Джонсон Пол. Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы. Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

Пол Джонсон

«MODERN TIMES: THE WORLD FROM THE TWENTIES TO THE NINETIES»

Originally published under the title «A Hstory of the Modern World»

Translated and published by arrangement with George Weidenfeld

and Nicolson Limited, London, England.

•

СОВРЕМЕННОСТЬ

Мир

с двадцатых по девяностые

годы

• II

•

. Издательство «Анубис»

ТОО «ВИЛАД» Москва, 1995

Оглавление

ISBN 954-426-086-2

® АНУЕИС

® Издательство «Анубис»

® ТОО «ВИЛАД»

13. Мир благодаря страху...................................7

14. Бандунгское поколение.................................44

15.Королевства Калибана.................................89

16. Эксперимент над половиной человечества.............133

17.Европейский лазарь....................................167

18. Американский опыт самоубийства.....................212

19. Коллективизм 70-х годов..............................266

20. Восстановление свободы...............................309

Следующие десять лет (лекция).................409

Заметки к источникам.........................422

Именной указатель............................438

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Мир благодаря страху

Десятого января 1946 г. депутат от Консервативной партии «Чипе» Чаннон, присутствуя на

светской свадьбе, отметил перед одной гостьей - леди Кунард («Изумруд»): «Как быстро

восстановилась нормальная жизнь.» «В конце концов, - продолжил Чаннон, указывая на перепол-

ненный салон, - именно за это мы и дрались.» «Неужели все они поляки?» - спросила «Изумруд»

[1].

Действительно, забыть Польшу было совсем не трудно. И все-таки, именно Польша была

причиной войны, в том смысле, что если бы Польши не существовало, война развилась бы совсем

в другом направлении. Польша также закончила войну, т.е. спровоцировала распад военного

союза и начало конфронтации демократия-коммунизм. История возобновилась там, где была

прервана, когда Сталин и Гитлер подписали пакт в августе 1939 г., а Советская Россия уже

представляла алчное тоталитарное начало на мировой арене. Польша осталась «фигурой под

ударом» на глобальной шахматной доске, напоминая, что война была не столько конфликтом

между добром и злом, сколько борьбой за выживание.

Разумеется, представление о том, что «Великий союз» мог быть бескорыстным в каком-либо

смысле, было иллюзорным с самого начала. Оно в большой степени было создано Рузвельтом,

отчасти для его собственных политических целей, отчасти потому, что он сам в это верил. Те из

его соотечественников, которые имели большой профессиональный опыт в отношениях со

Сталиным и его правительством, горячо и отчаянно сопротивлялись линии Рузвельта. Посол Лоу-

ренс Стинхард, который стал преемником Дэвиса в Москве, разделял категорическое мнение

Государственного департамента, известное как «Рижская школа»:

Авансы Британии или Соединенных Штатов здесь будут истолкованы, как признак слабости... как только эти люди

вобьют себе в голову, что мы умиротворяем их, считаемся с ними, или нуждаемся в них, они сразу же становятся

неотзывчивыми... По-моему, они реагируют только на салу, а если нельзя употребить силу, то на непосредственный

натуральный обмен [2].

СОВРЕМЕННОСТЬ II

Рузвельту не нравился ни один из этих вариантов. В тот момент, когда объявление войны Гитлером

сделало Россию союзником Америки, он придумал процедуру обхода Государственного департамента

и посольства, чтобы общаться .напрямую со Сталиным [3]. Его посредником был Гарри Гопкинс,

политический мошенник, который доносил, что Сталин, разумеется, восхищен этой идеей: «[он]

совсем не доверяет нашему послу и ни одному из наших чиновников» [4]. Рузвельт хотел обойти также

и Черчилля, которого он считал непоправимым старым империалистом, неспособным понять

идеологический идеализм. Восемнадцатого марта 1942 г. Рузвельт писал Черчиллю: «Знаю, что ты не

имел бы ничего против моей резкой откровенности, если бы я сказал, что, по-моему, лично могу

поладить со Сталиным лучше, чем твой Форин офис или мой Государственный департамент. Сталин

терпеть не может никого из твоих руководящих кадров. Он считает меня лучше них, и я надеюсь на это

в дальнейшем» [5]. Это самомнение, так напоминающее уверенность Чемберлена, что он сам мог бы

«поладить» с Гитлером, усугубилось до удивительнейшей наивности. Рузвельт не верил, что Сталину

нужны территории, Он укорял Черчилля: «У тебя в крови четырехсотлетний грабительский инстинкт, и

ты просто не можешь понять, как какое-то государство может не хотеть захватывать чужие земли, даже

если имеет такую возможность» [6]. «Я думаю, - говорил он о Сталине, - что, если дам ему все, что

могу, и не потребую ничего взамен, noblesse oblige

, он не сделает попыток аннексировать что-либо и

будет работать со мной ради мира и демократии на земле» [7].

Опасность, которую представляла для послевоенной стабильности Европы слепота Рузвельта, в первый

раз проявилась на Тегеранской конференции, которая в ноябре 1943 г. собрала Рузвельта, Черчилля и

Сталина. Председатель британских начальник-штабов сэр Алан Брук обобщал: «Сталин держит

президента у себя в кармане» [8]. Черчилль жаловался одному из своих государственных министров,

Гарольду Макмиллану: «С Германией покончено, хотя нам потребуется известное время, чтобы рас-

чистить свалку. Настоящая проблема сейчас - Россия. Но я не могу заставить американцев понять это»

[9]. В течение всего 1944г. беспокойство Черчилля возрастало, несмотря на то, что вторжение в Европу

началась успешно. После прорыва Союзников в июле-августе 1944 года темп наступления спал.

Верховный главнокомандующий генерал Эйзенхауэр отказывался принять очевидное положение, что

степень проникновения его войск в Европу, практически, определит послевоенную карту: «Мне не хо-

телось бы рисковать жизнью американцев для чисто политических целей», - настаивал он [10].

Успешные наступления Советов достаточно яс-

Положение обязывает (фр.)

Мир благодаря страху

но показали их враждебные намерения. После захвата германской экспериментальной базы подводных

лодок в Гдыне, они отказались допустить военноморских специалистов Союзников до ее секретов, хотя

битва за Атлантику была все еще в самом разгаре, и конвои с оружием для России все еще

подвергались яростным атакам подводных лодок [11], Американские генералы хотели сохранить

максимальную степень сотрудничества с Советскими вооруженными силами, чтобы в ближайший

удобный момент иметь возможность перебросить войска на Восток и покончить с Японией

(рассчитывая на серьезное советское подкрепление), а после все разошлись бы по домам. По мнению

Черчилля, это оставило бы Британию с ее двенадцатью дивизиями (около 820 000 солдат) против 13

тысяч советских танков, 16 тысяч военных самолетов и 525 дивизий, общей численностью более 5

миллионов человек [12]. Его задачей, как говорилось в одной докладной записке Форин офису, было

найти способ, «как использовать американскую мощь», направить «эту большую неповоротливую

баржу» к «правильной пристани»; иначе, она будет «мотаться в океане, как одинокая угроза

судоходству» [13].

Черчилль решил проводить двойственную политику: когда возможно, вести реалистичные переговоры

со Сталиным, и в то же время стараться накалить Рузвельта до предела. В октябре 1944 г. он поехал в

Москву и набросился на Сталина с одним, по его словам, «циничным документом», который

определял, поскольку «маршал Сталин - реалист», «пропорции интересов» Великих сил в пяти

балканских странах таким образом: Югославия и Венгрия должны быть разделены пополам между

Россией и остальными; Россия будет иметь 90 процентов в Румынии и 75 процентов в Болгарии; в то

же время, Британия, с согласия США, будет иметь 90 процентов в Греции. Согласно записям бри-

танского посла сэра Арчибальда Кларк-Керра, Сталин торговался из-за Болгарии, где явно хотел иметь

90 процентов; после подписал документ одним росчерком синего карандаша. Он согласился также

попридержать итальянских коммунистов [14].

«Циничный документ», в сущности, являлся попыткой изолировать Россию от Средиземноморья ценой

уступки Болгарии и Румынии в качестве ее сателлитов. Черчилль отдавал себе отчет, что Греция была

единственным грешником, которого можно было спасти, потому что туда уже прибыли британские

войска: в Москве он заручился согласием Сталина развязать руки Британии - что в скором времени

было использовано. Четвертого декабря, когда в Афинах вспыхнула гражданская война, Черчилль

решил употребить силу для подавления коммунистов: он работал до поздней ночи, посылая

телеграммы, «ерзая в своем кресле и диктуя машинистке мисс Лейтон, которая и глазом не ведет перед

многочисленными богохульствами, которыми старик пересыпал офици-

СОВРЕМЕННОСТЬ Ц

альные выражения». В ключевой телеграмме генералу Скоби, британскому главнокомандующему, он

настаивал: «Нужно удержать Афины, и завладеть ими. Было бы просто отлично осуществить это без

кровопролития, если возможно, но даже и с кровопролитием, если необходимо.» [15]. Кровопролитие

оказалось необходимым, но Греция была спасена для демократии. Действительно, хотя стабильность в

средиземноморском театре не была обеспечена вплоть до провала коммунистов на выборах в Италии в

апреле 1948 г., Черчилль, с помощью своей энергичной политики в конце 1944г., успешно и почти

самостоятельно на целое поколение задержал тоталитаризм вне Средиземноморья - его последний

великий вклад в дело освобождения человечества.

Но Черчилль был бессилен спасти Восточную Европу. Перед кабинетом он сказал:

Нашей стране не по силам предотвратить разрушение многих вещей в настоящий момент. Ответственность лежит на

Соединенных Штатах, и мое желание состоит в том, чтобы обеспечить им ту поддержку, которая в наших силах. Если

они не чувствуют себя способными что-то предпринять, нужно оставить все развиваться своим чередом [16].

Но на критической встрече в Ялте в январе 1945 г. Рузвельт нарочно блокировал попытки Черчилля

предварительно скоординировать англоамериканскую политику: он не хотел, говорил Аверелл

Гарриман, «давать пищу советским подозрениям, что Британия и Америка будут действовать

согласовано» [17]. Когда зашла речь о Польше, Рузвельт постарался заручиться согласием русских о

выборах, в которых «будут иметь право участвовать все демократические и антифашистские партии»,

но не поддержал требования Британии о международном наблюдении за голосованием. Вместо этрго

он выдал типичный образец собственной риторики -«Декларация освобожденной Европы» - с

туманными ссылками на «право всех народов выбирать форму управления, при которой будут жить».

Русские были рады подписать ее, особенно после шокирующего высказывания Рузвельта, что все

американские силы будут выведены из Европы за два года: именно это и хотел знать Сталин [18].

Можно сказать, что холодная война началась непосредственно после Ялтинской конференции, точнее с

марта 1945 г. Разумеется, в известном смысле, Советская Россия вела холодную войну еще с октября

1917г.: она была присуща историческому детерминизму ленинизма. Прагматический союз с июня 1941

г. был всего лишь перерывом. Рано или поздно, Сталин неизбежно возобновил бы свои хищнические

набеги. Он ошибся, сделав это слишком рано. Но не оттого, что он был нетерпелив, как Гитлер. Сталин

не верил в близкую эсхатологическую развязку. Но он был алчным. Он был слишком осторожным,

чтобы следовать примеру Гитлера, систематически создавая возможности для грабежа, но не

Мир благодаря страху

мог воздержаться от использования таких возможностей, когда они сами плыли в руки. Разумной

тактикой для него было умерить аппетит, пока американцы не уберутся на другую сторону

Атлантического океана. Вместо того, увидев, что Польша - созревший плод, он не смог удержаться от

соблазна сорвать его. Помощник Рузвельта, адмирал Лихи, самый здравомыслящий член американской

делегации, жаловался еще в Ялте, что соглашение о Польше «такое эластичное, что русские могут

растягивать его по всему пути от Ялты до Вашингтона, не нарушая его буквально» [19]. Но как только

комиссия, учрежденная в Ялте для исполнения обещания о свободных выборах, собралась 23 февраля,

стало ясно, что Сталин не собирается выполнять свои обещания. Критический момент наступил 23

марта, когда Молотов объявил, что выборы проведутся по-советски. Когда через два дня Рузвельт

получил отчет Гарримана об этой встрече, он ударил кулаком по своей инвалидной коляске: «Аверелл

прав. Со Сталиным работать нельзя. Он нарушил все свои обещания, который дал в Ялте» [20].

Политическое образование Рузвельта было подкреплено и целой серией из тринадцати яростных

посланий, отправленных ему Черчиллем между 8 мартом и 12 апрелем 1945 г.; в конце концов, с

разбитыми иллюзиями, он удалился в Пальм Спринте, чтобы умереть, упомянув перед одним

журналистом, что, или Сталин не владеет положением, или он «не человек слова» [21].

Несмотря на это, в течение своих последних недель Рузвельт не сделал ничего, чтобы подтолкнуть

Эйзенхауэра быстрее продвигаться к Берлину, Вене и Праге, как хотели англичане. «Американцы не

могут понять, -печально писал генерал Монтгомери, - что невелика польза выиграть войну

стратегически, проиграв ее политически» [22]. Новый президент Гарри Трумэн не принадлежал к

богатой, обремененной чувством вины верхушке восточного берега, и был лишен модных

прогрессивных фантазий Рузвельта. Он был невеж, но быстро учился; его реакции были прямы и де-

мократичны. В 5 часов 30 минут 23 апреля Трумэн вызвал Молотова в Блэр-хауз (он еще не переехал в

Белый дом) и сказал ему, что Россия должна выполнить Ялтинские соглашения, касающиеся Польши:

«Я сказал ему это прямо в глаза. Дал ему понять. Как будто врезал в челюсть.» Молотов: «Никогда в

жизни со мной так не говорили.» Трумэн: «Выполняйте свои обязательства, и с вами не будут так

разговаривать» [23]. Но Трумэн не мог изменить американскую военную политику в последние дни

войны. Генерал Брэдли подсчитал, что взятие Берлина обойдется американцам в 100 000 жертв;

генерал Маршалл утверждал, что взять Прагу невозможно; генерал Эйзенхауэр был против всего, что

положило бы конец военному сотрудничеству с Красной армией; все ждали советской помощи против

Японии [24]. Таким образом. Восточная Европа и большая часть Балкан были оставлены

тоталитаризму.

СОВРЕМЕННОСТЬ П

Некоторое время не было ясно, может ли быть спасена и Западная Европа. Даже на политическом

и дипломатическом уровне драгоценные недели и месяцы ушли на то, чтобы повернуть политику

Рузвельта. В первой половине 1945 г. государственный департамент все еще пытался остановить

публикацию любых критических материалов о Советской России, даже такие чисто фактические

журналистические очерки, как Репортаж о русских

Вильяма Уайта [25]. В июле в Потсдаме в

окружении Трумэна находился бывший посол Дэвис (в то время уже гордый кавалер ордена

Ленина), который приставал к нему: «Думаю, что Сталин обижен. Прошу Вас, будьте с ним

внимательнее» [26]. Черчилль, проигравший на выборах 25 июля, видел сон, в котором летел,

покрытый белой простыней, с торчащими ступнями: мертвый [27]. Его лейбористские преемники,

раздираемые внутренними проблемами и ужасающим финансовым состоянием Британии, туманно

говорили о восстановлении европейского союза с Францией, но их больше пугало воскрешение

Германии, чем советский «паровой каток» [28]. Многие думали, что игра окончилась. По

возвращении из Москвы Гарриман сказал военно-морскому министру Джеймсу Форрестолу, что

«половина и даже вся Европа, может стать коммунистической до конца следующей зимы» [29].

Именно алчность вновь заставила Сталина переиграть свои карты и, таким образом, повернуть

процесс американского ухода. И это была алчность не только к земле и власти, но и к крови. Он

арестовал шестнадцать ведущих некоммунистических польских политиков, обвинил их в

«терроризме» и задействовал механизм последнего из своих показательных процессов [30].

Американские посланники и полевые командиры посылали сообщения, которые подтверждали

повсюду одну и ту же картину: Роберт ПаТтерсон из Белграда докладывал, что каждого,

замеченного в компании американца или англичанина, сразу арестовывают; Мейнард Барнс

телеграфировал подробности о кровавой бойне с 20 000 жертв в Болгарии; Артур Шёнфельд

описал утверждение коммунистической диктатуры в Венгрии; Эллери Стон сообщал из Рима, что

в Италии существует вероятность коммунистического путча. Вильям Донован, руководитель От-

дела стратегических служб - американской организации того времени, аналогичной

разведывательным службам, советовал принять меры для координирования обороны Запада на

основании все более ужасающих докладов, поступающих в его Отдел от американских агентов со

всей Европы [31]. Но именно политика Сталина предоставляла сырье для этих докладов. И именно

бескомпромиссная политика сталинского типа, проводимая Молотовым, привела к кризису на

Report on the Russians

Мир благодаря страху

конференции министров иностранных дел в Москве в декабре 1945 г. Там новый британский

министр иностранных дел Эрнст Бевин напрямую назвал аргументы Молотова «гитлеровской

философией», а государственный секретарь Джеймс Берне сказал, что Россия «пытается сделать

более элегантным способом то, что Гитлер пробовал сделать силой, .чтобы господствовать в

малых странах» [32]. Когда 5 янцаря 1946 г. по возвращении Берне сделал доклад, Трумэн принял

решение: «Не думаю, что нужно и дальше играть в компромиссы... мне надоело баловать Советы»

[33]. В следующем месяце прибыла очень своевременная телеграмма в 8000 слов от Джорджа

Кеннана из Москвы, в которой выкристаллизовались чувства, испытываемые тогда большинством

в цравительственной администрации по отношению к советской угрозе - известная под названием

«Длинная телеграмма». Ее автор писал позже: «Она звучит, как одна из листовок, издаваемых

встревоженными комитетами Конгресса или Дочерьми Американской Революции', и

предназначенных раскрыть гражданам глаза на опасность коммунистических заговоров.» [34]

Две недели спустя, 5 марта Черчилль сделал холодную войну общественным достоянием, когда,

по приглашению Трумэна, произнес речь в университете Фултона:

От Щецина на Балтике до Триеста на Адриатике через континент спущен железный занавес. За этой линией

находятся все столицы древних стран Центральной н Восточной Европы, ...которые я вынужден назвать

Советской сферой, и все они подвержены, в той или другой форме, не только советскому влиянию, но и очень

высокой, а во многих случаях - нарастающей, степени контроля из Москвы.

Он добавлял, что раз русские уважают военную силу, Америка и Британия должны продолжить

свои совместные оборонные соглашения, так, чтобы не было «никакого колеблющегося,

неустойчивого равновесия сил, соблазнительного для чьих-либо амбиций в авантюризма», а чтобы

была «непреодолимая гарантия обеспечения безопасности». После этого, на ужине, данном

собственником Тайма Генри Люсом, торжествующий оратор уминал черную икру: «Вы же знаете,

дядя Джо

посылал мне груды этого. Не думаю теперь, что получу еще.» Высказавшись в самый

подходящий момент - в мае исследования в США показали, что 83 процента населения

поддерживает его идею о постоянном военном союзе, - Черчилль предотвратил всякую

Daughters of The American Revolution (1890г.) - патриотическая организация в защиту американского наследия,

американизации и против предполагаемых угроз американскому обществу

Сталин

СОВРЕМЕННОСТЬ И

возможность повторения трагического отступления Америки из Ев^ ропы в 1919 г. Он утверждал,

что проиграл Трумэну 75 долларов в noj-кер, «но дело того стоило» [35].

Сталин продолжал все глубже вовлекать американцев в холодную войну. В марте 1946 г. он

пропустил срок вывода своих войск из Ирана, и, в конце концов, вывел их только после гневных

столкновений в новом Совете безопасности Объединенных Наций. В августе югославы сбили два

американских транспортных самолета, и в том же месяце Сталин начал оказывать натиск на

Турцию. Американцы отреагировали соответствующим образом. Они учредили прототип ЦРУ, и

на торжестве в Белом доме по этому поводу Трумэн раздавал черные шляпы, плащи и деревянные

кинжалы и приклеил фальшивые черные усы адмиралу Лихи [36]. Америка и Канада организовали

общие воздушную и противолодочную оборонные системы. Воздушные силы Британии и США

начали обмениваться военными планами; их разведывательные центры возобновили контакты

между собой. До середины лета англо-американский союз был неофициально восстановлен.

Трумэн предпринял чистку в своей администрации с целью устранения просоветских элементов.

Последним приверженцем Нъю-Дила в кабинете был Генри Уоллес, министр земледелия и

большой почитатель Сталина. Он слыл англофобом и был настроен против Черчилля; Трумэн

высказался о нем: «выродок и больше ничего». В июле он послал президенту личное письмо из

5000 слов, предлагая одностороннее разоружение и масштабную программу торгового и

авиационного обмена с Россией, а позже растрезвонил об этом. Трумэн доверил своему дневнику:

«Уоллес - 100-процентный пацифист. Он хочет, чтобы мы распустили свои вооруженные силы,

выдали России свои атомные тайны и доверились шайке авантюристов из кремлевского

Политбюро,.. Красные лицемеры и розовые теоретики, похоже, объединились и становятся

опасными для нации. Боюсь, что они представляют собой фронт саботажа на стороне дяди Джо

Сталина» [37]. На следующий день он выгнал Уоллеса; никто не пикнул. В октябре Черчилль уже

мог заявить: «Развитие событий превосходит то, что я сказал в Фултоне.» •

В 1947-1949 г.г. Америка подписала серию официальных договоров с Европой, которые стали

основой глобальной политики Запада на следующее поколение. Процесс начался с отчаянного

сигнала Британии, что она уже не может поддерживать свои позиции мировой силы. Война

обошлась ей в 30 млрд. долларов, составлявших четверть ее богатства. Она продала заграничные

активы на 5 млрд. долларов и сделала на 12 млрд. внешних долгов. Америка отпустила ей

послевоенный заем, но он ?J *

омпенси

Р°

вал

НИ

Р°

бела

британской торговле - ее экспорт в 1945 г. был

ниже одной трети уровня 1938 г., - ни ее издержек как опоры

Мир благодаря страху

Стабильности в Европе, Средиземноморье и на Ближнем востоке. В ip46 г. Британия

израсходовала 19 процентов своего валового нацио-н!ального продукта на оборону (против 10

процентов в США). До начала 1$47 г. она потратила 3 млрд. долларов на международные

программы помощи; только за 1946 г. 320 млн. долларов ушло на содержание Гер-м^нйи, 330 млн.

на поддержку мира в Палестине и соответственно 540 MJIH. на Грецию и 375 млн. на Турцию.

Снежная буря 6 января возвестила о самой суровой зиме за последние сто лет, которая

продолжалась дб конца марта. Уголь замерз на складах и его нельзя было транспортировать. Из-за

отсутствия электричества остановились фабрики, и 2 миллиона человек остались без работы.

Министр энергетики Мани Ши-нуэлл говорил о «состоянии полной катастрофы». Кредит

практически кончился; 100 млн. долларов утекали из резервов каждую неделю.

Двадцать первого февраля англичане уведомили Трумэна, что будут вынуждены прекратить свои

обязательства по отношению к Греции и Турции. Спустя три дня Трумэн решил, что он должен

взять их на себя. Двадцать шестого февраля произошла напряженная встреча в Овальном

кабинете, на которой идея была изложена перед ведущими конгрессменами. Генерал Маршалл,

новый государственный секретарь, запутал дело, и его заместитель Дин Ачесон решил вмешаться.

Он сказал, что «советское давление» на Восточную Европу и Ближний восток дошло до точки,

когда только один прорыв «мог бы открыть три континента для советского проникновения». Как

«яблоки в бочке, зараженные от одного гнилого», «разложение» Греции могло бы «инфицировать

Иран и весь Восток». Это могло «занести заразу в Африку через Малую Азию и Египет» и «в

Европу через Италию и Францию». Советская Россия «разыгрывает одну из самых больших

авантюр в истории при минимальной ставке». Ей не нужно было выигрывать все: «даже один или

два выигрыша принесут огромную прибыль». Америка «единственная» имела «возможность

спутать ей карты». Таковы были шансы, которые выход Британии из игры предоставлял «алчному

и способному на все противнику». За высказыванием последовало продолжительное молчание.

После этого Артур Ванденберг, бывший изоляционист, высказался от имени конгрессменов: «Г-н

Президент, если Вы действительно скажете это Конгрессу и стране, я поддержу Вас, и думаю, что

большинство членов Конгресса сделают то же самое» [38].

Трумэн объявил «Доктрину Трумэна» 12 марта. «Я считаю, что политикой Соединенных штатов

должна быть поддержка свободных народов, которые сопротивляются либо попыткам

вооруженных группировок подчинить их, либо внешнему натиску... мы должны помогать

свободным народам определять собственные судьбы их собственным путем.» Помощь должна

быть «преимущественно» экономической. Для

СОВРЕМЕННОСТЬ II

начала он потребовал средства для Греции и Турции плюс граждански и военных специалистов;

получил их большинством голосов два к одному в обеих палатах. Таким образом, изоляционизм

умер.- по иницш тиве Иосифа Сталина, Спустя два месяца, 5 июня, государственный а ретарь

объявил план Маршалла на выпускном акте в Гарварде. Он бт неясно сформулирован; Ачесон

пересказал его так: «Если бы европейцы, все или некоторые из них, объединились около плана

того, «^го им необходимо для выхода из ужасного положения... мы могли бы рассмотреть этот

план и подумать, какую практическую помощь им оказать» [39]. В итоге ответили двадцать два

европейских государства. Чехи и поляки хотели присоединиться; Сталин им запретил.

Программа началась в июле 1948 г., продолжалась три года и в итоге обошлась американскому

государству в 10,2 млрд. долларов. Она оказалась исключительно целесообразной, потому что

американское активное торговое сальдо во втором квартале 1947г. росло с годовым темпом в 12,5

млрд. долларов. Британский министр финансов Хью Дол-тон заметил: «Нехватка долларов

чувствуется повсюду. Американцы имеют половину всех мировых доходов, но не желают ни

тратить их на покупку товаров у других народов, ни давать их в долг или дарить... Через сколько

времени нехватка долларов приведет к общему кризису?» Среднее дневное потребление 3300

калорий в США контрастировало с 1000 или 1500 для 125 миллионов европейцев. Помощь

Маршалла пустила в обращение часть излишков, сократила разницу в калориях и заложила

основы самостоятельной Западной и Южной Европы. К 1950 г. стало очевидно, что план

Маршалла достиг изумительного успеха [40]. Он начал процесс ликвидации пропасти между

жизненными стандартами Северной Америки и Европы к по ходу своего развития разверз такую

же катастрофическую пропасть между Западной и Восточной Европой: железный занавес стал

границей между изобилием и нищетой.

Но Америка пока еще не несла определенных военных обязательств защищать Европу. Рядом

ударов Сталин сделал это неизбежным. Он имел только 500 солдат в Чехословакии, но его

ставленники в правительстве контролировали полицию. В Чехословакии было смешанное

правительство. Маршалл считал ее частью советского блока. Но для Сталина этого было

недостаточно. Алчность желала большего. 19 февраля 1948 г. он послал заместителя министра

иностранных дел В.А.Зорина в Прагу. На следующий день двенадцать некоммунистических

министров подали в отставку. Через пять дней кризиса появилось новое правительство, и страна

стала сателлитом. Посол США Лоуренс Стинхард считал, что чехи могли бы сопротивляться, как

Финляндия и Иран. Он обвинил в трусости президента Бенеша и министра иностранных дел

Масарика, который после капитуляции покончил жизнь са-

Мир благодаря стражу

ц]тубийством (41]. Но отсутствие сильной американской политики такай оказало- свое влияние, и

продолжало искушать Сталина. Двадцать четвертого июня Сталин блокировал доступ к Западным

зонам Берлина и прекратил их электроснабжение.

1 Не сумев согласовать мирную формулу единой Германии, в 1946 г. соперничающие блоки

начади создавать две Германии. Восемнадцатого ик>ня 1948 т. трое западных союзников ввели

новую германскую валюту в своей зоне. Это послужило поводом для хода Советов. Важно, что ге-

нерал Люциуе Клей, командир американской зоны, неприязненно отно-си^ся к холодной войне.

Неожиданно-он решительно переменился. Сначала он принимал, что доступ Союзников до

Берлина был только «устным соглашением... подразумеваемым из почти трехлетней практики».

Теперь он предлагал разумное применение силы, чтобы проверить «технические трудности»,

которые, по словам русских, блокировали путь. Он попросил разрешения «использовать военную

часть, равную жандармскому полку, усиленному взводом гранатометчиков и инженерным

батальоном... Войскам будет приказано сопровождать конвой до Берлина. У них будет

распоряжение... расчистить все препятствия, даже если это действие спровоцирует нападение»

[42]. Этот ответ подробно обсуждался в Вашингтоне и был отвергнут. Форрестол, новый министр

обороны, сказал Маршаллу: «Объединенные начальники штабов не рекомендуют снабжать Берлин

вооруженными конвоями, имея ввиду связанную с этим угрозу войны и недостаточную

подготовленность Соединенных штатов к глобальному конфликту» [43]. Какова же была угроза?

Позже Никита Хрущев признался, что Сталин просто «прощупывал капиталистический мир

острием штыка». Его действительным залогом была Югославия, где он порвал с маршалом Тито и

исключил его из Коминформбюро - координирующий орган национальных коммунистических

партий, учрежденный Сталиным в 1947 г.; это*произошло через четыре дня после блокирования

Россией подступов к Берлину. Хрущев добавил: «Я абсолютно уверен, что если бы Советский

Союз имел общую границу с Югославией, Сталин вмешался бы военной силой» [44]. Трудно

представить, что Сталин, занятый открытым конфликтом внутри своей империи, позволил бы себе

начать зондирующую операцию в Берлине, которую мог отменить или возобновить в любое

время.

Но если опасность и была спорной, то недостаточность американской военной мощи была явной.

Объединенные начальники штабов подсчитали, что Красная армия стабилизировала свою

численность на 2 500 000 человек плюс 400 000 в службах госбезопасности. Американцы имели в

качестве противовеса ядерную монополию. Третьего апреля 1947 г. Трумэну сообщили, к его

ужасу, что хотя материал для двенадцати атомных бомб готов, нет ни одной собранной. Тогда был

заказан

СОВРЕМЕННОСТЬ II

арсенал из 400 бомб, которые должны были быть готовы до 1953 г., do до середины 1948 г. не

было доставлено необходимого количества даже для выполнения воздушной «Операции Пинчер»,

которая предполагала полное уничтожение советской нефтяной промышленности [45]. Ок^ло

шестидесяти самолетов Б-29, известных как «Атомные бомбардировщики», было переброшено в

Британию с большой шумихой; но далеко, не все из них были вооружены атомными бомбами.

Вместо этого било решено провести техническую демонстрацию американской воздушной мощи и

снабжать Берлин с помощью самолетов. Это осуществились: воздушный мост перебрасывал в

декабре по 4500 тонн ежедневно, а весной - по 8000 тонн, то есть то количество, которое

перевозилось по шоссе и поездами, когда началась блокада [46]. Двенадцатого мая 1949 г. русские

пошли на попятную. Победа была не особенно удовлетворительной. В 40-е годы американцы

упустили возможность справиться с эквивалентом Рейнского кризиса 1936г. и вынудить русских

пойти на большие уступки.

Несмотря на это, блокада Берлина была решающим событием, так как она обязала западных

Союзников выкристаллизовать свои идеи и принять долгосрочные решения. Она заставила их

осознать, что разделенная Германия - свершившийся факт, и заняться созданием западно-

германского государства. Ее конституция была написана в феврале 1948 г., принята в мае и вошла

в силу осенью. Эту Германию нужно было перевооружить, что означало включить ее в

официальную западную оборонную организацию. Поэтому 4 апреля 1949г. в Вашингтоне

одиннадцать демократических сил подписали Североатлантический договор (НАТО)-

Американская политика базировалась на предпосылке, что на Земном шаре существовало только

пять районов с современными военными силами: сами США, Объединенное Королевство, индуст-

риальная зона Рейн-Рур, Япония и Советский Союз. Целью американской политики должна была

стать гарантия, что советское руководство будет ограничено только районом, который оно уже

контролирует. Геополитическая философия «сдерживания» была очерчена в статье «Истоки

поведения Советов»

, опубликованная в Форин аффэрс в июле 1947 г. Хотя и подписанная «Икс»,

она на самом деле была написана Джорджем Кеннаном. Она постулировала, что Россия, хотя и

старается избежать непосредственно войны, готова на экспансию всеми другими средствами; что

Америка и ее союзники должны отвечать «продолжительным, терпеливым, но твердым и

бдительным сдерживанием русских экспансионистских тенденций», не исключая и возможности

«прямого и бдительного употребления контрсилы в постоянно меняющихся геогра-

«The Sources of Soviet Conduct»

(шческих и политических точках» [47]. Берлинский кризис обеспечил :)гюй философии

сдерживания импульс, который придал ей практическую форму. В феврале-марте 1949 г. группа

служащих Государственного департамента и министерства обороны разработала документ под

названием «Национальный сот»ет по безопасности-68», который наметил оснбвнме направления

американской внешней и оборонной политики на следующие тридцать лет [48]. Он гласил, что

Америка, будучи самой ве1икой свободной силой, имеет моральную, политическую и идеологи-

ческую обязанность оберегать свободные институции во всем мире и должна вооружиться

военными средствами, чтобы выполнять ее. Она должна обеспечить достаточное количество, как

конвенциональных, так и ядерных сил - решимость, подтвержденная 3 сентября 1949 г., когда

один из Б-29, патрулировавшей на высоте 18 000 футов в Северной части Тихого океана, доставил

несомненные доказательства, что в конце августа русские взорвали свое первсе ядерное

устройство [49]. Атомная монополия закончилась, и теперь Америка вынуждена была заняться

долгосрочной задачей обеспечить большие территории земли своей многоцелевой военной

защитой «НСБ-68» отмечал, что Советская Россия выделяет 13,8 процента своего ВНП на

вооружение, в отличие от американских 6-7 процентов. В случае необходимости, Америка могла

бы достичь 20 процентов. Документ был окончательно одобрен в апре-гге 1950 г. Он представлял

собой исторический поворо'1 в традиционной американской политике к янеганему миру.

Постепенно он привел к военным обязательствам в отношении сорока семи государств и заставил

американские вооруженные силы построить или занять 675 заокеанских баз и расположить

миллионные войска за океаном [50].

Было бы ошибочно, однако, приписывать американской политике логику и глобальную

последовательность, каковыми она в действительности не обладала. Никогда не существовало

глобального плана; скорее - последовательность импровизированных оппортунистических ходов,

с большими пробелами и многими противоречиями. В сущности, эта политика больше напоминала

о Британской империи. Более того, как и эта империя, она не сразу полностью утвердилась. Пока

американцы, с известным успехом, закладывали в 1948-1949 г.г. основы западноевропейской

военной и экономической стабильности, их розовое представление о Дальнем востоке, вызванное

в их воображении изумительной победой в 1945 г., начало распадаться. И здесь вновь они были

вынуждены втридорога расплачиваться за иллюзии и легкомыслие Рузвельта. Эмоциональная

привязанность Рузвельта к Китаю совсем не походила на то, что он испытывал к любой другой

чужой нации. Для него Китай не являлся проблемой, а решением. Он считал Китай одной из

четырех великих сил, которая должна была и могла стать главным ста-

СОВРЕМЕННОСТЬ II

билизирующим фактором в Восточной Азии. Как только Америка вклкь чилась в войну, он

основательно поработал, чтобы превратить это представление или иллюзию в действительность.

Сталин смеялся на£ ним. Черчилль злился: «Чтобы Китай был одной из четырех великий сил, -

писал он Идену, - это абсолютный фарс.» Он соглашался «терпеть учтиво» «эту американскую

манию», но не более [51]. Рузвельт ввел Китай в систему Четырех Великих, хотя характерно, что

он обходил его, когда это было для него удобным, и, прежде всего, в критическом тайном

Ялтинском соглашении о Японии, которое допускало русских в Маньчжурию. Позже, может быть

испытывая чувство вины, он встретился с Чан Кайши: «Первое, о чем я спросил у Чана, было:

«Хочешь Индокитай?» Он сказал: «Для нас это бесполезно. Нам его не надо. Они не китайцы»

[52].

Представление о том, что Чан был архитектором послевоенной стабильности в Восточной Азии,

было абсурдным. Он никогда, ни на одном этапе своей карьеры, не контролировал, практически,

больше половины самого Китая. Он был плохи:! администратором и посредственным генералом.

Как политику, ему не хватило чутья понять, что Китай нуждается ни в чем ином, как в

руководстве, сочетающем радикализм с патриотическим устремлением. Более того, он мало знал и

еще меньше заботился о крестьянах. Поэтому его идеальным партнером был сам Мао со своими

сельскими последователями и радикальным национализмом. Мао раньше уже работал с Чаном и

желал опять продолжить; хотя, после того, как Великий поход утвердил его верховенство в

коммунистическом движении, его запросы возросли. В феврале 1942 г. Мао начал свою первую

большую идеологическую кампанию, названную «выпрямление», чтобы излечить ККП от

бесплодного абстрактного марксизма и повернуть ее к китайской истории. В 1944 г. он

восхищался американской демократией и говорил, что «работа, которую мы, коммунисты,

проделываем сегодня», в сущности, подобна делу «Вашингтона, Джефферсона и Линкольна» [53].

Но, пока Мао смещался к центру, Чан склонялся к правым. В январе 1941 г. силы его Гоминьдана

уничтожили 9000 солдат Мао к югу от Желтой реки. С тех пор обе китайские группировки вели

отдельные войны с Японией, и ни одна из них не была эффективной. В конце 1943 г. Чан издал

книгу Судьба Китая, в которой отвергал коммунизм и либерализм как одинаково непригодные

для Китая, и превозносил консерватизм Конфуция как идеал. Текст был настолько враждебен по

отношению к Западу, что его пришлось цензу-рировать для издания на английском языке. В 1944

г. американцы приложили большие усилия, чтобы собрать воедино войска Чана и Мао при

коалиционном правительстве Гоминьдана и ККП и объединенном армейском командовании,

снабжаемым и финансированным Америкой.

Мир благодаря страху

Чан отказался. Мао с энтузиазмом согласился и в октябре оказался в любопытном положении,

открыто защищая англо-саксонцев от нападок ЧаЬа - эпизод, который он позже вырезал из своего

собрания сочинений [54].

! Когда война закончилась, американцы снова попытались создать коалицию. Но Чан настаивал,

чтобы Мао распустил свою армию. Сталин считал это требование приемлемым. Его совет Мао

был: «войди в правительство и распусти армию», потому что «развитие восстания в Китае

бесперспективно» [55]. Мао отказался. Он согласился бы на роль второго номера, но не стал бы

унижаться (а также рисковать быть экзе-кутированным). Он уже начал создавать свой

собственный «культ личности» с Партийного устава от апреля 1945 г., который утверждал, что

«Мысль Мао Цзэдуна» необходима, чтобы «направлять целостную работу» партии, и

провозглашал его «не только величайшим революционером и государственны!* деятелем в

китайской истории, но также и величайшим теоретиком и ученым». Большая часть устава была

написана самим Мао [56]. Мао был честолюбивым романтиком, который уже пережил одну

нелегкую войну и хотел воспользоваться миром. Чан был «имущим», который не мог примириться

с мыслью о возможном наследнике, в особенности, с интеллектуальными претензиями. Значит,

Китайская гражданская война не была исторической необходимостью. Она была личностным

конфликтом.

Исход войны совсем не зависел от каких-либо глубоких экономических и классовых сил.

Преобладающее большинство огромного населения Китая от начала до конца не играло в ней

никакой роли. Верно, что Мао имел известный успех в мобилизации энергии и недовольства

крестьян для своих целей. Но и это произошло, отчасти, благодаря очень успешной

гоминьдановской программе ликвидации неграмотности, которая в 1940 г. охватила большинство

деревень. Верно также и то, что некоторые крестьяне боялись победы Чана, потому что связывали

его с землевладельцами. Но Мао не для того повел крестовый поход, чтобы «дать» людям их

земли. В зонах, где он был сильнее, крестьяне уже ее имели. Система крупного землевладения

была не столь распространена, как считалось. Земля обрабатывалась ее собственниками на

четырех пятых Севера, трех пятых Центрального Китая и половине Юга [57]. В большинстве мест

главным вопросом была не собственность на землю, а кто сможет обеспечить безопасность и мир.

Одним словом, Гражданская война 1945-1949 г.г. стала кульминацией периода нестабильных

местных военных диктаторов, начавшегося с уничтожения монархии. Успех, в принципе,

определялся теми же факторами: контролем над городами и коммуникациями и способностью

сохранить армии, обеспечивая им оплату, снабжение и довольство. В

СОВРЕМЕННОСТЬ II

условиях послевоенного периода Мао оказался более удачливым военным диктатором, чем Чан,