Бережнова М.Л. (отв. ред.). Интеграция археологических и этнографических исследований сборник научных трудов. Часть 1
Подождите немного. Документ загружается.
181
Л.В. Татаурова
Омск, филиал Института археологии и этнографии СО РАН,
государственный университет
ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ МАТЕРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ РУССКИХ
XVII–XIX вв. ПО АРХЕОЛОГИЧЕСКИМ ИСТОЧНИКАМ
Археология русских, как и любой раздел археологической науки, призвана наполнять историче-
ские исследования дополнительной информацией и фактами. Кроме того, это и получение самостоя-
тельных источников по различным аспектам в изучении культуры русского населения. Последнее осо-
бенно важно в исследовании русского населения Сибири в период XVII–XIX вв., потому что это
направление достаточно молодое [9, с. 12
–14].
Основные тенденции археологических исследований памятников истории освоения русскими Си-
бири и Дальнего Востока проанализированы в статье А.Р. Артемьева [1, с. 7–28]. В рамках этих направ-
лений прослеживается ряд проблем в изучении, прежде всего, материальной культуры русских XVII–
XIX вв., на которых хотелось бы остановиться особо.
Одной из главных проблем я бы на
звала малочисленность исследований сельских поселенческих
комплексов времени расселения русских в Сибири.
К сожалению, пока нет ни одной археологической карты русских населенных пунктов, которая
представляла бы существующие и поныне сельские поселения (например, село Бергамак и археологи-
ческий памятник Бергамакский острог), основанные первыми переселенцами, и селения, которые имеют
бесспорный статус археологического объекта, как, н
апример, несуществующие ныне деревни Ананьино,
Изюк (археологические комплексы Ананьино-I, Изюк-I). Многие из них, бывшие и нынешние, мы
находим в наследии у С.У. Ремезова и на административных картах последующего времени. Кроме того,
заброшенные русские деревни долгое время вообще не считались археологическими памятниками, и их
сохранность не контролировалась государственной охраной памятников ист
ории и культуры. Хотя
составление подобных историко-археологических карт позволит не только определить местоположение
русских комплексов, но и заново проследить этапы заселения и освоения территорий русским населением,
рассмотреть их вместе с расселением и населенными пунктами аборигенного населения. Это даст
возможность полнее оценить культурные взаимовлияния, заимствования, исторические события. Важ-
ность и необходимост
ь подобной работы наглядно видна в работе Л.Д. Макарова по Удмуртскому При-
камью [3, с. 70–85]. Картографирование и археологическое исследование сельских комплексов позволило
бы подойти к выделению комплексов материальной культуры городского и сельского населения, которые
при определенном сходстве, все же различаются – в селе комплексы более подчинены главенствующим
формам хозяйства, существованию опре
деленных промыслов и ремесел.
Определенный опыт работ на сельских памятниках имеется в Омском Прииртышье, где в разном
объеме было исследовано пять поселенческих комплексов, материалы которых характеризуют культуру
и произошедшие в ней изменения за весь период освоения русскими Среднего Прииртышья, начиная с
XVII в. (поселения Ананьино-I, Изюк-I, Бергамак-I), культуру XVIII в. – поселение Локти-I, XIX в. –
поселение Розановка-I [6, с. 272–291; 8, с. 485–487]. Но это материал небольшого региона.
Другой проблемой можно считать систематизацию археологического материала, полученного при
раскопках русских комплексов. Как и в археологии ранних периодов истории, эта проблема имеет
место, хотя, казалось бы, назначение и применение предметов материальной культуры для этого перио-
да времени должно быть хорошо изве
стно и разложить их по типам не составит труда. Такой подход не
всегда, к сожалению, работает. Например, керамические изделия, прежде всего посуду, которая дожила
до середины XX в., ее формы, технологию изготовления, назначение и применение можно изучить
этнографическими методами и получить «работающую» типологию [7; 10]. А к некоторым категориям
инвентаря, таким как изделия из камня, в том числе для добывания огня, приходится подходить чисто с
археологическими методами исследования. Определенные коллекции артефактов для проведения типо-
логических построений требуют применения методов естественных наук для понимания техники и
технологи их изготовления, например, стеклянные бусы и вставки [2, с. 37–45]; морфологических и
структурных признаков, например, медные кресты-тельники. Те
м не менее, для решения этой проблемы
необходимо выработать единые критерии, основанные на назначении и применении предметов мате-
риальной культуры, технологии изготовления.
Еще одной проблемой можно считать датировку предметов материальной культуры, особенно
важную для поселенческих и погребальных комплексов. Письменные источники, если таковые имеют-
ся, позволяют выяснить даты основания сел. Археологические материалы, прежд
е всего стратигра-
фическая последовательность формирования сельского культурного слоя, не может решить проблемы
хронологии, в отличие, например, от стратиграфии городских слоев, которые можно датировать еще и
182
документально. Пожалуй, для погребений единственным хронологическим материалом могут высту-
пать нательные крестики, которые по форме и семантике изображений можно разделить на несколько
хронологических периодов [4, с. 34–45]. В.И. Молодин считает, что подобные источники сложно
датировать более точно, чем в пределах одного века [5, с. 28]. С этим тезисом нельзя не согласиться
хотя бы по
тому, что крест мог передаваться по наследству и необязательно попасть в погребение в
короткий срок после его изготовления. Датирующим материалом может выступать монетный комплекс,
но монеты не столь частые находки и датирование по ним возможно тоже в пределах периода их
бытования и хождения. Подводя итог сказанному, можно лишь добавить, что датировка крестов и
монет лишь указывает на время суще
ствования деревни или кладбища, а к периодам их истории мало
что добавляет. Наверное, более точным будет дендрохронологическое датирование памятника, если для
этого будет возможным получить необходимые образцы.
На сегодняшний день представленные проблемы являются наиболее острыми. Прежде всего,
потому, что системное изучение сельских комплек
сов сравняет грань «между городом и деревней» по
степени их изученности.
Соглашаясь отчасти с мнением М.П. Черной, что «русская археология Сибири – это, прежде всего,
городская археология» [11, с. 507], можно сказать, что это связано с самой историей заселения Сибири.
По мере продвижения русского населения, освоения территорий начиналось строительство острогов,
городов, оборонительных линий и зак
репление государственной власти. Вокруг «пашенных городов»
[12, с. 15] складывалась система сел и деревень, которая обеспечивала город всем необходимым.
Поэтому, хочется надеяться, что в дальнейшем вокруг «городской археологии» выстроится система
изученных раскопками сельских поселений XVI–XIX вв.
Решение второй проблемы позволит систематизировать археологический материал, полученный
при археологических исследованиях русских памятников не то
лько Сибири, но и европейской части
России в рамках и границах единой и общероссийской (русской) культурной традиции и понять его
целостность и различия, появившиеся в других условиях и при взаимодействиях с другими народами.
Решение проблем хронологии и датировок позволит проследить динамику развития материальной
культуры в XVII–XIX вв.
Список литературы
1. Артемьев А.Р. Основные направления археологических исследований памятников истории освоения
русскими Сибири и Дальнего Востока // Культура русских в археологических исследованиях – Омск: Изд-во
Омск. Ун-та, 2005. – С. 7–28.
2. Довгалюк Н.П., Татаурова Л.В. Стеклянные бусы из слоев сельских поселений Среднего Приир-
тышья как источник для реконструкций торговых связей русских переселенцев XVII–XVIII вв. // Ар
хео-
логия, этнография и антропология Евразии. – 2010. – № 2 (42). – С. 37–45.
3. Макаров Л.Д. Русские в Удмуртском Прикамье: материалы к историко-археологической карте //
Культура русских в археологических исследованиях. – Омск: Изд-во «Апельсин», 2008. – С. 272–291.
4. Макаров Л.Д. Язычество и христианство в духовной жизни населения Камско-Вятского междуречья в
период развитого и позднего средневековья // Финно-уг
роведение [Йошкар-Ола]. − 1996. − № 2. − С. 23–49.
5. Молодин В.И. Кресты-тельники Илимского острога. − Новосибирск: «ИНФОЛИО», 2007. − 248 с.
6. Татаурова Л.В. Десять лет археологии русских в Омске // Этнографо-археологические комплексы:
проблемы культуры и социума. – Омск: Издат. дом «Наука», 2009. – Т. 11. – С. 272–291.
7. Татаурова Л.В. Керамическое производство Нижней Тары в XV
II–XX веках (по данным археологии и
этнографии): дисс. … канд. ист. наук. – Омск, 1997.
8. Татаурова Л.В. Памятники русских XVIII–XIX вв. как этноархеологический источник // Проблемы
археологии, этнографии, антропологи Сибири и сопредельных территорий: Материалы Годовой сессии Ин-
та археологии и этнографии Сиб. отд-ния РАН. – Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО
РАН, 20
07. – С. 485–487.
9. Татаурова Л.В. Погребальный обряд русских Среднего Прииртышья XVII–XIX вв. По материалам
комплекса Изюк-I. – Омск: Изд-во «Апельсин», 2010. – 284 с.
10. Татаурова Л.В. Типология русской керамики (по этнографическим материалам) // Этнографо-
археологические комплексы: проблемы культуры и социума. Новосибирск: Наука, 1998. – Т. 3. – С. 88–123.
11. Черная М.П. Русская археология как новое направление в сибиреведени
и // Московская Русь:
проблемы археологии и истории архитектуры: к 60-летию Л.А. Беляева. – М.: Изд-во Ин-та археологии РАН,
2008. – С. 482–515.
12. Черная М.П. Русский город Сибири конца XVI–XVIII вв. в археолого-исторической ретроспективе:
автореф. дисс. … д-ра ист. наук. – Новосибирск, 2007. – 42 с.
183
М.Н. Тихомирова, К.Н. Тихомиров
Россия, Омск, филиал института археологии и этнографии СО РАН
ОХОТНИЧИЙ ПРОМЫСЕЛ ЯСКОЛБИНСКОЙ (ЗАБОЛОТНОЙ)
ГРУППЫ ТАТАР ЗАПАДНОЙ СИБИРИ В 1930–1940-х гг.*
Согласно литературе, архивным документам такие промысловые виды деятельности как рыболов-
ство, охота у ясколбинских татар в последней трети XIX в. – начале XX в. играли первостепенную роль
в жизнеобеспечении и были основными хозяйственными занятиями. Однако источники отмечали
неуклонное снижение «звериного промысла», вследствие экологических и экономических причин.
С.К. Патканов писал, что «…это занятие дает здешнему на
селению около половины доходов, и лишь в
южной части волости – менее» [1, с. 25; 3, л. 19–21; 7, с. 46].
В настоящее время охота у этой группы утратила свое промысловое значение, она носит подсоб-
ный характер, являясь дополнительным источником добывания мяса. В начале XXI в. рассматриваемый
вид деятельности представляет собой сложный комплекс традиций и новаций, отражающий в себе осо-
бенности и
стории и природных условий территории.
Современное состояние охоты как традиционного вида хозяйственной деятельности у ясколбин-
ских татар уже становилась объектом исследования Р.Х. Рахимова [8 и др.]. Автором были рассмотрены
объекты и способы охоты, инвентарь.
В настоящее время остается открытым вопрос о состоянии охоты, ее роли в жизнеобеспечении
расс
матриваемой группы в первой половине XX в. Это связано с тем, что основная информация о
традиционной культуре ясколбинских татар собиралась в 1980-х и 2000-х гг., когда в этих районах
наиболее активно проводились исследования. Поэтому сведения об охоте жителей этих мест начала –
первой половины XX в. не нашли отражения в полученных материалах или были кр
айне отрывочны.
Однако в архивах сохранилось немало любопытных сведений, прежде всего об охотничьем промысле, в
том числе об организации охоты, о социальном и этническом составе охотников, их образованности,
оснащенности. Вместе с устными сведениями они позволяют составить более полное представление о
данном виде деятельности, и в первую очередь о социальных аспектах о
хоты, специализации, коли-
честве и составе инвентаря. А это как раз те сведения, которые не получается получить при сборе
информации, или получить очень отрывочные. Это делает особенно ценной такую информацию.
В 1930-е гг. охотники, проживающие в населенных пунктах ясколбинских татар, относились к
Вармахлинскому охотничьему хозяйству, состоящему из четырех опорных пунктов. Ла
йтамакский,
Рыньинский, за исключением д. Рынья, где проживали русские и небольшой процент вогул (ханты –
авт.), Яманаульский опорный пункты составляли шестнадцать населенных пунктов татар этой группы.
К последнему – Кумскому – относилось четыре населенных пункта (проживавшие там татары не входят
в ясколбинскую группу – авт.), где проживали русские и небольшой процент татар.
В 1935 г. согласно «Вед
омости учета охотничье-промыслового населения….» в Вармахлинском
охотничьем хозяйстве зафиксировано 215 охотников из татар ясколбинской группы (159 чел.), татар,
проживающих в русских населенных пунктах (4 чел.), русских (48 чел.) и вогулов (4 чел.).
Большинство охотников было объединено в колхозные бригады – 137 чел., и лишь 22 чел. были
единоличники. В каждом из татарских населенных пунктов было по одной о
хотничьей бригаде. Едино-
личники промышляли самостоятельно или как записано в документе «неорганизованно». Проанали-
зировав соотношение колхозников и единоличников по отдельным населенным пунктам мы получили
следующие данные. В Ишменево колхозников и единоличников было примерно равное количество
(6 единоличников и 7 колхозников), в Лайтамаке – 7 единоличников и 18 колхозников, в Иземети –
3 единоличника и 15 колхозников, в Носкинбаш – 2
единоличника.
В отличие от татарских юрт, в населенных пунктах Кумского опорного пункта и д. Рынья едино-
личники также, как и колхозники, объединялись в бригады [5, л. 48, 54]. Следует указать, что среди
охотников, проживающих в населенных пунктах, относимых к Кумскому опорному пункту и в д. Рынья
были единоличниками – 54 чел., 1 чел. колхозник, 1 чел. служащий [5, л. 48
].
В документах охотники-колхозники и единоличники во всех населенных пунктах указаны бедня-
ками или середняками [5, л. 44–45].
Промысловый стаж большинства охотников 5 лет и выше. Все охотники из татар Вармахлинского
охотничьего хозяйства были беспартийными и только один человек был членом ВЛКСМ в юртах
Нэптатар.
* Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РГНФ, проект № 09-01-00520 а/Р.
184
Согласно архивным документам, в охотничьем промысле в 1930-х гг. преобладала добыча пуш-
нины. Промысловая специализация большинства охотников записана как «бельчатник». Некоторые из
них еще охотились на колонков, горностаев. Вызывает интерес и то, что часть охотников Вармах-
линского охотничьего хозяйства указала двойную специализацию «бельчатник» (158 чел. татар яскол-
бинской группы) и «колонок, гороностай и пр.» (132 чел.), а часть возм
ожно и тройную, добавляя к
перечисленным «лось, олень и пр.» (24 чел.).
О доминировании пушного промысла также свидетельствует и то, что охотники использовали
много мелких капканов (№ 0-2). Такие капканы в настоящее время используются для добычи мелких
животных. В пользу этого предположения выступает и распространение петлей, пастей, которые в
осн
овном использовали для добычи мелких зверьков [5, л. 48].
Таким образом, согласно документам в охоте ясколбинских татар в довоенное время домини-
ровало два направления: 1 – промысловая (пушнина) охота и 2 –добыча продуктов питания.
Первое направление поддерживало государство, организовывая охотников в бригады, и формируя
спрос на пушнину, закупая ее у населения. Однако, согласно исследованиям пров
еденным по мате-
риалам соседних территорий в целом снабжение охотников здесь оставалось довольно слабым [2,
с. 167]. У ясколбинских татар, как и на соседних территориях, отсутствовали качественные ружья. О
чём свидетельствует то, что среди оружия промысловиков в «Ведомости…» присутствуют винтовки
системы Х. Бердана и шомпольные ружья (гладкоствольные и нарезные). В пользу этого вывода мо
жет
также свидетельствовать широкое распространение самодельных ловушек (пасти, петли и т.д.) и недос-
таточное распространение охотничьих собак (135 собак у 159 охотников) [5, с. 48].
К вышеизложенному добавим, что в пушной охоте промысел белки зимой играл большую роль и в
последней трети XIX в. Чиновники не раз отмечали важность этого промыслового зверька для жизне-
деятельности этого населе
ния [3, л. 20а–21]. Схожая ситуация была и в первые годы советской власти.
В одном из документов 1924 г. писалось: «имея мало пашни […] и большая часть существует в летнее
время исключительно только рыбьим промыслом, а зимой «урманным промыслом», т.е. осенью стреляя
белку. И если у них сейчас отобрать оружие, то это значит лишит
ь их возможности […] обеспечить себя
на зиму хлебом [4, л. 11].
Среди населенных пунктов некоторые особенно славились своими охотниками. По устным свиде-
тельствам информаторов, проживающих в населенных пунктах Лайтамак, Вармахли, Топкины и пр. (в
1930-х гг. – это Лайтамакский опорный пункт – авт.) д. Янгутумы ранее выделялись своей охотничьей
специализацией на фоне других на
селенных пунктов. Не раз сообщалось, что в Янугутумах самые
лучшие охотничьи собаки. Охотничья специализация данного населенного пункта в некоторой степени
подтверждается названием колхоза, который здесь существовал в довоенное и послевоенное время –
«Красный охотник» [5, л. 54].
Однако цифры из документов 1930-х гг. заметного преимущества янгутумских охотников не фик-
сируют. В такой же с
тепени охотою занимались, например в Лайтамаке. Вероятно, можно говорить о
лучшей сохранности охотничьей направленности д. Янгутум в конце XX в. – начале XXI в., в отличие
от других населенных пунктов, расположенных в южной части территории проживания ясколбинских
татар.
Второе направление охоты, как мы уже писали, было больше направлено на самообеспечение про-
дуктами питания. Во
зможным подтверждением этого тезиса может служить превалирование ружей
мелкого калибра (№ 32, 28, 24), которые в основном использовались для добычи мелкой дичи, которая
являлась важным источником получения мясной пищи. В пользу этого же говорит и факт специа-
лизации некоторых охотников на лося или оленя, которые мало ценились государством, зато были
ценным источником питания.
Их промыслом больше вс
его занималось в д. Ачиры (12 чел. указало «лось, олень», для сравнения:
25 чел. – «бельчатник», 18 чел. – «колонок, горностай»). И еще для сравнения: в русском по составу жи-
телей Верхнеуральском пос. (Кумской опорный пункт) – 6 чел. – «лось, олень», 7 чел. – «бельчатник»,
2 – «колонок, горностай» [5, л. 48].
К сожалению, в документах 1930-х гг. слабо отражается вт
орое – мясное направление в охоте
местного населения, поскольку оно добывалось преимущественно для личных нужд. Советская адми-
нистрация проявляла интерес к этой стороне охоты, например, в случаях угрозы снижения численности
зверя, птиц. В 1934 г. «Уралпушнина» требовала от Вармахлинского сельского совета принять меры по
борьбе с браконьерством местного населения. Отмечалось, что по прич
ине «…ежегодной незаконной
охоты весной на лосей и оленей по насту, на тетеревов и глухарей на токах и сетями зверей и птиц…»
происходит их сокращение [5, л. 11].
В заключении можно сказать, что приведенные данные в основном источнике, который мы про-
анализировали – «Ведомость учета охотничье-промыслового населения и его всетехнической укомплек-
тованности Варм
ахлинского охотничьего хозяйства» по состоянию на 1935 год, являясь ценным
историческим источником, но не в полной мере отражает охотничий промысел татар ясколбинской
группы. Так, за ее пределами остались такие важные аспекты, как снабжение охотников патронами и
185
порохом, ловушками, вспомогательными орудиями (ножами, топорами и т.д.), цены на пушнину, спи-
сок организаций осуществляющих закупку и т.д.
Охотничий промысел у ясколбинских татар по нашему мнению был существенно подорван
Великой Отечественной войной, поскольку охотниками были мужчины, преимущественно старше 35
лет. В 1948 г. на 1 августа согласно данным В.В. Храмовой в 10 к
олхозах (Ачиры, Вармахлинские,
Иземетские, Лайтамакские, Носкинбашские (выселились к тому времени), Топкинбашево, Топкинские,
Янгутумы, Яшменевские; Верхнее-Уральский пос., Кумской пос.) было 680 колхозников, достигших 16
лет (262 муж., 418 жен.). Из них – 170 рыбаков и только 22 охотника [6, л. 148–149].
В 1935 г. если посчитать количество охотников только в вышеупомянутых В.В. Храмовой татар-
ских населенных пунктов – 120 чел., а в 16-ти насел
енных пунктах как мы писали – 159 чел. [5, л. 48].
Таким образом, наблюдается уменьшение числа охотников.
Таким образом в 1930–1940-е годы в охоте у рассматриваемой группы преобладал пушной промы-
сел. Доминантой этого промысла были белка, горностай, колонок. При этом следует отметить, что
несмотря на то, что государство стремилось упорядочить добычу пушины, организовывая бригад
ы
охотников, тем не менее оно в недостаточной мере снабжало промысловиков всем необходымим
(ружья, порох, ловушки и т.д.). В тоже время, охота на белку как основной пушнины, не могла пол-
ностью обеспечить всем необходимым промысловика. Об этом свидетельствует двойная (белка+
колонок, горностай) а может быть даже и тройная (белка+колонок, г
орностай+лось, олень) специали-
зация охотников. В целом же охотна имела вспомогательный характер в хозяйстве ясколбинских татар,
так как не могла обеспечить выживание, о чём свидетельствует небольшое количество охотников по
сравнению с общим количеством населения.
Список литературы и источников
1. Гафурова З.А. Из истории хозяйства тоболо-иртышских татар // Сибирские татары: история и совре-
менность: материалы науч.-практ. конф. – Тобольск, 1990. – С. 23–31.
2. Гололобов Е.И. Человек и природа на Обь-Иртышском Севере (1917–1930): Исторические корни
современных экологических проблем. – Ханты-Мансийск: Редакционно-издательский отдел БУ «Институт
развития образования», 2009. – 224 с.
3. ГУТО ГАТ (Государственное учреждение Тюменск
ой области «Государственный архив г. Тоболь-
ска»). Ф. 152. Оп. 39. Оп. Д. 162.
4. ГУТО ГАТ Ф. Р-859. Оп. 1. Д. 9.
5. ГУТО ГАТ. Ф. Р-859. Оп.1. Д. 122.
6. Научный архив Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН. Ф. К-I. Оп. 2. № 27–28 (Хра-
мова В.В. Дневник командировки к «заболотным татарам» в Тюменскую область Тобольский район с 4
августа по 15
августа 1948 г.).
7. Патканов С.К. Сочинения: в 5 т. – Тюмень: Мандр и Ка, 2003. – Т. 4: Экономический быт государст-
венных крестьян и инородцев Тобольского округа Тобольской губернии. – Ч. 3. – 336 с. – (Краевед. биб-
лиотечка журнала «Лукич»).
8. Рахимов Р.Х. Современное состояние охотничьего промысла заболотных татар (по материалам экспе-
диции «Зимник-2003» в То
больский район Тюменской области в феврале 2003 г.) // Вестник археологии,
антропологии и этнографии. – Тюмень: Ин-т проблем освоения Севера Сиб. отд-ния РАН, 2004. – Вып. 5. –
С. 227–231.
Е.В. Тюганкова
Россия, Саранск, Мордовский государственный педагогический институт
ТОРГОВЫЕ И КУЛЬТУРНЫЕ СВЯЗИ МОРДВЫ САМАРСКОГО ПОВОЛЖЬЯ
(ПО МАТЕРИАЛАМ МУРАНСКОГО МОГИЛЬНИКА И СЕЛИЩА)*
Первая половина II тыс. н. э. ознаменовалась изменениями в политической, хозяйственной жизни
мордвы, а также широкими миграционными процессами. Они связаны с монгольским нашествием,
включением мордовской земли в состав Золотой орды и освоением русскими области Нижегородского
правобережья Волги. Несмотря на временные трудности, связанные с политическими событиями, осно-
вы хозяйственной жизни мордвы не были силь
но подорваны. В археологических памятниках не
наблюдается существенных изменений в качественном и количественном составе погребального инвен-
таря. Отмечается обычная смена в эволюционном порядке типов вещей. Комплексы XIII–XIV вв. на
всех территориях проживания мордвы остаются столь же выразительны и самобытны.
* Работа выполнена в рамках Федеральной целевой программы «Научно-педагогические кадры иннова-
ционной России» на 2009–2013 гг. по теме «Культурный диалог в полиэтничном пространстве».
186
Первое крупное переселение мордвы в Самарское Поволжье происходит во второй половине XIII–
XIV вв. Здесь появляются многочисленные поселения и могильники, оставленные мордвой-эрзей и
мордвой-мокшей. По мнению исследователей, причиной столь широких миграционных процессов в
мордовской среде явилось активное хозяйственное освоение русскими во второй половине XIII в.
труднодоступной для кочевников лесистой области Нижегородского правобережья Во
лги, издревле
заселенной мордвой. Этот неразоренный монголами, хорошо освоенный в хозяйственном отношении
край, стал включаться в сферу экономической жизни Нижегородского княжества. Данный процесс
сопровождался вытеснением аборигенного мордовского населения с освоенных ими веками земель [2,
с. 34]. В этих условиях мордва начинает переселяться в свободное пространство Самарского Поволжья
с удобными для возделывания землями.
Среди мн
огочисленных поселений и могильников, оставленных переселенцами мордвы в Самар-
ской Луке, наиболее значимым является Муранский комплекс, относящийся к XIV в., впервые обнару-
женный в конце XIX в. при рытье земли для плотины. Он расположен к югу от села Муранки в трех
километрах и занимает площадь в 1,7 га. За столетие в нем было пог
ребено около 5000 человек (не счи-
тая детей грудного возраста). Это позволяет говорить о том, что Муранское поселение было для того
времени сравнительно крупным населенным пунктом. В течение ряда лет здесь проводил раскопки
В.Н. Поливанов. Всего им было вскрыто 445 погребений: в 1891 г. – 101 погребение, в 1892 г. – 77, в
1893 г. – 115 и в 1900 г. – 152
[5, с. 8]. В 1950 г. Куйбышевской экспедицией под руководством
А.Е. Алиховой был продолжен раскоп этого могильника [1, с. 261].
Основным занятием муранского населения было земледелие, стоящее на довольно высоком уров-
не. Это достаточно хорошо аргументируется археологическими находками орудий обработки почвы, в
частности, резака от плуга. Плужное земледелие в это время было характерно для волжски
х булгар и
соседних русских земель. Найденный в Муранском могильнике резак по своей форме и пропорции
близок булгарскому резаку, обнаруженному у деревни Табаево Казанской губернии [1, с. 265]. Данный
факт свидетельствует о культурных связях мордвы с булгарами.
Видное место в хозяйстве занимало скотоводство, доказательством тому служит наличие боль-
шого количества костей животных, найденных при ра
скопках в селище. Значительное преобладание
костей домашних животных над костями диких является важнейшей особенностью фауны мордовских
памятников.
Во второй половине I тыс. н.э. в хозяйстве мордвы происходят существенные изменения. Развитие
земледелия способствовало расширению и усовершенствованию орудий сельскохозяйственного труда.
В связи с этим возрастает роль обработки металлов, особенно железа. Именно железообр
абатывающее
ремесло, дающее необходимые орудия труда для земледелия, имело большое значение. Это привело к
тому, что процесс отделения ремесла от сельского хозяйства начался именно с этой отрасли, тогда как
другие (изготовление глиняной посуды, ткачество и др.) оставались еще на стадии домашнего мастер-
ства. В этот период в памятниках материальной культуры мордвы встречаютс
я сошники, серпы, косы и
топоры все более усовершенствованных типов. Вместо слабоизогнутого серпа стал использоваться серп
большей изогнутостью лезвия. По способу скрепления с рукоятью они имели вполне современную
форму. Для их изготовления требовалась иная специализация, которая особенно прослеживается в
крупных населенных пунктах, таких как Муранское поселение. Широкое внедрение металла в пов
сед-
невный быт, наличие определенного объема знаний, связанных с его обработкой, степень мастерства в
исполнении сложных кузнечных работ, свидетельствуют, что среди мордовского населения XIV в. на-
чинают выделяться мастера-металлисты, добывавшие и плавившие железную руду. О этом говорят най-
денные инструменты, сопровождавшие одного из погребенных в могильнике (погребение 152), а
именно: кайло, употребляемое обыч
но при добыче руды и топор-молот, служивший для разбивания
криц [1, с. 267]. Таким образом, из общины выделяются отдельная категория металлургов и кузнецов,
ремесленная деятельность для которых становится основным занятием.
При раскопках Муранского селища были обнаружены плавки железа в виде отдельных скоплений
руды, большое количество криц и шлаков. В одном случае крицы и шлаки были сос
редоточены вокруг
остатков глинобитной плавильной печи. Печь была сильно разрушена, и по сохранившимся обломкам
трудно судить о ее деталях [1, с. 268].
На одном из мордовских городищ, найденном у с. Шелехметь Волжского района Самарской об-
ласти, датированном сюльгамами и булгарской керамикой XIII–XIV вв., следы плавки железа также
были обнаружены не на пло
щади самого городища, а несколько в стороне от нее – «в овраге попадались
остатки доменных печей и кузнечных горнов с множеством шлака». Местная болотная руда вплоть до
XIX в. широко использовалась в западных районах Мордовии. На базе этой руды в XVIII–XIX вв. в
районах рыбкинской, инсарской, темниковской и краснослободской мордвы работал ряд кустарны
х
предприятий по металлообработке. Приемы добычи руды оставались примитивными, известными
мордве еще в древности [3, с. 141]. Аналогичный пример добычи руды описывает в своей работе «Днев-
ные записки путешествия по разным провинциям Российской империи» член Академической экспе-
диции 1768–1774 гг. доктор медицины И.И. Лепехин. Он отмечал, что руда добывается с помощью
187
«круглых шуфров, из которых после проводят штольни, или подкопы, но недалеко, потому что руда
гнездовая и попадается только кучками… Самые глубокие шуфры были около шести сажен. Но как
слои земли, руду покрывающие, весьма мягки и состоят из песка и суглинка, то добывание руды не
трудное. Руда темнокрасный имеет цвет с беловатой п
рожилью и принадлежит к так называемым
болотным рудам. Такой руды должно быть в окрестности великое множество, ибо в лесу, который от
заводов до берега реки верст на пять простирается… в болотистых проточках везде примечается
ржавчина, истинное и несомненное доказательство железной руды» [4, с. 48–49].
Памятники этого периода указывают на сравнительно быстрое развитие те
хнических навыков,
особенно в обработке железа и меди, на появление некоторой специализации в этой области. Так, в
погребении № 152 обнаружено кузнечное зубило (секач), которое в профиль имеет прямоугольные
очертания (14,5×5,5 см). Округлое отверстие располагается на расстоянии 3,3 см от молоточного края.
Наличие у зубила отверстия для рукоятки и сами размеры зубила говорят о то
м, что оно применялось
для рубки сравнительно крупных кусков металла. Мордовским кузнецам в XIII–XVI вв. была известна
технология производства разнообразных железных орудий сельского хозяйства, изготовление которых
требовало больших навыков и умения. Крупный резак от плуга-сабана из погребения № 148 мог быть
сделан только с помощью большого горна с довольно обширным горновым п
ространством. Этого
требовали сравнительно большие размеры резака (общая длина – 47,5 см, длина лезвия – 23,5 см и наи-
большая ширина – 5,7 см). Положенный в могилу резак служил своеобразной эмблемой специальности
погребенного [1, с. 267].
В материалах могильника довольно широко представлена и деятельность мордовских ювелиров,
изготовлявших железные поясные бляшки, накладки на шкатулки, возможно железные браслеты,
распространенные у мордвы-мок
ши в XIV в. Доказательством этому служат найденные в мужском
погребении 11 раскопа III фигурные железные пластинки и маленький комбинированный инструмент –
молоточек-гвоздодер с буравом. Этим инструментом пользовались при мелких накладных работах,
например, при изготовлении шкатулок с оковками и накладками. Техника изготовления украшений у
мордовских ювелиров продолжала развиваться, хотя и замедленно и в более обедне
нных формах, при-
чиной чему явилось татаро-монгольское иго.
Особо нужно выделить изготовление украшений: сюльгам, проволочную обмотку накосников и
загнутоконечные височные кольца. Все эти украшения изготовлялись из проволоки различной тол-
щины. Накосники являются характерным мокшанским украшением, типичным для XIV в. Они имеют
вид длинных, сужающихся к концу трубок, внутри которых содержится небольш
ая прядь волос,
приложенных к круглой палочке и обмотанных ремешком и шнуром. Другим мокшанским украшением,
характерным для данного могильника, являются сюльгамы различной формы: с плоскими широкими
треугольными лопастями, иногда орнаментированными зернью или нарезным узором; утолщенными
плосковыпуклыми лопастями подпрямоугольной формы с орнаментом насечками и утолщенными
двускатными лопастями [1, с. 272]. Самым распространенным типом были сю
льгамы с треугольными
лопастями, два же остальных типа существовали незначительное время и являются датирующими для
могильников XIV в. Именно на этот тип сюльгам оказало большое влияние проникновение в районы
проживания мордвы ряда славянских вещей, исполненных техникой скани и зерни. Характерно, что
расположение зерни на этих украшениях почти полностью повторяет расположение зерни на мн
огих
славянских украшениях [3, с. 160].
В мордовском могильнике известен ряд вещей булгарского происхождения. К ним следует, прежде
всего, отнести серьгу, представляющую собой золотое украшение круглой формы, около 6 см высотой,
весом в 14,5 золотников. Обе ее стороны сделаны одинаково. К верхним концам прочно прикреплены
два ушка с отверстиями посередине. Подобные серьги известны из Кайбел, в пред
елах Ульяновской
области, на левом берегу реки Волги [3, с. 158]. Нельзя не сказать также и о бронзовых пластинчатых
браслетах, имеющих орнамент в виде схематических голов животных. Такой орнамент не характерен
для мордвы. Пластинчатые браслеты с такой орнаментировкой широко встречаются в булгарских
кладах XI–XII вв.
В XIII–XIV вв. из Руси привозилось к мордв
е большое количество разнообразных бус из сер-
долика и серебра. Бусы из сердолика в большинстве бипирамидальной и призматической формы, значи-
тельно реже – гладкие, шлифованные, уплощенно-грушевидной формы. Бусины первых двух форм
встречаются почти во всех мордовских могильниках этого периода. Зеленые, синие, прозрачные и мо-
заичные бусы из стекла имели широкое рас
пространение в русских, среднеазиатских, прикамских и
приволжских памятниках золотоордынского времени [3, с. 159].
Большой интерес представляют найденные славянские серебряные привески – лунницы. Одна из
них найдена В.Н. Поливановым в 1893 г. (погребение 36). По его описанию, лунница была «в виде
полумесяца, обращенного рогами вниз», украшена «припаянными шариками, расположенными треу-
гольниками» [5, с. 19]. Вторая лунница найдена при раск
опках могильника в 1950 г. в погребении 50.
По верхнему краю она украшена сканью, а посередине и нижнему краю идут две линии зерни.
188
Наряду с металлообрабатывающими ремеслами в хозяйстве мордвы XIII–XV вв. заметную роль
продолжало играть домашнее производство: изготовление глиняной посуды, прядение, ткачество, обра-
ботка дерева и кости. По мнению А.Е. Алиховой, среди обитателей Муранского поселения были гон-
чары, выделывавшие хорошую «булгарского» типа посуду. Об этом говорит огромное количество об-
ломков такой посуды на пове
рхности поселения [1, с. 270.]. Доказательством существования в посе-
лении плотников является найденный топор-секач, служивший для раскалывания бревен на доски.
Также в погребении 11 найден плотничий молоток – гвоздодер, сделанный из целого куска железа.
Конец железной рукоятки сделан в виде буравчика.
О торговых связях мордвы со многими городами, входивших в сферу экономического и политиче-
ског
о влияния Золотой Орды свидетельствуют находки кладов золотоордынских монет и денежных
знаков русских княжеств. Золотоордынские монеты были найдены во многих мордовских погребениях,
в том числе и Муранском.
О сравнительно развитой торговле с отдаленными областями позволяет заключить анализ инвен-
таря отдельных погребений. Предметами торговли были воск, мед, меха. Мордовское же население
покупало раз
личные ювелирные изделия из золота и серебра, например, перстни и браслеты булгарской
работы, застежки и сюльгамы, стеклянные мозаичные бусы, зеркала и ряд других предметов. В погре-
бении 90 найдены костяные пуговицы в виде небольших пластинок до 7–8 мм, имеющих вид утюжка с
одним, двумя или тремя отверстиями. Такие пуговицы имели распространение в X–
XIX вв. у булгар,
они имеются и среди камских древностей [3, с. 153].
Таким образом, материалы Муранского комплекса свидетельствуют о том, что, несмотря на слож-
ность политической ситуации экономическая и культурная жизнь мордвы постепенно начинает восста-
навливаться. Изменения в системе и технике земледелия способствовали общественному разделению
труда, выделению металлообрабатывающего ремесла от сельского хозяйства. Данные изме
нения в свою
очередь оказали влияние на торговые и культурные связи с другими народами.
Список литературы и источников
1. Алихова А.Е. Муранский могильник и селище // Труды Куйбышевской археологической экспеди-
ции.– М.: Изд-во АН СССР, 1954. – Т. 1. – 507 с. – (Материалы и исследования по археологии СССР.
Вып. 42).
2. Гришаков В.В. Альтернатива: Русь или Золотая Орда // На перекрестке мнений: сб. – Саранск:
Мордов. кн. изд-во, 1990.
3. Жиганов М. Ф. Из истории ремесла, домашнего п
роизводства и торговых связей мордвы XIII–XVI вв.
// Из древней и средневековой истории мордовского народа (археологический сборник). – Саранск: Мордов.
кн. изд-во, 1959. – Т. 2. – С. 165–161.
4. Лепехин И.И. Дневныя записки путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепехина по
разным провинциям Российскаго государства. – СПб.: При Императорской Академии наук, 1772. – Ч. II. – 338 с.
5. Поливанов В. Н. Му
ранский могильник: археол. очерк. – Симбирск: тип. О.В. Мураховской, 1893. – 16 с.
Н.А. Халиков
Россия, Казань, Институт истории АН РТ
ОТ СРЕДНЕВЕКОВЫХ БУЛГАР ДО ТАТАР НОВОГО ВРЕМЕНИ:
АРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ И ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД
НА МАТЕРИАЛЬНУЮ КУЛЬТУРУ
Традиционная материальная культура татарского народа, в том числе и культура хозяйственная,
отличались характерным своеобразным обликом, наряду с этим территориальным и этнографическим
разнообразием, что было результатом длительного исторического развития поволжских татар и их
предков, в частности, волжских булгар.
О преемственности культуры булгар и казанских татар писали многие исследователи истории
народов Волго-Камья: А.П. С
мирнов [8], Н.И. Воробьев [2], А.Х. Халиков [9] и др. Но остаются недос-
таточно освещенными еще многие аспекты темы. К ним, в частности, относятся вопросы происхож-
дения и развития некоторых элементов традиционной материальной и хозяйственной культуры поволж-
ских татар периода середины XIX – начала XX вв.
Тюркоязычные племена, в том числе и болгары, в VII в. создавшие в Пр
идонье, Приазовье, на Се-
верном Кавказе Великую Болгарию, имели вполне совершенное для своего времени хозяйство. Наряду
с кочевым скотоводческим населением, часть болгар обитала в постоянных селениях, занимаясь земле-
делием, жившие в городах – ремеслами и пр. Болгары имели тесные связи с соседними народами, чем
объясняются кавказские, среднеазиатские, и
ранские, византийские элементы культуры, которые вполне
отчетливо просматриваются и много позднее у волжских булгар и татар.
189
Ранние булгары и другие тюркоязычные племена, в конце VII – начале Х вв. пришедшие на берега
Средней Волги и Нижней Камы, были преимущественно полукочевыми скотоводами. Но здесь в
лесостепи в условиях снежных зим круглогодичное пастушеское скотоводство было затруднено. Поэто-
му интенсивно развивается многоотраслевое хозяйство, где все большее место занимает земледелие,
начало которому было поло
жено в салтовское время. Об этом свидетельствуют находки плужных ле-
мехов, серпов на территории бывшей Волжской Булгарии, сходные с салтово-маяцкими [5, с. 215]. В
новых природных условиях Среднего Поволжья и Прикамья во взаимодействии с культурой местных
финно-угорских племен и добулгарского тюркского населения [1, с. 120–121] хозяйственная культура
булгар получила дальнейшее и успешное развитие.
Мног
оотраслевая экономика сложившейся в начале Х в. Волжской Булгарии базировалась на зем-
леделии, животноводстве, ремеслах, промыслах, торговле. Это означало окончательный переход к
оседлому образу жизни, сопровождавшийся образованием постоянных селений и городов. По существу,
домонгольский период был одной из главных вех в истории материальной и хозяйственной культуры
татарского народа и его предков.
В земледели
и булгары использовали упряжные пахотные орудия: плуг и соху, причем их лемехи,
резцы, сошники и полицы принадлежали орудиям тех же видов, что и у поволжских татар XIX в. Выра-
щивали местные сельскохозяйственные растения, адаптированные к агроклиматическим условиям края:
мягкую пшеницу, рожь, овес, чечевицу и др. Наряду с этим возделывали и п
ринесенные с собой куль-
туры, твердую пшеницу, бутылковидный ячмень, более характерные для земледелия южных районов [5,
с. 220]. Практически те же хлеба несколькими веками позднее занимали поля татар Поволжья и Урала.
Ибн-Русте в Х в. сообщал, что основными хлебами булгар были ячмень, просо, пшеница [3, с. 263],
что не случайно, поскольку просо и ячмень – ти
пичные культуры оседающих кочевников. Под упомя-
нутой пшеницей, скорее всего, следует понимать пшеницу-двузернянку, т.е. полбу. Эти культуры в
Поволжье в XIX в. особенно характерными были именно для татар. Полба настолько широко вошла в
агрокультурную традицию народа, что у татар-кряшен, имевших в культуре немало архаичных черт,
она стала продуктом обря
довой пищи.
В земледелии татар просматриваются древние элементы, восходящие к агрокультуре булгар, даже
к еще более отдаленным временам и традициям оседающих кочевников. Это клади снопов типа зурат,
чумəле, кибəн. В Поволжье и Приуралье они не характерны для марийцев, мордвы, удмуртов, русских,
но были свойственны татарам и чувашам. Копнообразная из горизонтально уложенны
х снопов Форма
этих кладей свидетельствует об их принадлежности к степной земледельческой культуре. Также только
татары особенно широко прибегали к обмолоту снопов копытами лошадей, что вообще типично для
степной традиции. Для переработки зерна служили ступы и ротационные мельницы. Об их древности в
агрокультуре народа говорят единые для всех субэтносов и гру
пп татар названия – киле и тегермəн.
Каменные жернова с территории Волжской Булгарии имеют аналоги с жерновами из Средней Азии,
Нижнего Поволжья, Приазовья, где с ними могли познакомиться ранние болгары [6, с. 25].
Основой животноводства было разведение крупного и мелкого рогатого скота и лошадей. Находки
ботал и конских пут на булгарских памятниках служат косвенным с
видетельством вольного, без пас-
туха, выпаса скота. Эта традиция сохранилась в татарских селениях северных лесных уездов Поволжья
и Прикамья в окружении удмуртов, марийцев, у которых такой способ был обычным. В юго-восточных
районах Волжской Булгарии преобладало кочевое пастушеское скотоводство. Об этом свидетельствуют
палеозоологические данные, показывающие преобладание среди домашних животных мелкого ро
гатого
скота и лошадей. Характерно, что и в XIX в. в Оренбургской губернии у зажиточных татар еще практи-
ковалось полукочевое скотоводство: лошади и овцы круглый год под присмотром пастухов содержа-
лись на пастбище. Но и частые находки на булгарских памятниках косы-горбуши, предназначенной для
сенокошения, свидетельствуют о заготовке кормов на зиму, т.е. о стойлов
ом содержании скота. О бы-
лом значении скотоводства даже в XIX в. говорит внимательное отношение татар к домашним живот-
ным. Особенной любовью пользовались лошади, за которыми тщательно ухаживали. Зажиточные
домохозяева по возможности старались приобрести породистых лошадей, использовавшихся для парад-
ных выездов и скачек.
Разнообразными в Волжской Булгарии были ремесла: об
работка минералов, металла, дерева,
кости, кожи, шерсти. Видное место занимало кожевенное дело. Не случайно в странах Ближнего Вос-
тока, Средней Азии и Европы высококачественные кожи, сафьян и юфть из Волжской Булгарии были
известны как «булгарские». Булгары и сами изготавливали из кожи разнообразные изделия. Им было
известно искусство кожаной мозаики, о чем св
идетельствуют находки фрагментов обуви с аппликацией
[11, с. 247–248, 250]. Позднее эта техника воплотилась в знаменитой татарской «азиатской обуви» –
ичигах. При развитом скотоводстве у булгар было широко распространены скорняжное и шерстобитное
дело. Отсюда высокий уровень мастерства поволжских татар в этих ремеслах. Овчины требовались для
изготовления зимней верхней одежды, а войлоками булгары покрывали юрты (последн
ие упоминаются
Ибн-Фадланом, Ибн-Русте) [4, с. 138; 10,с. 82], использовали в интерьере жилища. Не случайно войлоки
и кошмы применялись татарами в качестве основы традиционной постели на нарах. У поволжских
татар выделялось ювелирное дело; мастера владели всеми известными техниками (штамповка, чеканка,
190
зернь, скань, финифть, чернь и др.), причем очевидны технологические и художественно-орнаменталь-
ные параллели с изделиями булгарских ювелиров [6, с. 121].
В Волжской Булгарии развитым было плотницкое дело и домостроение. Археологами исследо-
ваны срубные и каркасно-столбовые наземные и полуземляные постройки. Одно-двухкамерные жили-
ща имели деревянный пол с погребом, даже с подызбьем. Печи, сн
абженные котлом, сооружались на
удалении от стен ближе к центру избы. Двухкамерные дома разделялись на отапливаемые чистую и
кухонную половину. Точно такие же планировочные и конструктивные особенности имели срубные
избы татар нового времени. Конструкция жилищ-землянок со стенами из плетня, жердей, бревен на
булгарских селищах была одинаковой с земляными банями казанских татар Предкамья и Приур
алья. Из
хозяйственных построек на усадьбах были наземные сараи-клети, погреба с деревянным перекрытием
различной формы, т.е. те же сооружения, что и во дворах поволжских татар. Известны ямы с печью-
каменкой, предположительно остатки овина [7, с. 106–115]. Подобный овин-шиш в ХIХ в. был особен-
но хар
актерен для агрокультуры татар и чуваш.
Следовательно, из булгарской традиции проистекает высокий уровень сельского домостроения,
вид жилищ и их конструктивное разнообразие, чем отличалось зодчество поволжских татар XIX в.
В Казанском ханстве в агрокультуре, животноводстве, ремеслах, сельском зодчестве продолжа-
лись те же традиции, что и в булгарское время. Так, А.Х. Халиков справедливо от
мечал, что «основные
виды ремесленных производств и промыслов – ткачество, кожевенное дело ... золотошвейное дело,
изготовление ювелирных изделий и т.п., что составляло национальную особенность ремесленного
производства татар Поволжья и Приуралья, несомненно, оформились не позднее периода Казанского
ханства» [9, с. 147].
Приведенные факты, а это лишь незначительная их часть, свидетельствуют, что в раннеболгарское
время, в эпоху Волжской Булгар
ии и Казанского ханства закладывались основы материальной, хозяйст-
венной культуры поволжских татар XIX в.
Список литературы
1. Багаутдинов Р., Хузин Ф. Ранние булгары на Средней Волге // История татар с древнейших времен. –
Казань: РухИЛ, 2006. – Т. II: Волжская Булгария и Великая Степь. – 960 с.
2. Воробьев Н.И. Казанские татары (этнографическое исследование материальной культуры дооктябрь-
ского периода). – Казань: Татгосиздат, 1953. – 383 с.
3. Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских: (С половины V
II в. до конца
Х в. по Р.Х.). – СПб.: тип. Имп. Акад. наук, 1870. – 308 с.
4. Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921–922 гг. – Харьков:
Изд-во Харьков. ун-та, 1956. – 348 с.
5. Краснов Ю.А. Некоторые вопросы истории земледелия у жителей города Болгара и его округи //
Г
ород Болгар. Очерки истории и культуры. – М.: Наука, 1987. – С. 205–230.
6. Культура Биляра. Булгарские орудия труда и оружие Х–ХШ вв. – М.: Наука, 1985. – 215 с.
7. Руденко К.А. Материальная культура булгарских селищ низовий Камы XI–XIV вв. – Казань: Школа,
2001. – 244 с.
8. Смирнов А.П. Волжские булгары. – М.: Изд-во Гос. ист. музея, 1951. – 276 с. – (Тр. Гос. ист. музея.
Вып. XIХ).
9. Халико
в А.Х. Татарский народ и его предки. – Казань: Тат. кн. изд-во, 1989. – 222 с.
10. [Хвольсон Д.А.] Известия о хазарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и руссах Абу-али Ахме-
да Бен Омар Ибн-Даста. – СПб.: тип. Имп. Акад. наук, 1869. – 199 c.
11. Хлебникова Т.А. Кожевенное дело // Город Болгар. Оче
рки ремесленной деятельности. – М.: Наука,
1988. – С. 244–271.
А.В. Харинский
Россия, Иркутск, технический университет
ЖИЛИЩЕ СЕВЕРОБАЙКАЛЬСКИХ ЭВЕНКОВ-ОЛЕНЕВОДОВ:
ЭТНОАРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ*
Что происходит с жилищем, после того как его покинул человек? Что можно найти на том месте,
где раньше было жилище? Какие находки позволяют реконструировать его внешний вид? Эти вопросы
интересуют многих ученых, занимающихся историей и культурой человеческих обществ. Попытка
ответить на них была предпринята и участниками проекта «Home, Hearth, and Household in the Circum-
polar North», проводивших в 2008–2009 гг. исследования стойби
щ эвенков-оленеводов, расположенных
* Работа выполнена при финансовой поддержке Научного Совета Норвегии (проект «Homes Hearths and
Households in the Circumpolar North» NFR 179316) и Национального Научного Фонда (США) («Home, Hearth
and Household in Siberia and Northern Canada» NSF 0631970).