Домников С.Д. Мать-земля и Царь-город. Россия как традиционное общество

Подождите немного. Документ загружается.

называли дворец, так как царские покои располагались в верхнем этаже), то мятежный протопоп

жил „внизу", в яме, прикрытой срубом».

Его держали именно в земле, культ которой им декларировался («перед землей все равны», и царь

— не выше монаха). И сам Аввакум понимает кощунственно-издевательский характер своего

мучительного заточения как символического причащения нижнему миру животного состояния и

преисподней: «Запечатлен в живом аде плотно гораздо; ни очию возвести на небо возможно, едина

364

скважня, сирень окошко. В него пищу подают, что собаке; в него же и ветхая измещем; тут же и

отдыхаем. Сперва зело тяжко от дыму было: иногда на земле валялся, удушисься, насилу отдох-

нешь. А на полу том воды по колени, — все беда...»

К осквернительской символике можно отнести и лишение Аввакума одежды («а сежу наг, нет на

мне ни рубашки, лише крест с гойтаном: нельзя мне в грязи той сидя, носить одежды»). Симво-

личным является и лишение Аввакума и других пустозерских за-точенцев языка. Лишения языка

означало невозможность для них продолжения своей проповеднической деятельности: это был

ответ на апостольские претензии Аввакума и указании его места — в земле, подобно змее,

лишенной жала.

Слепая приверженность традиционалистским ценностям превращается в эпоху барокко в объект

кощунственных издевательств и символического принижения. Такого рода характер будет носить

и вся деятельность Петра I. Его преобразования, сопровождавшиеся демонстративно-показным

осквернительством традиции и кощунственной символикой (чего стоило только знаменитое

петровское брадобритие), выглядели как открытый вызов традиционным устоям общественной

нравственности.

Отказ от традиционных ценностей, связанных с культом земли, привел Петра к идее строительства

города «на болоте», на воде, т. е. города «без земли». Отказ от земли должен был означать для

Петра отказ от законосообразностей традиционной циклики. Мечтая ускорить развитие общества,

он пытался избавить его от хронометрических закономерностей природно-циклического хода вре-

мени, заменить цикл природный циклом торгово-производственным и властно декларируемым.

«Город на воде» должен был явить всему миру новую Россию, Россию без земли. Все ресурсы и

богатства большого общества сводились реформами преобразователя в одну точку прорыва — в

строительство нового каменного города.

И тем не менее, культ земли продолжал господствовать в религиозном сознании Руси. Решающую

роль он сыграл и в оформившемся типе русской религиозности, приобретшим официальный

статус благодаря деятельности Иосифа Волоцкого. В утвердившейся православной традиции Г.П.

Федотов, например, видел осуществленное иосифлянство, которое представлялось ему в трактовке

Ф. Степуна «лишенным всякой мистики и углубленного догматического сознания, полуязыческим

обрядоверием: икон, мощей, святой воды, ладана, просвир, куличей. Диетика питания становится

в иосифлянстве в центре религиозной жизни». Однако, отмечает Степун, «при всей своей грубости

и примитивности московский ритуализм был все же морально эффективен. <...> В своем обряде,

365

как еврей в Законе, москвич-иосифлянин находил опору для жертвенного подвига, обряд служил

для него конденсацией моральных энергий, но благодаря своей свинцовой тяжести он принимал

уже антихристианские черты: „Москва слезам не верит", „Неверных жен зарывают в землю",

„Фальшивомонетчикам заливают горло свинцом"».

Таким образом, установившийся в стране политический режим завершил оформление в России

социальных структур аграрного общества. Перемещение цивилизации на новые пространства

вследствие крестьянской колонизации и, вместе с тем, перемещение центра цивилизации на север,

изменения, происшедшие в характере городского строительства, а также в политической орга-

низации общества, — все это предопределило формирование в России особого типа аграрного

уклада. Его основной характеристикой становится культурный дуализм, обозначенный уже

современниками термином «раскол». Нужды нарастающей государственной машины, открытость

северо-восточных границ, постоянная угроза набегов, исходящая с юга и востока (от мелких

государств-наследников Золотой Орды и вассала Османской турецкий империи Крымского

ханства), в целом крайне неблагоприятные условия военно-политического окружения, а также

потребности управления огромными территориями предопределили необходимость внедрения

мобилизационного типа социально-экономического уклада, основанного на вотчинно-поместной

системе землевладения. Эта система превращалась не только в основу существования служилого

сословия, но также обеспечивала механизм власти господствующего класса над землей. Она

гарантировала стабильный поток налоговых поступлений в государственную казну, но также

обеспечивала спокойствие и правопорядок в стране.

Итак, на пересечении традиционных ценностей, аккумулированных вокруг культа земли, и

ценностей нарождающегося исторического сознания (идея царства уже вмещала в себя рациональ-

ное представление о власти как носителе прогресса) в эпоху Московского царства возникает новая

система общественной и политической организации общества.

В основе новых отношений — сакрализованные принципы: Власть и Земля, Царь и Народ, — два

крайних полюса, источники того мощного потенциала, который приводит в движение огромное

государственное тело Российского государства в эпоху Петербургской империи. Основанной на

этих принципах новой социальной системе, по замечанию В.О. Ключевского, русское общество

обязано

366

возникновением того «сложного и во многих отношениях величественного государственного

порядка, установившегося на огромном пространстве московской Руси, того порядка, который

только и сделал возможными смелые внешние и внутренние предприятия Петра, дал необходимые

для того средства, людей и самые идеи: даже идеи Петра, по крайней мере основные, наиболее

плодотворные его идеи выросли из московского государственного порядка и достались Петру по

наследству от предшественников вместе с выдержанным, удивительно дисциплинированным

политически обществом, руками и средствами которого пользовался преобразователь».

РОССИЯ КАК АГРАРНОЕ ОБЩЕСТВО:

утопия и рациональность

Часть II

ГЛАВА 8

ВЛАСТЬ И ЗЕМЛЯ: земельный вопрос в России

А по прямому разсуждению надлежит всем жилым землям и пустошам учинить межи недвижимыя, буде с кем не

разделила ни река, ни ручей, ни иная какая недвижимая признака, то присмотреть какую ни есть недвижимую признаку

коея б нарушить нелзя было. А буде нет таковые признаки, то и на чистом месте мочно сделать недвижимая признака,

ибо выкопать яма глубокая аршина в три или в четыре и шириною такожде, и навозить ее полну каменья болшаго и

накласть бугром...

И аще тако вся российская земля размежуется, то упокоятся все земельные съсоры, нелзя будет ни сажени чужой земли

кому присвоить, но всякой будет, аще убог, и аще кто и ябедовать и нахалевать, а будет своим владеть...

И.Т. Посошков. Книга о скудости и богатстве'

И порядки, и законы, и нравственность, и даже самый ум наций, и все, наконец, всякое правильное отправление

национального организма организуется лишь тогда, когда в стране утвердится прочное землевладение. То же самое

можно сказать и о характере землевладения: будь характер аристократический, будь демократический, но каков

характер землевладения, таков и весь характер нации.

Ф.М. Достоевский

Представление о земельной собственности как правовой категории — результат длительного

процесса исторического развития общества. Сознанию собственности предшествовало сознание

владения как властвования в его особом понимании. Землей нельзя владеть, но, вступив с землей в

мистический союз, можно овладеть ее производящими силами в обмен на собственные. Само

распоряжение землей (жребием, долей), установление с ней связи рассматривается как

причащение (от «часть») жизни земли, разделение ее судьбы, круговой обмен с ней жизненными

энергиями. Но это также участие (от «часть») в общей доле всего коллектива, связанного с землей

теми же узами. Представление о собственности в современном понимании — как праве владения и

распоряжения —

370

в традиционном обществе распространяется исключительно на продукты, произведенные самим

человеком: изготовленные человеком орудия труда, одежду, выращенный урожай. Но мог ли

земледелец относиться к земле, которой он служил всем своим существованием и называл

матерью, как к имуществу?

Отношения между крестьянином и землей это отношения кругового обмена силами, в которых

человек воспринимает себя землей, а к земле относится как к антропоморфному существу, облада-

ющему всеми качествами материнства. Материнство как старшинство подразумевает власть земли

над земледельцем, и на протяжении веков мы можем наблюдать различные проявления этой

власти над человеком в хозяйстве, в быту, в культуре в самом широком смысле. Засухи и

неурожаи воспринимаются как наказание свыше, посылаемое человеку через землю. В

космической иерархии Земля служит воплощением (и олицетворением) мира человека, выступая

посредником между ним и Богом.

Однако и человек своей деятельностью предъявляет земле определенные требования, возлагает на

нее определенные обязательства, которые та выполняет. Он пашет землю, удобряет ее, сеет,

вкладывает в нее свой труд и считает себя вправе рассчитывать на отдачу земли. Отношения

кругового обмена подразумевают чередующиеся состояния власти-зависимости, власти-защиты,

власти-покровительства и т. п.

Если в эпоху архаики, в том числе на первых этапах государственного развития, и можно говорить

о собственности, то только как особой форме властвования.

Сила и Власть

О власти, имеющей своим источником физическую силу, мы говорили в первой части книги. Во

Вселенной, которую человек ощущает как насыщенный жизнью живой организм, само сущест-

вование воспринимается как непрерывный обмен жизненными силами, подпитывание чужими

жизненными энергиями. Овладение внешними силами дает умножение собственных. Обладание

силой, превышающей средние человеческие способности, означает связь героя с высшими силами,

с энергиями иного мира, является показателем способности властвования. Под властью при этом

понимается выполнение медиальной функции между «этим» и «иными» мирами.

Эпические герои обладают гипертрофированной силой, а некоторые из них, такие, как, например,

Святогор, становятся олице-

371

творением безличной силы священных гор (титанической, подземной, энергии космогонических

первостихий, вулканически прорывающихся в упорядоченный природный мир), силы как таковой.

Могущество космического хаоса, воплощенное в чудо-богатыре, бессмысленно во Вселенной,

раскрывшейся бытию. Земля с трудом носит его, и, не найдя применения своей мощи, Святогор

умирает, превратившись в каменную гору. Но авторитет такой Силы неоспорим и обозначается

через стремление прикоснуться к ней (мотив передачи силы Святогора Илье Муромцу). Сила Ильи

Муромца — принципиально иного характера, она имеет своим источником живую землю, что и

обозначается вторым именем героя, указывающим на его место рождения. Но, несмотря на

различные источники и масштабы, силы обоих богатырей связаны: по одной версии, Илья

уклоняется от встречи со Святогором, по другой же, он все-таки перенимает от богатыря-горы

часть его силы.

Традиция не ценит личности, но, признавая исключительность силы, обозначает индивидуальную

исключительность. Человек, наделенный выдающейся мощью, превышающей среднечеловече-

ские возможности, считается предметом особого расположения богов и земли. Он — авторитет,

постоянный объект не только повышенного внимания и восхищения, но и поклонения. Как через

части одного животного человек получает силу всего рода животных (родового тотема), так и

через природную исключительность физической силы человек наделяется силами всех людей.

Физическая энергия становится социальной категорией властвования.

Власть раскрывается через силу, которая обладает активным волевым началом, проявляя так свое

могущество. Сильный человек — Богом любимый, так же, как и богатый. Индивидуальная мощь

— это Божий дар, наивысшая концентрация природных сил. Потому она и священна, что дана

Богом (богами), и властна, ибо только через власть сила демонстрирует свою легитимность.

Власть над предметом (который можно сломать, сокрушить, поднять) и над человеком (которому

можно причинить боль, одержать над ним победу, одолеть) демонстрируется через силу, которая

всегда показательна, инициативна (лат. initiatio), т. е. проявляет себя. Человек, наделенный силой,

потенциально стремится к власти или уже приближен к ней: русские богатыри собираются на

пиры князя Владимира, набирающего «дружинушки хоробрыя». Власть притягивает к себе

наиболее сильных, и от нее сила расходится по земле русской.

Однако сакральность власти проявляется не только через способность произвести разрушение или

причинить боль, но и установить порядок, стать посредником в конфликте, совершить суд по

372

справедливости, разделить общую судьбу (понятие «одолеть» этимологически означает

«вхождение в долю», признание общности). Власть не только возвышает человека над людьми, но

и наделяет его идеальными качествами вершителя добра и справедливости, законности. Она

изначально сопряжена с чувством ответственности перед теми, кто доверил авторитету власть над

собой. Обладание властью делает человека вершителем воли неба, представителем высших сил,

ставит его медиумом между миром Богов и миром людей. Медиальная функция власти делает ее

нормотворческой и законодательной. В этом качестве власть почитается как священная.

«Власть священная»

Чувство святости, как отмечал М. Элиаде, берет свое начало «в идее „живого Бога". Это не Бог

философов и не Бог Эразма, это не какая-то идея, абстрактное понятие, моральная аллегория, это

страшная мощь — проявляющаяся в Божьем гневе. Пробуждение чувства святости начинается с

выделения какого-либо объекта как Божественного, в котором проявляется какой-либо аспект

Божественной силы. За этим следует наделение этого объекта качествами священного»

. Как в

окружающей действительности человек стремился обнаружить различные проявления

священного, так и в окружающих людях или группах людей он должен был замечать признаки

божественной данности.

Проявление священного связано с осмыслением Божественности объекта как совершенно

отличного, иного по отношению к обыденному миру и естественной реальности. В нем —

наивысшая концентрация небесных и земных сил, ургийного и тонического начала, источник

чистой энергии Творения. Это то, что восходит к эпохе Начал, стоящей у истоков бытия. В Начале

все едино: Бог и одухотворенная материя. Там, во времени Начал, люди и боги выступали как

соратники, носители одной Идеи, обладатели одной Силы, творцы одной Реальности.

Верховенство богов над людьми определялась ощущением отеческой природы их власти. Прикос-

новение к богам наделило первых людей, Предков, мистической силой. Мифологическое

воспоминание о божественной силе Предка-основателя служит основанием восприятия всякой

власти как силы. Древние мифы исходят из того, что Первопредки, создавшие цивилизацию и

всему научившие людей, ушли из Мира на время, обещая вернуться. С ожиданием их возвращения

психологически связано ожидание Праведной власти, Власти от Бога, Первосвя-щенной и

Отеческой.

373

Пребывая в небесном мире богов, Предки находятся в ожидании того времени, когда им можно

будет вернуться в мир своих потомков, как когда-то они явились во имя научения их «всему». Без

нового вторжения божественных Предков немыслимо обновление мира, его очищение и

освящение. От них ожидается воздаяние за верность их заветам и расправа над осквернителями и

нарушителями этих заветов. Архетип Власти: Бог-Отец, Святой-Предок — делает доступным ее

понимание как иного в этом мире.

Речь идет не просто об ином, а о совершенно ином — ином-священном, царственном, в котором

обнаруживает свое проявление Божественная сила и Божественный свет. Восприятие иного-

священного вызывает чувство благоговейного ужаса и совершенного преклонения,

сопровождается ощущением собственной ничтожности, тварности и, в то же время, стремлением

причаститься его праведности и могуществу. Это власть в ее чистом проявлении, смысл которой

проявляет себя в облике государственной, т. е. организующей, силы и воспринимается в качестве

высшего смысла, который не поддается рациональной критике. И уже в силу своей высшей

санкции идея власти вызывает реакцию абсолютной покорности и подчинения. Не той

покорности, которая сопровождается осмыслением личной выгоды или даже чувством

защищенности, а той, согласно которой в «Братьях Карамазовых» слуга Федора Павловича

Григорий, подобно сотням и тысячам реально существовавших слуг и дворовых, остается служить

своему господину и после отмены крепостного права.

Смысл властной рациональности недоступен обывателю. Он гораздо чаще сталкивается с силой

власти и воспринимает держателя власти как реального носителя силы. Космогоническая природа

власти (стихийность, буйность) священна. Даже пресловутая рациональность в глазах обывателя

оборачивается проявлением буйства власти. Рационализация пространства сопровождается уси-

лением мифических его черт, рождает новую мифологию. Рациональное пространство обрастает

мифами, потому что оно неестественно для традиционной рациональности, а неестественное вну-

шает ужас и подавляет. Это иное пространство нуждается в обосновании — новая логика рождает

новую мифологию. Государство как власть представляется в виде универсальных образов Свя-

щенного: либо Бога-Отца — управителя Вселенной, либо Дракона, Змея, обитателя подземного

мира, где скрываются силы вулканических стихий и Хаоса, выбрасывающего в мир энергии

творения (космогоническое начало). Ее деяния — проявление священного, иерофания. Отсюда

мифологизация носителей власти, обнаружение в их действиях проявлений эпической героики,

наделение их

374

титаническими качествами, сакрализация на уровне обыденного сознания.

Высший уровень сакрализации власти связан с ее небесной символикой, низший — с подземной.

Первому воплощению власти следует поклоняться, второго — избегать. Но ей нельзя противиться,

можно только служить. Общественная активность, таким образом, определяется энергией власти и

рассматривается исключительно как содействие или противостояние Власти (или уход от нее) в ее

начинаниях, но всегда «по поводу» власти. В традиционном обществе с Властью связаны

ключевые эпизоды общественного развития. Во взаимном восприятии власти обществом и

общества властью, в их способности к самоотождествлению и учету интересов друг друга таятся

причины как великих свершений, так и страшных потрясений. Деяния одного правителя способны

ввергнуть процветающую страну в хаос, а могут стать началом расцвета и выхода из самой

страшной разрухи.

«Власть облаченная»: традиция и рациональность

Возникновение власти изначально сопряжено с ее семантическим выделением, обозначением:

надмирность власти делает наиболее распространенным ее символом образ Солнца. Белый, крас-

ный и золотой цвета являются атрибутами Солнца и становятся наиболее часто используемыми

цветами одежд властвующего лица или убранства его помещений. Такой же смысл выделения

носит и форменная одежда приближенных к власти или ее служителей (гражданских и военных).

В традиционном обществе мундир всегда служит обозначению властного лица.

Золото, белый и красный камень в отличие от дерева, символизирующего землю, является

обозначением и территории власти. Храм, дворец, административное здание, город —

классические образцы властного пространства, организованного вертикально по сравнению с

горизонтальной ориентацией крестьянского космоса. Гипертрофированная замкнутость

пространства власти обозначается крепостной стеной, забором, оградой, рвом или валом и т. п.

Все эти атрибуты власти воспроизводят модель священных пространств, изначально

очерчиваемых символическими линиями, ограждающими родовые и коллективные святыни от

проникновения злых сил.

Рождение власти непосредственно связывается с развитием жреческих культов. А ее дальнейшее

развитие в рамках «большого» общества воспроизводит все стереотипы традиционного власт-

375

вования. Управление в традиционном обществе организуется очагами властных пространств,

центрирующих общее социальное пространство. Свое или освоенное пространство подразумевает,

что вокруг — Хаос, враждебное, отчужденное от власти пространство, требующее организации и

освящения.

Сила, наделенная властью, всегда священна и нормативна. С этим связана и еще одна особенность

власти, особенно ярко проявляющаяся в условиях большого общества, — ее рационализм, слу-

жащий источником постоянной угрозы традиции. Надлокальный характер власти обусловливает

необходимость выработки общих надтрадиционных принципов рациональной общественной

организации и единого механизма властвования. Авторитет как носитель исключительности, в

осуществлении своих властных полномочий всегда стремится вырваться из пределов

традиционного Космоса, маневрирует на грани традиционного и новаторского. Признавая лишь

функционально-обоснованное и эффективное, во всяком случае в глазах коллектива, сознание

ответственности дает авторитету право на внетрадиционность. Именно нестандартность, исключи-

тельное право выхода за рамки слепого следования традиции, но во имя интересов коллектива (в

конечном итоге, во имя традиции) делает его действие авторитетным.

В этой двойственности власти: ее вырастании из традиции и неизбежности использования

нетрадиционных средств — заключено основное противоречие в развитии доиндустриальных

обществ. Использование властью средств нетрадиционной рациональности — всегда содержит

угрозу традиции. Своей деятельностью власть расширяет поле формальной рациональности в

ущерб традиционной. Ее функцией становится десакрализация мира, выход за пределы традиции,

неуклонное утверждение рациональности и, уже потому, подрыв собственных традиционных

оснований. Но столь же естественным является ее стремление к сохранению собственной сак-

ральности и незыблемости. По мере восхождения по спирали ци-вилизационного подъема в

традиционной онтологии все больше места занимают вопросы систематики и функциональности,

носителем которых выступает та же власть и приближенная к ней интеллигенция. Но, с другой

стороны, в служебные расписания все глубже проникает идея сакральности власти, которая

вырывается за пределы как традиционных, так и рациональных ограничений, стремясь стать

самодовлеющей и неограниченной, определяющей судьбы общества. Стремясь упрочить свое

положение на вершине цивилизационного процесса, власть стремится встать над законами

общества и тем самым еще более нуждается в религиозном оправдании и санкционировании своих

действий.

376

Ее дальнейшее развитие происходит как по линии систематизации правовых и административно-

функциональных норм, так и по пути совершенствования формально-ритуального компонента

культуры господствующего класса: доведение до предельной утонченности дворцового этикета,

дифференциация и уточнение внешних (форменных) отличий чиновной и служилой касты,

совершенствование геральдической и знаково-семантической атрибутики. Власть стремится

соединить несоединимое: вернуть рациональность в лоно традиционности.

Движение власти между традиционностью и рациональностью, таким образом, составляет еще

одну из линий, определяющих динамику исторической цикличности. Функциональное

противоречие: власть как источник социальной рационализации и власть как блюститель

социальной традиционности — превращается в еще одно противоречие, определяющее

цикличность исторического процесса.

Власть и право

С переходом к земледелию сила власти отождествляется с силой земли. Медиальная природа

власти делает ее посредником и проводником сил, связанных с плодородием, т. е. тех сил, которые

имели наивысшее значение для земледельческого общества. Власть представляется как

рождающаяся из земли, как делегированная авторитету Власть Земли. Сакральность Власти

переосмысляется через сакральность сил Земли.

С категорией сакральности, собственно, и связанно представление о верховном праве власти над

землей (взаимообразной связи с ней). Даннические поборы с разных земель и надлокальный

характер власти в условиях территориальной организации общества демонстрируют

независимость правителей от власти земли в той мере, в какой ее ощущал земледелец. Творческая

самостоятельность и относительная независимость власти делали ее в глазах населения

представителем «горнего мира». Однако властное право это еще не право собственности, хотя

впоследствии именно в рамках «властного» (государственного) права впервые будет

сформулировано понятие собственности на землю. Подобная эволюция будет возможна лишь при

условии, что источником права здесь выступает высший авторитет.

Власть в традиционном обществе являет собой власть от Бога. Она надземна и ее связь с землей —

это связь принципиально иного свойства, чем связь с землей крестьянина. Это связь ургийного

небесного порядка с тоническим, земным (иератический брак), во-

377

площение идеи верховенства в космической иерархии миров. Это в буквальном смысле власть над

землей.

Ее функции, прежде всего, распорядительные. В данной трактовке земля это не только

почва, недра и растительность, но и люди, проживающие на ней. В основе такой власти как

верховенства лежит функция жизнеобеспечения: не только управления, но и защиты,

покровительства над подвластной территорией, обеспечение порядка и благополучия («счастия

земного»). Отсюда уже выводится право «кормления» представителей власти с земли.

Традиционная собственность (как владение) не нуждается в регламентировании властью и

законом. Но то, что превышает естественную «норму», определяемую естественным

кругооборотом обмена с землей, выходит за рамки традиционных представлений о собственности

и связано с социальной категорией «богатство», требует властно-правовой санкции. Богатство в

данном случае это то, что связано с «нетрудовыми» с традиционной точки зрения доходами (не от

земли): государева служба, торговля, предпринимательство. Эти виды деятельности не могут

ограничиваться рамками традиционного локуса, им тесно в пределах малого сельского мира.

Приобретая надлокальный характер, они становятся посредниками между властью и малыми

локальными мирами. Деловая активность и предпринимательская жилка — тот же божий дар

(богатство). Связь между божьей властью и богатством обозначена и этимологически, понятийно-

смысловым образом.

Нажитое богатство именно потому, что оно не санкционировано традиционными представлениями

о праве собственности, нуждается во внешней правовой защите и регламентации со стороны

власти (свыше). Именно в этом цивилизационном поле социальность переходит из пространства

традиционой культуры в пространство цивилизации. Именно в этой надтрадиционной среде

формируется правовое (гражданское) сознание, представление о праве собственности как праве

пользования и распоряжении, обеспечиваемом властью.

С категорией властвования целиком связано и феодальное право, сознание собственности как

права на землю, санкционированного властью. При этом земля, подчеркнем еще раз,

рассматривается неотрывно от проживающих на ней черных людей. Особенность этого вида

собственности заключается в принципиально различном ее понимании властвующим и

подвластным. Если для первого право собственности определяется правом силы и властного дове-

рения, то для второго (простого крестьянина), не отделяющего себя от земли, категория

собствености весьма условна и применима скорее к его личности, нежели к земле. Крестьянину

легче понять

378

состояние собственной зависимости от силы, нежели власть человека над землей. Он может

понять власть государя, «помазанника Божьего», над землей и в таковом значении признать право

феодала как представителя верховной власти, но не как частного собственника. Для крестьянина

его помещик — это господин, но не землевладелец.

История, однако, это не столько «состояния», сколько «переходы». Утверждение на Руси

крепостничества это процесс, занявший несколько столетий и так и не завершившийся в идеале:

более половины крестьянского населения страны вовсе не знало крепостного права. Но явление

крепостничества как элемент феодального права это реальный факт. Крестьяне все же смиряются

с условиями поместной власти. Более того, со временем они и сами прибегают к купле и продаже

земли, ее аренде, но подобное отношение к земле — результат длительной эволюции (и, заметим,

вовсе не означает забвения прежнего сыновнего к ней отношения). Грань между почвенной

крестьянской традицией и властно-правовой постоянно переступается, и все же эта грань

существует. Не исчезает она и после нескольких веков крепостничества в сознании владельческих

крестьян.

Труд и право

Властное право — не единственный источник правоспособности. Имея своим основанием силу

власти, традиционное сознание права находит критерий правоспособности и в крестьянском труде

как применении силы по отношению к земле. Колонизационный характер низовой крестьянской

традиции цивилизует демонстрацию силы в направлении освоения и присвоения диких земельных

пространств. Сложность и трудоемкость процедуры отвоевывания у леса земельного участка, его

расчистки, распашки и дальнейшего окультуривания является неоспоримым основанием права

земледельца на свой надел «божьей» земли («трудового права»).

Феодальное право собственности на землю может утвердиться лишь на определенном этапе

развития властных отношений и при достаточном развитии государства: в условиях

доминирования властного права над традиционным «трудовым» правом. Культ земли,

преломленный во властной традиции, формирует представление об исключительном праве

верховной власти на земельную собственность. С делегированием (и изъятием) права

собственности на землю частным держателям в аграрном обществе связан механизм осу-

ществления реального властвования — создания очагов власти, цент-

379

рирующих пространство. Речь идет о делегировании властных прав расширяющемуся классу

феодальных собственников.

Однако для крестьянина власть феодала видится как социальная (вторичная) категория, а не как

право собственности на «его» божью землю, и ограничивается понятием «кормления» с земли.

Только причастность поместной власти к высшему авторитету (царской власти) может оправдать в

массовом сознании право на изъятие части произведенного крестьянином продукта, но даже этот

авторитет не способен внушить ему представление о собственности-владении (власти человека

над) землей. Только в этом контексте можно понять обращение крестьян к своему помещику: «Мы

ваши, а земля наша».

Оба основания правоспособности (труд и власть) обозначают различные каналы (идущие «сверху»

и «снизу») цивилизационной инициативы.

Глобальная мудрость архаического отношения к земле и социально-правовая новация

сосуществуют на протяжении нескольких столетий, составляя специфическую особенность

аграрного общества. Сословная обособленность предохраняет общество от конфликта двух

принципиально различных мировоззренческих установок и вытекающих из них социальных

позиций. Культурный дуализм развивающегося земледельческого общества, структурированного

жесткими рамками сословных традиций, даже оставляет надежду на возможность мирного

разрешения заложенного в нем цивилизационного конфликта. Для этого представляется достаточ-

ным проведение землеустройства и кодификации наличных прав. Социально-политическая

беспомощность крестьянства перед лицом внешнего насилия, узурпирующего право крестьян на

освоенные ими земельные наделы (и распространяющего понятия собственности на священную

Землю), в глазах реформаторов ассоциируется со слабостью и конечностью традиционного

отношения к земле перед лицом общественных изменений и социальных реформ.

Однако такая точка зрения — явное заблуждение. Государство, со временем подменившее понятие

властной силы понятиями «право», «порядок», «законность», не способно перечеркнуть

ежедневного крестьянского приложения своей силы (труда) к земле. Источник своего права на

землю крестьянин по-прежнему видит в Силе, но не абстрактной физической силе, а в

собственном ежедневном применении трудовых усилий к земле, ставшей для него родной,

пропитанной кровью и потом его самого и многих поколений его предков. И там, где интеллигент

оперирует понятием гражданской правоспособности, имеющей источник во власти, крестья-

380

нин оперирует категориями традиционной онтологии, находящей основание правоспособности в

крестьянском труде на земле.

Таким образом, противоречие между «трудовым» и «властным» правом сохраняется. В процессе

общественного развития оно может стать зоной социального конфликта, а может обозначить на-

правление цивилизационного прорыва (капиталистической рационализации). Тогда носитель

власти превращается в организатора производства, управителя сложного хозяйственного

(усадебного) агрокомплекса, вовлекающего отдельных субъектов трудового хозяйственного права

в процесс развития товарно-денежных отношений. Последнее, однако, нуждается во множестве

дополнительных условий, формируемых длительным процессом исторического и социально-

экономического развития и связано с этапом модернизации общества и усвоением буржуазных

ценностей. Важнейшим среди этих ценностей является право собственности.

В заключение еще раз отметим принципиальное различие, с одной стороны, «трудового» и

«властного» права, основанных на понятиях архаической онтологии (прежде всего, понятии

«Силы»), и «гражданского» права как варианта развития «властного» и «трудового» права,

относящегося к новейшим цивилизационным достижениям человечества, с другой

Земля и собственность

С аграрной мифологемой отношения Власти и Земли связано утверждение в традиционном

обществе представления о власти как собственнике (в специфическом понимании) земли.

Собственность как отражение мистической связи с объектом неизбежно воспринимается в

качестве одного из «облачений» власти и даже ее обязательных атрибутов.

Сама власть ассоциирует себя с земным пространством, с силой Земли в целом. Атрибут власти —

не только ее наличное и демонстрируемое богатство, но и пространство Держания. В руках

русского царя скипетр — символ силы и могущества, а держава — символ Вселенной-

пространства, увенчанной крестом, символизирующим духовное и законотворческое начало

власти, ее надзем-ность (надлокальность).

Князь — собиратель земель, расширение территории — это функция власти в аграрных

обществах. Колонизационная природа земледельческой цивилизации порождает и

колонизационный характер внешней политики аграрного государства. Власть — от земли; чем

больше земли, тем больше власти и силы. Самодостаточность

381

локальной низовой традиции и колонизационный характер цивилизации на определенном этапе

превращаются во взаимоисключающие тенденции. Пространство цивилизации расширяется, а с

ним разрастается государство, но экономический потенциал общества, основанного на

натуральном хозяйстве крестьянских общин, не в состоянии обеспечить материальных

потребностей власти, стремящейся к контролю над новыми территориями.

В этом противоречии между локальной традицией и потребностями складывающегося большого

общества заключена основная проблема развития аграрного государства. Отсюда, с одной сторо-

ны, рациональное стремление к эффективному использованию власти и ее концентрации, что

требует ограничения пределов ее применения, а с другой — потребность обеспечивать

колонизаторские тенденции земледельческой цивилизации и необходимость следовать

культурным архетипам, привычным для населения и самой власти, т. е. заботиться о расширении

территории государства.

В условиях практически постоянного наращивания государственной территории соответствие

административно-правовых и организационных режимов, устанавливаемых властью, масштабам

социального пространства является одним из признаков исторической цикличности

традиционного общества. Достижение оптимального соответствия власти и пространства

(отмеченного наивысшей интенсивностью властных технологий, одним из инструментов которых

и является право собственности) приходится на вершину цивилизационного процесса на каждом

из этапов (циклов) общественного развития. Все империи в процессе своего циклического

развития реализовывали именно этот двойной стереотип до периодически полного истощения

своих сил, которых на определенных этапах уже недоставало для цивилизационного освоения

пространства. Энергия истощалась, организация власти разрушалась, а вместе с ней рушились с

таким трудом завоеванные достижения в области гражданского права. Завершался очередной

цикл. Общество обращалось к традиционной архаике в надежде все «начать сначала».

Таким образом, само представление о собственности отражает реалии исторического развития

общества.

Наиболее крупные этапы развития русской государственности связаны с циклами мобилизации

(движения) земельной собственности в рамках господствующего сословия землевладельцев. Ут-

верждение династии Рюриковичей сопровождалось осмыслением связи с землей, которая

постепенно перетекала из собственности местной родовой аристократии в руки княжеских слуг и

дружинников.

382

Становление централизованного государства связано с конфискацией значительной части земель

удельной знати (в том числе во вновь присоединяемых землях) и их передачей в условное держа-

ние московским служилым людям. Вместе с тем происходил процесс массовой раздачи и

присвоения земель во внутренних районах страны. Но уже через поколение обозначается

тенденция закрепления этих земель за наследниками держателей.

Активизация политической роли государства в правление Ивана IV имела своим следствием

новый этап мобилизации господствующего класса («перебор людишек»), в том числе и прежде

всего — за счет перераспределения земельной собственности. Огромное число вотчинных и

поместных держаний было экспроприировано государством, а конфискованные имущества

раздавались в «испомещение» новому дворянству.

Вступление на царство первых представителей династии Романовых после кровавой эпохи

Смутного времени потребовало нового пополнения армии служилых чинов, требовавших

«испомеще-ния» на государевой земле. И всякий раз дворянские фамилии стремились закрепить

полученные земельные имущества в наследуемое держание.

Именно на этапах циклических подъемов в рамках традиционного общества формируется особое

представление об источнике собственности и связанный с этим новый тип правосознания. Для

него характерно выведение гражданской правоспособности (размер прав и привилегий)

непосредственно из статуса наследуемых земельных держаний. Последние, в свою очередь,

находят основание и подтверждение в исторических заслугах представителей служилого рода

перед государством, фиксируемых документально. Если признание заслуг предков как источник

прав означает предоставление своего рода режима личных привилегий, то подтверждение этого

режима наследуемыми земельными держаниями означает шаг в направлении государственно-

правового признания личной независимости и гражданской правоспособности.

Механизм наследия поместий дворянскими родами обеспечивал преемственность служебного

тягла, а также сохранения должного положения всего рода. Интересы большого фамильного круга

придавали солидарный характер дворянскому землевладению. Местнические счеты и чин,

связанные с денежными и поместными иму-ществами, обеспечивали место и роль семейных

корпораций в кругу служилого сословия. В значительной мере они определяли не только

имущественный, но и правовой статус родовых кланов. Их представители внимательно следили за

движением вотчинных и поместных фамильных владений, заинтересованные в конечном

итоге в закреплении всех земель за родом на условиях вотчинного нрава. И хотя в интересах

государственной службы правительство чинило препятствия переходу земельных держаний в

вотчинные владения, подобная тенденция всякий раз обозначалась вновь и вновь. В XVI в. эту

проблему пришлось решать последним Рюриковичам. А в XVII столетии она вновь встала перед

Романовыми. Законодательство Федора Алексеевича, наконец, пошло по пути последовательного

сближения поместья с вотчиной.

Собственность, казалось, обретала устойчивость и должное

правовое обеспечение, но эпоха Петра и приоритет особым образом понимаемых государственных

интересов вновь отбросили общество к необходимости «начинать сначала».

Преобразовательная деятельность Петра I, представляющего себя основателем цивилизации, была

ознаменована беспрецедентным огосударствлением земельных имуществ. Государственный миф

абсолютизма

, представляющий власть монарха как высшее воплощение всемирного разума и

мировой мудрости, условие благоденствия народов, в правовой сфере предопределял насаждение

тоталитарных порядков и идеи всеправия власти.

На этом идеологическом фоне Петр учреждает настоящий государственный механизм

конфискации земельных имуществ. Канцелярия конфискаций изымала земли у проявлявших

излишнюю самостоятельность дворянских фамилий и перераспределяла их между

представителями нарождающегося нового дворянства. Только в правление Екатерины II земельная

собственность помещиков будет закреплена за ними окончательно. Однако предоставление «воль-

ностей» дворянству (1862 г.) означало полный перевес «властного» права над крестьянским

«трудовым» правом. При недостаточной развитости «срединного» гражданского права и

отсутствии гражданского правосознания в широких массах крестьянского населения нарушение

традиционного правового равновесия грозило обществу дестабилизацией.

Опасность такой ситуации вскоре начала осознавать и императрица, что нашло отражение в

работе по составлению проекта Сельского положения (подробнее см. главу «Путь в город») —

особого крестьянского законодательства, предусматривающего гражданско-правовое оформление

крестьянского сословия и крестьянских собственнических прав. Вступившая на трон в самый

разгар скандала, связанного с делом Дарьи Салтыковой, измывавшейся над бесправными

крепостными, Екатерина лично санкционировала осуждение помещицы-душегубки. Из этого

процесса, получившего всероссийскую известность, она сделала соответствующие выводы. Но

молодая императрица-иноземка нуждалась в сторонниках.

384

Другого средства привлечь на свою сторону людей, кроме земельных пожалований, аграрное

государство не знало.

В итоге в начале царствования Екатерины происходят массовые раздачи земель и утверждение

дворянских «вольностей» в бедном обществе, живущем понятиями «трудового» права, что обора-

чивается новым социальным взрывом. Пугачевский бунт, казалось бы, заставил правительство

осознать опасность сложившейся ситуации. После крестьянской войны под руководством Е.

Пугачева земельные раздачи практиковались преимущественно в заново присоединенных землях

Малороссии. Но в период правления Павла начинается новый этап раздачи казенных земель в

частные руки. Угроза новой дестабилизации режима вследствие очередной смены

землевладельческих элит породила заговор против императора в среде высших сановников.

Итак, мы видим, что на каждом новом цивилизационном витке государство стремится

централизовать каналы властной инициативы, переориентировать властную элиту в направлении

новых задач, используя для этого земельные пожалования. И всякий раз по прошествии

нескольких поколений власть оказывается вынуждена считаться с фактическим закреплением

земель в частных руках и с силой сословной традиции, исходящей из среды земельных соб-

ственников. Дифференциация сословных традиций, их умножение и разветвление в рамках

традиционного общества требовало от власти выработки универсального законодательства,

учитывающего интересы всех социальных групп. Таким образом, на каждом новом циклическом

витке общество накапливало потенциал циви-лизационного прорыва. Общественное развитие

обозначило перспективу выхода из состояния традиционности в поле цивилизации.

«Большое» общество — «властное» общество

Локальная традиция представляет собой малую или низовую традицию. «Большое» общество

формирует собственный тип традиционности. Включая в себя отдельные жестко

структурированные и самодостаточные традиционные локусы, «большое» общество неизбежно

несет на себе их отпечаток. И тем не менее, каждая из этих единиц представляет собой фактически

самостоятельную локальную традицию, вырастающую из власти земли. Связь между ними слаба

или отсутствует, включение и удержание таковой единицы в структуре большого общества

возможно только за счет жесткой властной связи, которой сам локус тяготится и от которой, как

правило, стремится избавиться. Это вынуждает носителей надлокальных традиций

консолидировать свои усилия, сформировав механизм са-

385

мостоятельной властной традиции, надстраивающейся над фундаментом локальной

традиционности этажами сословного здания.

Эффект «разбегающегося» пространства обнаруживает общую закономерность: чем больше

цивилизационное пространство, тем более жесткой должна быть власть. Ситуация непрерывного

территориального роста делает эту власть однотипной и механистической, ее ресурсов никогда не

хватает для полного контроля над социальным пространством. В этой ситуации основные усилия