таются доказать, что переселенцы в Московское государство,
попали «в тяжелое положение».
Конечно, не всё шло гладко в начале совместной жизни пе-
реселенцев с коренным населением Московского государства.
Воспитанные на примерах польской анархии и понятиях о «ка-
зацкой свободе» (тоже не далекой от анархии), переселенцам
был чужд твердый порядок и регламентация взаимоотноше-
ний, свойственные централизованной Москве. Но большинство
из них легко и быстро сживались с новым строем и только
единицы или небольшие группы выражали свой протест или
возвращением в переделы Украины-Руси или, чаще всего, ухо-
дом в «воровские ватаги» в погоне за легкой полуразбойничьей
жизнью. Возможно, что пропивший и прогулявший жалованье
казак Данчура искренно верил, что на основании «казацкой
свободы» он был вправе это сделать, но вряд ли, можно утвер-
ждать, что с такими явлениями не надо было бороться и что
борьба с ними — это «ущемление свободы».
Московское правительство, повидимому, разбиралось в осо-
бенностях психологии переселенцев и за одинаковые проступки
не одинаково карало людей своих и переселенцев. Характерный
пример приводит в своих трудах историк Миклашевский. Под
страхом смертной казни или, в лучшем случае «нещадного би-
ения батогами» было запрещено уничтожение «заповедных ле-
сов», служивших охране границ, что и проводилось неукосни-
тельно. Когда же в рубке этих лесов были пойманы «черкасы»,
то все дело кончилось тем, что те из них, которые еще не бы-
ли российскими подданными, были приведены к присяге, а из
вырубленного леса запрещено производить изделя на продажу.
Были ли деревья отобраны — неизвестно.
Жили переселенцы обособленно в своих «слободах», сами
выбирали своих атаманов и, как правило, московское прави-
тельство не вмешивалось в их внутренние дела.
В этот период массовой имиграции, или, по терминологии
224