Бердников Г.П. (глав.ред). История всемирной литературы в 9 томах, Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

120

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

Собственно говоря, и «южное поле» тоже из Тао

Юань-мина («Целину распахал я на далекой

окраине южной»), но как много значит время:

Гао Ши, для которого талант и судьба Тао

Юань-мина — предал стремлений, уже печалит-

ся не только своим унижением, но и болью,

причиняемой им народу. Фигура крестьянина

как главного человека обретает более конкрет-

ные очертания. Это происходит наряду с общим

вниманием к доброму началу в человеческой

личности. Недаром же говорит Гао Ши, расста-

ваясь с другом: «Ты не печалься, что в дальний

путь не едет с тобою друг. Помни одно — где бы

ты ни был, всюду найдешь людей».

«Пейзажная» тема переплеталась с «погра-

ничной» в творчестве одного и того же поэта.

Больше того, именно искусство пейзажа помог-

ло китайской поэзии создать столь выразитель-

ные описания боев и походов, занимавших

большое место в нелегкой жизни народа. Поэт

Цэнь Шэнь (715—770) —автор многих «пей-

зажных» стихов — рисует яркие картины воен-

ной страды, в которых природа и люди состав-

ляют единое целое. Поэт провожает друзей в

поход на запад. Вот раскинувшийся вдаль пе-

сок. Желтизна его входит в небо. Рев ночного

ветра. Река разбивает камни, и ветер подхваты-

вает их и разбрасывает по всей земле. Желтая

трава вражеских степей, сытые их кони. Стучат

копья воинов, ударяясь одно о другое в ночных

рядах. Словно меч, режет ветер лица. На конях

снег, над ними пар от пота, их шерсть смерзает-

ся в лед, а в шатрах застывает в тушечницах

вода. И войска несут с собою дыханье победы,

заставляющее пугаться вражеских всадников...

Интересно необычное строение этого стихотво-

рения — в нем двухстрочные строфы переме-

жаются с трехстрочными.

Мужественность, порожденная суровой при-

родой, жестокими силами преодолеваемой сти-

хии, в стихах Цэнь Шэня уживается с лириз-

мом, с нежным чувством к встречаемому или

провожаемому другу — образ, непременный для

танской поэзии.

В стихах Цэнь Шэня поражает и чуть ли не

этнографическая точность, и в то же время лю-

бовь к необыкновенному, особенно в явлениях

природы. Он пишет о горе в огненных тучах,

закрывших все небо и никогда не рассеиваю-

щихся, о птицах, которые не смеют долетать,

сюда ближе, чем на тысячу ли. Он пересказы-

вает хускую легенду о кипящем море, над кото-

рым не проносятся птицы.

Как и Гао Ши, как и прочие его современни-

ки, Цэнь Шэнь избрал четверостишие для вы-

ражения чувств, владевших им: пока они еще

ограничиваются тоской по дому, любовью к дру-

гу, но уже обретена та благородная сдержан-

ность их проявления, которая сильнее, чем

громкая жалоба.

Поверхностному читателю «военных» стихов

Цэнь Шэня может показаться, что, в отличие от

большинства танских поэтов, он увлечен похо-

дами и воспевает их. Но это не совсем так, по-

тому что и Цэнь Шэнь замечает контраст меж-

ду вольготной жизнью знати в походе и труда-

ми простого воина. Вообще становится все яс-

нее, что стихи о походах — также одно из про-

явлений жадного влечения к общественной

жизни, столь характерного для китайской поэ-

Ни Цзанъ. «Пейзаж»

XIV в. Городской музей. Шанхай

КИТАЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

121

Ші первой половины существования танского

государства.

И все-таки, несмотря на сочувствие стихотвор-

цев страданиям воинов, несмотря на понима-

ние того, что главные тяготы войн ложатся на

плечи народа, даже несмотря на слова поэта

Лю Ваня, что смерть в бою — удел воина, за-

слуги же достаются полководцу, время резкого

осуждения войны еще не пришло.

Выше было сказано о том, что принятое де-

ление танской поэзии на «пейзажную» и «погра-

ничную» весьма условно. И Гао Ши, и Цэнь

Шэнь, и Ван Чан-лин (698—757) создали мно-

го прекрасных лирических стихотворений, раз-

вивая традиции творчества поэтов-«пейзажи-

стов» и обогащая поэзию более широким обще-

ственным содержанием.

Вместе с тем каждый из этих разных поэтов

так или иначе предварил творчество своих ге-

ниальных современников — Ли Бо и Ду Фу.

Ли Бо принадлежит к тем немногим поэтам,

чье творчество вобрало в себя всю жизнь наро-

да и выразило дух его. Такие поэты всегда тес-

но связаны со своим временем, но они и вечны;

они с наибольшей силой выражают свою народ-

ность, но они и всемирны.

Ли Бо родился в 701 г. С юности мечтая о

помощи людям, он избрал путь, странный для

молодого человека его поколения: не держал

экзаменов, ушел из дому, жил в стороне от жи-

лищ, странствовал, увлекался даосским уедине-

нием. Ему было больше сорока лет, когда им-

ператор вызвал его ко двору и наградил зва-

нием ханьлинь, что мы посчитали бы теперь

академической степенью. «Бессмертный, ни-

звергнутый с небес», — сказал о нем старший

его современник — поэт Хэ Чжи-чжан. Ли Бо

оставался поэтом, независимым в убеждениях и

поступках, а они не согласовывались с чинопо-

читанием и придворными правилами: через три

года Ли Бо покинул столицу для новых стран-

ствий и встреч с поэтами Ду Фу, Гао Ши и дру-

гими, оставшимися для нас неизвестными. Мя-

теж Ань Лу-шаня трагическим образом повлиял

на судьбу Ли Бо. Через Лушапь, где остановил-

ся на время поэт, проходили войска Ли Линя,

младшего брата императора Су-цзупа, и Ли Бо

согласился пойти к нему на службу. Ли Линь

же посягнул на престол, и поэт, как его сторон-

ник, был брошен в тюрьму, а затем сослан в

далекий Елан. Он был прощен. Его вернули с

середины пути. Через несколько лет после этих

событий, в 762 г., Ли Бо умер в доме своего

родственника Ли Ян-бина, которому мы обя-

заны собранием сочинений поэта. Сохранилось

свыше 900 его стихотворений.

Ли Бо выделялся своей необычностью среди

современников. Он чувствовал собственную не-

Ли Бо

Автор портрета Лян Кай. XIII в.

заурядность и верил в свое предназначение:

«Огромная птица пэн однажды поднимется с

ветром...». Восхваляя странствующих храбре-

цов, он думал о себе; защищая гонимых, он

чувствовал себя победителем, не знающим пре-

град. Другие поэты огорчались неудачами, се-

товали на будничные неприятности каждоднев-

ного существования — Ли Бо с юности отбро-

сил от себя мелочные тревоги и жил в непре-

рывном поэтическом горении, ощущая в самом

себе целый мир и потому не страшась одино-

чества.

122

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

Ли Бо печален, даже традиционно печален.

Но и в печали он мужествен, и недаром он вос-

хваляет древнего поэта Се Тяо за его могучий

дух, «достигающий до темного неба и взираю-

щий на светлую луну». И уединение Ли Бо не

похоже на тихое уединение его предшественни-

ков — Мэн Хао-жаня или Ван Вэя: и радости,

и печали его безмерны

—

седым волосом дли-

ною в три тысячи чжанов протянулась грусть

поэта! Все, что видит Ли Бо, огромно («На

Яныпани хлопья снега величиною с цинов-

ку...»), и ведомы ему такие трудности, какие ни

один человек и представить себе не может. Ему

нужны не укромные уголки, чуть освещенные

вечерним солнцем, а крутые вершины, летучие

водопады, бурные реки. Он сам равен им на

своем вечном пути странника, и, больше того,

он — некто, живущий среди неба и земли, пре-

бывающий с бессмертными среди звезд. В ки-

тайской поэзии нет стихотворения, подобного

«Прогулке во сне на горе Тяньму»: «Тучи тем-

ны-темны, вот-вот хлынут дождем, и воды бур-

лят-бурлят, и рождают дым над собой. И рву-

щиеся молнии, и торопящийся гром раскалы-

вают, разбивают высящиеся вершины. И камен-

ные ворота в сквозное небо — жилище бес-

смертных распахиваются с великим грохо-

том...». И вот поэт просыпается, и остаются от

всего великолепия лишь подушка да циновка...

Таковы и радости в человеческом мире: «С древ-

ности и доныне все десять тысяч дел — па

восток убегающая вода». В заключительных

строках стихотворения поэт удивляется тому,

как можно сгибаться перед сильными, как

можно прислуживать им.

Через тысячу лет после Цюй Юаня (поэта

IV—III вв. до н. э.) китайский поэт снова

встает рядом с бушующей стихией и безбояз-

ненно .распахивает ворота в небо.

Сила образов Ли Бо поражала современников.

«Опустит кисть и устрашает ветры и ливни. А

напишет стих и вызовет слезы у злых и у доб-

рых духов», — сказал о нем Ду Фу.

Таков Ли Бо — не отшельник, но и не чело-

век, затерявшийся в суетной толпе. Он стоит в

самой гуще, в самом тесном скоплении людей

и виден отовсюду, и сам видит весь современ-

ный ему мир — ничто не способно скрыться

от его взгляда.

Ли Бо писал обо всем, что входило в круг тем

танской поэзии. В «пограничных» его стихах —

мужество, суровость и пленительный лиризм.

Он не был чужд романтики походов («Пятый

месяц, — на Тянь-шани снег. Ни цветка, и толь-

ко холода...»), но и здесь он впереди многих

других поэтов и пишет смелые стихи против

войн, которыми изобиловали 40—50-е годы

VIII в.

Луна над Тянь-Шанем восходит, светла,

И бел облаков океан,

И ветер принесся за тысячу ли

Сюда от заставы Юймынь.

С тех пор как китайцы пошли на Бодэн,

Враг рыщет у бухты Цинхай,

И с этого поля сраженья никто

Домой не вернулся живым.

И воины мрачно глядят за рубеж —

Возврата на родину ждут,

А в женских покоях как раз в эту ночь

Бессонница, вздохи и грусть

(Перевод Анны Ахматовой)

Суровый и сложный Ли Бо — автор 59 сти-

хотворений «Древнего», в которых сравнивает

себя с Конфуцием и обличает неправду.

В его творчестве прослеживается связь со

старой народной поэзией. Свой стих он строил,

умело расширяя рамки правил, подсказывая

стихотворцам способы движения вперед, обнов-

ляя китайское стихосложение, приближая сло-

варь поэзии к словарю жизни. Независимость

Ли Бо была логическим развитием идеала сво-

боды, провозглашенного почитаемым им Тао

Юань-мином. Но Ли Бо хотел большего: он уве-

рен в своей миссии поэта-пророка, поэта-учите-

ля, требующей от него полной и, если угодно,

безжалостной самоотдачи.

Ли Бо величествен, но в отношении его к

людям нет и тени высокомерия или даже по-

кровительства: он поглощен людскими трево-

гами, он доставляет радость людям, и знает об

этом, и хочет этого. Но он и просвещает людей,

учит их состраданию. Часто исследователи Ли

Бо бывают так увлечены его стихами о косми-

ческих далях и тонкой его лирикой, что не за-

держиваются на очень важных для полного по-

нимания поэта стихах о трудовом народе. Этих

стихов немного, в них — лишь общая картина,

написанная несколькими сильными мазками,

но преисполненная гневом и болью за человека.

Если бы из всей танской литературы до нас

дошли только стихи Ли Бо, этого было бы впол-

не достаточно, чтобы говорить о времени высо-

когуманной поэзии. Отличительной чертой всей

этой поэзии было знание народной жизни. На

протяжении каких-нибудь ста лет мы можем

наблюдать все большее наполнение поэзии каж-

додневными тревогами крестьянина.

Поэт Юань Цзе (719—772) несравним с Ли

Бо по силе таланта и диапазону творчества, по

в его скорби о народе, в его недовольстве собою

уже заложены элементы той точной социальной

направленности, какою отличались стихи зрело-

го Ду Фу и тем более стихи Бо Цзюй-и. Юань

Цзе — тип танского поэта, идеал которого в

том, чтобы дела его соответствовали стихам. Он

КИТАЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

123

был чиновником, но творил добро. Характерно

стихотворение «Бедная женщина» — о кресть-

янке, земля перед домом которой превратилась

в дорогу для чиновников, и стихи о том, как

поэт гуляет в давно знакомой ему деревне: по-

чему в этот раз так пугаются его прохожие?

Шапка и кисть — вот что заставляет их боять-

ся: он стал чиновником, и этим отдалился от

них... Резким стихам Юань Цзе не хватает об-

разности знаменитых его современников. Они

нарочито сухи: это позволяет ярче выделить со-

циальную их направленность. «Новые народные

песни» Юань Цзе послужили образцом для раз-

вития этого жанра в танской поэзии.

Обличение несправедливости, сострадание к

человеку — все это в классической китайской

поэзии прежде всего связано с именем Ду Фу

(712—770). Он сумел быть своеобразным и ве-

ликим даже рядом с удивительным Ли Бо.

В творчестве Ду Фу обычно различают четы-

ре периода. До тридцати пяти лет — это годы

учения и скитаний, познания своей страны,

дружбы и совместных странствий с Ли Бо, Гао

Ши. Судя по немногим дошедшим до нас сти-

хотворениям молодого Ду Фу, он полон мечта-

ний, веры в свои силы, в возможность приложе-

ния их. Затем — десять томительных лет в сто-

лице Чанъани, которую он покидает в сорок

четыре года, когда бежит от мятежа Ань Лу-ша-

ня. В столице Ду Фу бедствует, ему так и не

удается устроиться на службу, и он развлекает

знать своими стихами: «Только утро, стучусь я

в ворота богатых домов. Каждый вечер иду вслед

за пылью от сытых коней. Лишь вино, что на

дне, лишь остатки остывшей еды». Но собствен-

ные несчастья отступают перед нищетой и стра-

даниями народа. Где-то вдали видит он уже и

грядущую гибель танского государства. И тогда

появляется «Песня о боевых колесницах» —

укор тому, кто рад войне. Небывалые стихи, от-

крывающиеся проводами на войну и завершаю-

щиеся плачем и жалобами душ погибших. Ду

Фу требует ограничения завоевательных войн,

удовлетворения существующими размерами го-

сударства.

Незадолго до мятежа Ань Лу-шаня поэт

написал большое стихотворение «Из столицы в

Фэнсянь». Это в нем знаменитые строки: «У

красного входа запах вина и мяса. На самой

дороге кости замерзших людей». Это в нем но-

вое для китайского общества чувство — стыд по-

эта за свое благополучие.

Не хватало лишь бедствий, принесенных мя-

тежом Апь Лу-шаня, чтобы созревшая мысль

поэта повела его дальше. Третий период твор-

чества Ду Фу начинается со времени бегства из

плена у мятежников. В плену он печалился о

гибели страны. После бегства он пишет такие

Ду Фу

С картины художника Шангуань Чжоу

замечательные произведения, как «Деревня

Цянцунь», шесть стихотворений — «Три чинов-

ника» и «Три расставанья». Это сюжетные сти-

хи, дающие достоверное изображение семьи по-

эта и людей из народа. В «Чиновнике в Синьа-

ни» он описывает, как гонят на войну почти

детей, говорит матерям о бесполезности слез:

«Глаза ваши высохнут, кости глазниц обнажат-

ся. От неба с землей и тогда не дождетесь

участья!» Его «расставанья» — трагические

монологи. В этих стихах боль за народ и боль

за страну. В них и бытовые подробности, и мас-

са «прозаизмов», и все вместе создает ту насы-

щенную поэзией картину действительности, за

которую творениям Ду Фу дано название «по-

этической истории».

Можно считать, что последний период твор-

чества Ду Фу начался в 759 г., когда он бросил

службу, к концу года приехал в Чэнду и на за-

падной окраине города построил свою «хижину».

Однако жизнь его не стала умиротворенной и

здесь, и кончил он ее в скитаниях. За послед-

ние одиннадцать лет им было написано больше

124

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

тысячи стихотворений. Одно из них — об ура-

гане, снесшем крышу с его дома. Собственное

несчастье приводит его к мечте об огромном до-

ме, в котором нашли бы спасение от дождя и

ветра бедняки всей Поднебесной.

О если бы

такой построить дом,

Под крышею

громадною одной,

Чтоб миллионы комнат

были в нем

Для бедняков,

обиженных судьбой!

Чтоб не боялся

ветра и дождя

И, как гора,

был прочен и высок,

И если бы,

по жизни проходя,

Его я наяву

увидеть мог,

Тогда —

пусть мой развалится очаг,

Пусть я замерзну —

лишь бы было так.

(Перевод А. Гитовича)

Здесь уже не просто сострадание, не стыд бла-

гополучного перед страждущими, а прямое

желание пожертвовать собою, если это нужно

для блага бедняков. В этом — не только эво-

люция чувства Ду Фу, но и путь развития ки-

тайской поэзии в ее отношении к человеку.

Стремление к самопожертвованию пока еще

довольно абстрактно: поэт не ведал настоящих

путей к облегчению жизни народа, и естествен-

на его вера в добрые намерения государя: «Кто

найдется, способный в государеву дверь посту-

чаться, Чтоб указ государя дал вздохнуть от

войны и налогов». Впрочем, как увидим дальше,

вера в верховного правителя сохраняется даже

у такого поэта, как Во Цзюй-и, который в своих

обличениях был уже более конкретен, чем

Ду Фу.

Думы о крестьянине, мечты о его довольстве,

связанные с пренебрежением собственным бла-

гополучием, не оставляют Ду Фу и тогда, когда

он пишет стихи о природе. В «Ливне» он рав-

нодушен к тому, что протечет его хижина, толь-

ко бы дождь поднял хлеба. Когда же ливень

превращается в бедствие, он думает только о

несчастьях хлебопашца и в стихотворении «В

девятый день посылаю Цэнь Шэню» горюет о

простом люде, о том, что не спасти посевов, и

взывает к тому, кто мог бы усмирить тучи и за-

тянуть прореху в небе.

Ду Фу создавал также традиционные стихи о

друзьях, о природе. Этим стихам присуща яс-

ность, простота и предметность.

Творчество Ду Фу оказывало большое влия-

ние на китайскую поэзию в течение очень дол-

гого времени. «Стихи Ли Бо и Ду Фу живут, и

сияние их распространяется на десять тысяч

чжанов», — писал танский поэт Хань Юй. Зна-

менитый сунский поэт Лу Ю черпал вдохнове-

ние в поэзии Ду Фу. Полководец и поэт Вэнь

Тянь-сян (казненный монгольской династией в

конце XIII в.), находясь в тюрьме, читал Ду Фу

и даже составил сборник из 200 его ПЯТИСЛОВІІЫХ

четверостиший. Он писал: «Я ощущал их как

собственные стихи, забыв, что они принадле-

жат Ду Фу». Мы склонны думать, что влияние

Ду фу оказалось большим, чем влияние Ли Бо,

потому что Ли Бо был, при поражающей са-

мобытности своей индивидуальности, все же

традиционен; Ду Фу же, будучи менее разно-

сторонним и менее ярким, благодаря целеуст-

ремленности своего могучего таланта, впервые

по-настоящему ввел в китайскую поэзию мир

обездоленных, внимание к которому, существо-

вавшее, конечно, и раньше, никогда не быва-

ло столь пристальным и глубоким.

В одно время с Ду Фу жил Лю Чан-цин

(709—780), автор углубленно-созерцательных

стихов о себе, о природе, о друзьях. В стихах

Лю Чан-цина закрепляется установившееся доб-

рое отношение к человеку. Поэту близки люди

нелегкой судьбы — крестьяне, рыбаки.

Социальная окраска выступает ярче в поэзии

одного из друзей Лю Чан-цина, поэта Вэй Ин-у

(737—790), который писал тоже четверости-

шия в ванвэевской традиции. Поэт знает кресть-

янскую нужду, говорит о ней и стыдится того,

что он не обрабатывает землю, а деньги и еда

ему идут из деревень. Мы видим, как чувство

неловкости за свое обеспеченное существова-

ние, замеченное нами в стихах Ду Фу, а еще

ранее у Ван Бо, охватывает всю тайскую поэ-

зию.

Во второй половине VIII в. раскрывается да-

рование третьего (после Ли Бо и Ду Фу) ве-

ликого поэта танского времени — Бо Цзюй-и.

Свободный жанр «новых народных песен» был

формой, вместившей в себя гнев нового поколе-

ния поэтов против господства несправедливо-

сти, в защиту крестьянина.

Бо Цзюй-и (772—846) вступил на путь сти-

хотворца еще в юности. Он учился искусству

поэзии на тонком восприятии природы у Мэн

Хао-жаня и Ван Вэя, на широте взгляда Ли Бо,

на отчаянии Ду Фу. И как всех танских поэтов,

его манила к себе чистотою помыслов и ясно-

стью слова древняя поэзия Тао Юань-мина.

Ли Бо и Ду Фу самой жизнью своей опреде-

лили свой разлад с обществом. Оба они были вне

ВЬЕТНАМСКАЯ

ЛИТЕРАТУРА

125

официального чиновничьего круга, в отличие от

Бо Цзюй-и, делавшего государственную карьеру

при каждом независимом слове рисковавшего

ею. Бо Цзюй-и всю карьеру свою сознательно

поставил на службу поэзии, поэзию же на

службу современности. Он говорил, что «сочи-

нение должно быть связано со временем, стихи

должны быть связаны с действительностью».

Одно из первых его обличительных стихотво-

рений — «Я смотрю, как убирают пшеницу».

В нем нашел наиболее точное и четкое выраже-

ние зревший в стихах его предшественников

мотив стыда перед тружеником-крестьянином:

А я за собою

какие знаю заслуги?

Ведь в жизни ни разу

я сам не пахал, не сеял.

А все ж получаю

казенные триста даней.

До нового года

зерно у меня в избытке.

Задумываюсь только,

и мне становится стыдно,

И после весь день я

не в силах забыть об этом.

(Перевод Л. Эйдлина)

Стихи Ду Фу помогли Бо Цзюй-и осмыслить

свои жизненные впечатления. После мятежа

Ань JIy-шаня был окончательно нарушен ста-

рый порядок землепользования, а с 80-х годов

VIII в. установлена система «двойных нало-

гов» — летом и осенью. Крестьяне разорялись.

Большая часть земли оказалась в руках круп-

ных владельцев.

Женщина, весь урожай отдавшая в уплату

налога и подбирающая зерна на чужом поле,

может быть, у таких же бедняков, как она са-

ма; крестьянин, собирающий траву дихуан,

чтобы обменять ее па зерно, оставшееся от кон-

ского корма; раздетые и босые деревенские жи-

тели, дрожащие от холода ночью в своих лачу-

гах; старик, во дворе у которого для император-

ского дворца срубили дерево, посаженное им

тридцать лет назад, вот кого увидел поэт и рас-

сказал о них так, как до него не удавалось ни-

кому, даже Ду Фу.

Среди обличительных стихов Бо Цзюй-и глав-

ное место занимают пятьдесят «Новых народ-

ных песен» и десять стихотворений цикла

«Циньские напевы». Достаточно назвать подза-

головки «Новых народных песен», чтобы стала

ясна их направленность: «Страдания крестья-

нина», «Против лихоимцев-чиновников»... Это

стихотворения-рассказы с сюжетом, с моноло-

гом героя повествования. В них поэт позволял

себе нарушить иной раз строгий размер офици-

альной уставной строки или добавить одну стро-

ку вне строфы. Подобных вольностей нет в

«Циньских напевах».

Стихи Бо Цзюй-и представляют собою новую

ступень в развитии китайской поэзии, как и в

развитии китайской общественной мысли. В

них отразилось и ухудшение условий жизни

крестьянина, и изменение места поэта-мысли-

теля в танском государстве. Как и Ду Фу, Бо

Цзюй-и на себе самом испытал бедность и зло-

ключенйя лихолетья. Но Бо Цзюй-и был еще и

сановником, который своими глазами наблюдал

механизм давления на народ, и разврат, и про-

дажность, и грызню между придворными кли-

ками. Он сам был тем чиновником, которому

надлежало осуществлять давление на крестья-

нина, входя при этом в непосредственное с ним

общение. Он знал историю танского государст-

ва, понимал, к чему пришло оно, и, может быть,

догадывался о приближении его конца. Он знал

историю и владел мастерством поэзии всех бы-

лых веков. В последнем нет преувеличения: та-

кова особенность старой китайской традиции.

Бо Цзюй-и преклонялся перед Ли Бо и Ду Фу,

но его не удовлетворяла их поэзия; их путь вел

его дальше.

В сюжетных стихах Бо Цзюй-и появляются

уже типизированные образы с обилием жизнен-

ных деталей. Еще нет индивидуализации героя,

как не было ее и у Ду Фу, но от общих очерта-

ний поэт приходит к более определенному ри-

сунку. Человек рассматривается внимательнее,

вплоть до некоторых особенностей его характе-

ра, что видно хотя бы на примере хрестоматий-

ного «Старика со сломанной рукой» из «Новых

народных песен». Новыми чертами были кон-

трастные противопоставления в конце стихов,

аллегории, резкий до грубости язык обличитель-

ных стихотворений. Во всем этом сложная про-

стота, потребовавшая неусыпных трудов. И у

Бо Цзюй-и остается вера в государя. Но вполне

вероятно, что она была вынужденной: и без того

много крамолы содержалось в стихах поэта. И

все же вера в монарха поколеблена безусловно:

это видно по некоему ироническому оттенку,

иногда проглядывающему в строках поэта о го-

сударе.

Возросшее углубление во внутренний мир че-

ловека можно проследить по двум поэмам Бо

Цзюй-и, знаменующим вместе с тем достижения

сюжетной поэзии. В «Вечной печали» под весь-

ма прозрачным прикрытием описана любовь тан-

ского государя Сюань-цзуна к его наложнице

Ян-гуйфэй. Поэт пишет о великом человеческом

чувстве, о тоскующем по убитой возлюбленной

несчастном императоре, как о простом смерт-

126

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

ном, достойном сожаления. Это единственный

случай, когда поэта заинтересовали душевные

страдания власть имущих.

В «Вечной печали» в центре внимания поэ-

та — чувство, сам же человек в этом произведе-

нии довольно абстрактен.

Крепче золота, тверже камней дорогих

пусть останутся наши сердца,

И тогда мы на небе или в мире людском,

будет день, повстречаемся вновь.

И, прощаясь, просила еще передать

государю такие слова

(Содержалась в них клятва былая одна,

два лишь сердца и знали о ней):

«В день седьмой это было, в седьмую луну,

мы в чертог Долголетья пришли.

Мы в глубокую полночь стояли вдвоем,

и никто не слыхал наших слов:

Так быть вместе навеки, чтоб нам в небесах

птиц четой неразлучной летать.

Так быть вместе навеки, чтоб нам на земле

раздвоенною веткой расти!»

Много лет небесам, долговечна земля,

но настанет последний их час.

Только эта печаль — бесконечная нить —

никогда не прервется в веках.

(Перевод Л. Эйдлина)

Через несколько лет он напишет стихи, в кото-

рых так скажет об обуревающих правителей чув-

ствах: «Надменные, едут они на военный празд-

ник... Они наедятся — сердца их будут спокой-

ны. Они охмелеют — сильней распалится

дух... Или:

В думах у них —

устроить свои хоромы.

Желанье одно —

безделье делить с друзьями...

Что им до того,

что где-то в тюрьме в Вэньсянѳ

Лежат на земле

замерзших узников трупы!

(Перевод Л. Эйдлина)

Лет через десять, уже после «Новых народ-

ных песен» и «Циньских напевов», Бо Цзюй-и

создал поэму «Пипа». В ней в общем обыденная

по тому времени жизнь описана без ярких кра-

сок, какими блещет «Вечная печаль». Ян-

гуйфэй — олицетворение неумирающей любви,

да и живет героиня среди бессмертных. Героиня

же поэмы «Пипа» важна читателю сама по

себе: нелегкую долю ее разделила не одна жен-

щина в танском государстве.

Бо Цзюй-и был не только великим поэтом, но

и идеологом, обосновавшим направление лите-

ратуры, вождем которого он являлся. Злободнев-

ность завладела стихами. Даже лирические сти-

хи Бо Цзюй-и, «пейзажные» и «философские», а

их было множество, те, в которых он ищет успо-

коения, устав на склоне дней от непрерывной

борьбы, хранят на себе следы уловленных поэ-

том мгновений современной ему жизни.

На лоянских дорогах, полях и межах

постоянна и вечна весна.

С ней когда-то простился я, нынче пришел.

Двадцать лет промелькнуло с тех пор.

Только годы мои молодые найти

мне уже не удастся никак,

Остальное же все — десять тысяч вещей —

неизменно, как было тогда.

(Перевод Л. Эйдлина)

Ближайшим сподвижником Бо Цзюй-и был

Юань Чжэнь (779—831). В отличие от своего

великого друга он внешне смирился с жестоко-

стью и несправедливостью века и возвысился до

первого сановника двора — цзайсяна. Компро-

мисс Юань Чжэня подчеркивает силу и идей-

ность Бо Цзюй-и, который не только пренебрег

блестящей придворной карьерой, но и рисковал

жизнью. Юань Чжэнь писал о жанре «Новых

народных песен»: «Слова их прямы и справед-

ливы, дух груб и отважен; навлечь на себя ка-

ру — вот чего я боюсь и поэтому не осмели-

ваюсь обнародовать их». Тем не менее, как и

Бо Цзюй-и, Юань Чжэнь выдвигал и теоретиче-

ские обоснования прогрессивного направления.

Кроме «Новых народных песен» Юань Чжэнь

написал много лирических стихотворений, а в

прозе — знаменитую «Повесть об Ин-ин». Его

лирика проста, избавлена от излишних реми-

нисценций (за это ратовала группа Бо Цзюй-и),

всегда содержательна и значительна.

Чжан Цзи, Ван Цзянь, Ли Шэнь (ум. 846) —

наиболее видные поэты, составлявшие группу

единомышленников Бо Цзюй-и, авторов «Новых

народных песен» и других гражданских и лири-

ческих стихотворений. Ли Шэнь писал:

Весною посадит

он зернышки по одному,

А осень вернет их

обильнее в тысячи раз...

Где Моря Четыре —

земли невозделанной нет,

А всё к земледельцу

приходит голодная смерть!

(Перевод Л. Эйдлина)

ВЬЕТНАМСКАЯ

ЛИТЕРАТУРА

127

В IX в. поэты не просто «печалились» о

крестьянине и даже не просто противопоставля-

ли роскошь нищете, а задумывались сами и за-

ставляли размышлять читателей над природой

неравенства. «Почему же?» — спрашивали они

всем своим творчеством. Все названные поэты

были близкими друзьями, и сохранившаяся пе-

реписка некоторых из них заставляет предпола-

гать не только поэтические, но и жаркие поли-

тические беседы и смелые замыслы.

Бо Цзюй-и говорил в стихах о Чжан Цзи

(768—830), что тот «никогда в своей жизни не

писал пустых сочинений». Борьба с «пустыми

сочинениями» входила в боевую программу

группы Бо Цзюй-и. Их поэзия не терпела «ми-

лых пустяков». Танские поэты сумели запечат-

леть духовный облик человека тех времен.

От направления, возглавляемого Бо Цзюй-и,

нельзя оторвать и других танских поэтов, не

столь близко к нему стоявших, поэзия которых

была проникнута возмущением социальной не-

справедливостью. Мэн Цзяо (751—814), стар-

ший современник Бо Цзюй-и, поэт необычайно

своеобразной индивидуальности, пишет стихо-

творение «Ткачиха» — о крестьянской девушке,

спрашивающей, почему ткет она белый тонкий

шелк, сама же носит грубое рваное платье. Сам

поэт тоже был беден, хотя и принадлежал к чи-

новному сословию. Только к 46 годам Мэн Цзяо

удалось, наконец, выдержать экзамен на ученую

степень, но до конца дней своих он оставался

бедняком. Вот картина в его «Осенних думах»:

приходит осень, а тяготы старости усугубляются

бедностью, и в разрушенном доме нет дверей, и

луна опускается прямо в постель, и среди четы-

рех стен ветер проникает в одежду... Так пишет

он о себе, выражая вместе с тем и общее на-

строение бедной служилой «интеллигенции».

Может быть, поэтому он всю жизнь и почти во

всех стихах своих мечтал о необычном, об уди-

вительном, что несколько отдаляет его от Бо

Цзюй-и и ставит рядом с Хань Юем (768—

824).

Хань Юй славен «возвратом к древности» в

ритмической прозе, которую он стремился обно-

вить и приблизить к требованиям реальной жиз-

ни. Опыт Хань Юя — прозаика отразился на

поэтическом его творчестве; следы прозы, как

уверяют китайские знатоки (и что, вслед за ни-

ми, можем заметить и мы), видны и в его сти-

хах. Они сложны, но сквозь нагромождение тра-

диционных намеков проглядывается жизнь и ее

тревоги. Как и другие поэты, он озабочен беда-

ми народа. Написанное в 799 г. стихотворение

«Возвращаюсь в Пэнчэн» начинается с того, что

войска Поднебесной снова двинулись в поход.

Когда же наступит мир? Поэт сетует на плохих

советников государя и напоминает о засухе в

Гуаньчжуне, о погибших от голода людях, о

наводнении на Востоке страны, о потоках, уно-

сивших трупы... Он готов разрезать собственную

печень, из нее приготовить бумагу и на ней

своею кровью обо всем написать государю.

Здесь, так же как и у Ду Фу, — готовность поэ-

та к самопожертвованию. Во второй части стихо-

творение теряет поэтическую силу. Но в целом

оно показательно для атмосферы танского вре-

мени: гражданская тенденция пронизывала

творчество самых разных поэтов на протяже-

нии двух, если не более, веков. Гражданская тен-

денция смыкается с общим гуманистическим

направлением танской поэзии, выражающимся

в размышлениях о законах человеческой приро-

ды, о добре и зле в человеческих отношениях.

Одно из лучших стихотворений Хань Юя —

«Скалы». Помимо поэтических, живописных до-

стоинств, оно замечательно широтою взглядов

поэта. Непримиримый враг и гонитель буддиз-

ма, Хань Юй способен найти успокоение духа в

чуждом ему буддийском храме... Среди нагро-

мождения скал затерялась тропа. К вечеру до-

бирается он до храма... Монах рассказывает о

прекрасной буддийской росписи на древних сте-

нах, стелит постель, чистит циновку, ставит еду.

Посветлело небо, поэт пускается в путь. Горы

краснеют, и вода голубеет от рассеянных повсю-

ду лучей солнца... Если жизнь человеческая мо-

жет быть столь радостной, то так ли уж необхо-

димо обвивать себя путами человеческих отно-

шений... «Ах, немногие мои друзья, — воскли-

цает поэт, — как бы остаться здесь до самой

старости и больше не возвращаться!»

О том же просил некогда Тао Юань-мин, при-

дя к ученому, живущему на востоке: «Я хотел

бы остаться пожить у тебя, государь мой, Пря-

мо с этого дня до холодного времени года!» По-

своему и в применении к своей эпохе Хань Юй

повторяет с детства впитанные великие образцы.

С другой стороны, очевидно отличие «Скал» от

как будто похожего стихотворения Ли Бо «Про-

гулка во сне на горе Тяньму». В одном случае

романтический пейзаж и человек, поставленный

наравне с независимой, гордой стихией, что

исключает самую мысль о жалком прислужива-

нии тем слабым, кто правит в мире. В другом

случае, через полстолетия после смерти Ли Бо,

пейзаж успокоения, представленный с массой

реалистических подробностей, которых не было

в пейзажах Мэн Хао-жаня и Ван Вэя. В поэзии

Хань Юя человек ищет не полного уединения, а

гармонии с природой и общения с друзьями.

Само время, в которое писал Хань Юй, не бла-

гоприятствовало отстранению поэзии от дейст-

вительности, чему примером жизнь и творче-

ство многих поэтов, в первую очередь его са-

мого.

128

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

Соратником Хань Юя по «возврату к древно-

сти» в прозе был Лю Цзун-юань (773—819),

прославившийся также своими стихами. Разли-

чия в воззрении на мир двух этих выдающихся

поэтов не помешали им встать рядом в борьбе

за очищение китайской ритмической прозы. Из

проникновенной эпитафии, сочиненной Хань

Юем, «Надпись на могильном камне Лю Цзы-

хоу» мы узнаем о прекрасных человеческих ка-

чествах Лю Цзун-юаня, о готовности его пожерт-

вовать собственным благополучием для друга. В

этой надниси есть примечательные слова о том,

что поэт сам отказался от спокойного продви-

жения по службе, и, прожив трудную жизнь,

сумел достигнуть высот в творчестве.

И в прозе, и в стихах Лю Цзун-юань был об-

личителем. В стихах о крестьянах и «пейзаж-

ных» звучат сострадание и любовь к человеку.

Не совсем справедливо называемые «пейзаж-

ными» стихи танских поэтов в совокупности

создали пленительную картину родины и имели

глубокое воздействие на души соотечественни-

ков. К ним примыкают и известные стихи о рас-

ставании и о тоске по далекому родному краю.

Все вместе они составляют могучую симфонию

любви к родине.

Прошло два века высокого напряжения ли-

тературы, появления одного за другим незауряд-

ных талантов, каждый из которых внес в поэзию

и свои индивидуальные особенности. Для поэтов

последнего столетия танского государства пора

его расцвета была историей, как историей для

них был и мятеж Ань Лу-шаня, после которого

наступило время распада страны, обострения

противоречий между двором и местными прави-

телями, вражды придворных групп и назревания

крестьянских восстаний.

Последний большой танский поэт Ду My

(803—853) мечтает в своих стихах о восстанов-

лении былого могущества страны и тоскует по

прежним далеким временам. Но, следуя тради-

ции обличения, Ду My в стихах на темы китай-

ской истории пишет о былых пороках не без

того, чтобы намекнуть на нынешние. Примером

могут служить, в частности, стихи о красавице

Ян-гуйфэй — тема, ставшая привычной после

«Вечной печали» Бо Цзюй-и. В стихах Ду My

есть внутренняя полемика с романтическим об-

разом «Вечной печали», в них Ян-гуйфэй пред-

стает как зло для страны.

В стихах Ду My меньше конкретности в изо-

бражении народных бед и больше размышлений

над общим состоянием страны, часто в аллего-

рической форме, как, например, в стихотворе-

нии «Ранние гуси».

Неумирающей остается лирическая тради-

ция — природа и человек. Простота и непосред-

ственность чувств, пафос активного созерцания

присущи и поэзии Ду My. Его «Прогулка в го-

рах» пленяла сердца многих поколений чита-

телей. Казалось бы, в стихах его отмечен слу-

чайный эпизод, а в нем — и жизнь, и поэзия, и

природа, и человек в своих внутренних пережи-

ваниях и внешних обстоятельствах.

Обличение социальных пороков современности

приобретает в эту более позднюю эпоху завуали-

рованный историческим сюжетом характер не

только в стихах Ду My. Эта манера отличает и

Ли Шан-иня (813—858). Причины иносказа-

ний, способа не нового для китайской поэзии,

связаны, очевидно, с невозможностью открытого

вызова, со сложностью общественной обстанов-

ки, созданной утерей двором центральной вла-

сти и постоянными распрями враждующих меж-

ду собою групп, в которые попадали и поэты,

так или иначе примыкавшие к господствующим

слоям общества. Во всяком случае, поэзия, пусть

даже прикрываясь уходом в прошлое и утеряв

присущую Бо Цзюй-и конкретность, волновалась

вопросами жизни страны, искала (в пределах

кругозора своего времени, наивно обращаясь,

скажем, к несчастиям, приносимым фаворитка-

ми) истоки переживаемых народом несчастий.

Когда Ли Шан-инь пишет, например, о ханьском

государе Вэнь-ди, который пригласил к себе

ученого поэта Цзя И, но беседовал с ним не о

бедах народа, а о злых и добрых духах, то по

существу речь идет не о Вэнь-ди, а о современ-

ных Ли ПІан-иню правителях, проявлявших

интерес к сверхъестественным силам в ущерб

заботам о народе. В одном из стихотворений

поэт утверждает, что умиротворение страны во

власти людей, а не неба.

Ли Шан-инь прожил трудную жизнь неза-

дачливого чиновника, метавшегося между дву-

мя враждовавшими придворными группами. У

него много стихов, в которых осмысление судеб

страны смыкается с размышлениями о собствен-

ной его горестной участи. Так, в одном из

стихотворений говорится о душевном беспокой-

стве поэта, которое перерастает в предчувствие

общественных бедствий: он гонит коней, под-

нимается на древнюю равнину; закатное солнце

беспредельно прекрасно, но оно приближает

темные сумерки...

Ли Шан-инь — единственный известный нам

танский поэт, писавший любовные стихи. Они

для него были и мечтою о несбывшемся сча-

стье. Тема любви заняла большое место в по-

слетанских стихах жанра цы.

Уходил последний век танской династии. Не

прекращались раздоры двора с фаньчжэнями —

властителями провинций, войны фаньчжэней

между собой; бесчинствовали евнухи, захватив-

шие власть при дворе, все большие тяготы ло-

жились на плечи крестьян, притеснялись ре-

ВЬЕТНАМСКАЯ

ЛИТЕРАТУРА

129

месленпики в городах. И все это разрешилось

крестьянским восстанием, в ходе которого по-

встанцы на некоторое время захватили Чанъ-

ань. Танское государство приближалось к свое-

му концу.

Поэты второй половины IX столетия во мно-

гом повторяли темы и следовали за формальны-

ми достижениями танской поэзии. Среди них

были продолжатели обличительного направле-

ния, были и такие, которых тревожное время

заставило от него отстраниться. Сыкун Ту

(837—908) попытался во всем повторить такого

идеального, с его точки зрения, поэта, как Тао

Юань-мин. Он отказывался от должностей, пред-

лагаемых ему; как любимые великим поэтом

герои древности Бо-и и Шу-Ци, он обрек себя

па голодную смерть, не желая жить при новой

династии. В мировоззрении Сыкун Ту, что не

было редкостью тогда, смешались конфуциан-

ство и даосизм. «Оба противоречащих друг дру-

гу элемента уживаются в одной и той же лич-

ности Сыкун Ту, точно так же, как мы за-

мечаем это и в личности Тао Цяня»,— гово-

рит В. М. Алексеев в «Китайской поэме о по-

эте», посвященной «Поэтическим категориям»

Сыкун Ту. Правда, у Сыкун Ту даосизм начи-

нает принимать уже религиозные формы, чего

нет у Тао Юань-мина, а кроме того, танский

поэт склонен и к буддизму. Стихи Сыкун Ту

теряют предметность, так отличающую танскую

поэзию. Они рисуют некий условный мир, от-

ражающийся в душе поэта. Тонкий и изыскан-

ный лирик, Сыкун Ту, по существу, далек от об-

щественных проблем. Природа, птицы, вино,

цветы — вечный арсенал традиционной поэзии,

которому он старался не изменять. Даже когда

поэт говорит о бедствиях страны, на первом

плане оказываются его собственные восприятия

и чувства.

В истории китайской литературы Сыкун Ту

больше всего известен как автор «Поэтических

категорий» — поэмы, состоящей из 24 стихо-

творений о вдохновении поэта, весьма трудных

для понимания. Вся поэма представляет собою

мечтание о подлинном поэте. Она наполнена

отвлеченпыми образами, дающими расплывча-

тые, с трудом уловимые определения задач

поэзии. Этим произведением как бы завершился

танский период китайской поэзии. «Поэтические

категории» Сыкун Ту при всей их «темноте»

синтезируют представления іанской поэтики в

восприятии талантливого ученого поэта, воспи-

танного на многовековых традициях, которые и

составляли ее основу. Тайская поэзия принад-

лежит времени, когда литература выполняла

также роль философской и даже исторической

пауки. Развиваясь на протяжении трехсот лет

существования танского государства, она была

поэзией повых открытий в познании мира, в

художественном его осознании, в понимании

возможностей и задач человека в обществе.

Огромные идейные и художественные завоева-

ния поэтов танского времени стали источником

расцвета поэзии в супском государстве.

8. ФИЛОСОФСКАЯ ПРОЗА ѴІІ-ІХ ВВ.

В VII и VIII вв. прозаическая литература была

увлечена примером великих мастеров параллель-

ного (т. е. «современного») стиля предшествую-

щей эпохи. Юй Синь, Сюй Лии (507—583), Ли

Цзи, Бао Чжао — вот кому подражали и кого

пытались превзойти. В литературе эпигонов

содержание было обесценено, вследствие чего

появлялись произведения, начиненные истори-

ческой эрудицией, дословными заимствования-

ми, символикой и сложными фигурами.

Протест против «современного» стиля был не-

избежен. Некоторые считали его практически

непригодным и требовали возврата к стилю

старой деловой прозы. Еще в VI в. ученый Су

Чо (498—546) составил манифест в стиле

«Шуцзина», но архаизированный язык не при-

вился. Суйский император Вэнь-ди в 584 г. из-

дал указ, запрещающий в официальной перепис-

ке использовать цветистый слог, а одного нару-

шителя даже казнил для острастки. При его

преемнике литератор Ли Э выступал уже не

только против цветистости, но и параллельного

стиля в целом. Парадоксально, что свои возра-

жения он излагал, строго соблюдая те требова-

ния, от которых призывал отказаться.

Незатронутой «современным», т. е. параллель-

ным, стилем оставалась историческая проза. В

VII в. активно составлялись истории прошлых

династий, а авторы-конфуцианцы на литературу

возлагали вину за упадок нравов и несчастья

междоусобиц и нашествий. Вера в нераздель-

ность литературной и государственной жизни в

то время была всеобщей.

Во второй половине VII в. ведущих литерато-

ров волновал упадок прозы. «Четверо выдаю-

щихся» — а в их числе были такие поэты, как

Ван Бо и Ло Бинь-ван,— требовали, чтобы лите-

ратура была идейной и гражданственной. Поэт

Чэнь Цзы-ан горько восклицал: «Уже пять-

сот лет как литература (вэнь) утратила свою

суть!» Суть литературы он видел воплощенной

в древней словесности и призывал возвратиться

к ее традиции. Почему литературе следовало

возвратиться именно к древней манере, сумели

обосновать писатели VIII в.

Сяо Ин-ши (717-758), Ли Хуа (715-766),

Дугу Цзи (725—777), его ученик Ляп Су (753—

793) отказались от параллельного стиля и писа-

ли в манере древних. Сяо Ин-ши и его последо-

9 История всемирной литературы, том 2