Джонсон Пол. Современность. Мир с двадцатых по девяностые годы. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

необходимость поддерживать поставки рабской рабочей силы была несомненно одной из главных

причин бесчисленных арестов беспартийных рабочих в 1929-1933 годах. Периодически

проводились за-

318

СОВРЕМЕННОСТЬ

Бесы

319

ботливо режиссированные показательные процессы, такие как процесс против меньшевиков в марте

1931 г., или дело инженеров из Метро-Виккерс в апреле 1933 г. Эти широко разглашенные события,

раскрывавшие в сложных подробностях существование цепочки дьявольских заговоров, каждый из

которых был частицей гигантского заговора против режима и русского народа, были необходимы для

нагнетания ксенофобии и истерии, без которых сталинское государство вообще не смогло бы

окрепнуть. Но, конечно, они были лишь небольшой частью всего процесса, публичным основанием для

арестов и исчезновения людей, которые происходили по всей стране в беспрецедентных масштабах.

О большинстве «дел» не сообщалось, хотя они часто включали большие группы людей, собранных

вместе по профессиональному признаку. Многих людей вообще не судили. Произвольный характер

арестов был нужен для создания атмосферы страха, которая, после необходимости в рабочей силе,

была вторым главным мотивом для террора беспартийных. Один из служащих ОГПУ признавал перед

московским корреспондентом Манчестер Гардиан, что они арестовывают невинных людей:

«естественно, иначе никто не будет бояться». Если людей арестовывают только за конкретные

нарушения, сказал он, все остальные будут чувствовать себя в безопасности и, таким образом, созреют

для предательства [62]. Но даже если оставить это, во многих случаях не было какой-либо видимой

логической модели или смысла. Старый большевик рассказывал случай со специалистом в области

энергетики, который за восемнадцать месяцев был арестован, приговорен к смерти, помилован,

отправлен в лагерь, освобожден, реабилитирован и, в конце, награжден медалью - все это без какой-

либо явной причины [63]. Преобладающее большинство арестованных, однако, проводило всю свою

оставшуюся жизнь в лагерях,

Весь мир едва ли вообще подозревал о размахз тирании Сталина и даже о самом ее существовании

Большинство тех, кто ездил по России, были или бизнесменами, жаждущими торговать и не

имеющими желание искать или критиковать то, что их не касалось, или интеллектуалами, которые

приезжали, чтобы восхищаться и, более того, верить. Как упадок христианства создал современного

политического фанатика и его преступления, так и исчезновение религиозной веры среди образо-

ванных оставило вакуум в умах западной интеллигенции, который с легкостью заполнялся мирским

суеверием. Нет другого объяснения доверчивости, с которой ученые привыкли оценивать

доказательства, а писатели, делом которых было изучать и критиковать общество, принимали за

чистую монету грубейшую сталинскую пропаганду. Им хотелось верить; они желали быть обманутыми

[64]. Так Амабел Вильяме—Эллис написал вступление к книге о строительстве Беломорканала,

настолько

потрясающе описанном позднее Александром Солженицыным. Во вступлении было следующее

предложение: «Этот рассказ о выполнении трудной строительной задачи среди девственных лесов

десятками тысяч врагов государства, с помощью - или, может быть, под охраной? -только тридцати

семи сотрудников ОГПУ, является одной из самых волнующих повестей, вышедших когда-либо в

свет.» Сидней и Беатрис Вебб сказали об этом же проекте: «Приятно думать, что самые теплые оценки

успеха ОГПУ даются официально не только по поводу выполнения большого инженерного дела, но и в

связи с достигнутым триумфом в деле перевоспитания человека.» Гарольд Ласки восхвалял советские

тюрьмы за то, что они предоставляли заключенным возможность вести «полноценную и достойную

жизнь»; Анна Луиза Стронг писала: «Трудовые лагеря завоевали хорошую репутадию в Советском

Союзе как места, где были перевоспитаны десятки тысяч людей.» «Советский метод перевоспитания

человеческих существ настолько хорошо известен и эффективен - добавляла она, - что сейчас

преступники иногда хотят быть допущены туда.» Если в Британии, писал Джордж Бернард Шоу, кто-

то попадает в тюрьму человеком и выходит преступником, то в России он входит туда «как преступник

и вышел бы обыкновенным человеком, если бы не было трудно заставить его выйти вообще. Насколь-

ко я поняя, они могут находиться там, сколько им угодно.» [65].

О голоде в 1932 г., самом тяжелом в истории России, практически не сообщалось. В самый его разгар

находящийся в гостях биолог Джулиан Хаксли констатировал «уровень физического и общего

здоровья значительно более высокий относительно того, что наблюдается в Англии.» Шоу выбросил

еду, взятую в дорогу, в окно поезда точно перед пересечением русской границы, «убежденный, что в

России ни в чем нет нехватки.» «Где вы видите какие-нибудь недостатки продовольствия?» спрашивал

он, оглядывая в московском Метрополе ресторан, обслуживающий только иностранцев [66]. И писал:

«Сталин наладил снабжение до уровня, который выглядел невозможным десять лет назад, и я за это

снимаю перед ним шляпу.» Но Шоу и его спутница леди Астор знали о политзаключенных, так как

последняя просила Сталина помиловать одну женщину, которая хотела выехать к мужу в Америку

(Сталин быстренько передал ее в ОГПУ), и спрашивала его: «Сколько же времени вы будете

продолжать убивать людей?» Когда он ответил: «Сколько необходимо», она сменила тему и попросила

его найти русскую няню для ее детей [67].

Оценки Сталина, данные в 1929-1934 г.г. представляют собой любопытное чтиво. Дж.Уэллс говорил,

что он «никогда не встречал более искреннего, доброго и честного человека... Никто его не боится и

все ему доверяют.» Вебб твердили, что он обладал меньшей властью, чем

320

СОВРЕМЕННОСТЬ

Бесы

321

американский президент и просто работал по приказам Центрального Комитета и Президиума.

Хьюлетт Джонсон, декан Кентербери, писал, что он «ведет свой народ новыми и неизведанными

путями демократии.» Американский посол Джозеф Э, Дэвис сообщал, что он «настаивал на

либерализации Конституции» и «намеревался ввести действительно тайное и всеобщее право на

голос.» «Его карие глаза мудры и благи» - писал он. «Ребенку захотелось бы посидеть у него на

коленях, а собака потерлась бы об его ноги.» Эмиль Людвиг, известный популярный биограф,

находил его человеком, «чьим заботам он доверил бы воспитание своих детей.» Физик Джон

Бернал отдавал должное, как его «глубоко научному подходу ко всем вопросам», так и его

«способности чувствовать». Он, говорил чилийский писатель Пабло Неруда, «добродушный и

принципиальный человек»; «человек милый и сердечный», поддакивал декан [68].

Некоторые из этих похвал можно объяснить различным образом -подкупами, суетностью,

обыкновенной глупостью. Дэвис, который постоянно создавал у своего правительства

неправильное представление о сущности сталинской России, на самом деле был подкуплен

советским режимом, который позволял ему покупать иконы и церковную утварь для своей

коллекции за низкие цены [69]. Анна Луиза Строит хорошо описана Малькольмом Маггсриджом;

«огромная краснощекая женщина, с густыми седыми волосами и настолько поразительно глупым

выражением лица, что оно придает ей какую-то странную красоту.» [70] Самозаблуждение,

очевидно, являлось самым значительным самостоятельным фактором представления неуспешного

деспотизма как строящуюся утопию. Но существовал также и сознательный обман со стороны лю-

дей, которые считали себя идеалистами и которые в то время честно верили, что служат высшей

гуманной цели путем систематически неверного представления и лжи. Если Большая война

ожесточила мир беспрецедентным насилием, то Большая депрессия его деморализовала, привидно

ограничивая возможности выбора перед человечеством и представляя их в кричаще

контрастирующих понятиях. Политики действия чувствовали, что должны сделать ужасный

выбор, и, выбрав, держались за него с отчаянной решимостью. Тридцатые годы были эпохой

героической лжи. Благородная ложь стала самой ценной добродетелью. Измученная сталинская

Россия явилась первой жертвой этой освященной фальсификации. Состязание во лжи стало более

ожесточенным, когда сталинизм приобрел смертельного соперника в лице гитлеровской

Германии.

Действительно, существовал элемент обмана в самой сердцевине соперничества между коммунистической и

фашистской формами тоталитаризма. В процессе исторического развития они были органически

связаны. Точно так же, как война сделала возможным насильственный захват власти Лениным, а германский

«военный социализм» дал ему экономическую политику, так и само существование ленинского государства

с его однопартийным контролем над всеми сторонами общественной жизни и его систематизированный

моральный релятивизм, предложило модель всем, кто ненавидел либеральное общество, парламентарную

демократию и господство закона. Оно вдохновило имитации и создало атмосферу страха; а те, которые

больше всего боялись его, были более всего склонны имитировать его методы при конструировании

собственных защитных контрмоделей. Тоталитаризм левых породил тоталитаризм правых; коммунизм и

фашизм - это молот и наковальня, которые разбили вдребезги либерализм. Появление сталинской автокра-

тии изменило не вид, а степень динамики разложения, потому что Сталин был «ничем иным, как старый

Ленин в большей степени». Изменение в степени было все-таки важно, хотя бы просто из-за его огромного

масштаба. Аресты, тюрьмы, лагеря, размах, грубость и насилие социальной инженерии - ничего подобного

ранее вообще не видели и даже представить себе не могли. Таким образом, контрмодель стала еще более

чудовищно амбициозной, а страх, который питал ее создание -сильнее. Если ленинизм зачал фашизм

Муссолини, то именно сталинизм сделал возможным нацистского Левиафана.

Гитлер вышел из тюрьмы в Ландсберге в конце 1924 i. почти » тот самый момент, когда Сталин закончил

политическое уничтожение Троцкого и утвердился на командной позиции во главе ленинского государства.

Оба события связаны между собой, так как Гитлер уже осознал, что не может штурмовать Веймарскую

республику силой, а должен будет проникнуть в нее путем создание массовой партии; длинная тень Сталина

оказалась важным союзником в этой задаче. Именно коммунистическое государство 1919 года первым дало

Гитлеру базу в Баварии, собирая в единый союз страха «черных» католических сепаратистов и

«коричневых» радикал-националистов частной армии капитана Рема. Ядро партии состояло из баварцев, а

также из значительной группы балтийских беженцев от ленинизма, живших в Баварии [71]. Но, чтобы

захватить власть, Гитлер должен был выйти из баварского анкла-па и переместиться в индустриальный

Север. В 1925 г. он образовал союз с Грегором Штрассером, радикальным демагогом, который вместе со

своим одаренным помощником Иозефом Геббельсом, проповедовал перед рабочим классом свою

разновидность социалистической революции. Гитлер убедил Штрассера трансформировать его идею о

специфически «германской революции» с ее антикапиталистическими, но националистическими целями в

«антиеврейскую революцию», которая была более привлекательной для среднего класса [72]. Именно

Штрассер и

11 Зал. 174

322

СОВРЕМЕННОСТЬ

Геббельс первыми утвердили нацизм как широкое движение на Севере. Но на Бамбергской

конференции в 1926 г. Гитлер сумел укрепить свое превосходство в партии и Геббельс переметнулся к

нему.

В период 1925-1929 г.г., лучшие годы Веймара, когда Германия радовалась индустриальному

возрождению, приближающему ее к довоенному уровню, и, когда не было экономических факторов,

работавших в его пользу, Гитлер утвердился как яркий и новаторский оратор, трудолюбивый

партийный организатор и авторитарный вождь с ужасающей силой воли. Как и при ленинизме,

организация должна была стать основой управления сразу после захвата власти. Гитлер разделил

страну на тридцать четыре гау, по избирательным районам, каждая со своим гау-ляйтером, выбранным

им лично, и с семью дополнительными гау для Данцига, Саара, Австрии и Суд стен ланд а

- целями

первой волны будущей экспансии. Его партия, как и партия Ленина, была сильно централизована, в

сущности в нем, но она была также «с личным участием», как и его будущий режим: так создавались

Гитлерюгенд, Нацистская школьная лига, Союз нацистских адвокатов, Нацистская учительская ас-

социация, Орден германских женщин, Нацистская лига врачей и десятки других содружеств. Метод

Гитлера всегда заключался в том, чтобы отказывать своим последователям какую-либо реальную долю

в решениях, но давать им бескрайний простор для бешеной деятельности (включительно для насилия).

Насилие все более нарастало с утверждением сталинизма в международном коммунистическом

движении, когда давешняя высокоин-теллектудльная партия Розы Люксембург оставила кабинеты и

вышла на улицы. Там к ним с удовольствием присоединились «коричневые рубашки» СА Рема для

кровавых побоищ, из которых обе стороны извлекали пользу. Коммунисты использовали насилие,

чтобы разложить социал-демократов (они называли их «социал-фашисты» и относились к ним, как

настоящим врагам), представляемых ими чересчур слабыми и «реформистскими», чтобы

противостоять открытой силе правых. Но окончательцая выгода выпала нацистам, потому что пока

применялось насилие, они зарекомендовали себя защитниками «арийского порядка», для поддержания

которого Веймарская республика была слишком слаба, и единственной силой в Германии, способной

прекратить «красный террор» и дать невинным гражданам спокойствие истинной власти. Именно

постоянная уличная война не позволила Веймарской республике извлечь какую-либо стабильную

выгоду из годов бума. Те, которые одинаково отвергали тиранию сталинского типа и либерально-

демократическое государство, которое не могло обеспечить национальное са-

* Данциг - Гданьск, сейчас в Польше; Судетенланд - Судеты, область в Чехии.

Бесы

323

моуважение и даже элементарную безопасность, всегда искали «третий путь». Примечательно, что

таково было и первоначальное заглавие книги Третий Рейх Брука. В конце 20-х годов среди людей

«третьего пути» были-такие влиятельные фигуры, как Карл Шмидт, ведущий юрист Германии,

который ни в коем случае не был нацистом, но утверждал и пледировал в одной длинной серии широко

читаемых книг, что Германия должна иметь более авторитарную конституцию и систему государ-

ственного управления [73]. Другой фигурой был Освальд Шпенглер, чей «третий путь» воплощал

Фюрерпринцип* авторитета, где Фюрер являлся представителем человеческой расы, выделяющимся

как харизматический вождь [74]. Как только Гитлер утвердил себя крупной общественной фигурой, он

и его партия подошли к этому определению плотнее любого другого претендента, особенно после

восхода Сталина. Шпенглер предупреждал о новой эпохе: «Она будет веком жестоких войн, в которых

выдвинутся новые Цезари и элита стальных мужей, которые не, будут искать личных выгод и счастья,

а выполнения своего долга перед обществом, сменит демократов и филантропов.» [75] Век наступил:

неужели само имя «Сталин» не означает «сталь»; где «стальной человек» Германии?

Веймарская республика была, очень неблагополучным обществом, она нуждалась и так никогда и не

получила государственного деятеля, который внушал бы национальное доверие. Бисмарк хитро научил

партии не следовать национальным стремлениям, а представлять интересы. При Республике они

оставались классовыми или местными гр'уппами натиска. Это было пагубным, так как получалось, что

партийная система и вместе с ней демократический парламентаризм выглядели не объединяющим, а

разъединяющим фактором. Хуже того: это означало, что партии так и не выдвинули лидера, который

привлек бы людей вне круга своих собственных последователей. Социал-демократы, эта достойные, но

скучные и упрямые люди, были наиболее виновными. Они могли создать неприступный

левоцентристский блок, отбросив свои схемы национализации и налоговой системы; но они отказались

это сделать, так как боялись уступить пространство слева коммунистам.

Только двое веймарских политиков обладали надпартийной привлекательностью. Одним из них был

Густав Штреземан, министр иностранных дел в период 1923-1929 г.г., чья смерть в возрасте пятидесяти

одного года была важным элементом в победе Гитлера. Другим был Конрад Аденауэр, мэр Кельна. По

трагической иронии судьбы Штреземан проиграл шансы Аденауэра. Городская администрация,

опирающаяся на солидные буржуазные традиции средневекового прошлого, была единственной

удачной по-

Вождизм (нем.)

324

СОВРЕМЕННОСТЬ

литической институцией в Германия. Аденауэр управлял самой высоко ценимой городской

администрацией с помощью социалистов. В 1926 г., пятидесятилетнего, его попросили

сформировать управляющую коалицию на подобной основе. Позже он проявил себя одним из

самых способных и авторитетных демократических государственных деятелей двадцатого века,

ловко смешивая низменную хитрость и высокие принципы. Более чем вероятно, что он мог бы

заставить Веймарскую систему работать, особенно потому, что он взялся бы за нее в самый

подходящий момент с экономической точки зрения. Но Аденауэр был сильным «западником»

(некоторые говорили, что это был рейнландский сепаратист), он хотел прочно привязать

Германию к цивилизованным демократиям Западной Европы, и, в частности, добиться положения,

которое он тайно описывал как «прочный мир между Францией и Германией... через установление

общности на основе экономических интересов». Штреземан, однако, был «восточником», верным

господствующему тогда германскому убеждению в. Primal der Aussenpolitik?. Действуя через

Эрнста Шольца, лидера Народной партии, и солидно подкрепленный установлением жестокой

военной диктатуры Пильсудского в Польше, появившейся во время кризиса, Штреземан успешно

торпедировал предложение Аденауэра о формировании коалиции с участием социалистов. Таким

образом, его шанс, который мог бы радикально изменить весь ход истории, был упущен; выигрыш

остался за Гитлером, самым отъявленным «восточником» из всех них [76].

Расцвет Веймара, 1924-1929 г.г., не был таким внушительным, каким казался некоторым.

Британский начальник Имперского генерального штаба, если судить по его докладам, был напуган

растущей промышленной мощью Германии [77]. Инфляция освободила германскую

промышленность от бремени долга, а во второй половине 20-х годов раздувание банковских

кредитов Бенджамином Стронгом обеспечила Руру огромные количества американского

инвестиционного капитала. За пять лет после 1924 г. экспорт Германии удвоился. Производство на

душу населения превысило довоенный уровень в 1927 г. и в 1929 г. стало выше на 12 процентов;

Германия инвестировала чистых 12 процентов национального дохода [78]. Не даже в самые

благоприятные годы доходы в реальном выражении были на 6 процентов ниже довоенного

уровня. Безработица также была высока. Она была 18,1 процента в 1926 г., упала до 8,8 и 8,4 в

последующие два года, потом опять перешла трехмиллионную границу зимой 1928-1929 г.г.,

достигнув свыше 13 процентов задолго до того, как крах Уолл-стрита положил конец дешевому

американскому финансированию. После закона о таможенных налогах Смута-Хоули она быстро

подскочила гораздо выше 20 процентов: без-

Преимущество внешней политики (нем.)

Бесы

325

работица достигла 33,7 процента в 1931 г. и ужасающих 43,7 процента в один момент 1932 г. Этой

же зимой было более 6 миллионов постоянно безработных [79].

Гитлер £ыл допущен к власти от страха. Во время выборов в 1928 г. из четырнадцати нацистских

депутатов осталось двенадцать, а он получил только 2,8 процента голосов. И все-таки эти выборы

были водоразделом, так как они вызвали большой приток к левым, особенно к коммунистам, а

также создали атмосферу страха, в которой Гитлер мог развиваться. В 1929г. его партия

насчитывала 120000 членов; летом

1930 г. - 300 тысяч, а в начале 1932 г. - почти 800 тысяч. СА увеличились тоже, насчитывая

полмиллиона к концу 1932 г. [80] На каждом этапе сначала нарастала поддержка Гитлера среди

студенческой и академической общности, а после следовало общее увеличение. В 1930 г. он ов-

ладел студенческим движением; привлечение людей с высшим образованием было также

следствием безработицы - университеты выпускали по 25 000 в год, добавляя их ко всем 400 000,

из которых 60 000 были официально зарегистрированы как безработные. В 1933 г. каждый третий

Akademikei

был без работы [81].

В 1929 г.Гитлер стал достаточно респектабельным, чтобы его принял в партнеры Альфред

Гугенберг, индустриалец и лидер националистических правых, который думал, что может

использовать нацистов на своем пути к власти. В результате Гитлер получил доступ к финансово-

му бизнесу и с тех пор никогда не испытывал недостатка в деньгах. Партийная система видимо

провалилась. После выборов 1928 г. ушел один год на формирование правительства. В 1930 г.

лидер Партии центра Генрих Брюнинг попробовал применить статью 48, чтобы управлять

посредством президентских указов, и когда Рейхстаг отказал, он распустил его. В результате

нацисты со 107 местами и коммунисты с 77 стали второй и третьей по величине партиями в

Рейхстаге. Брюнинг, напуганный инфляцией, принял энергичные дефляционные меры, помогая

таким образом и нацистам, и коммунистам, и во второй половине

1931 г. международная валютная система и эра экономического сотрудничества достигли

потрясающего конца. Британия, последованная семнадцатью другими странами, отказалась от

золотого стандарта. Таможенные барьеры выросли повсюду. Теперь каждая страна осталась сама

по себе. Америка в первый раз стала полностью изоляционистской. Британия отошла к

протекционизму и преференциям империи. Германия выбрала фатальную комбинацию из

свирепых сокращений государственных расходов, чтобы сохранить стоимость марки, с указами-

законами, которые заморозили зарплаты и цены и дали правительству конт-

Человек с высшим образованием (нем.)

326

СОВРЕМЕННОСТЬ

роль над банковской политикой и с ее помощью - над промышленностью. В результате Бркшинг

потерял доверие германской индустрии. Начались серьезные разговоры о включении Гитлера в

какой-нибудь вид правой коалиции. Рем вел тайные разговоры с генералом Куртом фон

Шлейхером, политическим руководителем армии. Гитлер встретился с Гинденбургом в первый

раз, после чего президент сказал, что хотя он не сделал бы «этого богемского ефрейтора»

канцлером, он назначил бы его начальником почт [82].

И левые, и правые абсолютно недооценивали Гитлера, вплоть до последней секунды, когда он

вступил в канцлерство. Как мы увидели, левые опирались на отсталую марксистско-ленинскую

систему анализа, которая была создана до фашизма и поэтому не брала его в расчет. Коммунисты

считали, что Гитлер - это просто капиталистический выскочка и потому - марионетка Гугенберга и

Шлейхера, а сами они были манипулированы Крупном и Тиссеном [83]. Под влиянием Сталина

Германская КП в то время не делала существенного различия между социал-демократами

(«социал-ф?шистами») и Гитлером. Ее лидер Эрнст Тельман говорил в Рейхстаге И февраля 1930

г., что фашизм в Германии уже у власти, когда главой правительства был социал-демократ. Их

главный интеллектуальный орган Линкскурве практически игнорировал нацистов, что делал и

единственный действительно коммунистический фильм Куле Вампе (1932). Коммунисты обычно

обращали внимание на нацистов только тогда, когда дрались с ними на улицах, точно как это и

требовалось Гнтлеру, В этих столкновениях было что-то фальшивое и ритуальное, как отмечал

Кристофер Ишер-вуд: «Посреди оживленной улицы напали на молодого человека, ограбили его,

избили и оставили окровавленного на мостовой; все кончилось за пятнадцать секунд, и нападатели

исчезли.» [84] В Рейхстаге Тельман и Геринг совместно превращали дебаты в скандалы. Иногда

сотрудничество заходило еще дальше. Во время берлинской транспортной стачки в ноябре 1932 г.

головорезы из Красного фронта и Коричневые рубашки действовали вместе при формировании

массовых пикетов, избивали идущих на работу и выламывали трамвайные линии [85]. Одной из

причин, по которой армия рекомендовала допустить нацистов в правительство, было то, что она

считала невозможным самой справиться с коммунистическими и нацистскими вооруженными

отрядами одновременно, особенно, если нападут и поляки. Ослепленные своим абсурдным

политическим анализом, коммунисты фактически желали правительства Гитлера, веря что это

будет только фарс, прелюдия к их собственному приходу к власти.

Правые разделяли иллюзию о том, что Гитлер просто не совсем нормальный человек, смешной

австрийский демагог, чей ораторский та-

Бесы

327

лант они могли бы использовать - 1932 г. был annus mirabilis* Гитлера, когда он произнес свои

лучшие речи, - в то время, как им «управляли» и «сдерживали». «Если бы нацисты не

существовали - заявлял Шлейхер в 1932г., - нужно было бы выдумать их.» [86] В

действительности же использование шло точно в обратном направлении. События, непосред-

ственно предшествующие приходу Гитлера к власти, странно напоминали восход Ленина - хотя

первый использовал закон, а второй его уничтожил - тем, что оба показали, насколько

непреодолима ясность целей в сочетании с огромной, беспощадной волей к власти. Шлейхер,

пытаясь разлучить Гитлера с его головорезами, запретил СА. В мае 1932 г. он сумел выгнать

Брюнинга и заменил его собственным кандидатом, скользким дипломатом Францем фон Папеном.

Надеясь заручиться сотрудничеством Гитлера, Папен снял запрет с СА и объявил новые выборы.

Гитлер ничего не дал взамен, а осудил его правительство как «кабинет баронов». 17 июля он

спровоцировал бунт в Алтоне и Папен использовал это для оправдания захвата провинциального

правительства Пруссии вме.сте с его полицейскими частями, последнюю крепость социал-

демократов. Он рассчитывал этим актом усилить власть центрального правительства, но, в

сущности, это стало концом Веймарской республики и открыло прямой путь к власти беззакония.

На выборах Гитлер удвоил свои голоса до 37,2 процента и вместе с коммунистами получил уже

более половины мест в Рейхстаге. Когда Гинденбург отказался сделать его канцлером, Гитлер

вывел своих людей на улицы и 10 августа пять штурмовиков избили до смерти одного функ-

ционера Коммунистической партии на глазах у его семьи. Гитлер написал статью, в которой

оправдывал убийство и давал ясно понять, что означает нацистское управление. Еще на одних

выборах в ноябре голоса нацистов спали до 33 процентов, но большая победа досталась комму-

нистам, которые имели уже сто мест а Рзйхстаге (нацисты - 196), так что результат, как это ни

было парадоксально, сделал правых более заинтересованными ввести Гитлера в правительство.

Шлейхер сменил Папена в кресле канцлера, надеясь укротить нацистов отделением крыла

Штрассе-ра (в то время уже не имевшего влияния) от самого Гитлера. В результате этого Папена

подтолкнули к интригам с Гинденбургом для образования коалиции Папен-Гитлер с генералом

Вернером фон Бломбергом на посту министра обороны для дальнейшего «сдерживания».

Подробности этих маневров были исключительно сложны - totentanz или «танец смерти», -но

сущность проста: с одной стороны - непостоянные и разрозненные цели, неспособность

концентрации на действительных основах власти; с другой - непоколебимая цель и здравое

представление о реальности.

Год чудес (лат.)

328

СОВРЕМЕННОСТЬ

Через два дня византийских переговоров, 30 января 1933 г., Гитлер появился в роли канцлера. В

составе кабинета из двенадцати человек было только трое нацистов и казалось, что и далее

Гитлера будет ограничивать Бломберг, с одной стороны, и его «кукловод» Гугенберг, с другой.

Однако, Гитлер, Геринг и Фрик, трое нацистских министров, держали три поста, которые имели

значение: Канцлерство, с возможностью применения статьи 48; Прусское министерство

внутренних дел; Национальное министерство внутренних дел. Кроме армии, единственной силой в

стране, способной справиться с полумиллионом Коричневых рубашек, являлась прусская полиция.

Она была уже изъята из рук социал-демократов и теперь была отдана Герингу! От Бломберга

нельзя было ожидать борьбы одновременно с обеими силами. Что касалось Гутенберга, то он был

тайно предан Папеном, который согласился, что Гитлер должен провести новые выборы (теперь

он мог ими манипулировать), которые поставили бы Гугенберга на место [87].

Таким образом, 30 января 1933 г. оказалось точкой, от которой для Германии не было пути назад,

а, в сущности, и для всего мира. Как отмечал Геббельс: «Если возьмем власть, мы никогда ее не

уступим, разве только из канцелярий не вынесут наши трупы.» [88] С момента вступления в

Канцлерство Гитлер действовал с такой же скоростью, как Ленин в октябре 1917 г. Он сразу

продвинул 25 000 солдат в министерский квартал Берлина. Той же ночью состоялось массовое

факельное шествие его людей, которые почти шесть часов маршировали через Бранденбургские

ворота и перед Канцлерством, пока собственные полицейские «специаписты» Гитлера охраняли

порядок среди огромной радостной толпы. В одном из освещенных окон можно было увидеть

возбужденную фигуру Гитлера. В другом стоял бесстрастный силуэт Гинденбурга, Деревянного

титана, который постукивал своей тростью в такт с маршевым ритмом оркестра [89].

Толпа радовалась, потому что политики были непопулярны среди большинства германцев, а

Гитлер обещал покончить с ними и заменить их однопартийным государством. Главной темой его

речи в прошедшем году было, что «политики разрушили Рейх». Теперь он использовал политику

для войны против политиков, выбор его был выбором, чтоб покончить с выборами, партия его

была партия, которая покончит с партиями: «Я говорю всем этим горе-политикам: «Германия

станет одной партией, партией великой, героической нации.» Он предложил революцию

стабильности, восстание против хаоса, законный путч за единство. Этим он явился частью

мощной германской традиции. Вагнер представлял политику, как аморальную,

противогерманскую деятельность. Томас Манн осуждал «терроризм политики» [90]. Гитлер

предложил то, что марксистский писатель Вальтер Беньямин называл «эстетизацией

Бесы

329

политики», искусством без предмета. В 1919 г. сюрреалисты призывали к «правительству

художников». Теперь они его имели. Из нацистских боссов Гитлер был не единственным

«богемой», как называл его Гин-денбург. Функ писал музыку, Бальдур фон Ширах и Ганс Франк -

Стихи, Геббельс - романы; Розенберг был архитектором, Дитрих Экарт - художником. Гитлер

предлагал германцам объединяющую сторону общественной жизни: зрелища, парады, речи и

церемонии; разделяющая сторона - дебаты, голосование и принятие решений - была или пол-

ностью отменена, или совершалась тайно малочисленной элитой. Парад 30 января был

предвкушением первой стороны, которой Гитлер владел лучше любого другого; это была первая

черта его режима, которую Сталин начал имитировать.

Вторая началась на следующее утро, когда Геринг овладел Прусской государственной машиной

посредством массовой смены личного состава, особенно среди старших полицейских офицеров, и

издания приказа о быстром расширении государственной Gekeime StoatsPolitzei

(Гестапо) под

руководством нацистских офицеров. Четыре дня спустя Гитлер издал указ, используя свои

полномочия по статье 48, «О защите германского народа», который давал правительству полную

свободу запрещать публичные собрания и газеты. 22 февраля Геринг создал еще и

«вспомогательную полицию» из 50 000 человек, составленную полностью из нацистских частей.

Идея состояла в том, чтобы подавить всевозможные антифашистские организации, способные

сопротивляться. Как выразился он сам: «Мои меры не отвечают законным ограничениям или

бюрократии. Не мое дело раздавать справедливость. Моя работа -это уничтожать и истреблять -

вот и все!» Он говорил своей полиции: «Тот, кто исполнит свой долг, служа государству, кто

повинуется моим приказам и принимает суровые меры против врага государства, кто безжалостно

использует свой револьвер, когда на него нападут, может быть уверен, что он защищен... Если кто-

то называет это убийством, тогда я убийца.» [91]

Задача Геринга стала значительно легче после поджога Рейхстага 28 февраля, что сейчас широко

принято считать действительно делом малоумного Мартинуса ван дер Любе, но в любом случае

было очень удобно новому режиму. В тот же день Гитлер издал Чрезвычайный указ от 28 февраля

1933 г. «О защите народа и государства», дополненный еще одним «Против предательства

германского народа и изменнических махинаций». Они образовали действительную основу

нацистской власти, так как позволяли полиции полностью обходить суд [92]. В ключевом пассаже

говорилось:

Тайная государственная полиция (нем.)

330

СОВРЕМЕННОСТЬ

Пункты .114-118, 123-124 и 153 Конституции Германского Рейха временно аннулируются. Следовательно,

ограничения личной свободы, права свободно высказывать свое мнение, включительно свободы печати,

объединений и собраний, перлюстрация писем, телеграмм и телефонных связей, домашние обыски и конфискация

или ограничение собственности, этим указом разрешаются вне установленных до сих пор законом границ.

Этот указ давал Гитлеру все, что ему требовалось, чтобы установить тоталитарное государство, и

действительно был основой его власти, оставаясь в силе до 1945 г. Но после выборов 5 марта, которые

дали нацистам 43,9 процентов голосов (288 мест), Гитлер провел Закон о полномочиях, который

дебатировался и был принят Рейхстагом (заседавшим временно в Крол Опере, окруженной частями СА

и СС) 23 марта. Первая статья передавала законодательные права от Рейхстага администрации, вторая

предоставляла последней полномочия изменять конституцию, третья передавала полномочия

разработки законов от президента канцлеру, четвертая расширяла полномочия до подписания дого-

воров, а пятая ограничивала действие закона до четырех лет (он был продолжен в 1937, 1941 г.г. и

снова в 1943 г.). В сущности, это был закон об отмене конституции и законного государственного

управления - и Гитлер никогда не считал нужным и не составил себе труда заменить Веймарскую

конституцию своей собственной. В действительчости же он не добавил ничего к указу от 28 февраля

кроме как в метафизическом смысле. Он действительно обсуждался, это были единственные полити-

ческие дебаты, вообще разрешенные Гитлером после прихода к власти, также ка,к и Ленин допустил

одно единственное заседание Учредительного собр.ания. Совпадения были почти

сверхъестественными, разве что Гитлер, в отличии от Ленина, сам принимал участие в обсуждении -

яростно ответил на одну речь социал-демократов, которые воспротивились законопроекту {двадцать

шесть из них и восемьдесят один коммунист были уже арестованы или скрывались). Но правые и

партии центра проголосовали за закон, который был принят 441 против 94 голосов, и, таким образом,

этот акт абдикации отметил моральную смерть республики, которая умерла согласно закону еще 28

февраля.

Сопротивление было слабым или никаким. Некоторые из коммунистических лидеров, которые всего

несколько недель назад верили, что приход Гитлера к власти будет эфемерной прелюдией к их

собственному триумфу, были просто убиты. Другие бежали в Россию, где вскоре их постигла такая же

судьба. Большая масса рядовых коммунистов смиренно покорилась, и о них больше ничего не

слышали. Профсоюзы сдались без малейшего намека на борьбу. 10 мая социал-демократы, наста-

ивавшие, что нацисты это только «последняя карта реакции», позволили отнять у себя всю

собственность и все газеты. Неделей позже их депу-

Бесы

331

таты практически проголосовали за внешнюю политику Гитлера, так что Геринг смог объявить: «Мир

увидел, что германцы едины, когда идет речь об их судьбе.» В июне все ненацистские партии правых,

левых и центра, вместе с их военными организациями, были объявлены распущенными. В конце

месяца Гугенберг, великий «ограничитель» Гитлера, был с позором выброшен со службы. Наконец, в

июле, национал-социалисты объявили себя единственной легальной партией. Гитлеру потребовалось

менее пяти месяцев, чтобы полностью разрушить германскую демократию, приблизительно столько же

времени, сколько и Ленину. Ни одна душа не пошевелилась. Как сказал Роберт Музиль:

«Единственные, которые оставляют впечатление, что абсолютно не принимают все это - хотя и не

говорят ничего - это служанки.» [93]

Руководствуясь зрелой советской моделью, Гитлер организовал аппарат для террора и механизм

полицейского государства даже быстрее Ленина - причем, в масштабе скорее почти сталинском.

Начальным двигателем в этом подвиге был Геринг, который использовал прусскую полицию и свое

новосозданное Гестапо из людей СА и СС, действовавшее из берлинской штаб-квартиры на Принц

Альбрехтштрассе. Именно Геринг уничтожил Коммунистическую партию в течение нескольких недель

посредством политики убийств - «Пуля, выстреленная из дула полицейского пистолета, это моя пуля»,

заверял он своих людей - или через интернирование в концентрационные лагеря, которые он начал ор-

ганизовывать в марте. Захватывающая дух жестокость кампании Геринга, ведомая без малейшего

соблюдения законности, в большой степени объяснялась молчанием или примирением тех групп, от

которых можно было ожидать противодействия новому режиму. Они попросту боялись. Стало

известно, что люди, которые не нравились нацистам, просто исчезали без следа: убитые, замученные

до смерти, погребенные в лагере. Вся оппозиция была окутана пеленой страха и это был именно тот

эффект, который желал постичь Геринг. Гитлер хвалил его «грубую и холодную, как лед» работу [94].

У Гитлера был обычай дублировать свои институции так, чтобы можно было настроить одну против

другой, если возникнет необходимость, и владеть, разделяя. Он никогда не доверял полностью

организованной Рёмом СА, тогда одномиллионной. После своего освобождения из Ландсберга он

создал из среды СА личную гвардию Schutzstaffel (CC) или части безопасности. В 1929 г., когда

чернорубашечники из СС насчитывали 290 душ, Гитлер вверил ее двадцатидевятилетнему Генриху

Гиммлеру, добропорядочному сыну бывшего учителя баварской королевской семьи. Вопреки своему

аккуратному виду и навыкам (в его дневниках записано, когда он брился, когда купался или

подстригался; он сохранил все квитанции и талоны), Гиммлер был головорезом из

332

СОВРЕМЕННОСТЬ

Фрайкорпса и яростным антисемитом, который носил свое пенсне без оправы даже на дуэли. Он

был инспектором тайных оружейных складов, скрытых в провинции для заблуждения

Союзнической контрольной комиссии, и его связи в армии и обществе позволили ему поднять

уровень СС над СА. Некоторые из командиров его частей были благородного происхождения. В

организацию СС входило много врачей. Среди ее почетных членов были высшие государственные

служащие и индустри-альцы. Гиммлер, в отличие от Рема, не принимал безработных [95].

С одобрения Гитлера Гиммлер быстро расширил СС, так что она насчитывала 52 000 человек ко

времени его прихода к власти. Личная СС-гвардия Гитлера, Leibstandarte, составляла целую

дивизию. Гиммлер никогда не был близок с Гитлером, Он относился к нему как к функционеру,

который мог быть исполнен веры из благоговения и страха; и любопытен тот факт, что Гиммлер,

единственный человек, который мог бы уничтожить Гитлера, боялся его вплоть до самого конца.

Гитлер считал СС своим личным орудием власти и возлагал ей специальные задачи. С 1931 г. в

ней существовал Отдел рас и расселения, который занимался практическим приложением

нацистской расовой теории, сохранял досье о чистокровном происхождении членов партии и

разрабатывал расовые законы. Таким образом, СС стала естественным орудием для

осуществления гигантской гитлеровской восточной политики истребления и заселения, когда

пришло ее время. В то же время Гиммлер назначил одного бывшего морского офицера, Рейнхарда

Гейдриха, в котором он видел идеальный арийский тип, во главе новой службы безопасности и

разведки, Sicherheitsdienst

(СД), с помощью которой Гитлер поручил ему следить СА Рема.

Поэтому, когда Гитлер захватил власть, Гиммлер смог быстро расширить свою организацию по

всей сети службы безопасности с помощью собственных военных частей (Waffen SS) и

организации, названной Totenkopfverbunde (Мертвая голова), которая занималась концент-

рационными лагерями и другими специальными поручениями. Последняя включала много

преступников типа Адольфа Эйхмана и Рудольфа Гесса, которые уже были осуждены за убийство

[96]. Первоначальной службой Гиммлера был просто пост полицейского начальника в Мюнхене и

он просил разрешения Министра-председателя Баварии (от Католической партии) Генриха Гельда

расположить свой первый концентрационный лагерь в Дахау. Сообщение надлежащим образом

опубликовали в печати:

В среду, 22 марта 1933г., будет открыт первый концентрационный лагерь в Дахау. В нем разместятся 5 000

заключенных. Планируя в таких масш-

Служба безопасности (нем.)

Бесы

333

табах, мы отказываемся поддаваться влиянию каких-либо мелких возражений, так как мы убеждены, что это

вдохнет уверенность в каждого, кто уважает нацию и служит ее интересам.

Генрих Гиммлер,

и.о. Начальника полиции города Мюнхена [97].

В первых приказах Гиммлера о «превентивном аресте» написано: «На основании статьи 1 Указа

Рейхспрезидента о Защите народа и государства от 28 февраля 1933 г., вы задержаны для

превентивного ареста в интересах общественной безопасности и порядка. Причина: подозрение в

деятельности, вредной для государства.» В отличие от Геринга, Гиммлер на данном этапе

демонстрировал озабоченность о соблюдении формальностей нацистского государства такими,

какими они были. Но лагерные законы, которые он составлял, показали с самого начала ужа-

сающую всеобхватность власти, которой обладал Гиммлер и его приближенные, и неограниченное

использование террора:

Термин «отправление в концентрационный лагерь» должен объявляться публично как «до следующего

распоряжения»... В определенных случаях Рейхс-фюрер СС и Начальник германской полиции распоряжаются

дополнительно о применении телесных наказаний... Нет возражений против распространения слухов об этом

усиленном наказании..., для усиления сдерживающего эффекта. Нарушители указа, уличенные в агитаторстве,

будут повешены: каждый, кто... произносит подстрекательские речи и устраивает митинги, организует полити-

ческие клики, бездельничает вместе с другими; кто, с целью снабжения оппозиционной пропаганды рассказами о

жестокости, собирает верную или неверную информацию относительно концентрационных лагерей [98].

Безупречная бюрократическая канцелярщина Гиммлера и его преклонение перед законностью

(когда ему приходилось использовать служебную машину для поездок его пожилых родителей, он

всегда отмечал расходы и вычитал их из своей зр.рплаты [99]) были обманчивы, как и подобное

ему псевдозаконное обрамление, в котором работало ОПТУ в Советской России. Ганс Гизевиус,

служащий Гестапо, свидетельствовал позже: «Любимой тактикой СС всегда было появляться в

маске почтенного гражданина и бурно осуждать все извращения, ложь или нарушение закона,

Гиммлер... звучало как храбрейший борец за скромность, чистоту и справедливость.» [100] Он

заботился о дистанцировании своих людей от грубых уличных побойников СА и Гестапо Геринга.

Внутри лагерей, однако, не было никакой разницы: все было неописуемой жестокостью, часто

садизмом и попранием закона.

Типичным случаем-историей, одной из многих тысяч, была история еврейского поэта Эриха

Музама. Он принимал участие в безрассудной Баварской социалистической республике Эйзнера,

из-за чего просидел шесть лет в тюрьме, и был амнистирован в 1924 г. Сразу после по-

334

СОВРЕМЕННОСТЬ

жара в Рейхстаге, опасаясь ареста, он купил билет до Праги, но отдал его другому интеллектуалу,

который был напуган больше его самого. Его забрали и отправили в лагерь Зонненбург. Там

сначала разбили ему очки, выбили зубы и вырывали пряди из волос. Ему сломали оба больших

пальца, так чтобы он не мог писать, а удары в области ушей повредили ему слух. После этого его

переместили в лагерь Краниенбург. Там, в феврале 1934г., охранники содержали шимпанзе,

найденное в доме арестованного еврейского ученого. Предполагая, что оно озлоблено, они

натравили его на Музама, но к их разочарованию животное только обняло его за шею. Тогда они

замучили животное до смерти в его присутствии. Целью этого было довести Музама до

самоубийства. Но он не поддался; поэтому однажды ночью его избили до смерти и повесили на

балке в туалете. Музам знал о методах тоталитаризма и перед арестом передал все свои бумаги

жене с категорическим наказом ни в коем случае не ехать в Москву. К несчастью, она его не

послушалась и сразу же, как только советские власти наложили руку на бумаги, ее арестовали.

Следующие двадцать лет она провел? в советских лагерях как «троцкистский агент», а документы

до сегодняшнего дня находятся под ключом в так называемом «Институте мировой литературы

имени Горького» в Москве [101],

Беззаконие в Гитлеровской Германии, под тонкой коркой легальных форм, было абсолютным. Как

говорил Геринг: «Закон и воля Фюрера - это одно и то же.» Ганс Франк: «Наша конституция - что

во;ш Фюрера.» Гитлер работал полностью с помощью указов и постановлений, противореча

закону, снова уподобляясь Ленину, который никогда не проявил даже самого слабого интереса к

созданию конституции [102] В направлениях, которые интересовали нацистов, Министерство

правосудия не функционировало. Его босс Франц Гёртнср, который в 1924 г., будучи баварским

министром правосудия, освободил Гитлера досрочно, был просто ничтожеством, он претендовал,

что стоит на посту, чтобы бороться с гитлеризмом, но в сущности ему никогда не позволили

говорить с Гитлером на другую тему, кроме как о романах. Незадолго до смерти в 1941 г. он

сказал Франку: «Гитлер любит жестокость. Ему доставляет удовольствие..., когда он может

мучить кого-нибудь. Он обладает дьявольским садизмом. Иначе он просто не мог бы вытерпеть

Гиммлера и Гейдриха.» [103] Сам Гитлер говорил: «Только ценой больших усилий я сумел

убедить д-ра Гёртнера... в абсолютной необходимости применения высочайшей строгости в

случаях измены.» [104] Но это были только слова. В действительности Гитлер часто заменял при-

говоры, которые казались ему «мягкими», смертной казнью. Он изменил Закон о гражданской

службе 1933 г., добавляя статью 71, которая давала ему право увольнять судью, если «стиль его

официальной деятельности,

Бесы

335

особенно в его решениях... показывал, что он чужд национал-социалистическому Weltanschauung-

» (в цитированном примере дано минимальное наказание за «осквернение расы») [105].

Но Гитлеру не нравились даже послушные и угодливые судьи. Так же как Маркс и Ленин он

ненавидел адвокатов - «адвоката нужно считать человеком, слабоумным от рождения или

деформированным собственным опытом», говорил он - и наконец ввел над обычной судебной

системой нацистский «народный суд» - ленинская выдумка, которая достигла своего зловещего

апогея при свирепом Роланде Фрейслере в период 1944-1945 г.г. [106] Никакой защиты против

нацистских посягательств на законность или гражданские свободы не было предложено

министром внутренних дел Вильгельмом Фриком, который сам был нацистом. В период 1930-

1932 г.г. наблюдатели со стороны считали Фри-ка вторым человеком в движении после Гитлера*

но в сущности, он был слабой личностью, и после того как его министерство практически по-

теряло контроль над полицией, ни на него, ни на его министерство не обращали никакого

внимания. Его единственным важным вкладом в гитлеровскую власть была разработка (под

руководством д-ра Ганса Глобке, который позже служил у д-ра Аденауэра) Нюрнбергских законов

о евреях 1935 г. И до сегодняшнего дня остается спорным вопрос, действительно ли законы

уменьшили количество ужасающих актов насилия, совершенных над евреями местными

нацистами, как претендовал Глобке, или они придали моральный и законный авторитет

систематическим преследованиям [107].

Характерен прием, который Гитлер применил для управления внутренней безопасностью,

используя три конкурирующие друг друга системы (СС, СА, полиция и Гестапо Геринга) и два

министерства, которые не занимались важными вопросами. В стране не было как конституции

(кроме дремавшей Веймарской), так и системы государственного управления. Или, скорее, их

было несколько. Существовала партийная система из около сорока гауляйтеров, - мощный

коллегиальный орган; их Гитлер мог повышать и снимать по отдельности, но не решался трогать

группой. Дюссельдорфский гауляйтер Флориан утверждал, что никогда не приглашал Гитлера в