Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв 3 тт. Том 3. Время мира

Подождите немного. Документ загружается.

которым добавлялись на такую же сумму «свиньи, коих забивают весной», не считая вклада других

скотобоен

. Европейские купцы подкарауливали цены, которые устанавливались с закрытием сезона

на бочки соленой говядины или свинины, на центнеры шпига, топленое свиное сало, сливочное масло,

сыр. Любопытствующий епископ Клойнский, перечисляя громадное количество быков, свиней, масла,

сыра, ежегодно экспортировавшееся Ирландией, «задавался вопросом, как иностранец сможет постичь,

что в стране, столь обильной продовольствием, половина жителей умирает с голоду»

320

. Но

продовольствие это никоим образом не служило для внутреннего потребления, в такой же мере, как в

Польше, где произведенная крестьянами пшеница ими не потреблялась.

В последние десятилетия XVIII в. ирландская солонина начала испытывать конкуренцию со стороны

русского экспорта через Архангельск и еще более — вследствие прибытия поставок из американских

колоний Англии. Именно тогда начался зерновой «цикл». 24 ноября 1789 г. французский консул писал

из Дублина: «Самые просвещенные люди, коих мнения я мог спросить... рассматривают торговлю

солониной как потерянную для Ирландии, но весьма далеки от того, чтобы по сему поводу печалиться,

и с удовольствием видят, как крупные

13'

ТОРГОВОЕ ПРЕОБЛАДАНИЕ АНГЛИИ 397

собственники понуждаемы их же собственными интересами изменять систему пользования землей, до

сего времени преобладавшую, и не оставлять единственно для выпаса скота громадные и плодородные

участки, кои, будучи возделаны, дают работу и средства к существованию намного большему числу

жителей. Сия революция уже началась и осуществляется с непостижимой быстротой. Ирландия,

некогда зависевшая от Англии в отношении зерна, каковое потребляет ее столица [Дублин],

единственная часть острова, где был каким-то образом известен этот вид пищи, несколько лет уже в

состоянии экспортировать значительные количества оного»

321

. Известно, что Англия, бывшая ранее

экспортером зерна, с ростом своего населения и началом своей индустриализации сделалась страной —

импортером зерновых. Зерновой цикл сохранится в Ирландии до отмены хлебных законов в 1846 г. Но

вначале его зерновой экспорт был силовым приемом, что напоминало польскую ситуацию XVII в.

«Ирландцы, — поясняет далее наш информатор, — в состоянии экспортировать [зерно в 1789 г.] лишь

потому, что подавляющее их большинство не потребляет хлеба вовсе. Из страны вывозят не избыток, а

то, что везде в иных странах считалось бы необходимым. На трех четвертях сего острова народ до-

вольствуется картофелем, а в северной части кашей из овса, из коей они делают сухари, и похлебкой.

Таким-то образом бедный, но привыкший к лишениям народ кормит нацию [Англию], каковая имеет

куда более природных богатств, нежели он сам»

322

. Если придерживаться статистики ее внешней

торговли, куда к тому же добавлялись еще лов лосося, доходный китобойный промысел, широкий

вывоз льняного полотна, производство которого началось примерно с середины века, то в итоге в 1787

г. Ирландии остался бы доход в один миллион фунтов стерлингов. На самом деле это именно то, что

она выплачивала в средний год англосаксонским собственникам.

Но с началом американской войны за независимость для Ирландии, как и для Шотландии,

представился благоприятный случай. Лондонское правительство умножило тогда число обещаний,

отменило в декабре 1779 г. и в феврале 1780 г. определенное число ограничений и запретов, которые

лимитировали ирландскую торговлю, разрешило прямые связи с Северной Америкой, Ост-Индией,

Африкой, открыло ирландским подданным короля доступ в Левантийскую компанию (Levant

Company)

323

. Когда эта новость достигла Парижа, там восклицали: «В Ирландии... только что

произошла революция»; король Английский «станет неизмеримо более могущественным, чем он

когда-либо был... и Франция... наверняка станет жертвою [всего этого] , ежели она быстро не

воздвигнет преграду такому немыслимому увеличению могущества. Есть одно средство в сем

преуспеть, вот оно: создать в Ирландии нового короля»

324

М—Брозель. т. 3

398 Глава 4. НАЦИОНАЛЬНЫЕ РЫНКИ

Ирландия извлекла выгоду из этих уступок. Льноткацкая промышленность, в которой была занята,

быть может, четверть населения, развилась еще больше. 26 ноября 1783 г. «Газетт де Франс»

объявила, что Белфаст экспортировал в Америку и в Индию 11 649 штук полотна, составляющих

310 672 «прута»*, и что «в весьма скором времени города Корк и Уотерфорд в Ирландии будут

вести большую торговлю, нежели Ливерпуль и Бристоль» (это наверняка преувеличение). В 1785

г.

325

Пипу Младшему даже достало ума предложить полное экономическое освобождение

Ирландии, но преградой к тому стала враждебность палаты общин, и, констатировав эту преграду,

премьер по своему обыкновению не стал настаивать.

Вне сомнения, тогда была утрачена великая возможность, ибо немного времени спустя, с

Французской революцией и с военными десантами, которые она организовала на остров, в

Ирландии снова наступила драма. Все в некотором роде началось сначала. Так что верно, что

Ирландия, по выражению Видаль де Лаблаша

326

, слишком близкая к Англии, чтобы от нее

ускользнуть, слишком большая, чтобы быть ассимилированной, без конца оказывалась жертвой

своего географического положения. В 1824 г. была открыта первая пароходная линия между

Дублином и Ливерпулем, которую вскоре обслуживало 42 судна. В 1834 г. один современник

говорил: «Некогда полагали в среднем неделю на переезд из Ливерпуля в Дублин; ныне это дело

нескольких часов»

327

. И теперь Ирландия, более чем когда бы то ни было приближенная к Англии,

оказалась в ее власти.

Если мы, чтобы закончить, вернемся к нашему истинному спору, то вы без особого труда

согласитесь, что рынок Британских островов, вышедший из английского рынка, наметившегося

уже давно, сильно и четко обрисовался начиная с американской войны за независимость, что

последняя с этой точки зрения отметила определенное ускорение, некий поворот. Вот это и

следует присоединить к прежним нашим выводам, а именно что Англия сделалась безраздельной

хозяйкой европейского мира-экономики к 1780—1785 гг. Разве не удалось тогда английскому

рынку достигнуть трех вещей разом: овладения самим собой, овладения британским рынком,

овладения рынком мировым?

АНГЛИЙСКОЕ ВЕЛИЧИЕ И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ДОЛГ

С 1750 г. Европа перешла под знак богатства. Англия не была исключением из правила. Признаки

ее явного роста многочисленны, но на каких остановиться? Какие поместить во главу списка?

Иерархиза-

* «Прут» (verge) старинная мера длины, равная обычно 422,1 кв. м либо 341,9 кв. м (в Париже). — Примеч. пер.

ТОРГОВОЕ ПРЕОБЛАДАНИЕ АНГЛИИ 399

цию ее торговой жизни? Ее исключительно высокие цены, эту дороговизну, которая наряду со

своими недостатками имела то преимущество, что привлекала к себе «изделия чужеземных стран»

и без передышки раздувала внутренний спрос? Средний уровень, доход на душу населения у ее

жителей, в котором она уступала лишь маленькой богатейшей Голландии? Объем ее обменов? Все

сыграло свою роль, но могущество Англии, которое приведет к промышленной революции, какую

никто тогда не мог предвидеть, держалось не только на этом подъеме, на этой организации

расширявшегося британского рынка, и не на одном только богатстве, которое было судьбой всей

активной Европы XVIII в. Оно держалось также на ряде необыкновенных удач, которые поставили

страну на путь современных решений без того, чтобы она всегда это осознавала. Фунт стерлингов?

Современная монета. Банковская система? Система, которая формировалась и

трансформировалась сама собой в современном направлении. Государственный долг? Он

утвердился в надежности долгосрочного или постоянного долга в соответствии с эмпирическим

решением, которое окажется шедевром технической эффективности. Правда и то, что при

ретроспективном взгляде он был также наилучшим признаком английского экономического

здоровья, ибо, будучи столь искусной, какой только могла быть система, выросшая из того, что

называли английской финансовой революцией, она предполагала пунктуальную выплату без

конца востребуемых процентов по государственному долгу. Никогда не терпеть в этом неудачу —

это было проявлением силы, таким же необычным, каким была постоянно поддерживаемая

устойчивость фунта стерлингов.

Тем более что это проявление силы английское общественное мнение, в подавляющем своем

большинстве ему враждебное, делало лишь более трудным. Конечно же Англия делала займы и до

16S8 г., но краткосрочные, с высокими, нерегулярно выплачивавшимися процентами и с еще

более нерегулярной уплатой заемных сумм, подчас осуществлявшейся благодаря новому займу.

Короче говоря, государственный кредит был не из лучших, в особенности начиная с 1672 г., с

мораториев Карла II, который не только не возвратил вовремя предоставленные банкирами

деньги, но и отменил проценты по ним (впрочем, все завершилось судебным процессом). После

«славной революции» и восшествия на престол Вильгельма Оранского правительство, вы-

нужденное широко занимать деньги и успокоить заимодавцев, начало проводить в 1692 г.

политику долгов долгосрочных (предлагали даже слово «постоянных», perpetual), выплата

процентов по которым была бы гарантирована поименно указанным фискальным поступлением.

Это решение, которое по прошествии времени представляется нам как начало ловкой финансовой

политики, на удивление прямолинейной,

400 Глава 4. НАЦИОНАЛЬНЫЕ РЫНКИ

на самом деле импровизировалось в суматохе, посреди слухов и споров и под сильным давлением

событий. Одно за другим были испробованы все решения: тонтины*, пожизненные аннуитеты,

лотереи и даже создание в 1694 г. Английского банка, который, напомним это, сразу же ссудил

весь свой капитал государству.

Однако у английской публики эти инновации досадным образом отождествлялись с джоббингом

(Jobbing), спекуляцией на акциях, и в неменьшей степени с теми иноземными приемами, какие

привез в своем багаже из Голландии Вильгельм Оранский. Опасались, писал в 1713 г. Джонатан

Свифт, этих «новых изобретений, коим, как полагали, король, усвоивший свою политику в своей

собственной стране, открыл слишком широкую дорогу» («New Notions in Government, to which the

King, who had imbibed his Politics in his own Country, was thought to give too much way»).

Голландское представление, будто «в интересах публики быть обремененной долгами», может

быть, подходило для Голландии, но не для Англии, где общество и политика были все же

иными

328

. Некоторые критики заходили дальше: не стремилось ли правительство своими займами

обеспечить себе поддержку подписчиков, а еще более — тех фирм, что обеспечивали успех этих

операций? И потом, разве такая возможность легко инвестировать капиталы под процент, более

высокий, нежели процент, установленный законом, не создавала громадной конкуренции

естественному кредиту, который оживлял английскую экономику, особенно постоянно

расширявшуюся торговлю? Сам Дефо сожалел в 1720 г. о тех временах, когда «не было ни дутых

предприятий, ни спекуляции на акциях... ни лотерей, ни капиталов, ни аннуитетов, ни покупки

корабельных обязательств и государственных облигаций, ни находящихся в обращении билетов

казначейства» («there were no bubbles, no stock-jobbing..., no lotteries, no funds, no annuities, по

buying of navy-bills and public securities, no circulating exchequer bills»), когда все деньги

королевства текли широкой торговой рекой без того, чтобы что-то отклоняло обычное ее

течение

329

. Что же до утверждений, будто государство делает займы, чтобы не слишком

обременять своих подданных налогами, то это же насмешка! Всякий новый заем — заставлял

создавать новый сбор, новый доход, дабы гарантировать выплату процента.

Наконец, немало англичан приводила в ужас общая чудовищная величина взятых взаймы сумм. В

1748 г., сразу же после Ахейского

* Тонтины — сделки, при которых выплата дохода с капитала, составленного вкладами участников, сопровождается

увеличением этого дохода за счет раздела доли умерших членов сообщества между действующими участниками. — Примеч.

пер.

ТОРГОВОЕ ПРЕОБЛАДАНИЕ АНГЛИИ 401

мира*, который его разочаровал и раздосадовал, некий англичанин-резонер

330

скорбел при виде

долга, приблизившегося к 80 млн фунтов стерлингов. Такой уровень, объяснял он, есть, по-

видимому, «наше пес plus ultra", и, ежели осмелимся сделать еще один шаг, мы окажемся в

опасности потерпеть всеобщее банкротство». Это-де означало бы приблизиться «к краю пропасти

и разорения». «Не нужно быть волшебником, — писал к тому же Дэвид Юм около 1750 г., —

чтобы угадать, каким будет продолжение. В самом деле, им может быть лишь одна из двух

катастроф: либо нация уничтожит государственный кредит, либо государственный кредит

уничтожит нацию»

331

. На следующий день после Семилетней войны лорд Нортумберленд

поделился с герцогом Камберлендским своей тревогой по поводу того, что правительство «живет

от одного дня к другому, тогда как Франция восстанавливает свои финансы, выплачивает свои

долги и приводит в порядок свой флот». Все что угодно может-де случиться, ежели «Франция

пожелает за нас взяться»

332

Иностранный наблюдатель тоже поражался неправдоподобному, на его взгляд, росту английского

долга, он вторил британским критическим выпадам, зубоскалил по поводу процесса, который он

не понимал, а еще чаще усматривал в нем неслыханную слабость, слепую политику, которая

приведет страну к катастрофе. Один француз, шевалье Дюбуше, долго проживший в Севилье, уже

объяснял кардиналу Флери в пространной памятной записке (1739), что Англия раздавлена долгом

в 60 млн фунтов стерлингов; итак, «силы ее известны, мы знаем ее долги, кои она никак не в

состоянии уплатить»

333

. В таких условиях война, с проектом которой носятся все время, была бы

для нее роковой. Вот иллюзия, которая без конца вытекает из-гюд пера политических экспертов.

Не она ли объясняет пессимизм книги, которую голландец Аккариас де Серионн издал в Вене в

1771 г.: хотя он ее и озаглавил «Богатство Англии», но это богатство, считал он, находится под

угрозой дороговизны жизни, роста налогов, экстравагантных размеров долга, даже так

называемого сокращения населения? Или взгляните на такое язвительное газетное объявление в

«Журналь де Женев» от 30 июня 1778 г.: «Подсчитано, что для того, чтобы выплатить этот

английский государственный долг, платя по одной гинее в минуту, потребуется для его полной

уплаты всего лишь 272 года, девять месяцев, одна неделя, один день и 15 минут, что предполагает

размер долга равным 141 405 855 гинеям». И однако впоследствии

' Ахенский мир завершил войну за Австрийское наследство (1741-1748), в которую оказались втянуты практически все

государства Западной и Центральной Европы. — Примеч. пер.

" Nee plus ultra (лат.) — до крайних пределов. — Примеч. пер.

402 Глава 4. НАЦИОНАЛЬНЫЕ РЫНКИ

ТОРГОВОЕ ПРЕОБЛАДАНИЕ АНГЛИИ 403

война еще более его увеличит, и в громадной пропорции, как бы для того, чтобы посмеяться над

некомпетентностью зрителей и экспертов. В 1824 г. Дюфрен де Сен-Леон подсчитал, что «капитал

всего государственного долга Европы... доходит до 38—40 миллиардов франков, из коих одна

Англия должна более трех четвертей»

334

. Около этого же времени (в 1829 г.) Жан-Батист Сэ, тоже

неодобрительно относившийся к английской системе займов, считал уже «чересчур зна-

чительным» долг Франции, «каковой, однако же, достигает едва 4 млрд»

335

. Не стоила ли победа

еще дороже, чем поражение?

Эти благоразумные наблюдатели, однако, были не правы. Государственный долг был великой

причиной британской победы. Он предоставил в распоряжение Англии громадные суммы в тот

самый момент, когда она в них нуждалась. Именно Исаак де Пинто оказался проницателен, когда

писал в 1771 г.: «Скрупулезная и нерушимая точность, с коей сии проценты [по государственному

долгу] выплачивались, и мысль о том, что вы располагаете парламентской гарантией, утвердили

кредит Англии настолько, что делаются займы, кои поразили и удивили Европу»

336

. Для него

английская победа в Семилетней войне (1756—1763) была следствием этого. Слабость Франции,

— уверял он, — это скверная организация ее кредита. И прав был также Томас Мортимер,

который в 1769 г. восхищался в английском государственном кредите «постоянным чудом его

политики, которая внушила государствам Европы одновременно и удивление, и боязнь»

337

. Тремя

десятками лет раньше Джордж Беркли прославлял этот кредит как «главное преимущество,

каковое Англия имеет над Францией»

338

. Таким образом, очень немногие современники обнаружат

ясность взгляда и поймут, что в этой по видимости опасной игре происходила эффективная

мобилизация жизненных сил Англии — устрашающее оружие.

Лишь в последние десятилетия XVIII в. эту очевидность начнут признавать все, и Питт Младший

сможет заявить в палате общин, что на государственном долге «покоятся мощь и даже

независимость этой нации»

339

. Записка, подготовленная в 1774 г., утверждала уже, что «никогда

английская нация, столь слабая сама по себе, не смогла бы диктовать свои законы почти всей

Европе, не добившись сего своею коммерцией, своею промышленностью и своим кредитом,

существующим единственно в его бумагах»

340

. Не один человек говорил, что то была победа

«искусственного богатства». Но разве искусственное не есть самый шедевр, созданный людьми? В

апреле 1782 г. в трудном, почти безвыходном положении, как полагали Франция, ее союзники и

многие другие европейцы, английскому правительству, попросившему заем в три миллиона

фунтов стерлингов, было предоставлено пять миллионов! Достаточно оказалось замолвить

словечко четырем или пяти крупным фирмам лондонского рынка

341

. Как всегда прони-

цательный, Андреа Дольфин, венецианский посол в Париже, писал в предшествовавшем году

своему другу Андреа Трону по поводу затеянной против Англии войны: «Начинается новая осада

Трои, и закончится она, вероятно, как осада Гибралтара. Следует, однако, восхищаться

стойкостью Англии, противостоящей стольким врагам в стольких областях. Пора было бы

признать безнадежным проект ее низвержения, и, следовательно, осторожность повелевала бы

согласовать и принести какую-то жертву ради мира»

342

. Какая прекрасная хвала могуществу и в

неменьшей степени упорству Англии!

ОТ ВЕРСАЛЬСКОГО МИРНОГО ДОГОВОРА (1783) К ДОГОВОРУ ИДЕНА (1786)

Ничто не обнаруживает английское могущество лучше, чем события 1783 г. Несмотря на

унижение Версальского договора (3 сентября 1783 г.), невзирая на довольство и бахвальство

французов, Англия явила тогда доказательства в такой же мере своей силы, как и своей

политической мудрости и экономического превосходства. Повторим вслед за Мишелем Бенье, что

она проиграла войну, но сразу же после этого выиграла мир. На самом деле она не могла его не

выиграть, потому что в ее колоде уже были все главные козыри.

Потому что настоящий поединок за мировое господство шел не только между Францией и

Англией, но в еще большей степени между последней и Голландией, которую четвертая англо-

голландская война буквально выпотрошила.

Потому что поражение Франции в ее притязаниях на мировое господство произошло в 1783 г., как

то докажет подписание три года спустя договора Идена.

К сожалению, в том, что касается этого договора — торгового соглашения, которое Франция

подписала с Англией 26 сентября 1786 г. и которое носит имя английского участника переговоров

Уильяма Идена, — дело обстоит неясно. По-видимому, французское правительство больше

спешило с его заключением, чем сент-джеймский кабинет. Версальский договор в своей статье 18

предусматривал немедленное назначение комиссаров для подготовки тортового соглашения. Но

английское правительство охотно оставило бы статью 18 дремать в своих архивах

343

. Инициатива

шла с французской стороны, несомненно, из-за желания упрочить мир, а также из-за желания

положить конец громадной контрабандной торговле между двумя странами, которая обогащала

контрабандистов (smugglers), даже не сбивая цены. Наконец, таможни обеих стран лишались

значительных поступлений, которые были бы весьма желательными, принимая во внимание фи-

нансовые невзгоды, какие повлекла за собой как для Англии, так и для

404 Глава 4. НАЦИОНАЛЬНЫЕ РЫНКИ

ТОРГОВОЕ ПРЕОБЛАДАНИЕ АНГЛИИ 405

Франции разорительная американская война. Короче говоря, Франция возьмет на себя инициативу.

Нет, писал в январе 1785 г. И. Симо-лин, посол Екатерины II в Лондоне, Англию не «заставили

смириться с условиями, которые ей бы желали навязать», а те, кто так считал «до того, как увидеть

дело собственными глазами», вроде Рейнваля, который вел в Лондоне переговоры от лица Франции,

«ошибались, как и он». Когда соглашение будет заключено, Питт с напрасной похвальбой «скажет на

заседании парламента, что торговый договор 1786 г. — это настоящий реванш за Версальский мирный

трактат»

344

. К несчастью, у историка нет возможности без колебаний судить об этом ретроспективно.

Соглашение 1786 г. — неподходящий тест для конфронтации между английской и французской

экономиками. Тем более что договор вступит в действие только с лета 1787 г.

345

и будет расторгнут

Конвентом в 1793 г., тогда как срок его действия был 12 лет. Опыт не был достаточно

долговременным, чтобы позволить сделать выводы.

Если верить французским очевидцам, судьям пристрастным, англичане хитрили и поступали, как им

удобно. При входе во французские порты они занижали цену товаров, которые привозили, и извлекали

выгоду из неразберихи, из неопытности и продажности французских таможенников. Они делали так, и

настолько хорошо, что английский уголь никогда не прибывал во Францию на французских

кораблях

346

; они обложили высокими сборами вывоз английских товаров на борту французских

кораблей, так что «два или три небольших французских брига, что находятся здесь, на [лондонской]

реке, едва могут за шесть недель раздобыть себе товаров для обратного плавания, чтобы не быть

вынуждеными возвращаться отсюда в балласте»

347

. Но разве же не было это старинным английским

обыкновением? Уже в 1765 г. «Словарь» Савари отмечал как черту, свойственную «гению английской

нации», то обстоятельство, что она не позволяет, «чтобы к ней прибывали для установления взаимной

торговли. Так что следует признаться, — добавлял он, — что манера, в которой принимают в Англии

иностранных купцов, чрезвычайные и чрезмерные ввозные и вывозные пошлины, кои их заставляют

уплачивать, и унижения, от коих они довольно часто страдают, почти не побуждают их... завязывать

там связи»

348

, И значит, после договора Идена французы не должны были бы удивляться тому, что

«мистер Питт, полагая, что совершает политическую акцию, коль скоро она была аморальной, в

противоречии с духом договора снизил ввозные пошлины на португальские вина в такой же

пропорции, в какой он их уменьшил на наши». «Лучше бы мы пили свое вино!» — говорил, глядя

назад, один француз

^. Но, с другой стороны, правда и то, что французские спекулянты,

предполагавшие, что английский клиент несведущ в этих делах, ввозили слишком много вин

невысокого качества

350

Как бы то ни было, ясно, что указ о введении в действие соглашения, датированный 31 мая 1787 г. и

широко открывавший французские порты английскому флагу, повлек за собой массовый приход

кораблей и лавину британских изделий — сукон, хлопковых тканей, скобяного товара и даже в

изобилии керамики. Отсюда и энергичная реакция во Франции, прежде всего в текстильных областях,

в Нормандии, в Пикардии, где наказы депутатам 1789 г. требовали «пересмотра торгового

соглашения». Самый сильный протест нашел выражение в знаменитых «Соображениях Торговой

палаты Нормандии по поводу договора между Францией и Англией» («Observations de la Chambre de

Commerce de Normandie sur le traite entre la France et I'Angleterre», Руан, 1788). В действительности

вступление договора в силу совпало с кризисом французской промышленности, находившейся в

некоторых регионах, например в Руане, в разгаре модернизации, но в целом еще страдавшей от

обветшавших структур. Иные во Франции убаюкивали себя надеждой на то, что английская

конкуренция ускорит необходимые преобразования, поддержит движение, которое уже заставило

прижиться во Франции некоторые усовершенствования английской промышленности (скажем, в

хлопкопрядении в Дарнетале или в Арпажоне). «Я с удовольствием замечаю, — писал 26 июня 1787 г.

г-н д'Арагон из Лондона, — что множество английских работников разных профессий стремятся

обосноваться во Франции. Ежели мы их будем поощрять, не сомневаюсь, что они привлекут туда и

своих друзей. В их числе много обладающих достоинствами и способностями»

351

Но с началом Французской революции возникли новые трудности, денежный курс в Лондоне испытал

«конвульсивные движения»: 8% понижения уже в мае 1789 г. из-за бегства французских капиталов; в

декабре дошло до 13%

352

, а дальнейшее было еще менее блестящим. Но если такое стремительное

понижение могло на кчкой-то момент развить французский экспорт в Англию, оно определенно

стеснило торговые кругообороты. Чтобы об этом судить, нам нужны были бы статистические

показатели. Вместо них у нас есть памятные записки, защитительные речи. Так обстоит дело с неким

«Мемуаром относительно торгового соглашения с Англией в 1786 г.» («Memoire sur le traite de

commerce avec I'Angleterre en 1786»)^

, составленным много лет спустя после подписания соглашения,

после 1798 г., и, вероятно, Дюпон де Немуром. Он пробует показать, что соглашение могло бы быть ус-

пешным (что означает косвенно признать, что оно таковым не было). Обложив товары при ввозе

пошлинами, доходящими до 10—12%, можно было бы эффективно защитить «наши фабрики», тем

более что для того, чтобы ввезти свои товары, «англичане несли накладные расходы, каковые не могли

быть ниже 6%, откуда возникало бы к их невыгоде преимущество в 18%...». Такое заграждение в 18%

было бы до-

406 Глава 4. НАЦИОНАЛЬНЫЕ РЫНКИ

ТОРГОВОЕ ПРЕОБЛАДАНИЕ АНГЛИИ 407

статочной защитой французской промышленности от английского импорта. К тому же

относительно «тонких» сукон не было «ни малейших возражений со стороны мануфактур Седана,

Абвиля, Эльбёфа; и даже определенно

354

, что они процветали...». Не было также протестов и со

стороны производителей «обычных шерстяных тканей, а именно таковых из Берри и из

Каркассонна...». Короче говоря, шерстяной сектор выдерживал конкуренцию, не слишком от нее

страдая. Иначе обстояло дело с хлопком. Но достаточно было бы механизировать прядение.

Такова была точка зрения «Холкера-отца», англичанина по происхождению, а тогда —

генерального инспектора наших мануфактур. «Установим, как [англичане], прядильные машины,

— говорил он, — и мы будем производить так же хорошо, как и они». Короче, английская

конкуренция могла бы послужить ударом хлыста, необходимым, чтобы подхлестнуть

французскую модернизацию, уже происходившую, — но для этого понадобилось бы, повторим

еще раз, чтобы опыт был длительным. А главное, потребовалось бы, чтобы Англия не завоевала во

время войн Революции и Империи свой последний и самый важный козырь: монополию

неограниченного рынка, рынка всего мира.

С такой точки зрения аргументы тех, кто возлагает на Французскую революцию, а затем на

наполеоновские войны ответственность за экономическое отставание Франции в начале XIX в.,

имеют определенный вес. Но есть немало других доказательств, помимо сомнительного договора

Идена, чтобы утверждать, что игра была сделана до 1786 г., что Англия уже тогда добилась власти

над мировой экономикой. Достаточно взглянуть, как Лондон навязывал свои условия торговли

России, Испании, Португалии, Соединенным Штатам; на способ, каким Англия, устранив своих

европейских соперников, отвоевала после Версаля рынок своих прежних колоний в Новом Свете

— без усилий и к величайшему удивлению и самому энергичному неудовольствию союзников

Америки: на способ, каким Англия преодолела бурные воды вялой конъюнктуры сразу же после

1783 г.; на порядок и благоразумие, какие Питт снова внес в ее финансы

355

; на вывод из игры

контрабандной торговли чаем в 1785 г., а в предшествующем году на принятие парламентом

Закона об Ост-Индии (East India Bill)

356

, который отметил начало более честного управления в

английской Индии. Не говоря уже о начале английской Австралии, когда в конце 1789 г. флотилия

коммодора Филиппа «доставила в Ботани-бей первых преступников, которых туда отправило

правительство»

357

. У тезиса Робера Бенье есть все шансы оказаться справедливым: Англия,

«потерпевшая поражение в Америке, отказалась от достижения победы в войне на истощение,

чтобы сохранить и расширить свои рынки»; она пожертвовала любым желанием реванша ради

сохранения «свое-

го экономического подъема и своего экономического превосходства»

358

. Что же касается Франции,

то она попала между Сциллой и Харибдой. Во времена Кольбера и Людовика XIV ей не удалось

вырваться из силков Голландии. И вот она оказалась захвачена английской сетью. Как вчера или

позавчера Франция дышала через Амстердам, так она будет дышать воздухом большого мира

только через Лондон. Конечно, это не обойдется без преимуществ или удобств. Может быть,

никогда французская торговля с Индией не была более прибыльной, чем в тот день, когда далекий

континент был для французов потерян. Но такие преимущества были эпизодическими.

СТАТИСТИКА ОСВЕЩАЕТ ПРОБЛЕМУ, НО НЕ РЕШАЕТ ЕЕ

Может ли англо-французское соперничество в сердце мировой истории XVIII и начала XIX в.

быть освещено, даже разрешено с помощью цифр, или, вернее, сравнения цифр? Эта операция, за

которую никогда не пытались взяться всерьез, была предпринята двумя английскими историками

Питером Матиасом и Патриком О'Брайеном во время Недели Прато 1976 г.

359

Мы, таким образом,

стоим перед лицом испытания истины, поначалу разочаровывающего, затем просвещающего, но,

вне сомнения, еще неполного. Разочаровывающего, потому что на всем протяжении такого

исследования высвечивается определенное превосходство Франции. Как говорил один

французский историк во время дискуссии, которая последовала за этим сенсационным докладом в

Прато, при таком счете именно Франция должна была бы одержать верх в мировом соревновании

и увидеть расцвет промышленной революции у себя! Но ведь известно, и ошибка невозможна, что

ничего такого не было. Так что проблема английской победы ставится перед нами заново и

настоятельным образом. И мы определенно не имеем ее решения.

Две предлагаемые нам кривые — английского роста и роста французского с 1715 по 1810 г., —

даже будучи ограничены глобальными количествами физической продукции, устанавливают, что

французская экономика в XVIII в. росла быстрее английской и что стоимость первой превышала

стоимость второй. Проблема попросту поставлена с ног на голову. В самом деле, объем

французского производства поднялся со 100 в 1715 г. до 210 в 1790-1791 гг., 247 в 1803-1804 гг. и

260 в 1810 г. Тогда как английский поднялся со 100 в 1715 г. до 182 в 1800 г. Разрыв значителен,

даже если иметь в виду, что в такой бухгалтерии Англия дважды недооценивается: а)

придерживаясь в подсчетах физической продукции, оставляют в стороне услуги; а ведь в этом

секторе Англия наверняка намного превосходила Францию; б) вероятно, что, коль скоро Франция

начала движение позднее, ее продвижение впе-

408 Глава 4. НАЦИОНАЛЬНЫЕ РЫНКИ

ред было более быстрым, а значит, имело преимущество в сравнении с другим «бегуном».

Но если обратиться к стоимости глобальной продукции, выраженной в турских ливрах или в

гектолитрах зерна, разрыв снова оказывается значителен. В балансе производства Франция — это

гигант, гигант, который не выиграет (именно эту проблему и нужно объяснить), но бесспорно гигант. И

значит, Т. Марковича нельзя заподозрить в пристрастности к Франции, когда он настойчиво

утверждает

360

, что французская сукновальная промышленность была в XVIII в. первой в мире.

При другой попытке сравнения можно было бы исходить из бюджетов. Краткая статья «Газеттде

Франс» от 7 апреля 1783г. дает соответствующие величины европейских бюджетов, которые некий

«политический расчетчик» (имя которого нам до сего времени не известно) пересчитал в фунты

стерлингов, чтобы сделать их сопоставимыми. Франция стоит во главе списка (16 млн фунтов

стерлингов), Англия следует за ней или даже стоит с ней рядом (15 млн). Если принять аналогичную

корреляцию между бюджетом (то есть суммой налога) и ВНП для обеих стран, их ВНП окажется почти

равным. Но как раз фискальная напряженность в Англии и во Франции была неодинаковой, и именно в

этом уверяют нас наши английские коллеги: к этому времени в виде налога изымалось к северу от Ла-

Манша 22% ВНП против 10% во Франции. Следовательно, если эти подсчеты точны, а есть некоторые

шансы, что они таковы, фискальное давление в Англии существовало в двойном размере сравнительно

с Францией. Вот JTO и противоречит обычным утверждениям историков, изображающих Францию,

которую абсолютный монарх обременил налогами. И вот что также любопытным образом показывает

правоту некоего французского отчета начала XVIII в. (1708), написанного в разгар войны за испанское

наследство; «Взглянув на чрезвычайные субсидии, кои подданные платят в Англии, надлежит считать,

что ты слишком счастлив, пребывая во Франции»

361

. Это, несомненно, сказано, слишком поспешно, и

сказано лицом привилегированным. На самом же деле французский налогоплательщик в отличие от

английского подвергался тяжким «социальным» изъятиям в пользу сеньоров и церкви. И именно этот

социальный налог заранее ограничивал аппетиты королевской казны

362

Неважно, что ВНП Франции больше чем вдвое превышал ВНП Англии (Франция — 160 млн фунтов

стерлингов, Англия — 68 млн). Каким бы приблизительным ни был этот расчет, разрыв между циф-

рами таков, что он не был бы заполнен даже при учете ВНП Шотландии и Ирландии. При таком

сравнении Франция одерживает верх за счет своего пространства и своего населения. Подвигом же

было то, что Англии удавалось быть равной в бюджетном отношении со страною вдвое большей или

же вдвое более крупной, чем она. То была

ТОРГОВОЕ ПРЕОБЛАДАНИЕ АНГЛИИ 409

лягушка, которой вопреки уроку басни попросту удалось сделаться такой же большой, как и бык.

Этот подвиг поддается пониманию лишь в свете дохода на душу населения, с одной стороны, и

структуры налога — с другой. Прямой налог, составлявший во Франции главную часть фискального

бремени, всегда воспринимался плохо в политическом и административном отношениях и трудно

поддавался увеличению. В Англии же именно косвенное налогообложение весьма многочисленных

продуктов потребления (включая и массовое потребление) образовывало наибольшую долю налога

(70% в 1750—1780 гг.). А ведь такой косвенный налог менее виден, его легче скрыть в самих ценах, и

он тем более продуктивен, что национальный рынок был открыт шире, нежели во Франции, что

потребление обычно проходило через рынок. Наконец, даже если принять предложенный выше разрыв

между указанными размерами ВНП (160 и 68 млн фунтов стерлингов), соотношение численности

населения составляло 1 к 3 в пользу Франции, и Англия вполне очевидно опережала в гонке за доход

на душу населения: 5 фунтов во Франции, 7,31 фунта в Англии. Разница заметная, хоть и не столь

велика, как полагали английские карикатуристы, привыкшие изображать англичанина в образе

большого и массивного Джона Буля, а француза в виде тщедушного человечка. Уж не потому ли, что

такой образ в конечном счете был ему навязан, или же в силу националистической реакции Луи

Симон

363

, этот француз, ставший американцем, утверждал, что был поражен в Лондоне в 1810-1812 гг.

маленьким ростом англичан, которых встречал на улице? В Бристоле новобранцы показались ему

мелкорослыми, лишь к офицерам его взгляд был благосклонен!

Так что же сказать в заключение? Может быть, что экономический рост Франции в XVIII в.

недооценили; в этот момент она как раз нагнала часть своего отставания, несомненно со всеми теми

неудобствами в структурной трансформации, какие обычно вызывает ускоренный рост. Но также и то,

что массивное богатство Франции не возобладало над «искусственным», как выражался Аккариас де

Серионн, богатством Англии. Вознесем еще раз хвалу искусственному. Если я не ошибаюсь, Англия на

протяжении многих лет жила под большим напряжением, чем Франция. Но именно это напряжение

питало гений Альбиона. И наконец, не будем забывать то, что в этом долгом поединке зависело от

обстоятельств. Если бы консервативная и реакционная Европа не содействовала Англии, не работала

на нее, победы над революционной и императорской Францией пришлось бы, пожалуй, ждать долго.

Если бы наполеоновские войны не устранили Францию из всемирных обменов, Англии не удалось бы

навязать миру свою власть с такой легкостью.

ПРИМЕЧАНИЯ

Словари Жана Ромёфа (Romeuf J., 1958), Алэна Котта (Cotta A. 1968), А. Те-зена дю Монселя (Tezenas du

Montcel Н., 1972) и даже Бувье-Ажама и других (Bouvier-Ajam et divers, 1975).

Ср.: Vilar P. Pour une meilleure comprehension entre economistes ethistoriens. «Histoire quantitative» ou econometric

retrospective?—«Revue historique», 1965, p. 293—311.

Marczewski J. Introduction a I'histoire quantitative. 1965; Fogel R.W. The Economics of Slavery. 1968. Среди его

многочисленных статей см.: Historiography and retrospective econometrics. — «History and Theory», 1970, p. 245—

264; The New Economic History. 1. Its Finding and Methods. — «The Economic History Review», 1966, p. 642-656.

См. т. 2 настоящего издания.

По выражению Пьера Шоню. См.: Chaunu P. La pesee globale en histoire. — «Cahiers Wilfredo Pareto», 1968.

Perroux F. Prises de vues sur la croissance de ('economic frangaise, 1780—1950. — «Income and Wealth», V, 1955, p.

51.

Вернер Зомбарт (Sombart W. Der moderns Kapilalismus. 1928, II, S. 188-189) утверждал, что простейший местный

рынок и рынок международный были более ранними, нежели рынки-посредники, в том числе и национальный

рынок.

См. выше, гл. 1 с. 16-18.

Chevalier L. Demographic generate. 1951, в частности, с. 139.

Saint-Jacob P. Etudes sur I'ancienne communaute ruraie en Bvurgognt: I/. I.а лгис-ture du manse. — «Annalesde

Bourgogne», XV, 1943, p. 184.

' Зги крохотные единицы были старинной реальностью. Фредерик Хэйетт полагает, что европейские деревни

отлились в рамках расселения римской эпохи, из которых они начали высвобождаться лишь в VII1-IX вв. См.:

Hayette F. The Origins of European Villages and the First Europanion. ~ «Journal of Economic History», March 1977, p.

182-206, и следующий за текстом комментарий Дж. Рэфтиса (RaftisJA.), с. 207-209.

См. Fourquin G. — в: Leon P. Histoire economique et sociale du monde. 1977, I, p. 179. Коммуна во Франции

занимала будто бы площадь менее 10 кв. км в богатых зонах, но могла достигать и 45 кв. км в зонах бедных.

Levi-Pinard. La Vie quotidienne a Vallorcine, p. 25.

Weisser M. L'economie des villages ruraux situes aux alentours de Tolede {машинописный текст), 1971, P 1.

Abel W. Crises agraires en Europe (ХН

-ХХ* siecle). 1973, p. 15.

Ср.: Chevalier P. La Monnaie en Lorraine sous le regne de Leopold (1698-1729). 1955, p. 126,note3(1711).

Gallois L. Paris et ses environs, s. d. (1914), p. 25.

Письмо Р. Брюне от 25 ноября 1977 г.: «Имелся, видимо, типичный размер, примерно 1000 кв. км, и это мне

кажется неслучайным».

По данным Р. Брюне, в следующем порядке: Бовези — 800 кв. км (спорно); Воёвр — 800 кв. км; край Ож — от

1200 до 1400 кв. км; Валуа — 1000 кв. км; От —

1000 кв. км.

Cabourdin G. Terre et hommes en Lorraine du milieu du XVI

siecle d la guerre de Trente Ans, Toulois et comle de

Vaudemont. 1975,1, p. 18.

Nicolas J. La Savoie аи XVIII

siecle. 1978, p. 138. Тарантез - 1693 кв. км; Мо-рьенн — 1917 кв. км; Шабле — 863

кв. км; Женевский массив 1827 кв. км.

До 1815 г. (поданным, сообщенным мне Полем Гишоне).

Ansaldo M. Peste,fame,guerra, cronache di vita valdostana del sec. XVII. 1976.

Appolis E. Le Diocese civil de Londeve. 1951, p. V, VI, 1 et note 2.

Cabourdin G. Op.cit.

Лекция Марцио Романи в Париже 8 декабря 1977 г.

См. статью Люсьена Февра в: «Annales E. S. С.», 1947, р. 205.

Brette A. Atlas des bailliages oujuridictions assimilees, ayantforme unite electorate en 1789, s. d., p. VIII: «Из более

чем 400 бальяжей, образовавших в 1789 г, избирательные округа, не было, быть может, ни одного, в котором бы

не было приходов, наполовину принадлежавших другим бальяжам, имевших подчиненность неясную

или оспариваемую».

Во всем этом длинном параграфе слова «провинция», «регион», «природный регион» и, следовательно,

«провинциальный рынок», «региональный рынок» используются как синонимы. См. об этом: Piatier A. Existe-t-il

des regions en France? 1966; idem. Les Zones d"attraction de la region Picardie. 1967; Idem. Les Zones d'attraction de

la region Auvergne. 1968.

Michelet J. Tableau de la France. — Michelet J. Histoire de France. II, 1876, p. 79.

Machiavelli N. Ritratti di cose di Francia. — Machiavelli N. Opere complete. 1960,

P. 90-91.

Dhont J. Les solidarites medievales. Une societe en transition: la Flandre en 1127-

1128. - «Annales E. S. C.», 1957, p. 529.

Chevalier P. Op. cit., p. 35.

Граф Кобенцдь (1712—1770} был назначен Марией-ТерезиеЙ правителем австрийских Нидерландов в 1753 г. и

оставался им до самой своей смерти.

A. d. S. Napoli, AffariEsteri801, Гаага, 2 сентября 1768 г. О льготах, предоставлявшихся брюссельским

правительством для ввоза шерсти в Остенде, см.: там же, 27 мая 1768 г.

Rothkrug L. The Opposition to Louis XIV. 1965, p. 217.

CM. Chaunu P. — e: Braudel E, Labrousse E. Histoire economique et sociale de la

France, I, vol I, p. 28.

Calmette J. L'Elaboration du monde moderne. 1949, p. 226—227.

Gossan. E. L'Etablissement du regime espagnol dans les Pays-Bas et I'insurrection.

1905, p. 122.

Heckscher E.F. La Epoca mercantilista. 1943, p. 30 sq.

Rogers Th. History of Agriculture and Prices in England. 1886. Цит. по: Heckscher E.

Op. cit., p. 32-33.

« Heckscher E.F. Op. tit., p. 30.

Coyer, abbe. Nouvefles Observations sur I'Anglettere par un voyageur. 1749, p. 32-33.

A.N., Marine, B

, 434, около 1776 г.

« Pdnz A. Viajejuera de Espana.1947,I. P. 1750.

Reinhard M. Le voyage de Petion a Londres (24 novembre — 11 decembre 1791). — * Revue d'histoire diplomatique»,

1970, p. 35-36.

Stolz O. Zur Entwicklungsgeschichte des Zollwesens innerhalb des alien deut-schen Reiches. ~ «Vierteljahrschriftfiir

Sozial- und Wirtschaftsgeschichte». 1954,46,1, S. 1-41.

BiUancigenerali... I. p. CI, 20 dicembre 1794.

Krebs R. Handbuch dereuropdischen Geschichte. Hrsg. Th. Schieder, 1968, Bd 4, S. 561. so Heckscher E.F. Op. с/Л, р.

93.

CarriereCh. Negotiants marseillais аи XVIII

siecle. 1973, p. 705, 710-712 (около 1767 г.),

A.N.,H294Q;Boite\ixL.-A.LaFortunedemer. 1968, p. 31; поданным Ф(лип-па Мантелье (Mantellier P. Histoire de la

communaute des marchands frequentant la riviere de Loire. 1867).

Savary J. Dictionaire universe!de commerce... I, col. 22-23.

A. D. S. Genova, Lettere Consoli 1/26, 28 (Londra, 11/12 dicembre 1673). «A. N.. F 12, 65, ^41 (1 марта 1719г.)

A. N., H 2939 (печатный текст).

Ibidem.

Dockes P. L'Espace dans la pensee economique..., 1969, p. 182.

Besnier R. Histoire des fails economiques..., p. 99.

Москва, АВПР, 93/6, 439, л. 168, Париж, 20 ноября/1 декабря 1786 г.

«Gazette de France», 3 Janvier 1763 (Лондон, 24 декабря 1762 г.).

Pinto I., de. Traits de la circulation et du credit, p. 2.

Согласно машинописному тексту работы Траяна Стояновича.

Morineau M. Produit brut et finance publiques: analyse factorielle et analyse secto-rielle de leurs relations

(машинописный текст). — Неделя Прато, 1976.

Abel W. Zur Entwickiung des Sozialprodukts in Deutschland im 16. Jahrhundert. —

«JahrbuchfurNationalokonomieundStatistik», 1961, S. 448-489.

Stolz O. Op. cit., S. 18.

Tadic I. L'unite economique des Balkans et la Mediterranee a I'epoque moderns. — «Stadia ffistoriae oeconomicae».

Poznan, 1967, 2, p. 35.

Vilar P. La Catalogne dans I'Espagne moderne... 1962, III, p. 143.

B. N., Ms. fr. 21773, P>31.

°BucherK. Die Entstehung der Volkswirtschafl. 1911,8. 141.

Я употребляю это слово неверным образом, чтобы заранее напомнить о таких банках, как Французский банк

или Английский банк.

Kindleberger С. P. Manias, Babbles, Panics and Crashes and the Lender of Last Resort (машинописный текст).

Habib 1. Potentialities of capitalist development in the economy of the Mughal India. — International Economic

History Congress (машинописный текст), р. 10-12 & notes

p. 12; Idem. Usury in Medieval India. — «Comparative Studies in Society and History», VI, July 1964.

Kindleberger C.P. Commercial Expansion and the Industrial Revolution. — «The Journal of European Economic

History», IV, 3, 1975, p. 613-654.

"Garcia-BaqueroGonzafesA. CadizyelAtlantico, 1717-1778,1976.

Dockes p. Op. cit., p. 157.

Le Roy Ladurie E. Les comptes fantastiques de Gregory King. — «Annales E. S. C.», 1968, p. 1085-1102.

Boisguilbert P., de. Detail de la France, 1699. Ed. I.N.S.D., 1966, II, p. 584.

Pinto I., de. Op. cit., p. 153 sq.

Выражение Ф. Перру, цитируемое Ж. Ломмом, см.: Gourvitch G. Traits de so-ciologie. 3« e'd., 1967,1, p. 352,

note 2.

Дата появления первопроходческой книги: Bowley A.L., Stamp J.C. National

Income.

Bairoch P. Europe's Gross National Product, 1800—1875. — «The Journal of European Economic History», 1976, p.

273.

Marczewski J. Comptabiiite nationale. 1965, p. 3, 6, 28, 30. Ср.: Fourquet F. Histoire quantitative. Histoire des

services collectifs de la comptabilite nationale. 1976, p. V.

По всей видимости, впервые употребил этот термин Уильям Петги: Petty W. Political Arithmetick. 1671-1677.

Письмо Луи Жанжана (Jeanjean) от 9 января 1973 г.

См. т. 2 настоящего труда.

Kuznets S. Croissance et structure economique. 1972, p. 58.

Attali J., Guillaume M. L'Antieconomique. 1974, p. 32.

Мысль эта принадлежит Ф. Перру, цитируемому К. Вимоном. См.: Romeuf J. Dictionnaire des sciences

economiques. 1958, II, p. 984.

°/Ш.,р. 982

См.: Bernard Y., Colli J.-C. Dictionnaire econorr.ique et financier. 1975, p. 1014.

92 Romeuf J. Op. eft, p. 985.

Bairoch P. Estimations du revenu national dans les societes occidentales pre-indus-trielles et аи XIX

siecle. •— «Revue

economique», mars 1977.

Bairoch P. Op. cit.

Bairoch P. Op. cit., p. 193.

A. d. S. Venezia, Senate Mar, 23, P> 36, 36 v°, 29 сентября 1534 г.

To есть население Венеции плюс население Догадо.

Исходя из массы годовой заработной платы рабочих шерстяного производства (20 тыс. человек, 5 тыс.

работников, стало быть, 740 тыс. дукатов) и предположив население Венеции равным 200 тыс. человек.

Mantellier P. Op. cit., р. 388. О подсчетах Ф. Спунера см. ниже, с. 328-330. loovauban. Projetd'une dixme royale.

1707, p. 91—93.

101

DutotCh. Reflexions politiques sur les finances et le commerce. 1738.

lbid.,l,p. 366 sq.

103

Gould J.D. Economic Growth in History. 1972, p. 4.

104 Ibid., p. 5.

105

См.: т. 1 настоящей работы, с. 166—169.

106

Van der Wee H. Productivite, progres technique et croissance economique du XII

аи XVIII

siecle (машинописный

текст). — Неделя Прато, 1971 г.

107

Посвященный теме «Государственные финансы и валовой национальный продукт. XI1I-XIX вв.»

108

Wagemann E. Das Zifferals Detective. 1. Aufl., 1952.

юз Vries J., de. The Dutch Rural Economy in the Golden Age, p. 95.

Cp. Bairoch P. Population urbaine et faille des villes en Europe de 1600 a 1700. — «Revue d'histoire economique

etsociale», 1976, № 3, p. 21.

'' Reinhardt M. La population des villes, sa mesure sous la Revolution et {'Empire. — «Population», 1954, p. 287.

42 Wagemann E. Op. cit., I, 1952, S. 61 f.

113

Распределение населения мира между первичным, вторичны ми третичным секторами: в 1700 г. 81 %

самодеятельного населения был занят в первичном секторе (земледелие, лесоводство, рыболовство, лесные

промыслы), а в 1970 г. — 54,5%. «Annales E.S.C.», 1971, р. 965.

' 1

La Court P., de. Memoires de Jean de Witt. 1709, p. 30-31.

115

KingG. An Estimate ofthe Comparative Strength ofGreat Britain and France... 1696.

QuesnayF. Tableauoeconomique. 1758.

117

Информационное письмо К. Гламаннаот12октября 1976г. См. график на с. 312.

118

Franqois Quesnay et la physiocratie. 1958, I, p. 154 sq.

i» Abel W. Zur Entwickiung des Sozialprodukts... S. 489.

l20

MarszewskiJ. Leproduit physique del'economiefran$aisede 1789a 1913. - ". quantitative de I"economiefrangaise.

Cahiersdel'I. S. E.A.», № 163,juillet 1965, p. XIV.

121 Ibidem.

122

Ibidem.

'И Braudel F. Medit... 1966,1, p. 384 sq.

l24

Gallman R.E., Howie E.S. The Structure of U.S. Wealth in the Nineteenth Century. — Коллоквиум, проводившийся

Southern Economic Association; Goldsmith R.W. The Growth of Reproductive Wealth of the United States-of America

from 1805 to 1950. —«Income and Wealth of the United States: Trends and Structure», II, 1952.

125

KuznetsS. Op. cit., p. 58.

126

Jones A.H. La fortune privee de Pennsylvanie, New Jersey, Delaware (1774). — «Annales E. S. O, 1969, p. 245.