Домников С.Д. Мать-земля и Царь-город. Россия как традиционное общество

Подождите немного. Документ загружается.

двигало «великое намерение... по неколиком времени... о установлении и строении града Санкт-

Пи-тер Бурха — величайшем и славнейшем паче всех градов в свете».

Уже у современников вызывал восхищение вид Васильевского острова с его «прекрасными

светлеющими зданиями» (Г. Бужин-ский)

. Та же тема света звучит и у Ломоносова:

О сладкий век! О жизнь драгая! Петрополь, небу подражая, Подобны испустил лучи...

Красотой города, даже недостроенного, восхищались многие, прославляя царя-Зодчего, «доброго

архитекта» (Феофилат Лопа-тинский).

Этот город «Богу поспешествующу прекрасными зда-

ниями украшенный, паче же всему тебе собственно, яко премуд-рейшему его зодчему начало свое

долженствующий».

За красоту и благоустройство его называли «вертоградом» — раем, созданным «из ничего» царем-

демиургом. Петр I здесь «вся-

479

кое зрение к себе восхищающий превеселый удивительныя красоты исполненный устроил

вертоград, художественными водометами орошаемый, всякими иностранными древами при

исходишах вод насажденными и плоды во время свою дающими, обогащенный, цистами

преизрядными испещренный, столпами драгокаменными прославленный».

Это был воистину царский город, целиком устроенный высочайшим усмотрением. Во всем здесь

проявлялась последователь-пая воля императора. Современники (Ф. Прокопович и другие)

отмечали отказ от традиции «селиться по прихотех каждого», «как по обычаю». Здесь селятся

исключительно «по правительственному промыслу» и велено «по определениям архитектов

ставить домы». Официальные здания строятся здесь «в единой линей» по берегу.

Для царя новый город был «парадизом», «раем Божиим». Меньшиков называл его в письме царю

«Святой землей».

Это было вместилище чудес: дворец с Летним садом — «вертоград, образцом

итальянским насажденный». «Довлеет же рещи в удивление нова-го сего города, что за время

десятилетнее населен и так многими здании множествен и велелепен показался» (Ф.

Прокопович).

Предмет особого восхищения и осмысления составляет надводное положение города («город на

воде»). Для С. Яворского связь города с морем принципиально значима. Среди причин, по кото-

рым город «имаши седалище» над морем, он называет: «первое для увеселения, второе для

крепости, третие для великого пожитку и корысти от пристани корабельной».

Четвертое — возможность глядеть «на все четыре страны света» - подразумевает новое ощущение

пространства: Петербург мыслится не как русский, а как всемирный город, Россия — как мировая

держава.

У Исаакия Хмарного в «Драме о Езекии царе Израильском», где Петр называется «вторым

Езекией», Россия предстает в образе корабля: «Кто здравого разума на море многоволненного и

пенистого Окияна свирепость добр и утвержден якорь имеяй разума от малопомощных <...>

торовидных ветров в корабли плавающи возносим и низреваем семо и овамо быват, кем глаголю

превысоки на горе стоящ прямовидно великий кедр ливански от огнезрачного, гореноснаго,

лучами по всей вселенной разливающегося солнца не озарен и осияем бывает».

Корабль, противостоящий буре благодаря якорю разума, освещен гореносным («горе» означает

верховное положение) солнцем божественного покровительства. «Аще и не без волнения сетован-

ных волн, иже иногда корабль радости твоея, корабль корысти, утехи <...> уничтожися, в нем же

вся доброта твоя быше <...> и до

480

днесь не бе змущения пребывает по отце твоем благодетеле: по Петре Первом».

Судно в бурном море — образ и символ властного (организованного) социума среди человеческой

стихии. Его ведет божественный правитель: царь-основатель, царь-зодчий, «великий архитект».

Он же первочеловек и праотец для своего народа — библейский Ной, сохранивший земной мир

после потопа. «Держит нас Ное российский в корабле своем, поит, кормит, одевает и всякими до-

вольствы рачительствует. А хотя б иногда и скупость какая была и нужда, довлеет то едино, что

Бог так хотел и жестоко завещал, да бысте были под началом о Ноя своего, его единаго знали за

начальника, от Бога данного, ему всячески покорялися и повиновалися» (С. Яворский).

Для рационалиста-просветителя народ-море — темная стихия, которому противостоит город-

цивилизация, остров просвещения (золотой город). Поэтому образ корабля можно рассматривать и

как противостояние города деревне-земле.

Город без земли

«Город без земли» становится реализацией соответствующего архетипического образа, однако

мифологическая антитеза «земное-небесное» усложняется в феномене Петербурга новым

противоречием «естественное-искусственное». Под искусственным понимается разумное начало,

присущее человеку-творцу, возводимый им новый мир тем самым выводится из сферы

естественного («стихиям всем наперекор»).

Стихиям всем наперекор; И силой творческой в мгновенье, Болотный кряж окаменел, Воздвигся град...

Романовский

Город без земли это город над землей. Град сей «в высоту славы и чести взлетел» (Ф.

Прокопович). Город-рай осмысливается как медиум — пространство между миром небесным и

миром вод. В этом фантастическом качестве он самодостаточен, его образ четко формулирует

ургийную природу нового чуда.

Его воплощением становится камень. Имя царя Петр (греч. «камень») определяет и характер

возводимого им мира — каменного града. Камень — универсальный символ, используемый и для

характеристики нижнего мира («окаменелое царство»), мира земного (каменные горы) и небесного

(«твердь небесная»). Он вбира-

481

ет в себя природу целой вселенной. Камень «святой» («в силе нерушимый»), драгоценный и т. п., с

которым ассоциирована волшебная сила, опять же отсылает нас к Чуду.

Сверхъестественная сила и могущество Петра-демиурга происходят от Бога. Он — Царь,

основатель государства, камень в фундаменте нового царства, объединитель (творец) мира.

Обыгрывая греческий смысл имени Петр, И. Максимович восклицает в своем панегирике царю:

Радетель наш царствует Богом увенчанный, Камень веры Христовой крепкий защититель, Петр Алексеевич всех

врагов победитель...

Цель его не только

... врагов истребити, Африку, Америку, Азию случити С Европою, да будет едина держава Царя Петра каменя и

едина слава. <...> Петр есть камень, Алексей с каменя родился, Дабы им всяк супостат в конец сокрушился,

Ничим же может быть сей камень вредимый, На адамант твержейший, в силе нерушимый.

Город изначально мыслился в камне. Из него возводились «с изрядным мастерством домы

каменные» — правительственные здания, дворцы вельмож. Деревянные дома возводились лишь в

качестве временных построек. Говоря о церкви Троицы, современники отметили ее как

«деревянную еще на время», а о Петропавловской крепости упоминали, что она «деревянная и

малая на время»

Чудо петербургского космоса по-своему осмысливалось и в народной традиции. Фольклорную

версию строительства Петербурга приводит В.Ф. Одоевский, вкладывая ее в уста одного из своих

героев — старого финна: «И стали строить город, на что положат камень, то всосет болото, много

уже камней навалили, скалу на скалу, бревно на бревно, но болото все в себя принимает и наверху

земли одна топь остается. Между тем царь состроил корабль, оглянулся: смотрит, нет еще его

города. „Ничего вы не умеете делать", — сказал он своим людям и с сим словом начал поднимать

скалу за скалою и ковать на воздухе. Так выстроил он целый город и опустил его на землю».

«...Город, основанный на воздухе, — комментирует нарисованный Одоевским образ Ю.М. Лотман,

— и не имеющий под собой фундамента, — такая позиция заставляет рассматривать Петербург

как призрачное фантасмагорическое пространство („между небом и преисподней" или как мир,

опущенный в воду)...

482

Петербургский камень — камень на воде, на болоте, камень без опоры, „не мирозданью

современный", а положенный человеком. В „Петербургской картине" вода и камень меняются

местами: вода вечна, она была до камня и победит его, камень же наделен временностью и

призрачностью. Вода его разрушает, ситуация „перевернутого мира", вписывающая такую модель

города в исключительно широкое течение европейской культуры XVI — начала XVIII вв., в

конечном счете, соотнесенное с традицией барокко».

Искусственный мир, противостоящий естеству земных стихий, рисуется как мир

театрализованных инспираций. «Я изумлялся на каждом шагу, видя непрекращающееся смешение

двух столь различных искусств: архитектуры и декорации: Петр Вел. и его преемники

воспринимали свою столицу как театр» (Маркиз де Кюстин).

Разделение пространства на сценическую и театральную части предполагает, что с точки зрения

сценического пространства — за-кулисы не существует, реально лишь сценическое бытие, с точки

зрения закулисного — оно игра и условность.

«Чувство зрителя-наблюдателя, которого не следует замечать, — сопровождает все ритуальные

церемонии, заполняющие распорядок „военной столицы". Солдат как актер постоянно на виду, но,

между тем, отделен от тех, кто наблюдает парад, развод и любую другую церемонию, стеной,

прозрачной лишь в одну сторону: его видят и он существует для наблюдателей, но они для него

невидимы и не существуют...»

В онтологической перспективе это противопоставление камня не только воде-небу, но и дереву-

земле, что совершенно противоестественно. Петр разрушил традиционную архетипическую

составляющую аграрного менталитета. В мифологизированном космосе город-рай превращается

во вместилище «всего». Это город на воде и город в небе, превращающийся в самодостаточный

мир, открытый всем стихиям, все вмещающий и все переваривающий в себе.

Однако то, что противоестественно для традиционного сознания, оказывается оправданным в

рационалистической картине мира. Как «вместилище всего» это пространство нуждается в

строгой регламентации, регулярное общество должно быть жестко ранжировано. Именно этому

пространству была предназначена Табель о рангах, определяющая соотношение чинов в новом

городе-государстве.

Открытый внешнему миру, город оказался на удивление неудобным для собственного народа, он

стал пространством перевоспитания русских людей, призванным все изменять, подчиняя соб-

ственной внутренней логике. Игровое пространство, навязывающее своим жителям определенные,

им же самим выдуманные, роли. Мир переодеваний, мундиров, форменных знаков и признаков

чи-

483

повной иерархии. Это мир жесткого соподчинения и железного порядка.

Камень становится символом власти, моделирующим поведение человека. Власть камня не

нуждается в ответной реакции. Она нацелена сама на себя и формирует идеальную модель

бюрократического космоса. Герои А.Н. Островского — чиновники-служащие суда, переносящие

большие тяжелые, как камни, дела или тома Свода законов, символизируют труд Сизифа,

бесконечно обреченного поднимать камень в гору.

Модель бюрократического космоса — бесконечное размножение рациональности, убивающей

жизнь — столь же беспочвенна, как Александрийская колонна, способная стоять только на

специально для нее возведенном каменном постаменте — предварительно замощенном

(защищенном от земли) пространстве. Не испытывая потребности в ответной реакции земли,

новый город вынужден постоянно моделировать своего оппонента — народ (землю), снова и сно-

ва воспроизводя между ним и собой разграничительную линию.

Идея бесплодности властных усилий подразумевает вращение искусственного социума в самом

себе. Отсюда роковая для новой российской цивилизации мечта о пересоздании мира,

перевоспитании русского человека, а то и создании новой породы людей (в редакции Бецкого-

Екатерины II). Этот город-мир живет иллюзией всесилия и всепроникновения власти, его

политическая история оказывается апофеозом сакрализации монарха.

Петербург создавался подобно новому русскому космосу, включив в сферу своего влияния

наиболее деятельную и активную часть русского населения. Помимо купцов, промышленников и

мастерового люда здесь проживали дворяне и чиновники — но это были новые дворяне и новые

чиновники. Именно они представляли теперь лицо всей России.

Порядки, насаждаемые Петром в Петербурге, со временем распространились на все русские

города, которые должны были стать форпостами европейского влияния в России, и на все

служилое («регулярное») население. «Формы петербургской (а в каком-то смысле и всей русской

городской) жизни создал Петр I. Идеалом его было, как он сам выражался, регулярное —

правильное — государство, где вся жизнь регламентирована, подчинена правилам, выстроена с

соблюдением геометрических пропорций, сведена к точным, однолинейным отношениям.

Проспекты — прямые, дворцы возведены по официально утвержденным проектам, все выверено и

логически обосновано. Петербург пробуждался по барабану: по этому знаку солдаты приступали к

учениям, чиновники бежали в департаменты».

484

Расчленив русскую действительность, Петр внес раскол в русское общество. Проникнув в сферу

культуры, социальный «раскол» распространился на сферу личности. Считаясь с реальностью,

император был вынужден допустить возможность существования в личной жизни русского

человека рядом с «материком регулярности» «островка традиции». «Человек XVIII века жил как

бы в двух измерениях: полдня, полжизни он посвящал государственной службе, время которой

было точно установлено регламентом, полдня он находился вне ее».

Но в ближайшем окружении

царя эти «островки традиции» искоренялись самодержцем самым решительным образом.

Поскольку новое могло быть созидаемо только при участии или даже непосредственном давлении

власти, то сама идея регулярности со временем должна была трансформироваться во внешний по

отношению к личности порядок. Отчуждение от власти, характерное для аграрного типа общества,

еще прочнее укоренилось в русской культурной традиции петербургского периода. Оно пронизы-

вало все слои общества, опускаясь до уровня личности, включая самих носителей власти —

чиновников. Это отчуждение проявлялось и в легкости, с которой на протяжении всего XVIII в.

совершались дворцовые перевороты, и в фактах практически поголовного взяточничества

чиновников, и в росте бюрократизма как следствии чисто формального отношения к служебным

обязанностям, которые изначально воспринимались традиционалистским сознанием как правила

некой культурной игры, навязанной обществу государством, но не адаптированной традицией.

Преодолению этого отчуждения должно было служить наделение служилой личности всеми

символами и атрибутами власти, соотносимыми с чином, т. е. местом на лестнице служебной

иерархии. По чину определялись права и привилегии, общественное положение человека, таким

образом сам факт государственной службы обусловливал реальное ощущение чиновником своей

причастности к власти. Но и в этом конституировании нового типа чиновника преобладало

формальное его «обозначение» властью посредством облачения в мундир. Власть разворачивала

перед лицом традиционного общества грандиозное костюмированное представление на фоне бле-

стящей, воздвигнутой ею же самой, декорации.

«Расколотое» общество

Новый мир, призванный по мере своего развития все активней влиять на окружающую среду,

постепенно всасывая новые и новые «островки» традиционного мира, зажил в условиях аграрного

об-

485

щества самостоятельной жизнью, почти не смыкаясь с традиционным миром. Его

модернизаторские возможности оказались как бы загашенными до тех пор, пока сама власть и

связанные с ней высшие слои общества не оформились в самостоятельную традицию пи утри

привычной структуры аграрного общества. Этот процесс завершился во второй половине XVIII в.

Именно на этом этапе исторического развития в недрах русского образованного проза-

паднического общества была подготовлена почва для усвоения передовых научных идей и

окончательно оформилось просветительское течение русской общественной мысли. Между

традицией и прогрессом развернулся культурный диалог в форме цивилизаци-онного

взаимодействия аграрного и городского мира, составившего основное русло российского

культурно-исторического процесса в :шоху модернизации.

Установленный железной рукой Петра I жесткий мобилизационный режим не мог оставаться

неизменным. Адаптированный к условиям традиционного общества, он сам превратился в элемент

нластной традиции, непрерывно приспосабливающейся к изменениям социального окружения.

Послабления начались уже в последние годы царствования основателя Российской империи и

были связаны с истощением ресурсов общества, изможденного двумя десятилетиями войны и

деспотизмом власти. После смерти Петра правящим кругам пришлось столкнуться с явлениями

серьезного хозяйственного кризиса после разорительной Северной войны. Обнищание широких

слоев населения и массовое оскудение купечества сопровождались ростом налоговых недоимок и

бегством налогоплательщиков. В этих условиях власти должны были пойти на некоторое

смягчение, прежде всего, финансового бремени.

Были отменены некоторые налоги. Начались

послабления и в области социальной политики.

Опираясь на поддержку дворянства, правительства временщиков эпохи дворцовых переворотов

должны были считаться с его сословными интересами. Реформами Анны Иоанновны, ограничив-

шими срок дворянской службы 25 годами и предоставившими право одному из дворянских

сыновей в семье не служить и заниматься хозяйством, было положено начало сословного

«освобождения» дворянства. К этому времени в дворянской среде, включавшей немало новых

фамилий, достаточно определенно обозначается стремление к закреплению за дворянством прав

на земли, приобретенные в петровскую эпоху на условии службы или сохраненные с допетровских

времен. Все ярче проявляется тенденция дворян участвовать в определении политического курса

страны. Идеи дворянского представительства лежали у истоков русского конституционализма.

486

В елизаветинское царствование это движение впервые приобрело легальный статус, выдвинув из своих

рядов талантливого идеолога и организатора графа П.И. Шувалова. Сословные интересы дворянства

были сформулированы и открыто предъявлены правительству в ходе работы комиссии об Уложении

1754-61 гг. В представленном тексте проекта нового Уложения, проникнутого корпоративным духом

дворянства, представлена фактически аграрная альтернатива петровским преобразованиям. Дворянство

требовало закрепления за ним исключительных прав во всех сферах социально-экономической и

политической жизни на основе обеспечения монопольного права на владение землей. Положенное в

основу всех прочих привилегий право собственности на землю должно было гарантировать дворянству

монополию на владение крепостными крестьянами, заводами, лавками и т. п.

Ходя дворяне не предъявляли конкретных конституционных требований, в политическом плане,

оставаясь носителями административной и вотчинной власти, они в принципе как бы оставляли за

собой в будущем право претендовать на особое сословное представительство. Эта опасность вместе с

угрозой попасть в зависимость от дворянских «капризов» не на шутку напугала императрицу, и

шуваловский проект был отклонен.

Для характеристики политических взглядов Шувалова весьма интересно обращение к их

экономическим основаниям. Оставаясь на протяжении 50-х гг. XVIII в. фактически во главе

внутренней политики России, Шувалов последовательно проводил в жизнь принципы поощрения

внутренней торговли и промышленного развития. Все более снисходительно власть относилась к

крестьянской торговле. Идя навстречу дворянским требованиям, в 1745г. крестьянам было разрешено

вести торговлю вне городов, а в 1752 г. Шувалов выступил с проектом полного освобождения

крестьянской торговли от таможенных пошлин. В январе 1754 г. благодаря его инициативе был

проведен закон, полностью отменяющий внут-ритаможенные пошлины и ряд других сборов, что

создавало дополнительные стимулы для развития и умножения сельских центров торговли и

втягивания крестьян в рыночные отношения. Одновременно создавались благоприятные условия для

развития внутренней торговли по всей стране.

Осуществление протекционистской политики, увенчавшееся изданием нового Таможенного устава

1755 г. и нового таможенного тарифа 1757 г., сопровождалось освобождением торговли от ад-

министративных ограничений. Поддержка дворянского предпринимательства стимулировала развитие

горнодобывающей и металлургической промышленности, основанной на крепостном труде.

487

Наряду со стимулированием дворянского предпринимательства поощрялась и крестьянская

промысловая деятельность. Несмотря на недовольство купечества такого рода политикой она была

наиболее адекватна российским реалиям того времени, способствуя при-ннесению хозяйственной

инициативы в наиболее массовые слои населения.

«Новое реформаторское начало в деятельности Шувалова состояло в том, что главным принципом

фискальной политики стал переход от прямых налогов и сборов к системе косвенного обложения.

Именно с такими целями была осуществлена и таможенная реформа».

Значение косвенного

обложения в условиях аграрного общества нам представляется особенно важным. Именно такой на-

логовый режим был наиболее щадящим для широких масс крестьянства, позволяя населению более

равномерно распределять свои расходы в течение года, соразмеряя свои потребности с материальными

возможностями. Представляя собой своего рода форму налога с оборота, система косвенных налогов в

условиях аграрного общества была наиболее адекватной принципам подоходного обложения.

Однако решающим направлением внутренней политики стала либерализация городской политики.

Слабость торгово-промышленного развития русских городов буквально бросалась в глаза. Городская

верхушка, лишившаяся многих привилегий и монополий, не способная конкурировать с набирающим

силу крестьянским и дворянским предпринимательством, пребывала в тяжелом кризисе. К середине

XVIII столетия на городских рынках появлялось все большее число торгующих крестьян, и

правительство со временем было вынуждено все более снисходительно смотреть на развитие кресть-

янской торговли и промыслов в городах. И если в крупных городских центрах еще чинились этому

препятствия, то в основной массе русских городов рост численности крестьянского населения стал

типичным явлением.

В эти годы все городские жители делились на две части: 1. Население, обладающее правами

городского гражданства. К этой категории относились торговые посадские люди, получившие в 20-е

годы новое наименование купечества, цеховые люди, служилые люди по прибору. В городах с

«указными» мануфактурами сюда относились и приписные работники. В окраинных городах —

бывшие служилые люди, зачисленные в однодворцы, и ряд других категорий. Все эти группы

составляли постоянное податное население города. 2. Население, не имеющее прав городского

гражданства, состоящее из пришлых людей, главным образом крестьян-отходников. Численность

последних иногда превышало число городских граждан.

488

Вновь оживали города, насколько это было возможно в условиях крепостного права. Новую струю

вносили в российские полисы заполняющие их предприимчивые крестьяне.

Город и деревня в правление Екатерины II

Новое направление промышленной политики вполне определилось в правление Екатерины II.

Известны ее многочисленные высказывания о вреде монополий и преимуществах мелкой

крестьянской промышленности перед крупной. В «Наказе» Екатерина прямо заявляет, что

«земледелие есть первый и главный труд, к которому поощрять должно». По мнению

императрицы, массовое внедрение крупного машинного производства, помимо необходимости

предоставления многочисленных льгот и привилегий, обеспечивающих его развитие, таило в себе

угрозу сокращения рукоделий и уменьшения числа занятых в них работников в силу неравных ус-

ловий конкуренции. В этом смысле преимущества мелкой промышленности перед крупной

заключались и в том, что расширялась сфера приложения свободного труда, крестьяне в зимнее

время не оставались в праздности без всякой пользы для себя и для государства.

Представляется весьма существенным понимание молодой императрицей специфики

крестьянского быта, в котором труд неравномерно распределен в течение годового цикла и

оставляет свободным от сельскохозяйственных работ значительную часть времени в зимний

период.

Представление о преимуществах мелкой, в том числе крестьянской (кустарной) промышленности

полностью соответствовало убеждению Екатерины в необходимости существования, а в случае

отсутствия — создания в государстве третьего сословия. Опираясь на многочисленный класс

крестьянства, из него вырастая, третье сословие должно было включить в себя торговое и

промысловое крестьянство и торгово-промышленное население городов. Город и деревня, таким

образом, связывались многочисленными каналами социально-экономического развития.

Промышленность обретала в развивающихся промысловых предприятиях экономическую основу

для своего подъема. Доходы дворянства повышались за счет богатеющего крестьянства.

Администрация получала в хозяйствующем третьем сословии прочную опору порядка и надежный

источник материальных средств. И, наконец, вся пирамида власти обретала прочный социальный

и экономический фундамент. Таким образом преодолевался социальный «раскол»,

пронизывающий все сферы российского общества.

489

Идея создания в аграрной стране третьего сословия была не-ишможна вне аграрной

интерпретации экономического прогресса. Иго источник виделся в деятельной активности

крестьянских масс и материальном достатке дворянского сословия. Очевидно, что такая позиция

вполне соответствовала тенденциям нового времени. I !о она вступала в резкое противоречие с

реально установившимся и стране мобилизационным режимом, в том числе и всей системой

городского управления.

Со времени петровских реформ расклад сил в городе существенно изменился. Если в прежние

времена городские посады боролись за право крестьян быть включенными в городское сословие,

то в новых условиях крестьянское присутствие в посадах стало посприниматься как угроза

городским промыслам. Город и его население, обособленные реформами Петра от своего

аграрного окружения, с большим трудом мирились с постепенным возвратом к естественным

условиям существования. Любая конкуренция была губительна для такого города, и, прежде всего,

в борьбе с ней происходила консолидация всех городских слоев, выдвигавших общие требования.

Именно с ними столкнулась Екатерина в многочисленных городских наказах в Уложенную

комиссию и вынуждена была считаться в своей дальнейшей деятельности.

Укорененная властная традиция, опиравшаяся на мобилизационный режим государственного

управления, предопределила выбор будущей стратегии общественного развития. Ко времени

окончания работы Уложенной комиссии за плечами у императрицы был уже пятилетний опыт

правления государством, и, возможно, этот опыт лучше всего свидетельствовал о том, что в

условиях социального «раскола» главной задачей государства было укрепление власти

«просвещенного монарха» в центре и на местах. Центрами управления должны были оставаться,

естественно, города. Правление Екатерины стало временем второй волны европеизации России на

пути превращения ее в военно-полицейское государство. Уже в 1768 г. была создана Комиссия о

благочинии, начавшая разработку проекта учреждения в России полиции. Сама же Екатерина

обдумывала планы новой губернской реформы. Начавшаяся вскоре крестьянская война под

руководством Е. Пугачева утвердила правительство в правильности курса на реформу местного

управления и централизацию власти.

Губернская реформа, развернувшаяся в 1775 г., сразу после подавления пугачевщины, привела к

разукрупнению губерний, их число выросло вдвое — с 25 до 50. Провинции были ликвидированы,

и власть генерал-губернаторов стала практически неограниченной. Так же, как и в петровские

времена, губернское управление

490

представляло собой личное доверенное управление верховной власти посредством лиц,

непосредственно назначаемых императрицей и зависимых от нее. На уездном уровне местная

власть была отдана на откуп дворянской корпорации. Посты уездного предводителя и капитан-

исправника были дворянскими выборными должностями. Все финансовые дела перешли в ведение

губернских казенных палат. К губернской администрации были отнесены вновь создаваемые в

России приказы общественного призрения, первые в стране учреждения социального обеспечения,

ведавшие медициной, народным образованием и т. п. Коллегиальное управление фактически

переместилось из центра в провинцию, чтобы придать статус самостоятельности областным

территориям.

Реформа судебной системы, проводимая в рамках губернской реформы, учредила так называемый

Совестной суд, ознаменовавший начало становления в России всесословного суда. Разделение

уголовного и гражданского судопроизводства положило начало отраслевому разделению судебной

системы.

Городские реформы в царствование Екатерины II

С губернской реформой была тесно связана и городская реформа. Соответственно увеличению

числа губерний многократно возрастало и число уездов. Их количество на порядок превышало ко-

личество городов в России. В этой связи многие вновь определенные уездные центры получали

статус городов. В результате число городов в России увеличилось в полтора раза. На 1785 г. из 560

(по данным И.Ф. Германа) или 579 (по данным К.И. Арсеньева) городов 216 получили статус

города в результате местной административной реформы.

Таким образом, не деревня

«подтягивалась» к городу, а города внедрялись в деревенскую среду. Естественно, что размещение

уездной администрации в недавнем селе не могло разом превратить вчерашних деревенских

жителей в горожан и село в город. Заново образованные города сохраняли не только внешний

облик, но и все социальные и экономические признаки аграрного поселения. Именно

реформированию этой социальной среды и служили новые преобразования городского

управления.

Манифест 1775 г. разделял городское сословие на две части: купцов и мещан. К первым

относились все члены прежнего сословия, объявившие капитал свыше 500 рублей. Они

освобождались от подушной подати, замененной однопроцентным налогом с суммы объявленного

капитала. Купечество, как и прежде, разделялось на три гильдии: к первой гильдии относились

предприниматели,

491

заявившие капитал более 10 тыс. руб., ко второй — от 1 до 10 тыс. руб., к третьей — от 500 руб. до

1 тыс. руб. В 1776г. купечество освобождается от рекрутской повинности, которая заменялась для

пего денежным взносом 360 рублей за рекрута (с 1783 г. — 500 руб.). ()стальные стали

именоваться мещанами и продолжали платить подушную подать 1 руб. 20 коп. с души.

Преобразование городов завершилось предоставлением в 1785 г. Жалованной грамоты, или

«Грамоты на права и выгоды русских городов Российской империи». Каждый город получал герб.

За городами провозглашалось сохранение прав собственности на приобретенные земли, пастбища,

реки, рыбные ловли и т. п. Дозволялось ааводить и содержать мельницы, корчмы, харчевни,

трактиры, иметь частные дворы, учреждать торги, ярмарки, школы, иметь клейменные весы и

устанавливать брак товаров.

Расширялся круг лиц, именуемых городскими обывателями. К ним теперь относились «все те кои

в том городе или старожилы, или родились, или поселились, или домы, или иное строение или

места или землю имеют, или в гильдии, или в цех записаны, или службу городскую отправляли,

или в оклад записаны и потому городскую носят службу или тягость». Таким образом, все, кто

имели в городе недвижимую собственность, становились городскими обывателями. Звание

«настоящего обывателя» екатерининских времен принципиально отличалось от звания

«регулярного гражданина» петровского законодательства, приобретение которого для многих

горожан было недоступно, тогда как при Екатерине приобретение недвижимости обращало

всякого жителя города в «настоящего городского обывателя». Городское гражданство становилось

более открытым.

Все обыватели записывались в разрядные книги, разделяясь на шесть разрядов: к нижнему, 6-му

разряду, относились посадские старожилы, занимающиеся «промыслами и рукоделиями»; к 5-му

— именитые граждане (ученые, художники, капиталисты, кораблехо-зяева); к 4-му —

иногородние и иностранные гости; к 3-му — приписанные к цехам; ко 2-му — приписанные к

гильдиям; 1-й разряд составляли «настоящие обыватели», владеющие городской недвижимостью.

Городовая грамота 1785 г., последовательно проводя начало общественного представительства,

основывалась на имущественной заинтересованности в городских делах, но оставляла незыбле-

мым сословный принцип. Городская община получала представительство в виде «общества

градского, общей градской и шестиглас-ной дум». Общество градское имело право на

общегородские сходы, которые составлялись из лиц, достигших 25-летнего возраста,

492

обладавших капиталом, с которого поступал взнос в казну не менее 50 руб. (хотя в явочном

порядке часто допускались и менее состоятельные граждане). На собрании общества, имевшем

наиболее объемные полномочия и происходившем раз в три года, проводились выборы на

должности общегородского сословного управления: городского головы, бургомистров, ратманов и

др.

Межсословным органом была Общая дума, состоящая из всех разрядов населения. Наряду с ней

существовала Шестигласная дума, избираемая из состава Общей думы, — своего рода

исполнительный орган, включавший по одному представителю от каждого разряда.

Руководство посадской общиной осуществлялось городским магистратом (Ратушей). Магистрат

действовал в пределах всего посада и ведал судебными, хозяйственными и фискальными делами.

В 1822 г. хозяйственные дела были изъяты из ведения магистратов и переданы городским думам.

Городское самоуправление, таким образом, было подконтрольно государственной администрации,

которая использовала самоуправление в качестве инструмента податного и хозяйственного

механизма.

В ходе городской и губернской реформ встал вопрос о переводе в купечество крестьян сельских и

торгово-промышленных центров, ставших уездными городами или наделенных в ходе реформы

статусом «заштатных городов». Зачисление проживающих в них крестьян в купеческое сословие

проводилась на общих основаниях с другими городами. Таким образом, законодательство

Екатерины ничего не изменило в социальном статусе городского населения и в отношениях города

с деревней. Увеличивая городское население, власть, тем не менее, прочно удерживала

сложившуюся сословную структуру и систему привилегий, прочно прикреплявшую к ней верхние

торгово-промышленные слои, создавая препятствия свободному развитию в интересах

немногочисленной городской предпринимательской верхушки.

Новообразованные и старые уездные и губернские города впоследствии приобретали одинаковый

внешний вид: городские центры подвергались регулярной застройке, имели стандартную плани-

ровку с обширной площадью посередине и одностильными административными зданиями вокруг

и вдоль центральной улицы. Масштабы новой застройки зависели от размеров и значения города.

Мероприятия, направленные на изменение внешнего облика городов, были направлены не столько

на украшение, сколько на воплощение идеи регулярности. Этому немало способствовали стандар-

ты классицизма, воспринятые дворянской прозападнической элитой. В итоге малые и средние

города приобретали часто вид казар-

493

менных поселений, каковыми они и воспринимались заезжими иностранцами, например, А. де

Кюстином. Впоследствии эту точку зрения разделили многие деятели русской культуры

Преобразования местного управления увенчались принятым в 1882 г. «Уставом благочиния, или

полицейского», учреждавшего в стране полицию. Городские реформы Екатерины являлись разви-

тием петровского городского законодательства. Как и во времена Петра, они были связаны с

преобразованиями центральной администрации и местного управления. Но вместо города как

центра торгово-ремесленной жизни уезды получили город — административный пункт, всецело

отданный на откуп дворянскому чиновному управлению. Констатируя изменение роли дворянства

в местном управлении в эту эпоху, В.О. Ключевский сделал следующее замечание: «В древней

Руси дворянство не правило, а только служило, и служило как в центре, так и в провинции; в

первой половине XVIII века оно делало центральные правительства, продолжило служить в

центре и едва начинало править провинцией; во второй половине века, в последний раз сделав

правительство, дворянство перестало обязательно служить в центре и окончательно стало править

в провинции».

Городское управление, созданной Екатериной, в последующем не претерпело существенных

изменений вплоть до эпохи буржуазных реформ 60-70-х гг. Законодательство Екатерины II

завершило правовое оформление военно-полицейской империи с ее жесткой сословной

стратификацией общества, идеей «регулярности» и тотальным подавлением властью частной и

общественной инициативы, выходящей за рамки сословных полномочий. В то же время реформы

Екатерины пытались придать этой системе «человеческое лицо». Просветительские идеалы

прежде всего требовали от власти создания институтов социального патронирования. И хотя эти

меры также во многом напоминали декорации, призванные скрасить «бездушие» регулярного

государства, тем не менее, они стали предвестником будущего общественного возрождения.

Жестко выстроенная система административной власти, воплотившая требуемый принцип

регулярности, грозила обратиться в мертвую бюрократическую машину, если бы не была

дополнена началами самоуправления и самоорганизации населения в рамках сословной структуры

общества. Этой цели и служило предоставление в 1785 г. Жалованных грамот городам и

дворянству.

Оба эти документа, призванные конституировать корпоративную структуру общества,

упорядочить внутрисословные отношения и закрепить за «жалованным» населением особые права

и свободы, утверждали основы самоуправления дворянской и городских

494

корпораций. Горожане реализовывали самоуправление в рамках думского городского

представительства. Дворяне, помимо закрепления за ними прав собственности на землю и

исключительного права владения крепостными, получили через свои корпоративные выборные

органы (дворянские собрания) право оказывать влияние на местное управление.

Везде, где административный аппарат непосредственно смыкался с населением, должна была

возникнуть посредующая структура самоорганизации. Логично было бы ожидать ее возникнове-

ние в качестве посредника между административной властью и государственным крестьянством.

И действительно, в том же 1785 г. наряду с Жалованными грамотами дворянству и городам был

представлен проект «Сельского положения», которое с полным основанием можно было бы

назвать Жалованной грамотой государственным крестьянам.

Подобно другим «Жалованным грамотам», «Сельское положение» предусматривало правовое

оформление сословного статуса государственных крестьян. В основе его лежало право

собственности на землю и свободного распоряжения движимым и недвижимым имуществом.

Грамота утверждала неотъемлемость сословных прав, в том числе личную свободу, право занятий

земледелием и некоторыми ремеслами. Как и дворяне и горожане, крестьяне делились на шесть

категорий. Высшие категории крестьян освобождались от телесных наказаний. Согласно

«Сельскому положению», предусматривалось образование в деревнях выборных органов са-

моуправления. На выборной основе создавался сословный суд, оформлялся механизм

взаимодействия с представителями государства.

Причины, по которым этот проект так и не стал

документом, конституирующим сословные права крестьянства, кроются, прежде всего, в боязни

правительства дворянской оппозиции. У дворянства были все основания опасаться перспективы

возникновения рядом с их имениями свободного крестьянства, обладающего, к тому же, правами

самоорганизации. На нет сводился бы тогда весь эффект Жалованной грамоты дворянству,

предоставлявшей ему статус «главного члена» общества. Предоставление свободы, в том числе и

распоряжения земельной собственностью, государственным крестьянам могло быть воспринято

крепостными крестьянами как обещание их скорого освобождения.

Но основная причина отказа от обнародования «Сельского положения» крылась все же в трезвом

осознании невозможности полного сословно-правового и экономического обособления крестьян-

ства в условиях вступления России на путь модернизационного развития. Продолжалась

колонизация российских окраин, главную

495

роль в которой играло крестьянство. Несмотря на все ограничения, продолжалось движение

крестьян в города. Крестьяне вели торговлю, занимались самыми разнообразными промыслами.

Хотя прежние сословные границы сохранялись, власть прекрасно осознава-ji;i, что регламентация

сословных прав и профессиональных занятий крестьянства — полная утопия. Все здание

российской государственности основывалось на крестьянском фундаменте, и полностью отделить

крестьянство значило лишить государство и другие социальные слои своей питательной почвы.

Именно в применении к крестьянству становилась очевидной вся условность разделения общества

сословными барьерами. Отказываясь от принятия «Сельского положения», власть предоставляла

события их естественному развитию.

Новая эпоха — старые проблемы

Росла деревня, рос город, и связь их, время от времени разрушаемая законодательством, все же

налаживалась. Количество городов в 1811 г. достигало уже 620, а в 1856 г. — 701. Однако

подавляющее большинство русских городов по-прежнему относились к категории малых и

средних. На 1856 год только 28 городов (4%) имело численность населения свыше 25 тысяч

человек.

1782г. 1811г. 1825г. 1856г.

Большие города 4 (0,7%) 8 (1,3%) 13 (2,0%) 28 (4,0%)

Средние города 147 (27,1%) 120 (19,3%) 158 (24,4%) 298 (42,5%)

Малые города 391 (72,2%) 492 (79,4%) 476 (79,4%) 375 (53,5%)

Понятно, что в этих условиях городские реформы конца XVIII столетия и, в частности,

административно-полицейское деление городов на участки (призванное покончить с

патриархальным укладом традиционного русского города) были актуальны только для не-

большого числа крупных городских центров. Поэтому, несмотря на значительный рост в России

числа городов, вряд ли можно говорить об урбанизации в классическом ее понимании. «Чем

крупнее был город и плотнее заселен, — пишет современный исследователь, — тем более

разнообразной деятельностью, прежде всего промышлен-но-торговой, занимались его жители, тем

явственнее проявлялись в городском образе жизни черты буржуазного урбанизма — преобладание

в отношениях между людьми вещных моментов. Человеческие взаимоотношения осуществляются

теперь не прямо, а посредством вещей, товаров и продуктов труда, и как следствие этого,

496

происходит ослабление родственных и соседских связей, уменьшение социальной роли семьи, падение

значения традиций в общественной и личной жизни, ослабление социального контроля, анонимный,

случайный характер межличностных контактов. В то же время, чем меньше был город и разреженнее

его население, чем больше однообразия наблюдалось в деятельности его жителей, тем более

личностный характер имели общественные связи, возникавшие между его обитателями, будь то

отношения зависимости, эксплуатации, обмена. Социологи полагают, что именно в городах с

населением, превышающим 20-30 тыс. жителей создаются возможности для радикального изменения

характера межличностных отношений — для перехода от первичных ко вторичным контактам, от

связей общины к связям общества».

Для большинства же русских городов и к середине XIX в., в канун буржуазных реформ, была

характерна именно традиционная патриархальная среда, имеющая по-прежнему ярко выраженный

аграрный характер. Тем не менее, благодаря развитию промышленности и торговли в первой половине

XIX в. складывались условия для экономического роста многих городов. А с началом желез-

нодорожного строительства создавались основания для развития городских и сельских центров,

расположенных вблизи новых транспортных магистралей. Одновременно с разрастанием некоторых

старых городов, все более приобретавших облик промышленных центров, другие города, оказавшиеся

вдали от новых торговых путей и рынков сбыта, приходили в упадок.

В то же время, в растущих аграрных регионах своим чередом продолжали вырастать новые городские

и протогородские центры. Большинство из них представляли собой вчерашние села, постепенно

приобретающие черты торгово-промышленных поселений. Процесс градообразования продолжался.

Несмотря на все это города продолжали сохранять свой деревенский облик. Среди построек все так же

преобладали деревянные дома, которые, по деревенской традиции, строились на значительном

расстоянии друг от друга. Между ними были разбиты сады и огороды, а население продолжало

активно заниматься сельскохозяйственной деятельностью: содержало скот, выращивало садовые,

огородные и даже зерновые культуры. По-прежнему мечтой среднего обывателя оставалось

приобретение участка земли под садик, где можно было бы заниматься разведением крыжовника,

смородины и малины. В массе своей русские города оставались аграрными, уходящими своими

корнями в традиции аграрного общества.

Вместе с тем, отдельные быстро развивающиеся городские центры постепенно брали

цивилизационную инициативу в свои руки.

497

Но специфика этого процесса (связанная с масштабами государства, неравномерностью развития

отдельных его территорий, а также с особенностями его социально-правового устройства и эконо-

мическими приоритетами власти) предопределяла направление массовых структурообразующих

процессов общественного развития: миграционных, товарных, интеллектуальных, властных и т. п. Все

эти потоки, минуя локальные городские центры, направлялись в крупные промышленно развитые

города. Именно эти города, где концентрировались большие массы населения, как правило, являлись

образовательными и университетскими центрами. Здесь в наибольшей степени проявлялась вся

практическая беспомощность и архаичность властной организации, пытающейся контролировать

социальные процессы традиционными средствами политической опеки. Здесь смешивались

национально-культурные, сословные и профессиональные группы, рушились традиционные понятия

нравственности и морали, разбивались прежние этические и эстетические нормы, замещаясь новыми.

Именно в этих нескольких городских центрах, резко выделявшихся на фоне традиционного аграрного