Чиркович С.М. История сербов
Подождите немного. Документ загружается.
распоряжения — урбарии, устанавливавшие максимальный размер феодального бремени. Что
касалось его возможного снижения, то оно регулировалось отдельными договарами. Целый ряд
податей был запрещен, а взимание остальных регулировали специальные органы и суды по
урбариальным делам. В период правления Марии Терезии урбарии издавались для каждого села.
В то время власти активно вмешивались в имущественные вопросы, касавшиеся не только
землевладельцев, но и церкви, чтобы податное население было в состоянии платить налоги,
увеличивавшиеся из-за роста военных расходов.
Среди зависимых крестьян сербов было много, тогда как среди землевладельцев их было
несопоставимо меньше. В Венгрии земельное владение мог иметь только дворянин, а в Триедином
королевстве — католик (до второй половины XVIII в.). Из двухсот сербских дворянских семей
лишь несколько располагали крупными поместьями (Черноевичи и Стратимировичи в Бачке;
Сервийские, Нако, Николичи, Джурковичи в Банате). Сербы-дворяне в большинстве своем были
выходцами из офицерской среды и чиновничества. Торговцев и горожан среди них было мало.
Дворянское звание можно было приобрести и покупкой имения, особенно в Банате, когда после
1779 г. Дворцовая палата распродавала там земли. Немалое число сербов проживало на землях,
принадлежавших императору и управлявшихся Дворцовой палатой. И в этом случае причиной
народного недовольства были чиновники Палаты, а еще больше— арендаторы, которым она их
передавала, не имея возможности эксплуатировать самой. В тех областях, где устанавливался
«пограничный» режим, Палата передавала земли в управление военной администрации. И
наоборот, там, где происходил процесс «демилитаризации», они возвращались к Палате.
Утратившие военный статус крупные поселения с ремесленниками и торговцами стремились
откупиться от Палаты. Необходимые для этого суммы жители брали в долг, который приходилось
выплачивать в течение десятилетий. Покупая свободу (совершая акт елибертации), такое
поселение обретало статус «свободного королевского города», который пользовался широкой
автономией и был представлен в саборе. Горожане получали право выбирать муниципальные
органы власти (магистраты) и, кроме того, освобождались от уплаты таможенных, дорожных и
торговых пошлин по всей стране. Налогом облагался сам город, который распределял его между
своими жителями. Помимо прочего города располагали обширными угодьями, так как им
выделялись и пустующие земли. Вплоть до наступления периода государственной централизации
свободные города были своеобразными островами, окруженными жупаниями и крупными
земельными владениями. В населенных сербами областях на протяжении действия
«демилитаризации» свободу выкупили Петроварадинский посад — гражданское поселение вблизи
крепости (1748), получивший имя Нови-Сад (Neoplanta, Neusatz, Ujvidek), Сомбор (1749), позднее
Бечкерек (1769) и Суботица (1779). Появление свободных городов, а также привилегированных
торговых центров привело к увеличению числа ремесленников, которые создавали цехи в
соответствии с собственной специализацией и религиозной принадлежностью. Ремесленники,
поселившиеся здесь в 1690 г., быстро приспособились к европейской цеховой организации. Купцы
также селились в городах и, разбогатев на посреднических операциях между Турцией и
христианскими странами, скупали земельные наделы в принадлежавших городам владениях. Во
всех свободных городах сформировался своеобразный патрициат, пользовавшийся властью в
собственных интересах. Дети из богатых семей получали образование, занимаясь затем
«свободными профессиями» или поступая на «гражданскую» службу. Из этой городской среды по
большей части и вышла сербская интеллигенция XVIII в.
На территории Военной границы развивались крупные поселения, жители которых не
занимались сельским хозяйством. Наряду со «свободными королевскими городами» они служили
вторым важным фактором урбанизации и роста сербского городского населения. Бывшим шанцам
и гарнизонным центрам присваивался статус «свободных военных обществ», их граждане
освобождалось от воинской службы и формировали собственные автономные магистраты,
напрямую подчиненные верховному военному командованию. В населенных сербами областях
насчитывалось около двадцати таких поселений. Среди наиболее значимых были Земун,
Митровица, Карловци, Панчево, Вршац, Бела-Црква, Ириг, Вуковар, Винковци. В отличие от
Военной границы, где урбанизирующиеся поселения росли, приобретая автономный статус, в
городах, расположенных на периферии сербского этнического ареала, сербы растворялись в
местной среде. Показательные примеры — Сентандрея, в которой с XVIII в. осталось семь
сербских церквей; Буда, где существовал «Расцианский район» со своим магистратом; Темишвар,
в котором длительное время сосуществовали сербский и немецкий магистраты. Сербское
население проживало также в Печуе, Сегедине и Араде, но со временем оно численно
сокращалось, а его роль падала.
На развитие сербского народа наложила свой отпечаток и политика колонизации, планомерно
и последовательно проводимая Дворцовой палатой с середины XVIII в. Нехватка населения
ограничивала возможности использования природных ресурсов областей, известных своим
экономическим потенциалом. Это стало очевидно после завершенных в Банате к 1766 г. работ по
осушению болот и регулированию Тамиша
24
.
Строя планы заселения территорий (в 1763 г. был издан «Патент о колонизации»), Палата и
прочие органы власти преследовали также политические цели. Следовало создать населенные
немцами опорные пункты для защиты приграничных областей и контроля за ними. Впервые эта
политика была опробована еще в период, когда Северная Сербия находилась под властью Австрии.
Наиболее систематично заселялся Банат, в который в 1770 г. хлынула самая мощная волна
колонистов (11 тысяч семей— 42 тысяч человек). Среди последних были и итальянцы, и испанцы,
и немногочисленные французы, ассимилированные в немецком окружении. Большинство
мигрантов происходило из Южной Германии. Всех их в результате стали называть швабами
(производное от Schwaben), как когда-то во времена Средневековья все немцы именовались
саксонцами. Немецкая иммиграция в Бачку началась в 1750 г., достигнув пика в 70-х годах.
Колонизировались главным образом придунайские районы и центр, откуда в отдельных случаях
переселялись сербские села. Впрочем, политика колонизации осуществлялась так, чтобы она не
была «во вред расцианам». Переселенцам выделялись земли, они обеспечивались тяглом и
орудиями труда; Палата разрабатывала планы застройки отдельных поселений. Все эти расходы на
обустройство колонисты должны были позднее компенсировать.
Примеру Палаты последовали и крупные землевладельцы, переводившие крестьян из
перенаселенных районов на пустоши. Распределение земельных наделов производилось таким
образом, что в Бачке венгры оказались преимущественно в районах, расположенных вдоль Дуная
и Тисы. В Банат же они пришли в конце века и в малом количестве, образовав всего несколько сел.
Внутривенгерскими миграциями были охвачены также проживавшие на севере словаки и
прикарапатские русины. Расселившись в нескольких селах в Бачке, словаки обосновались также в
Банате, а позднее и в Среме, составляя изолированные островки, развивавшиеся параллельно со
своим окружением.
Одновременно с планируемой шла и спонтанная колонизация. В Банат из высокогорных
районов приходили румыны, а с юга переселялись сербы и болгары. Наиболее масштабная волна
переселения в Срем из Сербии пришлась на период войны 1788— 1791 гг. Торговые дела
приводили в города армян, евреев и цинцар. Белградские армяне селились под стенами
Петроварадинской крепости. А цинцары способствовали численному росту сербского
«гражданства», растворяясь в среде более многочисленных единоверцев.
Наряду с колонизацией происходил процесс развития земледелия, находившегося в состоянии
крайней отсталости еще с турецких времен. Получает распространение и становится массовым
выращивание кукурузы (картофель появится лишь в начале XIX в. и устранит опасность голода),
возрождается виноградарство; власти поощряют развитие табаководства и выращивание
шелковицы для разведения шелковичных червей. Появляются новые огородные культуры. А
колонисты привносят навыки рационального земледелия.
Этническая пестрота, ставшая результатом как планируемой, так и спонтанной колонизации,
оказала значительное влияние на культурное и политическое развитие Южной Венгрии.
Длительное сосуществование с иноязычными соседями, которые исповедовали другую религию и
придерживались иных обычаев, создало условия для культурного обмена, особенно в сфере
материальной жизни, что послужило формированию общих «паннонских» черт поселений данного
региона. Благодаря сложившейся традиции взаимной толерантности и уважения в этом регионе
вплоть до 1944 г. удавалось избегать массовых эмиграции, несмотря ни на какие политические
потрясения и изменения государственных границ. Одним из последствий колонизации стало и то,
что сербский этнический монолит оказался испещрен чужеродными этническими вкраплениями. В
отличие от достаточно гомогенных в национальном отношении сельских районов в городах
появился венгерский компонент, особенно ярко представленный в центрах жупаний. А также
немецкий, ибо колонисты массово переселялись из своих сел в города.
Как уже упоминалось, чувство безопасности сербы могли испытывать лишь в областях,
входивших в состав Военной границы, находясь на положении граничар, независимых от местных
властей и подчиненных только своим командирам и через их посредство императору. Однако даже
столь привлекательная территория Военной границы не могла считаться «землей обетованной».
Многочисленные тяготы падали на плечи землепашцев, опасности грозили тем, кто встал под
ружье и был вынужден большую часть времени проводить вдали от дома и семьи. Внутри
Военной границы не было крепостных повинностей и податей, но существовали обязательства
перед командованием, а также ограничения, вызванные необходимостью постоянного нахождения
в гарнизонах и на военных объектах. Особо тяжкой обязанностью было так называемое снабжение
дровами. Были и такие офицеры, которые требовали исполнения тех же повинностей, что
требовали для себя землевладельцы. А к исполнению ряда общественных работ привлекалось все
работоспособное население. Для предотвращения волнений, локальных протестов и настоящих
восстаний периодически проводились реформы и принимались кодексы о правах и обязанностях
граничар и их старейшин. Общей целью преобразований была унификация условий службы и
сближение пограничных отрядов с регулярной армией в плане дисциплины, вооружения,
униформы и т.д. Патент 1752 г. содержал в себе чрезвычайно важное положение, обязывавшее
граничар участвовать во всех войнах Империи. Несмотря на почти полувековой мир с Турцией
(1739 – 1788), они проливали кровь на полях сражений в Баварии, Чехии, Силезии, Италии,
Голландии и во Франции. Численность граничар возросла с 45 615 человек в 1740 г. до 120 тысяч
в 1796 г. В некоторых войнах граничары (не все из них были сербами) составляли треть всей
австрийской армии.
Военная граница от прочих областей отличалась социальной динамикой — то есть
возможностью восхождения по социальной лестнице. Если поначалу сербы занимали только
низшие командные посты, то уже второе их поколение, благодаря образованию, наследованию
званий и личным заслугам, получило возможность дослужиться до чинов полковника и генерала.
Применительно к XVIII в. известно о 32 сербах — генералах или полковниках. Офицеры
составляли влиятельную группу в церковно-народном соборе и представляли собой тот
общественный слой, который стал проводником социальных моделей и культурных традиций
высших кругов Империи внутри сербского общества. Граничарское офицерство было главным
ресурсом формирования сербского дворянства.
Разбросанное по обширной территории, разделенное границами юрисдикции гражданских и
военных властей, палат и землевладений, автономных городов, нарождающееся сербское
христианское общество крепло и становилось более многочисленным. Его развитие
сопровождалось профессиональной, имущественной, социальной и образовательной
дифференциацией, которая отчетливо проявлялась при проведении соборов. С 1749 г. в состав
собора, кроме епископов, входило по 25 представителей духовенства, граничарского офицерства и
городского населения. В 1790 г. на Темишварском соборе к ним присоединились и 25
«благородных» дворян.
Положение сербских женщин не было столь незаметным, как в племенном обществе или в
период турецкого господства, когда все сербы считались райей. Однако и в христианском
обществе независимо от окружавших условий жизнь женщин ограничивалась семейными делами.
Жены и дочери дворян и офицеров были избавлены от участи тысяч женщин из низших слоев
общества, задавленных бедностью и тяжелым трудом. Представительницы высших социальных
слоев пользовались материальными благами— нанимали прислугу, окружали себя комфортом,
получали образование, вращались в обществе, которое и тогда умело развлекаться. Уже с
середины века представители сербского общества, в том числе и сам митрополит, устраивали балы.
В городской среде женщины имели равные с мужчинами права наследования. Они могли
владеть и руководить ремесленным производством, опираясь при этом на профессиональную
поддержку мужчин. В некоторых поселениях в целях развития школьного образования для
девочек организовывались отдельные классы, а то и выделялись целые учебные здания.
Христианское образование
Освободившись от турецкого влияния, Сербская православная церковь оказалась в
принципиально новых условиях. Теперь уже не было нужды опасаться власти «безбожников» и
потакать их требованиям. Церковь теперь находилась под властью христианских правителей,
обещавших уважать ее индивидуальность и предоставлять возможность беспрепятственного
выполнения ею своих функций. Эти правители принадлежали, однако, к католической церкви,
претендовавшей на духовную монополию во владениях «апостольского величества». На
территориях, с которых были изгнаны турки, осуществлялась энергичная католическая
реставрация, как это ранее происходило в Чехии и Моравии. Стремясь вернуть давно утраченные
земли и паству, католическая церковь действовала с той же энергией и с тем же напором, с какими
Венгерский сабор добивался восстановления жупанийского территориально-административного
устройства и возвращения власти аристократии.
Столкнувшись с сопротивлением тех, кого следовало привести к Унии, католические иерархи
стремились заручиться поддержкой светских властей. Двор и военные крути не препятствовали им
в этом, но в первую очередь думали о собственных интересах. Вена была связана данными
обещаниями и гарантиями, закрепленными в «привилегиях». Кроме того, приходилось принимать
во внимание и постоянно растущее число «необъединенных» в армии. Особенно с того момента,
когда части из Военной границы вошли в состав австрийских вооруженных сил. Шло время,
абсолютизм Габсбургов становился все более «просвещенным» втом смысле, что приходило
осознание необходимости реформирования также правящей церкви. Власти ставили перед собой
задачу направлять деятельность церкви в нужное русло, прежде всего это касалось ее
взаимоотношений с мирянами. С той же настойчивостью государство принуждало к
преобразованиям и Сербскую православную церковь, уважая при этом ее каноны и традиционное
устройство. Достижение почти равноправного положения обеих церквей было связано с
принятием в период правления Иосифа II (1780 – 1790) «Патента о терпимости».
С самого начала, то есть со времени перехода патриарха Арсения III в Австрийскую империю
и первых соборов, сербское церковное руководство сознавало сложность своего положения,
оказавшись лицом к лицу с могущественной соперницей. Патриарху и архиереям из его
окружения, а также их наследникам, становилось ясно, что просвещение и развитие этнического
самосознания паствы являются единственным средством сохранения самобытности и традиций
церкви. Решение этой задачи требовало повышения уровня образования священников, которым
приходилось препятствовать прозелитизму и убеждать верующих в необходимости
придерживаться собственной веры и традиций. Поэтому уже на соборе 1706 г. были озвучены
требования об образовании собственных школ и типографий, необходимых для просветительской
деятельности. Поначалу эти запросы не встретили понимания со стороны австрийских властей.
Сербам предлагались услуги католических школ и типографии в Трнаве. И все же в 1727 г. было
формально разрешено открывать «высшие и низшие школы». Только теперь стало очевидным,
сколь серьезным препятствием были бедность и необразованность.
На протяжении первых двух десятилетий XVIII в. лишь в некоторых крупных поселениях
действовали на весьма низком уровне школы с учителями. Когда в 1718 г. от турок была
освобождена Северная Сербия, ситуация проявилась во всей остроте. Неудивительно, что
карловацко-белградские митрополиты Моисей Петрович (1726— 1730) и Викентий Йованович
(1731 — 1737) энергично выступили за открытие школ. К 1726 г. относятся первые «манифесты»,
циркуляры и пастырские письма, в которых содержалось требование об открытии школ. Каждый
епископ в своей епархии должен был организовывать школы и набирать учителей. Понимание
высшим клиром необходимости просвещения сыграло огромную роль в развитии не только
сербского школьного образования, но и всего народа. В то время церковные иерархи не
увлекались новшествами, а были приверженцами старой модели, согласно которой священники и
архиереи являлись просто «учителями». Пастырские поездки, предпринятые в 1733 г., выявили
невероятно низкий уровень тогдашних сельских священников, несовместимый с просветительской
миссией духовенства.
Помимо всего прочего ощущался недостаток материальных средств. В 1730 г. собор не
позволил ввести дополнительный налог для содержания школ. Центральная власть также
запрещала создание соответствующих фондов. Школы должны были содержаться за счет
пожертвований, собранных в церквах, и взносов родителей учеников. Не хватало учителей.
Поколение современников Великого переселения почти не имело влияния на образованных людей.
И у самих митрополитов делопроизводителями и представителями при дворе служили иностранцы.
Оставалось одно – приглашать учителей из России, в которой православие развивалось
непрерывно. Русский царь Петр I и Синод вняли мольбам митрополита, не раз посылая сербам
книги и направляя к ним учителей. Число последних было невелико. Некоторые из них
находились среди сербов совсем недолго, но оставили глубокий след в их памяти, особенно
Эммануил Козачинский и четверо его товарищей, которые работали в Белграде и Карловцах до
1736 г.
Наряду с недостатком средств и преподавателей ощущалось отсутствие образовательных
моделей. Если для «малых школ», в которых учили чтению, письму, а кое-где арифметике,
использовалась средневековая методика чтения по складам и переписывания богослужебных книг
(Псалтири и Часослова), то для дальнейшего образования никаких программ не было. Русские
учителя адаптировали к сербской среде модель современной европейской школы с ее
«свободными искусствами» (от грамматики до риторики), которые преподавались в Славяно-
латинской школе, существовавшей в Карловцах при митрополичьей кафедре. Школа эта выросла в
дальнейшем в шестиклассное учебное заведение, причем в «выпускном» классе изучалась также
риторика.
Русские учителя, их ученики, а в еще большей степени привезенные из России богослужебные
книги, использование которых стало обязательным в сербской церкви, оказали сильное влияние на
развитие сербского образования и письменного языка. На смену языку старых сербских
рукописных книг (сербский вариант церковно-славянского) пришла русская редакция цер-ковно-
славянского языка, продолжавшая функционировать при постоянном притоке элементов русского
литературного языка. Язык сербской литературы был пронизан таким количеством элементов
русского (славяно-сербского) языка, что становился непонятным для обычных людей. И чем
активнее сербские авторы придерживались «высокого стиля», тем менее доступным было
написанное ими. В конце века Досифей Обрадович писал свои сочинения близким народной
устной речи языком, выступая за его принятие в качестве нормы.
После смерти Викентия Йовановича и отъезда Козачинского и его соратников Славяно-
латинская школа пришла в упадок. Судьба образовательных учреждений все еще зависела во
многом от характера и пристрастий архиереев. Находившиеся под крылом церкви школы еще не
притягивали к себе подлинного общественного интереса, как это произойдет позже, во время
правления митрополита Павла Ненадовича (1749—1768). Воспитанник сербских школ, опытный
администратор, глубоко изучивший ситуацию, владыка энергично взялся за дело, которому его
предшественники не уделяли должного внимания. Благодаря его усилиям была создана
материальная база школьного образования — в 1748 г. он основал церковный народный школьный
фонд, сыгравший большую роль в развитии сербской культуры.
Митрополит Ненадович активно внушал верующим, чтобы они посылали своих детей учиться.
Отправка детей в школу трактовалась как выполнение религиозного долга и проявление
набожности. Пастве внушалось, что без образования невозможна военная и гражданская карьера.
А крестьяне должны были обучать своих детей, для того чтобы те могли по-христиански
воспитывать свое потомство. Начальное образование являлось, согласно убеждению Ненадовича,
предпосылкой истинной праведности, а окончание средней школы — непременным условием для
получения сана священника. Позднее власти ужесточат это положение, создав специальные
экзаменационные комиссии для оценки тех, кто захочет стать священником.
В Сремских Карловцах при митрополичьем дворе была основана школа во имя Покрова
Богородицы, дававшая как специальное духовное, так и общее светское образование.
Митрополиту удалось объединить вокруг нее способных преподавателей, среди которых были и
иностранцы. Программа формировалась по гимназическому образцу, а сама школа называлась
gymnasium publicum. В своих епархиях епископы открывали церковные школы, повышавшие
уровень знаний действующих священников и готовившие кандидатов к принятию сана. На
территории Военной границы организацию школьного дела финансировали военные власти. Там в
школах преподавание велось на немецком языке. Сербские церковные круги желали, чтобы
слушатели обучались грамоте, а затем и получали религиозные знания в сербских учебных
заведениях, что впоследствии и было узаконено решениями властей.
Озвученное на соборе 1769 г. стремление сербских иерархов развивать школьное образование
соответствовало политике реформ, которую проводила Мария Терезия, опиравшаяся на пример
Пруссии. Основание и финансирование школ, в которых квалифицированные педагоги
преподавали бы по единым методикам и программам, стало государственным приоритетом. В
Вене открылась «Норма» — своего рода школа-инкубатор, выпускавшая учителей и инспекторов
для реформированных школ. Данная реформа затронула также сербов, в первую очередь в Банате,
находившемся под прямым управлением Вены. А вскоре (1777) нововведения, став обязательными
для всей страны, охватили и остальные сербские области. Были образованы школьные округа. Во
главе трех их них, объединявших сербские школы, находились выдающиеся интеллектуалы и
писатели того времени: в Банате — Теодор Янкович де Мириево — будущий реформатор
школьного дела в России (1782— 1786); в Бачке — Аврам Мразович; в Славонии и Среме —
Стефан Вуяновски. В центрах своих округов они читали лекции и знакомили учителей с новыми
педагогическими методами. Жалованье учителям выплачивалось из фондов церковных приходов,
которые были также обязаны предоставлять школьные здания.
Школам нужны были книги — в первую очередь буквари, а затем и более сложные учебники.
Не имевшим своей типографии сербам приходилось обращаться к иностранным издателям,
заинтересованным в продаже им своих книг. Они печатались в монастырской типографии в
Рымнике (Румыния), а позже, в течение многих десятилетий, в Венеции — в типографии, которой
владела греческая семья Теодосия. Ввоз русских книг был запрещен, чтобы уменьшить влияние
России. С этой целью и дабы предотвратить отток капитала, венской типографии Йозефа
Курцбека было разрешено (1770) приобрести кириллический шрифт, иона получила монополию
на издание и продажу сербских книг по всей Империи. В Вене печатались официальные
извещения и распоряжения, школьные и богослужебные книги, а со временем и литературные
сочинения. Сыграв немалую роль в распространении печатного слова в сербской среде,
типография, тем не менее, оставалась непопулярной — сербы были недовольны опечатками и
преднамеренными тенденциозными изменениями в некоторых изданиях. Вызывала раздражение и
параллельная печать текстов по-сербски и по-немецки, что, как предполагалось, имело тайной
целью приведение сербов к Унии с католической церковью.
Подозрения вызывала и реформа школьного образования, которая проводилась в рамках
инициированных Иллирской дворцовой депутацией новаций, осуществляемых посредством так
называемых Регуламентов (Regulamentum) 1770 и 1777 гг. Последние стали своеобразным
церковно-религиозным уставом сербского сообщества, к принятию которого подтолкнуло как
выраженное на соборе 1769 г. недовольство положением церкви, так и стремление Депутации
создать «постоянную и устойчивую систему» регулирования сербских «привилегий». Регуламент
в своей первоначальной (1770) и исправленной версии (1777) содержал положения, касавшиеся
митрополита, епископов, священнослужителей, монахов и монастырей, а также некоторых сторон
религиозной жизни.
Хотя принятию Регуламента предшествовали многочисленные и продолжительные дебаты, в
которых участвовали церковный клир и Депутация (утверждалось, что Синод согласился с каждой
статьей), документ вызвал открытое недовольство. А второй его вариант даже спровоцировал
кровопролитные выступления в Нови-Саде и Вршаце. Содержавшиеся в Регуламенте положения
об ограничении индивидуальной воли человека, о церковном надзоре, об отчетности и о
церковных судах (консисториях) приближали церковь к ее изначальному идеалу соборности.
Наиболее жесткий отпор вызвали новые санитарные правила, связанные с погребением усопших,
вступавшие в противоречие с обычаем, а также сокращение числа праздников, особенно
посвященных сербским святым. В итоге сохранился лишь главный праздник— день святого Саввы.
Одновременно были урезаны и католические праздники, до того существенно сокращавшие
количество рабочих дней в году. Имели место и немотивированные протесты. Например, против
средневековых и излишне строгих монастырских правил, в которые не было добавлено ничего
нового. Или против Катехизиса для сербских школ, составленного самым выдающимся теологом
того времени Йованом Раичем (1726-1801).
Несмотря на все споры об отмене сербских «привилегий», школьное дело развивалось. Все
больше детей обучалось в школах, уровень которых постоянно повышался. Новые методы,
адаптированные к сербским реалиям, получили одобрение синодальной комиссии. В то время на
соборах часто звучало пожелание, — поддержанное, кстати, и австрийскими властями, — чтобы
православные ученики продолжали образование и после окончания школ. Биографии целого ряда
сербов, живших в конце XVIII в., свидетельствуют, что они покидали свой дом для обучения в
иностранных университетах. Кроме Вены и Будапешта сербские студенты учились в киевской
Духовной академии, в немецких университетах, особенно в Галле. В середине века были
подготовлены и первые докторские диссертации, опубликованные затем на латыни (к 1848 г. их
упоминается уже 67 — 59 медицинских и 8 правоведческих).
В конце века начались активные приготовления к организации высших учебных заведений. В
Темишваре должна была открыться семинария для подготовки священников, но этому плану не
суждено было сбыться. Семинария была основана при митрополичьем дворе с его уже глубокими
образовательными традициями. А в 1792 г. там же открылась гимназия с полным курсом обучения,
основанная на средства, завещанные Дмитрием Анастасиевичем Сабовым и другими дарителями.
Вскоре (1810) открылась гимназия и в Нови-Саде. В то время гимназии играли гораздо более
значимую роль по сравнению с позднейшими временами, так как давали своим выпускникам
значительно больше, чем просто основу для продолжения обучения. Открытие в 1812 г. в
Сентандрее школы для сербских учителей стало шагом вперед в деле повышения их
квалификации, которое до тех пор ограничивалось лишь сезонными курсами. В 1816 г. вследствие
изменения границ ареала проживания сербов школа переехала в Сомбор, где работала
беспрерывно, обучая учителей из всех областей. Венцом развития сербского школьного
образования — главного завоевания XVIII в. — должно было стать открытие сербского
университета, чего добивался просвещенный митрополит Стефан Стратимирович (1790—1836).
Вместе с протестантами он стремился к приобретению здания, в котором разместилось бы высшее
учебное заведение.
Начало процесса европеизации
Первое столетие пребывания сербов под властью христианских государей характеризовалось
мощной динамикой. Это особенно наглядно проявляется в сравнении начального периода
переселения — на разоренную и практически пустую территорию — со случившимся в конце века
демографическим и экономическим подъемом, а также усилением процесса урбанизации. В 1791 г.
численность сербов, увеличивавшаяся синхронно с остальным населением монархии Габсбургов,
составляла уже 650 — 680 тысяч человек.
За это время изменились условия жизни всех слоев общества, вне зависимости от облика
власти. Перемены коснулись облика жилищ, одежды, питания, развлечений и форм социализации.
Именно тогда весь мир начал стремительно меняться. Не обошел данный процесс и сербов.
Импульсы к тому шли с разных сторон: сверху – от правящих кругов и аристократии, и со
стороны – из других национальных сообществ; их посылали города со своим этнически
смешанным населением сыграли свою роль и собственные традиции, адаптирующиеся к новым
условиям.
Сохранившиеся документы того времени свидетельствуют, что сербы, избегавшие всего, что
угрожало их национальной самобытности и вере, были открыты к новшествам. На примере
образования и школьного дела хорошо видно, как они воспринимали, адаптировали и
использовали в интересах собственного национального развития нововведения и иностранный
опыт.
Язык, православная вера, исторические традиции и самосознание являлись той прочной базой,
на которую сербы опирались, продолжая обучение в «немецких школах» и поступая в латинские
школы и университеты. Оказалось также, что навыки и образовательные методы того времени
могли с пользой применяться и для воспитания священников в богословских школах, и для
распространения религиозной морали среди народных масс.
Так же как и школа, ряд других новшеств, дотоле неизвестных, был воспринят сербами и
поставлен ими на службу народному прогрессу. Иерархическая структура и институции, ранее
ведомые только узкому кругу иерархов, ныне пронизывали как всю церковную организацию, так и
светское общество, привнося стройность и порядок в отношения между людьми и учреждениями.
Даже рост бюрократии, характерный для Австрии XVIII в., оказался фактором развития сербского
общества, подтолкнув составные его элементы — городские магистраты, церковные общины и
школьные фонды — к артикуляции собственных потребностей и интересов, самостоятельному
решению имевшихся проблем. Деятельность социальных институтов способствовала развитию
чувства коллективизма, осознанию приоритета общественных ценностей по отношению к
интересам отдельной личности.
Начиная с этого времени сербы, осознающие себя как «национ» или «нацию», представляли
собой уже не однородную массу верующих и воинов, а сложный конгломерат, состоящий из
множества элементов, которые объединены глубоким и развитым представлением о собственной
индивидуальности и об отличиях от всех прочих.
К моменту, когда народное благосостояние выросло настолько, что сербы стали задумываться
о строительстве и убранстве собственных церквей, они уже не могли копировать облик далеких
средневековых памятников. И вскоре на смену скромным полудеревянным церквам-избам,
подобным тем, что возводились при турках, пришли масштабные барочные строения. Новые
храмы представляли собой в плане прямоугольник с полукруглой апсидой на восточной стороне и
с высокой колокольней на западной. В центре располагалась символическая имитация купола,
напоминавшая о византийской традиции. Северные сербские городские сообщества (Сентандрея,
Буда, Сегедин, Сечуй) первыми восприняли новый архитектурный стиль, который получил
«официальный» статус после постройки двух церквей при митрополичьем дворе в Карловцах.
Этому примеру последовали города, а позже и села. Поражает количество сохранившихся с XVIII
в., а также документально описанных храмов, разбросанных от Триеста и Риеки до Буды,
Сентандреи, Арада и Темишвара.
Построенным ранее в Среме монастырям также придавались барочные черты. Новый стиль
нашел применение не только в архитектуре, но и в иконописи, в убранстве внутреннего
пространства церквей (иконостасы, церковные сосуды, мебель и др.). Развивается графика, в
которой выделяются свои выдающиеся мастера— Христофор Жефарович (ок. 1700—1753) и
Захария Орфелин (1726—1785). Появляется большое количество иконописцев и портретистов
разной степени подготовленности и таланта. О выросших культурных запросах сербов говорит и
тот факт, что нередко произведения архитектуры, графики и прикладного искусства они
заказывали у иностранцев.
Существенные и быстротечные изменения, которым подверглись письменный язык и
образование, а также условия развития церковной жизни, привели к отказу от некоторых традиций
старины, к каковым относились старый язык древних церковных книг, а также средневековые
каноны церковной архитектуры и украшения храмов. Несмотря на бедность и примитивизм
наследия времен турецкого владычества, австрийские сербы старались не порывать связи с
прошлым. Отказываясь от старины в повседневной житейской практике, они постоянно
возвращались в духовном плане к собственным корням — своим старым святителям и правителям,
церкви и государству, уничтоженному турецким завоеванием.
Еще до появления книг о сербской истории, отцы церкви постоянно напоминали, посредством
изображений и символов, что являются наследниками славных святых предшественников —
святых Симеона и Саввы, святого мученика князя Лазаря и других святых правителей, издавна
считавшихся посредниками и заступниками за свой род перед Христом и Богородицей.
Многочисленные гравюры, монастырские и церковные ведуты содержали изображения святых
защитников сербов. В русских книгах они не упоминались, и поэтому митрополия, дабы не
предать их забвению, в 1761 и 1765 гг. опубликовала «Србляк» — агиографическое и церковно-
служебное издание. О сербских святителях напоминали изображения на иконостасах, а также
посвященные их памяти обязательные церковные праздники, введение которых совпало с
усилиями власти по сокращению католических праздников. Согласно обычаям того времени,
митрополия имела свои геральдические символы, которые, как считалось, восходили к Сербскому
царству, — двуглавый орел, крест с четырьмя буквами С, корона и др.
Сербское барокко. Соборная церковь Митрополии в Сремских Карловцах, построена в 1758—
1762 гг., фасад реставрирован в XIX в. Фото Д. Тасича
Ожившая история: Святой Савва окружен сербскими святыми (гравюра X. Жефаровича и Т.
Месмера, Вена, 1741 г.)
Изучение истории в то время имело практический смысл, поскольку все чаще приходилось
апеллировать к историческим аргументам при защите своей идентичности. Для этого уже не
хватало устной эпической истории и фрагментарной агиографической традиции, поэтому даже
среди иностранцев сербские иерархи искали потенциальных авторов для написания сербской
истории (1711, 1728). Эти поиски увенчались успехом лишь в 1765 г., когда в Венеции было
опубликовано первое краткое историческое произведение под названием «Краткое введение в
историю происхождения славяно-сербского народа», написанное Павлом Юлинцем. В момент
издания этой брошюры другой выдающийся сербский автор — Йован Раич завершал работу над
своим гораздо более объемным и амбициозным произведением, получившим название «История
разных славянских народов, особенно болгар, хорватов и сербов» (в четырех томах) и увидевшим
свет только в 1794 – 1795 гг. Научная, основанная на документах работа, написанная в
соответствии с историографической традицией того времени, связала сербскую историю с
античностью и эпохой переселения народов, вписав ее в контекст европейской истории. Вплоть до
70-х годов XIX в. труд Раича был главным источником знаний о прошлом сербского народа
25
.
Обогащение и углубление исторических знаний, переход от агиографии и эпоса к основанной
на источниках научной историографии служили отражением общего процесса формирования
сербской культуры Нового времени, в основе которого лежало «взаимодействие» образованных
авторов, типографий и читающей публики. Облик последней вырисовывался из списков
подписчиков, предварительно вносивших плату за публиковавшиеся книги.
Широкому кругу читателей предназначались выходившие с 60-х годов месяцесловы —
календари с полезными и развлекательными статьями, объявлениями и практическими советами.
Ту же функцию, только на более высоком уровне, выполняли периодические издания: «Славяно-
сербский магазин» (1768, Венеция. Опубликован всего один номер); «Сербская (повседневная)
газета» (1791 – 1792, Вена); «Славяно-сербские ведомости» (1792 – 1794, Вена. Еженедельное
издание).
Такому сотрудничеству авторов и издателей сербское общество было обязано появлением
важных интеллектуальных «инструментов» — грамматических справочников и словарей
иностранных языков (латинского, 1765, 1766; немецкого, 1772, 1774, 1780, 1791, 1793; венгерского,
1795; французского, 1805); учебника славянской грамматики, правописания и «правоглаголенья»
(1793, 1794); каллиграфии (1776, 1778, 1795). На славяно-сербском языке издавались различные