Бердников Г.П. (глав.ред). История всемирной литературы в 9 томах, Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ

И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

ВВЕДЕНИЕ

Для рассматриваемого в настоящем томе «Исто-

рии всемирной литературы» периода от III до

XIII в. характерна связь между культурами, а

следовательно и литературами, соседствующих

между собою крупных стран Восточной Азии—

Китая, Кореи, Японии и Вьетнама. В жизни

Кореи, Японии, Вьетнама древняя китайская

культура сыграла ту роль, какую греческая и

римская культура — в истории стран Запада.

Древность Китая, в особенности его мифы и

поэзия, стали общим достоянием народов этих

стран Востока.

Их культуры объединила и иероглифическая

письменность, которая пришла из Китая в эти

государства в разное время: ханмун — в Корею

с первых веков нашей эры, камбун — в Японию

через Корею в V в., известная нам вьетнамская

поэзия на ханване начинается с X в. Иерогли-

фическими являются первые письменные памят-

ники поэзии и истории этих стран.

Таким образом, хапмун, камбун и ханван

следует рассматривать как органическую часть

национальной культуры определенного периода,

внутри которого и вслед за которым в каждой

из этих стран создавалась самобытная литера-

тура на измененной или на совершенно иной

письменности. Распространенным является срав-

нение ханмупа, камбуна и ханвана с латынью

в средневековой Европе. Латынь (при всем зна-

чении ее роли в лексическом обогащении и син-

тактико-стилистическом развитии ряда европей-

ских языков) была неродным, другим языком,

произносившимся каждым народом на свой лад

и не становящимся от этого более близким.

(Примерно то же можно сказать и о восприятии

арабского языка и арабской литературы в му-

сульманских странах.) Иероглифические же

знаки были значимыми сами по себе и читались

(ханмун, камбун, ханван) по-корейски, по-япон-

ски, по-вьетнамски, что укрепляло неотъемле-

мость их от культуры данной страны.

Страны восточного Средневековья постоянно

общались между собой. Торговые и культурные

связи выходили и далеко за пределы Восточной

Азии на запад, в Индию, а при танском Китае —

даже в Византию. В начале 30-х годов VII сто-

летия в Китай прибыло посольство из Тибета,

уже имевшего отношения с Индией. На Юге

Китая, в Гуанчжоу, существовала большая ко-

лония арабских купцов, не порывавших постоян-

ного общения с родиной. В X—XIII вв. сунский

Китай вел торговлю с пятьюдесятью странами.

Даже непрерывные войны с тюрками на север-

ных и западных границах Китая не могли не

приводить к знакомству с культурой и традиция-

ми тюркских народов.

Из Китая в соседние страны данного культур-

ного региона стало проникать конфуцианство

как мыслительная система и как образец госу-

дарственности, а затем уже и буддизм, послу-

живший связующим культурным звеном меж-

ду Китаем, Кореей, Японией и Вьетнамом, с

одной стороны, Индией и Средней Азией

—

с другой. Культурная жизнь стран Восточной

Азии в их длительную средневековую пору не

была ни отгороженной от внешнего мира, ни тем

более замкнутой их границами.

III век, время падения рабовладельческого

ханьского государства, в достаточной мере ус-

ловно в истории китайского общества знаменует

собою начало Средневековья. Китайские Сред-

ние века, конечная зыбкая граница которых

проходит в XVII—XVIII столетиях, вместили в

себя огромные пласты культуры, во многом

ждущей и раскрытия своего, и исследования.

Не зная разрывов даже среди войн, распада

страны и прочих превратностей на протяжении

прошедших тысячелетий, а впитывая в себя чу-

жие культуры и одновременно влияя на них,

китайская культура сохранилась не как мерт-

вое достояние музеев, а во всей животворности

непрекращаемой традиции. Вплоть до XIX в.

завоеватели в Китае — от первых покорителей

и кончая монголами и маньчжурами — бывали,

в свою очередь, покорены культурой угнетаемо-

го ими народа. Все они, завоевывая китайцев,

воспринимали до мелочей китайскую культуру,

без знания которой им невозможно было бы пра-

вить страной.

В основе этой культуры, как и китайской го-

сударственности, лежат идеи конфуцианства,

объявившего себя продолжателем традиции

«золотых веков» Древности. Конфуцианство

проповедовало идеальный путь жизни (Дао)

просвещенного человека (цзюньцзы). Совершен-

ствуя и поднимая себя до моральных высот

цзюньцзы, человек, по учению Конфуция, сле-

дует нормам поведения, указанным ему как

ВВЕДЕНИЕ

образец старинной правды, содержащей в себе

гуманность (жэнь), долг или справедливость

(и) и воплощенной в слове (вэнь). Конфуциан-

ство установило образ жизни, повлияло на ха-

рактер мышления, проникло в культуру китай-

ского общества, а со II

—

I вв. до н. э. стало вы-

полнять функции официальной государствен-

ной религии, в дальнейшей истории своего су-

ществования и практического применения пре-

терпев ряд изменений.

Конфуцианство как нравственное учение поч-

ти не существовало в чистом виде, без примеси

буддизма и даосизма, смягчивших сухость и

разнообразивших его прямоту. По существу,

конфуцианец мог, оставаясь конфуцианцем,

одновременно негласно предаваться буддизму

или придерживаться даосских воззрений. То же

происходило и в перенявших конфуцианство и

даосизм и приютивших у себя буддизм странах

восточноазиатского культурного региона, в каж-

дой по-особому и в разное время, но непремен-

но в тесном сплетении и внутреннем противо-

борстве «трех учений». Сложившееся таким об-

разом мировоззрение средневекового человека

полностью отразилось прежде всего в китай-

ской литературе, а затем и в литературах Ко-

реи, Японии, Вьетнама. Начнем все же с Китая,

первого по времени, и с поэзии, как того лите-

ратурного рода, которым, как правило, литера-

тура открывает путь своего развития и который

первоначально занял во всех этих странах наи-

более заметное место.

Важная черта средневековой китайской куль-

туры— обращение к Древности как к источни-

ку добра, правды или классической простоты. В

известной нам истории Китая нет такой древно-

сти, которая не нашла бы образец для себя в

древности еще более глубокой. Новое в литера-

туре становилось в конце концов древним и как

древнее почиталось, становясь учительным для

позднейших времен.

Достижения Древности воплотил в своем

творчестве первый великий поэт китайского

Средневековья Тао Юань-мин (IV—V вв.). По-

беды поэзии и мысли таких его предшественни-

ков, как в III в. Цао Чжи, Жуань Цзи, Цзо Сы,

предопределили подъем китайской поэзии. За-

метим попутно, что они же в ряду многих ки-

тайских поэтов утвердили пятисловный стих,

явившийся на смену четырехсловному, уже

ограниченному в своих возможностях использо-

вания в поэзии элементов разговорного языка.

Пятисловный стих, пришедший из народных пе-

сен и овладевший китайской поэзией Средневе-

ковья, следует рассматривать как проникнове-

ние поэзии в жизнь, как новое художественное

видение мира — одним словом, как часть и знак

общественного прогресса.

Постоянное обращение к Древности несет с

собою такую черту древней, а за нею средневе-

ковой китайской литературы, как наклонность к

практической пользе, наставительность. Кон-

фуцианский дидактизм обусловил и постоянное

смешение моральных качеств древней и средне-

вековой китайской поэзии с моральным обликом

ее авторов, для старой китайской критики неот-

делимым от нравственного направления их

творчества.

Конфуций учил своих современников, а зна-

чит, и последующие поколения, пока они оста-

вались верны ему, любить Древность и, храня

ее, пересказывать, а не вымышлять. Каждый

из рассказчиков, сообщая точные годы, геогра-

фию происшествия и имена участников его, был

твердо уверен в том, что он не «вымышляет», а

лишь «пересказывает» тем или иным путем до-

шедшее до него. Отсюда и автобиографичность

китайской поэзии, ее «дневниковость», тесная

связь с действительными событиями каждоднев-

ной жизни поэта и общества.

В этой поэзии есть пафос ухода от несправед-

ливостей человеческого мира как одного из пу-

тей борьбы, как способа освободиться от жизнен-

ных невзгод. Воспетое поэзией отшельничест-

во — не просто плод влияния буддизма и дао-

сизма: буддизмом и даосизмом рождена больше

форма, чем сущность явления. Отшельничество

не препятствовало возникновению в поэзии

танского времени острой социальной критики.

Оно, согласно существовавшей терминологии,

могло быть полным отдалением от жизни —

«малым отшельничеством», могло быть и сим-

волическим, но содержащим в себе самый ак-

тивный протест, т. е. «великим отшельничест-

вом», не предусматривающим уход конфуциан-

ского чиновника с государственной службы. Это

было больше всего отшельничеством мысли, и

если буддийская монашеская поэзия представ-

ляет собою «малое отшельничество», то конфу-

цианская или, вернее сказать, поэзия ученых-

литераторов, чиновников в странах Восточной

Азии содержит в себе «великое отшельничест-

во», в которое включается и борьба сановного

поэта за справедливость. И «малое», и «великое

отшельничество» получило в поэзии распростра-

нение еще и потому, что в сознании человека

Средневековья любые бедствия объяснялись не

несовершенством социального строя, а, скорее,

несправедливостью чиновников.

Отшельник средневековой иероглифической

поэзии не анахорет, не мрачный человеконена-

вистник, а человек, никогда не мнящий себя

выше других: люди Древности всегда выше, чем

он сам. Он знает и равных себе и дружит с ни-

ми. Вот почему дружба сердец и умов стоит во

главе этой поэзии. Дружба в иероглифической

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

поэзии Средневековья вытеснила общепризнан-

ную царицу поэзии — любовь. Или, во всяком

случае, приглушила ее. Если обратиться к ки-

тайской литературе, то любовь присутствует в

народной поэзии начиная от «Шицзина», книги

песен, перейдя затем в жанр юэфу, народных

песен, и авторских подражаний им. В «Шицзи-

не» она откровенна, но и целомудренна, в юэфу

же беззастенчива, но скрыта за намеками и

омонимами. Несмотря на ряд стихотворений

танского времени, несмотря на творчество Ли

Шан-иня (IX в.), любовная тема в китайской

классической поэзии жанра ши оскудевает, при-

обретая несравненно большее значение с расцве-

том поэтического жанра цы, вначале посвящен-

ного жизненным печалям и любви, а затем ста-

раниями Су Ши (XI в.) охватившего многие

явления жизни.

Приблизительно до VII—VIII вв. наши све-

дения ограничиваются одной китайской литера-

турой. Уже в VI в. в Китае существовали об-

ширная и глубокая по восприятию мира поэзия

и даже несколько осмысливающих ее трактатов,

в первом из которых, принадлежащем поэту

Цао Пи (II—III вв.), говорилось о бессмертии

писаного слова. Тогда еще веяло свежестью от

безымянной народной поэзии, в дальнейшем

влившейся в стихи средневековых авторов. Ок-

репла пейзажная лирика, исподволь занимав-

шая большие пространства поэзии и окончатель-

но утвердившаяся в творчестве Се Лин-юпя

(IV—V вв.). Все пристальнее вглядывались

поэты в долгое время не заявлявшие о себе

громко стихотворения Тао Юань-мина, ставше-

го великим образцом для последующих столе-

тий.

А последующие столетия, танские и сунские,

оказались наиболее просвещенными в истории

средневекового Китая. Экзамены на чиновничью

должность, формально существовавшие со II в.

до п. э., в тайском государстве приобрели дейст-

венный характер. Подготовка чиновников слива-

лась с подготовкой поэтов.

В танское время усиливается социальное зна-

чение поэзии. Внимание, как будто направлен-

ное поэтом на себя, было и вниманием к чело-

веческой судьбе вообще, было и откликом на

потрясения, переживаемые страной, одно из ко-

торых — мятеж Ань Лу-шаня. Военный намест-

пик Ань Лу-шань в 755 г. поднял мятеж, подав

ленный с помощью чужеземных войск только

в 763 г., уже после того, как он принес стране

неисчислимые несчастья. Мятеж затронул судь-

бы великих поэтов Ли Бо, Ду Фу, Ван Вэя в их

последние годы и заострил гражданскую тему в

поэзии.

80-е годы VIII в. в китайской истории памят-

ны введением «двойного налога» (с летнего и

осеннего урожаев), который привел к дальней-

шему обнищанию крестьянских масс, что ярко

отражено в поэзии поколением Бо Цзюй-и.

«Возврат к древности» Хань Юя и Лю Цзун-

юаня, звавших к приближению прозо-поэтиче-

ских сочинений к живой жизни, по существу,

смыкается с открытым и бурным возмущением

в поэзии, произведенным «Новыми народными

песнями» Бо Цзюй-и, Юань Чжэня. Поэзия

встала на защиту крестьянина, вторгаясь в про-

зу жизни, когда в стихах приводились даже

экономические подсчеты и делались сравнения

былыми временами, что является еще одним

свидетельством многих жизненных функций, ка-

кие приняла на себя китайская средневековая

поэзия.

Танская династия пала в 907 г. после восста-

ния Хуан Чао, длительной крестьянской войны,

продолжавшейся с 874 по 901 г. В 960 г. Китай

был объединен на следующие 300 лет династией

Сун. Наряду со все большей зависимостью

крестьян от крупиопоместпых землевладельцев

в супском государстве повышается роль просве-

щенной части общества. Мирное существование

сунского государства было прервано вторжени-

ем чжурчжэней, в 1127 г. захвативших свыше

трети территории страны и оттеснивших дина-

стию на юг. Несчастья страны не снизили на-

пряженности духовной жизни, а лишь изменили

ее направление. Особую силу в литературе при-

обрела тема самого существования родины.

Мысль в сунское время по сравнению с тап-

ским развивается в сторону большей широты

обобщения. Сунскому времени принадлежит

неоконфуцианство, названное академиком

В. М. Алексеевым конфуцианским ренессансом

XI—XII вв. Неоконфуцианство представляло

существующий общественный порядок как про-

явление вечного разума — ли, оно обогатило

конфуцианство буддийскими и даосскими эле-

ментами, не изменив конфуцианское миросозер-

цание как таковое. (С XIII в. неоконфуцианство

начало распространяться и в Корее.) Тяга в

сунское время к философскому, теоретическому

осмыслению действительности и искусства по-

могла появлению нового критического жанра —

заметок о стихах. История китайской литерату-

ры очень многим обязана сунской критике в по-

знании великих авторов танского и дотанского

времени.

Огромная по своему объему сунская поэзия

коснулась разных сторон человеческой деятель-

ности. Мы можем считать, что в сунское время

китайская поэзия поднялась еще на одну сту-

пень в присущем ей внимании к человеку, при-

обретшем большую широту, более тесную связь

с интересами всего общества, в котором многие

поэты были вершителями государственных дел.

ВВЕДЕНИЕ

Борьба с несправедливостью и утверждение

гордости за родину в сознании человека — вот

две главные гражданские линии сунской поэзии,

я если первая из них унаследована от танского

времени, то вторая преимущественно принадле-

жит сунскому. В стихах зазвучала новая нота —

уважение к труженику, а не только жалость к

нему, не только боль за него, столь частая в

тавской поэзии. Патриотическая же тема в

сунской поэзии помогла осознанию — в воз-

можных для того времени пределах — целостно-

сти китайского общества, потому что в сущест-

ве поэзии, обличающей внутригосударственную

несправедливость, лежала защита крестьянина,

а поэзия, призывавшая к сопротивлению внеш-

нему врагу, по самой идее своей уже предпола-

гала единение с этим крестьянином.

Формальные достижения высокоорганизован-

ной китайской поэзии во многом определялись

иероглифической письменностью.

Первой из стран Восточной Азии приняла

иероглифическую письменность в литературном

творчестве, по-видимому, Корея в государствах

Когурё, Пэкче и Силла. Собственная литерату-

ра на ханмуне как бы продолжала китайскую

Древность, воспринятую корейцами как неот-

рывное прошлое, как свои Греция и Рим.

Самая ранняя корейская литература (как,

должно быть, и литература Вьетнама) до нас не

дошла или оказалась запечатленной в более

поздних памятниках. К VI—VII вв. относятся

первые записи корейских песен хянга. Извест-

но также одно-единственное четверостишие на

ханмуне, сберегшееся в бурных событиях исто-

рии от I в. н. э. А дальше уже в истории корей-

ской поэзии идут стихи на ханмуне поэта IX в.

Чхве Чхивона, до сих пор остающиеся живыми.

Они послужили также к развитию в Корее пей-

зажной лирики.

Корейское звуковое письмо создано лишь в се-

редине XV в., и мы имеем основания предпола-

гать, что в X—XII вв. существовала не только

известная нам поэзия на ханмуне, но знаем мы

преимущественно ее. Стихи этих столетий, при-

надлежавшие поэтам Чон Джисану (XII в.),

Ким Бусику (XI—XII вв.), донесли до нас кон-

фуцианские, буддийские и даосские умонастрое-

ния ученых-литераторов и свидетельство о жиз-

ни феодальной Кореи.

Тематика корейской поэзии все более расши-

рялась. Монгольское вторжение в Корею в

XIII в. привело к развитию даосской мысли, к

воспеванию отшельничества. Но оно же принес-

ло и поэзию обличения, возмущения чужезем-

ным гнетом.

Одна из вершин корейской поэзии на ханму-

не — творчество Ли Гюбо (XII—XIII вв.),

вместившее в себя и любование природой роди-

ны, и резкое обличение несправедливостей, и

сетование на собственные злоключения, и, нако-

нец, поэтическую повесть о днях минувших.

На Ли Гюбо, пожалуй, и кончилось почти без-

раздельное владычество ханмуна в поэзии. Все

большее распространение получают каё (песни)

периода Корё, из которых сохранилось всего

двадцать, записанных на несколько веков позд-

нее их появления.

Национальный стихотворный жанр сиджо —

трехстрочных безрифменных стихотворений —

возник только в XIV в.

Здесь с^оит еще раз отметить, что иероглифи-

ческая поэзия, т. е. поэзия на ханмуне, камбу-

не, ханване, несмотря на внешнее ее происхож-

дение, является органически своей для Кореи,

Японии, Вьетнама. Существование ее одновре-

менно и рядом с достигшей высот китайской по-

эзией определило тот факт, что она не толь-

ко по изощренности формы, но и но сложно-

сти содержания была на таком же высоком

уройне.

Япония — единственная из трех стран, оста-

вившая для себя без каких-либо существенных

изменений воспринятое ею в V в. через Корею

иероглифическое письмо, перемежая его изобре-

тенным в IX в. слоговым.

Первый сборник стихов на камбуне «Кайфу-

со» был составлен в 751 г. Вообще VIII век,

время творчества великих поэтов Акахито, Яма-

ноэ Окура, открывает собою систематическую

историю японской литературы. Именно в эпоху

Нара сложилась японская поэзия с ее лакониз-

мом, умением запечатлеть уходящее мгновение,

глубиною взгляда, сострадательностью, тонко-

стью вкуса.

Буддизм и конфуцианство пришли в Японию

в VI в. Тогда же укрепились культурные связи

с корейскими государствами, происходил обмен

миссиями с Китаем. Япония, восприняв китай-

скую конфуцианскую социальную схему, в по-

следующей государственной практике лишила

ее первоначальной подвижности, сделав сослов-

ные перегородки в японском обществе непреодо-

лимыми. К VIII в. в Японии хорошо знали ки-

тайскую, а затем и корейскую поэзию. Законо-

мерно, что именно в эту пору через несколько

лет после «Кайфусо» могла появиться такая не-

обыкновенная по художественной силе и по ко-

личеству стихов национальная антология само-

бытной японской поэзии, как «Манъёсю», став-

шая энциклопедией японской жизни ряда про-

шедших веков. В отличие от корейской и вьет-

намской иероглифической поэзии, занявшей в

средневековой литературе этих стран первое

место, в Японии при огромном влиянии камбу-

на главенствовала танка — стихотворная фор-

ма, только в Японии и известная.

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

В X в. в Японии по распоряжению микадо бы-

ла составлена следующая за «Манъёсю» антоло-

гия — «Кокинсю». Японская танка в «Кокин-

сю» достигла совершенства, но во многом утра-

тила непосредственность поэтического обаяния

песен «Манъёсю».

Как и Корея, и Япония, Вьетнам — страна

древней культуры. Но и здесь литературный

«отсчет» начинается сравнительно поздно, с

X в., когда Вьетнам обрел независимость и мог

выделить принадлежащее ему культурное на-

следие. Вьетнамское феодальное государство

устанавливалось и крепло на протяжении четы-

рех столетий, которые принято называть време-

нем Ли (1010-1225) - Чан (1225-1400). Ли-

тература Ли-Чан имеет свои внешние и внут-

ренние особенности, дающие ей право на опре-

деленное место в периодизации истории вьет-

намской литературы. Это литература преимуще-

ственно на ханване: национальная письменность

ном появилась, по-видимому, не ранее XIII сто-

летия. Заметим, что ханван не угас ни после

нома, ни даже после внедренной в XVII в. ла-

тиницы — на ханване написаны, например,

знаменитые стихи Хо Ши Мина.

Вся история Вьетнама, в непрестанных вой-

нах героически отстаивавшего свою независи-

мость, не способствовала сохранению культур-

ных ценностей. Во время Ли-Чан на Вьетнам

наступали войска сунского Китая в XII в., мон-

гольская армия находившегося под властью

монголов юаньского Китая в XIII в., и многое

из того, что удалось спасти в этих войнах, было

уничтожено при вторжении во Вьетнам войск

минского Китая в начале XV в. Произведения

вьетнамской литературы и искусства погибали

и рассеивались, а что сохранено, то осталось

большею частью в рукописях, которые не все

еще найдены. Но и то, что перед нами сейчас,

способно дать представление о жизни и борьбе

средневекового вьетнамского общества, о душев-

ной ясности и высокой интеллигентности выра-

зителей народного сознания, которые явились

авторами дошедших до нас памятников.

Эти авторы — буддийские монахи, которые

по происхождению могли принадлежать и к

простонародью, и к привилегированным слоям,

полководцы, сановники, начиная от самых вы-

соких и до вершителей судеб в уездах, и, нако-

нец, государи. Монахи, как и в Японии, и в

Корее, были первыми поэтами страны. Буддизм,

по-видимому, впервые проник на территорию

Вьетнама во II—III вв. через паломников, ко-

торые шли из Индии в Китай. Есть сведения,

что среди них были знатоки санскрита, служив-

шие переводчиками китайским и индийским

монахам. В X в. уже действовала буддийская

школа тхиен (китайская — чань, японская —

дзэн). Монахи были советниками государей, а

государи и их наследники становились монаха-

ми. Стихи монахов служили буддийской пропо-

ведью и наставлением, они учили бесстрастию

в этом иллюзорном мире, они также призывали

к даосскому уединению. Но сама поэзия, вся

образная система ее, влекла монаха к любова-

нию природой, к художественному осмыслению

наблюдаемого им в жизни, и тогда появлялись

«светские» произведения без буддийских и даос-

ских поучений, поэтические картины вьетнам-

ской обыденности.

Не надо думать, что мысль человека тех вре-

мен — это относится также и к Китаю, и к Ко-

рее, и к Японии — была жестко ограничена

лишь рамками трех учений — конфуцианства,

буддизма, даосизма. В этой мысли существова-

ли идеи свободного общения между людьми,

разрывавшие сети почитаемого отшельничества

и проявлявшиеся в творчестве поэтов, что явля-

лось залогом и дальнейшего движения поэзии, и

развития прозы.

Развитая художественная проза — детище

средневекового города, который в азиатских

странах имел свои особенности, отличавшие

его от средневековых западноевропейских го-

родов. Так, в Китае внешне он был противо-

положен тихой деревне, прилежно и безмолвно

трудящейся на полях. А на самом деле в нем

было то же безропотное подчинение единой

централизованной власти, отсутствовало город-

ское самоуправление, внутренняя и внешняя

его жизнь полностью регламентировалась госу-

дарством, владеющим всей городской землей, и

горожанин находился в безусловной зависимо-

сти, не позволявшей ему отделиться в своем

политическом развитии от деревенского жителя.

Города входили в одну административную си-

стему с деревнями, и городской обыватель —

ремесленник или торговец — был столь же бес-

правен, как и крестьянин.

Удивительные истории, составляющие содер-

жание танских новелл, дают нам некоторое

представление о китайском городе VII

—

IX вв.

и о правилах, регулирующих его жизнь. Герой

танской новеллы — чаще всего чиновник или

будущий чиновник. Такой герой не требует рас-

сказа о себе говором площадей и улиц. Танская

новелла в своем развитии остановилась на язы-

ке, почти не отличном по грамматическим осо-

бенностям от языка прозопоэтических сочине-

ний гувэнь, использующего не разговорный

танский язык, а древнекитайский. Все, что рас-

сказывалось, имело свою традицию, идущую от

коротких рассказов «о необычайном» III—

VI вв., от записей в династийных историях. И

герои оставались традиционными — студенты,

красавицы, оборотни. Как и прежде, они были

ВВЕДЕНИЕ

типизированы, но безлики, различаясь между

собою положением в обществе, возрастом, теми

или иными способностями, судьбой. Неиндиви-

дуализированной оставалась и речь персонажей.

Танская новелла традиционно нравственна и

традиционно дидактична. Жизнь героев новел-

лы отмечена и трагедиями, и счастьем. В соот-

ветствии с давней традицией китайской литера-

туры самая большая трагедия — это трагедия

расставания и самое большое счастье — счастье

супружеской жизни.

При этом, по сравнению с короткими расска-

зами III—VI вв., танская новелла ушла далеко

вперед. Факт или кажущийся факт начинает в

ней заменяться присущим художественной

литературе вымыслом. Но герои остаются преж-

ними. Новелла не обогатила мышления средне-

векового человека новыми идеалами. Легко за-

метить, что по социальному звучанию танская

поэзия, даже принадлежа тем же авторам, была

впереди прозы.

Вслед за танской новеллой идет народная сун-

ская повесть хуабэнь, окончательно оформив-

шаяся в XII—XIII вв. и записанная на разго-

ворном языке своего времени. Во многом следуя

народному сказу шихуа, она тем не менее свя-

зана с танской новеллой сюжетами, образно-

стью, а подчас и заимствованной манерой опи-

сания. Как и в танской новелле, здесь реальное

соединено с фантастическим, внимание рассказ-

чика привлекают любовь и брак, но охват дей-

ствительности намного шире.

Герои сунских повестей более разнообразные

и демократические, чем в танской новелле, —

это торговцы, студенты, монахи, разбойники.

Мы видим, как беззаконие воспитывает рабскую

психологию, как человек полностью зависим и

беззащитен. Сунские повести создавались в

бесправной городской среде, сопротивление ко-

торой было по большей части пассивным:

XI век знал всего одно вооруженное восстание

в городе Бэйчжоу.

Сунская повесть все еще не дает психологи-

ческих деталей, а показывает события лишь че-

рез поступки героев, проявляющих свойствен-

ный им характер поведением в критических об-

стоятельствах. Рисуя внешность героев, рассказ-

чик прибегает к уже использованным танской

новеллой типовым обозначениям, которые со-

хранились в китайской литературе надолго.

Надо сказать, что и в живописи, в китайском

средневековом портрете, применяются лишь

типологические категории, выработанные фи-

зиомантией. Индивидуального портрета еще

нет: в Китае теория портрета отделяется от

физиомаптии не ранее XVIII столетия.

В сунской повести, как правило завершаю-

щейся победой традиционной конфуцианской

нравственности, нет героя, с веселым смехом

рвущего путы надоевшей старины, так хорошо

известного нам по европейскому городскому рас-

сказу. Авторы повести хотят немалого — спра-

ведливости, но она твердо обосновывается на

конфуцианских уложениях, которым не пре-

пятствуют ни буддийская религиозная направ-

ленность, ни даосское волшебство. Это типич-

ная средневековая повесть, очень совершенная

в своем роде и при всей ее наблюдательности,

виртуозности описаний в ней, живости ее и

крайней занимательности не преступающая

черту, ограничивающую жанр. Тот городской

житель, для которого она создавалась, пока еще

и экономически, и политически находился во

власти феодального общества и представлений,

присущих этому обществу.

Законы развития китайской прозы III —

XIII вв. в определенной степени относятся ко

всему рассматриваемому нами культурному ре-

гиону, где средневековая китайская проза вос-

принималась творчески и помогала созданию

своей национальной литературы. Корею, а в

особенности Японию можно назвать и храните-

лями общего этого наследия: до сих пор там

находят произведения китайского Средневе-

ковья, затерявшиеся у себя на родине, что еще

раз свидетельствует о тесном духовном обще-

нии этих стран в средневековый период их исто-

рии.

Япония, в отличие от Кореи и от Вьетнама,

восприняла иероглифическую письменность, не

заменив ее впоследствии ничем, а лишь изобре-

тя в качестве подспорья слоговую азбуку. Наря-

ду с этим, также в отличие от Кореи и от Вьет-

нама, Япония (в которой, например, китайская*

поэзия времени Тан получила огромное распро-

странение и, вызвав бурю подражания, способ-

ствовала развитию собственной поэзии на кам-

буне), довольно рано поставила произведения

на камбуне во второй ряд своей литературы, что

всего заметнее в прозе. Тем интереснее само-

бытность уже оторвавшейся от камбуна япон-

ской прозы, ранние и самые замечательные об-

разцы которой появились в XI в., через два сто-

летия после первой народной повести «Такэто-

ри моногатари», созданной на фольклорной ос-

нове. Исторические условия были таковы, что

мужская часть образованного слоя общества

писала на камбуне, а также сочиняла стихи

танка, японская же художественная проза ста-

ла уделом талантливых женщин, влияние на ко-

торых китайской культуры, конечно, ощуща-

лось, но было не столь непосредственным.

Так б*

ли созданы родственные по форме

жанру китайских «изречений» знаменитые про-

изведения японской литературы, а среди них

«Записки у изголовья» Сей Сёнагон. В начала

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

XI в. появилась одна из самых великих книг

японской классики — роман «Гэндзи моногата-

ри» Мурасаки-Сикибу, женщины, принадлежа-

щей к придворному кругу. «Гэндзи моногата-

ри» поражает тонкостью наблюдений и попыт-

кой объективного взгляда на мир, предваряя

тем самым достижения позднейшей литературы.

В начале XII в. получил распространение сбор-

ник рассказов «Коидзяку моногатари», уже

свидетельствующий о наличии демократических

тенденций в японской литературе и содержа-

щий рассказы, доступные не только образован-

ной части общества. Его общенародное значе-

ние было осознано только впоследствии. Для

Кореи и Вьетнама III—XIII века были време-

нем преимущественного господства поэзии (ес-

ли основываться только на сохранившихся до

наших дней письменных памятниках).

Последующие столетия знаменуют собою ряд

новых явлений в литературах этого культурного

региона — расцвет жанра юаньской драмы в

Китае, распространение отмеченной нацио-

нальным своеобразием иероглифической прозы

(на ханмуне) в Корее и (на ханване) во Вьет-

наме, развитие жанров дзуйхицу — разрознен-

ных записок, ёкёку

—

одноактной поэтичес-

кой драмы для театра масок Но, а также про-

изведений на камбуне

—

в Японии.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

КИТАЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

1. ПОЭЗИЯ III—VI вв.

К концу II в. некогда могущественная хань-

ская империя пришла в упадок. Крестьянское

восстание «желтых повязок» в 184 г. оконча-

тельно подорвало власть династии. Между так

называемыми сильными домами, владевшими

землями, началась междоусобная борьба. Четы-

реста лет, вплоть до объединения Китая в 618 г.

первым императором танской династии, огром-

ные просторы страны были ареной кровопролит-

ных войн.

В конце II и начале III в. на территории быв-

шего ханьского государства образовались цар-

ства Вэй, Шу и У, правителями которых стали

Цао Цао, Лю Вэй и Сунь Цюань. Историю Тро-

ецарствия (220—280) характеризуют бесконеч-

ные войны и распри, рост бродяжничества, при-

нявшего размеры социального бедствия. В стра-

не свирепствовали голод и болезни. После вос-

стания «желтых повязок» крестьянские бунты

не прекращались. Участились набеги на север-

ные границы страны кочевых племен сяньби,

сюнну (хунну), цзе. К началу IV в. они завер-

шились установлением временного господства

племен над частью территории Китая. В 420 г.

была основана династия Сун, которую менее чем

за полтораста лет сменило еще три династии.

Духовная жизнь в тот период была весьма

сложной. Конфуцианское учение, издавна слу-

жившее верной защитой императорской власти,

утрачивало свою былую силу. К I в. относится

проникновение в Китай буддизма с его пропо-

ведью недеянья, отрешения от соблазнов, якобы

ведущих к нравственному перерождению чело-

века. В 504 г. буддизм был объявлен государст-

венной религией. Широкое распространение по-

лучила религиозная (пефшіософская) форма

даосизма, ее фантастические, сказочные эле-

менты.

Мысли и чувства простых людей, их видение

мира отразили в себе народные песни юэфу,

многие записи которых дошли до наших дней.

Их не записывали только в смутное время Тро-

ецарствия, но бытовавший тогда песенный фоль-

клор, по-видимому, мало чем отличался от более

раннего, ханьского. Ханьские юэфу, повествую-

щие о тяжких войнах, о бедствиях народных,

о быстротечности жизни, о любви и разлуке, бы-

ли широко распространены и в III в. н. э. При-

близительно в это же время была создана народ-

ная баллада «Жена Цзяо Чжун-цина» (другое

название — «Павлины летят на юго-восток»).

В ней поэзия поднимает свой голос в защиту

любви и свободы человеческой личности, против

гнета конфуцианского домостроя. Особенно

большое развитие любовная тема получает в

более поздних песнях (IV—VI вв.), собранных

на Юге страны, на которые немалое влияние

оказала весенняя обрядово-игровая поэзия неки-

тайских народностей Юга. Северные песни того

же периода более суровы и мужественны; по-

стоянная необходимость для жителей Севера

защищать жизнь и свободу с оружием в руках

наложила на их творчество свой отпечаток: на

первый план здесь выступают юэфу, воспеваю-

щие воинскую доблесть, ратный подвиг. Осуж-

дение бесконечных завоевательных войн, ха-

рактерное для песен II в. до н. э.—II в. п. э.,

сменяется темой любви к родной земле, полу-

чившей самое широкое распространение. Сле-

дует отметить также, что определенное влияние

на северные юэфу оказал фольклор кочевников-

завоевателей, покоривших на некоторое время

эту часть страны. Общими для Севера и Юга

Китая были повсеместно бытовавшие короткие,

КИТАЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

афористические песенки, которыми народ откли-

кался на каждое волнующее его событие, обли-

чал и высмеивал своих угнетателей.

Литература, возникшая на рубеже II и III вв.,

многим обязана именно народной песне. Это

было время возраставшей индивидуализации

творчества, которая, однако, еще не разрушала

фольклорного влияния: поднявшись над тради-

ционной народной литературой-, индивидуаль-

ная поэзия сохраняла с ней тесную связь, пи-

таясь ее живительными соками.

До наших дней дошло около трехсот стихотво-

рений поэтов той поры, прежде всего «семи

цзяньаньских мужей» и литераторов из дома

Цао.

Поэты, входившие в группу «семи мужей», в

пору смут оказались в самом водовороте собы-

тий, прониклись бедами и горестями народа.

Создавая правдивые стихи о тяготах походов, о

скитаниях беженцев и сирот, поэты отразили

характерные особенности эпохи; смело и тре-

бовательно звучали их голоса, ратовавшие за

объединение страны, за прекращение междо-

усобных войн.

Однако постепенно (между 212 и 217 гг.) раз-

вилась и поэзия, имеющая ярко выраженный

придворный характер.

Прибывшие из разных концов страны в город

Ечэн поэты часто встречались у наследника

престола за вином, читали стихи, обменивались

экспромтами. Поэты сочиняли стихи на темы:

«любовь к пейзажу», «близость к прудам и

паркам», «ответные стихи в дар», «благодарст-

венные стихи», «стихи на пиршестве», «застоль-

ные стихи».

В этих произведениях мы находим подробно-

сти жизни древних китайцев, узнаем об их иг-

рах и развлечениях, об охоте и пиршестве, об

аудиенции у государя и о церемонии отъезда

удельных князей из столицы, но прежде всего

здесь отражены чувства и думы людей той

эпохи.

Правда, у ечэнских поэтов социальные моти-

вы звучали приглушенно, часто сменяясь пус-

тым славословием, свойственным любой при-

дворной литературе. Но, несмотря на все это,

ечэнские поэты прошли хорошую школу поэти-

ческого мастерства.

Поэты III в. оставили образцы пятисловных

стихов. Их появление было выдающимся собы-

тием в истории китайской поэзии. Песни, где

царствует четырехсловный стих («Шицзин»),

являются великим творением народного гения,

но со временем этот же стих превратился в пу-

ты, связывавшие развитие поэзии. Новые идеи

требовали новых форм выражения, и такой

формой стал пятисловный стих, господствовав-

ший в китайской поэзии в течение многих ве-

ков. Пятый иероглиф придал стиху большую

гибкость, выразительность, значительно увели-

чил его лексические и стилистические возмож-

ности, приблизил язык поэзии к разговорной

речи.

Источником пятисловного стиха было устное

народное творчество, в частности народные пес-

ни юэфу, в которых он и развился раньше всего.

Поэтому пользовавшиеся этим стихом стали об-

ращать внимание на его музыкальную сторону.

Правда, они еще не смогли подняться до теоре-

тического осмысления открываемых им возмож-

ностей, однако на практике, на слух применяли

принцип тональности довольно успешно. Вооб-

ще особенность китайского языка, выражаю-

щаяся в том, что каждое слово произносится с

разной модуляцией (под определенным тоном),

была использована поэзией вначале стихийно, а

потом сознательно.

Поэты стремились к точному выражению мыс-

ли, они смело вводили в стихи слова, которые до

них употреблялись редко или в ином значении.

Особенно тщательно обрабатывали они первые

и заключительные строки стихотворения, считая

их наиболее важными для создания настроения*

общего тона, а также для выделения главной

мысли. Заключительные строки, часто прини-

мавшие форму афоризма (у Цао Чжи в особен-

ности), становились логическим завершением

непрерывно нагнетаемых чувств и мыслей.

Литература III в. включала не только поэзию,

хотя поэзия в ней преобладала. Первые уверен-

ные шаги делала ритмическая проза (пянь-

вэнь), появлялись «рассказы об удивительпом».

Но поэзия была особенно чутка к веяниям ве-

ка, особенно близка к жизни.

Самым талантливым из «семи мужей» был

Ван Цань (177—217). До наших дней дошло

более двадцати его произведений, и среди них —

известные «Семь печалей».

Ван Цань был создателем жанра малых фу,

или лирических фу, отличавшихся от ханьских

фу не только объемом, но и большим вниманием

к человеку. Ханьские фу искусно воспроизводи-

ли картины природы, помпезно и часто гипер-

болически описывали императорские дворцы и

парки, но в красочных и ярких описаниях ред-

ко ощущалась душа их автора: стихи были бле-

стящи и холодны. Малые фу возникли тогда,

когда у поэта появилась настоятельная потреб-

ность выразить свои чувства, свое волнение, ина-

че говоря, поэт уже был не сторонним наблю-

дателем, летописцем, а соучастником или даже

героем описываемых им событий. Образцом ли-

рических фу может служить стихотворение

«Поднимаюсь на башню» — печальный рассказ

о жизни самого Ван Цаня в изгнании, о его

тщетных надеждах вернуться домой.

7 История всемирной литературы, том 2

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

Во время жестокой эпидемии погибли Ван

Цань и поэты Сюй Гань (171—218), Чэнь Линь

(160-217), Ин Дан (?—217), Лю Чжэнь (?—

217), также входившие в группу «семи».

Одним из самых смелых поэтов был Кун Жун

(153 -208); мишенью своей критики он избрал

могущественного Цао Цао. «Клевета и ложь

вредят справедливости», — писал он в одном из

своих произведений. Особенно интересны стихи,

написанные поэтом в тюрьме, куда заточил его

Цао Цао. В них Кун Жун говорит о честных,

прямых людях, об их благородных поступках.

Это уже зрелые пятисловные стихи; китайские

литературоведы утверждают, что «золотой век»

пятисловных стихов начинается с Кун Жуна и

Цай Юпа (133—192), поэта в свое время широ-

ко известного.

«Семь мужей» были тесно связаны с домом

Цао, средоточием литературной жизни того вре-

мени. Семья Цао — явление незаурядное; Цао

Цао (155—220) — полководец и основатель ди-

настии, его старший сын Цао Пи (187—226) —

император, младший Цао Чжи (192—232) —

правитель удела, все трое одаренные люди, из-

вестные поэты, отдавшие литературе много сил.

В области литературы значение Цао Цао бес-

спорно. Его творчество способствовало расцвету

литературных юэфу, создававшихся на основе

народных песен. При этом Цао Цао не ограни-

чивался простым подражанием. Сохранив коло-

рит народных песен, поэт обогатил свои произ-

ведения новым содержанием, новыми образами.

Как никто другой, описал Цао Цао тяготы воен-

ных походов, опасности трудного солдатского

ремесла. Историки литературы отмечали, что

полководец и правитель Цао Цао позволял себе

в стихах такую смелость, на которую не решил-

ся бы без риска для жизни ни один из его под-

данных.

О трудной воинской жизни написано стихот-

ворение «Тяготы похода». В стихах «За ворота-

ми Дунсимэнь» поэт рисует картину разрухи и

запустения.

Стало крылатым выражение танского поэта

Юань Чжэня (779—831), что стихи Цао Цао

писал в седле с копьем наперевес.

Цао Цао — фигура сложная. Добившись вла-

сти, он провел ряд прогрессивных реформ, сде-

лал некоторые уступки крестьянству, сущест-

венно ограничив власть «сильных домов», одна-

ко это не помешало ему сыграть весьма негатив-

ную роль в подавлении крестьянского восстания

«желтых повязок». Вот почему в последующие

века в многочисленных театральных представ-

лениях и в исторической эпопее Ло Гуань-чжу-

на «Троецарствие» (XIV в.) Цао Цао представ-

лен хитрым и коварным злодеем, узурпатором и

тираном.

Сочинения старшего сына мало чем походили

на строки отца. Стихи Цао Пи мягче, спокой-

нее; высокие стены дворца надежно ограждали

поэта-императора, не склонного к походам и

битвам, от житейских бурь. Прогулки и пиры,

раздумья о бренности жизни — темы многих

его стихотворений. Цао Пи был мастером пей-

зажа, тонким лириком. Его называли «поэтом

с женской душой».

Велики заслуги Цао Пи в области литератур-

ной критики. Его имя прославил трактат «Рас-

суждения об изящной словесности», в котором

он попытался определить место и значение ли-

тературы и дал оценку творчества отдельных

писателей. «Изящная словесность, — писал

он, — великое дело в управлении государством,

нетленное, цветущее дело. Человеческий век

имеет предел, слава и радость кончаются с ухо-

дом самого человека, они ограничены во време-

ни, их не сравнишь с изящной словесностью,

которая беспредельна. Вот почему писатели

древности посвятили себя кисти и туши, и мыс-

ли их запечатлены в их книгах». Цао Пи гово-

рил, что литература — «нетленное, цветущее

дело», но при этом уточнял: « в управлении го-

сударством», — что соответствовало конфуциан-

ским установлениям.

Стихи младшего брата — Цао Чжи — отли-

чались лиризмом, вниманием к человеку. Дол-

гие годы поэт подвергался гонениям со стороны

брата и на себе испытывал тяготы вынужден-

ных странствий. Царствующий брат до самой

смерти видел в Цао Чжи врага, покушающегося

на его трон. Цао Пи не мог примириться с

мыслью о том, что талант Цао Чжи затмевал

его собственный, и за это мстил ему.

При жизни отца Цао Чжи находился под

надежной защитой и чувствовал себя легко и

беззаботно. В своих стихах молодой поэт рас-

сказывал о состязаниях в искусстве стрельбы

из лука, о пиршествах, о петушиных боях. Од-

нако в те же годы Цао Чжи пишет вещи серь-

езные и глубокие. В стихотворении «Провожаю

братьев Ин» он рисует картину запустения в

разрушенном Лояне, бывшей столице страны,

ставшей жертвой междоусобных войн. В «Сти-

хах о славной столице», как бы логически про-

должавших тему «Братьев Ин», поэт описал

Лоян, уже восставший из пепла, нарядный и

цветущий, юные сыны которого забыли про-

шлые годы и не желали о них вспоминать.

Одним из самых значительных произведений

Цао Чжи первого периода было стихотворение

«Белый скакун», где в образе странствующего

воина поэт изобразил себя, свои мечты о герои-

ческих делах: «В Книге героев тех имена, кто

родине отдал сердце свое». Тема «Белого скаку-

на» не была случайной у Цао Чжи. Во второй

КИТАЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

период его творчества, когда останутся позади

веселые пиры, собрания друзей-поэтов, беспеч-

ность юности, эта тема начнет заслонять ос-

тальные.

Всю жизнь Цао Чжи стремился к ратным

подвигам. Но чем активнее проявлял поэт свои

желания, тем более серьезные меры предосто-

рожности принимал Цао Пи, дабы оградить себя

от мнимых козней брата.

Немалое место в лирике Цао Чжи занимает

излюбленная тема китайской поэзии — прослав-

ление дружбы. Сначала стихотворные посвяще-

ния друзьям — это спокойные, рассудочные, час-

то верноподданнические стихи, в которых фило-

софичность преобладает над чувством. Но через

несколько лет в посланиях к друзьям зазвуча-

ли иные мотивы: жалобы на трудности бытия,

тоска, одиночество.

Несмотря на жизненные невзгоды, поэт не

замкнулся в рамках собственных переживаний.

Вместе с крестьянами радовался он дождю и

весеннему грому, верным признакам будущего

урожая; вместе с ними скорбел он, когда хлеба,

отсырев после долгих и страшных ливней, па-

дали на землю и сгнивали («Радостный дождь»,

«Посвящаю Дин И»). Ему принадлежат строки

о крестьяпской горькой судьбе — стихотворе-

ние «Тайшаньский напев».

Известны стихотворения Цао Чжи, прослав-

ляющие императорскую династию и особу импе-

ратора. Как в своих «Письмах с Понта» Овидий

славил императора Августа, так и Цао Чжи на-

зывал Цао Пи «олицетворением добродетелей» с

единственной целью умилостивить властителя и

убедить его в своей невиновности («Стихи, в ко-

торых я сам себя порицаю»).

Панегирические стихотворения Цао Чжи во

многом были продиктованы именно такими со-

ображениями. Но никто не откликнулся на при-

зыв поэта, и тогда он высказывает в своей зна-

менитой гневной поэме «Посвящаю Цао Вяс?,

вану удела Бома» все то, что до поры прикры-

валось прекраснодушными фразами.

В любовной лирике Цао Чжи и в его цикле

стихов «О путешествии к небожителям» особен-

но ощутимо влияние народной поэзии, песен

юэфу: почти в неизменном виде в них встре-

чаются многие образы народных песен, целые

строки из них, постоянные эпитеты, удвоения

слов, параллелизмы.

В стихотворениях «Семь печалей», «Ткачи-

ха», «В женских покоях», «Журавли» отраже-

ны простые человеческие чувства: любовь, го-

речь разлуки, тоска ожидания.

Я печалюсь

О душе далекой.

Между нами

Реки и озера,

Наши лодки

Встретятся не скоро.

Дикий гусь

Душою предан югу,

Он кричит протяжно,

(«Дикий гусь».

Улетая.

Весточку пошлю

На юг Китая,

Всей душою

Устремляясь к другу.

Взмахи крыльев

Чутко ловит ухо.

Птица скрылась —

Сердце стонет глухо.

Перевод Л. Черкасского)

Ветер грусти

В башне одинокой —

Много ветра,

Ох, как много ветра!

Лес Бэйлинь

Уже в лучах рассвета,

Стихи Цао Чжи о небожителях и бессмертных

продолжили идущий от Цюй Юаня мотив поис-

ков справедливости и добра. Поэт утратил свобо-

ду в реальной жизни, у него оставалась только

свобода мысли и фантазии: он поднимается в

небо и видит перед собой Млечный путь, свер-

кающий золотом дворец небесного императора.

Одетый в платье из птичьих перьев, он мчится

все дальше на могучих драконах, погоняя

плетью-молнией летящего единорога («Подни-

маюсь в небо», «Пять путешествий», «Небожи-

тель», «К востоку от Пинлина»). Но стремление

уйти за пределы «девяти областей», т. е. Китая,

за грань обыденного связано не только с идеей

поисков эликсира бессмертия. Не сама по себе

идея продления жизни, хотя и она была сущест-

венна, а по сути дела неосознанная жажда сво-

боды — вот причина, повлекшая поэта в сферы

инобытия, к небожителям. В этом отрешении от

всего земного сказался протест Цао Чжи против

зла и насилия, царивших в реальном мире.

Поэзия Цао Чжи проникнута противоречивы-

ми мыслями и чувствами: оптимистические на-

дежды сменяются в ней грустным раздумьем,

стремление к героическим подвигам — печаль-

ными вздохами. Взволнованность и печаль,

жажда деятельности и невозможность ее уто-

лить — таков эмоциональный ключ поэзии Цао

Чжи, ее душа.

Jly Синь назвал литературу III в. — конца

ханьской эпохи и начала эпохи Вэй — «свобод-

ной, не скованной», «чистой и высокой», «пре-

красной», «сильной и мужественной». Но насту-

пило время еще более противоречивых и слож-

ных в своих переживаниях и в отношениях к

миру поэтов. «Семь мудрых из бамбуковой ро-

щи» не только восприняли традиции своих пред-

шественников и сделали новый шаг в развитии

пятисловных стихов, но и положили начало

«поэтическому профессионализму», ибо до тех

пор писание стихов вовсе не считалось профес-

сией.

Рассказы о семи друзьях-литераторах, лю-

бивших уединение и долгие прогулки по бам-

буковой роще, породили название группы, куда

входили Жуань Цзи, Цзи Кан, Шань Тао, Сян

Сю, Жуань Сянь, Ван Жун, Лю Лин. Многое