Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв 3 тт. Том 3. Время мира
Подождите немного. Документ загружается.
1745 1750 1755
1760
1765 1770 1775 1776
450 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ
состояниям Лондона. Отсюда и вызывавшие раздражение и малоэффективные реторсионные меры. В
1766 г. внимательный наблюдатель писал: «Англия ныне создаст бесполезные законы, дабы стеснить и
ограничить промышленность своих колонистов: она приглушает болезнь, а не исцеляет ее». Она «в
такой торговле экономичной и построенной на реэкспорте теряет на таможенных пошлинах, складских
издержках и комиссионных и часть оплаты труда в своих гаванях. И в случае прямого возврата в оные
колонии (что ныне всего более принято) разве навигаторы, особливо Бостона и Филадельфии, где
мореплаванием занято более 1500 кораблей, не снабжают не только свои колонии, но и все прочие
английские колонии европейскими товарами, погруженными в иностранных портах? А сие не может не
нанести громадного ущерба как коммерции Англии, так и ее финансам»
98
.
Конечно же между колониями и метрополией возникали и другие конфликты, и, может быть,
оккупация англичанами французской Канады в 1762 г., узаконенная на следующий год по условиям
Парижского договора, ускорила ход дел, обеспечив английским колониям безопасность на их северной
границе. Они больше не нуждались в помощи. В 1763 г. победоносная Англия и побежденная Франция
обе повели себя, по крайней мере на наш взгляд, неожиданным образом. Англия предпочла бы Канаде
(отобранной у Франции) и Флориде (которую уступила ей Испания) обладание Сан-Доминго. Но
плантаторы Ямайки оставались к этому глухи, они отказывались делить с другими английский
сахарный рынок, который был их заповедным угодьем. Их упорство вкупе с сопротивлением Франции,
желавшей сохранить Сан-Доминго, царицу сахаропроизводящих островов, привело к тому, что
«снежные арпаны»* Канады отошли к Англии. Но у нас есть неопровержимое доказательство
английских вожделений, устремленных к Сан-Доминго. Когда в 1793 г. война с Францией
возобновится, англичане потеряют шесть лет на дорогостоящие и безрезультатные экспедиции ради
овладения островом: «Секрет английского бессилия на протяжении этих первых шести лет войны
(1793—1799) заключен в двух этих роковых словах — Сан-Доминго»
99
.
Во всяком случае, сразу же после заключения Парижского мира (1763) напряженность между
колониями и Англией стала нарастать. Последняя хотела «образумить» колонии, заставить их нести
какую-то часть огромных расходов на только что завершившуюся войну. Колонии же в 1765 г. дойдут
до того, что организуют бойкот английских товаров, совершив настоящее преступление оскорбления
величества
100
. Все это было настолько ясно, что в октябре 1768 г. голландские банкиры «опасаются,
что ежели отношения между Англией и ее колониями
* Арпан — старинная мера площади, равная 0,422 га. — Примеч. пер.
ОБЕ АМЕРИКИ, ИЛИ ГЛАВНАЯ СТАВКА ИЗ ВСЕХ 451
испортятся, то как бы из сего не воспоследовали банкротства, коих воздействие эта страна [Голландия]
могла бы ощутить»
1Ш
. АккариасдеСе-рионн с 1766 г. видел, как поднималась «американская» империя.
«Новой Англии, — писал он, — надлежит более опасаться, нежели старой, в том, что касается утраты
испанских колоний...» Да, империя, «независимая от Европы»
102
, империя, писал он несколько лег
спустя, которая «в весьма близком будущем будет угрожать благосостоянию в особенности Англии,
Испании, Франции, Португалии и Голландии»
103
. Иначе говоря, уже заметны были первые признаки
появления в будущем кандидатуры Соединенных Штатов Америки на господство над европейским
миром-экономикой. И к нашему удивлению, это как раз то, что в открытую говорил французский
полномочный министр в Джорджтауне, правда тридцатью годами позднее, в письме от 27 брюмера X
года Республики (18 октября 1801 г.): «Я нахожу положение Англии относительно Соединенных
Штатов совершенно сходным с положением, в каком первая держава [понимай: Англия] пребывала
относительно Голландии в конце XVII в., когда последняя, истощенная затратами и долгами, увидела,
как ее торговое влияние переходит в руки соперника, каковой и родился-то, так сказать, из
торговли»
104
.
ИСПАНСКИЕ И ПОРТУГАЛЬСКИЕ КОЛОНИИ
В другой Америке соприкасаешься с совсем иными реалиями, с совсем другой историей. Не то чтобы
отсутствовали аналогии, но в конечном счете то, что происходило на Севере, не воспроизводилось на
Юге один к одному. Европа Северная и Европа Южная воссоздали за Атлантикой свои противоречия.
Кроме того, наблюдался и значительный разрыв: так, английские колонии освободились Е 1783 г.,
иберийские же колонии — не ранее 1822—1824 гг.; к тому же освобождение Юга было, как
выяснилось, фикцией, поскольку на место прежнего господства стала английская опека, которой
суждено было продлиться в общем до 1940 г., а затем ей на смену придут США. Короче говоря, на
Севере наблюдались живость, сила, независимость, рост личности; на Юге — инерция, разные виды
порабощения, тяжелая рука метрополий, серия ограничений, изначально присущих положению любой
«периферии».
Это расхождение было, очевидно, детищем различных структур прошлого и различных наследий.
Ситуация ясна, но мы бы плохо ее объяснили, если бы стали исходить из удобного деления, присущего
учебникам недавнего прошлого: на колонии поселенческие, с одной стороны, и на колонии
эксплуатируемые — с другой. Как могли бы существовать поселенческие колонии, которые бы не
были одновременно и колониями эксплуатируемыми, или эксплуатируемые колонии, не бывшие в то
же самое время колониями поселенческими?
452 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ
Вместо понятия эксплуатация примем лучше понятие маргинализация — маргинализация в рамках
мира-экономики, осужденность на то, чтобы служить другим, позволять диктовать себе свои
задачи властному международному разделению труда. Это именно та роль, какая выпала иберо-
американскому пространству (в противоположность пространству североамериканскому), и
притом как до независимости политической, так и после ее достижения.
НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА ИСПАНСКУЮ АМЕРИКУ
Итак, Испанская Америка освободилась поздно, с неслыханной замедленностью. Освобождение
началось в Буэнос-Айресе в 1810 г., а так как зависимость от Испании сводилась на нет только
зависимостью от английского капитала, схождение ее на нет выявится лишь в 1824—1825 гг.
105
,
которые были отмечены началом массовых инвестиций лондонского рынка.
Что до Бразилии, то она сделалась независимой без излишне энергичного сопротивления: 7
сентября 1822 г. Педру I провозгласил в Ипиранге, неподалеку от Сан-Паулу, независимость от
Португалии, а в декабре того же года принял титул императора Бразилии. Такое отделение — в
Лиссабоне царствовал Жуан VI, отец нового императора, было, если его рассматривать со всеми
извивами, делом весьма сложным, зависимым от европейской и американской политики
106
. Но
здесь мы можем увидеть только спокойные результаты.
Зато для Испанской Америки независимость была длительной драмой. Но она нас здесь
интересует меньше, чем способ, каким подготавливался разрыв, более важный по своим
международным последствиям, нежели разрыв Бразилии с ее метрополией. Испанская Америка,
насильно и с самого начала, всегда будет решающим элементом мировой истории, тогда как
Бразилия, с того момента, как в XIX в. она перестала быть крупным производителем золота,
значила для Европы намного меньше.
Испания даже поначалу не в состоянии была в одиночку эксплуатировать «колоссальный»
107
рынок Нового Света. Даже мобилизовав все свои силы, своих людей, вина и масло Андалусии,
сукна своих промышленных городов, ей — державе еще архаической — не удалось его
уравновесить. Впрочем, в XVIII в., который все расширял, для этого не хватило бы в одиночку
никакой европейской «нации». «Потребление в Вест-Индии предметов, — утверждал в 1700 г. Ле
Поттье де ла Этруа, — кои она должна была непременно получать из Европы, будучи весьма
значительным, [намного] превышает наше [Франции] могущество, какое бы число мануфактур мы
ни смогли у себя учредить»
108
. В результате Испании пришлось прибегнуть
ОБЕ АМЕРИКИ, ИЛИ ГЛАВНАЯ СТАВКА ИЗ ВСЕХ 453
Вся Европа эксплуатировала Испанскую Америку
Число и национальная принадлежность кораблей, пришедших в Кадисский залив в 1784 г. (По данным: А.М., А. Е. ВIII,
349.)
к помощи Европы, тем более что ее промышленность пришла в упадок еще до конца XVI в., и
Европа поспешила ухватиться за эту возможность. Она участвовала в эксплуатации иберийских
колоний еще больше, чем Испания, о которой Эрнст Людвиг Карл говорил в 1725 г., что она-де
есть «всего лишь почти что перевалочный пункт для иноземцев»
109
— точнее, скажем мы,
посредница. Испанские законы против «перевозки» серебра, главного ресурса Америки, были,
454 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ
конечно, строгими, «и однако же, сей фрукт [испанскую монету] видишь по всей Европе»
110
, заметил в
ноябре 1676 г. английский король Карл II.
Двадцатью годами ранее португальский иезуит о. Антониу Виейра воскликнул во время проповеди в
Белене (Бразилия): «Испанцы добывают серебро из рудников, они его перевозят, а выгоду от сего
имеют чужеземцы». И на что идет этот благородный металл? На облегчение участи бедняков никогда -
«единственно на то, чтобы еще больше раздувались и обжирались те, кто этими народами
распоряжается»
111
.
Если категоричное испанское законодательство было столь бесплодным, то вполне очевидно, что
происходило это из-за контрабанды: незаконный ввоз, коррупция, мошенничество, изворотливость
конечно же не были характерными особенностями американской торговли и экономики, но они
выросли до масштабов этой широкой картины, полем их деятельности был весь Атлантический океан
плюс Южные моря. И сам Филипп II говорил о так называемых невинных кораблях, которые в 1583 г.
вышли в плавание, «утверждая, будто везут вина на [Канарские] острова, а на самом деле отправились
в Индии, и, как говорят, с доброй удачей»
112
. Случалось, что целый большой корабль в Севилье
грузился «для Индий, притом что офицеры о сем даже не были осведомлены»!
113
И вскоре на
официально отправлявшиеся в Индии флоты нелегально и без затруднений грузили свои товары
голландцы, французы, англичане, итальянцы разного происхождения, особенно генуэзцы. В 1704 г.
«[севильское] Консуладо признавалось, что испанцы имели отношение лишь к одной шестой части
груза флотов и галионов»'
|4
, тогда как в принципе участвовать в этом разрешено было им одним
115
.
На другой стороне океана, в «кастильских Индиях», контрабанда была такой же неутомимой. Около
1692 г. один испанский путешественник указывал, что «королевская казна, каковая отправляется из
Лимы, стоит [всякий год] по меньшей мере двадцать четыре миллиона восьмерных монет
116
, но прежде
чем она дойдет из Лимы в Панаму, в Портобельо, в Гавану... коррехидоры*, приказчики, таможенники
и прочие люди с добрым аппетитом отгрызают от нее каждый свою долю...»"
7
. И сами-то галионы, суда
одновременно и военные и торговые, предоставляли возможности для постоянной внутренней кон-
трабанды. Что же касается внешней контрабанды, то она возросла в XVII и XVIII вв. Рядом с
существовавшими колониальными системами были созданы проворные и действенные контрсистемы.
К ним относились, например, плавания кораблей из Сен-Мало к берегам Южных морей, начавшиеся,
вне сомнения, до войны за Испанское наследство и продолжавшиеся после ее завершения в 1713 г. В
прин-
* Коррехидор — судья-администратор города или провинции. — Примеч. пер.
ОБЕ АМЕРИКИ, ИЛИ ГЛАВНАЯ СТАВКА ИЗ ВСЕХ 455
ципе испанский флот якобы прогнал их в 1718 г.
118
, но они возвратились в 1720
119
и в 1722 гг.
120
Сюда
же относились и плавания из неиспанских портов Америки к слишком протяженным и никогда хорошо
не охранявшимся берегам континента. Этой торговлей, называвшейся «на длину копья», голландцы
занимались, отправляясь с Синт-Эустатиуса и с Кюрасао (который им принадлежал с 1632 г.), англи-
чане — с Ямайки, а французы — с Сан-Доминго и с других находившихся в их владении Антильских
островов. И как раз против этой торговли были направлены действия группы отчаянных шотландцев,
которые в 1699 г. насильственно и не без шума обосновались на краю Дарьенского перешейка в
надежде, устроившись «на самом побережье материка», выбить почву из-под ног англичан и
голландцев, позиции которых были более удаленными
121
. Североамериканские мореплаватели не
отставали. К 80-м годам XVIII в. их китобои под предлогом стоянки на рейде у берегов Перу
беспардонно доставляли туда контрабандные товары, которые местные коммерсанты, как и полагается,
принимали благосклонно, ибо покупали они их по дешевке, а перепродавали по цене «официальной»,
которая не снизилась
122
.
Но крупномасштабной контрабандой была долгое время, вне сомнения, та, что отклоняла в сторону
португальской Америки, Бразилии, серебро испанских рудников в Потоси. Главным путем доступа
туда была начиная с 1580 г. Рис-де-ла-Плата
123
. После разделения корон в 1640 г. португальцы проявят
упорство и долго будут удерживать идеальный пост с небольшим анклавом — Колония-дель-
Сакраменто, в нынешнем Уругвае (занята в 1680 г.). Испанцам пришлось ее осаждать и брать штурмом
в 1762 г.
124
Но вполне очевидно, что контрабанда не смогла бы процветать без пособничества местных купцов и
продажности властей, имевших надзор за делами. Если она и развилась в безмерных масштабах, то, как
писал Аккариас де Серионн, «потому, что громадная выгода сей коммерции позволяет ей выдерживать
одновременно и большой риск, и издержки на подкуп»
125
. Так что, говоря о должностях губернаторов в
Америке, продававшихся в 1685 г., некий анонимный автор заявляет без обиняков, «что всегда бывают
молчаливые послабления для .ввоза иностранных товаров»
126
. И действительно, разве не видим мы уже
в 1629—1630 гг. в Лиме весьма почтенного аудитора в суде (Oidor de la Audienda), назначенного на
пост судьи по делам контрабанды и устроившего у себя дома склад запрещенных товаров, который был
взят с поличным и тем не менее продолжал свою жизнь весьма уважаемого аудитора?
127
Впрочем, если послушать заступников контрабанды, то она будто бы работала лишь на благо
общества. «Испанцы Америки, — объяснял один француз в 1699 г., — коим галионы не доставляют и
полови-
456 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ
ны необходимых товаров, были весьма рады, что иностранцы [т. е. в тот период главным образом
французы] им их привозят»
128
. «Всеми способами» они облегчали такую незаконную торговлю, в такой
мере, что «больше 200 к[ораблей] на глазах у всей Европы и испанцев занимаются торговлей, каковая
запрещена под страхом самых суровых наказаний». Французский отчет, относящийся к 1707 г.,
отмечает даже, что «грузы [французских] кораблей «Триомфан», «Гаспар» и «Дюк де ла Форс»... были
до их отплытия запроданы негоциантам Веракруса»
129
! Правда, тогда существовало сотрудничество
между Францией Людовика XIV и не слишком уверенной в своем будущем Испанией Филиппа V.
Контрабанда, присутствовавшая всегда, имела, однако, в разные периоды разное значение. Из
правдоподобных подсчетов создается впечатление, что по объему она с 1619 г., а может, и раньше,
превосходила нормальную (официальную) торговлю испанской империи. Такое положение как будто
сохранялось вплоть до 60-х годов XVIII в., т. е. более столетия
130
. Но речь идет здесь только о гипотезе,
которую следует еще проверить. И на сей раз именно европейские, а не одни только испанские архивы
смогут сказать нам последнее слово, если исторические исследования возьмут на себя такой труд.
ВНОВЬ ВЗЯТАЯ В РУКИ ИСПАНСКАЯ ИМПЕРИЯ
В конце концов испанское правительство стало реагировать на эти беспорядки. Наступило медленное,
трудное оздоровление; но в последние годы XVIII в. оно проводится энергично и «революционно».
Скажем с самого начала: не всегда административным мерам, принятым в этом отношении
метрополией, придают их истинное значение. Так, интенданты не были простой пересадкой в
Америку французских учреждений, своего рода переносом культурного факта; они также отвечали
заранее обдуманному намерению мадридского правительства сломить креольскую аристократию,
удерживавшую старинные командные высоты. Точно так же запрещение Общества Иисуса (1767)
оказалось началом «военного» режима, режима власти и силы, сменившего своего рода моральный
порядок, и наследниками такого военного режима станут, к несчастью, независимые впоследствии го-
сударства. И здесь тоже речь шла о преобразовании, почти что о революции. Следует ли приписывать
всю заслугу его династии Бурбонов, которая в своем багаже принесла из Франции принципы
централизованной монархии и арсенал меркантилистских мер? Или же то было сильное желание
перемен, будоражившее Испанию, как оно вскоре, в век Просвещения, будет будоражить всю Европу?
Клаудио Санчес Альборнос доходит до утверждения
131
, что у истоков преобразования
ОБЕ АМЕРИКИ, ИЛИ ГЛАВНАЯ СТАВКА ИЗ ВСЕХ 457
Испании стояла не бурбонская монархия, но испанское желание перемен, которое открыло
французской династии дорогу на полуостров.
С 1713 г. внимание реформаторов обратилось, естественно, к тому, что было самой крупной ставкой,
последним шансом: к Новому Свету. Могла ли Испания сохранить то, что создала по ту сторону
Атлантики? Франция, чьи корабли во время войны посещали американские берега по своему желанию,
не отказалась от своих амбиций ни на побережьях Южных морей, ни на границах Новой Испании.
Разве не подумывало французское правительство во времена Лоу отхватить, опираясь на Луизиану,
близлежащие испанские владения? Во всяком случае, именно так думал один мрачный испанец в
ноябре 1720 г. «Мы будем иметь несчастье увидеть королевство Новой Испании разделенным и
перешедшим под власть французов, ежели Бог нам не поможет», — писал он
132
. Английская угроза, не
столь заметная, была опасна по-другому, хотя бы в силу двойной уступки в Утрехте в 1713 г. —
асьенто и «дозволенного» судна; уступка эта давала Компании Южных морей (South Sea Company)
возможности для соединения преимуществ торговли законной и торговли незаконной
133
.
Но ничто не было утрачено безвозвратно. Правительство принялось за дело и в 1714 г, создало по
французскому образцу Министерство флота и Индий. В том же году образовалась Гондурасская компа-
ния; в 1728 г. — Каракасская компания, которой суждено было процветать; а позднее, в 1740 г.,
Гаванская компания
134
. В 1717-1718 гг. Торговая палата (Casa de la contratacion), орган севильской
монополии, была переведена в Кадис, так же как и Совет по делам Индий (Consejo de Indias), т. е.
город, на протяжении стольких лет конфликтовавший с Севильей, становился наконец единственным
портом Индий. Правда, привилегированные компании успеха не имели; в 1756 г. пришлось даже
положить конец их монопольным правам
135
. Но неудача эта, вне сомнения, помогла свободной
торговле развиваться за пределами «тяжеловесной системы флотов»
136
, неспособной в том, что ее
касалось, — постоянно вдохновлять экономики Нового Света. Реформа 1735 г., учредившая плавания
регистровых кораблей
137
, не стала сразу же действенной, ибо регистры (registros) нелегко избавлялись
от обыкновения плавать сообща. Но «к 1764 г. отношения между Испанией и Новым Светом начали
становиться регулярными»
138
. Введены были ежемесячные рейсы пассажирских судов между Кади-
сом, Гаваной и Пуэрто-Рико и каждые два месяца между Кадисом и Рио-де-ла-Платой. Наконец, указ
от 12 октября 1778 г. объявил свободной торговлю между Америкой и 13 (позднее 14) портами Испа-
нии
139
. Следствием этого был очень сильный рост торговли между Испанией и Новым Светом и, само
собой разумеется, возросшее влияние Испании на свои заморские владения.
458 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ
ОБЕ АМЕРИКИ, ИЛИ ГЛАВНАЯ СТАВКА ИЗ ВСЕХ 459
Еще одной важной мерой стало образование в 1776 г. вице-королев-ства Буэнос-Айрес: оно
сократило контрабанду по Рио-де-ла-Плате. По отношению ко всей Испанской Америке
контрабанда, вне сомнения, продолжала расти в абсолютных цифрах, но она уменьшилась относи-
тельно, принимая во внимание общий подъем торговли (в 90-е годы XVIII в. контрабанда
снизилась примерно до одной трети официальной торговли). Утвердился активный надзор не без
живописных, даже комических происшествий. Разве не обнаружат в 1777 г. на побережье Мара-
каибо, что остров Орна попросту, явочным путем оккупирован голландцами и что губернатор,
которого они там поставили, сделался присяжным покровителем «всех злодеев, преступников и
контрабандистов, испанских и прочих наций, кои находят убежище в сем месте»!
140
И все же контрабанда за счет организма, пребывающего в добром здравии, более не подрывала
столь серьезно, как в предшествовавшем столетии, прочность испанской империи. Обновленная
система смогла даже выдержать два серьезных испытания: восстания Тупака Амару в Перу в 1780
г.
141
и Комунерос (Comunidades) в Венесуэле в 1781 г. — то и другое были массовыми
восстаниями, вызванными отчасти «бур-бонской модернизацией». Восстание Тупака Амару, столь
сильно потрясшее перуанское общество, затронуло все движения, которые имели место среди
массы индейцев, метисов и даже креолов. Но это широкое движение, великолепный «индикатор»
их глубины, продлилось едва пять месяцев: разрушение церквей, мастерских, асьенд было всего
лишь моментом, и возмущение в конечном счете было сломлено, столкнувшись с индейскими
вспомогательными войсками, собранными и вооруженными испанцами.
Как и все виды прогресса, прогресс в Америке повлек за собой разрушение старых порядков.
Бурбоны сознательно не соблюдали издавна существовавшие привилегии. Наряду со старыми
Консуладо (Consulados)
142
в Мехико и Лиме были созданы другие, соперничавшие со своими
предшественниками и соседями: так, Консуладо в Веракрусе выступил против старинного
могущества Консуладо в Мехико. Одновременно с этим массовое прибытие европейских
мануфактурных изделий (особенно — английских и испанских) затопило местные рынки и,
принимая во внимание качество этих изделий и их низкую стоимость, повлекло за собой
нараставшее расстройство местной промышленности. Наконец, изменялись торговые
кругообороты, то благоприятные для местной торговли, то неблагоприятные для нее. Например,
Перу'
43
, лишившись горнопромышленного Верхнего Перу (присоединенного к вице-королевству
Буэнос-Айрес в 1776 г.), утратило придаток, который своим спросом на продовольствие и на
текстильные изделия уравновешивал его экономику. И еще пример: Новая Испания знавала
ужасающие потрясения при страшных голо-
довках 1785 и 1786 гг.
144
; и чтобы вновь обрести свое спокойствие, по крайней мере ложное,
относительное спокойствие, потребовалось бы, чтобы господствующие классы (креолы и
гачупины) перестали с непонятным пылом бороться друг с другом...
СОКРОВИЩЕ ИЗ СОКРОВИЩ
Судьба всей испано-португальской Америки, которая позднее станет называться Латинской
Америкой, вполне очевидно, зависела от комплекса, более крупного, чем она, не более и не менее
как от европейского мира-экономики, взятого в целом, периферийной и жестко удерживаемой
зоной которого только и была эта Америка. Сможет ли она разорвать путы своего подчинения? И
да и нет. Главным образом — нет. И по многообразным причинам, из которых самой важной была
та, что Бразилия и Испанская Америка, даже если они располагали тут или там кораблями и даже
моряками, не были морскими державами (не так обстояло дело с Соединенными Штатами, чьи
мореплаватели были истинными «отцами-основателями» отечества). Нет еще и потому, что
Испанская Америка и до XVIII в. и в еще большей степени на протяжении этого решающего
столетия жила под двойной зависимостью: от метрополий на Иберийском полуострове (Португа-
лии и Испании) и от Европы (прежде всего Англии). Английским колониям должно было
разорвать лишь одну цепь, ту, что их связывала с Англией. Другая же Америка, напротив, после
того как было сломлено ее подчинение своим метрополиям, не освободилась от Европы. Она
избавилась только от одного из двух господ, которые с давних времен за нею надзирали и ее
эксплуатировали. Как было Европе отказаться от американского золота и серебра? Все рвались
туда еще до революций, положивших начало независимости. Гадали о том, кто завладеет
наследством, которое уже ощущали лежащим поблизости. Англичанин в 1807 г. оккупировал
Буэнос-Айрес, но ему не удалось удержать город: француз в 1807 г. вторгся в Португалию, а в
1808 г. — в Испанию. Он ускорил освобождение испанских колоний, но не продвинулся дальше.
Были ли оправданны эта спешка, эта алчность? Разумные соображения или мираж? Была ли
Америка в начале XIX в. сокровищем из сокровищ всего мира, как полагает Николь Буске? Чтобы
ответить на этот вопрос, нужны были бы цифры, требовалось бы оценить ВНП Испанской
Америки и Бразилии, а затем — прибавочный продукт, который Испанская Америка могла
поставить Европе; ибо именно этот прибавочный продукт был тем сокровищем, которым можно
было завладеть.
Единственная заслуживающая доверия оценка (для одной только Новой Испании) была составлена
в 1810 г. Хосе-Марией Киросом,
460 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ
ОБЕ АМЕРИКИ, ИЛИ ГЛАВНАЯ СТАВКА ИЗ ВСЕХ 461
секретарем веракрусского Консуладо
1
^. К тому же она дает лишь физический продукт Новой
Испании в миллион песо (цифры округлены): сельское хозяйство — 138,8: мануфактуры — 61;
продукт горной промышленности — 28, а всего 227,8 млн песо (следовательно, вклад горной
промышленности составил всего 12,29% общего объема, что вызывает удивление). Но как перейти
от физического продукта к ВНП? Прежде всего прибавив громадную стоимость контрабанды и
приняв во внимание массу услуг, также бывшую значительной: в самом деле, в Мексике нет
судоходных рек, ее перевозки караванами мулов были многочисленными, трудными и ужасающе
дорогими. И все же размер, который можно приписать ВНП, не мог бы превысить 400 млн песо. А
коль скоро обычно утверждают, что горнопромышленная продукция Новой Испании была
эквивалентна такой же продукции остальной Испанской Америки, то можно ли, экстраполируя,
предположить для всей этой Америки (16 млн жителей) ВНП, вдвое превышавший мексиканский,
то есть максимум 800 млн песо? Наконец, если принять для Бразилии 1800 г. расчеты,
предложенные Дж. Коут-суортом
146
, то ее ВНП составил бы немного меньше половины ВНП
Мексики, а именно — примерно 180 млн песо. Следовательно, «латинская» Америка в целом
располагала бы глобальным ВНП, чуть меньшим одного миллиарда песо.
Цифры эти, весьма ненадежные, по крайней мере, позволяют сделать один вывод: о
незначительности дохода на душу населения (pro capite) — 66,6 песо для 6 млн мексиканцев, 50
песо для 16 мл н жителей всей Испанской Америки, меньше 60 песо для Бразилии, насчитывавшей
чуть больше 3 млн жителей. А ведь в 1800 г., в соответствии с принятыми Коутсуортом
147
цифрами, доход на душу населения в Мексике составлял якобы только 44% аналогичного дохода в
США, который тогда достигал бы (я ссылаюсь на свои собственные расчеты; расчеты Коутсуорта
производились в долларах 1950 г.) 151 песо или доллара того времени (обе эти монеты имели
тогда одинаковую стоимость). Цифра эта не кажется абсурдной, даже в сравнении с той, что
приняла Элис Хенсон Джонс в исследовании, относящемся только к трем наиболее развитым
американским колониям: между 200 и 336 долларами
148
. По отношению к этим наиболее
благополучным северным колониям доход на душу населения в Мексике, самой благополучной из
южных колоний, составил бы примерно 33%. Впоследствии разрыв будет только нарастать, и в
1860 г. процентное соотношение упадет даже до всего лишь 4%.
Но единственная наша проблема — не фиксация здесь уровня жизни населения иберийской
Америки; она заключается в том, чтобы вычислить превышение экспорта этой Америки в Европу
над тем, что она оттуда получала. Для 1785 г. официальные цифры
149
дают для экс-
порта в Испанию 43,88 млн песо в драгоценных металлах плюс на 19,41 млн песо товаров, значит,
63,3 млн (серебро и золото — 69,33%; товары, доля которых сильно выросла, — 27,6%). В
противоположном направлении, из Испании в Америку, экспорт достигал 38,3 млн; сальдо
баланса составляло 25 млн песо. Примем без обсуждения эту цифру, которая остается спорной.
Если добавить к ней долю Бразилии (25% этой итоговой суммы, то есть 6,25 млн), мы получаем
30—31 млн песо, то есть 3% ВНП всей Испанской Америки; но такая цифра, будучи основана на
цифрах официальных, представляет нижнюю границу, она не учитывает мощную контрабанду.
Переведем эти 30 млн песо в фунты стерлингов (5 песо равнялись 1 фунту), и «сокровище»,
извлекаемое Европой из Америки, оказалось бы порядка 6 млн фунтов как минимум. Конечно же
то была огромная сумма, поскольку к 1785 г. Европа, включая Англию, по-видимому, извлекала из
Индии в среднем 1300 тыс. фунтов стерлингов
150
.
Следовательно, испано-португальская Америка (примерно 19 млн жителей) ежегодно доставляла
Европе вчетверо или впятеро больше, чем Индия с сотней миллионов жителей. Это явно должно
было быть Мировым сокровищем номер один, сокровищем, которое к тому же в народном
воображении имело тенденцию разбухать до баснословных размеров. Один французский агент
писал в 1806 г., в момент, когда революционные и наполеоновские войны приводили к скап-
16—Бродель, т. ->
Два цикла американского золота
«Испанский» цикл (золото Антильских островов, Новой Испании, Новой Гранады, Перу) сменился циклом «португальским»
(золото Бразилии). Первый из них (слева) — это примерно 170 тонн золота, выплеснутого в Европу за 120 лет; второй (справа)
— 442 тонны за то же время, почти втрое больше. Цифры, рассчитанные в тоннах по средним годовым величинам, не
отличаются абсолютной надежностью. Достоверно одно: подавляющее превосходство бразильского цикла. (Для Испании
цифры заимствованы из кн.: Chaunu P. Conquete et exploitation des Nouveaux Mondes, 1969, p. 301sq.; цифры для Португалии —
из кн.: Mauro F. Etudes economiques sur /'expansion portugaise. 1970, p. 177.)
ливанию в Новом Свете продукции рудников, которую опасались подвергать риску морского
путешествия: «Ежели то, что я слышал, верно, то в казначействах трех вице-королевств — Перу,
Санта-Фе [де Богота] и Мексики якобы находится больше ста миллионов пиастров в слитках,
золоте и серебре: не надо забывать и огромную массу капиталов, разделенную между
собственниками рудников... Коммерсантов-капиталистов война вынудила задержать их отправку».
Контрабандная торговля «смогла вызвать отток [лишь] определенной доли обращения сих
денег»
151
.
Английскую политику искушала такая добыча. Однако Англия будет колебаться, желая соблюсти
права Бразилии, куда в 1808 г. бежал из Лиссабона король, и Испании, которая медленно, с
трудом, но высвобождала английскую армию Веллингтона. Вследствие этого разложение
испанской империи шло в замедленном темпе. Но исход был неотвратим: с того дня, как Испания,
индустриализуясь, снова взяла свои колонии в руки, стала чем-то другим, нежели простым
посредником между Америкой и Европой, «падение империи приблизилось, ибо никакая другая
нация не была более заинтересована в сохранении этой испанской империи». И всего менее —
нация, возвысившаяся над всеми прочими, которая долгое время лукавила, но которой теперь,
когда Франция была повержена, а американские революции закончились, незачем было больше
осторожничать. 1825 год ознаменовался массовым нашествием английских капиталистов, которые
множили свои вклады на рынках и в горные предприятия новых государств бывшей испанской и
бывшей португальской Америки.
Все это было вполне логично. Европейские страны индустриализировались на английский образец
и, как и Англия, прикрывались покровительственными таможенными тарифами. И вот
европейской торговле стало трудно дышать
152
. Отсюда — вынужденное обращение к заморским
рынкам. В подобной гонке Англия обладала наилучшими позициями. Тем более что использовала
она путь самый надежный и самый короткий, путь финансовых связей. С этого времени Латинская
Америка, привязанная к Лондону, останется на периферии европейского мира-экономики,
полностью вырваться из которого даже Соединенным Штатам, образованным в 1787 г., удалось с
немалым трудом, невзирая на их ранние преимущества. Именно на Лондонской бирже и во
вторую очередь на Парижской бирже отмечались (с котировкой займов) вершины и провалы
новых судеб Америки
153
. Однако если возвратиться к сокровищу из сокровищ, то оно, хоть и
всегда присутствовало, по-видимому, странным образом уменьшилось в XIX в. То, что все
«южноамериканские» займы котировались ниже номинала, уже показательно. То, что спад в
европейской экономике (1817—1851) очень рано наметился в Южной Америке (с 1810 г), и что
этот кризис периферии оказался, как и полагается, чертовски разрушительным; что ВНП Мексики
сокращался с 1810 г. до самых 60-х годов, — это другие признаки, рисующие нам в достаточно
мрачных тонах историю Испанской Америки на протяжении первой половины XIX в.
Американские «сокровища» зачастую оказывались уменьшившимися, а также и растраченными,
ибо долгие войны за независимость были разорительными. Приведу только один пример:
горнопромышленное население в Мексике было тогда буквально взорвано, революция нашла в
нем своих агентов, своих палачей и свои
нимая во внимание увлечения публики, принесли иным капиталистам громадные прибыли, прежде
чем стремительно упали. Английскому правительству удалось также продать мексиканскому
государству военные материалы, которые послужили Веллингтону на поле битвы при Ватерлоо.
Небольшая компенсация!
НИ ФЕОДАЛИЗМА, НИ КАПИТАЛИЗМА?
Подходя к заключению, трудно избежать оживленных и совершенно абстрактных споров,
поднявшихся относительно форм обществ и экономик Американского континента, бывших
одновременно и воспроизведением, и искажением моделей Старого Света. Их желали определить
в соответствии со знакомыми Европе понятиями и найти для них модель, которая бы свела их к
определенному единству. Попытка была, пожалуй, тщетной: одни говорят о феодализме, другие о
капитализме; иные благоразумные участники спора делают ставку на переходную форму, которая
любезно примирила бы всех спорящих, приняв одновременно и феодализм с его деформациями, и
предпосылки и предзнаменования капитализма. По-настоящему мудрые, вроде Б. Слихера ван
Бата
155
, отвергают обе концепции и предлагают исходить из наличия «чистого листа».
Впрочем, как допустить, чтобы для всей Америки могла быть единая и единственная модель?
Определите какую-нибудь — и сразу же некоторые общества под нее не подойдут. Социальные
системы не только отличались от страны к стране, но и наслаивались друг на друга, смешивая
элементы, которые невозможно подвести под тот или иной из предлагаемых ярлыков. Америка
была зоной главным образом периферийной, за единственным (и еще оспаривавшимся в конце
XVIII в.) исключением — США, образованными как политический организм в 1787 г. Но эта
периферия была мозаикой из сотен разных кусочков: модернистских, архаических, первобытных
— и такого количества их смешений!
Я достаточно говорил о Новой Англии
156
и других английских колониях, чтобы довольно было
здесь двух-трех слов по их поводу. Капиталистические общества? Это слишком. Еще в 1789 г. они
были (исключения подтверждали правило) экономиками с сельскохозяйственной доминантой; и
когда на Юге мы доходим до берегов Чесапикского залива, то оказываемся перед лицом
надлежащим образом устроенных рабовладельческих обществ. Конечно, с возвращением мира в
1783 г, неслыханная предпринимательская лихорадка сотрясла, захватила юные Соединенные
Штаты; все там строилось сразу: домашние и ремесленные промыслы, мануфактурная
промышленность, но также и хлопкопрядильные фабрики с новыми английскими машина-
466 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ
ОБЕ АМЕРИКИ, ИЛИ ГЛАВНАЯ СТАВКА ИЗ ВСЕХ 467
ми, банки, разнообразные коммерческие предприятия. Тем не менее на практике если и имелись
банки, то звонкой монеты было меньше, чем выпущенных штатами кредитных билетов,
утративших почти всякую ценность, либо же обрезанных иностранных монет. С другой стороны, с
окончанием войны надо было заново строить флот — орудие независимости и величия. В самом
деле, к 1774г. он делился между каботажем и дальней торговлей следующим образом: 5200 судов
(250 тыс. тонн водоизмещения) — в первой группе, 1400 (210 тыс. тонн) — во второй.
Следовательно, вместимость была приблизительно одинаковой. Но если каботажный флот был
«американским», то суда дальнего плавания были английскими, и, следовательно, их надо было
полностью строить заново. Неплохая задача для филадельфийских верфей! И к тому же Англии
удалось снова занять свое господствующее положение в американской торговле с 1783 г.
Истинный капитализм, значит, все еще находился в Лондоне, в центре мира; США располагали
только второразрядным капитализмом, конечно энергичным, который обретет плоть на
протяжении английских войн против революционной и императорской Франции (1793—1815), но
этого сенсационного роста будет еще недостаточно.
В других местах в Америке я усматриваю лишь пунктирные капита-лизмы, ограниченные
индивидами и капиталами, которые все были неотъемлемой составной частью скорее
европейского капитализма, нежели какой-то местной сети. Даже в Бразилии, которая дальше ушла
по этому пути, чем Испанская Америка, но которая сводилась к нескольким городам — Ресифи,
Баия, Рио-де-Жанейро с их громадными внутренними областями в качестве «колоний». Точно так
же в XIX в. Буэнос-Айрес, противостоящий бескрайней аргентинской пампе, протянувшейся до
Анд, будет прекрасным примером прожорливого, на свой лад капиталистического города
доминирующего, организующего, к которому тянется все: караваны повозок из внутренних облас-
тей и суда со всего мира. ;
Можно ли, не обладая чрезмерным воображением, отметить наряду с такими весьма
ограниченными торговыми капитализмами «феодальные» формы, то тут, то там? Херман
Арсиньегас утверждает
157
, что в XVII в. по всей Испанской Америке наблюдалась
«рефеодализация» обширных регионов Нового Света, наполовину заброшенных Европой. Я
охотно буду говорить о сеньориальном порядке в применении к льянос (llanos) Венесуэлы или
какой-нибудь внутренней области Бразилии. Но о феодализме? Нет, по крайней мере с большими
затруднениями, разве что понимая под этим, вслед за Гундером Франком, просто автаркическую
или стремящуюся к автаркии систему — «замкнутую систему, лишь слабо связанную с миром за
ее пределами» («a closed system only weakly linked with the
Если исходить из земельной собственности, то прийти к четким выводам ничуть не легче. В
Испанской Америке бок о бок существовали три формы собственности: плантации, асъенды,
энкомъенды. О плантациях мы уже говорили
159
: они были в определенном смысле
капиталистическими, но в лице плантатора и в еще большей мере в лице содействовавших ему
купцов. Асьенды — это крупные имения, образованные главным образом в XVII в., во время
«рефеодализации» Нового Света. Последняя проходила к выгоде земельных собственников,
асьендадо (haciendados), и — в неменьшей степени! — церкви
160
. Такие крупные имения отчасти
жили сами по себе, отчасти были связаны с рынком. В некоторых регионах, например в
Центральной Америке, они по большей части оставались автаркичными. Но владения иезуитов,
зачастую огромные, которые мы знаем лучше прочих из-за их архивов, были разделены между
натуральной экономикой простого воспроизводства и внешней экономикой, функционировавшей
под знаком денежных отношений. То, что счета таких асьенд велись в деньгах, все же не
препятствует предположению, что выплата заработной платы, которую они отмечают,
производилась лишь в конце года и что тогда крестьянину нечего было получать в денежном
выражении, так как авансы, полученные им в натуре, превышали или балансировали те суммы,
которые ему были должны
161
. Впрочем, такие ситуации известны и в Европе.
С энкомьендами мы в принципе оказываемся ближе к «феодализму», хотя индейские деревни
жаловались испанцам в качестве бенефициев, а не фьефов. По идее то были владения на время,
дававшие энко-мендеро право на повинности с этих индейцев, а не просто право собственности на
земли и на свободное распоряжение рабочей силой. Но это картина теоретическая: энкомендеро
преступали такие ограничения. Так, отчет, относящийся к 1553 г.
162
, разоблачает бессовестных
хозяев, которые продают своих индейцев «под видом продажи эстан-сии* или нескольких голов
скота», и «легковерных или недобросовестных аудиторов (oidors)», закрывающих на это глаза.
Близость местных властей ограничивала правовые нарушения, но по мере удаления от столиц
163
контроль становился почти невозможен. Это только в принципе энкомендеро, включенный в
колониальную систему господства, находился в некотором роде на службе испанских властей, так
же как и королевские чиновники. На самом деле он обнаруживал тенденцию избавиться от этого
ограничения, и кризис энкомьенды начался с )544 г., с восстанием в Перу братьев Писарро, Он
будет продолжаться еще длительное время, ибо конфликт между энкомендеро и чиновниками
короны был заключен в самой логике вещей. Эти чи-
Эстансия — имение, земельный участок. — Примеч. пер.
466 Глава 5. МИР НА СТОРОНЕ ЕВРОПЫ ИЛИ ПРОТИВ НЕЕ
ОБЕ АМЕРИКИ, ИЛИ ГЛАВНАЯ СТАВКА ИЗ ВСЕХ 467
ми, банки, разнообразные коммерческие предприятия. Тем не менее на практике если и имелись
банки, то звонкой монеты было меньше, чем выпущенных штатами кредитных билетов,
утративших почти всякую ценность, либо же обрезанных иностранных монет. С другой стороны, с
окончанием войны надо было заново строить флот — орудие независимости и величия. В самом
деле, к 1774г. он делился между каботажем и дальней торговлей следующим образом: 5200 судов
(250 тыс. тонн водоизмещения) — в первой группе, 1400 (210 тыс. тонн) — во второй.