштабы, которые не следует считать непреодолимыми, но которыми не следует и

пренебрегать.

Он говорил, что для тех, кто служит в Москве или Русском отделе Государственного

департамента, опасность была «очень даже ясна». Администрация Рузвельта реагировала

медленно: «предупреждения, в которые нужно было вслушаться, очень часто попадали в глухие

или неверящие уши» [97].

Трумэн был активнее. В ноябре 1946г. он назначил Временную комиссию по благонадежности

сотрудников, а в следующем марте уже работал по ее рекомендациям с административным

приказом 9835, который узаконивал расследование политических убеждений и принадлежностей

всех федеральных служащих [98]. Когда в 1947 г. эта процедура пришла в действие, она оказалась

весьма эффективной. Но лишь после этой даты Конгресс и общественность ознакомились с

действительным масштабом ошибок военного времени, которые привели (как предполагалось) к

«потери» Восточной Европы и в 1949 г. - Китая. Ос-лепленность Рузвельта Сталиным и его

принципиальное легкомыслие были более виновны в слабости американской политики во время

войны, чем всякие сталинские «кроты». Но Рузвельт был мертв. А «кротов» начали выкапывать с

усилением холодной войны и раскрытием ошибок прошлого.

Ни одно из раскрытых до сих пор доказательств не говорит о том, что советские агенты вызвали какое-

либо важное решение в политике

СОВРЕМЕННОСТЬ II

США, кроме финансовой, или передали какую-то жизненно важную секретную информацию,

кроме области ядерного оружия. Но эти исключения очень важны. Советский агент Гарри Декстер

Уайт был влиятельнейшим сотрудником министерства финансов, человеком, который с помощью

Кейнса создал послевоенную международную валютную систему. В апреле 1944 г. он отвечал за

решение американского правительства передать из казны США матрицы для печатания

оккупационной валюты советскому правительству, решение, которое в итоге стоило

американскому налогоплательщику 225 млн. долларов [99]. В 1945 г. Элизабет Бентли, бывшая

коммунистическая шпионка, рассказала ФБР о двух советских сетях в США; первую возглавлял

экономист финансового министерства Натан Грегори Сильвермастер, а вторую - Виктор Перло из

Совета по военному производству: секретная информация также передавалась из министерства

правосудия, Иностранной экономической администрации

и Совета по экономической войне*.

Расследования ФБР и Отдела стратегических служб (ОСС) раскрыли также утечку информации из

министерства армии и флота, из службы военной разведки и из самого ОСС. Кроме того, в

Государственном департаменте работал некий Элджер Хисс, сидевший у правого локтя Рузвельта

в Ялте и, что еще важнее, помощник Эдуарда Стеттиниуса, которого англичане рассматривали как

самый большой (хотя и несознательный) актив Сталина в лагере Союзников. В атомной сфере

среди советских агентов числились Юлиус и Этель Розенберг, Мортои Собелл, Дэвид Гринглас,

Гарри Голд, Дж.Питере (он же Александер Стивене), у которых Уитте-кер Чемберс служил

курьером, как и Джейкоб Голос и Клаус Фукс, раскрытые британской службой безопасности.

Размер убытков, которые эти шпионы нанесли интересам Запада, нельзя оценить пока, наконец, не

будут открыты советские архивы. Но тот факт, что для создания атомной бомбы Советской России

потребовались только четыре года (1945-1949), не дольше, чем для самого проекта Манхаттан,

был ошеломляющим ударом для администрации Трумэна и руководителей обороны (хотя и не был

такой уж неожиданностью для некоторых из научных кругов). Он был тяжело воспринят

американской общественностью. Он совпал с распадом Гоминьдана в Китае. Это произошло в то

время, когда проблема с советским проникновением в правительственную администрацию

практически была преодолена, но преступники все еще находились под судом. Только 25 января

1950 г. Элджер Хисс был признан виновным в клятв о отступничестве, потому что скрыл свое

членство в

Foreign Economic Administration ' Board of Economic Warfare

Мир благодаря страху

коммунистической партии. Именно его процесс привлек самое большое внимание.

Две недели спустя, судья Джо Маккарти произнес свою пресловутую речь в Уиллинге, Западная

Вирджиния, утверждая, что 205 известных коммунистов работают в Государственном

департаменте. С этого началась повсеместная охота на ведьм: одним словом, феномен появился

после того, как изменилась вызвавшая его действительность. Маккарти был радикальным

республиканцем, не из правых. Он начал интересоваться шпионажем предыдущей осенью, когда

ознакомился с секретным докладом ФБР (уже устаревшим на два года). Несколько раньше своей

речи в Уиллинге, он обедал с отцом Эдмундом Уолшем, настоятелем Школы иностранной службы

при Джорджтаунском университете. Это был консервативный иезуитский колледж (иезуиты не

радикализовались вплоть до 60-х годов), который посылал много своих выпускников в Го-

сударственный департамент; он был озабочен количеством ультралибералов, которые вошли туда

в период 1933-1945 г.г. Сенатор учуял тему и начал ее раздувать. Он не был серьезным политиком,

а авантюристом, который относился к политике, как к игре. Как говорил его самый прони-

цательный биограф: «Никаким фанатиком он не был... был настолько неспособен к настоящей

ненависти, злобе и отвращению, насколько евнух к женитьбе... он делал все понарошку и не мог

понять тех, кто брал все всерьез.» [100] Роберт Кеннеди, будущий министр правосудия, который

работал с ним, не видел в нем злости: «Весь его метод действия был усложнен, потому что он,

опозорив кого-нибудь, чувствовал себя виноватым и страдал. Ему отчаянно хотелось нравиться.

Он не ожидал таких результатов от своих поступков.» [101]

Маккарти не имел бы особого значения, если бы тем же летом не вспыхнула Корейская война.

Период его восхода точно совпал с этим жестоким и обезнадеживающим конфликтом - можно

сказать, что мак-картизм был последним подарком Сталина американскому народу. Он быстро

сошел со сцены, как только окончилась война. Маккарти воспользовался системой комиссий

Конгресса, которая давала право на расследование. Законодательная власть имела право вести

квази-судебные расследования. Эта старая английская парламентарная процедура оказалась

бесценной при утверждении конституционных свобод в семнадцатом и восемнадцатом веках, но

ей страшно злоупотребляли, особенно для политической и религиозной охоты на ведьм. Два

аспекта были особенно предосудительны: использование следственной процедуры, настолько

чуждой обычайному праву, и правомочие наказывать за неуважение каж-

Невинность Хисса была доказана в 1992 г., когда были вскрыты архивы КГБ в России.

СОВРЕМЕННОСТЬ П

дого, кто возражал против этой процедуры. Конгресс унаследовал и добродетели и пороки системы,

которые были неразделимы. В 30-е годы либералы в Конгрессе преследовали обитателей Уолл-стрита;

теперь пришла очередь либералов. В 60-е годы и позже придет черед бизнеса, а в середине 70-х -

администрации Никсона. В целом, преимущества преобладают над недостатками, поэтому систему

сохраняют до сих пор. Кроме того, она содержит внутренний механизм самокоррекции, который

сработал и в данном случае, хотя и с опозданием: Маккарти был раскритикован, снят со своего поста и,

в конце концов, собственные коллеги из Сената заставили его замолкнуть. Вред, нанесенный Маккарти

судьбам отдельных личностей, происходил из двух основных факторов. Первым было несовершенство

американских законов о клевете, которые позволяли прессе безнаказанно публиковать его

необоснованные обвинения, даже когда у него не было полномочий. Именно медии, особенно радио и

ТВ, превращали нарушение в скандал, точно так же, как в 70-е годы они раздули Уотергейтское дело

до охоты на ведьм [102]. Вторым было малодушие и трусость некоторых институций, особенно в

Голливуде и Вашингтоне, которые преклонились перед господствующей несправедливостью. И это

явление повторилось опять в десятилетии 1965-1975 г.г., когда многие университеты уступили перед

студенческим насилием.

Без этих двух факторов «маккартизм» был бы ничем. Поучителен контраст с «ждановщиной» в России.

Маккарти не располагал полицией. Он вообще не обладал исполнительной властью. Наоборот: адми-

нистрации и Трумэна, и Эйзенхауэра делали все возможное, чтобы помешать ему. К тому же Маккарти

не был частью судебного процесса. Он не владел судом. В сущности, суды остались полностью

незатронутыми маккартиэмом. Как подчеркивал Кеннан: «Тот, кто имел возможность представить свое

дело в суде, в общем, мог быть уверен, что найдет там степень правосудия не хуже, чем в любое другое

время новой американской истории» [103]. Суды сопротивлялись маккартизму, в отличие от своего

поведения двадцать лет спустя, когда они сильно поддались уотергейтской истерии. В конечном счете,

оружием Маккарти была публичность; а в свободном обществе публичность - это палка о двух концах.

Маккарти был уничтожен публичностью, а человек, который дирижировал этим уничтожением из-за

кулис, был новый президент Дуайт Эйзенхауэр.

Эйзенхауэр правильно уловил, что Корейская война и неуверенность около мирных переговоров,

являлись источниками отчаяния и страха, на которых играл маккартизм. В ноябре 1952 г. он был

выбран, чтобы покончить с войной. Мир всегда был выигрышной темой на выборах в Соединенных

штатах. И все же существует поучительное различие в истории демократов и республиканцев. Вильсон

победил в

Мир благодаря страху

1916 г. с обещанием держать Америку в стороне от войны; на следующий год Америка воевала.

Рузвельт победил в 1940 г. с таким же обещанием и таким же результатом. Линдон Джонсон победил в

1964 г. с мирной платформой (против республиканского «подстрекательства к воине») и немедля

превратил Вьетнам в большую войну. Эйзенхауэр в 1952 г. и Ричард Никсон в 1972 г. были

единственными президентами в нашем веке, которые исполнили свои мирные обещания.

И все-таки, достижения Эйзенхауэра недооцениваются. Он рассматривал Корею как ненужный

конфликт, полный ошибочных оценок. Он был в ужасе от многочисленных случаев, в которых

предыдущая администрация обдумывала применение ядерного оружия против Маньчжурии, самого

Китая и даже России; и от ее готовности, кроме того, обсуждать конвенциональные бомбардировки

Китая в больших масштабах [104]. Эйзенхауэр занялся развязыванием узла с перемирием и вместо

планов о тайном употреблении ядерной силы, использовал ядерные угрозы в частной дипломатии. Эта

тактика сыграла свою роль, и за девять месяцев он добился кое-какого урегулирования. И тогда, и

после, его остро критиковали за бездействие против антикоммунистической истерии [105]. На самом

деле, он уловил существенный момент: именно война делала маккартизм возможным, и сразу же после

ее прекращения сенатора быстро можно будет поставить на место. Эйзенхауэр, в первую очередь,