Бердников Г.П. (глав.ред). История всемирной литературы в 9 томах, Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

РЫЦАРСКИЙ РОМАН

50 5

чальио и не претерпевают коренных изменений.

Героям не приходится преодолевать собствен-

ную нерешительность или неуверенность в себе,

им надо преодолевать препятствия, которые

встают на их пути.

Отца Флуара начинает беспокоить привязан-

ность сына к пленнице. Отец по своей природе

добр. Но таковы обычаи: принц Флуар должен

получить невесту из своего круга. Таким обра-

зом, препятствием оказывается не злая воля

старших, а соображения «здравого смысла» и

верность установлениям предков. Но с какой

легкостью преодолеваются эти препятствия!

Сначала девушку обманом продают заезжим

купцам, затем, тронутые неподдельным горем

сына, родители снаряжают Флуара в дорогу на

поиски увезенной купцами Бланшефлор. И вот

Флуар пускается в путь. Впрочем, рыцарских

приключений, какими были переполнены дру-

гие произведения эпохи, в романе мы не най-

дем. Они заменены иными — долгими морски-

ми странствиями, грозными бурями, опасностью

пиратских нападений. Роман полон описаний

чужих городов и неведомых стран. Но, в отли-

чие от почти всех современных ему произведе-

ний, роман «Флуар и Бланшефлор» совершенно

лишен элементов чудесного и феерического.

Все переведено в бытовой план. На этом фоне

подлинно (и единственно) чудесным оказывает-

ся любовь молодых людей. Лишь ей дано совер-

шить невозможное. Флуара ведет по следу лю-

бимой лишь его нежная страсть, она заменяет

ему и компас, и карту. Наконец юноша прибыва-

ет в город, где в высокой башне дворца местно-

го эмира томится Бланшефлор. Однако юноша

не штурмует башню, не делает подкопа, не взби-

рается наверх в ночной мгле, цепляясь за не-

ровности стены. Он поступает иначе, не как

протагонист рыцарского романа, а как герой

восточных сказок или, скажем, арабских макам.

Он втирается в доверие к привратнику, играет

с ним в шахматы, не скупится на подарки.

И скоро цель достигнута: юноша в комнате воз-

любленной. Но скоро наступает и расплата: мо-

лодые преступники обнаружены, схвачены, и

вот их уже ведут на казнь. Однако суровый

эмир прощает этих почти детей. Все кончается

счастливым браком. Флуар принимает христиан-

ство и приобщает к новой вере своих поддан-

ных.

Фабула «Флуара и Бланшефлор» вполне со-

ответствует сюжетной структуре позднегречес-

кого романа (Гелиодора, Ахилла Татия и др.):

византийские корни произведения очевидны.

Они могут быть объяснены как контактами с

Ближним Востоком в результате Крестовых по-

ходов, так и соприкосновением с арабо-испан-

сксй культурной средой. Здесь важно отметить,

что с «Флуаром и Бланшефлор» возник новый

тип романа, который затем породил немало ли-

тературных памятников и к которому принад-

леялит и песня-сказка «Окассен и Николетт».

Этот тип куртуазного романа не противостоит

другим его типам, и в нем вряд ли можно обна-

ружить антиаристократические тенденции. Ро-

ман вполне укладывается в куртуазные рамки.

Строго говоря, «Флуар и Бланшефлор» — не

рыцарский роман. Рыцарские подвиги заменены

здесь превратностями судьбы, приключениями.

Герои проявляют стойкость и решительность не

в рискованном поединке, а в идиллической

любви. Смелость заменена здесь терпением, во-

инская сноровка — изобретательностью и хит-

ростью. Роман такого типа не воодушевлял, а

трогал, не удивлял, а умилял. Характер конф-

ликта, средиземноморская атмосфера, интерес к

восточной экзотике сместили в известной мере

внимание в сторону быта, а также привели к со-

зданию некоторых простонародных персонажей

(корабельщиков, купцов, привратников и про-

чих слуг и т. п.), с которыми сталкивается ге-

рой. Эти персонажи описаны не гротескно, как

в ряде других произведений романного жанра,

тем не менее было бы ошибкой видеть в книге

какой-то повышенный «демократизм».

Как уже говорилось, близка к этому типу ро-

мана небольшая французская повесть, возник-

шая в первое десятилетие XIII в.,— «Окассен и

Николетт». На фоне событий, напоминающих

о сюжетике рыцарского романа с его войнами,

подвигами и приключениями, развернута трога-

тельная история графского сына Окассепа,

влюбленного в пленницу-сарацинку Николетт.

Счастью молодых людей мешают родители Окас-

сена. Много препятствий приходится преодо-

леть влюбленным, чтобы добиться своего, но

они, благополучно миновав опасности, обретают

долгожданное счастье. В отличие от подлинно-

го рыцарского романа, единственная доблесть

Окассена заключается в верности Николетт; их

любовь — вообще единственная ценность, кото-

рую признает автор. Особенно очарователен об-

раз Николетт, трогательно и страстно предан-

ной любимому. Этот образ — большое завоева-

ние поэзии начала XIII в. Он резко отличается

от образа дамы-героини в рыцарском романе.

У Николетт нет ничего общего с куртуазными

образами Изольды или Геньевры, но зато есть

поразительная непосредственность.

Наивные и ясные стихотворные партии, веро-

ятно певшиеся под аккомпанемент нехитрых

Ячонглерских инструментов, перемежаются в

повести прозой, в которой преобладает эпичес-

кий момент. Это своеобразная переходная форма

повествования, очень характерная для XIII в.

Название «песня-сказка», иногда прилагаемое к

36 История всемирной литературы, том 2

562

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

повести об Окассене и Николетт, довольно точ-

но передает ее сложный художественный коло-

рит, где народное начало порой преобладает

над чертами куртуазной поэтики, унаследован-

ной безымянным автором.

В этом произведении не без основания видели

некоторые черты пародии и на феодальную ге-

роику с ее кровавыми рыцарскими авантюра-

ми, бессмысленными и жестокими, и на извест-

ные формы куртуазного романа. Пародирование

может указывать как на широкую популярность

жанра, так и на его кризис. Думается, в случае

с «Окассеном и Николетт» перед нами отклик

именно на первое. Вообще некоторое иронизи-

рование ио поводу чрезмерных условностей ры-

царского романа мы найдем и у такого мастера,

как Кретьен де Труа (например, в «Ланселоте»,

где рассказывается, как герой сражается с Ме-

леагантом, повернувшись к нему спиной, чтобы

не терять из виду королеву, наблюдающую за

поединком из замковой башни).

Налет иронической трактовки рыцарской

авантюры заметен и в небольшой, изящно на-

писанной стихотворной повести «Мул без узды»

некоего ІІайена из Мезьера. Однако соотноше-

ние пародии и ее образца здесь еще очень слож-

ное. Пайен иронизирует над поэтикой рыцар-

ского романа, но как поэт увлекается ее воз-

можностями и остается нередко в ее пределах.

Достаточно сказать, что образ сенешаля Кея

был традиционно комичным в романе Кретьена

и его последователей. Тем самым Пайен из

Мезьера положил в основу своей книги мотив,

намеченный, ио не развитый в «серьезном» ры-

царском романе. Поэтому рассматривать «Мула

без узды» исключительно как пародию на один

из жанров куртуазной литературы было бы уп-

рощением, а видеть в этом симптомы упадка

жанра романа — преждевременным.

Это становится тем более очевидным, если

обратиться к некоторым стихотворным романам

второй половины XIII и начала XIV в. (таким,

как «Кастелан из Куси» Жакмеса и «Роман о

графе Анжуйском» Жана Майара), где остро по-

ставлен вопрос о месте незнатного рыцаря в об-

ществе, обществе несправедливом и жестоком.

Трагизм таких романов обусловлен уже не са-

моразвитием их сюжета, а во многом социаль-

ными мотивами.

3. НЕМЕЦКИЙ РЫЦАРСКИЙ РОМАН

В немецких землях развитие рыцарского рома-

на как и куртуазной лирики, началось несколь-

ко позже, чем в землях французского культур-

ного ареала. Французские культурные центры

способствовали становлению этого жанра кур-

туазной литературы в Германии.

Его первые образцы на средневерхненемецком

языке связаны с деятельностью талантливого

немецкого поэта Генриха фон Фельдеке (между

1140 и 1150 —ок. 1210), о котором уя^е упоми-

налось. Выходец из семьи лимбургского минис-

териала, т. е. уроженец тех земель, где соприка-

сались германские и романские культурные тра-

диции, Фельдеке был очень характерным явле-

нием придворной культуры XII в. с ее между-

народными масштабами и интересами.

Первое произведение фон Фельдеке — леген-

да о святом Серватии, переделка латинского

жития, написанная в духе тех промежуточных

жанров религиозно-светской литературы, кото-

рых становилось все больше в XII в., .в пору,

когда обычное взаимодействие различных жан-

ров заметно активизировалось. Работой, про-

славившей его в немецких землях, стала пере-

делка анонимного французского романа «Эней».

«Роман об Энее» Фельдеке — внушителыюе

эпическое полотно, скорее вдохновленное фран-

цузским подлинником, чем его перелагающее.

Эта работа свидетельствовала о большом, само-

бытном таланте Фельдеке, особенно проявив-

шемся в бытовых зарисовках: под его пером ро-

ман о троянском герое стал живописной карти-

ной рыцарского быта XII в. Обращение Фельде-

ке к античным сюжетам едва ли случайно. Ско-

рее всего этот круг тем был для поэта более

предпочтительным, чем «варварские» сюжеты

новой континентальной Европы. За искусно на-

писанными им сценами и эпизодами чувствует-

ся большая для того времени культура книжни-

ка, оригинально понимавшего великие произ-

ведения старины, на основании которых он с

такой любовью создавал свои новые песни.

Именно фон Фельдеке приспособил для осо-

бенностей рыцарского романа немецкий четы-

рехударный стих, широко распространенный в

народных шпрухах XI—XII вв.; в этом его ог-

ромная заслуга. Начиная с романов Фельдеке,

этот размер становится таким же классическим

стихом рыцарского романа в Германии, каким

во Франции был восьмисложник.

На конец века приходится творческий путь

первого замечательного мастера рыцарского ро-

мана в средневерхненемецкой литературе —

Гартмана фон Ауэ (ок. 1170—1215). Министе-

риал, удостоенный посвящения в рыцари, он, ви-

димо, приобщился к той беспокойной, полной

опасности жизни, которую вел немецкий ры-

царь XII в., зависевший от своего сеньора. Есть

основание полагать, что он принимал участие в

одном из крестовых походов.

Первый поэтический опыт Гартмана, кроме

лирики, в которой он становится скоро искус-

ным,— «Книжица», поэтический диалог Сердца

и Тела о Любви, именуемой здесь «Минне»

РЫЦАРСКИЙ РОМАН 56$

(«Міпле»). Это образец очень распространен-

ных придворных забав тою времени, содержа-

щий, впрочем, различные полезные светские

поучения, а также важные для автора рассуж-

дения, из которых видна его критическая пози-

ция по отношению к грубому, примитивному по-

ниманию плотской любви.

Закономерным продолжением этого куртуаз-

ного начала были два следующих произведения

Гартмана, сразу выдвинувшие его в первый

ряд немецких поэтов: оп переложил хорошим

немецким стихом два романа Кретьена. Так

возникли его «Эрек» (ок. 1190) и «Ивейн»

(ок. 1200). Уже самые размеры сочинений бы-

ли истинным поэтическим подвигом: как и

Фельдеке, Гартман разрабатывал поэтику ры-

царского романа, стремился упорядочить немец-

кий стих.

ііерелон^ения Гартматіа заслуживают быть

рассмотренными как произведения в значитель-

ной степени самостоятельные. Оставаясь в рам-

ках сюжетного замысла подлинника, Гартман

заметно усилил воспитательный, поучительный

элемент (что было, видимо, заложено в самой

его поэтической природе и что типично как раз

для немецких поэтов). История Эрека и его за-

ботливой жены Эниды была заново прочтена

поэтом как история мучительного и лишь в кон-

це концов восторжествовавшего духовного под-

вига, ценою которого молодая женщина смогла

вернуть своего мужа па стезю рыцарских дея-

ний, достойных прежнего Эрека. Роман о безза-

ботном Ивейне, которому досталась рука пре-

красной и мудрой вдовы вместе с ее богатым

наследством, стала историей борьбы за право

воспользоваться этим счастьем, историей духов-

ного пересоздания одного из храбрых, но легко-

мысленных воинов Круглого Стола. Ивейн про-

ходит основательную выучку не только как во-

ин, но и как возлюбленный, проникаясь чувст-

вом глубокого уважения к своей избраннице.

Интересен и образ дамы, которой выпадает

слоншая и ответственная роль воспитательни-

цы. Она остается очаровательной и поэтической,

окружена неким привлекательным духовным

ореолом, в ней чувствуется очень прочная осно-

ва моральных убеждений.

Отчетливый интерес к моральным проблемам,

к моральным подвигам, а не только к военным

сказывается в обоих романах Гартмана, делает

их значительными произведениями не только

немецкой литературы XII в., но и вообще лите-

ратуры европейской. С известными оговорками

можно утверждать, что в творчестве Гартмана

берет свои истоки жанр «воспитательного ро-

мана», который будет столь характерен для не-

мецкой литературы начиная с XVII в.

Одновременно с работой пад большими полот-

Гартман фон Ауэ

Миниатюра из рукописи XIV в.

Гейдельберг, библиотека университета

пами из рыцарской жизни Гартман написал ро-

ман «Грегориус» (ок. 1195) — переработку рас-

пространенной в Средние века легенды о папе

Григории, легенды сложной, увлекательной, где

искусно переплелись светские и духовные мо-

тивы. В ней уделяется большое место вопросам

морали, она остро проблемна, что вообще типич-

но для монументального словесного искусства

конца столетия. Большая жизненная свежесть,

широта социального охвата, присущие этому ро-

ману, характерны для лучших памятников агио-

графической литературы. Действие переносит-

ся из рыцарского замка в хижину бедняка, па

просторы дорог, по которым во все времена года

катится поток странствующей братии.

Однако шедевром Гартмана фон Ауэ стал его

«Бедный Генрих» (ок. 1195). Опираясь на ста-

ринное предание, поэт рассказал историю бла-

гочестивого рыцаря, внезапно пораженного про-

36*

564

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

казой. В этом образе человека, которому бог по-

сылает страшное испытание, продолжается

сложная этическая линия «Грегориуса». Выяс-

няется, что проказа может быть излечена кро-

вью невинной девушки, в которой омоют забо-

левшего. Находится и девушка, готовая отдать

свою жизнь па такое богу угодное дело. Образ

этой юной крестьянки, глубоко трогательной и

прекрасной в своей готовности к подвигу во имя

спасения рыцаря, к которому она исполнилась

глубочайшей любви, относится к числу значи-

тельных достижений литературы Средних ве-

ков. Это вообще один из самых впечатляющих

женских образов немецкой литературы.

В решительную минуту Генрих побеждает

себя: оп отказывается принять страшную жерт-

ву, исцеление такой ценой кажется ему невоз-

можным, жестокое испытание, посланное ему

богом, роиедает в нем чувство протеста. Но бог

Гартмана снисходителен: помучив рыцаря, он

исцеляет его, и страдалец радуется своему выз-

доровлению, дарованному за то, что он отказал-

ся принять его ценою человеческой жизни.

Самые сильные стихи романа посвящены ми-

нутам душевной борьбы, испытанию, через кото-

рое проходит Генрих. Еще не зная о своем спа-

сении, ио зная о том, что жизнь его благодетель-

ницы вне опасности, он переживает чувство глу-

бокого морального удовлетворения. Он победил

свой эгоизм, чуть не сделавший его убийцей, да-

Яче при том, что жертва шла под нож доброволь-

но. Высок человеческий пафос этого произведе-

ния, поднимающий его над уровнем куртуазной

литературы XII в., при всем том что ей в целом

присуще было уважение к моральным качест-

вам человека.

По существу старое понимание куртуазности

заменено в этой повести новым истолкованием

морали рыцарственности, которая заключается

в отказе от своего блага, если оно построено иа

несчастье другого человека — пусть даже про-

исхождения более низкого, чем сам рыцарь.

Этот социальный момент в книге Гартмана не

лишен особого интереса, как и вообще то, что

героиню, жертвующую собой ради любимого че-

ловека, поэт нашел именно в образе крестьян-

ской дочери.

Современник Гартмана фон Ауэ, Вольфрам

фон Эшенбах (ок. 1170—1220), о котором уже

упоминалось как о выдающемся миннезингере,

придал немецкому рыцарскому роману еще бо-

лее своеобразный и значительный характер.

Как и Гартмаи, выходец из среды министериа-

лов, как и тот, жалованный в рыцари, возмож-

но, участник одного из тех же Крестовых похо-

дов, Вольфрам, видимо, сделал при Тюрингском

дворе какую-то скромную служилую карьеру.

Талантливый лирик, Вольфрам прославился не-

сколькими «утренними песнями» — немецкими

вариантами провансальской альбы, переложен-

ной с большой самостоятельностью с юяшого

оригинала.

В расцвете творческих сил, около 1200 г.,

молодой поэт взялся за труд, увековечивший

его имя: до 1210 г. он работал над большим ры-

царским романом «Парцифаль» (ок. 25 000 сти-

хов). Теперь не вызывает сомнений, что источ-

ником огромного романа Вольфрама послужило

не только произведение Кретьена де Труа, хотя

оно оказало на него решающее воздействие.

Возможно, в частности, что Вольфрам на ка-

ком-то этапе работы над книгой использовал

вариант романа о Граале, принадлежащий Ро-

берту де Борону, где подробно повествуется об

истории священного сосуда.

Грааль — волшебный сосуд, в котором для

жаждующих и алчущих не иссякают ни питье,

ни яства (нечто близкое по сказочной функции

к скатерти-самобранке), служивший при Тай-

ной вечере, как повествует французский роман.

Этот святой сосуд был утаен и сохранен учени-

ком Иисуса Иосифом из Аримафеи, а в страш-

ный день распятия в эту чашу Грааля Иосиф

собрал кровь спасителя. Так сказочная релик-

вия приобретает характер первостепенной по

своему значению христианской святыни, обла-

дающей множеством таинственных и величест-

венных качеств.

В романе Кретьена де Труа линия Грааля бы-

ла лишь намечена (поэт из Шампани не довел

свое произведение до половины, оборвав повест-

вование о юноше Персевале и сосредоточившись

на рыцарских авантюрах Говена, также пускаю-

щегося на поиски загадочного и могущественно-

го сосуда).

У Вольфрама фон Эшенбаха Грааль — это

уже не чаша евхаристии. Это лучезарный драго-

ценный камень, наделенный целым рядом чудес-

ных свойств. Он становится моральным симво-

лом, а не просто насыщает алчущих. Трудно

сказать, где нашел Вольфрам подошедшую ему

трактовку легенды, по крайней мере не у Креть-

ена. Во всяком случае, его вариант оказался

настолько своеобразным, что «Парцифаль»

должен рассматриваться как произведение са-

мостоятельное, основанное иа оригинальной

морально-философской и эстетической концеп-

ции.

Опираясь на традицию Гартмана, Вольфрам

развивает в своем романе мотивы рыцарского

воспитательного жанра. Первые книги посвя-

щены краткой предыстории рода Парцифаля,

что важно для сюжета романа в дальнейшем.

Это делается не только из обычных куртуазных

геральдических соображений. Гамурет, отец

РЫЦАРСКИЙ РОМАН

50 5

Парцифаля, погиб в далеких восточных землях,

на службе у халифа Багдадского; погибли и все

братья Парцифаля, он остался один как горь-

кое утешение и единственная надежда при ма-

тери — госпоже Герцелойде. Уйдя от света,

мать воспитывает сына в глуши, надеясь убе-

речь его от опасностей воинского житья.

Но сын рыцаря тянется к судьбе рыцаря и

уходит в большой свет, к людцм. Однако он на-

столько наивен, что его можно принять за

блаженного, почти юродивого, ничто злое и

подлое еще не ведомо Парцифалю, и, встреча-

ясь с низостями и преступлениями, обычными в

феодальном обществе, он вступается за унижен-

ных и обездоленных со всем пылом молодого

чистого сердца, что прекрасно изображено в ро-

мане.

Странствование Парцифаля по свету божьему

есть также и поиски истины. Он приобретает

друзей, которые помогают ему научиться отли-

чать добро от зла. В этбм смысле большой инте-

рес представляет образ престарелого благород-

ного рыцаря Гурнеманца, в замке которого Пар-

цифалю удается получить немало мудрых и

ценных советов. Именно здесь обучается Пар-

цифаль куртуазному вежеству, добрым рыцар-

ским манерам, сохраняя свою непосредствен-

ность. За это его выделяет среди других спасеп-

пая им прекрасная принцесса Кондвирамура,

которая становится ему верной и любящей су-

пругой. В одной из своих поездок Парцифаль

попадает в замок короля Анфортаса, где хра-

нится святыня Грааля, описанная со всей точно-

стью и многословием, к чему так склонен был

Вольфрам. Тут в рыцарскую сказку властно

вторгается сложный восточный мотив, ведущий

за собой мноя^ество нитей и связей, уходящих

и иа Восток, и в европейские религиозные ис-

кания Раннего Средневековья. Многие из этих

нитей, как говорилось, были уже и у Кретьена,

но в его романе весь комплекс Грааля существо-

вал только в виде изящного и тонкого на-

броска.

В трактовке немецкого поэта Грааль превра-

щается в некий магический камень, ниспослан-

ный людям ангелами, дарующий благодать и

неиссякающие пищу и питье. Все в замке Ан-

фортаса, где хранится Грааль, полно неяснос-

тей и тайн, включая странную болезнь хозяина,

мучающегося от телесных скорбей. Парцифалю

страшно хочется расспросить Анфортаса о при-

чинах его бед, но юный рыцарь, боясь показать-

ся «некуртуазным» со своими расспросами, де-

ликатно скрывает свое любопытство, хотя ока-

зывается, что оно уместно и даже необходимо.

Аифортас ждал вопросов — ответ на эти воп-

росы исцелил бы его и положил бы конец дли-

тельным мучениям.

Вольфрам фон Эшенбах

Миниатюра из рукописи XJV в.

Гейдельберг, библиотека университета

В сценах пребывания Парцифаля при Артуро-

вом дворе вскрывается концепция рыцарства у

Вольфрама, его понимание истинного благород-

ства. Оно — не только в мужестве на поле боя

и не только в защите слабых и сирых от силь-

ных и злых: высшая рыцарская доблесть в том,

чтобы не зазнаваться своей рыцарственностью,

в том, чтобы не бояться показаться смешным и

преступить, если это понадобится, законы кур-

туазности во имя законов человечности. Воспи-

танник Гурнеманца с его каноном куртуазно-

сти, сын рыцаря и брат рыцарей, наследствен-

ный воин, Парцифаль не смог поступиться сво-

им добрым именем вежливого рыцаря на пиру

у Анфортаса, не рискнул задать ему вопрос,

которого тот ждал от него. Поэтому он не до-

стоин быть подлинным рыцарем. Таков вердикт

Мунсальвеша, пославшего свою вестницу к Ар-

566

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

туру, чтобы недостойный не вступил в его рать

избранных.

Однако не сразу смысл ситуации доходит до

сознания юного рыцаря. Пока что он понимает

одно — бог наказывает его за поступок, сделан-

ный неумышленно, бог отказывается принять

его верную долголетнюю слуя^бу. Так поняв по-

явление вестницы из Мунсальвеша, Парцифаль

отвечает на ее обвинение пламенным бунтом

против несправедливости, учиненной богом. Ге-

рой рыцарского романа берет под сомнение му;

рость и доброту самого Всевышнего.

Долго бунтует юный Парцифаль, долго нахо-

дится в состоянии войны с богом. Но странная

полоса богоборчества заканчивается осознани-

ем бесцельности этого бунта. Против кого вос-

стал Парцифаль? Образ и идея бога сливаются

с образом благодатной природы, вообще всего

благого и доброго на земле. Эта концепция бо-

жества, согретая простым человеческим теплом,

вдохновлявшая все почти народные еретические

движения эпохи, была одинаково внятна и по-

крытому боевыми шрамами воину, и поднато-

ревшему в «тривиуме» и «квадривиуме» клири-

ку, и любознательному и деловитому горожа-

нину. В романе Вольфрама фон Эшенбаха эта

концепция бога с предельной ясностью выра-

жена в наставлениях мудрого отшельника Трев-

рицента:

Бог это — Верность... Посему

Будь верен богу своему.

Бог — Истина... к безбожью

Идут, спознавшись с ложыо...

Бог есть — Добро. А суть Добра

В том, чтоб душа была добра...

Добро — есть свет, а зло — есть тьма...

(Перевод Л. Гинзбурга)

Треврицент вводит Парцифаля в тайну общи-

ны святого Грааля. В ней утверждены новые

правила жизни, напоминающие своеобразный

орденский устав и вместе с тем — набросок не-

коей утопии, одной из значительных социаль-

ных утопий Средневековья. Надо иметь в виду,

что XII—XIII вв.— эпоха широкого расцвета

рыцарских орденов, крупных военно-монашес-

ких организаций, выполнявших прежде всего

роль вооруженпых сил международных католи-

ческих кругов.

Однако устав ордена, изображенного в поэме

Вольфрама, иной: в Мунсальвеше воспитыва-

ются идеальные рыцари и дамы, а не монахи.

Занятия их — не только любовь и придворные

развлечения, они нередко отправляются в дале-

кие страны — в тех случаях, когда там требуют-

ся справедливые государи и целомудренные,

добрые государыни.

Следуя советам Треврицента, Парцифаль на-

ходит вторично путь па Мунсальвеш, избавля-

ет Анфортаса от его болезни, наследует его

трон, который с ним разделяет его верная Кон-

двирамура. Находит признание Парцифаль и

при Круглом Столе. Его путь завершеп. Он

нашел ту истину, на поиски которой выехал

как неотесанный простак: умудренный житей-

ским опытом, он стал прежде всего праведии-

ком, победившим в себе гордость и сословные

чувства рыцаря. Его превращение в идеального

героя завершилось.

.Сложный морально-философский роман Воль-

фрама разыгрывается на фоне любовно и умело

изображенной немецкой ншзни XII в. Сцены

замкового быта, жизнь стран, по которым путе-

шествует Парцифаль, турниры и сражения, кар-

тины природы передают многообразную атмо-

сферу эпохи.

Книга Вольфрама была множеством нитей

связана с авантюрной стороной своего времени.

Веяния иных стран врывались в роман не толь-

ко с мистикой Грааля, по во множестве других

эпизодов, например в истории брата Парцифа-

ля — припца-мавра Фейрефица, которого пред-

приимчивый Гамурет прижил вдали от верной

Герцелойды с экзотической принцессой Белака-

иой. Рыцарская судьба сводит братьев па пое-

динке: христианский и мавританский рыцарь

не узпают друг друга. Но когда недоразумение

рассеялось, они искренне рады обпаруявившему-

ся родству.

Роман Вольфрама поражает богатством

средств, найденных поэтом для воплощения

своего сложного замысла. У каждого действую-

щего лица есть свои неповторимые особенности.

Неутешная мать Герцелойда, оплакивающая

своих детей, не похожа на Кондвирамуру. Одна-

ко между ними есть общие черты, роднящие

их — жен рыцарей, обреченных ждать своих лю-

бимых. Герцелойду и Кондвирамуру, мать и

жену рыцарей, не спутаешь с блестящей и опас-

ной Оргелузой, надменной и коварной светской

дамой, козни которой презрительно преодолевал

Парцифаль.

Не меньшее мастерство и разнообразие про-

явлено поэтом в изображении рыцарей. Среди

них особенно заслуживают анализа и сопостав-

ления сам герой романа и его друг-соперник

Гавап. Образ Парцифаля достаточно сложен и

необычен. Все симпатии автора на стороне ры-

царя, поднявшегося над кодексом рыцарского

вежества, над своим горделивым эгоизмом из-

бранника; он способен па это в силу своих ду-

шевных качеств. Гавап тоже блестящий рыцарь.

Но в нем есть и некоторые черты, насторажи-

вающие читателя. Любимец короля Артура

вспыльчив, заносчив, хотя и понимает свои не-

РЫЦАРСКИЙ РОМАН

50 5

достатки. Оіт задуман как обыкновенный смерт-

ный рыцарь, неплохой человек, ио рядом с Пар-

цифалем он именно слишком обычен.

Заслуживают внимания и образы Гурнеман-

ца и Треврицента. К тому времени, когда Воль-

фрам описал Гурпеманца, этот образ умудренно-

го жизнью старого рыцаря уже стал литератур-

ной традицией. Ломая ее, Вольфрам изобразил

Гурпеманца несколько комичным в его наивной

преданности старым этическим канонам, в его

позе защитника куртуазного мировоззрения,

уже обнаруживающего свою ограниченность.

Треврицент — мыслитель и страдалец — стано-

вится истинным наставником Парцифаля. А для

того чтобы создать философию жизни Треври-

цента, спокойную, приподнятую над суетой

обычной жизни, в том числе и жизни рыцар-

ской, надо самому отойти от ее кружения и шу-

ма. Отшельник в романе не столько лицо рели-

гиозное, представляющее идею бога, сколько

именно одинокий философ, свободный от пред-

рассудков, в которых погряз изящный старец

Гурнеманц.

Уже в образе Гурпеманца мы сталкиваемся с

элементами юмора, иронии и сатиры в романе.

Общая концепция Вольфрама — средневековая

действительность, увиденная глазами праведни-

ка Парцифаля,— дает возможность многое вы-

смеять, а многое подвергнуть строгой мораль-

ной критике.

Эта критика и сатира направлены прежде все-

го против высшей феодальной среды, которую

сам Вольфрам так хорошо знал. Попытки осу-

дить кулачное право, царящее па деле в общест-

ве, охотно слушающем россказни про короля

Артура и его паладинов, осудить насилие, не-

справедливость, встречающиеся па каждом ша-

гу, говорят о большой смелости поэта, не постес-

нявшегося сказать горькую правду в лицо сво-

ей аудитории. Если речь идет о ее привилегиро-

ванной части, то и здесь поэт видит лицемерие,

коварство, зависть, эгоизм, хвастовство, скры-

вающиеся под маской куртуазности. Впечатляю-

щие слова находит Вольфрам и для изображе-

ния жалкой участи бедняков, крестьян, горо-

жан — всех, на кого давит помпезное сооруже-

ние феодального общества. Этому несправедли-

вому миру противопоставлен и король Артур,

п утопия ордена святого Грааля.

Вольфрам стал одним из первых, кто поэти-

чески выразил в своем романе сложнейшую

диалектику феодальной культуры XII —

XIII вв.— и ее расцвет, и возникающие призна-

ки ее кризиса, ее хрупкость, уязвимость. Блеск

и пиіцета куртуазного мира впервые проступа-

ют в его романе как осознаваемые поэтом и не-

разрывно связанные друг с другом стороны его

времени.

Миниатюра из рукописи «Тристана»

Готфрида Страсбургского

XIII в.

Не завершив замысла «Парцифаля», Воль-

фрам некоторое время работал над продолжени-

ем этого романа — оно называлось «Титурель».

Большой интерес представляет также передел-

ка-перевод знаменитой французской жесты

«Алискаис» из цикла жест о Гильоме Ораиж-

ском. «Виллехальм» Вольфрама, озаренный ге-

нием немецкого поэта, представляет большой

интерес как любопытное звено между старо-

французской жестой и средневерхненемецким

куртуазным эпосом.

Сложные морально-этические проблемы

«Парцифаля», как и предвестья приблизившего-

ся духовного кризиса цветущей куртуазной

культуры, еще ощутимее сказываются в романе

Готфрида Страсбургского «Тристан и Изоль-

да», написанном в первом десятилетии XIII в.,

около 1210 г.

С Готфридом в немецкую литературу Сред-

них веков входит уже не министериал и не ры-

царь, а ученый горожанин. Широко начитанный

568

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

в латинской и современной романоязычной ли-

тературе, Готфрид был по своему кругозору

человеком новой, формирующейся городской

культуры. Одним из ее очагов уже тогда был его

родной Страсбург, древний перекресток евро-

пейских культур, город, лежащий на берегу

Рейна. С его башен видны и близкие Вогезы, и

синеющие на горизонте Шварцвальдские горы—

родина сказок и преданий, в которых смеша-

лись кельтское, римское, германское и француз-

ское начала.

Образцом для немецкого поэта послужил ан-

гло-нормандский роман Тома. Готфрид подошел

к истории Тристана как к возможности пока-

зать становление и развитие человека, тяжкий,

полный счастья и бед путь грешной человече-

ской плоти. Пользуясь сюжетными мотивами

Тома, от которых он отходит сравнительно ред-

ко, Готфрид конструирует на их основе произ-

ведение совершенно новое: и если в романе То-

ма психологизм был довольно внешним, то Гот-

фриду доставляет чисто поэтическое наслаяеде-

ние войти в суть переживаний действующих

лиц, рассказать именно о душевных состояниях

своих персонажей.

Развитие повествования в этом романе на пер-

вых порах неторопливо. Начальные книги —

история первых подвигов Тристана, его суровая

воинская юность, проведенная в седле и под па-

русом. Мы видим, как складывается рыцарский

характер, честный, прямой, горячий, но и во

многом погруженный в себя. Здесь сказывается

особое положение племянника, а не сына при

стареющем короле Марке, положение облагоде-

тельствованного родственника; что он такое для

вассалов Марка, принц из чужой страны в стра-

не без наследного приица? Просто удачливый

воин, поднявший меч в защиту края, король ко-

торого слишком слаб, чтобы лично своим ору-

жием снять со страны позор дани, выплачивае-

мой чужеземцам?

В общем, на Тристане Готфрида с самого на-

чала лежит смутная печать забот и тревог, не-

кая обреченность будущей печальной участи,

как и на глубоко привлекательную, старчески

добродушную и мудрую фигуру Марка уже па-

дает тень будущей беды и незаслуженного по-

зора.

Однако настоящее развитие характера Три-

стана начинается вместе с его любовью к Изоль-

де Белокурой. Уже ее появление у Готфрида

осмысляется иначе, чем у Тома. В англо-нор-

мандской версии это была прежде всего буду-

щая супруга короля Марка, которой должно

произвести на свет наследника Корнуэльского

трона, предмет особых забот вассалов старого

короля, не желавших признать наследником чу-

жака Тристана. Сложный династический расчет,

вполне понятный и интересный для трувера

XII в., проведшего жизнь при дворе Генриха

Плантагенета, где подобные династические пла-

ны строились и выполнялись с большим искус-

ством, для образованного мейстера Готфрида,

этого представителя городской духовной элиты

XIII в., уя^е не представляет никакого интере-

са. Зато для него важно другое — весь узел от-

ношений, связывающих Тристана с Изольдой

Белокурой к тому моменту, когда она, сестра

убитого им Морольта, встречает его как послан-

ца короля. Тристан прибыл с тем, чтобы отвез-

ти, ее, королевскую невесту, в замок, где над-

леяшт венчаться. Изольда узнает в нем убийцу

своего родича и готова убить юношу. На нена-

висть девушки Тристан отвечает куртуазной

вежливостью. Но постепенно их отношения де-

лаются все более неясными, многозначительны-

ми, близкими, и, охваченный страхом за себя и

за нее, рыцарь стремится оградить и себя и

Изольду от готового разгореться большого чув-

ства.

Вновь демонстрирует Готфрид свое искусст-

во замедленного действия. Страсть побеждает

Тристана и Изольду окончательно даже не по-

тому, что они не устояли перед растущим чув-

ством любви, — нет, оба они достаточно

благородны, чтобы вовремя сдержать себя во

имя высших чувств: он — во имя любви к Мар-

ку, она — во имя памяти об убитом брате.

Но их участь, как об этом писал уже англо-

нормандец Тома, решена волшебным питьем,

поднесенным по ошибке, вместо обычного про-

хладительного, которого они хотели отведать за

шахматной доской, под надутыми парусами, не-

сущими их корабль в Корнуэльс. Так Тристан

становится жертвой колдовства, а не просто

обычного любовного чувства, которое он и по-

бедил бы, если бы не чары приворотного зелья:

Когда почувствовал Тристан,

Что он любовью обуян,

Решил он не сдаваться,

Чтоб с честью не расстаться...

Стремясь Любовь преодолеть,

Накинутую ею сеть

Он разорвать пытался

И долго не сдавался.

Двойную муку он терпел:

Когда в глаза он ей глядел,

И сладкая любовь

Ему мутила ум и кровь...

(Перевод О. Румера)

Дальнейший этап психологического развития

в романе посвящен именно этой напрасной борь-

бе Тристана и Изольды с победившим их зель-

ем. Это, казалось бы, история их новых душев-

ных страданий, но это в полном смысле слова и

РЫЦАРСКИЙ РОМАН

50 5

история торжествующей любви, песнь которой

сложена Готфридом в духе самой изысканной

поэтической любовной традиции не только

XII в., но всей той литературы, которая была

известна Готфриду. В том числе им была ис-

пользована, конечно, и античная традиция; так,

в духе Овидия начинается ничем не сдерживае-

мая война человеческих чувств — страсти Три-

стана и Изольды и мнения их среды, для кото-

рой они — изменники и преступники, павшие

до уровня прокаженных. Эту распрю с отчаяни-

ем наблюдает король Марк, теряющий послед-

них своих сторонников среди спесивых и свое-

вольных вассалов. Поединок двух грешников и

мира феодальной морали развертывается как

захватывающая бытовая драма, совершенно но-

вая для аудитории XII в., хотя и известная в

своих сюжетных перипетиях. Готфрид целиком

на стороне влюбленных, и если они и несчастны,

отвержены, преследуемы, то тем больше счастье,

которое они находят в своем чувстве. Это уже

не та трагическая, но подчас простодушная лю-

бовь, которую живописал Тома, тоже достаточ-

но красноречивый в изображении страсти, а все-

объемлющее глубокое чувство.

Сметая предрассудки и установившиеся со-

словные воззрения, Готфрид выступил против

узости придворного, куртуазного понимания че-

ловеческих отношений. Куртуазные каноны

чувства для него тоже сословны, ограниченны в

своей условности, слишком декоративны. Он

спорил с Вольфрамом, критикуя мистические

тенденции его романа, упрекая его в односто-

роннем и бледном изображении человеческих

чувств и противопоставляя ему свое велико-

лепное, смелое утверждение чувственного нача-

ла как начала благородного, поднимающего, а

не роняющего человека. Вполне понятно, что, с

другой стороны, он нашел нужным восторжен-

но отозваться о Гартмане фон Ауэ, который со

своей концепцией человека и любви ближе Гот-

фриду, чем слишком философствующий Вольф-

рам.

Готфрид не довел до конца свой блестящий

роман. Продолжатели, дотянувшие сюжетную

линию, известную по книге Тома, были неизме-

римо ниже страсбургского поэта. Это сказалось

не только в том, как эпигонски были досказаны

последние приключения Тристана, но и в том,

как не похож их стиль на гениальную музыку

стиха Готфрида. Изощренность этого поэта ска-

залась прежде всего в искусстве восхвалить

земную, пламенную страсть. Он сумел также

создать исключительный по богатству подбор

ритмомелодических средств, показав широчай-

шие возмояшости немецкого стиха. «Тристан и

Изольда» Готфрида из Страсбурга — непревзой-

денная для того времени вершина в истории не-

мецкого рыцарского романа, одно из его наи-

более значительных достижений в мировом мас-

штабе.

4. АНГЛИЙСКИЙ РЫЦАРСКИЙ РОМАН

Иными были пути развития рыцарского рома-

на на английском языке. В силу определенных

особенностей феодального строя у англосаксов в

английском обществе до нормандского завоева-

ния (1066) не сложился социальный тин, соот-

ветствующий континентальному рыцарю. Более

патриархальный и грубый, быт англосаксонской

феодальной усадьбы отличался от быта конти-

нентальных замков XI в. Куртуазия, уже начи-

навшая складываться на континенте как эти-

кет светского поведения, здесь еще была незна-

кома.

И само рыцарское сословие с его кодексом по-

ведения, и куртуазная культура были как бы

привнесены в Англию нормандскими завоева-

телями вместе с чужим французским языком

(точнее, вместе с нормандским диалектом ста-

рофранцузского языка),— это обстоятельство в

еще большей степени способствовало тому, что

англосаксонская культура, все же сохранив-

шаяся и при нормандских завоевателях, созна-

тельно изолировалась от этих французских нов-

шеств. Феодалы английского происхождения

лишь очень постепенно восстанавливали свои

права наряду с феодалами — потомками фран-

цузских пришельцев. Только при Ричарде I, в

конце XII столетия, этот процесс несколько ус-

корился.

Вследствие этого и такие характерные явле-

ния, как куртуазная лирика и эпос на различ-

ных наречиях старофранцузского и провансаль-

ского языков, были долгое время достоянием

франкоязычного, по существу пришлого фео-

дального круга, охватывающего, впрочем, наи-

более влиятельные слои светской и церковной

знати, которая служила опорой для королей Ан-

жуйской монархии. Положение стало меняться

только в начале XIII в. Около 1205 г. некий

клирик Лайамон создал большую эпическую

компиляцию «Брут», в основу которой положил

ряд источников, прежде всего известное латин-

ское сочинение Гальфрида Монмутского.

«Брут» Лайамона представляет собой герои-

ческую поэму (полухронику, полуроман), где

основное внимание уделяется истории британ-

цев, предков англичан, со времени высадки ле-

гендарного потомка Энея на британском берегу

и вплоть до трагического завершения вековой

борьбы между бриттами и англосаксонскими

завоевателями. Большую роль в этом повество-

вании играет группа сюжетов, связанная с коро-

лем Артуром. При этом, выступая как певец,

570

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

«англичан», Лайамоп под ними подразумевает

именно британцев. С них начинает он героиче-

скую традицию своего парода, движимый стрем-

лением доказать, что таковая существует не

только у нормандцев и бретонцев, но и у самих

островитян. Подчеркнуто «английский», анти-

нормандский характер поэмы был усилен и тем,

что поэма написана на английском языке

XIII в., а не на старофранцузском. Она сложе-

на английским аллитерированным стихом. Ко-

нечно, довольно неуклюжее произведение Лайа-

мопа находилось под сильнейшим воздействием

французской средневековой поэзии, и это обна-

руживалось не только в известной зависимости

сюжета от Васа, но и в характере поэтической

структуры, которая, несмотря на английскую

основу, выдает тяготение вкусов ее автора к

рыцарской французской поэзии. Но все же

«Брут» Лайамопа — ранняя форма рыцарского

романа на английском языке, отмеченная зна-

чительным своеобразием.

13 XIII в. появилось еще несколько англий-

ских рыцарских романов. Правда, они тоже ос-

новывались на более ранних (XII в.) нор-

мандских версиях, но эти последние восходили

к англо-датским сюжетам гораздо более дале-

кого прошлого. Очевидно, эти англо-датские

героико-приключенческие предания родились

еще до 1066 г. и веками существовали в устной

форме, будучи известны сначала в английской

среде. После завоевания они стали достоянием

нормандских труверов, жадных до забавных и

увлекательных сюжетов, где бы они их ни нахо-

дили.

Среди этих романов особенно существенны

«Король Горн» (ок. 1225) и «Песнь о Гавелоке»

(или «Гавелок-Датчанин», вторая половина

XIII в.).

При всем том что эти романы имели сущест-

венное значение для английской литературы

и достаточно долго вызывали интерес в са-

мой пестрой среде читателей и слушателей,

они не отличаются глубиной и своеобразием,

которые присущи романам Кретьена де Труа

или великим немецким поэтам-романистам

XII—XIII вв. Англия не дала ни одного блестя-

щего и оригинального автора рыцарских рома-

пов. В названных произведениях англо-датские

мотивы переплетаются с мотивами собственно

рыцарского романа более позднего времени.

В этом отношении они представляют большой

интерес для сравнительного изучения повество-

вательных жанров феодальных литератур Запа-

да и Востока.

Во второй половине XIII в. в Англии усили-

вается интерес к переводу французского рома-

на на разговорный язык более широких кругов

английского общества. Наверстывая некоторое

отставание, английские переводчики знакомят

своих читателей с основным фондом средневеко-

вой повествовательной литературы: здесь и ро-

ман о Флуаре и Бланшфлор (ок. 1250), и «Сэр

Тристерм» (конец XIII в.) и многое другое.

Таким образом, поэты, создавшие могучую п

сцоеобразную литературу двора Анячуйской ди-

настии на французском и латинском языках,

сыграли гораздо более значительную роль в раз-

витии средневековой литературы в целом, чем

авторы английских рыцарских романов. Одна-

ко самое наличие романа как нового жанра анг-

лийской поэзии, защищающей интересы своей

национальной традиции и воплощающей ее про-

должение, не может быть недооценено.

Характерной чертой английского рыцарского

романа XIII — начала XIV в., представляюще-

го собой в основном перелицовки с француз-

ского, была его ориентация на довольно широко-

го читателя и слушателя. Здесь перед нами, не-

сомненно, новый этап в развитии куртуазной ли-

тературы, постепенно видоизменяющейся под

могучим воздействием городской культуры, осо-

бенно южной прибрежной полосы, этого края

купцов и мореходов. Влияние городской культу-

ры отозвалось в рыцарском романе обилием бы-

товых черточек и примет, а также весьма ощу-

тимым дидактизмом и морализаторской тенден-

цией. Таков, например, созданный в конце ве-

ка (и в подражание франко-нормандскому ис-

точнику) стихотворный роман о Гае из Варви-

ка. Герой романа, кравчий графа Варвикского,

после довольно рассеянной молодости решает

вести благочестивую Ячизнь, совершает палом-

ничество к святым местам, а в конце жизни став

отшельником, проводит остаток своих дней в

посте и молитве.

И в XIV в. городская дидактика оказывает за-

метное влияние иа допаивающий последние дни

рыцарский роман, лучший памятник которого —

анонимный «Сэр Гавейн и зеленый рыцарь»

(ок. 1370) — в сложных иносказаниях прослав-

ляет христианские добродетели и в этом смы-

кается с типичным Ичанром эпохи — дидактиче-

ской аллегорической поэмой, возникшей уже це-

ликом на городской почве.