Домников С.Д. Мать-земля и Царь-город. Россия как традиционное общество

Подождите немного. Документ загружается.

жертвоприношения, сопровождают особо важные переходные этапы жизненного цикла. А некоторые

животные служат символическим воплощением человека, с учетом более тесной их связи с нижним

миром. Конь, издревле бывший воплощением мужского начала, и корова как воплощение женщины

образно кодируют природный статус человека и его преобладающие половые признаки. Эти животные,

жизненно важные для человека, его постоянные спутники, представляются его оберегами,

хранителями. Таким образом, в качестве универсальных посредников они становятся посредниками

между миром живых и миром мертвых. Мать, превращающаяся в народной сказке в корову и после

смерти помогающая дочери, или отец, после смерти дарящий сыну (богатырю) из могилы чудо-коня,

— мертвые предки, чья защитная (обережная) сила воплощена в образах животных.

Будучи человеческими воплощениями, эти животные являются носителями символики всеобщей связи.

Мифологема сказки «Кро-шечка-хаврошечка» основывается на образе коровы, из костей которой

вырастает яблоня с золотыми листьями и чудесными плодами. Золотое яблоко — символ солнца,

жизни, жизненной силы. Сакрально-мифологическая связь образа коровы с солнцем и, одновременно, с

землей через категории «жизнь», «тепло», «плодоношение» наделяет ее образ символикой источника

жизни, жизненных сил и тепла. Молоко и молочные продукты почитаются продуктами, необходимыми

для деторождения: это питание роженицы.

Плодородная природа женщины обусловливает ее природное назначение рожать и кормить (коровья

функция). Похороны коровы онтологически равноценны обряду похорон колоса (солнца), сожжению

(потоплению) Костромы (солнца) и т. п. Доминирующая идея-цель — плодоношение и плодородие

земли.

Мир крестьянской избы

Начало малого крестьянского мира связано с образом дома — избы. Среди основных физиологических

потребностей человека потребность в тепле и защите является одной из основных и связана

160

с другими — в продолжении рода и питании. И то, и другое было бы невозможно без домашнего

гнезда и очага. В своем жилище человек обретает второе тело — тело культуры. В эпоху архаики

крестьянское жилище это не только источник и средоточие жизни, но и центр вселенской

мироколицы. В весенне-летнее время это центр исхода, развертывания мира, откуда крестьянин

выезжает на сельскохозяйственные работы и куда ежедневно возвращается после праведных

трудов; в зимнее время вся вселенная для крестьянина сворачивается до пределов избы. И в

антропологической перспективе: детство — развертывание жизни из избы в мир, старость —

свертывание мира в пределы избы.

Сакральный статус избы (как своего мира) подчеркивается ее охранно-магическими символами

(обережные орнаменты наличников окон и входных проемов и т. п.) и потусторонними силами

(духами), присущими конкретному жилищу и олицетворяемыми образами типа домового.

Крестьянская изба представляется микромоделью мира, и в этом качестве она несет в себе черты

всеобщего подобия. Символизируя целостный Космос, она служит воплощением срединного мира

— земли. Будучи символом общности человеческого и животного миров, она содержит в себе

черты облика животных (на курьих ножках, с петушком или коньком наверху) и растений

(дерево).

Мифологема «избы-древа жизни» раскрывается в русской сказке «Петух и жерновцы». Старик со

старухой живут в нищете и вынуждены питаться желудями. Старуха роняет один желудь в под-

пол, и он там прорастает. Деревце начинает расти и дорастает до пола, так что приходится

разбирать половицы. А вскоре дорастает до потолка, так что и потолок и крышу приходится

разбирать, а «дерево все растет да растет и доросло до самого неба». По этому дереву старик

взбирается на небо. Там он находит чудо-петушка («кочеток золотой гребенек») и волшебные

жерновцы («золотые, голубые», «что ни повернет, все блин да пирог»).

Изба-дерево, изба-

вселенная превращается в кормильца стариков.

В качестве универсальной модели мира изба наделена соответствующей символикой и атрибутами

свернутой Вселенной. Архаические образы свертывающейся и развертывающейся Вселенной

определяются именно этой особенностью человеческого бытия, связанного со своим вторым

телом — домашним, представляющимся основанием и источником тела социума и культуры. Ее

космологическое содержание раскрывается в семантике дома как образа мира.

Строительство избы обозначается разными терминами, наиболее распространенные среди

которых «рубить» и «ладить». Назва-

161

ния постройки «сруб» (муж. род — от рубить) или «кладь» (жен. род — от ладить, класть)

сопоставимы с названиями кораблей славян: «струг» (муж. род) и «ладья» (жен. род) — синонимы.

Они же воплощают единство мужского и женского начала, фундаментальный принцип

самодостаточности (способности к воспроизводству). Образ дома-корабля воспроизводит

представление о доме как центре социального мироздания, окруженного хаосом вод, непотопля-

емой крепости, месте средоточия жизни, хранимой теплом домашнего очага и уютом семейного

быта.

Но понятия «рубить» и «класть» имеют самостоятельную смысловую нагрузку, отражают два

самостоятельных этапа в строительстве избы. Существо строительного процесса как

космогонического акта (Сотворения Мира) обнаруживает две фазы: сначала насилие — «рубка»

материала (рассечение первотела-жертвы) и затем «слаживание», укладка и подгонка бревен

(организация пространства, упорядочение мира). Ургийное и тоническое, мужское и женское

начала являются в крестьянском образе мира равноценными.

Не менее древним, по всей видимости, является и понятие «строить» (троить, утраивать). Оно

обращает нас к космогоническому содержанию процесса создания избы, связанному не столько с

христианскими представлениями о Троице, сколько с их народной интерпретацией в качестве

идеи единения трех миров.

Уподобление строительства дома образу Строительства Мира подтверждается актом

жертвоприношения. Рубка деревьев (растительная жертва), необходимая для строительства дома,

в древности компенсировалась человеческим жертвоприношением (идея равновесия и гармонии в

мире, где нет ничего лишнего и выпадающего из общего порядка). Новый дом-мир должен

органически войти в существующую структуру этого мира, стать носителем его черт, иначе он

окажется вне Мира и вне божественного освящения. О человеческих жертвоприношениях

свидетельствует христианский номоканон середины XVI в., устанавливающий на них запрет и

предписывающий в качестве жертвы закладывать в фундамент дома тело домашнего животного.

Эволюция образа жертвы: человек — животное, подчеркивает единство и параллельность

человеческого и животного миров. В качестве жертвы и воплощения символического центра

мироздания выступало также молодое деревце (иногда срубленное под корень, иногда с корнем),

которое устанавливалось в центре места строительства и находилось там до окончания кладки

избы. Таким деревцем могла быть молодая березка, рябинка, молодой кедр («кедринка»),

возможно, другие деревья. Символика Древа как обозначения силы, здоровья, жизненной энергии

и плодородия и как универсального образа Космоса, мировой гармонии

162

и порядка нам уже известна. В более поздние времена деревце могло быть заменено деревянным

крестом (символ того же Мирового древа), изготовленным специально для этого случая и

устанавливаемым также в символическом центре, обозначающем начало миро-творения.

Само жилье в качестве пространства жизни, как и земной мир в целом, оказывалось пронизанным

энергиями жертвенности, каковые только и признавались охраняющими и жизнеутверждающими.

Оно служило одновременно и воплощением образа материнства земли (антропоморфного

микрокосма, свернутой вселенной, где люди ощущают себя под защитой, как в чреве матери).

Уподобление жилища земле и женскому телу — известный сюжет народных изобразительных

композиций с женскими фигурками в образах дома, держащими в руках деревца, словно

вырастающие из рук. Непосредственная связь между женщиной и домом обнаруживалась при

родах, когда настежь открывались дверь и окна избы (имеющие женскую генитальную

символику), что ассоциировалось непосредственно с родовспоможением. Аналогичной

символикой исполнено и внутреннее пространство избы, членимое матицей — поперечной

балкой, служащей основанием потолка и выступающей важнейшим ритуальным символом в

жизненно важных для человека семейных ритуалах (т. н. обрядах жизненного цикла). Взаимо-

замещаемость символического изображения женщины, дерева и деревянного дома — важнейшая

составляющая представлений о домашнем тепле, уюте, защищенности, о природе и назначении

жилища в целом.

Антропоморфный образ дома (как и Мира) воплощается в названии его отдельных частей: чело

(фасад), око (окно), уста или усы (устье), ноги (основание), зад (тыльная сторона) и т. п., и

отдельных частей Космоса: небо (крыша), земля (пол), подпол или погреб (место погребения) и т.

д. Дом, как тело и как Мир, становится элементом модели сворачивающейся и разворачивающейся

Вселенной и одновременно напоминанием о Первожертве — образным символическим

воплощением космогонического (креационно-го) мифа.

Начало строительства дома обычно приурочивалось к началу нового года, когда Мир,

восстановленный в своей первозданности, был нацелен на развертывание, насыщен жизненной

энергией и силой, благотворной для любого начинания. Одно из древнейших названий избы —

кладь — этимологически связано с образом Лады — божества-олицетворения Весны и лета, жизни

и тепла, противостоящей Смерти-зиме, мифической девы, созидающей новый Мир-Год.

Существовали представления о том, что наиболее удачное

163

время для строительства — на новолуние накануне Троицы («начало начал»). «Без Троицы дом не

строится», — гласит русская поговорка. Другим днем начала строительства накануне Троицы мог

быть день памяти какого-либо из святых мучеников, вновь обращающий людей к жертвенности,

находящейся у истоков миротворе-ния, без которой невозможны домашнее счастье, любовь,

семейный лад.

Таким образом, вся культовая и обрядовая традиция при строительстве дома имела в виду «не

столько будущее конструкции, сколько будущее семьи, связанное в конечном итоге с представле-

ниями о доле, счастье, богатстве, жизни или их противоположностях».

Семейные отношения реализовывали идеальную модель как космического, так и социального

устройства: основания власти и подчинения, общественной иерархии, хозяйственной и обществен-

ной кооперации, физиологического (половозрастного) и профессионального разделения труда,

домашнего семейного культа.

В качестве носителя духовной культуры и религиозной традиции семья являлась основным и

исключительным субъектом воспитания. Пространство семейной избы не только содержало образ

мира, но и являлось его духовным воплощением, преисполненным многочисленными

сакральными смыслами.

Времена, когда очаг являлся единственным культовым центром жилища земледельца, ушли в

прошлое. Утверждение христианства привело к новой организации жилого пространства. Во внут-

ренней горизонтальной структуре жилища теперь резко выделяются, выступающие как

противоположные, знаковые доминанты: печь, расположенная в противоположном от входа углу

(север/ запад), и по диагонали от нее напротив — красный угол (юг/восток). Даже в случае, когда

отмеченная пространственная ориентация избы нарушается относительно сторон света, что

связано с конкретными условиями деревенского расселения, мировоззренческая диагональ (связь-

противопоставление) двух сакральных центров неизменно сохраняется и всегда остается

носителем отмеченных смыслов. Красный угол символизирует восток-небо, здесь вверху

располагаются домашний иконостас и другие семейные святыни, открывающие духовное

пространство Небесной святости. Печь символизирует запад и нижнюю часть мироздания,

открывает священность земли, ее даров, приготовляемых в печи, а также домашнего инвентаря и

предметов быта, часто хранимых в околопечном или запечном пространстве. Эта иерархия

непосредственно трансформировалась в дуальность мужского и женского, божественного и

дьявольского, языческого и христианского. «Религи-

____________^ ^ _,_-,, -„... r^fVlJ^.fl/M^ \jlllO\J

озно-мифологический способ видения мира с его четко разработанной дихотомией (бог — дьявол,

свет — тьма и т. п.) закрепил и, насколько это было возможно, „использовал" эту пространствен-

ную антитезу, что выразилось в противопоставлении „языческому" центру жилища, каковым

осознавалась печь, — второго центра, другими словами, противопоставление печь-красный угол

явилось своего рода материальным воплощением русского двоеверия в структуре жилища».

Горизонтальное пространство избы, подобно вертикальной организации, представляет собой образ

мироустройства: Небо (красный угол), Землю (срединное пространство избы) и Подземный мир

(печь).

Горизонтальное пространство крестьянского жилища обнаруживало единство и

противоположность тонического и ургийного начал Мира и одновременно земное единение

мужского и женского начал. Матица, делившая пространство избы на две равные части и

служившая обозначением внутреннего (околопечного) и внешнего (дверь-красный угол)

пространства избы, символизировала разделение мужской и женской половины семьи. Таким об-

разом отмечались особенности мужской природы: деятельной активности, направленной вовне, и

женской, направленной вовнутрь. Женщина занята домашним хозяйством, женщина — мать и хра-

нительница очага; мужчина работает в поле, охотится и заготавливает дрова. Наряду с

разделением мужского и женского начал, являвшихся воплощением основных космических начал,

устанавливалась иерархия между ними: верхнее положение мужчины, обусловленное

принадлежностью мужского начала верхнему миру, и нижнее положение женщины в силу ее

причастности нижнему миру.

Крестьянская семья

В качестве первичной социальной ячейки крестьянского социума семья являлась органической

микромоделью мира и реализовывала все его космические характеристики: органическую целост-

ность, онтологическую завершенность и самодостаточность, способность к воспроизводству и

циклическую упорядоченность, пространственную укорененность и т. п.

Единство мужского и женского начал является локальным воплощением единения

противоположных стихий и космических начал (Ургии и Гонии) на уровне семейного микромира.

Во всех своих проявлениях семья выступает как общее космическое целое,

165

единое социальное тело. Единение противоположных миров служит обозначением слияния

времени и пространства, духовного и материального, природы и культуры и т. п. В постижении

смысла семейного существования раскрывалось существо архаической онтологии.

Семья воспринималась как хозяйственная и нравственная осно-на правильного образа жизни.

Именно семья выступает носителем социального статуса и основным критерием социальной

оценки отдельной личности. Семейно-родовые признаки являются доминирующими при

формировании отношения к человеку. И, наоборот, отсутствие у человека семьи рассматривается

как противоестественное явление: «Неженатый не считается у нас настоящим крестьянином»

(Ростовский уезд Ярославской губернии)

, а в некоторых случаях воспринимается настороженно,

как источник скрытой угрозы. Прежде всего, одинокий человек не может быть настоящим

крестьянином. Он лишен возможности обзаведения самостоятельным хозяйством, следовательно,

его жизненный цикл остается незавершенным, он оказывается обладателем «неполной» доли, т. е.

обделенным судьбой. Без семьи невозможно не только полноценное хозяйство, но и

воспроизводство рода, а значит, оба основания традиции, содержащие религиозно-культовую

подоснову, культ Рода и земли, не реализуются. Человек, таким образом, остается не только вне

социальности, но и вне религии. Тем самым он лишается поддержки высших сил и уже поэтому

наделяется признаками антимира, становится потенциальным носителем потусторонних сил.

Основной чертой, характеризующей семью в качестве первичной ячейки крестьянского

локального мира, является единство ее кровнородственной и территориально-хозяйственной

организации. «Важнейшими ее признаками были общее хозяйство и коллективная собственность

на двор и семейное имущество, общая касса, коллективный труд и потребление».

Возглавлял семейный коллектив старший (больший) по возрасту и положению мужчина —

«большак». Основной его функцией было руководство хозяйственной деятельностью семьи. Он

распоряжался трудом ее взрослых членов, главным образом мужчин, производил все необходимые

по хозяйству расходы, осуществлял руководство бытовым укладом семьи. Отец-домохозяин

являлся реальным носителем власти и блюстителем религиозного культа, следил за общественной

и религиозной нравственностью членов семьи. Он же представлял свою семью перед лицом

общины на сельском сходе. И, наконец, он являлся основным работником в семье: семейная

власть и труд являлись взаимообусловленными и нераздельными реалиями.

166

Мужчине-домохозяину принадлежала исключительная, освященная традицией власть над всеми

членами семьи. Эта власть была реальным олицетворением силы, религиозно освященной,

включающей многовековой опыт предков и личный, жизненный и трудовой, опыт. Материальное

благополучие семьи целиком зависело от хозяйственной сметки и практических навыков главы

семьи, его умений и распорядительности. Власть отца как родоначальника (главы семьи)

находилась в основании всякого представления крестьянина о характере общественной власти.

Делами по дому распоряжалась старшая женщина в семье — «болыпуха», жена главы семьи. Она,

как правило, ведала семейными запасами, хранила общесемейные деньги, следила за порядком в

доме, распределяла работы среди женщин. Большуха во всем была советчицей мужу, а в

домашних делах обладала определенным первенством, с которым считались все мужчины. В

случае длительной отлучки мужа, например при его уходе на заработки, она брала на себя

руководство всем хозяйством, включая полевые работы.

Положение большухи определялось ее особым правовым положением в семье. По обычному праву

хозяйке принадлежал весь скот, выращенный ею без помощи мужа. Последний не имел права

продать его без согласия жены. При том, что выращивание скота преимущественно лежало на

плечах большухи, ее имущественные права были достаточно значительны. Во всех прочих отно-

шениях она находилась в подчинении мужа. В то же время, в случае смерти главы семьи большуха

не имела прав на наследование его власти. Права и обязанности старшего обязательно переходили

старшему мужчине в семье, как правило, старшему сыну, реже — брату.

Существо внутрисемейной иерархии определялось безропотным подчинением младших членов

семьи старшим, жен — мужьям, детей — родителям. Наибольшим авторитетом в семье после

большака и большухи пользовался старший сын. Он первым выделялся среди других сыновей. К

нему всегда обращались только по имени-отчеству. Сын помогал отцу в хозяйственных делах. Он

ездил на ярмарку, продавал хлеб, покупал необходимые для семьи товары. Отец выдавал ему

деньги, за которые сын отчитывался перед отцом. Жена старшего сына была первой помощницей

свекрови и считалась главной среди других снох-невесток. Их положение было самым тяжелым в

семье, поскольку они находились в самом низу семейной (властной) иерархии. А среди них

наиболее тяжелым было положение младшей невестки и снохи («молодухи»). Если свекровь или

кто-либо из старших обижали младшую невестку, то муж,

167

сам находящийся в низах социальной лестницы, не мог защитить жену, а только утешал ее.

Молодуха, прежде чем приняться за какую-либо работу, должна была попросить благословения у

родителей мужа. Она не могла ни выйти на улицу, ни зайти к соседям без разрешения родителей

мужа. В семье мужа каждая невестка должна была обходиться своими средствами, в основном

приданым, которое составляло полную се собственность. Кроме приданого личной

собственностью невестки был обработанный ею лен. В каждой семье женщинам выделялся под

лен особый участок земли. Все участки женщинами обрабатывались и убирались сообща. Сообща

лен мяли и трепали, а кудель затем распределялась по душам. Так же распределялась между

женщинами и шерсть. Изо льна и шерсти они изготавливали одежду для всех членов своей семьи

(мужа и детей). Излишки холста женщина могла продать, поэтому холст выделывали в как можно

большем количестве.

Семья, таким образом, олицетворяла собой единство верхнего и нижнего начал, скрепленных

властным (иерархическим) принципом. Ургийное начало власти, уравновешенное тоническим —

родовым началом, формировало представление о социальной организации как иерархическом

порядке, жестко цементированном властным (силовым) началом.

Наиболее ярко характер крестьянского мира и властных отношений раскрывается во

взаимоотношениях мужской и женской половины семьи.

Мужчины и женщины.

Половое разделение внутри семьи символизирует структурное членение мира, отражаемое

культурой. Архетип священного космического союза, божественной иерогамии Неба и Земли

лежит в основании брачных отношений. Космическую символику дополняет производственно-

бытовая: мужчина, который должен пахать землю-женщину для взращивания культурных

растений во имя прокормления рода, должен также «пахать» женщину-землю во имя продолжения

рода. Отношения в семье определены в первую очередь порядком долженствования, который

служит лучшим определением и властных отношений (старший должен подчиняться старшим,

женщина мужчине и т. п.), предписанных космическим распорядком.

Медиальный характер культуры отражается и в половом разделении труда внутри семейного

коллектива: здесь мужчина,

168

являющийся олицетворением верхнего мира, становится проводником вертикальной связи Неба и

Земли. Женщина служит олицетворением нижнего мира и осуществляет связь человеческого

коллектива (Земли) с подземным миром.

Среди посредников в осуществлении этой связи — уже известные нам животные, с которыми

отождествляется представитель того и другого пола. Для мужчины это конь, его помощник в

пахоте и вечный спутник в пути и в бою; для женщины — корова, кормилица, олицетворение

плодородия, символ достатка и материального благополучия в крестьянской семье. Хозяйственная

специализация также делает корову женским животным, а коня — мужским.

В качестве самодостаточной хозяйственной единицы крестьянская семья строилась на четком

разграничении мужских и женских работ. К мужским занятиям относились почти все основные

сельскохозяйственные работы, не связанные с домашним хозяйством: пахота, сев, косьба,

скирдование. Мужчины ухаживали за лошадьми, производили плотницкие работы, заготавливали

дрова, подвозили топливо и сено для скота. Для мужчины были важны его хозяйственность и

умения, физическая сила и здоровье. Мужчина это добытчик и организатор, хозяйственник и

созидатель. Он — внешняя сила, создающая условия для существования малого крестьянского

мира.

К обязанностям женщин относились все работы по дому: изготовление одежды, приготовление

пищи, уборка, стирка, уход за детьми, подноска воды и другие работы внутри дома, а также уход

за скотом (исключая лошадей) и работы в огороде. В доме ценилась та хозяйка, у которой всегда

был порядок, горница была чистой, стены выскоблены, полы вымыты и в несколько рядов засте-

лены половиками. Холсты и полотенца были показателем умений мастерицы, ее хозяйственности.

Для женщины особо важны были физическое здоровье и способность к рождению детей. В

отношении причастности женщины к нижнему миру примечателен тот факт, что она никогда не

участвовала в пахоте и севе, но в пору жатвы женщина наравне с мужчинами принимала участие в

полевых работах.

Половое разделение труда утверждалось с детства. Трудиться начинали с раннего возраста.

Мальчики сызмальства приучались управлять лошадьми и ездить «верхами». В 5-6-летнем

возрасте они уже управляли головной лошадью в упряжке. В 12 лет мальчики наравне со

взрослыми участвовали в пахоте, молотьбе и других полевых работах, приобретали навыки

строительного дела, участвовали в ремонте построек. Все хозяйственные навыки и практические

умения мальчики получали по мужской линии от отцов и

169

дедов. Ко времени полового созревания юноша становился полноправным работником в доме.

Вся домашние работы считались исключительно женскими, мужчине и даже мальчику было

зазорно их выполнять. Девочки 6~ 7 лет уже помогали носить воду, дрова, мыть посуду и полы,

ухаживали за птицей, участвовали в прополке огородов. 10-летние девочки уже наравне со

взрослыми доили коров, ухаживали за малолетними детьми. С раннего возраста они учились

прясть и ткать. Обучение рукоделию (прядение, вязание, вышивание) начиналось в 4-5-летнем

возрасте. Позже других происходило обучение ткачеству, требующему особых навыков, ткать

начинали обучать лишь в подростковом возрасте. Трудовым воспитанием дочери всецело за-

нималась мать, хотя девочки перенимали хозяйственный опыт от всех старших женщин в доме.

Кулинарному искусству девушка обучалась уже в семье мужа, хотя к замужеству она имела уже

достаточную кулинарную практику.

Имущественные права женщины в семье отличались от мужских. По существу, реальным

собственником в семье выступала именно женщина — распорядительница своим личным

имуществом (приданым и долей в новом урожае льна и шерсти). Даже старший мужчина —

большак, несмотря на свою видимую правоспособность, являлся только распорядителем

общесемейного имущества; право заключения от его имени сделок не меняет положения, ибо это

право предусматривало его действия исключительно от имени и в интересах членов всей семьи.

Остальные же мужчины, по современным понятиям, — всего лишь коллективные пользователи се-

мейным имуществом, не имеющие права даже на самостоятельное распоряжение орудиями труда,

изготовленными своими руками. Мужчины в семье представляли своего рода «трудовое

братство», предусматривающее взаимное действие во имя общего семейного интереса.

О характере имущественных прав женщин свидетельствует особый правовой статус вдов в

случаях семейных разделов. Вдовая невестка наравне с мужчинами обладала правом на свою долю

в семейном имуществе. Причем право на получение пая имела не только вдова с детьми, но и

бездетная. Размеры пая целиком зависели от того, сколько лет она прожила, т. е. проработала в

семье мужа, и, следовательно, от размера трудового вклада в хозяйство. Существование подобного

положения в обычном праве связано не только с распространенными понятиями о справедливости,

но и с господством в традиции настороженного отношения к женщине в силу ее особых

магических способностей. Женщина, если она к тому же вдова и бездетная, при нанесении ей

обиды могла стать

170

опасным врагом, ее ведовские (колдовские) способности в случае обособления (т. е. выхода за

пределы социального контроля семьи) только усиливались, и не было ничего страшнее для

семейного коллектива, чем обретение врага в лице одинокой женщины. Поэтому расчеты с ней

(выделение доли) предпочитали проводить абсолютно точные, ибо нечестность и оставление хотя

бы части ее доли в чужой семье могло навлечь на всех ее членов самые страшные несчастья.

Эти особенности внутрисемейных отношений и правового статуса отдельных членов семьи

позволяют определить особую природу внутрисемейных отношений и особый характер

крестьянской социальности и властных отношений. Власть в крестьянской семье эксполяризована.

Она дифференцирована по половому и по возрастному признаку. Но, что самое примечательное,

она не связана с отношениями собственности. Само понятие о внутрисемейной (!) собственности

связано не с мирским статусом человека, а, скорее, с отсутствием или лишением такового.

Актуальность вопроса о собственности внутри семьи существовала лишь для женщины, для

остальных же членов семьи она возникала лишь на переломных (переходных) этапах в жизни

семьи, связанных с выделами отдельных ее членов или переходом (для вышедших замуж девушек)

в другие семьи. И мерой собственнических прав в таком случае становился трудовой вклад

каждого из членов семьи в наживание общего (а для девушек — предусмотренного традицией

личного) имущества.

Таким образом, если мужская половина семьи рассматривалась как в буквальном смысле

«трудовое братство», носитель общинного коллективного сознания, то женщина воспринималась

скорее как субъект исключительных собственнических прав, носитель черт личной

индивидуальности и определенной творческой самостоятельности.

Положение женщины на границе общества и природы предопределяло ее особый социально-

правовой статус. С одной стороны, она член общества, но с другой — она связана с нижним

миром и представляется воплощением сил этого мира, подземной стихии. Но стихия требует

обуздания, отсюда постоянная необходимость держать ее в строго отведенных ей социальных

рамках (в том числе и правовых), допущение женщины «во власть», но, одновременно,

настороженное отношение и жесткий контроль за ней, а при необходимости — выдворение ее за

пределы социальности. В традиционном обществе имущественные отношения не тождественны

отношениям властным, хотя естественным образом связаны с ними. В то же время, положение

женщины в крестьянском обществе, без

171

всякого сомнения, — положение зависимости, но зависимости, освященной особым сакральным

смыслом.

Предметы, материальность в целом как совокупность объектов нижнего мира считались

принадлежностью женщины. Именно женщина осуществляла связь с предметным миром: вещами,

домашней утварью, одеждой, продуктами и проч., являлась их распорядителем и создателем

большинства из них. Добытый мужчиной урожай подвергался обработке именно женщиной,

благодаря женскому участию большинство природных предметов обретали культурный статус в

семье. Только обмолот зерна и заготовка мяса были мужским делом. Но и зерно, произведенное и

обмолоченное мужчиной, и разделанное им мясо только благодаря женскому труду превращались

в годные к потреблению продукты. Мужчины и дети носили одежду, выделанную женскими

руками.

Положение мужчины в отношении предметов материального мира было отражением ургийного

начала — начала творения и организации; положение женщины определялось ее тоническим

статусом: все продукты питания и домашние предметы оказались обихожены, переработаны и

доведены до возможности непосредственного потребления именно женщиной. Даже дом,

творение мужчины, своим содержанием был обязан женщине и, в итоге, становился воплощением

женщины. Мужчина оказывался как бы гостем в женском мире.

Отцы и дети

Отношения между взрослыми и детьми в крестьянском мире определяются одним термином

«власть», понимаемом буквально как силовое принуждение старшим («большим») младшего

(«меньшего»). Силовое, физическое превосходство «большего» (т. е. способного причинить боль)

является определяющим в этимологии понятия «большинства» (старшинства) как принуждения к

выполнению воли старшего, осуществлению власти старшего над младшим. Основанием этой

власти становится насилие, в буквальном смысле силовое превосходство. Отношения старшинства

подразумевают необходимость подчинения младшего волеизъявлению старшего.

Специфика властных отношений отражается в характере внутрисемейной иерархии и своеобразно,

но очень четко распределена по половому и возрастному признаку. Иерархическая организация

семейной власти позволяет уточнить распространенное ее определение как патриархальной, что не

совсем точно обозначает характер внутрисемейных отношений в крестьянском мире.

172

Специфику отношений внутри семьи может раскрыть (или, во всяком случае, символически

обозначить) жесткий порядок рассаживания за обеденным столом. Глава семьи садится во главе

стола в красном углу под иконостасом. По правую сторону от него садятся мужчины по

старшинству, по левую женщины. Дети принимают пищу, как правило, за отдельным столом в

женской половине избы у печи, где за ними присматривает свекровь.

Таким образом, авторитет старшинства в крестьянском мире утверждается с помощью страха и

насилия, основан на беспрекословном выполнении воли старшего. Подобная установка опреде-

ляется особым отношением к детям, которое распространено в архаических культурах. С точки

зрения традиционной онтологии, где все взаимосвязано, одно не существует отдельно от другого,

а физическое существование это последовательная череда рождений и умираний,

взаимосвязанных единым потоком жизни, — рождение ребенка это приход существа из иного

мира. И весь период детства — это преодоление переходного состояния от животного (иного)

мира к человеческому, обретение социальности.

Дети, с этой точки зрения, находятся вне общества, а следовательно, вне культуры и вне мира и

организации. Они существуют в некотором переходном состоянии и поэтому еще не люди, они —

носители Хаоса, опасные агенты иного мира, проводники потусторонних сил. И отношения с ними

могут быть только силовыми. Между взрослыми и детьми та же грань, что и между мирами.

Власть старших в крестьянском социуме — это власть, основанная на силе и запретах,

обозначающих жесткий барьер между мирами, она не терпит попустительства. Преодолеть эту

грань можно только убив, уничтожив, преодолев детство. Этой цели служил обряд инициации,

приобщения существа нижнего мира к Небесному миру, перехода во взрослое состояние, которое

заключается в символическом (ритуальном) убийстве и новом рождении. Ритуальное переживание

смерти давало ощущение избавление от детского прошлого, преодоления испытания, посвящения

в человеческое достоинство, оно было окончательным уничтожением непродуктивных темных сил

и раскрытию социально-продуктивных способностей. Инициационный ритуал первоначально

предшествовал заключению брачных отношений, а впоследствии был ассимилирован со свадеб-

ным ритуалом.

Таким образом, молодежь добрачного возраста относилась к категории детей, власть над которой

родителей была полной. Уважение к родителям было основано на страхе. Судьба ребенка пол-

ностью определялась волей родителей. Заключение брака и выбор супруга также зависел от

родительского решения.

173

Характер исполнения приказаний старших носило и трудовое воспитание в семье. Такой подход

можно было бы назвать сило-ным, если не учитывать его сакральную составляющую, ибо в основе

его находился культ Первопредка, реальным носителем которого является Отец — глава семьи.

Производственно-бытовая традиция была включена в широкий мировоззренческий контекст и ут-

верждалась всем содержанием крестьянского фольклора, служащего, так или иначе, прежде всего

целям поддержания материального благополучия семейного коллектива. Трудовое воспитание не

ограничивалось перенятием тех или иных практических действий, но включало в себя всю

совокупность представлений об окружающем мире, природе, происходило вместе с усвоением

пословиц, загадок и поговорок, примет народного календаря, имевших конкретно-практическое и

конкретно-временное предназначение. «Помимо прочего, эти тексты несли и обучающую

функцию: с детства человек, постигая закодированную ими систему противопоставлений, учился

группировать, классифицировать объекты, а значит, анализировать мир, выделяя в нем скрытое,

невидимое».

И все же традиционный подход к воспитанию подразумевал механическое воспроизводство

образцового действия и беспрекословное выполнение родительского решения, исключая, таким

образом, самостоятельное творческое отношение к тому или иному делу. Такой же характер

ритуально-механического воспроизведения носило и общественное воспитание, в котором

нравственные категории насаждались посредством выполнения выработанных традицией

определенных ритуальных правил. То же можно сказать и об эстетическом воспитании, которое

происходило посредством запоминания и точного воспроизведения бытующих в крестьянской

среде многочисленных ритуальных текстов. Способность к усвоению тех или иных

производственных навыков или многочисленных фольклорных текстов зависела не только от

личных способностей, но и от возраста. В этом смысле процесс взросления во многом заключался

в элементарной подготовке человека к самостоятельной жизни, ориентации в обществе и природе.

Следует признать, что от способности молодого человека воспринять и усвоить опыт,

накопленный старшими поколениями, зависела в будущем судьба его собственной семьи,

способность его не только выжить, но и стать полноценным членом общества.

Естественно, что формирующееся с детства представление о старшинстве как земном воплощении

священной космической иерархии определяло отношение детей к своим родителям на протяжении

всей жизни. Подобные отношения власти и принуждения, обусловленные хозяйственными

потребностями семьи, сохранялись и

174

после вступления молодого человека в брачные отношения и продолжались до тех пор, пока он

имел долю в отцовской семье. Они прекращались только с выделом из отцовской семьи и

обретением хозяйственной самостоятельности, т. е. собственной доли. Сам же выдел продолжал

полностью зависеть от усмотрения отца, который выделял долю сыну из хозяйства собственной

семьи и в принципе мог лишить сына наследства.

Таким образом, сила и власть отца — явления высшего порядка. Это верховная власть в

священной властной иерархии, которая подчинена как космическому распорядку,

развивающемуся из отношений верховенствующего Неба и находящейся внизу Земли, так и

социальному (воле предков, пребывающих в земле и охраняющих своих потомков),

воплощенному в священной традиции. Внутренняя жизнь семьи, таким образом, формировала

первичный опыт социальности, исходя из которого человек строил свои отношения с обществом.

Жизненная доля

Идея общности (целостности, единения) как доминирующая в архаической онтологии

подразумевает представление о человеческом существовании как располагании долей из общего

запаса жизненных сил. Обязательным элементом и составной частью любого архаического

ритуала и его магическим основанием становится обряд причастия, получения части или доли из

общего целого. Характер причащения носит фактически любое практическое действие: работа в

поле и ношение одежды, носка воды и прием пищи членами семьи из общей посуды и т. п. — все

это своего рода варианты семейного (и не только семейного, а всемирного) причастия.

Наделение долей — это установление новых или подтверждение старых связей. Рождение

человека уже означает получение доли из общего запаса: обретение жизненных сил и благ,

которые регулярно перераспределяются между живыми существами. Доля не дается от рождения

раз и навсегда, на протяжении жизни она будет постоянно меняться. Это зависит как от

изменений, происходящих вокруг человека в космическом, природном и растительном мирах, так

и от изменений внутри человеческого коллектива (новые рождения, смерти, чрезвычайные

происшествия, связанные с оставлением коллектива отдельными его членами и т, п.) и в самом

человеке — при переходе в новую возрастную категорию, в случае болезни и проч., в том числе в

зависимости от самостоятельного выбора человеком новой доли-судьбы.

175

Основная доля дается с рождения, что предопределено высшим судом (жребием). По

представлениям древних славян, она падает с неба, высеченная в камне (либо начертанная на

доске, либо в небесной книге, где пишутся судьбы Рода).

Знаками в определении этой доли

служат место рождения и время рождения (время дня, месяц, лунная фаза, день недели и т. п.),

социальный слой, характер семьи и т. п. Каждая последующая фаза жизни будет соответствовать

наделению новой долей (возрастной). В ритуальном контексте фиксируется наличие нескольких

возрастных групп: дети и добрачная молодежь, молодые супруги при семье отца, супруги-

самостоятельные хозяева и старики.

Ранний период детства, т. е. сразу после родин и до крещения (имянаречения), и старость

рассматриваются как переходные (пороговые) и не имеющие структурной (жизненной)

определенности. Поэтому они отмечены схожими (практическими одинаковыми) ритуалами родин

и похорон. Тот и другой обряды служат символическим обозначением встречи-проводов,

исполняемых в том и другом случае особым, ритуально выделенным, кругом лиц (в первом случае

— повитухой, во втором — особой группой женщин). В круг ритуальных действий входят

обмывание, одевание в чистую одежду, манипуляции с телом. Обряд похорон — это тот же

родинный обряд, исполненный в обратном порядке: при рождении он начинается с доставания

тела из чрева матери (земли), при смерти обряд завершается погружением тела в чрево земли

(матери). В первом случае переходный период длится с рождения (обряд родин) до наречения

именем. Во втором, со времени наступления старости (с передачей управления хозяйством сыну)

по физической неспособности и до смерти. Переходные этапы в том и в другом случае имели свои

инфернальные воплощения. В начале жизни годичному (9-месячному) переходному этапу

соответствовал 9-месячный период пребывания младенца в чреве матери. Периоду старости после

смерти соответствовал 9-месячный период пребывания души покойника в этом мире.

Рождению человека предшествует символическая точка зачатия, отмеченная ритуалом полового

слияния. Следствием этого является рождение новой доли (части). Время беременности — это

самый ответственный в сакральном плане период, когда происходит явление ребенка в этот мир с

того света. Именно на этом этапе существует опасность порчи ребенка или даже его подмены в

чреве матери нечистой силой в образе «другодольной удельни-цы» — женского персонажа,

обладающего черной природой (черные волосы, грязное лицо и т. п.), вредоносного существа, пре-

бывающего на всяком перепутьи судьбы вместе с «удельницей»

176

(обладателем светлой природы) для наделения человека его долей (уделом).

И последующий 9-месячный период после рождения необходим для того, чтобы убедиться в

действительной принадлежности ребенка роду-семье (его неподмены) и подготовке его к

человеческому состоянию. Вновь родившийся младенец — еще не человек. Одно из его

определений — «маняк» (призрак). Подлинный человеческий статус младенец приобретает лишь

после обряда имя-наречения, позже — крещения («без имени ребенок — чертенок»).

Обряд имянаречения в языческую эпоху происходил через год (9 месяцев) после рождения и

заключался в первом пострижении волос ребенка, которые родители приносили на могилу предка.

Таким образом, с посвящением ребенка Роду устанавливалась его связь с Предком и всем родом

(семьей), что означало наделение силами Рода и получение доли семейной (родовой) судьбы.

Вступление в пору половой зрелости отмечалось очередным обрядом посвящения-наделения

долей. Существо инициации заключалось в посвящении Волосу (Велесу), олицетворяющему жиз-

ненные силы природного мира, и означало символическое наделение человека силами живых

существ (долей в растительном и животном мире), включение в систему всемирных связей.

Примечательно, что маленькие дети практически не наряжаются ни в растения, ни в животных,

так как связи с ними еще не установлено. Только после инициации они помимо сил Рода

оказываются приобщены к силам природы.

Христианская обрядность имела свои особенности. Переходный период к человеческому

состоянию был значительно сокращен (но по-прежнему имел место). В христианском обряде

крещения все сакральные представления, связанные с именем, сохранялись. Ребенку давалось имя

одного из святых, день памяти которого отмечался в ближайшие дни. Имя выступало в качестве

как бы небесного двойника человека. При этом из перечня святых выбиралось имя,

соответствующее имени одного из предков. Таким образом, в христианском обряде крещения

ребенок одновременно получал небесное покровительство и покровительство рода, ритуальное

посвящение Роду объединялось (включение в социальную систему родственных связей) с

посвящением миру (включение в систему связей с миром). Потребность в юношеской инициации,

таким образом, отпадала сама собой.

Однако окончательное наделение человеческим статусом происходило только со вступлением

молодого человека в брачные отношения, которые завершали переходный период. На свадебной

церемонии устанавливались непосредственные связи с социумом,

177

здесь присутствовало все сельское общество. Свадебный обряд практически сводился к

ритуальному вступлению в социальную общность и наделению человека чертами социальности

(общей долей).

Ритуал перераспределения общей доли заключался в нескольких церемониальных операциях. Он

начинался с обряда отделения доли (манипуляций с волосами: подстрижение, обрезание, подпа-

ливание для мужчин и расплетения косы для девушек) и завершался ритуальным распределением

доли свадебного коровая (каравая) между всеми присутствующими на свадьбе. Для этого коро-вай

(«хлебная корова») выпекался как можно больших размеров («вот такой вышины, вот такой

ширины», иногда он не умещался в устье печи, и тогда кладку приходилось разбирать). Коровай

символизировал саму семью, его размер означал обилие, достаток и плодородие будущей семьи;

на нем изображались космические символы: солнце, звезды и луна (семья — мир, где солнце —

отец, луна — жена, звезды — дети); иногда человеческие гениталии. Одновременно коровай

символизировал и общину, и мир в целом. Разделение коровая на части означает процесс

космического передела доли: изменение в судьбе двух человек влечет за собой перераспределение

судеб семьи, общества и всего мира. Именно свадебный ритуал вводит молодых людей в

социальную всечеловеческую общность.

Таким образом, мы видим, как с возрастом происходит последовательное расширение долевого

участия человека в жизни мира, возрастает его устойчивость, укорененность на земле, на каждом

из этапов жизни последовательно устанавливаются связи с родом, природой, обществом. Полную

же долю (окончательную долю) человек обретал с получением хозяйственной самостоятельности

и выделом из отцовской семьи. До рождения детей брачная пара еще не обладала достаточными

возможностями для самостоятельного ведения хозяйства, а потому должна была проживать

совместно с родителями мужа, разделяя долю отцовской семьи. Лишь после рождения трех-