от своей жизни, было бы преувеличением. Напротив, они, как правило,
постоянно до крайней степени раздражены и озлоблены ею, словно путник,
избитый и ограбленный на дороге. В этом нетрудно убедиться,
приехав в Москву туристом и еще в аэропорту столкнувшись со
злобным псом в человеческом обличье, который своим лаем загоняет тебя в
объятия мафии, вытряхивающей из тебя твои доллары. Позднее та же сцена
повторяется повсюду — в отеле, в магазине, на улице.
И больше всего не желают своей судьбы своим детям. Как помочь
подрастающему ребенку не повторить плачевную жизнь родителей, а
получить работу почище, жилье получше, еду повкуснее, одежду помоднее,
так, чтобы не он бесконечно давал взятки направо и налево, а ему
“подносили” со всех сторон? Единственный способ в тоталитарном
государстве — это помочь ему “сделать карьеру”, для чего необходима по
возможности не самая плохая городская школа (от сельской, где один
учитель на четыре класса — избави Боже!) и возможно более престижный
университет. Плюс, разумеется, личные связи. Плюс в любом тоталитарном
государстве — обязательный язык преобладающей нации. В Иране —
персидский, в Китае — ханьско-пекинский, в СССР — русский. И так далее.
Собственно, знание общегосударственного языка обязательно в каждой
стране. Но в США не пропадешь, если плохо знаешь английский или даже
совсем не знаешь его. Завел предприятие в квартале своих соотечественников
— и говори только на китайском или на русском хоть всю жизнь. Конечно,
президентом и даже шерифом не выберут. Но жить можно безбедно. В
тоталитарных странах без хорошего знания общегосударственного языка
любой человек обречен на участь парии в своей деревне, будь он хоть семи
пядей во лбу.
И вот миллионы родителей, желая своим детям добра, добровольно,
даже довольно настойчиво забирают своих детей из национальных школ и
отдают их в русские: на родном языке и дома можно всласть наговорить ся, а
на работе необходим хороший русский. Несчаст ные, они не подозревают,
что их ребенок, пошедший в иноязычную школу и подросший в иноязычной
среде, никогда в жизни не возьмет в руки книгу на родном язы ке (да еще
котирующемся как “деревенский”, “вульгарно-бытовой”), никогда не пойдет
в национальный театр, никогда не заглянет в национальный музей и даже в
конце концов постарается записать в своем паспорте: “русский” — хотя
и выглядит “негром преклонных годов”. Но раз так — хиреет на глазах книга,
журнал, газета, кинематограф, театр, музей, вся культура на национальном
языке. От переписи к переписи среди коренного населения растет процент
людей, считающих и чувствующих себя русскими или, по крайней мере,
отождествляющих себя с русской культурой, стыдящихся своей
национальности. Словом, полным ходом идет фактическая политика
национальной ассимиляции — при всех формальных заверениях об
“уважении” и “расцвете” национальной культуры.
И если многолетнее, из поколение в поколение, ограбление людей —
вывоз на их глазах куда-то “в Москву” (на самом деле много далее — в иные