Бердников Г.П. (глав.ред). История всемирной литературы в 9 томах, Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

КУРТУАЗНАЯ ЛИРИКА

531

Запада была лишена единства. До сих пор ос-

тается спорным вопрос, до какой степени «пла-

тонична» была куртуазная любовь и из чего

складывался «культ дамы». Несомненно, что

куртуазная лирика создавалась мирянами и бы-

ла обращена к их мирским делам. Это не дела-

ло их поэзию внерелигиозной. Более того, об-

разный строй куртуазной лирики порой широ-

ко вбирал в себя религиозную символику, в ее

терминах описывая любовное чувство.

Специфику куртуазной поэзии или ее харак-

терные особенности лучше всего понять, обра-

тившись к ее национальным манифестациям, ге-

нетически и типологически между собой тесно

связанным, но обладающим неповторимыми,

оригинальными чертами.

2. ЛИРИКА ПРОВАНСА

Своеобразие куртуазной литературы как по-

рождения развитого феодального общества, об-

ладавшего богатой и сложной духовной куль-

турой, сказалось прежде всего в поэзии Про-

ванса, в творчестве трубадуров (от прованс.

trobar — находить, создавать), расцвет которо-

го приходится на XI—XIII вв.

Куртуазная лирика родилась именно в Про-

вансе далеко не случайно. На территории Про-

ванса, обширной страны, лежащей между Испа-

нией и Италией по берегу Средиземного моря,

к началу XI в. сложилась культурная ситуация,

особенно благоприятная для возникновения и

развития широкого литературного движения.

Многочисленные города Прованса, игравшие

большую роль еще во время Римской империи,

пострадали в пору кризиса рабовладельческого

мира меньше, чем. скажем, города Галлии. Уже

в XI в.. они стали центрами все более оживлен-

ной экономической и культурной жизни. Про-

вансальские города были и важными пунктами

растущего торгового обмена между странами

Ближнего Востока и Европой (Марсель), цент-

рами преуспевавших средневековых ремесел

(особенно Тулуза с ее прославленными ткача-

ми).

В Провансе не было сильной королевской вла-

сти, хотя бы номинальной, поэтому местные

феодалы пользовались независимостью, что от-

разилось не только на их политическом поло-

жении, но и на их самосознании. Тяготея к бо-

гатеющим городам, поставщикам предметов

роскоши, они испытывали воздействие укоре-

нившихся здесь культурных традиций и сами

влияли на культуру городов, оказывая послед-

ним свое военное покровительство и способствуя

развитию их экономики. Тем самым феодалы и

горожане стали здесь союзниками, а не врага-

ми. Это вело к быстрому созданию многочислен-

ных культурных центров. Именно в Провансе

раньше, чем в других странах Европы, форми-

руется куртуазная идеология как выражение

развитого феодального общества, здесь тоже

раньше, чем в иных странах Европы, вспыхива-

ет первое большое двиячение против диктатуры

папского Рима, известное под названием ереси

катаров или альбигойцев (от одного из ее оча-

гов — города Альби), опосредствованно связан-

ной с восточным манихейством.

Высокому уровню цивилизации в Провансе

способствовали прочные взаимоотношения как

с мусульманскими странами, так и со странами

христианскими, еще более тесно связанными с

миром арабской культуры, чем Прованс: с Ката-

лонией и другими землями в Испании, с Итали-

ей, Сицилией, Византией. В провансальских го-

родах XI в. уже существуют арабские, еврей-

ские, греческие общины, вносящие свой вклад

в городскую культуру Прованса. Именно через

Прованс разнообразные восточные и южноевро-

пейские влияния распространялись на конти-

нент сначала в сопредельные французские

земли, а затем и дальше на север.

Особое значение провансальной нации в усло-

виях Средневековья специально подчеркнули

К. Маркс и Ф. Энгельс: «Она первая из всех на-

ций нового времени выработала литературный

язык. Ее поэзия служила тогда недостижимым

образцом для всех романских народов, да и для

немцев и англичан. В создании феодального ры-

царства она соперничала с кастильцами, фран-

цузами-северянами и английскими норманна-

ми; в промышленности и торговле она нисколь-

ко не уступала итальянцам. Она не только

„блестящим образом" развила „одну фазу сред-

невековой жизни", но вызвала даже отблеск

древнего эллинства среди глубочайшего средне-

вековья» (Маркс КЭнгельс Ф. Соч., 2-е изд.,

т. 5, с. 378).

Уже в XI в. в замках и городах Прованса раз-

вертывается поэтическое движение, которое со

временем получает название поэзии трубаду-

ров. Оно достигает своего расцвета в XII в. и

продолжается — в ослабленном виде — в XIII

столетии. Поэзия трубадуров постепенно выхо-

дит за границы Прованса и становится явлени-

ем, общим для всех стран Южной Европы, она

оказывает воздействие также на страны немец-

кого языка и на Англию.

Хотя, как правило, трубадур — лицо, входя-

щее в состав свиты того или иного феодала, хо-

тя его творчество чаще всего связано с жизнью

замка и его обитателей — рыцарей и дам, среди

трубадуров были представлены люди самых раз-

личных сословий средневекового Прованса. На-

ряду с трубадурами из высшей знати, вроде гер-

цога Гильема Аквитанского или графа Рамбау-

35*

532

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

та д'Ауренга (Оранжского), выдающимися

поэтами-трубадурами были плебей Маркабрю,

сын замкового слуги и повара Бернарт де Вен-

тадорн, крестьянский сын Гираут де Борнейль,

сын портного Гильем Фигейра и даже некий мо-

нах из Монтаудона. И хотя чаще всего среди

трубадуров мояшо встретить рыцарей среднего

достатка, владельцев небольших ленов, курту-

азная культура Прованса не была создана иск-

лючительно представителями рыцарского сосло-

вия.

Вместе со своими сеньорами, а часто на соб-

ственный страх и риск провансальские труба-

дуры принимали участие в Крестовых походах.

Надолго задерживались они в Италии, Визан-

тии, в отвоеванных у арабов портах Средизем-

номорья. Трубадур Вакейрас последовал за сво-

им покровителем в Грецию, где тот получил лен

при дележе византийского наследия после про-

возглашения Латинской империи. Там, видимо,

Вакейрас и погиб. Авантюрный дух эпохи Крес-

товых походов, которым сопутствовало небыва-

лое расширение географического и обществен-

ного кругозора, постоянно чувствуется в творче-

стве трубадуров.

Полезно отметить, что среди представителей

провансальской лирики мы встречаем немало

женщин, как правило знатных дам, включив-

шихся в лирические любовные дебаты и тем са-

мым переставших быть лишь прекрасным (и

безмолвным!) предметом поклонения. Наиболь-

шей известностью пользовалась поэтесса графи-

ня де Диа, автор жизнерадостных любовных

кансон, иногда сдобренных меланхолическими

нотками и полных весьма смелых признаний.

Она уверенно отстаивает свое право на любовь

и право говорить о ней. Писали стихи и другие

провансальские сеньоры — уроженка Лангедо-

ка Азалаида де Поркайраргес, некая Кастелло-

за из Оверни, Клара Андузская, Мария де Вен-

тадорн и др. Провансальские поэтессы — яркое

свидетельство культурного подъема, известной

эмансипации женщин и роста личностного само-

сознания (что может быть сопоставлено лишь с

богатейшим женским поэтическим творчеством

в пору Ренессанса).

Близкими к среде трубадуров в Провансе бы-

ли, несмотря на свое неблагородное происхож-

дение, и жонглеры (некоторые из трубадуров,

например Ук де ла Бакалария или Пистолета,

прошли период «жонглерства»). Произведения

трубадуров пелись—поэт выступал и как компо-

зитор. Но так как не каждый из них обладал до-

статочными певческими способностями, то тру-

бадур нередко держал при себе одного или двух

жонглеров — певцов-профессионалов, исполняв-

ших его произведения под аккомпанемент вио-

-лы или арфы. Жонглер тем самым занимал за-

метное место в жизни трубадура. В песнях не-

которых провансальских поэтов встречаются

дружеские упоминания об этих сподвижниках

певцов-рыцарей. Так, например, Бертран де

Борн тепло говорит о «своем Папиоле», верном

жонглере, друге и слуге.

Эти связи с большой убедительностью рас-

крываются в различных жанрах поэзии труба-

дуров, жанрах, которые за редким исключени-

ем вышли из народной песни, из ее жизни. К на-

родной поэзии восходят самые ранние жанры

провансальской лирики: вере (стих) и кансо

(кансона, песня). Из той же основы родилась

двуголосая пасторела (пастушеская песня),

обычно состоявшая из диалога между рыцарем

и приглянувшейся ему пастушкой. Альба (рас-

светная песня), в которой верный друг напоми-

нает о рассвете товарищу, забывшемуся на сви-

дании с милой, тоже обнаруживает черты на-

родного происхождения.

Важным жанром лирики трубадуров были

сирвентес — сатирические песни политического

содержания — живые и острые отклики на об-

щественные проблемы своего времени. Также к

древнейшим формам народного творчества вос-

ходят такие распространенные жанры лирики

трубадуров, как плань (плач) и песня-спор, пес-

ня-распря — тенсона. Подъем народных масс в

эпоху первых Крестовых походов и иллюзии, ко-

торые они питали в связи с этими походами, от-

разились в песнях о Крестовом походе — при-

зыве к участию в походах за море во имя за-

щиты Земли господней от «язычников». Впро-

чем, в Провансе подобные песни нередко указы-

вали и на цели, более близкие, звали на помощь

соседям-испанцам и каталонцам в вековой борь-

бе против сарацин, прочно угнездившихся на

Пиренейском полуострове.

Нередко содержание песенной лирической

формы бывало закреплено за данным жанром

уже с самого начала вместе с определенными

обязательными композиционными моментами,

как это было в альбе с ее непременным ответом

просыпающегося влюбленного сторожу, напоми-

нающему о рассвете.

Народная традиция подарила поэзии труба-

дуров музыкальность, органическую связь со

стихией песни; это обеспечило поэтике труба-

дуров огромные творческие возможности, крыв-

шиеся в непосредственной связи музыки и тек-

ста (не случайно некоторые поэты-трубадуры

были и незаурядными музыкантами, а в одной

из областей Южной Франции, в Лимузене, сло-

жилась первая европейская музыкальная шко-

ла).

В поэзии трубадуров пристальное внимание

уделялось рифме, углубленную разработку по-

лучила строфическая организация лирического

КУРТУАЗНАЯ ЛИРИКА

533

стихотворения. Альба, песня, плач, тенсона и

многие другие формы провансальской лирики

обладали специфической строфикой, совершен-

но обязательной для каждой из них. Пестрота и

многообразие лирики трубадуров не были без-

граничны; напротив, они регламентировались

достаточно строгим и довольно рано сложив-

шимся каноном. Трубадуры с самого начала

столкнулись с целым рядом формальных труд-

ностей, степенью преодоления которых и ме-

рилось мастерство поэта. Но чисто формальные

поиски стали уделом лишь трубадуров «второ-

го» и даже «третьего призыва». В пору своего

расцвета провансальская лирика, это «веселое

искусство» трубадуров, была далека от форма-

лизма, столь типичного для Позднего Средне-

вековья.

Это понятие литературного мастерства, несом-

ненно присутствующее в поэзии трубадуров, не

могло не сказаться на возникновении авторско-

го самосознания (конечно, у наиболее талантли-

вых и оригинальных поэтов, чье творческое на-

следие выделяется из массы анонимных произ-

ведений). И в этой области трубадурами был

сделан существеннейший шаг вперед: появле-

ние авторского самосознания связано с новым

этапом в развитии литературы и искусства

Средних веков. Осознанное авторское творчест-

во отличает куртуазную лирику вообще от раз-

личных форм эпоса и от песенного творчества,

родившегося в народной среде.

Лирический герой поэзии трубадуров (подра-

зумевая под этим термином образ влюбленного,

проходящий через многие жанры провансаль-

ской лирики) был прежде всего рыцарем, живу-

щим интересами своего сословия, разделяющим

все его пристрастия. Рыцарь-любовник испыты-

вает к даме одно чувство — это так называемая

утонченная любовь — fin amors, венцом кото-

рой были чувственные радости — прикоснове-

ние, поцелуй, наконец, обладание, но в неопре-

деленном будущем, бесконечно далеком и не-

сбыточном. Поэтому мотив отказа в поцелуе и

других ласках типичен для куртуазной лирики,

даже непременен, ибо поэт-трубадур должен то-

миться от неразделенной любви и излагать свои

жалобы в стихах. Образ возлюбленной — образ

дамы, которой отдает свою «утонченную лю-

бовь» рыцарь,— приобретает все более идеаль-

ные черты. У многих трубадуров образ любимой

женщины превращается в поэтическую аллего-

рию женственности вообще, в символ почти ре-

лигиозного характера, смыкаясь у поздних поэ-

тов с распространенным на романском Юте

культом мадонны (типологическая параллель

этому — лирика некоторых арабских поэтов-

суфиев, например Ибн аль-Фарида и Ибн аль-

Араби). Эта очевидная спиритуализация лю-

Пейре Видалъ

Миниатюра из провансальской рукописи ХШ в. 1

Париж, Национальная библиотека

бовного чувства, вообще всего кодекса служе-

ния даме особенно ясно проявилась в поэме-

трактате Матфре Эрменгау «Бревиарий любви»

(ок. 1288).

«Утонченная любовь», воспеваемая трубаду-

рами,— это, как правило, неразделенная, во

многом платоническая любовь. Она противосто-

ит fals amors, т. е. «ложной любви», которую

можно испытывать лишь к простолюдинке.

Этот декларированный платонизм отражал со-

циальное положение поэта, который почти все-

гда оказывался на более низкой ступени обще-

ственной лестницы, чем воспеваемая им дама.

Отражал платонизм и типичную замковую си-

туацию: дама оказывалась в центре своего ма-

ленького феодального двора, и к ней одной бы-

ли направлены помыслы, стихи и песни окру-

жавших ее рыцарей-поэтов. Этот платонизм как

чисто литературная установка также входил в

«веселое искусство» трубадуров, поэтому его

нельзя связывать с рядом аскетических движе-

ний XII столетия (показательно, что католиче-

ская церковь весьма неодобрительно относилась

к «утонченной любви», воспевавшейся поэтами

Прованса).

Характерная для народного творчества устой-

чивость основных элементов произведения — от

традиционных зачинов, рефренов и концовок,

534

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

от постоянных эпитетов и сравнений до моти-

ва, лея^ащего в основе всей лирической пье-

сы,— получает в поэзии трубадуров дальнейшее

закрепление. Как и вообще вся куртуазная лите-

ратура Средних веков, как и породившая ее фео-

дальная действительность, лирика трубадуров

глубоко этикетна. Это отозвалось в особенной

устойчивости основных форм лирической по.-тяи

Прованса, что оставляло, однако, известный

простор для проявления творческой индивиду-

альности. Таким образом, понятие жесткой ли-

тературной нормы, позднее (в XIII в.) закреп-

ленное в многочисленных поэтиках-грамматиках

(Раймон Видаль де Безалю и др.), возникло и

постоянно подкреплялось по крайней мере бла-

годаря трем факторам — этикетности общест-

венного уклада, устойчивости фольклорных

форм и каноническому характеру арабо-испан-

ской поэзии, оказавшей сильное воздействие на

лирику Прованса (и непосредственно своей

художественной практикой, и такими теоретиче-

скими сочинениями, как, например, книга Ибн

Хазма «Ожерелье голубки»).

Обязательными, каноническими становились

не только лирические формы, ио и выражаемые

при их помощи чувства (жалобы на быстро на-

ступившую зарю в альбе, прославление недо-

ступной возлюбленной в кансоие и т. п.). Посте-

пенно содернл'ательная сторона поэзии приобре-

тала условный, игровой характер, что особенно

ощутимо в поздней лирике трубадуров, когда,

образно говоря, из стен замка она перешла на

городскую площадь, органически слившись с

поэзией горожан (традиционные весенние со-

стязания певцов и поэтов, городские творческие

объедипения — пюи и т. п.). Этот переход от

одной художественной системы к другой был

особенно легок и непосредствен именно на поч-

ве Прованса, где культура города стала одним

из слагаемых куртуазной культуры, а не проти-

востояла ей.

Быстро сложившиеся канонические формы

воспринимались и реализовались отдельными

поэтами по-разному — в зависимости от их

творческих наклонностей, воспитания, взрастив-

шей их общественной среды и принадлежности

к тому или иному этапу эволюции провансаль-

ской лирики.

Особенно отчетливо индивидуальное своеоб-

разие трубадуров проявилось в воссоздании ими

образа возлюбленной центрального персона-

жа (наряду с лирическим героем) их поэзии.

Ф. Энгельс в своем высказывании о куртуаз-

ной лирике замечает, что страсть трубадура об-

ращена обычно к замужней я^енщине (см.:

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 72—

73); с точки зрения куртуазной морали рыцар-

ское слуячеиие даме не бесчестит ни рыцаря, ни

его возлюбленную. Действительно, мотив люб-

ви к замужней даме в ранней лирике трубаду-

ров звучит как гуманистическое оправдание

большого чувства, рвущего узы постылого бра-

ка, навязанного женщине против ее воли. Но до-

вольно скоро эта тема преображается в форму-

лу рыцарской службы, далекой от подлинной

любви к единственной избраннице. Складывает-

ся культ служения Даме, который был обяза-

тельной чертой придворного ритуала прован-

сальских замков; позднее этот ритуал перешел в

другие страны Европы. Самая тема плотской

любви, в произведениях многих трубадуров зву-

чавшая как своеобразный протест против хри-

стианской аскезы, как защита права любить по

выбору сердца, а не повинуясь тем или иным

расчетам, эволюционировала в сторону все бо-

лее схоластического, типично средневекового

истолкования любви как отвлеченного начала,

как долга, налагаемого на рыцаря избранной

им дамой и всей системой взглядов его круга.

Однако нельзя забывать и о том, что за схола-

стическими категориями, в которых описывали

свою любовь к даме трубадуры, стояла и первая

попытка проанализировать сложное чувство, по-

стичь его значение в человеческой жизни.

Поэзия трубадуров за два с лишним века

своего существования в Провансе прошла слож-

ный путь развития.

Самые ранние ее представители, вроде герцо-

га Гильема IX Аквитанского (1071—1127), вы-

ступили как поэты безыскусственного склада,

у которых вместе с тем уже достаточно отчет-

ливо видны связи с развитой арабской любов-

ной поэзией, расцветшей в Испании и оказывав-

шей все большее воздействие на формирование

западноевропейской куртуазной литературы.

Поэзия Гильема Аквитанского была живым от-

ражением его бурной, полной приключений био-

графии. Храбрый воин, горячо верующий като-

лик, крестоносец и затем паломник, потеряв-

ший свою дружину в битвах с сарацинами, не-

утомимый искатель любовных приключений,

Гильем оставил после себя песни, полные непо-

средственного лирического чувства, выражаю-

щие его острое и жадное восприятие действи-

тельности. Описывая ярко и сильно свои лю-

бовные переживания, Гильем не считался с мне-

нием церковных властей и был дважды отлучен

от церкви. Герцог-поэт с энтузиазмом и изобре-

тательностью воспевал «утонченную любовь», он

стал в этой области создателем прочных тради-

ций. Однако в наследии Гильема есть и иные

образцы поэзии, в которых любовная тема трак-

туется в духе народной грубоватой шутки.

К середине XII в. наметились различные пу-

ти развития поэзии трубадуров. В творчестве

гасконца Маркабрю (писал между 1129 и

КУРТУАЗНАЯ ЛИРИКА

535

1150 гг.) она развивается как глубокая, во мно-

гом темная, герметическая поэзия своего вре-

мени, вобравшая самые различные его явления,

выражавшая, в частности, его критическое от-

ношение к нравам, царящим в провансальском

обществе, его попытки осмыслить свою эпоху.

В энергичных, порой грубоватых стихах он

клеймил обычаи своего времени, порицал жен-

ское легкомыслие, обрушивался на праздное,

с его точки зрения, занятие любовью. Он в наи-

большей степени, чем остальные трубадуры пер-

вой половины XII столетия, оказался под влия-

нием религиозной идеологии. Его суровый мора-

лизм был продиктован церковной доктриной.

Тому же Маркабрю принадлежит один из ран-

них образцов песни о Крестовых походах, пыл-

кий призыв, обращенный к землякам, которых

поэт увещевает подняться на помощь испанским

братьям, изнемогающим в борьбе с мусульма-

нами. Маркабрю выступал и с осуждением фео-

дальных распрей, грозящих погибелью прован-

сальской земле.

Современником Маркабрю был Джауфре Рю-

дель, о котором затем было сложено немало ле-

генд. Он был уроженцем Сентонжа, земли на

далекой окраине Прованса. Рюдель был знат-

ным рыцарем, очевидно, принимал участие в

одном из Крестовых походов. Более поздняя ле-

генда, закрепленная в XIII в. в «Жизнеописа-

нии» поэта, сделала его певцом «Принцессы-гре-

зы». Мотив «любви издалека» действительно

присутствует в лирике Рюделя, но ее изощрен-

ный стиль, полный иносказаний и намеков, дает

простор для очень смелых толкований. Отдель-

ные критики, например Карл Аппель, видели в

даме Джауфре Рюделя ни больше ни меньше

как Богоматерь. Правильнее было бы считать

поэта поборником «утонченной любви» к знат-

ной даме, любви, которая при всей своей иде-

альности и возвышенности, знает и плотские

радости.

Для поэта типичны мотивы весенней приро-

ды, созвучной по своей мажорной настроенно-

сти и по свежести и ясности пробуждающемуся

любовному чувству (в этом поэт приближается

к представителям арабской лирики, — напри-

мер, Ибн Зайдуну,— с их обостренным чувством

восприятия природы). Несомненно также ис-

пользование Рюделем ряда фольклорных моти-

вов, что не находится в противоречии с аристо-

кратичностью миросозерцания поэта. Не без

воспоминания о произведениях Овидия, кото-

рые в XII в. пользовались все более широкой

популярностью и вошли в школьные програм-

мы, поэт описывает любовь как «сладостную бо-

лезнь», как некое наваждение, как нечто вне-

запное и необъяснимое. Но реальные радости и

горести любви не проходят для Рюделя сторо-

ной. Он знает и жаркий трепет обладания, и пе-

чаль разлуки. Возможно, Овидием же («Герои-

ды», XVI) вдохновлена и самая знаменитая кан-

цона Рюделя, в которой он с большой поэтиче-

ской силой оплакивает вынужденную разлуку со

своей возлюбленной, женой графа Триполитан-

ского Раймонда I:

Мне в пору долгих майских дней

Мил щебет птиц издалека,

Зато и мучает сильней

Моя любовь издалека.

И вот уже отрады нет,

И дикой розы белый цвет,

Как стужа зимняя, не мил.

Мне счастье, верю, царь царей

Пошлет в любви издалека,

Но тем моей душе больней

В мечтах о ней — издалека 1

(Перевод В. Дынннк)

Этот мотив любви в разлуке создал устойчи-

вую традицию: прочно связанный с именем Рю-

деля, он вошел затем в вымышленную биогра-

фию поэта (обработанную, в частности, в конце

XIX в. Эдмоном Ростаном).

Несколько иное направление приняла лири-

ка в творчестве трубадура XII в., скрывшегося

под псевдонимом Серкамон (букв.— Странст-

вующий певец), во многом шедшего по стопам

Маркабрю. Именно в поэзии Серкамона (вто-

рая треть XII в.) намечается расцвет культа Да-

мы, идет разработка изысканного придворного

стиля, который станет затем господствующим в

поэзии трубадуров.

Серкамон был также автором одного из пер-

вых образцов плача, своеобразного жанра, соче-

тающего в себе похоронную песню с политиче-

ским стихотворением: восхваление заслуг усоп-

шего (у Серкамона это Гильем X) служит удоб-

ным поводом для пропаганды своих политиче-

ских взглядов.

Серкамон стоит на пороге нового периода в

эволюции лирики трубадуров, периода, отмечен-

ного наивысшими поэтическими достижениями,

связанными, например, с именами таких та-

лантливейших поэтов, как Рамбаут д'Ауренга

(годы творчества — 1150—1173), Пейрѳ д'Аль-

вернья (годы творчества— 1158—1180), Арна-

ут де Марейль (конец XII в.), Пейре Видаль

(годы творчества — 1180—1206), Гильем де Ка-

бестань (конец XII в.), Гаусельм Файдит (годы

творчества — 1185—1220).

Самым значительным из них был Бернарт де

Вентадорн (годы творчества — ок. 1150—1180),

трубадур незнатного происхождения, выступив-

ший, однако, как завершитель канона куртуаз-

ной лирики Прованса и прославившийся своими

канцонами при многих дворах Европы (в ча-

536

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Бернарт де Вентадорн

Миниатюра из провансальской рукописи XIII в.

Париж, Национальная библиотека

стности, в окружении Альеноры Аквитанской).

Именно в поэзии Бернарта де Вентадорна сло-

жились характерные особенности лирики тру-

бадуров как поэзии феодального двора с его

турнирами, праздниками, состязаниями поэтов

и ритуалом служения Даме. Вместе с тем поэ-

зия Бернарта де Вентадорна уже кое в чем об-

наруживает тяготение к выработке условного

языка, удалявшегося от живой речи первых об-

разцов лирики трубадуров.

Однако при всем своем артистизме и изящной

тонкости лирика Бернарта де Вентадорна согре-

та неподдельной искренностью и остается одной

из вершинных точек развития поэзии Прован-

са. Уже в следующем столетии о Вентадорне

писали как о величайшем поэте, специально

подчеркивая его незнатное происхождение. Как

писал его биограф, «господь дал ему красоту,

доброе и благородное сердце — качества, кото-

рые в изначальные времена давали право на ро-

довитость, а также разум, знания, куртуазию и

красноречие».

Поэт воспел свою любовь к жене своего сень-

ора, владельца замка Вентадорн. Любовь эта

была поначалу радостной и просветленной, как

постоянно воспевавшаяся в каисонах Бернарта

южная весна, нежная и сияющая. Тема про-

буждающейся природы сплетается в лирике тру-

бадура с мотивом молодой торжествующей люб-

ви. Он поет любовь не только как неодолимое

чувственное влечение (мы найдем у него и это),

но и как преобразующую магическую силу:

У любви есть дар высокий —

Колдовская сила,

Что зимой, в мороз жестокий,

Мне цветы взрастила.

Ветра вой, дождя потоки —

Все мне стало мило.

Вот и новой песни строки

Вьются легкокрыло.

И столь любовь нежна,

И столь любовь ясна,

Что и льдины, как весна,

К жизни пробудила.

(Перевод В. Дынник)

Признавая необходимость профессионализма,

«маэстрии» («Лишь у того стихи отменны, кто

тонким мастерством богат»), поэт настаивает на

приоритете вдохновения, одухотворенности (о

чем скажет спустя столетие молодой Данте).

Чтоб стих вдохновенно звучал,

Запомните, песен творцы:

В любви им ищите начал,

Любовью скрепляйте концы.

(Перевод В. Дынник)

Чувство Бернарта де Вентадорна (как он

рассказал о нем в своих кансонах) не всегда

безоблачно и мажорно. Поэт знает и грусть раз-

луки, и муку ревности, и светлую печаль празд-

ных мечтаний, и неодолимый жар чувственно-

сти. В последнем Бернарт столь же откровененг

как и в рассказе об иных своих страданиях и

радостях. Чувственные мотивы в его лирике

настолько не прикрыты прозрачными иносказа-

ниями, что заставляют предположить здесь и осо-

бую поэтическую игру, продиктованную, быть

может, желанием повторить горацианские при-

зывы насладиться быстротечным днем. Неодоли-

мое чувство, как сладкое бремя, держит в сво-

ем плену поэта, заставляет страдать и от под-

черкнутой холодности возлюбленной, и от ее

стыдливой скромности. Удел Бернарта — молча

страдать, не выдавая ни словом, ни взглядом по-

жирающего его чувства. И в мечтах переживать

непережитое. А мечты поэта идут далеко:

Вот бы застать ее во сне

(Иль сне притворном) и покров

С нее откинуть в тишине,

Свой стыд и робость поборов!

(Перевод В. Дынник)

Эти и подобные им признания Бернарта де

Вентадорна, как и многих других трубадуров,

породили давно уже длящийся среди ученых

спор о том, насколько искренни были лирики

КУРТУАЗНАЯ ЛИРИКА

537

Прованса в своих чувственных желаниях, не

было ли здесь лишь дани поэтической тради-

ции. Думается, вопрос этот не может быть ре-

шен однозначно. Реальный подтекст любовных

откровений трубадуров несомненен. По край-

ней мере, у какой-то части из них, в том числе

и у Бернарта де Вентадорна. Но также не под-

лежит сомнению, что эти чувственные мечты у

иных поэтов были не чем иным, как следовани-

ем быстро сложившемуся литературному этике-

ту, обязательной норме.

Лирика Бернарта де Вентадорна, при всей ее

несомненной профессиональной изощренности,

передает глубокое и сильное любовное чувство,

охватывающее всего человека и позволяющее

ему раскрыться во всем многообразии своей ду-

ши. И в этом — гуманистичность его светлой и

чуть-чуть грустной лирики, которая может рас-

сматриваться как отдаленное предвестие Ренес-

санса.

Во второй половине XII столетия наметилось

определенное стремление к усложнению и за-

темнению поэтического стиля, к выработке осо-

бой искусственной манеры изложения, которой

особенно отличался уроженец Дордони Арнаут

Даниэль (годы творчества — 1180—1210), кото-

рым восхищались еще Данте и Петрарка. Эта

манера получила красноречивое название «за-

крытой поэзии», или поэзии «темной» (trobar

clus). В этом духе писал изысканный и склон-

ный к формальным экспериментам поэт Рамба-

ут III граф Оранжский (д'Ауренга), нашедший

немало продолжателей и сторонников и, соглас-

но неподтвержденной легенде, внушивший не-

поддельную страсть, излившуюся в искусных

песнях, провансальской поэтессе графине де

Диа (конец XII в.). «Закрытая поэзия» отвеча-

ла духу все более замыкавшейся, превращав-

шейся в касту провансальской феодальной

знати.

Современником Рамбаута был один из самых

талантливых трубадуров — Гираут де Борнейль

(годы творчества — 1170—1210), «магистр поэ-

тов», непревзойденный мастер альбы. Первона-

чально и Гираут был сторонником «темной»

манеры. Затем он отошел от ее соблазнов и вы-

работал свой поэтический стиль, отличающийся

ясностью и силой. В нем соединены и достиже-

ния предшественников Гираута, и его собствен-

ные поэтические открытия.

Сохранилась тенсона, в которой Рамбаут и

Гираут де Борнейль в учтивой форме ведут спор

о задачах и приемах поэзии. В этом произведе-

нии конца XII в. с поразительной ясностью вы-

ражены резко противоположные эстетические

позиции, что позволяет говорить о двух течени-

ях в поэзии трубадуров. Рамбаут недвусмыслен-

но защищает за поэзией право быть достоянием

Бертран де Борн

Миниатюра из провансальской рукописи XIII в.

Париж, Национальная библиотека

немногих избранных. Гираут де Борнейль уве-

ренно говорит, что он предпочитает быть понят-

ным для широкого круга слушателей. Поэтому

и свою манеру он называет «открытой», «яс-

ной» (trobar leu). Хотя и «закрытая» манера

осталась одной из линий развития поэзии тру-

бадуров, но позиция Гираута де Борнейля ока-

залась более жизненной: самые значительные

явления провансальской поэзии на рубеже

XII—XIII вв. созданы в русле, близком к «яс-

ной» поэзии де Борпейля.

К этим важнейшим явлениям в развитии про-

вансальской поэзии конца XII в. относится

творчество трубадура Бертрана де Борна (ок.

1135—ок. 1210; расцвет творчества — 1181 —

1199).

Владелец замка Альтафорт и нескольких име-

ний, Бертран был характерным представителем

тех феодальных кругов, которые и сохраняли

претензию на самостоятельность, и не могли

обойтись без покровительства феодалов более

значительных. Сам Бертран был популярен в

Провансе как храбрый воин, опасный и ковар-

ный дипломат и поэт с необыкновенно острым,

беспощадным языком. Он был принят при дворе

английских королей, ведших большую полити-

ческую игру в Провансе. С принцем Ричардом

Львиное Сердце Плантагенетом и его братом.

338

ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

принцем Генрихом (так называемый Генрих

Молодой) Бертрана даже связывало некое подо-

бие друя^бы (оба английских принца были сы-

новьями Альеноры Аквитанской). Бертран под-

держивал своих английских покровителей в их

борьбе против короля Франции Филиппа-Авгус-

та, который вызывал ненависть Бертрана преж-

де всего тем, что поощрял стремление француз-

ских баронов поживиться за счет цветущих зе-

мель Прованса. Это не помешало поэту прини-

мать сторону то одного из братьев, то другого в

ожесточенном соперничестве Ричарда и Генри-

ха или вмешиваться в их постоянные ссоры с от-

цом, королем Генрихом II. Бертран кончил

жизнь в монастыре: такой финал встречается до-

вольно часто в биографиях трубадуров, находив-

ших под старость кров и защиту в обителях,

принадлежавших тому или иному влиятельному

монашескому ордену.

Поэтическое наследие Бертрана многообраз-

но. В нем представлена и любовная лирика, и

стихи на философские темы, и стихи «на слу-

чай», написанные для высокопоставленных дру-

зей. Однако самое ценное в этом наследии —

любовные кансоны и особенно сирвентесы

де Борна, его политическая поэзия. В сирвенте-

сах Бертрана де Борна открывается картина

беспокойной, полной тревог и бурных событий

жизни Прованса на исходе XII в. Наряду с

обычными баронскими смутами, в которых поэт

принимает деятельное участие, идет и борьба

больших сил: англо-нормандского государства

и французского королевства. Так как симпатии

Бертрана неустойчивы и диктуются сложными

соображениями его собственной политики, а не

только политики общепрованской, то достается

в его сирвентесах и французам (Филиппу-Ав-

густу), и англичанам. Резкими, сильными штри-

хами набрасывает Бертран образ дорогого ему

принца Ричарда; однако временами он пишет

о нем и не без горечи: на слово принца поло-

житься трудно из-за бурного, непостоянного ха-

рактера Ричарда. Иными чертами обрисован его

брат, принц Генрих, по песням де Борна — ми-

лостивый и мудрый юноша, охотно участвовав-

ший в поэтических забавах Бертрана и ценив-

ший его талант. В обоих случаях Бертран соз-

дает лирические портреты своих героев, выхо-

дя далеко за пределы сатиры, столь острой, ког-

да он пишет о Филиппе-Августе.

В знаменитой песне-плаче, написанной в свя-

зи со смертью Ричарда (1199), Бертран набра-

сывает портрет феодального вождя, твердо си-

дящего в седле, удачливого и на поле брани, и

на турнире, смелого, прямого и щедрого. И хотя

Ричарда, по словам Бертрана, будут оплакивать

англичане и нормандцы, бретонцы и ирландцы,

жители Анжу, Гаскони, Турени и Фландрии,

поэт-рыцарь славит в своем герое не мудрое и

кропотливое собирание земель, чем вскоре зай-

мутся французские короли, а воплощение фео-

дальной вольницы с ее безудержной удалью и

беспощадным самоуправством.

Позволяя себе говорить с королями, как с

равными,— такова его баронская гордость,— де

Борн с тем же чувством рыцарского кастового

равенства обращается к своим друзьям и недру-

гам, провансальским баронам. Обращение к ним,

часто встречающееся в его песнях,— характер-

ная особенность поэзии Бертрана. Он знал и це-

нил свою воинственную аудиторию и слагал

свои дерзкие песни именно для нее. Для этой

аудитории создал он и свой знаменитый сир-

вентес о войне: это вдохновенный гимн в честь

разбойной баронской войны как средства суще-

ствования. Образы этой песни великолепны в

своей реальности: картины набега, штурма, бит-

вы, пылающей деревни, осажденного замка пе-

реданы в песне со множеством зрительных под-

робностей, с поразительной достоверностью. Вся

душа Бертрана, деятельная, хищная, восприим-

чивая, выражена в этом откровенном прослав-

лении разбойничьего ремесла рыцаря.

Воинственный, авантюрный дух поэзии Бер-

трана, его горделивое самосознание «барона» и

неприкрыто презрительное отношение к «пле-

бею» — далеко не исключение в поэзии труба-

дуров. Близки к этому колориту и многие про-

изведения Рамбаута де Вакейраса (ок. 1155—

ок. 1207), бесстрашного воина и странника, вер-

ного соратника маркиза Бонифаса Монферрат-

ского. Автор многочисленных произведений лю-

бовной поэзии, посвященных сестре Бонифаса

Беатрисе дю Карре, Рамбаут прославил подвиг

маркиза в песнях, полных восторга по поводу

кровавых приключений своего сюзерена во вре-

мя Четвертого крестового похода.

Начало XIII в. стало и началом трагедии про-

вансальской культуры, трагедии трубадуров.

Воспользовавшись тем, что английским феода-

лам, погрязшим в своих собственных распрях,

было уже не до претензий на Прованс, фран-

цузские светские и церковные круги начали

многолетнюю разрушительную войну против

Прованса. Война велась с помощью и с благо-

словения папского престола и официально име-

новалась крестовым походом против еретиков-

катаров, альбигойцев, угнездившихся в Прован-

се. Французские полчища возглавлял веролом-

ный и жестокий Симон де Монфор. Ужасы ре-

лигиозных войн обрушились на Прованс. В ходе

военных действий были разрушены города и де-

ревни, сожжены собрания рукописей, истребле-

на немалая часть населения. Вместе с рыцаря-

ми Монфора в земли Прованса шла инквизи-

ция. Цветущая южная страна стала ее первой

КУРТУАЗНАЯ ЛИРИКА

539

жертвой. Провансальской культуре был нанесен

непоправимый урон.

Если кое-кто из провансальских рыцарей и

оказался на стороне французов, то большинст-

во баронов Прованса, и среди них многие тру-

бадуры, доблестно защищали родину. Слишком

очевидно было, что речь идет не столько об ист-

реблении ереси, сколько о завоевании и разграб-

лении их отчизны. Особым признанием пользо-

вался Пейре Карденаль (ок. 1180 —ок. 1278),

верный сторонник графа Тулузского; в течение

длительного времени он мужественно боролся с

крестоносцами. Карденаль заклеймил в своих

сирвентесах и французскую знать, вдохнови-

тельницу крестового похода против Прованса, и

папский Рим.

Подорванная французским нашествием про-

вансальская культура уже не смогла подняться

до того уровня, которого она достигла к началу

XIII в. Традиция трубадуров жила в покорен-

ном и разграбленном Провансе вплоть до XIV—

XV вв., но это была уже поэзия эпигонов. Под-

ражательный характер носит, например, лю-

бовная лирика Гираута Рикьера (годы творче-

ства — 1254—1292), создателя жанра серены

(т. е. вечерней песни); от других поэтов дошли

лишь отдельные произведения, связанные с тем

или иным именем, за которым не всегда стоит

реальное лицо. Облик поэта как творческой ин-

дивидуальности такяче становится условным.

Это в полной мере отразилось в возникшей на

протяжении XIII в. серии прозаических «био-

графий трубадуров» — собрании преданий и

анекдотов из жизни великих поэтов Прованса.

Хотя сообщаемые в «биографиях» сведения не-

достоверны и часто фантастичны (как, напри-

мер, жизнеописание Дя^ауфре Рюделя с его

«любовью издалека» к принцессе Мелиссанде),

эти образцы превосходной прозы великолепны

как собрание литературных портретов предста-

вителей провансальской поэзии и свидетельство

творческих возможностей, скрытых в недрах

провансальской культуры. Но живая основа про-

вансальской литературы, коренившаяся в спе-

цифике общественной жизни страны, была по-

дорвана войнами и кризисом провансальского

феодального строя. Многие трубадуры — участ-

ники войны и ее современники вынуждены бы-

ли оставить родину и нашли себе пристанище

при различных дворах Европы, как, например,

Сордель (ок. 1200 —ок. 1270), переселившийся

в Италию и познакомивший эту страну с «весе-

лой наукой» трубадуров (его творчество знал и

ценил Данте).

Провансальские поэты были хорошо извест-

ны в Византии, греческих государствах эфемер-

ной Латинской империи; они играли выдаю-

щуюся роль в культурной жизни итальянских

феодальных княжеств, при дворах каталонских,

португальских, арагонских и кастильских го-

сударей. Кое-кто из них освоился в Англии еще

при Генрихе II Плантагенете, самом могучем

из государей анжуйской империи, лелеявшем

мечту о присоединении Прованса к своим владе-

ниям. Уже к началу XIII в. существовали пере-

воды провансальских песен на некоторые язы-

ки средневековой Европы. К моменту кризиса

феодального Прованса, раздираемого и внутрен-

ними противоречиями, и войной с Францией,

авторитет провансальских поэтов был признан

от Атлантики до стран южных и западных сла-

вян.

Когда под ударами крестоносцев Монфора

пали твердыни Прованса и рухнула его блиста-

тельная цивилизация, в других странах Запад-

ной Европы уже складывалась ситуация, благо-

приятная для дальнейшего развития куртуаз-

ной культуры и литературы в общеевропейском

масштабе. Провансальские эмигранты своей

деятельностью на чужбине способствовали это-

му процессу дальнейшего развития куртуазной

литературы.

3. ТРАДИЦИИ ПРОВАНСАЛЬСКИХ ТРУБАДУРОВ

В ИТАЛИИ

Особенно велика была роль трубадуров в ста-

новлении итальянской литературы XIII в.

И раньше провансальские поэты писали порой

стихи по-итальянски, а итальянские поэты об-

ращались к провансальскому языку, как более

развитому и приспособленному для куртуазной

поэзии. Теперь, после катастрофы, обрушившей-

ся на провансальскую культуру, поэзия труба-

дуров еще продолжала свое позднее цветение

именно в Италии, где сложилась национальная

поэтическая школа, сложилась в пределах

большого и значительного сицилийского куль-

турного региона, охватывавшего Сицилию и

Южную Италию с Неаполем и находившегося в

тесной связи, с одной стороны, с Испанией и

Южной Францией, а с другой — с арабским

Ближнем Востоком и Византией.

В Сицилии, где причудливо смешались нор-

маннские, итальянские, арабские и византий-

ские культурные традиции, на стыке несколь-

ких древних и молодых цивилизаций расцвел

своеобразцейший феномен средневековой куль-

туры — двор германского императора Фридри-

ха II (1220—1250), избравшего остров местом

своего пребывания. Император собрал вокруг

себя поэтов, музыкантов, философов, врачей,

архитекторов, миниатюристов и книжников из

разных частей Средиземноморья: арабский аст-

роном встречался здесь с провансальским тру-

540 ЛИТЕРАТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ ЗРЕЛОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

бадуром, византийский (Ьилолог — с романским

зодчим. В этой атмосфере, полной творческих

стимулов, обогащенной широчайшим культур-

ным взаимообменом, развернулась блестящая,

но короткая история сицилийской куртуазной

поэзии, наследницы поэзии провансальской,

ставшая первой страницей итальянской литера-

туры Средних веков. Впрочем, очевидно, лири-

ческая традиция в итальянской литературе за-

родилась задолго до того, как она расцвела в

поэзии сицилийских трубадуров. Вероятно, как

и в других странах Европы, перед нами слож-

ный процесс развития народной лирической

поэзии, постепенно приобретающей формы поэ-

зии индивидуальной, накапливающей силы, ко-

торые ждут благоприятной ситуации, чтобы дать

определенный сложный и многообразный эф-

фект. Такая культурная ситуация и сложилась

в Сицилии в XIII в.

Среди сицилийских трубадуров выделяется

Ринальдо д'Аквино, в поэзии которого на смену

песенной традиции приходит осознанное инди-

видуальное творчество. Его произведения напо-

минают песни о Крестовых походах провансаль-

ских и французских поэтов сходным сочетани-

ем политического и личного мотивов: это не

только песни будущего крестоносца, это преж-

де всего песни расставания. Иногда в самом тек-

сте песни этот жанр называется сонетом, хотя

от формы сонета раннего Возрождения произ-

ведения д'Аквино еще далеки.

Темы вынужденного расставания, разлуки

звучат и в поэзии сицилийских трубадуров Руд-

жероне да Палермо и в стихах Гвидо делле Ко-

лонне (Гвидо да Колумна). У них тема разлуки

становится предлогом для изображения горьких

чувств, охватывающих даму, оставленную воз-

любленным. Непосредственность лирического

изложения придает живую прелесть этим произ-

ведениям.

Однако наряду с лирической непосредственно-

стью в поэзии сицилийцев со временем все на-

стойчивее стали пробиваться ноты, напоминаю-

щие о риторической тенденции французских

куртуазных лириков XIII в. Сицилийская ли-

рика постепенно уходила в русло эстетских

ухищрений, условностей. Это чувствуется даже

в поэзии Якопо да Лентини, которого в свое

время считали крупнейшим поэтом сицилий-

ской школы, и особенно в произведениях Гвидо

делле Колонне, в чьей деятельности черты тру-

бадура сочетались уже с чертами ученого поэ-

та. Гвидо был не только самобытным лириком,

но и талантливым переводчиком. Ему принадле-

жит перевод на латинский язык с греческого

знаменитой книги Дареса «История падения

Трои», послужившей затем основой для много-

численных рыцарских романов троянского цик-

ла и вообще ставшей для западноевропейского

читателя звеном, связавшим его с гомеровской

традицией, до того почти полностью утерянной

Западом.

Куртуазные поэтические школы сложились в

XII—XIII вв. и в феодальных дворах Пиреней-

ского полуострова, особенно в Каталонии и Га-

лисии, и в странах по обе стороны Альп и по

течению Рейна.

4 ПОЭЗИЯ ФРАНЦУЗСКИХ ТРУВЕРОВ

Появление куртуазной лирики в землях Север-

ной Франции нельзя объяснить лишь прямым

влиянием литературы Прованса. Трубадуры бы-

ли несомненно хорошо известны при северо-

французских дворах, а с 1137 по 1152 г. фран-

цузской королевой (женой Людовика VII) была

внучка первого провансальского поэта Гильема

Аквитанского. Однако в Северной Франции у

рыцарской поэзии были и свои источники для

возникновения

—

богатейшая фольклорная осно-

ва, отразившаяся в народной лирике (так назы-

ваемые «майские песни», «песни швей», песни о

крестовых походах и т. д.), развитая традиция

героического эпоса, рожденного в дружинной

среде и приучившего слушателя к напевности

связанных ассонансами стихов, укреплявшаяся

и усложнявшаяся придворная культура. Поэто-

му связь между поэзией трубадуров и лирикой

труверов (так назывались на Севере Франции

куртуазные поэты) не только или, быть может,

не столько генетическая, сколько типологичес-

кая. Это не значит, конечно, что труверы в сво-

их исканиях совершенно независимы от труба-

дуров. Стремительный расцвет в середине XII

столетия поэзии труверов моя^ет быть объяснен

как раз тем, что северофранцузские поэты смог-

ли плодотворно использовать богатейший опыт,

накопленный к тому времени поэтами Юга.

Поэзия труверов не была, однако, повторени-

ем на иной почве опыта трубадуров. Отметим

прежде всего большее тяготение северофранцуз-

ских поэтов к сильным феодальным центрам,

каких не было в Провансе. Помимо королевско-

го домена, такими притягательными пунктами,

где поэт находил приют и вознаграждение за

свое творчество, были культурные центры

Блуа — на юго-западе, и Шампани — на юго-

востоке. Таким же важнейшим культурным цен-

тром был кочующий двор английских Плантаге-

нетов. О нем следует сказать особо. Генрих II

Плантагенет и его дети Генрих Молодой и Ри-

чард Львиное Сердце по языку и по воспита-

нию принадлежали романской культуре. Все

они говорили по-французски, разбирали по-ла-

тыни, понимали по-провансальски и по-италь-

янски. Английский язык в их окружении был