Чернов А.В. Лекции - Введение в теорию и практику связей с общественностью
Подождите немного. Документ загружается.
Понятие
Знак Предмет.
Иногда его представляют в несколько ином виде:
Референция
Символ Референт
Проиллюстрируем схему на примере. Пусть символом в данном случае будет
знак естественного языка, например, слово «собака». Будем считать, что связь
между словом и вещью, на которую оно указывает, в общем, условна и никак
не мотивирована природными свойствами собаки. В английском стояло бы не
«собака», а dog, и ничего от этого бы не поменялось. (Нужно обратить
внимание, что данный подход к связи слова и значения не единственный и в
других системах, напротив, утверждается жесткая увязка означаемого и
означающего). Отношения между символом и вещью (знаком и предметом)
называются референцией. Референция - это информация, которую имя (слово)
сообщает слушателю. В то время как связь между символом (знаком) и
референтом остается условной, связь, устанавливающаяся между символом и
референцией, взаимна и обратима. Тот, кто говорит слово «собака», думает о
собаке, а у того, кто это слово слышит, рождается в голове образ собаки. (5).
При этом наличие или отсутствие референта (предмета), а также его
реальность или нереальность несущественны для изучения символа, которым
пользуется то или иное общество, включая его в те или иные системы
отношений.
Семиологию интересует, прежде всего, левая сторона треугольника Огдена-
Ричардса. Отношения между символом и его значением могут меняться: они
могут разрастаться, усложняться, искажаться; символ может оставаться
неизменным, тогда как значение может обогащаться или скудеть. И вот этот-то
безостановочный динамический процесс и называют «смыслом». Более того, с
точки зрения сторонников семиотического направления, в ходе
информационных коммуникаций происходит постоянно борьба меняющихся
значений, слов, текстов и дискурсов, которую они называют семиотической
войной. Такой подход, хотя и вызывает дискуссию среди специалистов, все же
весьма перспективен как раз для оценки деятельности СМИ по истолкованию
информации. Вместе с тем, отмечает Л.М. Землянова, «…В семиотической
партизанской войне некоторые коммуникативисты видят форму продуктивного
критического понимания и демистификации новостного языка и
медиамифологии, полагая, что плюрализм расширяющихся значений,
воплощенных в информационных знаках, символах и кодах, создает
беспредельные энергетические возможности и для расширения современного
коммуникационного пространства, в которых люди получают свободу от
привязанности к месту и времени, погружаясь в привлекательные виртуальные
миры с помощью многозначных текстов и дискурсов, передаваемых по каналам
СМИ во все концы планеты» (6).
При этом совершенно неслучайно за основу берутся лингвистические модели
организации коммуникации и выстраивания взаимоотношений между
111
означающим и означаемым, также как и понятие кода. Как раз код и позволяет
определенным означающим связываться с определенным (не каким угодно,
произвольно выбранным каждым пользователем, но обусловленным
конвенцией между носителями кода) означаемым. Связь означающего с
означаемым в рамках определенного кода прямая и однозначная, она строго
фиксирована кодом. В примере с водохранилищем АВС означает нулевую
отметку. Но человек, получающий сообщение АВС, отдает себе отчет в том,
что это не просто нулевая отметка, но еще и сигнал опасности.
Денотация «нулевая отметка» сопровождается коннотацией «опасность».
Мы опять сталкиваемся с упрощающей функцией кода, выбравшего из всех
возможных значений АВС только значение «опасность». Поскольку код – это
модель, являющаяся результатом ряда условных упрощений, производимых
ради того, чтобы обеспечить возможность передачи тех или иных сообщений,
все коды могут быть сопоставлены между собой на базе одного общего кода,
более простого и всеобъемлющего. Как это мы и сделали, введя понятие
«бинарной оппозиции» – универсального архи-кода, или своеобразной
языковой матрицы.
Следует различать понятия « репертуар знаков», «код» и «лексикод».
Лингвоориентированный постструктурализм предлагает такое разграничение.
Репертуар предполагает перечень символов (знаков), при этом иногда
указывается их соответствие определенным означающим.
Код воздвигает из этих символов систему различий и оппозиций и закрепляет
правила их сочетания.
Лексикод выстраивается как система значащих оппозиций, но может не
включать в себя правила сочетания, отсылая к тем, что уже установлены самим
основным кодом.
Собственно перед нами уже структурное описание трех уровней единой
языковой модели, применимое к любому «языку» как естественному, так и
искусственному.
Все вышесказанное в полной мере включается в процесс означивания в
ситуации, когда мы имеем дело с адресатом не машиной (использующей только
определенную часть модели – собственно код), а человеком.
При этом происходит переход из мира сигналов, исчисляемых в физических
единицах информации (битах и т.д.), в мир смысла, описываемого в понятиях
денотации и коннотации, референта и референции, означающего и
означаемого… Но тем в большей степени эта расширяющегося симиозиса
ситуация распространяется и на тот случай, когда не только адресат, но
отправитель (источник) сообщения является не машиной, а человеком.
В случае, когда сообщение отправляется человеком, мы можем сказать, что
источник и передатчик информации сливаются воедино в человеке,
становящемся отправителем сообщения (даже если различить в нем мозг как
источник информации и артикуляционный аппарат как передающее
устройство).
Но здесь возникает еще один вопрос – адекватности источника: волен ли
человек в своих речах, свободен ли он сообщать все, что ему вздумается, или он
также предопределен неким кодом. Сам факт того, что наши мысли являются
нам не иначе как в словах, неизбежно наводила и наводит философов языка на
мысль, что источник сообщения также подвластен коду.
Язык, его авторитарный механизм, заставляют говорить так, а не иначе,
предписывая говорящему произносить одно, а не другое. Неслучайны
112
постоянные сетования на ограниченность возможностей передачи языковыми
средствами эмоций ( блестящие дает русская классика, особенно находившийся
под влиянием идей Шопенгауэра А.Фет: «Как беден наш язык./ Хочу и не могу
не передать того ни другу , ни врагу…», «Ах, если б без слова /Сказаться душой
было можно…», или Ф. Тютчев: «Как сердцу высказать себя,/ другому как
понять тебя./ Поймет ли он, чем ты живешь?/ Мысль изреченная есть ложь»).
А если так, то подлинным источником и хранилищем потенциальной
информации следует считать сам код – в случае с естественным языком – тот
или иной национальный язык.. Неслучайны ставшие традиционными в эпоху
постмодернизма формулировки, восходящие к Р. Барту и Ж. Деррида – «не
человек говорит на языке, язык говорит посредством человека». Или, если
перифразировать знаменитую формулировку И. Бродского, не язык – орудие
поэта, а поэт – орудие языка.
Но вернемся к исходной ситуации с источником и лампочками и посмотрим,
как формируется по логике У. Эко семиологическая информация в данной
модели.
1. Адресат, получающий сообщение от источника, вместо одного из
возможных сигналов, предусмотренных кодом ( АВС, АВ или АД),
получает какой-то сигнал, который при заданном коде не имеет никакого
смысла, например «А-А-В-А-А-С». Если адресат машина, она никаких
выводов из этого не сделает. Поскольку никаких инструкций на этот счет у
нее нет, то она воспримет сообщение как шум и его проигнорирует. Если
машина –источник, а адресат – человек, он также может подумать о шуме.
Но если источник – отправляющий информацию человек, то его адресат,
усмотрев в данной формулировке какое-то сознательное намерение,
задается вопросом, что бы это значило? Форма сообщения представляется
ему двусмысленной. До какой степени эта двусмысленность кажется ему
наделенной смыслом, побуждая доискиваться до истины? Этот вопрос и
составляет проблематику неоднозначных сообщений, а также сообщений,
наделенных эстетической функцией.
2. Неоднозначное сообщение указывает получателю на то, что код может быть
применен необычным образом. И тогда сам код оказывается под вопросом.
Что также постоянно происходит в сфере эстетических сообщений.
3. Получив сообщение как неоднозначное, так и совершенно однозначное ,
адресат при его толковании опирается на определенные коды и лексикоды.
Что служит ему критерием выбора, если не принимать в расчет
обстоятельств коммуникации, контекста (рассмотрены выше), а также
прямых указаний на код, содержащихся в сообщении? Этот вопрос вводит в
проблематику взаимоотношений между миром знаков и кругозором
получателя, между универсумом риторики и миром идеологии, как это
взаимодействие формулирует У. Эко.
4. Предположим, что поступающее сообщение попеременно принимает вид то
«АВ», то «АД». Согласно коду АВ означает – 3, самый низкий из
возможных уровень воды, а АД – отметку +3, самый высокий из возможных
уровней. Стало быть, сообщение указывает на то, что вода в водохранилище
скачет от самого высокого к самому низкому уровню. Если адресат
сообщения машина, она зарегистрирует сообщение и примет меры, в
крайнем случае, пытаясь справиться с такой резко меняющейся ситуацией,
она сломается.
113
Но у машины нет своей точки зрения, она принимает сообщение и
действует. И наоборот, если адресат – человек, то такое поведение воды в
водохранилище, противное всем физическим законам и опыту, приводит в
состояние напряжения и нарушает всю систему ожиданий.
Понятно, что код допускает возможность обоих сообщений и,
следовательно, речь идет не о неоднозначности его использования. В
крайнем случае, такое употребление кода можно назвать если и необычным,
то вполне законным. Под вопросом в данном случае оказывается не код как
система семиологических ожиданий (как это было в случае первом), но вся
совокупность представлений адресата как целостная система
психологических, исторических и научных ожиданий. И тогда получается,
что само применение кода оказывается информативным, но не в рамках
семиотики, а в плане идеологий и самых общих человеческих
представлений. Это кризис не риторики, а идеологии. (Мы часто говорим:
«Это не укладывается у меня в голове », фиксируя этим кризис идеологии,
который мы как адресаты переживаем в момент получения какого-то
неоднозначного сообщения, разбивающего систему ожиданий.) Вопрос
касается информативности сообщения, обусловленной не только знаковыми
системами, но и внезнаковыми ожиданиями.
И теперь необходимо обратиться к содержанию самого сообщения как
части коммуникативной цепи. Классификация функций сообщения,
предложенная Р. Якобсоном, позволяет напомнить, что само сообщение
может принимать на себя одну или несколько функций:
1. Референтивную: сообщение обозначает реальные вещи, включая
культурные явления. Референтивными будут сообщения: «Это диван»,
или «Маркисзм учит, что идеи становятся силой. Когда овладевают
массами».
2. Эмотивную: сообщение имеет целью вызвать эмоциональную реакцию.
Например: «Внимание!», «Дурак!», «Я тебя люблю».
3. Повелительную: сообщение представляет собой приказ, повеление:
«Сделай это!»
4. Фатическую: кажется, что сообщение выражает или вызывает какие-то
чувства, но на самом деле оно стремится подтвердить, удостоверить сам
факт коммуникации. Таковы реплики «Хорошо», «Верно», которые мы
произносим в телефонном разговоре, большая часть формул этикета,
приветствий и пожеланий.
5. Металингвистическую: сообщение о сообщении, когда предметом
сообщения является другое сообщение. Например: "Сообщение "как
дела» - это сообщение с фатической функцией».
6. Эстетическую: сообщение обретает эстетическую функцию, когда оно
построено так, что оказывается неоднозначным и направлено на самое
себя, т.е. стремится привлечь внимание адресата к тому, как оно
построено.
Все эти функции могут сосуществовать в одном сообщении, и обычно в
повседневном языке они переплетаются, при том, что какая-то оказывается
доминирующей.
Нужно подчеркнуть, что сообщение с эстетической функцией оказывается
неоднозначным, прежде всего, по отношению к той системе ожиданий,
которая и есть код.
114
Полностью неоднозначное сообщение предельно информативно,
поскольку побуждает получателя ко всевозможным его толкованиям. Оно
опасно граничит с шумом и может свестись к чистой неупорядоченности.
Но плодотворной неоднозначностью может считаться только та
неоднозначность, которая, привлекая внимание получателя сообщения,
побуждает к усилению интерпретации, помогая подобрать ключ к
пониманию, обнаружить в этом кажущемся беспорядке порядок, более
сложный и совершенный, чем тот, что характерен для избыточных
сообщений,- подчеркивает У. Эко.
Неоднозначные высказывания такого рода приобретают особое значение
для коммуникации. Например, сообщение: «Поезд такой-то прибывает к
третьей платформе», выполняет свое референтивное значение, смещает
внимание на контекстуальное значение слов, с них – на референт, мы
покидаем мир знаков, поскольку знак использован: он исчерпал себя в ряде
последовательных действий адресата, для чего и был предназначен.
Но представим, что прозвучало: « Поезд такой-то прибывает то ли прямо
сейчас, то ли через час, может быть, на первый, а может на шестой путь,
встречающие будьте внимательны и т.п.». Или вместо сообщения «Поезд №
такой-то отправляется с первого пути» прозвучит сообщение « Внимание:
«С любимыми не расставайтесь, с любимыми не расставайтесь, с
любимыми не расставайтесь… И каждый раз навек прощайтесь… когда
уходите на миг…»
Адресат проделывает все те же операции, что и в первом случае, но
остается в недоумении. Он задает себе вопрос, что бы это значило, он
начинает анализировать (декодировать) сообщение, рассматривая, как оно
устроено.
И для того, чтобы сообщение было «услышано», чтобы оно «сработало»,
то есть привело к какой-то реакции его получателя, важны следующие
факторы:
1. Контекст – услышано на перроне два разных сообщения.
2. Материя, из которой состоят означающие (фактура сообщения, по форме
типично для сообщений по радио в данном контексте).
3. Введение в игру разных уровней реальности (уровень ожиданий, с
которым сопоставляется полученное сообщение).
Специфика эстетического сообщения в том, что оно возникает не только
в тех случаях, когда мы имеем дело с традиционно эстетическими
сферами функционирования сообщения (картина художника, книга,
кинофильм и т.п.), но и широко используется тогда, когда сообщение не
претендует на роль произведения искусства, но уже использует
существенную сторону эстетического сообщения – неоднозначность.
Базовые качества эстетического сообщения как раз с целью усиления
воздействия сообщения на адресат широко используются не только
высоким искусством. В определенных дозах, не лишающих сообщение
необходимой однозначности, точнее, однонаправленности на призыв к
действию (явный или скрытый) элементы эстетической функции
сообщения включаются в родственные дискурсы.
Прежде всего, это касается рекламы, в том числе политической. Так
известен пример разбора, который провел Р. Якобсон, лозунга
предвыборной кампании Дуйта Эйзенхауэра «I like Ike». Анализ
115
лингвистический, показывающий за счет чего создается важнейшая
составляющая, останавливающая внимание: «Лозунг состоит из трех
односложных слов и трех дифтонгов [ay], за каждым из которых
симметрично следует согласный […I ..k…k]. Расположение трех слов
вводит вариацию: отсутствие согласной в первом слове, два обрамляют
дифтонг во втором, и третье слово заканчивается согласным… Оба
окончания трехсложной формы рифмуются между собой, второе из двух
рифмующихся слов полностью включено в первое (эхо-рифма): [layk] –
[ayk] – паронимическая аттракия (взаимо - притяжение паронимов –
слов, сходных по морфологическому строению, но различных по
значению), долженствующая изображать полную поглощенность
чувством восторга перед Айком. Оба окончания составляют
аллитерацию, и первое из двух соотнесенных таким способом слов
включено во втрое: [ay] – [Ayk], паронимический образ влюбленного,
растворяющегося в объекте обожания. Вторичная поэтическая функция
данного лозунга, используемого в предвыборной кампании, усиливает
его выразительность и эффективность».
В качестве идеологической оппозиции можно привести тексты
транспарантов, использовавшихся в семидесятые годы противниками
войны во Вьетнаме:
Hey, Hey, LBJ
Haw many Kids you Kill today?
(LBJ –инициалы 36-го президента США Линдона Бейнз Джонсона.) (7).
Если сообщение усложняется, эстетическая нагрузка возрастает, анализ
также становится более углубленным и сложным на разных уровнях.
Например, при анализе знаменитой фразы Гертруды Стайн «Роза это
роза, это роза, это роза». Здесь сама очевидная избыточность сообщения
провоцирует дополнительные коннотации и, следовательно,
возможность интерпретаций фразы.
Литература:
1. См.: Землянова Л.М. Указ. Соч. С.98-99.
2. Лотман Ю.М. Культура и взрыв // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПБ.,
«Искусство-СПБ», 2000. С.12-15 и др.
3. См., например: Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. М.,
1998.
4. Бодров В.А. Информационный стресс: Учебное пособие для вузов. - М. :
ПЕР СЭ, 2000. С.104 – 105.
5. Критика «семантического треугольника» как слишком упрощенной схемы
взаимоотношений между словом, предметом окружающего мира и
понятием см.: Залевская А.А. Введение в психолингвистику. М., РГГУ,
1999.С.118-124. См. также работы: Фрумкина Р.М. Психолингвистика. М.,
Академия, 2001; Горелов И.Н., Седов К.Ф. Основы психолингвистики.
М.:Лабиринт, 2001.; Зимняя И.А. Лингвопсихология речевой деятельности.
Москва-Воронеж, 2001.
6. Землянова Л.М. Зарубежная коммуникативистика в преддверии
информационного общества. Толковый словарь терминов и концепций.
С.199.
7. Цит.: по: Музыкант В.Л. Теория и практика современной рекламы.
Ч.П..М.,1998.-С.111.
116
Глава 1У.
Эстетической код в рекламном дискурсе. Рекламные коды.
Существуют различные варианты классификаций уровней
эстетического сообщения. В данном случае отметим только, что
различные уровни фиксируются и исследуются внутри
самостоятельных направлений гуманитарных наук, таких, как
лингвистика текста, психолингвистика, теория литературы и
литературоведение. Мы не будем углубляться в их специфику.
Подчеркнем, что большинство исследователей ведут речь о некоей
глобальности эстетической информации, способной создавать «со-
117
реальность», иногда эту со- реальность обозначают как «эстетический
идеолект» или эстетический дискурс.
Принципиальное отличие такого рода со- реальности от виртуальной
реальности, ставшей универсальным хотя и очень расплывчатым
определением для суммы разнообразных эффектов, достигаемых,
прежде всего, средствами массовой коммуникации, установить
достаточно сложно. Очевидно, что эстетический идеолект значительно
более зависит от способности адресата декодировать сообщение
(владение системой кодов, предусмотренных отправителем, готовность
применить эти коды, обусловленная контекстом принятия сообщения),
чем от системы кодировки сообщения источником (отправителем).
Создание виртуальной реальности предполагает изначальную
заданность кода сообщения, являющегося общим и единым для
отправителя и адресата. При этом за «адекватность» декодирования
«отвечает» отправитель, а не получатель сообщения. Однако,
эстетический код изначально обладает заданной семантической
широтой, позволяющей сохранять и транслировать семантическое ядро
сообщения (или хотя бы доносить сам факт присутсвия эстетического
сообщения) даже при серьезных трансформациях индивидуальных кодов
отправителя и получателя.
Даже в упрощенном виде схема дешифровки эстетического сообщения
достаточно сложна. Чтобы получить общее представление о структуре и
характере этого процесса, обратимся к схеме, предложенной Умберто
Эко. ( С.116-117 См. Приложение 1).
Автор предлагает схему расшифровки эстетического (поэтического)
сообщения, а именно - одной строки сонета Петрарки. Речь не идет об
имманентном анализе текста, речь идет лишь о степени и минимально
необходимых условиях, чтобы коммуникативный акт был хотя бы
отчасти успешен, то есть сообщение было бы получено (воспринято)
достаточно адекватно реципиентом.
Отправитель сообщения (источник и передатчик в данном случае
совпадают в лице поэта), используя специфическую систему сигналов –
конкретных графических символов, прибегает к помощи канала – книги,
рукописи. В свою очередь, обращаясь к этим каналам, приемник и
получает сообщение (собственно приемником является визуальный
аппарат читателя, превращающий сигналы в лингвистическую фразу).
Сообщение из системы знаков вновь становится значащей формой
(поэтической фразой) и в таком виде (поэтическая строка)
воспринимается адресатом.
В качестве адресата выступает читатель, который трансформирует
означающие сообщения в означаемые, при этом последние неизбежно
отличаются от тех, которые имел в виду автор.
Адресат функционирует как семантический приемник. На то, как
именно трансформирует адресат поэтическую строку, влияют многие
обстоятельства. Среди них идеология (в данном случае – широкий
спектр мировоззренческих представлений человека), определяющая для
адресата выбор конкретных лексикодов. На этой стадии ошибка может
привести к порождению шумов. Собственно риторический аппарат
адресата, в который входит код адресанта (итальянский язык нашего
времени в той мере как он отличается от языка времен Петрарки, он
118
может также выступать в качестве шумов). Сюда же относится и система
кодов и субкодов, подразумеваемых или просто объективно
наличествующих в сознании адресата.
Например, раз в строе сообщения речь идет о воде, то у адресата вполне
могут быть некие личные эмоциональные коннотации, связанные с
водой, или эмоциональные коннотации, связанные со звуками
итальянской речи, воспринимаемыми теми, для кого итальянский
является языком иностранным, или культурные коннотации в связи с
тем, что сообщение стало устойчивой синтагмой, культурным
«фетишем». Список может быть развернут в куда более детальную сеть
условий, охватывающих и детерминирующих факт восприятия
сообщения получателем.
К тому же в «распоряжении» адресата может присутствовать большое
количество субъективных субкодов, которые могут или выступать в
качестве шумов, или добавлять семантически важные составляющие
сообщению.
То, насколько код получателя сообщения будет тождественен коду
отправителя, также зависит от многих причин. Среди базовых –
система филологических обеспечений: филологические
(лингвистические) знания, умения и навыки обращения с эстетическим
сообщением, позволяющие воспринимать специфику итальянского
языка эпохи Петрарки; филологическое (иконологическое) обеспечение,
на базе стилистики и риторики позволяющее воспринимать
дополнительные коннотации, вкладываемые автором в исходное
сообщение; филологическое обеспечение в плане истории культуры,
позволяющее соответсвовать идеологии автора и представлять общий
тезаурус, на который опираются коды и субкоды автора.
Ошибочное декодирование сообщения рождает разнообразную систему
шумов, часть из которых можно определить фактором времени, а часть –
несовпадением идеологического контекста отправителя и получателя
сообщения.
При этом необходимо учитывать, что в силу своей исходной
семантической избыточности эстетическое сообщение всегда более
устойчиво (не до бесконечности, естественно) к шумам, способно быть
передаваемо не полностью, по частям, в какой-то части и т.д. При этом
утрата некоторой части семантических составляющих не означает
невозможность получения сообщения, невозможность эстетической
коммуникации как таковой. Даже при утрате почти всех
предопределяющих адекватное восприятие составляющих кодов и
субкодов, мы можем с высокой степенью вероятности говорить о том,
что перед нами поэтическое произведение (то есть, эстетическое
сообщение, воспринимаемое адресатом как таковое), например, на
основании такого сохранившегося элемента как рифма или ритм.
Эстетическое сообщение в некоторых отношениях и в определенных
системах также может использовать «матричные» схемы кодирования и
декодирования, ведущие к ускорению и «автоматизации» процессов
понимания и истолкования. Так, в отношении автоматического
воспроизведения эстетического идеолекта очень важна риторика, кторая
и ориентирована на отработку функционирования на уровне
119
автоматизма систем создания, передачи и восприятия эстетического
сообщения.
Поскольку риторика может выступать в двух функциях: как техника
порождения, иногда ее называют «эвристическая риторика»,
провоцирующая дискуссию ради того, чтобы в чем-то убедить; и как
хранилище омертвелых и избыточных форм, известная под названием
«утешительная риторика», стремящаяся укрепить адресата в его уже
сложившемся мнении, в его убежденности. Она лишь для усиления
достоверности и эффективности прикидывается диспутом, спором, а на
деле исчерпывается апелляцией к чувствам.
Вторая разновидность, «утешительная риторика», для нас особенно
важна, поскольку именно она – одна из основ рекламного дискурса,
более того, как раз приемы и элементы утешительной риторики
включаются при осуществлении большинства разновидностей
убеждающих коммуникаций (включая политический, а не только
рекламный дискурс).
Утешительная риторика статична, она создает только видимость
движения, только с виду она побуждает к неординарным поступкам.
Точнее сказать, повседневные практики она оформляется как
исключительный, жизненноважный акт, акцентируя внимание на
значимости собственно мелкого, на уровне бытового автоматизма
существующего в обычном пространстве события. Особенно это
относится к призывам, например, приобрести какую-то вещь (будь то
стиральный порошок, особое масло, мыло, паста, зубная щетка,
жевательная резинка). Во всех этих случая происходит гиперболизация
факта выбора до превращения его в событие №1.
Почти также обстоит дело с призывами согласиться с каким-то
суждением политика. Особенно, если это очевидное суждение, мнимо
индивидуальное, банальное, казалось бы, просто не могущее вызвать
несогласия.
Однако, утешительная риторика исходит из таких предпосылок,
аргументов и использует такой стиль, которые относятся к тому, что уже
принято, опробовано и, стало быть, призывает сделать, создавая
иллюзию новизны, то, что мы в сущности уже много раз делали. Самое
интересное, что именно такого рода техники организации сообщения
оказываются максимально эффективными в ситуации массовых
коммуникаций, при обращении к массовым аудиториям. Жан Лакан
полагал, что бессознательному ( можно добавить, в том числе,
коллективному бессознательному) присущи те же закономерности,
которым подчиняются и конвенциональные коды, тем самым структура
устоявшихся формул носит универсальный и глобальный характер,
опирается на структуру кода коллективного бессознательного.
Современный специалист в области психологии повседневности Е.В.
Улыбина, описывая особенности «языка» бессознательного, выделяет
следующие четыре основные характеристики:
1. Невозможность разделить содержание и средства выражения
содержания. «Если в … других системах топической модели широко
используется символическое и абстрактное изображение и всегда
сохраняется связь между символом и категорией событий, к
которым он относится, то в бессознательном этого нет в принципе…
120