храм, а мастерская, и человек в ней — работник», — как
нельзя лучше передает дух деловитого и работящего XIX
века. Даже более глубокое проникновение в тайны приро-
ды не способствует большей близости с ней, а, напротив,
превращает последнюю в нечто
чуждое,
далекое, допуска-
ющее лишь деловой технический подход.
Понимание
человека.
К столь же противоречивым ре-
зультатам приводит стремление человека постичь тайны
собственной природы. XIX век окончательно лишает чело-
века статуса «венца мироздания», «меры всех вещей». Че-
ловек все чаще предстает как «электронно-протонный агре-
гат», «комбинация физико-химических элементов», «живот-
ное, находящееся в близком родстве с обезьяной», «специ-
ально отрегулированный механизм»,
«рефлексирующий
агрегат», наконец, как Хомо фабер, производящий различ-
ные орудия труда (П. Сорокин, 1992).
«Негуманный человек» и «неестественная природа», —
так определил Р.
Гвардини
суть изменений, произведен-
ных в культуре XIX веком.
Понимание
культуры.
Между природой и челове-
ком новое время поставило мир культуры — мир чело-
веческого действия и творчества, противопоставив его
Богу и божественному творению. Какое же бытие со-
творил для себя человек в
XXX
веке? Как сам человек
подобен механизму, так и мир его подобен гигантской
фабрике, универсальному машинному производству,
которое нуждается не в саморазвивающихся творческих
личностях, а в винтиках и приводных ремнях. И вот уже
сам человек — творец культуры — измерен средней про-
изводительностью труда. Вот целесообразность, схема-
тизм, стандартизация, так необходимые для функцио-
нирования машины, уже пронизывают все стороны жиз-
ни — усредняют, выравнивают, нивелируют: выравнива-
ются доходы, утверждается единый жизненный стандарт,
образ жизни, все равны в правах, никто не обойден пра-
вом избирать и быть избранным, образуется огромный
средний класс, невиданных успехов достигает
эмансипа-