Джонсон Пол. Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы. Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

«тайном договоре», от которого и Идеи, и его министр внешних дел Сельин Ллойд отказывались

до своего последнего вздоха [98]. Но французские и израильские участники позднее настаивали на

том, что существовал согласованный план. Генерал Моше Даян, командир израильской армии,

рас-

СОВРЕМЕННОСТЬ II

Бандунгское поколение

сказывал, что Ллойд настаивал на том, чтобы «наша военная операция была не незначительным

столкновением, а «настоящей войной», в противном случае британский ультиматум не будет

оправдан, и в глазах всего мира Британия будет агрессором» [99].

Даже и этот абсурдный план мог бы увенчаться успехом, если бы у Идена хватило воли довести

его до самого конца. Но он был почтенным человеком, нерешительным Макиавелли. Для

подставного агрессора он был абсолютно некомпетентным. Намерения заговора были очевидными

для всех. Лейбористская оппозиция отвергла его и подняла шум. Кабинет, который не был хорошо

информирован, оставался неспокойным, а впоследствии и напуганным силой американской

реакции в начале нападения. В письмах от 2 и 8 октября Эйзенхауэр предупреждал Идена в весьма

категорических выражениях не применять силу, так как был уверен в обратном эффекте: «От

драмы выиграет только Насер.» [100] Он был разъярен, потому что Идеи подложил ему эту бомбу

на последнем этапе избирательной кампании. Он буквально скрипел зубами — старая привычка,

когда злился, и приказал министерству финансов США продавать английские фунты стерлингов

— многие уже делали это. Это сразу же оказало влияние на кабинет Идена. Сам Идеи уже

находился в тисках между двумя потенциальными наследниками: старым «умиротворителем»

Р.А.БатлерОм, который хотел повернуть партию налево, и Гарольдом Макмилланом, который

хотел увлечь ее за собой. Оба вели себя в соответствии со своим характером. Батлер не говорил

ничего, но работал против плана за кулисами. Макмиллан призывал к смелости, но когда провал

принял угрожающие размеры, он переметнулся на другую сторону и в качестве министра

финансов настаивал на том, что нет другого выбора кроме как согласиться с желанием

Эйзенхауэра о прекращении огня. Идеи сдался 6 ноября — через неделю после начала авантюры и

двадцать четыре часа после первого англо-французского десанта. Его капитуляция последовала

после очень острого послания Эйзенхауэра, которое, может быть, содержало и угрозу нефтяными

санкциями [101]. После этого он удалился больным и смиренным.

Этот эпизод был поразительной победой для поколения Бандунга. Неру был в своей стихии,

раздавая моральные приговоры направо и налево. Насер вышел из него с выросшим престижем,

так как в состоянии всеобщего возбуждения почти никто не обратил внимание на то, что

израильтяне нанесли сокрушительное поражение его большой, вооруженной советской техникой,

армии. Во всех египетских неприятностях обвинили англо-французские вооруженные силы. То,

что могло бы оказаться фатальным ударом для Насера, в действительности только усилило его

престиж, потому что «тайное соглашение» поддерживало арабский миф о том, что Израиль был

просто ставленником империа-

лизма. Суэц подтвердил взгляды Бандунга на мир, мифология начала приобретать реалистические

очертания.

Часто говорят о том, что Суэц нанес окончательный удар до статуту Британии как великой

мировой силы. Но это неправильно. Этот статут был потерян в 1947 г. Суэц просто сделал это

очевидным для всего мира. Причиной, лежавшей в основе этого, было отсутствие воли, а не силы,

и фиаско в Суэце было просто отражением этого отсутствия, а Идеи оказался ее патетической

жертвой. Заменивший его Макмиллан извлек из этого урок о том, что в мире сверхсил средняя

сила скорее уцелеет, имея хорошие контакты, чем боевые корабли. В долгосрочном плане

настоящим проигравшим оказались Соединенные Штаты. Эйзенхауэр действовал решительно и

сравнительно быстро навязал свою волю. Британия поджала хвост. А сам он сохранил репутацию

приверженца мира. Но одновременно помог подготовить крепкий кнут для спины самой Америки

— это была тенденциозная концепция «мирового мнения». Впервые она была сформулирована в

Бандунге, а теперь, с помощью самого Эйзенхауэра, была перенесена в ООН.

До начала 50-х американцы контролировали ООН. Первой их ошибкой было то, что вовлекли ее в

Корейскую войну, притом через форум Генеральной ассамблеи — псевдо-представительный

орган, который выступал только от имени правительств, большинство из которых не были

демократичными. Корея уничтожила Трюгве Ли, Генерального секретаря ООН из Норвегии,

который был верен принципам старого Западного союза. Он подал в отставку, когда русские

начали его бойкотировать, а левые настраивать его собственный Секретариат против него. В тот

момент западные демократии должны были бы покинуть ООН и сосредоточить свои усилия над

расширением НАТО до мировой системы безопасности свободных наций.

Вместо этого, после бесчисленных пререканий, силы назначили высокопоставленного шведского

дипломата по имени Дат Хаммар-щельд. Худшего выбора не могло быть. Даг Хаммаршельд был

выходцем из исключительно богатой семьи государственных служащих в стране, которая с

неудобством сознавала, что неимоверно разбогатела благодаря своему неучастию в двух мировых

войнах. Им владело чувство вины и он решил, что Запад обязан искупить ее. Суровый, начи-

танный, без чувства юмора, неженатый (хотя и не был-гомосексуалистом: «В жизни

Хаммаршельда — писал его официальный биограф — секс не играл никакой роли» [102]), он

излучал какую-то светскую религиозность. Характерным для него, а также для хорошего вкуса

конца 50-х годов, чьим верным представителем он являлся, было превращение старой Комнаты

для размышлений в ООН из простого и непритязательного зала в темную, наполненную

драматизмом, пещеру с впечатля-

СОВРЕМЕННОСТЬ U

Бандунгское поколение

ющей перспективой и освещением, в середине которой находился огромный прямоугольный блок

железной руды, освещенный лучом света. Что он символизировал? Может быть относительность

морали. Хам-маршельд имел явное намерение перерезать пуповину между ООН и старым

западным союзом со времен войны и связать организацию с тем, что он считал новопоявившейся

мировой силой справедливости; «неприсоединившиеся» страны. Короче говоря, и он принадлежал

поколению Бандунга, вопреки — или может быть ради — своего бледного лица. Когда Эйзенхауэр

выступид

против Идена по вопросу о Суэце, уничтожил его и передал проблему в ООН, он

предоставил Хаммар-шелъду именно ту возможность, которую тот ожидал.

Генеральный секретарь взялся выгнать антло-французские войска и израильтян и заменить их

многонациональным «мирным» контингентом сил ООН. Себя он видел в роли мирового

государственного деятеля, движимого мотором неприсоединения. Вот почему, несмотря на то, что

этим нарушал свою беспристрастность, он полностью поддержал афро-азиатский лагерь. Это

означало, что Израиль уже не был маленькой и уязвимой страной, а стал передовым постом

империализма. В резолюции ООН 1951 г., принятой до его назначения генеральным секретарем,

было записано, что Египет призывается разрешать израильским судам проходить через канал.

Хаммаршельд никогда не попытался выполнить эту резолюцию. Ои также не допускал, что отказ

арабов предоставить свободу судоходства Израилю в заливе Акаба был угрозой миру, хотя в

действительности именно этот отказ вместе с тройственным арабским военным пактом 25 октября

1956 г. был непосредственной причиной израильского нападения. Он многократно отказывался

осудить захват канала Насером и другие произвольные действия. Хаммаршельд считал; что

израильское нападение и англо-французская интервенция были полностью неспровоцированными

агрессивными действиями. Он говорил, что был «шокирован и разгневан» таким поведением. 31

октября он предпринял беспрецедентный шаг —• осуждение британского и французского

правительств. Советское вторжение в Венгрию, которое осуществилось под шумок суэцкого

кризиса, было для него только досадным беспорядком. Его постоянное дружеское отношение к

Египту и холодная враждебность к Британии, Франции и Израилю показывала, куда направлены

его симпатии. Он хотел публично унизить все три силы и ему повезло в этом отношении. При

развертывании чрезвычайных сил ООН в вакууме, созданном после вывода войск трех стран, он

подчеркивал, что это выполняется с благоволения и разрешения Египта: «основа и исходный

пункт — это признание Генеральной ассамблеей полных и неограниченных суверенных прав

Египта» [103]. Следовательно, они могли быть выведены после обычной просьбы

Египта — право, которым он воспользовался в 1967 г., когда счел себя достаточно сильным для

сокрушения Израиля. Таким образом, Хаммаршельд завещал своим наследникам еще одну

ближневосточную войну. Но еще важнее была демонстрация способа, с помощью которого ООН

могла быть использована для возбуждения и выражения ненависти к Западу. В 1956 г. это

произошло в отношении Британии и Франции. Не за горами была и очередь Америки.

К проигрышу Америки можно добавить и отражение Суэцкого кризиса на Францию. Если Суэц

просто посильаее толкнул Британию вниз по склону, который она себе выбрала, то во Франции он

углубил национальный кризис, рожденный агонией французского Алжира. Алжир был самой

большой, а во многих отношениях и наиболее типичной, из всех антиколониальных войн. В

девятнадцатом веке европейцы выигрывали колониальные войны, потому что туземным народам

не хватало воли для сопротивления. В двадцатом веке роли поменялись и именно Европе стало не

хватать сил сохранить завоеванное. Но за этой относительностью воли существовали и

демографические факторы. Колония считалась потерянной, если темп заселения превзойден

естественным приростом туземного населения. Колониализм девятнадцатого века отражал

огромное увеличение европейского населения. Деколонизация двадцатого века отражала

демографическую стабильность в Европе и огромное нарастание местного населения.

Алжир был классическим примером такого перелома. Он всегда был не столь французской

колонией, сколь средиземноморским местом для заселения. В 30-е годы девятнадцатого века там

имелось только 1,5 миллиона арабов и их число уменьшалось. Средиземноморские народы

перемещались с северных берегов к южным — туда, где казалось, существовал вакуум. Для них

большое внутреннее море было одним целым и они имели такие же права на его берега, как и

любой другой, лишь бы могли оправдать свое существование созданием благосостояния. И они

сделали это: увеличили обрабатываемую землю с 2000 квадратных миль в 1830 г. до 27 000 в 1954

г. [104]. Из yr&npieds no'irs

только 20 процентов были французами по происхождению (включая

корсиканцев и эльзасцев). На западе преобладали испанцы, на востоке — итальянцы (и

мальтийцы). Но растущее процветание привлекло и других: кабилов, шауйя, мзаб", мавританцев,

турок и чистых арабов, пришедших с гор — с запада, с юга, с востока. Французские медицинские

службы практически ликвидировали малярию, пятнистый и брюшной тиф и значительно

уменьшили процент детской смертности среди неевропейцев. В 1906 г. мусульманское населе-

«черноногие» (фр.) — название колонистов в Алжире

' кабилы, шауйя, мзаб — народы из группы берберов в Алжире

СОВРЕМЕННОСТЬ П

ние подскочило до 4,5 миллионов, в 1954 — до 9 миллионов. К середине 70-х годов оно снова выросло

более чем в два раза. Если население Франции увеличивалось бы такими же,темпами, то достигло бы

300 миллионов в 1950г. Французская политика «ассимиляции» оказалась бессмыслицей, так как к

2000 г. алжирские мусульмане составляли бы более половины населения Франции, и скорее Алжир

«ассимилировал бы» Францию, нежели наоборот [105].

К 1950 г. ие было достаточно pieds noirs, чтобы можно было рассчитывать на выживание в

долгосрочном аспекте или хотя бы на образование анклава. Только третья часть из 900 000 жителей

Алжира были европейцами. Только в Ораие их было большинство. Даже в Митидже, самой густо

населенной колонистами части, земля на фермах обрабатывалась с помощью мусульманской рабочей

силы. В 1914 г. 200 000 европейцев существовали благодаря своей земле, в 1954 г. их число было лишь

93 000. В 50-е годы большинство из pieds noirs работали на обычной, плохо оплачиваемой работе в

городах, которую и арабы могли выполнять с таким же успехом. Социальная структура представляла

собой архаический пирог из расовых предрассудков; «Французы презирают испанцев, которые

презирают итальянцев, которые презирают мальтийцев, которые презирают евреев и все вместе

презирают арабов.» [106] Не было и намека на равенство возможностей — в, 1945 г, 200 000

европейских детей ходили в 1400 начальных школ, а 1 200 000 детей мусульман ходили в 699 школ.

Учебники начинались словами; «Наши прадеды, галлы...».

Но более серьезный обман существовал в избирательной системе. Реформы, принятые во

французском парламенте, или вообще не применялись, или голоса фальсифицировались местными

властями. Именно это лишало почвы под ногами многих высокообразованных мусульман с

умеренными взглядами, которые действительно хотели взаимного проникновения французской и

мусульманской культур. Как говорил один из самых благородных среди них — Ахмед Буменджель:

«Французская республика нас обманывала. Она делала из нас дураков.» Перед Национальным

Собранием он заявил: «Почему мы должны считаться с принципами французских норм морали...

когда сама Франция отказывается им подчиняться?» [107] Выборы 1948 г. были фальсифицированы;

то же самое произошло и с выборами в 1951 г. При таких обстоятельствах умеренные не могли

исполнить эффективно свою роль. На передний план вышли люди насилия.

В мае 1945 г. прозвучало предупреждение — арабы убили 103 европейцев. Французский ответ был

жестоким. Пикирующие бомбардировщики разбомбили в пух и прах сорок сел, а крейсер обстреливал

другие. Журнал алжирской коммунистической партии Либерте призывал «быс-

Бандунгское поколение

тро и безжалостно наказать восставших, а подстрекателей — поставить к стенке». Согласно

французским официальным докладам число убитых арабов было между 1020 и 1300; арабы

претендовали на 45 000. Многие из демобилизованных арабов вернулись и нашли свои семьи

уничтоженными, а свои дома — сравненными с землей. Именно эти бывшие сержанты составили

руководство будущего Фронта национального освобождения (ФНО). Как говорил самый

известный из них Ахмед Бен Белла; «Ужасы в районе Константина в мае 1945 г. вынудили меня

выбрать единственный путь; Алжир для алжирцев». Французский командир генерал Дюваль

сказал pieds noirs: «Я обеспечил вам мир на десять лет».

Это оказалось абсолютно точным. Первого ноября 1954г. озлобленные сержанты были готовы:

Бен Белла, уже опытный городской террорист, объединил свои силы с Белкасемом Кримом, чтобы

объявить национальное восстание. Важно было понять, что с самого начала и до конца целью

было не уничтожение французской армии. Это было невозможным. Целью было разгромить

концепцию об ассимиляции и мно-горасовости, убирая умеренных обеих сторон. Первым убитым

французом был либерал, арабофил, учитель Ги Монеро. Первой арабской жертвой был

профранцузски настроенный местный губернатор Хадж Сакок. Большинство операций ФНО были

направлены против местных лояльных мусульманских элементов: государственных служащих

убивали, отрезали им языки, выкалывали глаза, а после этого к их изуродованным телам

прикалывали бумажку с надписью «ФНО» [108]. Это была стратегия, впервые использованная

муфтием в Палестине. В сущности, многие из командиров повстанцев служили у него. Самый спо-

собный, Мохамеди Сайд, командир «Вилая 3» в горах Кабилии, который был членом

«Мусульманских СС легионов» муфтия и был заброшен с воздуха в Тунис в качестве агента

абвера, заявлял: «Я верил в то, что Гитлер уничтожит французскую тиранию и освободит мир». Он

все еще время от времени носил свою старую эсесовскую каску. Среди его последователей были

самые жестокие убийцы двадцатого века, такие как Аит Хамуда, известный как Амируш, и Рамдан

Абан, резавший груди и гениталии во время бойни в 1945г., тот самый, который в тюрьме чи~ тал

Маркса и Майн Кампф^ и чьим девизом было: «Один труп в костюме стоит двадцати трупов в

униформе.» Эти мужчины, воспринявшие самое плохое, что мог предложить двадцатый век,

навязали свою волю селам с помощью абсолютного террора; они никогда не использовали другого

метода. Крим рассказал в одной югославской газете, что методом, посвящения новобранцев было

убийство указанного «предателя» — tnouchard (полицейский шпион или информатор),

французского жандарма или колониста: «Для любого кандидата убийство означало завершение

обучения.». Симпатизирующему ФНО американскому репортеру

СОВРЕМЕННОСТЬ II

было доверено; «После того, как пристрелим ее (мусульманскую жертву), мы отрезаем ей голову и

к ее уху прикрепляем ярлык, который объявляет, что это предатель. После этого кладем голову на

центральную улицу». В письменных приказах Бен Беллы можно было прочитать: «Ликвидировать

всех, кто хочет играть роль interlocuteur valable*.-» «Убивать каждого, кто хочет отвлечь бойцов и

вдохнуть в них дух Бур-гибы». И еще: «Убивайте управляющих... Похищайте их детей и убивайте

их. Убивайте всех, кто платит налоги и кто их собирает. Жгите дома сержантов действительной

службы.» ФНО имело и собственное внутреннее reglement des compte^: человек, который отдал

вышеупомянутый приказ — Башир Шихани, был обвинен (также как и Рем) в педерастии и

садистских сексуальных убийствах и был нарезан на куски вместе с восьмью своими

любовниками. Но убийцы из ФИО ненавидели по-настоящему только умеренных мусульман. В

первые два с половиной года войны было убито 1035 европейцев, тогда как жертвы среди арабов

составили 6352 (документированные случаи, а реальная цифра около 20 000) [109]. В тот момент

умеренные могли уцелеть только в том случае, есл]- бы они сами превратились в убийц или если

бы ушли в изгнание.

Действительной стратегией ФИО была поставить мусульман под пресс террора. С одной стороны,

убийцы ФНО отстраняли умеренных. С другой стороны, жестокости ФНО должны были вызвать <

ъирепые репрессии со стороны французов и подтолкнуть мусульмански е население в лагерь

экстремистов. Доктрина ФНО была сформулировала с хладнокровной точностью бразильским

террористом Карлосом Ма) игелой:

Политический кризис должен превратиться в вооруженный конфликт посредством проведения насильственных

действий, которые заставят тех, кто у власти, трансформировать политическую ситуацию в стране ь военную

ситуацию. Это настроит протиа них массы, которые с ^того момента и далее восстанут против армии и полидни...

Правительство может только усилить репрессии, сделав, таким образом, жизнь своих граждан тяжелее, чем когда

бы то нв было... полицейский террор превратится в ежедневие... Население откажется сотрудничать с властями, и

тогда они увидят, что единственный способ решить свои проблемы — это физическая ликвидация оппонентов.

Политическая сятуация в стране [тогда] превратится в 'военную ситуацию [110].

Конечно же, в этой одиозной разновидности ленинизма, если осуществлять ее достаточно

безмилостно, скрывалась какая-то непреодолимая сила. В 1954 г. французское правительство в

целом было составлено из либеральных и цивилизованных людей во главе с радикал-социалистом

Пьером Менд ее-Франсом. Они поддерживали иллюзию, или взгляд,

официального посредника (фр.) 'сведение счетов (фр.)

Бандунгское поколение

что Алжир может стать настоящим многорасовым обществом, построенным на принципах

свободы, равенства и братства. Мендес-Франс, который удачно дал свободу Индокитаю и Тунису,

выступил перед Национальным Собранием Франции: «Алжирские департаменты являются частью

Французской республики... они определенно французские... нельзя и думать о каком-то

отделении.» Министр внутренних дел Франсуа Миттеран говорил, что в Алжире «единственные

возможные переговоры — война» [111]. Они оба верили, что если сейчас полностью и

великодушно используют принципы самой Франции в алжирской реальности, то проблема будет

решена. Для создания этой реальности они послали туда в качестве генерал-губернатора Жака

Сустеля — великолепного этнолога и бывшего бойца Сопротивления. Они не понимали, что

целью ФНО было именно превратить это французское великодушие в жестокость.

Сустель видел в ФНО фашистов. Он думал, что сможет их разгромить, предоставив арабам

настоящую демократию и социальную справедливость. Он создал 400 частей Kepis blues (SAS?

отдаленных районах, чтобы защищать лояльно настроенных. Он привел за собой настоящих

либералов, таких как Жермен Тильон и Венсан Монтей, чтобы создать сеть из «социальных

центров» и поддерживать контакты с влиятельными мусульманскими лидерами [112]. Он

настойчиво назначал мусульман на всех уровнях управления. Его указы для армии и полиции

запрещали террор и насилие в какой бы то ни было форме и особенно коллективные репрессии

[113]. Было маловероятным, что политика действительной интеграции, которую проводил

Сустель, вообще увенчается успехом, после того как французы осознают, что она означает:

Франция не хотела превратиться в полуарабскую, полумусульманскую страну, также как и арабы

не хотели становиться французами. Во всяком случае, ФНО систематически уничтожала

проводников либеральной политики Сустеля — французов и арабов. Больше всего старались

убить тех французов из администрации, которые симпатизировали арабам, и обычно успевали

сделать это. Одной из этих жертв стал Морис Дюпюи, о ком Сустель отзывался, что он был

«мирским святым». На его похоронах Сустель расплакался, когда прикреплял орден Почетного

легиона старшему из осиротевших детей Дюпюи. Тогда в первый раз он упомянул слово

«возмездие» [114].

Летом 195.5 г. ФНО перешло к следующему этапу и восприняло тактику геноцида: убивать всех

французов, не взирая на возраст и пол. Первые избиения начались 20 августа. Как всегда, они

затронули и многих арабов, как например АЛлуа Аббаса, племянника умеренного нацио-

налистического лидера Ферхата Аббаса, который кригиковал зверства

голубые береты (фр.)

6. Современность

СОВРЕМЕННОСТЬ П

ФНО. Но главной целью было спровоцировать репрессии со стороны французской армии.

Например, в Айн-Абиде, недалеко от Константина, тридцать семь европейцев, десять из которых

даже не достигли пятнадцатилетнего возраста, буквально были нарезаны на куски. Мужчинам

отрезали руки и ноги, головы детей были разбиты, женщинам вспороты животы — одной матери

pied-noir была разрезана утроба, а ее пятидневный малыш убит и запихан внутрь. «Резня в

Филипвиле» достигла своей цели: французским войскам в районе были отданы приказы расст-

релять всех арабов и они (согласно цифрам Сустеля) убили 1273 «бунтовщика»; пропаганда ФНО

раздула их число до 12 000. Это было повторением резни 1945 г. Как говорил Сустель,

«старательно была вырыта пропасть, в которой потекла река из крови». Французских и

мусульманских либералов, таких как Альбер Камю и Ферхат Аббас, которые появлялись вместе на

трибунах, чтобы взывать к разуму, прерывали криками с обеих сторон [115].

С этой точки зрения эксперимент Сустеля провалился. Война превратилась в соревнование по

террору. Ео фокус сместился в квартал Казба города Алжира, где на каждом квадратном

километре жили 100 000 алжирцев. Началось с экзекуции одного искалеченного убийцы — Ферра-

джа, который убил семилетнюю девочку и семерых других граждан. Командир ФНО Рамдан Абан

приказал за каждого эхзекутироваяного члена ФНО убивать по сто французских граждан. В

период 21—24 июня 1956 г. его главный палач Саади Ясеф, контролирующий сеть фабрик для

производства бомб и 1400 «операторов», убил сорок девять человек. Во второй половине 1956 г.

насилие постепенно начало возрастать — параллельно с развитием суэцкой авантюры.

Французский мэр города Алжир был убит и посреди похорошюй церемонии взорвалась незаметно

заложенная бомба. Ясеф тайно приказал всем своим операторам покинуть район, чтобы знать

наверняка, что в последующих за этим суровых репрессиях пострадают только невинные

мусульмане f 116].

Суэцкое поражение было важным потому, что окончательно убедило армию в том, что штатские

правительства не могут выиграть войну. Наследник Сустеля, социалист Робер Лакост был

согласен с этой точкой зрения. 7 января 1957 г. он предоставил генералу Жаку Массю и его 4600

солдатам абсолютную свободу действий, чтобы очистить Алжир от ФНО. Впервые все

ограничения, навязанные армии, включительно и запрет на применение пыток, были сняты. Пытки

были запрещены во Франции 8 октября 1789 г. Для любого, кто их применял, статья 303

Наказательного кодекса предусматривала смертную казнь. В марте 1955 г. в секретном докладе

высший государственный чиновник рекомендовал использование пыток под надзором, чтобы

избежать более жестоких несанкционированных мучений. В свое время Сустель отказал-

Бандунгское поколение

ся от такой рекомендации. Затем Массю утвердил ее и позднее сказал: «На вопрос, имели ли место

пытки, я могу ответить только утвердительно, хотя они и не были введены официально и не были

законными [117]». Доводом было то, что успешный допрос спасал жизнь главным образом арабам; что

члены ФНО замучают до смерти пытками без ограничений арабов, которые предоставили

информацию; а для французов имело жизненно ва'жное значение, чтобы их больше боялись. Вера

арабов в то, что Массю действует без ограничений, развязывала им языки также, как и мучения. Один

из них, еврей-коммунист Анри Аллсг, написал книгу, которая стала бестселлером и вызвала взрыв

морального негодования по всей Франции в 1958 г. [118]. Массю утверждал, что допросы, проводимые

его людьми, не оставляли постоянных увечий. Когда он увидел Аллега. стоявшего невредимым и

здоровым на ступеньках Дворца правосудия, то он воскликнул:

«Неужели мучения, которые он перевес, могут сравниться о отрезанием носов или губ, не говоря о половом члене,

который стал ритуальным подарком феллахов их непокорным «братьям»? Каждый знает, что эти части тела не

вырастают вновь!» [119].

Но идея, что возможно эффективно контролировать ограниченные мучения во время войны на

выживание, была абсурдной. В действительности, либеральный генеральный секретарь

префектуры Алжира Поль Тейтген свидетельствовал, что около 3000 заключенных «исчезли» во

время алжирской битвы. Во всяком случае, она была выиграна Массю. Это был единственный

случай, когда французы боролись против ФНО его методами. Алжир был очищен от терроризма.

Умеренные арабы осмелились вновь повысить голос. Но победа была уничтожена новой

политикой regroupemetif

более миллиона бедных феллахов — грубая социальная инженерия,

которая помогла ФНО. Кроме этого, эксперимент Массю создал невыносимое напряжение во

французской системе. С одной стороны, освобождая армейские подразделения от политического

контроля и подчеркивая личность командиров, он стимулировал частные армии: полковники все

чаще считали себя собственниками своих полков, как это было при монархии, и начали подводить

своих генералов, не подчиняясь им. В наступившем моральном беспорядке офицеры начали

чувствовать себя обязанными, прежде всего по отношению к своим солдатам, а не к государству

[120].

В то же время, просочившиеся новости о том, что делает армия в Алжире, начали настраивать

мнение либералов и центристов против войны. Начиная с 1957 г., многие французы пришли к

выводу, что независимость Алжира, как бы она ни была неприятна, предпочтительнее

;

перегруппировка (фр,)

СОВРЕМЕННОСТЬ II

Бандунгское поколение

тотального разложения французского общественного сознания. Итак, требование о

восстановлении политического контроля над войной — включая и переговоры с ФНО —

усилилось в тот момент, когда французская армия победила (по крайней мере, она так считала),

благодаря утверждению своей независимости. Этот неразрешимый конфликт привел к взрыву в

мае 1958 г., который возвратил генерала де Голля к власти и создал Пятую республику.

Де Голль не был колониалистом. Он считал, что время колоний прошло. Казалось, что его тело —

в прошлом, но его ум был в будущем. Он заявил, что в Браззавиле в 1944 г., когда обеспечивал

поддержку Черной Африки для Сопротивления, он пытался «трансформировать старые отношения

зависимости в привилегированные связи для политического, экономического и культурного

сотрудничества» [121]. В апатичном продолжении французского колониализма он видел

непосредственный результат слабости презираемой им конституции Четвертой республики и

«режима партий», неспособного «принимать недвусмысленные решения, навязываемые

деколонизацией». «Разве можно преодолеть, — спрашивал он, — а если необходимо, и сломать

основанное на сентиментальности, привычках или эгоизме сопротивление, которое неизбежно

вызовет такое начинание?» Результатом были колебание к непостоянство, сначала в Индокитае,

потом в Тунисе и Марокко, и наконец — в Алжире. Естественно, говорил он, в армии «растет

возмущение против политической системы, представляющей воплощение нерешительности»

[122].

Решительный удар был спровоцирован, вероятно преднамеренно, решением ФНО, принятым 9 мая

1958 г., «экзекутировать» трех французских солдат за «пытки, изнасилование и убийство». Спустя

четыре дня белые студенты штурмовали здание правительства в Алжире. Мас-сю спросил

Лакоста, который сбежал во Францию, разрешают ли ему стрелять по белой толпе. Такого

разрешения ему не дали. В тот же вечер левонастроенная аудитория бурно аплодировала пьесе

Брехта, направленной против генералитета [123]. В действительности, никто не был готов

сражаться за Четвертую республику. В Алжире генералы взяли верх и призвали де Голля

вернуться. Около 30 000 мусульман пришли к зданию правительства, чтобы продемонстрировать

свое одобрение. Они пели «Марсельезу», а солдаты пели «Песню африканцев»: спонтанная

демонстрация в поддержку французской цивилизации и против варварства ФНО. Массю сказал:

«Скажите им, что Франция никогда их не бросит» [124]. Когда генералы звали де Голля, они лгали

— в нем они видели только таран, который раздавит республику, после чего они возьмут власть в

свои руки. Де Голль считал, что Алжир нельзя сохранить и он только уничтожит французскую

армию. В действительности, он боялся, что может произойти и кое-что страшнее этого. 24 мая

отряд из Алжи-

ра высадился в Корсике. Местные власти приняли его с разпростер-тыми объятиями. Присланная

из Марсилии полиция позволила разоружить себя. Де Голль взял на себя командование, чтобы

предотвратить вторжение во Францию, которое вероятно имело бы успех или вызвало бы

гражданскую войну. Он проводил зловещую аналогию с испанской катастрофой 1936г. Он считал,

что это окончательно бы уничтожило Францию как великую цивилизованную силу. Если Париж

стоит одной мессы

, то сама Франция стоит много лжи.

Итак, после взятия власти он отправился в Алжир, чтобы «лгать». 4 июля он сказал

приветствующей его толпе колонистов в Алжире: «Je votts ai compris.

» «Я им бросил эти слова,

— писал он, — которые выглядели спонтанными, но были точно продуманными, для того, чтобы

воспламенить их энтузиазм, не заставлять меня идти дальше, чем мне бы хотелось.» [125] В

предыдущем году он говорил в личной беседе: «Конечно, независимость придет, но они слишком

глупы, чтобы осознать это.» «Да здравствует французский Алжир!» — кричал он публично в июне

1958г.; а наедине: «L'Afrique est foutue et I'Alg&rie ovecP» Он называл французский Алжир

«разрушенной Утопией». Публично продолжал внушать уверенность колонистам и армии:

«Независимость? Спустя двадцать пять лет» (октябрь 1958 г.); «Французская армия никогда не

покинет эту страну и я никогда не буду вести переговоры с этими людьми из Каира и Туниса»

(март 1959 г.); «В Алжире не будет Дьен Бьен Фу. Мятеж не сможет выгнать нас из этой

страны...Как можете верить лжецам и заговорщикам, которые говорят вам, что давая право

свободного выбора алжирцам, Франция и де Голль покинут вас, уйдут из Алжира и преподнесут

его бунтовщикам?» (январь 1960 г.); «Независимость... глупости, чудовищно.* (март 1960г.) [126].

Между тем он укреплял свои позиции з государстве. 28 сентября 1958 г. французы приняли

конституцию Пятой республики, сосредоточившей власть в руках президента. 21 декабря его

выбрали президентом. Тот же самый референдум, который создал конституцию, дал право всем

заморским территориям Франции выбирать между присоединением и отделением. Так идея о

согласии стала всеобщей. Один за другим де Голль уничтожал или устранял людей, которые

привели его к власти. В феврале 1960 г. он потребовал и получил «специальные полномочия».

Спустя четыре месяца начал тайные переговоры с лидерами ФНО. В январе 1961 г. он провел

референдум, который предлагал Алжиру сво-

слова, приписываемые Анри IV, и произнесенные им, когда с-н принял решение принять католическую веру, чтобы

стать королем Франции

Я вас понимаю (фр.)

Африка потеряна, и Алжир вместе с ней! (фр.)

СОВРЕМЕННОСТЬ U

боду в содружестве с Францией, и результатом было сокрушительное «Да». Это был конец Algerie

frangaise (Французского Алжира — прим.пер.), и этот конец заставил его экстремистских

защитников выйти на улицу с бомбами в руках.

Если бы командование армии настоятельно хотело взять власть в мае 1958 г., то могло бы это

сделать с де Голлем или без него. Но в апреле 1961 г., когда оно окончательно убедилось, что де

Голль обманул его и попыталось его убрать, момент уже был упущен. Французское общественное

мнение изменилось. Солдаты, призванные на срочную военную службу, имели транзисторы; они

могли слушать новости из Парижа и отказывать подчиняться своим офицерам. Бунт провалился,

его вожаки сдались, либо их преследовали и сажали в тюрьму. Это расчистило дорогу для полного

отступления. Пойманных лидеров ФНО освобождали из тюрьмы, чтобы они могли

присоединиться к переговорам, в то время, как взбунтовавшиеся генералы начинали отсиживать

свои сроки.

Больше времени ушло на то, чтобы справиться с белым терроризмом — ОАС

. Эта организация

действовала с полной силой более года, используя бомбы, пулеметы и гранатометы. Погибло

более 12 000 штатских (в основном мусульмане) и около 500 полицейских и служащих служб

безопасности. Это явление было яркой иллюстрацией ужасающей способности насилия разлагать

морально. Конечно, во многих отношениях организация была зеркальным отражением ФНО. 23

февраля 1962 г. ее командир — генерал Салан, сделавший выдающуюся карьеру доблестного

воина, издал приказы

о генеральном наступления... Систематическое открытие огня против CRS и подразделений жандармерии. Против их

бронированных машин бросать «коктейли Молотова»... днем и ночью... [Цель —] уничтожение лучших членов

свободных профессий среди мусульман, так чтобы заставить мусульманское население обращаться к нам... парализовать

тех, кто у власти и лишить их возможности, употреблять свою власть. Жестокие действия распространить по всей

территории... против произведений искусства и всего того, что является функцией власти, так чтобы привести к

максимальной общей нестабильности и полному параличу страны [127].

Но нравственный распад не ограничился только ОАС. Для того, чтобы победить их и защитить

самого де Голля (которого два раза чуть не убили), государство создало свои официальные

террористические группы, которые безнаказанно и массово убивали и пытали заключенных [128].

В этом случае ни либеральная Франция, ни международная общность не сказали ни слова в знак

протеста. Терроризм ОАС окончательно погубил идею о белом заселении. В конце 1962 г. Бернар

Бандунгское поколение

1Й

Organization de I'Armue Secrute

Трико, ближайший советник де Голля, докладывал из Алжира: «Европейцы... так настроены

против всего, что подготавливается, и их отношения с большинством мусульман так испорчены,

что... главное сейчас организовать их возвращение.» [129]

Конец наступил в марте 1962 г. в виде оргии убийств и нетерпимости. Мусульманская толпа,

почуявшая запах победы, уже грабила Большую синагогу в сердце Казбы, опустошая ее, разрывая

скрижали Торы, убивая еврейских служащих и расписывая стены мелом «Смерть евреям» и

другими нацистскими лозунгами. 15 марта ОАС ворвалась в социальный центр Жермена Тильона,

в котором учились дети с замедленным развитием, вывела шестерых мужчин и начала стрелять в

них, начиная с ног, пока не умертвила их. Одним из этих мужчин был Мулуд Фераун, друг Камю,

который называл его «последним живым умеренным». Он писал: «Во мне живет француз, во мне

живет и кабилец. Но я прихожу в ужас от тех, кто убивает... Vive la France, такая, какую я всегда

любил! Vive I'Algerie такой, каким, надеюсь, он станет! Позор преступникам!» [130]. Прекращение

огня против ФНО 19 марта 1962 г. вызвало новый взрыв убийств со стороны ОАС: были убиты

восемнадцать жандармов и семеро солдат. Командующий французскими войсками генерал Айлере

ответил на удар, разрушив последнюю цитадель Algerie fran$aise — рабочий квартал Баб-эль-Уэд,

в котором жили 60 000 pied noir. Он атаковал его пикирующими бомбардировщиками,

оснащенными ракетами, танками, стреляющими прямой наводкой, и 20 000 пехотинцами. Это

было повторением подавления Парижской коммуны в 1870 г., но этот эпизод не фигурирует в

марксистских учебниках [131]. Началось бегство во Францию. Много больниц, школ, лабо-

раторий, нефтяных терминалов и других свидетельств французской культуры и предприимчивости

— включал библиотеку Алжирского университета — были преднамеренно уничтожены. Около 1

380 000 человек (среди них и мусульмане) навсегда покинули страну. В 1963г. из большой

исторической средиземноморской общности осталось только около 30 000 человек [132].

Эвиавские соглашения, согласно которым Франция решила уйти, содержали много клаузул, целью

которых было сохранение се престижа. Они были бессмысленными. Это было чистой

капитуляцией. А для 250 000 мусульманских чиновников не была предусмотрена защита даже на

словах. Многие из них были скромными людьми, которые продолжали верой и правдой служить

Франции до самого конца. Де Голль был слишком занят спасением Франции, избавляя ее от ужаса,

чтобы подумать о них. Когда представитель мусульман, в чьей семье уже десять человек были

убиты ФНО, сказал де Голлю, что при самоопределении «пострадаем мы», он холодно ему

ответил: «Eh, bien -

СОВРЕМЕННОСТЬ П

vous suffrire^

». И они действительно страдали. Из них только 15 000 человек имели деньги и

средства, чтобы покинуть страну. Остальные были расстреляны без суда, использованы в качестве

живых миноискателей, чтобы расчистить минные поля на границе с Тунисом, подвержены пыт-

кам; их заставляли рыть себе могилы и съедать свои военные награды перед тем, как их убьют;

некоторых сжигали живыми, кастрировали, волочили за машинами, бросали на съедение собакам;

были случаи убийств целых семей вместе с малолетними детьми. Остававшиеся французские во-

енные части — их боевые друзья — наблюдали это, полные ужаса и бессилия, так как согласно

Соглашениям они не имели права вмешиваться. В то же время французских солдат использовали

для разоружения мусульманских harkis, объясняя им, что дадут им более современное оружие,

хотя в действительности готовилось их уничтожение. Это было преступным пре-дательством,

которое можно сравнить лишь с британской передачей русских военнопленных на произвол

сталинской ярости, и даже хуже. Оценка числа убитых колеблется от 30 000 до 150 000 человек

[133].

Кто знает? Непроглядный мрак спустился над многими чертами нового Алжира, мрак, который до

сих пор не рассеялся. Ложь продолжалась до самого конца. «Франция и Алжир, — говорил де

Голль 18 марта 1962 г., — будут идти в ногу, как братья, по пути к цивилизации.» [134] Истиной

было то, что новое государство было обязано своим существованием использованию

неограниченной и самой широкомасштабной жестокости. Ее режим, состоявший главным образом

из преуспевших бандитов, быстро избавлялся от тех, которые были воспитаны в западных

традициях; все они были мертвы или в изгнании к середине 60-х годов.

Ровно через двадцать лет после подписания соглашения о независимости, сам Бен Белла — один

из самых главных, подписавших его, и первый президент Алжира, обобщил первые два

десятилетия независимости. Он заявил, что конечный результат был «полностью негативным».

Страна была «разрушена». Ее сельское хозяйство 5ыло «уничтожено». «У нас ничего нет. Никакой

промышленности — только утиль». Все в Алжире было «коррумпированным снизу до верху»

[135]. Без сомнения, резкость Бен Беллы была продиктована тем, что он провел большую часть

прошедших лет в тюрьме, посаженный своими революционными товарищами. Но сущность его

оценки достаточно точна. И, к несчастью, новый Алжир не сохранил преступления при себе. Он

стал в продолжении многих лет главным убежищем международных террористов любого толка.

Африка была заражена болезнью большого морального упадка. Был дан пример общественных

преступлений и беспорядков, который будет повторяться по всему этому огромному и

трагическому континенту, ставшему сейчас хозяином своей судьбы.

'Ну, ладно — пострадаете (фр.)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Королевства Калибана

В марте 1959г., Ивлин Во во время своего посещения Восточной Африки, писал своей жене:

«Провел один день с масаями

... Здорово они повеселились во время восстания May-May. Их

завербовали с указанием принести все оружие, принадлежащее кикую

. Они вернулись, гордо неся

корзины, полные отрезанных рук

.» [1] В своих довоенных романах Черные хитрости и Сенсация

Во ужасающе образно описал предчувствие независимости Африки. Теперь в нем с радостью

заговорил анархист: художественный вымысел становился истиной — полное смешение целей и

языков, распад эфемерного порядка, возвращение к хаосу.

В четвертой главе мы увидели, что невозможно сделать правдоподобное обобщение

колониализма. Это относится и к процессу деколонизации. Единственное, о чем точно можно

заявить, это то, что он состоялся. Все остальное было чистой пропагандой: толкование ex post

facto*. Колониализм был представлен как заговор между капиталистическими государствами;

деколонизация — как продолжение заговора, поскольку с экономической точки зрения стало

благоразумней перейти на путь «неоколониализма». Но если это был заговор, то почему же за-

говорщики ни разу не встретились для обмена своими планами и идеями? Истина заключалась в

том, что колониализм зарождался и исчезал в ожесточенном соперничестве. Колониальные силы

никогда нв заго-ворничали против туземцев. Они строили заговоры друг против друга. Каждая

колониальная сила ненавидела все остальные, презирала их методы, радуясь любым неудачам, и

по возможности способствовала их углублению. Они не объединялись даже тогда, когда их

собственные интересы требовали этого. В августе 1941 г., накануне японского нападения

оказалось, что независимо от того, что Британия и Нидерланды уже

Калибан - герой пьесы Шекспира «Буря», человек, падший до уровня животного

народ из группы нилотов. В 20 в. они были вытеснены английскими колонизаторами в засушливый район у границы с

Тавзанисй

народ группы банту в центральных районах Кении * по-английски «arms» означает и «оружие», и «руки»

После того,

как действие свершилось (лат.)

СОВРЕМЕННОСТЬ II

Королевства Калибана

четырнадцать месяцев состояли в военном союзе, ничего не было предпринято для

координирования их планов в защиту своих империй в Юго-Восточной Азии [2]. В период всего

процесса деколонизации с 1945 по 1975 г.г. колониальные силы ни разу не встретились, чтобы

совместно решить как действовать дальше, и, по всей видимости, не было проявления

формальных усилий для какой-либо координации. Если историк будет искать факты таких

контактов, то он просто их не найдет. Одна из причин несогласованности в политике

деколонизации заключалась в том, что у двух самых крупных колониальных сил — Британии и

Франции, на самом деле не было вообще такой политики. Обе стороны делали вид, что поступают

логично, но в действительности они действовали как придется. Когда в 1940г. де Голль поднял

флаг Свободной Франции, то за ним последовала только черная Африка, а французские арабские и

индокитайские территории остались с режимом Виши. В результате этого в январе 1944 г., на

конференции в Браззавиле, он открыл для них путь к свободе. Но присутствовавшие там

колониальные чиновники толковали происходившее по-своему: «Ни в коем случае нельзя ожидать

образования независимых правительств в колониях, — докладывали они. — Мы представляем

себе империю в римском, а не в англо-саксонском смысле слова.» [3] Послевоенное правительство

де Голля отменило принудительный труд и всем ненавистный наказа-тельный кодекс для

туземцев. Но в 1947г. восстание на Мадагаскаре было подавлено с удивительной жестокостью —

погибло 80 000 туземцев [4]. В 1957 г. Франсуа Миттеран заявил; «В двадцать первом веке у

Франции без Африки не будет истории». До разгрома в Алжире французская политика

представляла собой смесь из противоречий: старомодный патернализм в джунглях и саваннах, а в

парижской ассамблее бок о бок сидели горячие сторонники колониализма и высокообразованные

черные националисты. Случалось, что какой-нибудь «африканский» депутат переходил из «белой»

в «черную» избирательную коллегию, как это сделал в 1951 г. заместитель министра колоний д-р

Ожула, сменивший свою политику во время избирательной кампании и продолживший свою

борьбу под лозунгом: «Его лицо может быть и белым, но сердце его черное, как сердце

чернокожего человека.» [5]

Когда в мае 1958 г. де Голль вернулся к власти и ознакомился с состоянием Четвертой республики

и с алжирской неразберихой, он тут же решил освободить всю французскую черную Африку. На

референдуме 28 сентября им была предоставлена возможность выбора между «Да»

(взаимозависимость) и «Нет» (отделение). Все, кроме Гвинеи и Мадагаскара, проголосовали «Да»,

но, no-существу, это была независимость, только под другим именем. Де Голль хотел сохранить

хоть какой-то союз между ними. 12 декабря 1959 г. на встрече глав государств

Французской Африки в Сен-Луи он сказал: «Как пилигримы из Эммауса когда-то говорили

путнику: «Останься с нами: приближается вечер, а день проходит.» [6] Но они выбрали

«ассоциацию», что означало скорее помощь и военную поддержку, нежели «общность».

Некоторые из африканских лидеров, как например, Уфуэ-Буаньи (Берег слоновой кости),