Чернов А.В. Лекции - Введение в теорию и практику связей с общественностью

Подождите немного. Документ загружается.

В качестве примера автор приводит историю периода президентской

кампании 1992 года, когда тогдашний вице-президент Дэн Квэйл решил

выступить защитником традиционных семейных ценностей и публично осудил

героиню популярной «мыльной оперы» Мерфи Браун, которая, согласно

сценарию, решила завести внебрачного ребенка. Мерфи Браун отплатила ему

сразу же, появившись в следующем эпизоде смотрящей речь вице-президента и

резко осуждающей его нетерпимость и устаревшие взгляды на мораль, а также

отказываясь признавать его право на вмешательство в собственную жизнь. В

результате дуэли виртуального и реального персонажей, реальный проиграл:

рейтинг сериала резко вырос, а рейтинг политика упал, что в итоге снизило и

рейтинг проигравшего на выборах Буша.

После событий в Косово практически каждый журналист-международник и

эксперт обратили внимание на странные, буквально «цитатные» сближения

виртуального мира сфабрикованной на телеэкране войны в фильме «Хвост

виляет собакой» (в российском прокате – «Плутовство») и реальной

предысторией и историей войны на Балканах. Затем такие перекрещивания

мира виртуального и реального просто перестали быть новостью, и поэтому

никого особенно не поразило привлечение к разработкам планов военной

кампании в Ираке Голливуда….

Поэтому невозможно не согласиться с Кастельсом: сегодня возникла

культура нового типа - культура реальной виртуальности. В ней в едином

цифровом пространстве оказались заключены все формы культурного

наследия, наше настоящее и наше будущее. «Реальной» эту виртуальность

делает то, что синкретичный язык электронных коммуникаций, по Кастельсу,

является языком нашего подсознания, оперирует «аллегориями наших снов». А

потому наши впечатления от медиа становятся нашим опытом, и население

всего земного шара проводит время в созерцании быта техасских миллионеров,

одинаково знакомых людям во всем мире: во Франции, Зимбабве или России.

В галактике Маклюэна массовые коммуникации, в особенности телевидение,

стали новой ареной политических сражений. (И вновь блестящее

подтверждение – многочисленные примеры последнего времени, прежде всего,

т.н. кризис СМИ при подсчете голосов на выборе президента США 2000 года,

введение цензуры на изображение боевых действий в Ираке среди

американских СМИ…).

Кризис партий стал и кризисом демократий. В условиях, когда судьба

основных государственных постов по-прежнему решается на выборах, успех

тех или иных сил, по Кастельсу, зависит от того, насколько эффективно им

удастся организовать шоу в средствах массовой информации и насколько яркая

персона станет центром медиа-кампании. В современной политике никто уже

не разбирается в том, что конкретно предлагает партия или движение: гораздо

важнее успех на поприще имиджмейкерства и компроматов, - полагает

Кастельс. Это, пожалуй, наиболее спорное положение автора, с которым

полемизирует большое число приверженцев традиционной партийной

демократии. Тем более, оно звучит вызывающе в условиях России только

пытающейся строить устойчивую партийную систему.

Новые электронные коммуникации оказываются чрезвычайно удобным и

эффективным средством и для религиозной пропаганды. Но, как отмечает сам

Кастельс, вынужденное соседство проповедников с порнографией и

конкурентами символизирует по сути окончательную секуляризацию общества

и виртуализацию религии.

Итак, СМИ становятся основными игроками на поле политики. Но, как это ни

парадоксально - совершенно безответственные и несвободные игроки.

Даже если сознание людей во многом определяется СМК, это не означает, что

сами средства массовой коммуникации обладают реальной властью:

фактически они только служат распространению существующих культурных

кодов по готовым формулам, хорошо известным медиа-технологам. Власть в

информационном обществе принадлежит тем, кто способен создавать новые

культурные коды, которые общество использует для определения реальности,

выработки и принятия решения. Эта виртуальная власть реальна, потому что по

мере ее конденсации она может трансформироваться в способность отдельных

индивидуумов или малочисленных групп навязывать свою волю обществу вне

зависимости от консенсуса.

Новая эпоха принесла и новые типы неравенства. Причем неравенство это

парадоксальным образом не противоречит сетевому принципу организации

новой общности.

Нужно подчеркнуть, что Кастельс говорит не просто о новом времени и

пространстве. А о новом социальном времени и социальном пространстве.

Новая экономика принесла с собой и новую организацию социального

пространства и времени. Поскольку, по Кастельсу, пространство сетевого

общества не географично, а определяется уровнем интеграции в глобальные

или локальные сети и местом в производственной цепочке, отсюда следует

закономерный вывод. Огромные территории, «отсоединенные» от глобальной

экономики, теряют для нее какую-либо значимость. Из «черных дыр»

информационной экономики – Северной Африки, американских городских

гетто, судя по статистике, приводимой автором, невозможно вырваться,

невозможно даже сбежать. Единственной возможной формой интеграции

оказывается участие в глобальной криминальной экономике. Ее структура

также стала сетевой, и под ее влиянием находится сегодня не одно

национальное государство.

Роль традиционных институтов индустриального общества естественным

образом также претерпевает существенные изменения.

Иногда над этими традиционными институтами нависает угроза полного

разрушения. Так, например, участие женщин в новой экономике, феминистское

и либертарианское движения, легализация разводов и абортов – все в сумме

приводит к тому, что в развитых обществах традиционная семья (первый и

единственный брак, муж работает, женщина занимается детьми) становится,

скорее, не правилом, а исключением.

В новом обществе у человека, не интегрированного в пространство

глобальных потоков, фактически нет возможности реализовать рациональный

жизненный проект. То, что для одних становится свободой, на других ложится

непереносимым бременем хаоса, абсолютной неопределенности. Стабильность

оказывается фикцией и разбивается за считанные часы неожиданными

финансовыми кризисами, вызванными событиями на другом конце земли.

Но что же тогда движет этот «дивный новый мир», каков его основной

конфликт?

Основной конфликт этого мира – это формирование человеком и

сообществами своей идентичности перед лицом нового миропорядка. Человек

не является пассивным животным, заложником той или иной системы

общественного устройства. На новые условия люди и общины реагируют через

поиск новой идентичности. Вторая часть книги Кастельса так и называется

«Власть самосознания» – “The Power of Identity”.

Проекты идентичности могут быть не просто различны, а прямо

разнонаправлены; они могут разрабатываться и осуществляться как для защиты

существующего положения вещей, так и для противостояния грядущим

изменениям. К последним очевидно следует отнести один из самых

масштабных современных проектов под названием «антиглобализм». Важно

подчеркнуть, что дело не в успешности проекта, а в самом факте его

существования. Принадлежность к нему (тому или иному) только и может дать

человеку идентичность. Но то же самое относится и к таким институтам, как

национальные правительства.

В предисловии к русскому изданию, названному «Время переходов» М.

Кастельс пишет:

«В конце этого тысячелетия Россия осуществляет несколько

фундаментальных переходов. От авторитарного, коммунистического

государства к государству демократическому. От командной экономики к

рыночной, хотя с непредвиденной добавкой экономики бартерной. От

экономической автаркии к частичному включению в глобальную экономику.

От федеративного государства, основанного на «демократическом

централизме», к децентрализованному федерализму с возрастающей

автономией регионов. От идеологического контроля идей и коммуникаций к

сочетанию свободы слова и информационных олигополий. От мировой

сверхдержавы к ослабленной, но гордой нации, которая должна

восстанавливать свою силу внутри себя. И от Индустриальной эпохи к

Информационному веку. Этот последний переход есть фактически переход

решающий, переход, в который вовлечены все страны. Проблема состоит в

том, что ни одно государство не может выбирать свой темп и свою

последовательность этих процессов перехода. Россия не может сначала

закончить свой политический и экономический переход, а затем приступить к

переходу в Информационный век. Она должна осуществлять их в одно и то же

время, или другие мировые силы сделают это за Россию, не советуясь с

русским народом.» (С.21).

М. Кастельс резко отметает роль пророка и предсказателя: «Я не знаю, куда

идет мир. Я не могу сказать вам, что делать, у меня нет никаких предписаний.

Но я могу сказать, что происходит, и дать вам информацию, подкрепляющую

мой анализ, так что вы сможете оценить его точность. А тогда вам самим

придется выносить свой вердикт и решать, что делать с вашей страной, вашей

жизнью и нашим миром.»(С.22). (15).

Естественно, работами Тоффлера, Кастельса, Маклюэна, Дебора, Хабермаса

далеко не исчерпывается арсенал концепций тех ученых, кто под разными

углами зрения пытается всматриваться в надвигающуюся новую реальность и

описать ее контуры. Но , так или иначе, как бы не характеризовалось каждым

из них новое мироустройство, общим является признание небывалого роста

роли коммуникаций, создания весьма специфических коммуникаций, волны

информации, а следовательно потенциальный рост востребованности

специалистов по работе с информацией, специалистов в области

коммуникационных процессов.

Во всех этих работах есть и еще одна общая черта – четкое понимание

символической природы информационно-коммуникационных процессов.

Отношения к ней может быть самое разное – от протеста до принятия и

приветствия – но ее присутствие очевидно и четкое понимание ее природы

становится необходимым условием полноправного участия в бесконечном

процессе знаково-символического обмена информационалистской эпохи.

Литература:

1. Дебор Ги. Общество спектакля //www.arctogaia.com.

2. Подробнее см.: Землянова Л.М. Зарубежная коммуникативистика в

преддверии информационного общества. Толковый словарь терминов и

концепций. М.: МГУ, 1999. С.114-115.

3. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб,

«Наука», 2000; Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической

теории. СПБ: Наука, 2001.

4. Землянова Л.М. Указ. Соч. С.69.

5. Тоффлер Э. Третья волна. Москва, АСТ, 1999. Далее цитаты и ссылки на это

издание с указанием страницы в тексте.

6. Шкаратан И.О. Мануэль Кастельс – мыслитель и исследователь.

Предисловие научного редактора русского издания. М., ГУ-ВШЭ, 2000.С.12.

7. Кастельс М. Информационная эпоха. М., ВШЭ-ГУ, 2000.

8. Кастельс М.., Химанен П. Информационное общество и государство

благосостояния: Финская модель. И.: Логос, 2002.

9. Засурский И. Масс-медиа второй республики. М.,МГУ, 1999.

10. Сошлемся только в качестве примера на интереснейшую подборку

материалов, посвященных этой проблеме, в издающемся Высшей школой

экономики журнале «Мир России». Социология, экология. Том ХП, 1- 2003

Здесь размещены следующие материалы: обзор, подготовленный А.Г.

Глинчиковой «Россия в информационном обществе», статья О.Н.

Вершинской и Т.В. Ершова «Информационное общество в России как

проблема социально-политического выбора и общественной инициативы»;

статья А.Г. Глинчиковой «Кризис индустриальной распределительной

модели и перспективы развития информационного общества в России».

11. Шкаратан И.О. Указ. Соч. С.17..

12. Хисамова Зарина. Сеть и хаос //Эксперт, №18 (19 мая 2003).С.77-78.

13. Там же.

14. Этот момент оказался наиболее важным в выстраивании современного

отношения к человеку-оператору. Данной теме посвящена интереснейшая

монография В.А. Бодрова «Информационный стресс: Учебное пособие для

вузов».-И.:ПЕР СЭ, 2000. Книга построена на материалах экспериментально-

теоретического изучения информационного стресса человека-оператора, как

одного из видов профессионального стресса психологической природы. Не

меньший интерес для специалиста по связям с общественностью представляет

другое издание. Книга норвежского исследователя Т.Х. Эриксена «Тирания

момента. Время в эпоху информации» . М.: «Весь мир», 2003. Автор отмечает

в предисловии: «За последние 20 лет появилось много времясберегающих

технологий: от продвинутых органайзеров до электронной и голосовой почты,

мобильных телефонов и программ обработки текста, но вряд ли у большинства

из нас когда-либо было меньше свободного времени, чем сейчас. Похоже, что

мы скоро станем рабами технологий, которые должны были сделать нас

свободнее. Информационная революция привела к тому, что очень многие,

включая читателя этих строк, получили доступ к информации в таком объеме,

что им позавидовали бы страждущие знаний прошлые поколения. Вместе с тем

широкое распространение знаний не привело к лучшей информированности

населения, а напротив, еще сильнее запутало его.

Налицо все признаки того, что в эпоху информации практически

невозможно того, что в эпоху информации практически невозможно додумать

до конца ни одной мысли. Глубокие размышления постоянно прерываются

новыми фрагментарными сведениями, в результате которых мысль дробится,

прерывается и вытесняется все, что осталось в наследство от прошлого, что

может показаться слишком объемным или тяжеловесным» (С.5)

Работа профессора социальной антропологии Университета Осло и главного

редактора норвежского журнала по общественным наукам «Самтиден» может

стать вполне реальным пособием как раз для специалиста по связям с

общественностью, поскольку рассматриваемые проблемы представлены под

углом социальной коммуникации.

15. С другой точки зрения к неизбежности проблемы цивилизационного выбора

России в стремительно меняющемся мире подходит, например, академик

Н.Н.Моисеев в книге «Судьба цивилизации. Путь разума», вышедшей в 2000 в

серии «Язык. Семиотика. Культура», издаваемой издательством «Языки

русской культуры». Интересно, что с иных, нежели Кастельс позиций,

используя совершенно иные методы наблюдения, Н.Н. Моисеев, тем не менее,

обращается к осмыслению тех же «болевых точек» и «зон улучшения», которые

избирает для анализа автор «Информационной эпохи».

ЧАСТЬ Ш.

В мире знаков и символов.

Глава 1.

Семиологические составляющие коммуникации.

Начиная с 60-х годов ХХ века, в европейском и отечественном пространстве

наук о культуре стремительно развиваются направления, связанные с

изучением природы знака, знаковых систем и т.д. Структура коммуникации, ее

различные модели – предмет отдельного разговора. Здесь мы остановимся на

самом базовом уровне – уровне знака и символа. Поговорим о таком

направлении гуманитарных исследований, стремительно развивающемся

сегодня, как семиология.

В отечественной традиции чаще употребляется слово «семиотика» – учение о

знаковых системах. Но мы все же обратимся к западному варианту,

договорившись, что существует единая наука о знаке – «семиология» и частные

науки, посвященные тем или иным конфигурациям или тем или иным частным

знаковым системам – «семиотики»

Семиология неразрывно связана с коммуникацией. Это база любой

коммуникации. Поскольку семиология рассматривает все явления

культуры как знаковые системы, предполагая, что они, являясь

знаковыми системами, одновременно являются и феноменами

коммуникации. Тем самым, по замечанию крупнейшего современного

специалиста по знаковым системам Умберто Эко, она отвечает потребностям

самых разнообразных современных научных дисциплин, как раз и пытающихся

свести явления различного порядка к факту коммуникации. Психология изучает

восприятие как факт коммуникации, генетика устанавливает наследственные

коды – коды наследственной информации, нейрофизиология описывает

процесс передачи сигналов с периферии нервных окончаний к коре головного

мозга и т.д.

Существует большое количество теоретических моделей коммуникации,

которые учитывают различные факторы, влияющие на разные элементы

коммуникационной цепи и способные содействовать или препятствовать

эффективной коммуникации – то есть наиболее полному и адекватному

доведению сообщения от источника к адресату с максимально

предопределенной реакцией на сообщение его получателя. Эффективная

коммуникация измеряется по итогам и результатам. Например, по

исследованию поведенческих изменений избирателей в период голосования

или изменению покупательских предпочтений после проведения

информационно-рекламной акции…

Проблема измерения эффективности массовых коммуникаций –

самостоятельная задача, которую также приходится решать специалисту по

связям с общественностью совместно с социологами, а иногда и социальными

психологами и политологами. Поэтому пока эту проблему только обозначим. И

кратко остановимся на основных способах организации коммуникации. Такие

способы, повторяющиеся формы организации, характеризующиеся тем, что при

прочих равных обстоятельствах дают в различных ситуациях близкий

результат, следовательно, отличаются устойчивостью и повторяемостью, -

называются моделями коммуникации или коммуникационными моделями.

Остановимся на основных коммуникационных моделях, которые позволят

затем подробно рассмотреть и проиллюстрировать интересующую нас модель

коммуникации на ее элементарном уровне.

Базовые модели коммуникации это:

линейная (классическая) Г. Ласуэла;

интеракционистская (социально-психологическая) Т. Ньюкомбо;

усовершенствованная (шумовая) К. Шеннона –В. Вивера;

циркулярная или сбалансированная (симметричная) модель У. Шрамма и К.

Осгуда.

Иногда выделяются как отдельные модели коммуникации – текстовая (А.

Пятигорского), конфликтологическая (У. Юри и другие).(1).

Ряд специалистов значительно расширяют список коммуникационных

моделей. Так, например. Г.Г. Почепцов выделяет в различные группы модель

коммуникации с точки зрения PR , рекламы и пропаганды; социологические и

психологические модели коммуникации (6 разновидностей), семиотические

модели коммуникации; модели психотерапевтической коммуникации; модели

мифологической коммуникации и т.д. Плюс к тому 20 прикладных моделей

коммуникации в других областях гуманитарного знания и специальные

прикладные модели (Шеннона, Винера, Ньюкомба, Хольсти, Плэта, Юри).(2)

Однако такое дробление числа моделей вряд ли продуктивно, поскольку на

первый план при их классификации выводятся вторичные, а иногда и просто

случайные, необязательные отличительные признаки.

Другое дело, что при обращении к такой специфической подсистеме

общества, как средства массовой информации, также выдвигаются отдельные

способы, типы передачи информации в коммуникационном процессе,

осуществляемом с их посредничеством.(3) Думается, что излишняя дробность

моделирования коммуникационных типов не приводит к ясности вопроса.

Сколь бы ни была , например, специфичной, эстетическая коммуникация или

коммуникация межличностная (в отличие от коммуникации массовой,

например), все же существуют некоторые базовые, исходные матрицы, на

которые и накладывается специфика того или иного типа коммуникаций.

Поэтому ограничимся краткой характеристикой именно базовых моделей,

которые очевидно лежат в основе всех остальных.

1. Линейная (классическая) модель была предложена Г. Лассуэлом в 1948

году. Согласно ей, коммуникативный процесс включает пять элементов:

- кто? (передает сообщение)- коммуникатор;

- что? (передается) – сообщение;

- как? (осуществляется передача) – канал;

- кому? (направлено сообщение) – аудитория;

- с каким эффектом? (достижение сообщением поставленной цели-

эффективность) – результат сообщения.

2. Усовершенствованная (шумовая) модель, предложенная К. Шенноном для

описания физических процессов, происходящих при коммуникации

посредством телефонной связи, впоследствии была распространена В.

Вивером на все иные, в том числе социальные, виды коммуникаций.

Источ

ник

информ

ации

передатчик

получат

ель

канал

Место

назначения

сигнал

Получе

нный

сигнал

Шумы

3. Симметричная модель коммуникации (циркулярная, замкнутая) У. Шрама

и К. Осгуда акцентирует внимание на такой важнейшей составляющей

коммуникации как ее двусторонность, проявляющаяся, прежде всего, в

полноценной обратной связи:

Как уже говорилось, количество моделей может быть увеличено, но по своей

сути они отражают естественную коммуникационную схему,

предопределенную как физиологически, так и социально и даже физически.

В качестве более детального описания коммуникационной модели,

интерпретации и иллюстрации ее составляющих обратимся к классической

работе У. Эко « Отсутствующая структура. Введение в семиологию».

Представляется, что выдающийся специалист по знаковым системам

предложил в одной из своих относительно ранних, впервые вышедшей в 1968

году, затем неоднократно переиздававшейся книге одну из самых

последовательных и ярких демонстраций коммуникативного процесса во всех

его составляющих.(4)

У. Эко в своих рассуждениях отталкивается от простейшего примера.

Жители долины хотят знать, когда вода в водохранилище, расположенном в

котловине между двумя горами, достигнет уровня, который можно определить

как опасный.

Этот опасный уровень обозначается как нулевой. Есть ли еще вода в водоеме

или она ушла, ее уровень выше нулевой отметки или ниже и насколько, с какой

скоростью она поднимается – все это и многое другое составляет те сведения,

или информацию о состоянии водоема, которую нам желательно получить.

Источником этой информации в данном случае служит сам водоем.

Предположим, что в водохранилище есть приспособление, что-то вроде

поплавка, которое, оказавшись на нулевой отметке, приводит в действие

передающее устройство, способное послать какой-то сигнал, например,

электрический. Этот сигнал идет по каналу связи, будь то электрический

провод или радиоволна, и поступает в принимающее устройство в долине;

приемник преобразует сигнал в сообщение, предназначенное адресату. В

нашем случае адресат – это другое устройство, соответствующим образом

настроенное и способное при получении того или иного сообщения начать

регулировать сложившуюся ситуацию, например, привести в действие

механизм для спуска воды. (С.35)

Именно такая коммуникативная цепь возникает во множестве устройств,

называемых гомеостатами и предназначенных, например, не допускать

превышения определенной температуры, обеспечивая ее регулировку при

получении соответствующим образом закодированного сообщения. Но такая

Кодирование

Интерпретац

ия

декодирован

ие

сообщение

Декодирован

ие

Интерпретац

ия

кодирование

же цепь возникает и в случае радиосообщения. Источником информации в

данном случае выступает отправитель, который, прикинув, что он, собственно,

хочет сказать, начинает говорить в микрофон (передатчик); микрофон

преобразует звуки голоса в другие физические сигналы, волны Герца,

передающиеся по каналу связи в приемник, в свою очередь преобразующий их

в артикулированную речь, которую слышит адресат. Когда человек с кем-то

разговаривает, его собственный мозг служит источником информации, а мозг

его собеседника – адресатом; речевой аппарат человека является передающим

устройством, ухо его собеседника – приемником. Но если поместить на

различных концах цепи людей, ситуация резко усложнится. Поэтому пока

предположим, что коммуникация по поводу уровня воды в озере

осуществляется между некими механическими устройствами и обходится без

человека.

Чтобы известить адресата о том, что вода достигла нулевой отметки, нужно

послать ему сообщение. Для удобства иллюстрирования процесса, У. Это

предлагает считать таким сообщением загорающуюся в нужный момент

лампочку, хотя, само собой разумеется, что у принимающего устройства нет

никаких органов чувств и что оно не «видит» лампочки, - с него достаточно

выключателя, замыкающего и размыкающего электрическую цепь.

Состояние лампочки (горит или не горит) уже несет в себе значение, и это

значение не случайно, а организовано. Значит, состояние лампочки – это уже

некий код: зажженная лампочка означает, что вода достигла нулевого уровня,

в то время, как не горящая лампочка означает, что этого еще не случилось.

Что же такое код. Код – это результат конвенции, соглашения,

договоренности, осуществляемой индивидами одномоментно, на какой-то

ограниченный срок, либо реализуемой в процессе исторического становления

социума. Код это установление соответствия между двумя крайними

элементами коммуникационной цепи. И если в нашем случае то, что мы

означаем через код – означаемое – уровень воды, а то, как мы это означаем –

означающее – горящая или не горящая лампочка, то нашу цепь с

циркулирующим по ней кодом мы можем описать в иных терминах и другими

словами. Мы можем сказать, что код устанавливает некоторое соответствие

между означающим (зажженная или погасшая лампочка) и означаемым

(вода достигла или не достигла нулевой отметки). В нашем случае

означаемое это не что иное как готовность устройства определенным образом

ответить на полученный сигнал, при этом означаемое и референт, т.е. реальное

явление, к которому относится знак (достижение водой нулевой отметки) –

вещи разные, ведь устройство не знает, достигла или не достигла вода нулевой

отметки, прибор устроен так, что придает определенное значение только

самому сигналу: «лампочка загорелась» и реагирует на этот «понятный» ему

сигнал тем или иным, заранее предусмотренным, образом.

Но существуют явления, которые не предусматриваются начальным кодом,

которые в нашей системе не являются сообщениями, но могут ловко выдавать

себя именно за сообщение. Такие «лже- или псевдосообщения» и называются

шумом или шумами. Шум – это возникающие в канале связи помехи,

способные исказить физические характеристики сигнала. Это могут быть

электрические разряды, внезапное обесточивание и т.п., из-за которых сигнал

«лампочка не горит» может быть истолкован превратно, а именно понят так,

что вода ниже нулевой отметки.

Любая коммуникация тем эффективнее, чем меньше в ее цепи возможностей

для возникновения псвевдосообщений - шумов. Защита от шумов – одна из

основных задач разработчиков любой коммуникационной цепи (от уровня

межличностного общения до уровня высокотехнологичных коммуникационных

систем). На первый непрофессиональный взгляд, чем проще коммуникационная

цепь, чем она элементарнее, тем меньше в ней может возникать шумов. Но

даже в межличностном общении это далеко не всегда так. Неслучайно классик

сказал: «Лицом к лицу – лица не увидать. Большое видится на расстоянии».

Поэтому реально сократить количество шумов можно, лишь усложняя систему,

внося дополнительные значимые элементы.

Отсюда следует, что если мы хотим уменьшить риск ошибки из-за шума,

нам следует усложнить код. В примере У. Эко это выглядит следующим

образом. Допустим, мы установили две лампочки А и В. Когда лампочка А

горит, это значит, что все в порядке; если А гаснет и зажигается В, значит, вода

превысила уровень нулевой отметки. В этом случае мы удвоили затраты на

коммуникацию, но зато уменьшили риск ошибки, связанной с возникновением

шума. Обесточивание погасило бы обе лампочки, но и в этом случае мы

получили бы совершенно однозначное сообщение: принятый нами код не

предусматривает ситуации «обе лампочки не горят», и мы поэтому в состоянии

отличить сигнал от не - сигнала, мы, следовательно, в случае с одновременным

потуханием обеих лампочек сделали правильный вывод о том, что перед нами –

техническая неисправность системы.

Другое дело, может случиться и так, что из-за какой-то простейшей

неисправности вместо лапочки В загорится лампочка А или наоборот. Вот

здесь уже уровень вероятности принять шум за сигнал резко возрастает.

Защищаясь от этой неприятной возможности, мы опять же вынуждены

усложнять код, вводя дополнительные обязательные компоненты различения

сигнала (значимого сообщения) от не-сигнала (шума). Мы продолжаем

усложнять код, увеличивая его комбинаторные возможности. Добавим еще

две лампочки и получим ряд АВСД, в котором АС будут обозначать

безопасный уровень, ВД – нулевую отметку. Таким образом, мы уменьшаем

опасность помех, могущих исказить сообщение.

Итак, для ограждения от шума в код вводится элемент избыточности: мы

пользуемся двумя парами лампочек для сообщения того, что можно было бы

сообщить с помощью одной пары, следовательно, мы дублируем сообщение.

Впрочем, избыточность, предоставляющая возможность дублировать

сообщение, не только обеспечивает большую надежность. Усложненный таким

образом код позволяет передавать и дополнительные сообщения, т.е.

расширяются передающие возможности канала только за счет меняющегося

кода. Ведь код, состоящий из элементов АВСД, допускает различные

комбинации, например: А-В-С-Д, АВ-ВС-СД-АС-ВД-АД, АВС-ВСД-АСД-

АВД, а также другие сочетания «АВ-СД» или же «А-С-В-Д» и т.д. (С.37-39).

Код, следовательно, предполагает наличие репертуара символов, и

некоторые из них будут относиться к определенным явлениям, в то время как

прочие до поры до времени останутся незадействованными (хотя они и могут

заявлять о себе в виде шума), но готовыми означать любые сообщения, которые

нам покажутся достойными передачи.

Всего этого достаточно, чтобы код мог сигнализировать не только об уровне

опасности. Теперь он позволяет выделить ряд уровней, последовательно

описывающих переход от полной безопасности к состоянию тревоги.

100