Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер. Философия другого начала
Подождите немного. Документ загружается.
ГЛАВА
5
АУТЕНТИЧНЫЙ DASEIN
АУТЕНТИЧНЫЙ DASEIN И БЫТИЕ
Что такое аутентичность?
Хайдеггер определяет ее как антитезу неаутентич-
ности, описанную через формы экзистирования, рассмот-
ренные ранее.
Самое главное в аутентичном (eigene) Dasein — то,
что он сконцентрирован на возможности быть, на том
Sein (бытии), которое есть (ist) здесь, вот-здесь (da). На-
личие Sein заложено в Dasein'e, но сам Dasein в своем эк-
зистировании может обратиться с этим Sein двояким обра-
зом. Он может отвлечься от него, отмахнуться, отвернуть-
ся,
сосредоточиться на чем-то другом (например, на чистом
«da»,
т. е. на «вот»).
В
случае такого решения он вступает
в режим неаутентичности и начинает экзистировать через
развертывания «пронзительной повседневности», со всеми
характерными для нее версиями экзистенциалов — das
Мап'ом, «любопытством», «паническим бегством», «бол-
товней», «двусмысленностью» и т. д.
Аутентичный Dasein экзистирует в том, что он есть, в
том, что в нем превалирует бытие, в том, что он суще-
ствует как бытие. Аутентичность обнаруживается там,
где мы уходим от неаутентичности, справляемся с беско-
нечной болтовней
и
любопытством, а также с «conventional
wisdom» das Man'a; когда мы перестаем бежать от бытия в
мир или в себя; когда, пребывая в мире, мы сосредоточива-
емся именно на бытии
и
через это сосредоточение осторож-
но и внимательно доходим до того, «где» это бытие; когда
на вызов заброшенности мы отвечаем интенсивным осо-
знанием находимости, но не позволяем находимости
успокоить нас, культивируя заброшенность и ее вопро-
Глава
5.
Аутентичный Dasein
• 275
сительность.
Но во
всех этих аутентичных экзистенциалах
главное — это концентрация на бытии во всех его мо-
дальностях и сочетаниях. Мы должны обращаться к нему
с вопросом
о
нем самом,
и
тогда Dasein будет развертывать-
ся в соответствии со своим фундаменталь-онтологическим
режимом.
БЫТИЕ, КОТОРОЕ «ВОТ» И КОТОРОЕ ЕСТЬ
Что может сказать о себе «вот-бытие», пребывая в соб-
ственном, аутентичном модусе? Оно может сказать только
два последних страшных
и
прекрасных
слова:
«вот-бытие»;
«вот — бытие»; «вот, бытие
есть».
Вместо «я», вместо
«мир»,
вместо
«бог»
надо говорить только одно правильное
первичное слово «есть». Вначале «есть», а потом уже
«что», «кто», «как», «где», «когда», «почему», «зачем». Но
это
«есть»
все чаще выпадает, стирается, иногда исчезает.
Некогда в русском языке глагол-связка
«быть»
в раз-
ных формах являлся непременным участником любых
утвердительных предложений. Бытие было необходимым
элементом грамматики. Сейчас
мы
говорим:
«я —
ребенок»,
«она — субъект уголовной ответственности», «мужчина —
инвалид», «мы — молодцы».
А
где же
«есть»}
Мы говорим
о «я», о «ней», о «мужчине», о «ребенке», о «субъекте уго-
ловной ответственности», «инвалиде», но нигде не указы-
вается, что они есть, что они относятся к бытию, и
бытие говорит нам сквозь них. Может сложиться впе-
чатление, что все, о ком идет речь, не существуют, что это
условные знаки, которых покинуло бытие, или они сами
от него сбежали, ускользнули, попятились и рухнули в
«ничто». Раньше в церковнославянском языке такое было
невозможно, глагол «быть» спрягался и обязательно при-
сутствовал в подобных формах.
азъ есмь мы
ее мы
ты ecu вы есте
(он,
она,
оно —
ранее
не
личные,
но
(они)
суть
указательные местоимения)
есть
Поэтому фраза «я
—
ребенок» звучала
бы
так: «азъ чадо
есмь». Но бытие ребенка, его
«есмь»,
несовместимо с «я»:
276 т
Раздел
3.
Dasein
«я» — это нечто отроческое, юношеское, подростковое.
Стоит вернуть бытие в это высказывание, и оно запретит
себя произносить. «Она есть субъект уголовного права»,
значит, грош ей цена, ее бытие опускается на уровень уго-
ловного права. Значит, она не просто совершила преступ-
ление, но ее бытие вращается в онтологии уголовного
права, и место такой на каторге. «Этот мужчина есть инва-
лид»,
значит, инвалидность соотносится с его бытием.
Признать это — значит низвести его мужественность до
инвалидности, а это противоречит мужественности. Поэ-
тому мужчина, даже без руки или глаза, всегда будет ста-
раться быть чем-то иным, нежели инвалидом. Он будет
стараться быть мужчиной, а инвалидность свою будет реп-
рессировать, загонять подальше от чистого сияния света
бытия. Так, глядишь, и вообще вылечится. Раны воина в
традиционном обществе либо вообще не замечались, либо
их носили как украшение, и любой косой взгляд на ранен-
ного вражеской стрелой ветерана мог стоить тому, кто его
бросил, обоих
глаз,
а то
и
свернутой глотки. Тогда безрукий,
безногий и кривой были мужчинами, и сами они и все ос-
тальные чтили в них бытие
и
мужественность. Так же и с
молодцами: если «мы есмы молодцы», то это бытие молод-
цами нас ко многому обязывает. Если
уж
мы похвалились
через бытие, то нам перед этим бытием и ответ дер-
жать.
Это многократно обыгрывается в русских былинах,
где похвальба влечет за собой черные чудеса — смерть
(в былине о Федоре Буслаеве), воскрешение татарского
войска (в былине об Илье Муромце и Батыге и т. д.).
Аутентичность Dasein'a — это его поворот к Sein'y, его
желание и воля быть, решимость к открытию себя как
бытия. В таком случае Dasein этимологически концентри-
руется на самом себе как на бытии, которое не где-то там,
не вовне и не внутри, но «вот», «между». Заброшенность
и находимость применяется
к
бытию.
«Бытие-с»
становит-
ся «бытием-с-бытием». Бытие-в-мире превращается в
бытие-в-бытии. Речь вещает о бытии. Страх превращается
в ужас (Angst), который не распыляет и не заставляет бе-
жать,
но обращает все силы только к бытию, которое есть
угроза и спасение, ужасающее и ужасающееся, обнажаю-
щее свою конечность и принимающее ее.
Глава
5.
Аутентичный Dasein %
277
ПРОСТРАНСТВЕННОСТЬ КАК ЭКЗИСТЕНЦиАЛ
DASEINa
Пространство, в котором Dasein экзистирует аутентич-
но,
является священным, живым, фундаменталь-онтологи-
ческим пространством. Пространство рождается из «вот-
бытия». Лространственность
Ш)
(Raumlichkeit) открыва-
ется как один из экзистенциалов Dasein'a.
Пространство есть развертывание «вот» (da) Dasein'a.
Но точка, с которой оно начинается, есть не произвольная
абстрактная точка, но то, на что указывает бытие (Sein)
как на свое присутствие (Dasein). Бытие в таком случае
мыслится не отдельно от «вот» («вот-здесь»), не «там» и
не «где-то там», а именно вот-здесь, и ужас, который эта
концентрация бытия в фактичности Dasein'a внушает ему
самому, в аутентичном экзистировании превращается в
утверждение самости (selbst) Dasein'a.
«КТО» АУТЕНТИЧНОГО DASEINa
Хайдеггер говорит о том, «кто» является в подлинном
Dasein'e. На вопрос кто?
(38)
— аутентичный Dasein отвеча-
ет формулой «сам», «он сам», по-немецки Selbst. Selbst
аутентичного Dasein'a состоит в его отождествлении с
бытием, Sein. Dasein может быть. Он может быть самим,
тогда он есть, но может быть не самим, тогда вместо него
самого (Selbst) выступает das Man
и
другие неаутентичные
экзистенциалы.
Можно подойти к аутентичной самости Dasein'a через
отрицание das Man а, через решительный и сознательный
поворот от пронзительной повседневности, но этот
поворот будет действительным только в том случае, если
его осуществит сам Dasein, через опору на бытие, в нем
присутствующее и через него говорящее.
БЫТИЕ К СМЕРТИ (SEIN ZUM TODE)
Важнейшим свойством Dasein'a в его аутентичном эк-
зистировании является бытие к смерти
ш
. Повседнев-
ность не любит тематику смерти, das Man живет всегда и
278 •
Раздел
3.
Dasein
всегда искушает
и
насилует нас мыслью
о
том, будто бы он
и, соответственно, мы бессмертны. Как только у Dasein'a
проявляется внимание к смерти, как только смерть обна-
руживает себя как «здесь
и
сейчас», как только смерть безо
всяких промежуточных реальностей запущена
в
Dasein, —
возникает наибольшая возможность Dasein'a перейти к
аутентичному режиму.
В
этом режиме страх превращает-
ся
в
ужас, который проистекает из молниеносного осозна-
ния Dasein'oM своей конечности. «Бытие-к-смерти,
—
пишет
Хайдеггер, — есть сущностный ужас, Angst». Dasein коне-
чен, смертен и присутствует перед лицом смерти. Когда он
повернут к ней лицом и сосредоточен на ней, он раскрыва-
ется в интенсивности абсолютного предельного ужаса.
Ужас — противоположность страха. Страх провоци-
рует наполнение внешнего мира вещами, а внутреннего
мира — пустыми, как правило, мыслями
и
переживаниями.
Нагромождение множеств вещей и идей суть выражение
страха Dasein'a перед своей смертностью и конечностью.
Эта уловка работает в неаутентичном Dasein'e, который
баррикадируется рассеиваемым множеством от просто-
ты и суровости смертного момента. Но эта безопасность
множества есть обратная сторона страха, она не снимает
его,
но усугубляет, делает плоским, мелким
и
жалким. Аль-
тернативой является спокойное торжество ужаса (Angst)
перед лицом ясно созерцаемой смерти. Столкновение со
смертью через ужас есть необходимое следствие первич-
ности Dasein'a
и
его онтического статуса. Не
имея до и
после
себя ничего, равно как внутри и вовне себя, Dasein может
находиться
в
диалоге только
с
ничто. Бытие, заложенное в
Dasein'e, слишком нерасчленимо, чтобы в аутентичном со-
стоянии постулировать
что-то
вне себя; аутентичный Dasein
собран и консолидирован, еще не рассеян по множеству
сущего, которое возникает именно через переключение в
неаутентичный режим. Поэтому сам по себе в своем Selbst
Dasein может вести диалог только со смертью
и
со стихией
чистого ничто. Столкновение с этой стихией напрямую
и есть состояние ужаса. Ужас есть приоритетная форма
экзистирования аутентичного Dasein'a. В ужасе Dasein
есть Dasein, т. е. он сам в максимальной степени, т. к. он
полностью сконцентрирован на своем бытии, которое,
Глава
5.
Аутентичный Dasein
• 279
будучи бытием в полном смысле (не бытием частным, и
даже не бытием общим), вне себя может полагать только
небытие, т. е. смерть.
Бытие всегда существует к смерти и перед смертью.
Там, где присутствие смерти максимально, отчетливо, там
царит глубокий и совершенный ужас. Этот ужас есть вер-
ный признак наличия бытия, т. к. смерть внушает ужас
только тому, что есть
и
что может не быть. То, что не есть,
никакого ужаса не испытывает; несущее чувствует себя в
смерти прекрасно. Ужас она вызывает именно у сущего,
которое молниеносно отдает себе отчет
в
том,
что оно есть.
Das Man пытается всячески укрыть Dasein от столкно-
вения с ужасом и бытием перед лицом смерти. Он непре-
рывно болтает, интересуется, любопытствует, движется,
наполняет мир предметами,
а
душу переживаниями только
для одной цели — чтобы укрыться от этого ужаса. Но
укрыться от него можно, только отказавшись концентри-
роваться на бытии как на конечности, т. е. ценой имитации
небытия.
В
неаутентичном режиме Dasein прикидывается
такйЪл образом, чтобы его не было заметно ни со стороны
смерти, ни со стороны бытия. Он как бы есть, но его как бы
и нет. Так он пытается ускользнуть от абсолютного ужаса
и имитировать бессмертие.
СОВЕСТЬ (GEWISSEN)
Хайдеггер описывает процесс вызывания Dasein'a к
аутентичному бытию через введение в игру совести. «Со-
весть, — пишет он, — призывает самость (Selbst) Dasein'a
из потерянности в das Мап'е»
(40)
.
Немецкое слово «Gewissen» означает одновременно и
«совесть» и «сознание». В русском языке — похожая эти-
мология: «совесть» образовано от «со-» и «весть», «ведать»,
тогда как немецкое «Gewissen» — от обобщающего пре-
фикса «ge-» и корня «wissen» («знать», «ведать»). Совесть
поднимается из глубин Dasein'a и взывает его к сосредото-
чению внимания на бытии. «Dasein есть взывающий и тот,
к кому взывают», — пишет Хайдеггер
(41)
.
Спокойная совесть неведома психологам, обычно со-
весть дает
о
себе знать, когда она нас укоряет. Gewissen —
280 •
Раздел
3.
Dasein
это постоянное ощущение вины, которую испытывает
Dasein.
С
точки зрения Хайдеггера, Dasein принципиально,
фундаментально виновен. Но только в неаутентичном со-
стоянии он пытается либо оправдаться, либо каким-то об-
разом укрыться от осуждения, замазать вину. Но Dasein,
прислушивающийся к голосу совести, открывается в вине,
поскольку через вину как через фундаментальный укор
открывается ему подлинное бытие. Открывшись вине,
Dasein возвращается
к
тому,
что им собственно
и
является.
Осознание вины, причем чистой вины, вины как таковой,
напоминает Dasein'y, что он находится в неподлинном ре-
жиме.
Он виновен в пронзительной повседневности, он вино-
вен в das Man, он виновен в любопытстве и болтовне, он
виновен в страхе, в постулировании реальности и «я», в
распаде
и
разложении, т. е. во всех наклонениях неподлин-
ного экзистирования. Вина Dasein'a всегда доказана и
всегда абсолютна. Для того чтобы почувствовать, насколь-
ко бесконечно и абсолютно он виноват, Dasein'y лучше не
совершать ничего предосудительного. Тогда-то не будет
возможности скрыться от понимания высшей степени его
виновности перед бытием. За всякую конкретную вину
всегда можно расплатиться. Единственная вина, которую
нельзя искупить, — это промедление с переходом от неау-
тентичного экзистирования к аутентичному. Но в этом
промедлении, в этом «noch nicht» и состоит драма истори-
ческого присутствия «Dasein'a» как «Sein'a», помещенного
в «da».
Вина Dasein'a
в
том,
что это «da» не то, каким
оно
долж-
но было бы быть, и даже в том, что сам Dasein только по
своей воле ничего в этом не может изменить. Dasein вино-
ват абсолютным образом, всегда
и
заведомо. И путь от «da»
к «sein'y» лежит не
в
искуплении этой вины, а
в
ее глубоком
осознании.
«Noch nicht» не случайность и не ошибка, это консти-
тутивная сторона «вот-бытия», которая не может быть
отменена или преодолена, но может быть осознана и при-
нята как вина. В этом жесте осознания и принятия вина
становится проходом к горизонту подлинного другого
Начала.
Глава
5.
Аутентичный Dasein
• 281
ПОЗИТИВНОСТЬ АНАЛИТИКИ DASEINa
В ОБОИХ РЕЖИМАХ
Аутентичный Dasein есть Dasein такой, каков он есть,
а его экзистенциалы
в
аутентичном режиме выражают свою
онтическую сущность как свойства этого Dasein'a. Но не-
аутентичное экзистирование вводит в действие не что-то
иное, но тот же самый Dasein и те же самые его экзистен-
циалы. Именно в этом состоит основной мотив «Sein und
Zeit»,
где Хайдеггер старается на тысячи ладов подчеркнуть
главную
мысль:
и в
аутентичном
и
в неаутентичном Dasein'e
мы имеем дело с одной и той же инстанцией, с одним и тем
же «вот-бытием». Самое главное не в том, чтобы осудить
неаутентичное и прорваться к аутентичному (хотя это так
же важно), но
в
том,
чтобы осмыслить, как неаутентичный
Dasein ответственен за процесс развертывания всей запад-
ноевропейской философии от
ее
греческих досократических
высот
до
бездонного падения в нигилизме Нового времени.
И цод величественным
и
ничтожным зданием этой филосо-
фии и ее последствий (культуры, политики, социальности,
идеологии, экономики и т. д.) следует везде и всюду рас-
познавать ее главного героя, скрытого под гигантским на-
громождением теорий, концепций,идей,систем, учений и
религиозных догматов.
Позитивность аналитики Dasein'a применительно к
неаутентичному режиму состоит в том, чтобы фундамен-
тально демистифицировать философию и свести ее к той
настоящей и главной точке, откуда она черпает свой исток
и которая является главным персонажем истории бытия.
Вскрывая Dasein там, где он особенно тщательно вуалиру-
ет себя, мы отвоевываем возможность для понимания его
структуры. И даже если мы имеем дело с неаутентичным
режимом, то это неаутентичность именно Dasein'a, который
может быть и аутентичным. Не разматывая клубок отчуж-
дающих и скрывающих неаутентичностеи, мы остались бы
в иллюзиях относительно Dasein'a и его центральной роли
в конституировании мира, мысли, человека, сознания,
пространства и времени. Но поняв, что везде, даже когда
это малоочевидно, речь идет о Dasein'e и только о нем, мы
сможем расшифровать его послание, посылаемое им само-
282 т
Раздел
3.
Dasein
му себе столь необычным способом — через переворачива-
ние собственных экзистенциалов, через самосокрытие под
личиной das Man а, через бегство от самого себя и отрече-
ние от собственного бытия. Если сфокусировать внимание
именно на Dasein'e, то его самосокрытие будет опознано
как его косвенное самораскрытие, а значит, позволит
подготовить основания для его прямого
и
полного саморас-
крытия во взрыве бытия, что должно произойти при пе-
реходе к новому Началу философии, и осуществления
Ereignis'a.
DASEIN И SEYN
В
«Sein und Zeit» Хайдеггер еще не приходит
к
различию
написания Sein через «i» и Seyn через «у», как он делает в
1930-е годы в цикле размышлений о проблеме Ereignis'a.
Но основные фундаменталь-онтологические ориентации
его философии закладываются именно в ранний период.
Чтобы кратко осветить проблему бытия в отношении к
Dasein'y» можно спроецировать среднего и позднего Хай-
деггера на проблематику
раннего.
В
этом случае
мы
получим
следующую картину.
В основе мысли Хайдеггера лежит различие между
бытием (Seyn)
и
сущим (Seiende). Это различие является
тончайшим, т. к. сущее (Seiende) есть, и значит, оно, бу-
дучи сущим (Seiende), и выражает бытие (Sein), которое
иначе никак не может быть определено, кроме как через
сущее (Seiende) и то, что сущее есть. Так и поступали
древние греки. Двигаясь по этому пути дальше, они
перешли от понимания бытия как признака сущего к
обобщению этого онтического наблюдения и построению
философии, где бытие мыслилось не просто как факт того,
что сущее (Seiende) есть, но как то общее свойство
(koivov), которое присуще всем сущим (Seiende) как су-
щим (als Seiende). Это обобщение и было взято за бытие,
неразличимо тождественное с «бытийностью» («ooaia» по-
гречески, «Seiendheit» по-немецки). Согласно Хайдеггеру,
на этом основана вся дальнейшая философская онтология
и вся западноевропейская метафизика, которая, как бы ни
формулировала вопрос
о
бытии
и
какие бы онтологические
Глава
5.
Аутентичный Dasein
• 283
аргументы ни принимала или отвергала, навсегда осталась
в границах понимания бытия через сущее.
Вместе с тем именно здесь, по Хайдеггеру, следует ис-
кать какой-то подвох. Понимание бытия через cyuiee
(Seiende) является истоком колоссального и прогрессиру-
ющего заблуждения, болезни длиной в две с половиной
тысячи лет, имя которой «западноевропейская философия».
Рождаясь у досократиков, мысливших бытие через сущее
(у Гераклита, Анаксимандра, Парменида), эта онтология
завершается
в
философии Ницше, убедительно демонстри-
рующего нигилизм философии Нового времени. Позже
Хайдеггер определит бытие как общее для сущего через
Sein и именно к этой первичной операции сведет катастро-
фическую историю западной философии как прогрессиру-
ющего забвения о бытии.
Хайдеггер настаивает, что бытие, которое является
общим для сущего, Sein, есть не бытие как таковое, но
лишь один из его аспектов, который, будучи взят эксклю-
зивна, закрывает возможность понять бытие в полном
смысле как Seyn. Дело
в
том, что кроме обнаружения себя
как бытия сущего (Sein des Seiende), бытие (Seyn) есть
вместе
с
тем и ничто (Nichts) .несущее (fjtjov), посколь-
ку включает в себя все и не исключает из себя ничего.
Именно этим и объясняется конечный нигилизм западной
философии и выход на сцену ничто в конце ее истории,
тогда как в начале микроскопический зазор между Sein и
Seyn был незаметен и казалось, что им можно было пре-
небречь.
Seyn есть Sein, но есть также и das Nichts (ничто).
Вторая часть предыдущей фразы — «но есть также и das
Nichts (ничто)
» —
давала
о
себе знать через имплицитную
разрушительность работы человеческого логоса, все более
отчуждающей сущее от его бытия и все более заменяющей
его пред-ставлениями (идеями, концепциями, тварными
иерархиями, субъектом и объектом, априориями и т. д.).
Так, неверно понятое Seyn, сведенное к Sein, пыталось
напомнить
о
реальных пропорциях через вначале скрытый,
а в конце Нового времени явный нигилизм человеческого
(западноевропейского) мышления.