Джонсон Пол. Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

земельной ре-

Uniyn General de Trabajadores - Генеральный союз рабочих (исп.)

372

СОВРЕМЕННОСТЬ

Накал агрессии

373

формы, которую землевладельцы считали революционной, анархисты -обманом, и которую никак

нельзя было воплотить в жизнь. В деревне «бедные сходили с ума от голода, богатые - от страха»

[45]. Лозунг землевладельцев в отношении голодных был Corned Republica! - Пусть вас накормит

Республика! Гражданские гвардейцы применяли так называемую «профилактическую

жестокость», чтобы потушить сельские восстания, возглавлявшиеся анархистами. В ноябре 1933 г.

социалисты проиграли выборы, вышли из правительства и перешли к непосредственным

действиям.

Эта новая тактика не могла принести успех, а вела за собой разрушение республиканской системы.

Она была отрицанием всего, что Кабальеро когда-либо представлял себе. В мае 1934 г. он

поддержал стачку сельскохозяйственных рабочих. Она провалилась. Министерство внутренних

дел депортировало под ружейными дулами тысячи крестьян и вывезло их на грузовиках.за сотни

милей от их домов. В октябре Кабальеро, как говорили, спустил все тормоза. В Мадриде

проводилась некая апатичная генеральная стачка, В Барселоне «Независимая Каталонская

республика» прожила точно десять часов. В Астурии Рабочая коммуна, подкреплявшаяся

социалистами, просуществовала две недели; шахтеры яростно сопротивлялись, используя даже

динамит. Но после того, как рабочие Барселоны и Мадрида отказались подняться на стачку, ее

разгром стал неизбежным. Он был осуществлен наиболее способным генералом Испании -

Франсиско Франко, который использовал четыре колонны регулярных и колониальных войск.

До сих пор Франко противопоставлялся военным бунтам и все еще продолжал это делать. Но

теперь он увидел, что Испании угрожает иностранная болезнь: «Фронты - это социализм,

коммунизм и другие формулы, .которые нападают на цивилизацию, чтобы заменить ее вар-

варством» [46]. В 1935 г. он обнаружил, что 25 процентов призывников в армии принадлежали к

левым партиям и что организация и пропаганда в их среде являлась первостепенной задачей левых

функционеров. В августе 1935 г. на VII конгрессе Коминтерна Димитров ввел понятие «народный

фронт» словами: «Товарищи, все вы помните легенду о падении Трои... Нападающая армия не

может выиграть до тех пор, пока при помощи небезызвестного Троянского коня она не проникнет

в самую сердцевину вражеского стана» [47]. Франко боялся, что как только армия будет расколота

или нейтрализована, уже ничто не смогло бы предотвратить захват власти крайне левыми,

который приведет ко всем ужасам ленинской России и, не в последнюю очередь, к сталинской

принудительной коллективизации крестьян. В начале февраля 1936г., после того, как Народный

фронт уже был образован, накануне выборов, Франко сказал испанскому военному атташе в

Париже, что армия долж-

на быть готовой к действию, «если дело дойдет до этого». Но он думал, что кризис пройдет и не

планировал никакого военного вмешательства [48]. Даже после победы Народного фронта 16

февраля он все еще считал, что без солидной гражданской поддержки армии не хватило бы

«морального единства, необходимого для принятия задачи на себя» [49].

То, что армия получила эту поддержку, являлось целиком заслугой социалистов и других левых

экстремистов. Левые были первыми, кто оставил демократию в пользу насилия в 1934г. [50]

Результатом было порождение безумного страха в среде главной правой демократической

группировки ИКНП (Испанской конфедерации независимых правых), возглавлявшейся Хилем

Роблесом. Роблес был истинным республиканцем; монархисты и фашисты ненавидели его также,

как и социалисты [51]. Его партия была массовым движением среднего класса, которому не было

необходимости использовать силу для того, чтобы получить то, чего можно было добиться

голосованием - стабильности. Независимо от этого, тоталитарное разложение существовало и в

ИКНП. Ее молодежное движение, Молодежь за народное действие^ спонтанно реагировала на

насилие со стороны левых молодежных организаций. Они приветствовали самого Роблеса

возгласами «Хефе, Хефе, ХефеХ*

и лозунгом «Хефе всегда прав». Они называли представителей

левых «антииспанцами». Они декларировали: «Или Аксион популар раздавит марксизм, или

марксизм разрушат Испанию. С Хефе или против Хефе\ Никакого диалога с антииспанцами не

может быть. Мы, а не Они! Уничтожим марксизм, франкмасонство и сепаратизм, чтобы Испания

могла продолжить свой бессмертный путь!» Некоторые из последователей Роблеса боролись на

выборах в 1936 г. с программой, пропитанной паникой: победа левых была бы «вооружением

простолюдия, сожжением частных домов и банков, распределением частных владений и земель,

диким грабежом и общей собственностью на женщин» [52].

Когда после выборов левые пришли к власти, большинство этих опасений начало подтверждаться.

Хотя партии Народного фронта победили, они, в сущности, собрали менее 50 процентов голосов.

Левые увеличили число своих голосов на 1 миллион, но и правые тоже прибавили 759 тысяч [53].

Эти цифры диктовали осторожность. Но вместо этого левые отбросили в сторону

конституционные церемонии - такие, как выжидание голосов второго тура, и сформировали

правительство через день после первого голосования. В эту же ночь произошли первые поджоги

церквей и монастырей; в Орвието распахнулись двери тюрьмы. В парламенте левые сразу же

начали кампанию за лишение депутатов ИСНП их мест из-за предполагаемых «нарушений» и

атаку про-

Jefe - шеф (исп.)

374

СОВРЕМЕННОСТЬ

Накал агрессии

375

тив президента Алкала Замора, бывшего совершенно порядочным республиканцем.

Самым тревожным было быстрорастущее влияние коммунистов. Они смогли выбрать только

семнадцать депутатов, в том числе и Долорес Ибаррури - Ла Пассионария, о которой говорили,

что она зубами перегрызла горло одному священнику, но 5 апреля они организовали переворот.

Благодаря усилиям одного ловкого агента Коминтерна -Витторио Кодовильи и предательству

вожака Социалистической молодежи Сантьяго Каррильо (который тогда уже посещал заседания

ЦК Коммунистической партии), социалистическое и коммунистическое молодежные движения

слились, и это означало, что 40 тысяч бойцов были поглощены коммунистами [54]. Десять дней

спустя была объявлена полнокровная программа Народного фронта, которая вообще не учитывала

неубедительную победу на выборах и равное разделение голосов в стране. Узнав о ее содержании,

Роблес предупредил Кортесы

: Половина нации не примирится со смертью. Если она не может

защитить себя одним способом, то она защитится другим... Гражданскую войну развязывают те,

кто стремится к революционному захвату власти..., орудия заряжаются... правительством,

неспособным исполнить свой долг к группам, придерживающимся к строгой законности.» [55].

Навязывание революционной программы через Кортесы само собой не могло спровоцировать

военное восстание. Решающим фактором была неспособность Народного фронта контролировать

собственных бойцов и сформировать какое бы то ни было стабильное правительство. Социалисты

были безнадежно разъединены по вопросу о пути развития. Лидер умеренных Индалечио Прието

ненавидел Кабальеро и даже отказывался находиться с ним в оцной комнате: ^Пусть Кабальеро

идет к чертям!» Когда он предупредил, что социалистическое насилие спровоцирует военных, его

обвинили в «климактерической истерике» [56]. Результатом было худшее из того, что можно было

себе представить: сочетание слабого правительства с большими обещаниями, которые давал, в

основном, Кабальеро. Акции молодежного движения Народного фронта на улицах городов и

анархистов, организующих захваты имений крестьянами в провинции, и антиправительственные

стачки на заводах делали риторику серьезной в глазах уже испуганных средних и ремесленных

классов, обыкновенных армейских и полицейских офицеров. Боевики левых, т.е. уличные банды

молодежного движения, анархисты, новообразованная революционная марксистская партия

РПМЕ (Рабочая партия марксистского единства} и Свободные профсоюзы возглавили насилие,

на которое нарождающиеся фашистские банды отвечали с

Испанский парламент

энтузиазмом. Предпринятые позже попытки приписать насилие со стороны левых фашистским

агентам-провокаторам не выдерживают критики [57]. Вне сомнения остается то, что молодежные

банды Народного фронта растили в своих рядах садистических убийц, ставших позднее самыми

отъявленными проводниками сталинского террора во время Гражданской войны.

В мае стачкующие из РПМЕ и анархисты начали захватывать фабрики, а крестьяне - оккупировать

крупные поместья (особенно в Эстра-мадуре и Андалусии) и делить между собой землю.

Гражданская гвардия оставалась в казармах. Большая часть армии была в отпуске. Новая

республиканская полиция для борьбы с беспорядками - гвардейцы-штурмовики иногда

присоединялись к насилию или безучастно смотрели, как горят посевы. В июне насилие

ожесточилось. 16 июня Роблес в своем последнем предупреждении зачитал перед Кортесами

список бесчинств и зверств: 160 сожженных церквей, 269 убийств (в основном политических),

1287 покушений, 69 раненых полицейских, 113 «генеральных стачек», 228 частичных стачек, 10

разгромов редакций газет. Он закончил словами: «Государство может прожить и при монархии и

при республике, с парламентарной или с президентской системой, при коммунизме или при

фашизме. Но оно не может жить в анархии!» [58]. Однако правительство сделало ошибку, не

прореагировав на этот призыв, давший консервативным руководителям армии «солидную

гражданскую поддержку», которую они рассматривали как предварительное условие захвата

власти. Последняя капля пришлась на 11 июля, когда нашли труп Кальво Сотело, правого

парламентариста, убитого штурмовой Гвардией в отместку за убийство двоих из банды правых

[59]. Два дня спустя Роблес публично возложил ответственность за это на правительство.

Гражданская война разразилась И июли, и Роблес, не пожелавший принять чью-либо сторону в

путче, уехал во Францию [60].

Гражданская война началась потому, что нерешительные результаты февральских выборов точно

отражали состояние страны, разделенной почти поровну. Иностранная интервенция продолжила

войну до двух с половиной лет. Ни о каком эпизоде 30-х годов не лгали более, чем об этом, и

только в последние годы историки начали раскапывать его из-под нагромождений лжи, под

которыми он был погребен для целого поколения. То, ч го показалось на белый свет, не было

битвой между добром и злом, а всеобщей трагедией. Взбунтовавшиеся генералы быстро ус-

тановили контроль над югом и западом. Но они не успели взять Мадрид, и правительство

продолжало контролировать большую часть севера и востока почти до конца 1938 г. За

установленной таким образом фронтовой линией каждая из сторон совершала ужасные зверства-

no отношению к своим противникам, действительным или воображаемым.

376

СОВРЕМЕННОСТЬ

Для республиканцев католическая церковь была главным объектом ненависти. Это казалось

странным. Духовенство было настроено антилиберально и антисоциалистически, но оно не было

фашистским. Большинство из них было монархистами, если это вообще можно было как-то

определить. Кардинал-примас, архиепископ Педро Сегура То-ледский, был проанглийским

антифашистом. Действительно, духовенство было слишком многочисленным: 20 000 монахов, 60

000 монахинь, 35 000 священников при общей численности населения 24,5 миллиона. Но

духовенство потеряло свои земли в 1837 г., получив денежную компенсацию, и хотя считалось,

что церковь была богатой, обыкновенный енорийский священник, конечно же, не был таким.

Очень редко бывало, что крестьяне убивали своего священника, но они, например, могли бы

помочь в убийстве священника соседнего села. Они были настроены антиклерикально вообще, а

не конкретно. Точно также, как городская левая интеллигенция была человеколюбивой вообще, а

не конкретно. Архиепископ Вальядолида говорил о крестьянах: «Это люди, готовые умереть за

свою местную Деву Марию, но они сожгли бы ее у своих соседей при малейшем поводе» [61].

Большинство жестокостей республиканцев осуществлялись бандами убийц, сколоченных из

профсоюзных боевиков, молодежи, политических функционеров, которые называли себя «Львы

Республики», «Красные львы», «Бестии», «Спартак», «Сила и свобода» и т,д. Они утверждали, что

бунтовщики стреляли с церковных колоколен. Но ->го было неправдой, за исключением случая в

церкви Кармелиты на улице Кале Лаурия в Барселоне [62]. В сущности, церковь не принимала

участия в восстании; та помощь, которую некоторые представители духовенства оказывали

националистам, была результатом, а не причиной зверств. Одиннадцать епископов, пятая часть

общего числа, были убиты, а также 12 процентов монахов и 13 процентов священников [63].

Убитым была отдана честь в знаменитом стихотворении Поля Клоделя «Испанским мученикам»

Soeur Espagne, sainte Espagne — /и as choisi!

Onze eveques, seize-mille pretres massacres — et pasme apostasief

Были убиты 283 монахини, некоторые из них перед экзекуцией были изнасилованы, хотя нападения на

женщин были в Республиканс-

Накал агрессии

377

«Aux Martyrs Espagnols» (фр.)

Сестра Испания, святая Испания - ты сама выбрала! Одиннадцать прелатов, шестнадцать тысяч убитых отцов - и ни

одного отречения! (фр.)

кой Испании редкостью. В провинции Сиудад Реал была убита распятием, заткнутым в горло,

мать двоих иезуитов. Енорийского священника в Торрихосе жгли, увенчали терновым венцом,

заставили выпить уксус, к спине привязали деревянную доску, после чего застрелили, а не распя-

ли. Епископ Хаена был убит вместе со своей сестрой на глазах у 2000 человек, а палачом была

озверевшая милиционерка, известная как La Pecosa (веснушчатая). Некоторые из священников

были сожжены, другие - похоронены заживо; некоторым отрезали уши [64].

Республиканцы убивали и националистически настроенных мирян, в основном, представителей

Фаланги. В Ронде 512 человек были брошены в пролом, глубоко рассекавший город - эпизод,

использованный Эрнестом Хемингуэем в романе По ком звонит колокол. Учителем был Ленин;

левые банды убийц были известны как чекас. Но они использовали голливудский жаргон: dar un

paseo - «беру на прогулку верхом». Только в Мадриде были десятки таких банд. Самой жестокой

была банда босса Коммунистической молодежи Гарсиа Аттаделя, который ог-лавлял вселяющий

ужас «рассветный патруль» и умертвил десятки людей. Он жил во дворце, накапливая горы

добычи, и попытался смыться с ней в Латинскую Америку, но его поймали и задушили гарротой

в се-вильской тюрьме, после того, как мать-церковь снова приняла его в свое лоно [65]. Многие из

этих убийц были обучены в навязанной Советами тайной полицейской организации в Барселоне.

Считается, что левые убили всего около 55 тысяч граждан. (В национальной братской могиле в

Вальядолиде похоронены 54594, включая 4000 женщин и несколько сотен детей) [66].

Убийства, совершенные националистами по другую сторону фронта, были подобного масштаба,

яо большинство из них совершалось армейскими частями. Метод опять был ленинским:

уничтожить левых как организованную политическую силу убивая всех ее активистов и навести

животный страх на всех ее приверженников. Как выразился генерал Мола в Памплоне (19 июля

1936): «Необходимо распространить атмосферу ужаса. Необходимо создать впечатление, что

хозяева - это мы... Каждый, кто открыто или тайно поддерживает Народную республику, должен

быть расстрелян» [67]. Аресты производились по ночам, а расстрелы - во мраке, часто после

ужасных пыток. Церковь настаивала, чтобы сначала все были исповедованы (10 процентов

отказывались), а это затрудняло осуществление тайных убийств. Но были и богохульные зверства:

например, человека распяли на кресте и отсекли ему руки и ноги, заставляя его жену смотреть на

это; она сошла с ума. Пытавшихся вмешаться священников расстреливали [68]. Убийства з

Майорке опи-

гаротта - веревка для удушения путем стягивания ее концов двумя людьми

378

СОВРЕМЕННОСТЬ

Накал агрессии

379

саны Жоржем Бернаносом в его романе Большие кладбища под луной. Но Артур Кестлер в

Невидимом почерке также описывал как изобретали фашистские зверства в фабрике лжи под

руководством Отто Каца из бюро Коминтерна в Париже [69]. Наиболее известной жертвой

националистов стал поэт Гарсия Лорка, зять которого был мэром-социалистом Гранады. Он был

расстрелян около 18 августа 1936 г., но его могила не найдена и по сей день. Около 571 человека

были убиты в городе в том же месяце. Авторитетная современная оценка убийств, совершенных

националистами, приводит следующие цифры: около 8000 - в провинции Гранада, 7-8 тысяч - в

Наварре, 9000 - в Севилье, 9000 - в Вальядолиде, 2000 - в Сарагосе, 3000 - на Балеарских островах.

В первые шесть месяцев войны националисты убили шесть генералов и одного адмирала,

практически всех схваченных ими депутатов Народного фронта, губернаторов, врачей и

директоров школ - всего около 50 000 человек [70]. Таким образом, число совершенных убийств с

обеих сторон было приблизительно одинаковым, к тому же все они носили тоталитарный харак-

тер, т.е. наказание определялось в зависимости от класса, положения и занятий обвиняемого, а не

в зависимости от индивидуальной вины.

Иностранная интервенция с самого начала имела большое значение. Без нее военный путч,

вероятно, провалился бы. Восстание потерпело неуспех в пяти из шести крупнейших городов.

Правительство имело значительное численное превосходство на суше, вскоре усилившееся за счет

политической милиции. На флоте убивали офицеров: два крейсера и два эскадренных миноносца

не давали Африканской армии пересечь пролив морем. Сначала националисты имели

превосходство в воздухе, но у них было слишком мало самолетов, чтобы перебрасыьать в

Испанию больше 2000 солдат в день. Генерал Мола, командовавший восстанием из Бургоса, имел

слишком мало оружия и серьезно подумывал над тем, чтобы бросить все и сбежать [71]. Первым

делом Франко по прибытии в Тетуан с Канарских островов в воскресенье 19 июля 1936 г. было

отправить в Рим просьбу о дюжине бомбардировщиков; через три дня он попросил у Германии

транспортные самолеты. Германские самолеты прибыли в Тетуан 28 июля, а итальянские - двумя

днями позже. В начале августа Франко выслал Мола по воздуху 600 000 патронов и за один день

перебросил через пролив 3000 солдат. Теперь ветер задул в другую сторону. Армии Севера и Юга

соединились 11 августа, и в течение следующего месяца Франко, достигший потрясающего

пропагандистского успеха снятием блокады с сержантской школы в толедском Алказаре, был

провозглашен главой государства и генералиссимусом «с полной властью в новом государстве»

[72]. Франко надеялся, что теперь республиканцы падут духом и он сможет взять Мадрид. Но

прибытие французских и русских самолетов дало правительству пре-

восходство в воздухе над большей частью фронта - в этом заключался важный военный урок о

значении тактической воздушной поддержки, а появление русских танков в Мадриде исключило

его капитуляцию. Так иностранная помощь помешала быстрой развязке в пользу какой-либо из

сторон.

Однако, исход войны не определялся ни вмешательством великих сил, которые взаимно

уравновешивались, ни политикой невмешательства со стороны Британии и Франции, так как

оружие всегда можно было найти за золото или твердую валюту. Германия обеспечивала не более

10 тысяч солдат в каждый отдельный момент, включая 5000 из легиона «Кондор» -

экспериментальном танково-авиационном соединении, и дала всего 300 убитых. Германия также

послала своих инструкторов, которые были весьма полезны, быстро обучая армейских офицеров и

пилотов; поставила 200 танков, 600 самолетов и великолепные 88-миллиметровые

противовоздущные орудия, к началу 1937 г. нейтрализовавшие воздушное превосходство

республиканцев. Вклад Италии был гораздо больше: 40-50 тысяч солдат в каждый отдельный

момент (из них погибло 4000), 150 танков, 660 самолетов, 800 артиллерийских орудий, некоторые

из них - очень высокого качества, и горы пулеметов, винтовок и других поставок. Итальянцы

утверждали, что сбили 903 самолета и потопили республиканские суда водоизмещением в 72 800

тонн. Националисты также использовали помощь нескольких тысяч португальцев, 600 ирландцев,

ведомых генералом О'Дафи, и небольшого числа французов, русских белогвардейцев, англичан,

американцев и

латиноамериканцев плюс, разумеется, 75-тысячное марокканское войско,

считавшееся «добровольным» [73].

Россия поставила Республике 1000 самолетов, 900 танков, 300 бронемашин, 1550 единиц

артиллерии и огромное количество военного оборудования различного вида. Франция дала около

300 самолетов. В количественном выражении Республика получила из-за границы материальную

часть такого же объема, что и националисты. Но она была очень разнородна по качеству,

использовалась гораздо менее эффективно и значительная ее часть была оставлена на поле боя при

отступлении республиканских частей. Русские танки были более тяжелыми, лучше вооружены,

более быстрыми и в любом отношении превосходили германские и итальянские образцы, как это

установили японцы в 1939 г., а Гитлер - в 1941-1942 г.г.. Но и их использовали плохо и с

легкостью оставляли противнику: к концу войны националисты имели целый броне-полк,

вооруженный русскими машинами [74].

Русские также направили 1000 летчиков и других военных специалистов, но не крупные военные

части. Они рассматривали Испанию, в основном, как упражнение по международной пропаганде и

их усилия

380

СОВРЕМЕННОСТЬ

были направлены на организацию интернациональных бригад. Всего 40 тысяч иностранцев

сражались за Республику, 35 тысяч из них были в бригадах, хотя не более 18 тысяч в каждый

отдельно взятый момент. Кроме того, работало 10 тысяч врачей, медсестер и других гражданских

специалистов. Самый значительный контингент, около 10 тысяч, был из Франции, за ним

следовали 5 тысяч немцев и австрийцев, 5 тысяч поляков, 3350 итальянцев, приблизительно по

2500 человек из Британии и Соединенных Штатов, по 1500 из Югославии и Чехословакии, по 1000

из Скандинавии, Канады и Венгрии и малочисленные контингенты из более, чем сорока других

стран. Один из расчетов, например, оценивает британское участие в 2762 человека, из которых

1762 были ранены, 543 - убиты. Погибло около 900 американцев [75].

Иностранная помощь не наклонила военное равновесие в какую-либо сторону. Националисты

победили, в основном, с помощью способностей и мудрости Франко. Хотя Франко был мало

приятным человеком и вряд ли когда-нибудь получит достойную оценку историков, его следует

считать одним из наиболее лреуспевших государственных деятелей века. Его холодное сердце

сочеталось с трезвым рассудком, высокой интеллигентностью и огромными запасами смелости и

воли. Его отец был спившимся морским офицером, младший брат - летчиком-рекордсменом и

скандалистом, в то время как Франко воплощал собой всю самодисциплину своей семьи. Его не

интересовали женщины, вино и карты. Его страстью были военные карты. В двадцать два гида он

был самым молодым капитаном в армии; в тридцать три - самым молодым генералом в Европе. Он

принимал участие в самых отчаянных сражениях в Марокко, особенно в войне за Риф

в 20-е

годы, где в 1925 г. он руководил штурмовой волной одной из крупнейших до того времени

морских десантных операций. Его военные взгляды были весьма передовыми для своего времени;

он верил также, как и Де Голль, в «войну маневров»; в 1928 г. он реорганизовал Испанскую

военную академию и превратил ее в то, что французский военный министр Андре Мажино

называл «самым современным центром такого типа в мире..., последним словом военной

методологии и обучения» [76].

Философию Франко стоит коротко рассмотреть, так как она была очень далека от всех

преобладающих течений века: и либеральных, и тоталитарных. Он был очень похож на солдата-

государственного деятеля Веллингтона - весьма уважаемой в Испании фигуры. Франко считал

войну ненавистным занятием, которое не может обойтись без жестокости - оно иногда было

необходимым для прогресса цивилизации. Он на-

Риф - прибрежная горная цепь в Марокко, где испанско-французские войска воевали в 1925-1929 г.г. с местными племенами

Накал агрессии

381

холился в русле традиций римлян, крестоносцев, конкистадоров, tercios

из Пармы. В Африке его

иностранные легионеры обезображали тела своих врагов, отрезая им головы. Но у них была

строгая дисциплина: Франко был суровым, но справедливым, и поэтому популярным командиром.

Он считал, что испанская христианская культура безусловно являлась непревзойденной; находил

«необъяснимым» марокканское «сопротивление против цивилизации». Позднее, когда он

разгромил шахтерское восстание в Астурии, он удивлялся, почему, хотя они «явно не были

чудовищами и бандитами», у них отсутствовало «то уважение к патриотизму или иерархии,

которое просто необходимо добропорядочным людям» [77]. Собственные мотивы он неизменно

определял как «долг и любовь к своей стране».

Для Фрашш армия была единственной истинно национальной институцией, древней,

бесклассовой, неместнической, аполитичной, неразвращенной, беспристрастной. Если ее

ущемляли, то она бунтовалась, как делала это с шестнадцатого века, а в последний раз - в 1917 г.;

но она всегда служила. Все остальное в Испании было подозрительным. Церковь была

слабохарактерной. Сам Франко верил истово: он заставил скептично настроенного Мола молиться

о снабжении оружием и сознательно добивался одобрения церковной иерархии, учредив

«церковное хозяйство», но он ни в коем случае не был клерикалом и никогда не принимал от

церкви ни малейшего совета, выходящего за рамки духовных вопросов [78]. Франко ненавидел

политику любой окраски. Консерваторы были реакционными и эгоистическими

землевладельцами. Социалисты - заблужденными или еще хуже. Он воспользовался обоими

повстанческими движениями - и фалангистами и карлистами, собрав их под своим

предводительством, но их роль была подчиненной, почти угоднической. Франко никогда не был

фашистом и не питал ни малейшей веры к любому виду утопии или системы. В его главной

квартире имел влияние только один политик - его зять Рамон Серрано Суниер, и он был

должностным лицом. Франко говорил: «Испанцы устали от политики и политиков.» И еще:

«Только те, кто кормятся от политики, должны бояться нашего движения.» Всю свою

политическую карьеру он посвятил стремлению искоренить политику [79].

Франко более умело использовал свои людские и материальные ресурсы, так как вел военную

войну тогда как республиканцы вели политическую. Он был повелителем винтиков и гаек войны:

топографии, обучения, инфраструктуры, транспорта, сигналов, контроля с воздуха. Он не был

гением, но был очень тщательным и спокойным человеком;

Название испанской пехоты в XVI-XVII веках, данное Иностранному .легиону в 1920г.

382

СОВРЕМЕННОСТЬ

он никогда не усугублял свои провалы и учился на своих ошибках. После того, как он расправился

с политикой, ему уже некого было расталкивать локтями и он практически до конца сохранил

единство в командовании. Может быть самым большим его психологичечусим преимуществом

было то, что он быстро утвердил, при этом совершенно явно, свою полную независимость от

иностранных союзников. Здесь присутствует один момент, который часто упускают. Хотя

идеализм является элементом войны на уровне обыкновенных воюющих людей, на межго-

сударственном уровне война исключительно прагматична. Гитлер, Муссолини и Сталин, а также

все другие правительства, которые поставляли оружие и помощь, требовали оплаты. В известном

смысле финансисты являются ключом к войне, а Франко и его советники это ловко использовали.

Самым большим их достижением было то, что они поддерживали приличную бумажную валюту,

не используя государственный золотой запас и центральную банковскую систему. Курс песеты

националистов стабильно оставался между 70 и 80 за одну английскую лиру, тогда как курс

республиканской песеты упал с 36 в июне 1936 г. до 226 в декабре 1937 г., а-в дальнейшем совсем

рухнул [79], Еще на начальном этапе Франко собрал средства от монархии, с британского и

другого иностранного бизнеса в Испании, с таких финансовых боссов, как Хуан Марч и Хуан

Вентоса. Он прилагал огромные и все более успешные усилия для поддержания экспорта. В

результате этого он смог стабилизировать валюту, взять займы в самой Испании и, что было

наиболее важным, получить практически все свое иностранное вооружение в кредит. В результате

этого и Германия, которой он был должен 225 миллионов долларов, и Италия, чей конечный счет

был оплачен в размере 273 миллионов в 1940 г., имели серьезный практический интерес обеспе-

чить победу Франко в войне, чтобы он мог с ними расплатиться - что он и сделал.

Республиканцы же, напротив, управляли своими финансами с непревзойденным безрассудством.

Они начали с одним из самых больших золотых запасов в мире: 700 тонн, стоящих 162 миллиона

английских лир (или 788 миллионов долларов). Вместо того, чтобы использовать их для

получения займов или для непосредственной оплаты на «твердых» оружейных рынках в западных

капиталистических странах, в то время, пока они получали оружие от России в кредит, они отдали

две трети своего золота Сталину. За вооружение различного качества, которое он так или иначе

поставил бы в кредит или за бумажки, Сталин приобрел 500 миллионов долларов золотом плюс

еще 100 миллионов в результате экспорта и под конец претендовал еще на 50 миллионов. В конце

1938 г. он невозмутимо сказал представителю Республики, что ее кредит «исчерпан». Ни на одном

этапе Сталин не давал больших займов и поэ-

Накал агрессии

383

тому никогда не имел таких инвестиций, которые поддерживали бы его интерес в уцелении

Республики и расплаты с ним [80].

Еще более катастрофическим с точки зрения Республики было не только настаивание Сталина на

немедленной оплате золотом, но и та политическая цена, которую он требовал, чтобы вообще

поставлять вооружение. В тот момент, когда бой уже начался и необходимость в оружии стала

отчаянной, резко возросло влияние испанской КП. Это не имело бы такого большого значений,

если бы она вела независимое существование. Но она практически управлялась через русское

посольство отделами НКВД и ОПТУ во главе с Александром Орловым, который сам жил в

смертельном страхе от Ежова, и такими фигурами Коминтерна, .как французский охотник за

ведьмами Андре Марти, чье лицо, как писал Хемиингуэй, «носило печать разложения и будто

было сделано из нечистот, найденных под ногтями очень старого льва» [81]. И до сегодняшнего

дня не ясно, до какой степени Сталин был заинтересован в победе в войне, но, во всяком случае,

он был решителен в контроле над республиканской стороной.

Кабальеро, который стал премьер-министром в сентябре 1936 г. и был довольно глупым и

легковерным, оказал сталинским претензиям известное сопротивление. Он не позволил

коммунистам поглотить Социалистическую партию, как это произошло с молодежным

движением. В январе 1937 г., получив от Сталина угрожающее письмо с требованием уволить

своего лучшего генерала, он вышвырнул из своего кабинета советского посла Марселя Розенберга

со словами: «Убирайтесь вон! Вон!» и таким громким голосом, что было слышно снаружи.

Испания может быть и бедна, сказал он, но она не собирается терпеть, когда «иностранный посол

пытается навязать свою волю главе испанского правительства» [82]. Это был конец Кабальеро (это

было и концом Розенберга, который сразу же был отозван и убит Сталиным), хотя советским

властям понадобилось еще немного времени, чтобы организовать переворот. Это было решено на

заседании Исполнительного комитета Коммунистической партии, посещенного советским

поверенным в делах, Марти, Орловым и другими служащими тайной полиции. Примечательно,

что генеральный секретарь КП Хосе Диас был против смещения Кабальеро по приказу Сталина и

в какой-то момент крикнул Марти: «Вы являетесь гостем заседания Испанской Коммунистической

партии. Если наше обсуждение Вам не нравится, вот Вам дверь!» Но в выкриках и последовавшем

голосовании только Диас и Хесус Эрнандес - министр просвещения и источник наших сведений

об этом заседании -проголосовали против переворота; все остальные испанские коммунисты были

напуганы людьми Орлова [83].

Преемник Кабальеро, Хуан Негрин, был подобран в ноябре предыдущего года агентом Сталина

Артуром Сташевским в качестве

384

СОВРЕМЕННОСТЬ

Накал агрессии

385

идеальной марионетки: аполитичный профессор из верхов среднего класса, не имевший

последователей среди профсоюзов или рабочего класса, без связей с коммунистами и поэтому

«респектабельным» в глазах иностранной прессы, с вульгарными привычками и, значит, уязвимый

для шантажа. Вместо того, чтобы закупать вооружение, он носился на быстрой спортивной

машине по Франции, гоняясь за проститутками. Его обжорство было поразительным: иногда за

вечер он ужинал три раза. На его возражение, что он-де недостаточно популярен, чтобы стать

премьером, Эрнандес цинично ответил; «Популярное!ь создается» - пропаганда была

единственной сферой деятельности, в которой коммунисты не имели соперников [84]. За ширмой

удобного невежества Негрипа коммунисты, т.е. тайная полиция Сталина, захватили власть в

республиканской Испании. Результатом была одни из самых крупных политических трагедий

века.

Было ясно, что если бы армия не организовала путч о июле

1936 г., то рано или поздно Испания была бы ввергнута в гражданскую войну между самими

левыми. Она была развязана в Барселоне весной

1937 г., когда коммунисты дрались против РПМЕ и анархистов. Непосредственным поводом, как

и в большой гражданской войне, было политическое убийство коммуниста-руководителя Рольдана

Корт алы, чяст-реленного 25 апреля, ю ли анархистским «контрольным натру.:о;.-. ю ли агентом

коминтерна Эрнё Гере. Обе стороны имели частые арлши, тайные полицейские силы, банды

головорезов-убийц. Личушим РИМЕ было: «Мы не отречемся от революции, мы погибнем на

баррикадах*. Коммунисты скандировали: «Прежде чем овладеем Сарагосой, надо взять

Барселону», В мае имели место бунты и большие сражения, после чего вмешались флот и 4000

гвардейцев-штурмовиков [85]. Отказ Кабальеро распустить ыилиииокерские отряды РПМЕ

был непосредственным поводом для его свержения. В тот момент, когда в качестве по-

минального премьера был назначен Негрин, коммунисты захватили Министерство внутренних дел

и все ключевые полицейские и полувоенные посты и занялись сведением счетов.

Чистка совпала со сталинской резней в его собственной партии в России и несла на себе все

признаки его методов. Контролированная КП мадридская полиция заставила двух пленных

фалангистов изгото вить поддельный план восстания в Мадриде, от имени пресловутой «пятой

колонны» Франко, после чего на оборотной стороне плана было написано фальшивое письмо

Андреев Нина, руководителя РПМЕ, адресованное Франко. Большое количество

фальсифицированных документов, уличавших РПМЕ а фашистском предательстве, были

положены в чемодан, оставленный в Героне и случайно «открытый» полицией, 14 июля Орлов в

качестве шефа испанского НКВД приказал, вероятно по

непосредственному распоряжению Сталина, арестовать всех руководителей РПМЕ. Это

произошло вопреки протестам министров-коммунистов (некоммунисты, и в первую очередь

Негрин, вообще не были информированы) [86]. Командир 29 дивизии РПМЕ был отозван с фронта

«для консультаций» и тоже арестован. Задержанных отводили в специально подготовленные

центры для допросов и в камеры для истязаний, большинство из которых находились в

подземельях, но среди них был и бывший женский монастырь св. Урсулы в Барселоне, известный

как «Дахау республиканской Испании». Усилия правительства освободить Нина были

напрасными. Но планы Сталина сделать его центром испанского показательного процесса

провалились, так как Нин - прототип героя Оруэлла Гольдштейна из романа 1984, предпочел

умереть от мучений, но ни в чем це признаться. (В конце концов он был убит Орловым в парке

Эль Пардо, позднее ставшего дворцом Франко.) В течение остальной части 1937г. и до самого

конца 1938 многие тысячи членов РПМЕ и других левых различной принадлежности" были

казнены и замучены до смерти в коммунистических тюрьмах. Среди них было много иностранцев,

как, например, бывший секретарь Троцкого Эрвин Вольф, австрийский социалист Курт Ландау,

британский журналист «Боб» Смайли и бывший преподаватель университета имени Джона

Гопкинса Хосе Роблес. Среди тех, кто еле успел бежать, были Оруэлл и Вилли Брандт, будущий

канцлер Германии [87].

Одним из мкгогих несчастий Испании в то время было то, что Гражданская война по времени

совпала с разгаром большого террора Сталина. Большая часть убийств в Барселоне была слабо

связана с внутренней политикой Испании, а, скорее, всего отражала события в Москве и

Ленинграде. Так, Роблес был казнен потому, что будучи переводчиком генерала Яна Антоновича

Берзиня, руководителя русской военной миссии в Испании, знал слишком много об его отзыве и

ликвидации в процессе сталинской чистки в армии. В 1937-1938 г.г. Сталин уничтожал своих

ведущих агентов по всему миру. И также, как в России, практически все креатуры, помогшие ему

овладеть левыми в Испании, и после того терроризировать их, в свою очередь были убиты. Ру-

ководитель заграничного отдела НКВД был захвачен врасплох в своем кабинете в Париже в

феврале 1938 г. и заставлен проглотить цианид. Из организаторов оружейных поставок в

Испанию, Евхен Коновалек был убит в Роттердаме в мае 1938 г., Рудольф Клемент был найден

обезглавленным в Сене, а Вальтер Кривицкий, шеф советской военной разведки в Западнбй

Европе, был три года преследован сталинскими убийцами и наконец схвачен в Вашингтоне 10

февраля 1941 г. [88] Кроме генерала Берзиня, Сталин убил Михаила Кольцова - знаменитого

испанского корреспондента Правды, Артура Сташевского - руководителя экономи-

386

СОВРЕМЕННОСТЬ

Накал агрессии

387

ческой миссии в Испании, и Антонова-Овсеенко - генерального консула в Барселоне, которому

сказали, что его вызывают в Москву, чтобы сделать министром юстиции - шутка, характерная для

юмора висельника сталинского периода [89]. Единственным человеком, успевшим ускользнуть от

Сталина, был сам архиубийца Орлов, который дезертировал, написав отчет обо всем, что знал, и

уведомив Сталина, что приказал опубликовать его сразу же, если он умрет от насильственной

смерти. Таким образом его оставили в покое, а свой рассказ он опубликовал после смерти Сталина

[90].

Можно спросить: как так получилось, что зверства, направленные против левых в Барселоне, не

вызвали по всему миру волну отвращения к сталинизму? Одной из причин была случайность.

Двадцать шестого апреля 1937 г., в день, когда убийство Кортады стало детонатором внутреннего

кризиса, 43 самолета из легиона «Кондор» бомбили исторический город басков Гернику, где в

тени знаменитого дуба когда-то заседал первый парламент Басконии. Было убито около 1000

человек и раз-тушены 70 процентов зданий. Это не являлось первой бомбардировкой города

обеими сторонами, а Герника была законной мишенью, хотя цель нападения - террористической.

Решение принял полковник Вольфганг фон Рихтгофен, командир легиона, после консультаций с

полковником Хуаном Вигоном - начальником штаба генерала Мола Нет доказательств того, что

Мола знал об этом предварительно; Франко, точно, не знал, а германцы не имели представления

об историческом значении города [91]. Для коминтерновских пропагандистов - наилучших в мире

-это было подарком с неба, и они превратили его в самый известный эпизод всей войны. Пикассо,

которого уже попросили сделать картину для испанского павильона Всемирной выставки в

Париже, прямо набросился на эту тему и результат его работы позднее был перенесен в нью-

йоркский музей «Метрополитен». Эпизод с Герникой помог сдвинуть целый пласт общественного

мнения Запада, включая и журналы Тайм и Ньюзуик в сторону Республики [У2]. В последовавшей

шумихе, отзвук которой мог еще быть услышан и в 80-е годы, когда картина была торжественно

выставлена в Прадо, стоны массовой резни в Барселоне остались неуслышанными.

Способ, которым использовалась Герника для прикрытия разгрома РПМЕ, был типичным для

ловкости коминтерновской пропаганды, ог-лавляемой двумя вдохновенными профессиональными

лжецами - Вилли Мюнценбергом и Отто Кацем, позднее убитыми по приказу Сталина [93]. В

течение всей Испанской войны сталинизму помагали не только превосходная пропагандная

служба, но и наивность и легковерие, а также, что тоже необходимо подчеркнуть, лживость и

коррупция западных интеллектуалов, особенно их готовность закрывать глаза на так

называемое У.Х.Одэном «необходимое убийство». Когда после своего спасения Оруэлл попытался

опубликовать рассказ о скандале с РПМЕ -Выплюнуть испанский камешек

в Нью Стейтсмен,

его издатель Кин-гсли Мартин не взял произведение под предлогом, что это навредило бы

поддержке Западом республиканской каузы; позднее он утверждал, что Негрин порвал бы с

коммунистами около дела с РПМЕ, если бы Запад проявил желание снабжать его оружием. Но

когда раскрытия Оруэлла появились в Нью Инглиш Уикли, они привлекли к себе мало внимания

[94]. Левые интеллектуалы не желали знать объективной истины; они не хотели расшатывать свои

иллюзии. Они были захвачены романтикой и волнениями самой каузы и мало кто из них обладал

твердой решимостью Оруэлла придерживаться абсолютных стандартов морали, или имел опыт

ужасов, возникающих при их подмене относительными стандартами. Большинство из них

относилось к «Партии» с унизительным угодничеством. Так, например, поэт Сесил Дей-Льюис,

всту--пивший в нее в 1936 г., извинялся, что не сделал этого раньше, обвиняя себя в «утонченном

буржуазном субъективизме, из-за которого он не хотел вступать в Партию до тех пор, пока не

начал зарабатывать достаточно денег, чтобы убедить себя, что вступает с бескорыстными моти-

вами, а не как бедный и голодный человек, который бы мог облагоде-тельствоваться в результате

революции». Он считал, что должен просить разрешения у Партии даже для принятия

приглашения о членстве в селекционном комитете Общества книги [95].

Кроме того, коммунисты контролировали доступ к Республиканской Испании. Например, чтобы

туда попасть английскому писателю, ему необходимо было иметь письмо руководителя КП Гарри

Поллита, работавшего в тесном сотрудничестве в Виктором Голанцем, ведущим левым издателем,

чей Клуб левой книги господствовал на рынке. Поет У.Х.Одэн смог избежать тюрьмы с помощью

«письма от Поллита», когда его арестовали за непристойное поведение в одном барселонском

парке [96]. Само посещение «нашей» Испании было необходимо для самоуважения каждого

прогрессивного интеллектуала. Также, как Германия, Россия и Италия использовали Испанию для

испытаний своего нового оружия - т.е. для материальных испытаний, так и писатели приезжали

туда, чтобы собрать материал для своего очередного романа или стихотворения, что можно было

назвать «духовным испытанием»

. Ан-дре Мальро, чей роман о Китайской революции

Человеческое существование (1932) сделал его всемирно известным, поехал в Испанию, на-

мереваясь написать его продолжение, которое вскоре появилось под

«Spilling the Spanish Beans»

Автор использует игру слов «exploitation by hardware» и «exploitation by software»

388

СОВРЕМЕННОСТЬ

заглавием Надежда (1938). С собой он привез целую эскадрилью тихоходных бомбардировщиков

«Потеке», что вызвало большую шумиху в прессе, но мало навредило националистам. Кроме того,

эскадрилья так или иначе должна была пилотироваться испанцами. Командир республиканских

истребителей Гарсиа Ласаль писал, что люди Мальро были «писателями, художниками,

фотографами, женщинами, детьми и не знаю кем еще - в общем, кем угодно, но только не

летчиками» [97]. Хемингуэй тоже был в Испании в «процессе исследования» для книги По ком

звонит колокол. Его, «папу», воображавшего о себе, что он зачерствел и приобрел опыт в цинизме

войны, было легко обмануть. Когда его приятель Дос Пассос начал тревожиться об исчезновении

Роблеса, которого хорошо знал (он, на самом деле, уже был убит), «амиго» Хемингуэя из

контрразведки, зловещий Пене Кинтанилья, намекнул, что Роблес был шпионом, и Хемингуэй

сразу же поверил в его виновность. Он приписывал «упорную веру в лояльность Роблеса» со

стороны Дос Пассоса «добродушной наивности типичного американского либерала», но,

разумеется, именно Хегшнгуэй показал себя в этом эпизоде полным наивником [98].

Чтобы сохранить благорасположение интеллектуалов, коминтер-новские мастера цирковых дел-

организовывали бесплатные для участников международные встречи. В 1937 г. были проведены

Международная кампания за мир в Брюсселе, возглавлявшаяся руководителем французской КП

Марселем Кашеном, который придумал День мира, Выставку мира, Копейку за мир и Клятву

миру. Кингсли Мартин описывал ее, хотя и не тогда, а тридцать лет спустя, как «убиение

честности, энтузиазма и веры», что порождало в нем «отчаянье» [99]. Еще хуже был проведенный

в том же году Мадридский конгресс писателей. Стивен Спендер рассказывал, что «его и других

гостей встречали как принцев или министров..., катали на «Рол с-рейсах», угощали на банкетах,

чествовали, танцевали и пели перед ними», хотя вершиной обсуждений стала злобная атака

против Андре Жида, только что издавшего критическую книгу о России Возвращение УЗ СССР,

которого публично клеймили как «фашистское чудовище». Залп артиллерийского огня вернул ему

чувство реальности:

На следующее утро Андре Шамсон (глава французской делегации) объявил, что он и Жюльен Бенда, автор

Предательства чиновников, должны сразу же покинуть Мадрид, так как если из-за какой-либо случайности кто-

нибудь из них будет убит, у Франции не будет другого выбора, кроме как объявить войну Франко, а это привело

бы к мировой войне. Шамсон отказался принять на себя ответственность за такую катастрофу [100].

Сам Спендер был ветераном на фронте, где в одной пулеметной точке

...пулеметчик настоял, чтобы я сделал несколько выстрелов по марокканским окопам. Я сделал это, молясь от

всего сердца, чтобы случайно не задеть

Накал агрессии

389

какого-нибудь араба. Вдруг фронт показался мне любовной связью между двумя сторонами, заключенными здесь

в противостоящих окопах... и казалось что вмешательство постороннего в их смертоносный оргазм было ужасным

легкомыслием [101].

Между тем, ужасное легкомыслие за линией Республиканского фронта продолжалось. Как

подчеркивал Оруэлл, каждая из левых фракций была охвачена мыслью о том, что после победы