Бердников Г.П. (глав.ред). История всемирной литературы в 9 томах, Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

150 ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

он сдал экзамен на чин, находился на государ-

ственной службе и начал свою литературную

деятельность. На родину Чхве Чхивон возвра-

тился, когда государство Силла уже теряло свое

могущество: в стране начались междоусобицы.

Чхве Чхивон оставил службу и удалился в буд-

дийский монастырь в горах Каясан (ныне про-

винция Кенсан).

Чхве Чхивон овладел формой китайского сти-

ха, усвоил мотивы и образы китайской поэзии.

Например, по мотивам Ли Бо «Думы тихой

ночью» им написано стихотворение «Осенней

ночью в дождь». Известны его семисловные че-

тверостишия цзюэцзюй — кор. чхольгу — о ко-

рейских танцах и масках. Они содержат един-

ственное сохранившееся с тех времен описание

народных представлений. Смуты и усобицы в

стране волнуют поэта, он описывает бедствия

народа и мечтает о справедливых правителях,

которые заботятся о землепашцах:

На закате стою, читаю стихи,

конца размышленьям нет.

Взглядом одним охватить могу

реки и горный хребет.

В заботах о нуждах народа покой

чиновник забыл давно.

Достоянье отшельника-рыбака —

ветер и лунный свет.

(Перевод В. Швыряева)

Чхве Чхивон создал также первые образцы

пейзажной лирики в Корее. Его творчество в

значительной мере определило дальнейшее раз-

витие корейской поэзии на ханмуне.

В X в. в Корее было создано централизован-

ное феодальное государство Корё, поддержи-

вавшее тесные узы с китайской империей Сун.

Это укрепило позиции литературы на ханмуне.

Из произведений XI—XII вв. долгое время был

известен лишь один памятник прозы — «Исто-

рические записи о Трех государствах» (1145)

Ким Бусике, а в XX в. было обнаружено упоми-

навшееся выше в другой связи житие буддий-

ского монаха X в. Кюнё — патриарха ведущей

буддийской школы в Корее, составленное Хён-

нён Джоном в 1075 г.

«Житие Кюнё» относится к типу «полных»

житий, рассказывающих о жизни подвижника

от рождения и до его смерти. Житие этого типа

дробно, здесь подвижник выступает как слуга

государя, здесь говорится о заслугах подвиж-

ника перед учением и т. д. Оно официально и

торжественно. Эпизоды комические, развлека-

тельные здесь не предусмотрены. Житие созда-

ет величественный, монументальный образ по-

движника, человека идеального, таким он пред-

стает сразу же и не изменяется до конца.

«Житие Кюнё» разделено на десять глав, что

дает четкую тематическую сетку, каждая ячей-

ка которой заполнена сюжетными эпизодами

или бессюжетным материалом, расположенным

в хронологической последовательности. «Житие

Кюнё» свидетельствует о незаурядном литера-

турном мастерстве его автора, а также о высо-

ком уровне корейской прозы XI в.

«Житие...» Хённён Джона не было единствен-

ным буддийским жизнеописанием, созданным

в этот период. Сам Хённён Джон в тексте «Жи-

тия...» упоминает о существовании более ран-

цей версии жития Кюнё, составленного неким

Кан Юхёном на основании дворцовых записей.

Существовали и другие жития, продолжавшие

линию, начатую в Корее Ким Дэмуном в «Био-

графиях высших наставников».

Развивается и линия официальной историо-

графии. В Корее существует официальное «бю-

ро истории», а при нем — должность «надзира-

теля по составлению истории государства»

(камсу кукса). Самое значительное произведе-

ние официальной историографии было создано

видным сановником, занимавшим эту долж-

ность в первой половине XII в., Ким Бусиком.

Его произведение написано по китайскому

канону этого жанра, по образцу «Исторических

записок» Сыма Цяня. Он называет свою книгу,

так же как Сыма Цянь, «Саги» (кит. — «Шиц-

зи»), т. е. «Исторические записки». Ким Бусик

следует Сыма Цяшо в названии разделов книги.

Главное же сходство заключается в том, что

Ким Бусик написал не историю одной динас-

тии, а всеобщую историю корейских государств

до середины X в.

«Самгук саги» («Исторические записи Трех

государств», 1145) состоят из четырех разделов:

летописей Силла (12 глав), Когурё (10 глав) и

Пэкче (6 глав); хронологических таблиц; трак-

татов, посвященных поминаниям, жертвоприно-

шениям, музыке, колесницам, одежде, зданиям,

географии, должностям и чинам; биографий

(10 глав). В конце каждой главы автор обычно

высказывает свое собственное отношение к

описанным событиям.

Наиболее интересны в литературном плане

летописи и биографии, ибо в этих разделах

окончательно сформировался нормативный об-

раз человека, который прошел через всю сред-

невековую корейскую литературу.

Герой этого памятника — правитель (ваи) —

изображен в семейной и государственной сфере.

Исторические сочинения выработали определен-

ный идеал вана — образцового правителя. Пе-

чать необыкновенности лежит на всех поступ-

ках государя, начиная с его рождения. Так, на-

пример, описывая обстоятельства рождения го-

сударя Силла — Тхархэ, Ким Бусик использует

легенду о чудесном яйце, рожденном государы-

ВЬЕТНАМСКАЯ

ЛИТЕРАТУРА

151

ней Тапхан. Это яйцо было спрятано в ящик,

брошено в море и приплыло к берегам Силла,

из него и вышел чудесный мальчик. Будущего

вана воспитывает простая женщина. Он обла-

дает яркой внешностью, а «мудростью и зна-

ниями превосходит остальных людей». Автор не

случайно помещает своего героя сначала в

обычную обстановку: тем нагляднее можно по-

казать его высокое предназначение, благодаря

которому он счастливо минует неблагоприятные

обстоятельства и становится государем.

Правитель должен придерживаться принци-

пов, указанных еще Мэн-цзы: «Сокровищами

князей являются только три [вещи]: земля, на-

род и [мудрое] управление страной». В соответ-

ствии с этим у Ким Бусика даны два типа пра-

вителей — «достойные» и «недостойные».

В царствование «достойного» государя благо-

приятны ветры и дожди, годы изобильны, поэ-

тому народ имеет достаток в еде, спокойствие

царит в окраинных пределах, а в городах ве-

селье, и когда вассал говорит: «Все это достиг-

нуто благодаря вашим совершенным добродете-

лям»,— ван отвечает: «Все это благодаря вашим

усилиям в оказании помощи в правлении, а ка-

кие я могу иметь добродетели?»

Идеальный государь заботится о народе, как,

например, один из древних государей Юри-ван:

«Весной, в одиннадцатом месяце, во время пу-

тешествия по стране, ван, встретив старую жен-

щину, которая была при смерти от голода и хо-

лода, сказал: „Оттого что я, ничтожный чело-

век, занимаю государево место и не могу забо-

титься о народе, старики и дети доведены до

таких бедствий. Все это моя вина" И, сняв

одежду, он укрыл ее и затем поднес ей еду и

приказал найти в этой местности всех одиноких,

вдов, сирот, бездетных стариков и больных, ко-

торые не могли прокормить себя, и выдать им

пропитание». Государь «недостойный» не забо-

тится о делах правления, поэтому в государст-

ве начинаются стихийные бедствия, голод и ра-

зорение земледельцев, вспыхивают мятежи, пор-

тятся нравы. В изображении подданных госуда-

ря также выработан определенный канон: их

основное достоинство — сохранять при любых

обстоятельствах верность и служить интересам

государства. Проявления верности вассала мо-

гут быть различными, но чаще всего удельный

вассал в сочинении Ким Бусика совершает рат-

ный подвиг, побеждает врага не только отва-

гой, воинским умением, но и смекалкой, хитро-

стью. Встречается и другой образ вассала — это

мудрый советник, который, несмотря на грозя-

щую ему немилость вана, предостерегает пра-

вителя от опрометчивых, неразумных поступ-

ков (например, Соль Чхон). Если героический

тип навеян народным творчеством, то образ

мудрого советника подсказан конфуцианскими

представлениями о верном подданном. От кон-

фуцианства идет и нравоучительная тенденция

в исторических хрониках, осмысление обще-

ственного бытия человека, назначения его в го-

сударстве.

Из прозы на корейском языке, записанной

способом иду и относящейся к XI—XII вв., со-

хранились три эпиграфические буддийские

надписи, из которых две (1010 и 1085) — крат-

кие надписи делового характера, а третья

(1031), представляет собой довольно большой

текст, содержащий описательные элементы. Это

запись о постройке пятиэтажной пагоды мона-

стыря Чондоса (провинция Кёнсан) в честь дол-

голетнего благополучия страны и ее правителя.

Несмотря на то что буддийский характер

надписи не вызывает сомнений, описание бла-

годенствия дано в стиле конфуцианской тради-

ции: мудрому правлению государя содействуют

его вассалы, народ наслаждается мирным тру-

дом, бедствия не посещают страну, урожайные

годы следуют один за другим, в государстве

царит мир и покой. Все это, а также рационали-

стический подход к излагаемому материалу

очень близки стилю «Исторических записей».

Поэзия на ханмуне X—XII вв. представле-

на несколькими поэтами — это Пак Иннян,

Чхве Сыно, Чон Джисан. О них мы можем су-

дить лишь по косвенным данным — большая

часть их стихов утеряна, а биографические све-

дения крайне скудны.

Замечательным поэтом был Чон Джисан (ум.

в 1135), предвосхитивший даосские настроения

в корейской поэзии, которыми так богата лири-

ка XII—XIV вв. Ему принадлежат стихи, про-

никнутые умиротворенной созерцательностью,

воспевающие отшельничество («Древняя доро-

га пустынна»), непритязательные радости, за-

столье, вино («Захмелев, мечтаю о Цзяннани»),

а также стихотворения о разлуке «Тэдонган»

(«Река Тэдон») и др.

Больше стихотворений сохранилось, пожалуй,

от Ким Бусика, который был не только историо-

графом, но и тонким лириком. Ким Бусик —

один из предшественников конфуцианского на-

правления XII—XIV вв., сильно повлиявшего

на всю последующую корейскую поэзию, вплоть

до XIX в. Поэзия X—XII вв. на корейском язы-

ке почти не сохранилась. Дошло лишь одно сти-

хотворение на иду, написанное в форме хяига

(«Скорблю о двух военачальниках»), воспеваю-

щее двух верных вассалов, которые в бою спас-

ли жизнь Ван Гону — основателю династии Ко-

ре. Создателем этого произведения считают го-

сударя Йеджона (1106—1122), которому, как

свидетельствует один из памятников XV в., при-

надлежала еще одна песня — «Кукушка».

152

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

В XIII в., в период ослабления централизо-

ванной власти и монгольского вторжения в Ко-

рею, происходит существенный перелом на-

строений в корейском обществе. Многие образо-

ванные люди разочаровываются в конфуциан-

ских идеалах, связанных с сильной государст-

венностью, и приходят на позиции даосизма,

бросают чиновничью карьеру, бегут от общества

к природе. Возникает почва для расцвета пей-

зажной поэзии на ханмуне. Так рождается це-

лое поэтическое направление «литература бам-

буковых рощ», названное так в подражание ки-

тайской литературной группе III в. «Семь муд-

рых мужей из бамбуковой рощи». В Корее по-

является несколько поэтических обществ такой

ориентации, наиболее значительным из которых

было «Семеро мудрых из страны к востоку от

моря». В него входили Лим Чхун, О. Седжэ и

другие поэты того времени. Самым крупным

представителем этого направления считается

Ли Инно. Его произведение «Долина журавлей

в горах Чирисаи», написанное по мотивам «Пер-

сикового источника» Тао Юань-мина, является

программным для «литературы бамбуковых

рощ». Ли Инно отвергает мир бедствий и смут и

ищет некую обетованную землю, где жизнь лю-

дей гармонична и спокойна.

В это же время развивается в поэзии и дру-

гое направление, отразившее более активное

отношение к жизни, которое можно назвать об-

личительным. Оно отправлялось от упомянутых

выше конфуцианских представлений о необхо-

димости соответствия государя, равно как и

любого человека своему назначению.

Критикуя плохое правление и лихоимцев-чи-

новников, поэты нередко противопоставляли

современному им обществу некий «золотой век»,

когда первые правители — основатели корей-

ских государств — вершили мудро государст-

венные дела в соответствии с «принципами уп-

равления», выдвинутыми древними; поэтому не

было смут, чиновники исполняли свои обязан-

ности как должно, а народ трудился и благоден-

ствовал. Эти поиски в литературе этического и

политического идеала, обращенные, как и во

всяком средневековом обществе, к прошлому,

привели поэзию к изображению жизни народа,

поскольку его бедствия воспринимались как не-

избежное следствие дурного правления.

Крупной фигурой этого направления был Ли

Гюбо (1169—1241), с молодых лет прослывший

одним из самых талантливых поэтов своего вре-

мени. В поэме «Тонмён-ван» он обращается к

корейской древности, пытаясь там найти идеал

правителя, а в «Стихах на историческую тему,

воспевающих годы правления Тянь-бао» (43

стихотворения), утверждает, что плачевное по-

ложение дел в отечестве — результат несоответ-

ствия политики двора принципам управления

государством, завещанным древними мудреца-

ми. При этом поэт рисует картину народных

бедствий, что придает стихам большую обличи-

тельную силу. Многие из них посвящены бедам

крестьянской жизни. Те, кто кормится кресть-

янским трудом, бесстыдно богатеют, думая лишь

о собственном благе: они не уважают крестьян-

ский труд, которым держится государство. Ли-

шения и невзгоды — удел беззащитных («Жа-

лобы вдовы»). Нравы в государстве таковы, что

нарушаются самые священные связи между

людьми: мать бросает свое дитя («Ребенок, бро-

шенный на дороге»).

Творчество Ли Гюбо отличается разнообрази-

ем тематики. Поэт пишет о набегах монголов

и разорении страны («В шестой день девятой

луны»). Значительную часть его поэтического

наследия составляют пейзажные стихи, а также

стихи, воспевающие виио и любовь — Ли Гюбо

был одним из первых в Корее авторов любов-

ных юэфу («Песня о сорванном цветке»).

По-видимому, в поэзии в этот период наблю-

дается определенное оживление самобытной

традиции. Ее приверженцы записывают произ-

ведения на корейском языке, стремясь уберечь

их от забвения. Но, к сожалению, их сохрани-

лось до наших дней очень мало, около шестиде-

сяти названий, текстов же не более двадцати.

Корейская поэзия на родном языке периода

Корё, которую в последнее время называют

каё (песни), обладала большим жанровым раз-

нообразием. Среди каё встречаются краткие, в

несколько строк, а также трехстрофные, по

структуре и объему сходные с десятистрочным

хянга (самыми длинными из хянга), много-

строфные и не разделенные на строфы, насчи-

тывающие до сорока строк и более.

Каё, в отличие от хянга, представлены свет-

скими произведениями. Среди каё, разнообраз-

ных по форме и тематике, можно назвать, на-

пример, «Песню Чон Гваджона», которая при-

писывается автору XII в. Чон Со. В ней опаль-

ный поэт говорит о неизменной преданности

своему государю; о верности государю поется и

в «Чонсокка» («Песня о резце и камне»). Кри-

тика в каё ведется под тем же углом, что и в сти-

хах на ханмуне и в исторических сочинениях;

например, в «Удэху» («Бык громко ревет») по-

эт критикует Конмиивана, который забросил де-

ла правления в трудное для государства время.

Среди сохранившихся образцов поэзии на ко-

рейском языке немало любовных стихов: среди

них произведения грустные, например «Согён

пёльгок» («Столичные напевы») — песня де-

вушки, прощающейся с любимым, и жизнера-

достные, например «Манчхончхун» («Весна во

дворце»), «Санхваджом» («Пельменная»). Ли-

ВЬЕТНАМСКАЯ

ЛИТЕРАТУРА

154

рические каё по художественной форме и по-

этическим приемам близки народной песне.

Хянга и каё свидетельствуют о сильной, само-

бытной поэтической традиции корейской лите-

ратуры, которая крепла и развивалась, опира-

ясь на фольклор и обогащаясь благодаря взаи-

модействию с китайской поэзией.

В XII—XIV вв. развивается новый вид ко-

рейской прозы на ханмуне — произведения ма-

лых форм — пхэсоль (ср. кит. — байшо). Авто-

рами многих из них были известные поэты: Ли

Инно, Ли Гюбо, Чхве Джа (1118—1260). Их

сочинения — это собрание повествовательных

миниатюр, неозаглавленных и не отделенных

друг от друга. Обычно сборники пхэсоль значи-

тельны по объему: они включают в себя до де-

сяти, а иногда и более книг (квонов). По содер-

жанию они разнообразны: заметки этнографиче-

ского характера, эпизоды из жизни известных

полководцев, поэтов и живописцев, рассказы о

том, как было сочинено то или иное стихотворе-

ние, описания природы, забавные случаи. Лю-

бая миниатюра законченна и самостоятельна.

Литература пхэсоль отражает общую тенден-

цию эпохи — наметившееся в XII—XIV вв.

стремление пересмотреть с даосских позиций из-

вестный конфуцианский взгляд на человека,

ибо официальная, государственная его деятель-

ность здесь не занимает писателя. Человек в

пхэсоль нередко изображается как участник не-

обычного приключения либо в тот момент, ког-

да он, любуясь красотами природы, слагает

стихи. Тем не менее герой остается историчес-

ким лицом, а образ его по-прежнему идеален.

Впервые объектом изображения в художествен-

ной прозе становится пейзаж. Внимание литера-

туры привлекает пока что «идеальная», услов-

но красивая природа. Но такой пейзаж локали-

зован географически и статичен.

Появление литературы пхэсоль говорит о раз-

витии элемента описания, а также о пробужде-

нии интереса к острому, занимательному сюже-

ту — художественная проза отделяется тем са-

мым от исторического сочинения. Вместе с тем

происходит определенное проникновение худо-

жественного начала в историческую прозу XII—

XIV вв.: широкое распространение в ней полу-

чают «неофициальные истории» — яса (кит. —

еши), — особый вид исторических сочинений,

обычно составлявшихся частными лицами.

Самым заметным памятником этого типа яв-

ляется уже упомянутое в другой связи сочине-

ние «Самгук юса» (1285), написанное буддий-

ским наставником Ирёном. Он поставил перед

собой задачу собрать и записать все то, что не

вошло в исторические сочинения прошлого, в

первую очередь — «Самгук саги» Ким Бусика.

Он использует восходящие к фольклору легенды

и предания об основателях государств и о рож-

дении ванов, о постройке городов и храмов, эпи-

зоды, сопутствовавшие созданию поэтических

произведений, странные происшествия и т. д.

Ирён тщательно собирает и записывает образ-

цы художественного творчества корейского на-

рода, которые он заимствует из «Древних сочи-

нений» и, очевидно, из устного творчества.

В сочинении Ирёиа, наряду с нормативным

образом человека, подсказанным конфуциан-

скими представлениями о должном, создан дру-

гой, в к<?тором отразился особый тип отношения

к миру. В нем слились буддийское и даосское

понимание человека как независимой от обще-

ства сущности, неподвластной миру социальных

связей с его обычными нормами. Эти представ-

ления вошли в литературу, по-видимому, в свя-

зи с переломом настроений в корейском общест-

ве XII—XIII вв., выразившемся в общем увле-

чении даосизмом. Внимание литературы XII—

XIII вв. к человеку, выпавшему из официаль-

ных взаимоотношений, неподконтрольному вла-

стям, и обращение к забавному, неожиданному

открывали большие возможности в плане даль-

нейшего развития литературы к сюжетности.

Несмотря на различный характер «Самгук

саги» и «Самгук юса», принцип изображения

человека ие изменился. Человек в «Юса» —

по-прежнему историческое или псевдоисториче-

ское лицо (исторически локализованы и самые

фантастические истории). Образ человека идеа-

лен: он вырастает либо из конфуцианских воз-

зрений на личность и па ее место в сфере го-

сударственных и семейных отношений (ср., на-

пример, истории о верноподданном Ким Джеса-

не или о преданной дочери, которая продала се-

бя в рабство для того, чтобы прокормить сле-

пую мать), либо из даосско-буддийских пред-

ставлений о личности, неподвластной миру со-

циальных отношений. Изображение людей и со-

бытий однопланово. Внутренний мир человека

не занимал литературу того времени.

В произведениях Ирёна видны первые попыт-

ки обрисовать внешность человека. Каждая чер-

та его персонажа символична, значима и ассо-

циируется с тем или иным известным обликом;

например, синонимом высокого роста стал рост

иньского Тянь-и, царственный лик будущего

правителя сравнивается с «драконоподобным

ликом ханьского Гао-цзу», брови — с «восьмер-

кой бровей танского Гао». Сочетания этих

«примет» заменяли в литературе того времени

портрет. Тот же прием применяется при нрав-

ственной характеристике. Достаточно сказать,

что такой-то похож на Цзе и Чжоу, и читателю

должно быть ясно, что речь идет о дурном пра-

вителе. В дальнейшем такой прием сравнения

прочно входит в корейскую литературу.

154

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ

АЗИИ

Первый период истории корейской литерату-

ры заканчивается с появлением художествен-

ной прозы как самостоятельной области литера-

турного творчества. Для корейской литературы

он был этапом становления, и в этом его глав-

ное значение. Именно тогда сформировались ос-

новные отличительные черты литературы, про-

шедшие через всю ее последующую историю.

Черты эти были определены тем, что корей-

ская средневековая литература возникла как

результат взаимодействия двух культурных тра-

диций: первоначально бесписьменной корейской

и письменной, общей для Восточной Азии, ки-

тайской. Это отразилось прежде всего в дву-

язычии средневековой корейской литературы,

которое наблюдается начиная с первого этапа

ее развития.

На ханмуне вплоть до XX в. создавалась вся

литература традиционной учености — истори-

ческие, философские сочинения. Уже на первом

этапе в корейские произведения вошли под-

сказанные конфуцианской традицией принци-

пы изображения человека и приемы построе-

ния произведения. Однако корейские авторы

включали в свои бессюжетные произведения

материалы устной традиции (например, сюжет-

ные легенды об основателях государств и рас-

сказы о выдающихся людях), излагали сведе-

ния об отечественной истории, цитировали ко-

рейские речи и образцы литературного творче-

ства. Это использование корейского материала

создавало особый облик произведений на хан-

муне, несмотря на их бессюжетность.

В Корее была создана и блестящая поэзия на

ханмуне. Уже начиная с XI в. литературе на

ханмуне государство официально отводит роль

«высокой» литературы.

Вместе с тем на корейской почве вырастала

и другая литература, становлению которой спо-

собствовали буддийские и даосские представле-

ния о мире и человеке. В этой линии корейской

литературы была гораздо более сильна местная

фольклорная традиция легенд, апокрифических

сказаний, преданий. Эту сферу литературы

представляют пхэсоль и некоторые типы буд-

дийских жизнеописаний.

Письменная литература на родном языке

сначала фиксировалась способом иду, а с сере-

дины XV в.— средствами корейского фонетиче-

ского алфавита. В ней тоже прослеживается

взаимопроникновение двух культурных тен-

денций.

В прозе на иду это сказалось, видимо, в воз-

действии стиля исторических сочинений, в поэ-

зии — в постепенном освоении поэтической ли-

тературной образности из буддийской и свет-

ской китайской традиций. Вполне естественно,

что в этой литературе национальные тенденции

были определяющими. Тип взаимодействия

двух культурных традиций, сложившихся в этот

период в литературе на иду, был характерен

для корейской поэзии на родном языке (сид-

жо, каса) и в дальнейшем, в период Позднего

Средневековья.

С последующим развитием художественной

прозы все большее место начинают занимать

собственно художественные жанры. Эта художе-

ственная литература воспринимает основные

черты, которые определились в период станов-

ления. Например, на корейскую повесть и ро-

ман более позднего периода, несомненно, по-

влияли принципы изображения человека, сти-

лизация художественной прозы «под историю»,

дидактика и т. д., выдвинутые прозой XII—

XIII вв. Поэзия в последующее время не толь-

ко унаследовала элементы китайской образно-

сти, сложившиеся в хянга, но и в некоторых

жанрах развила структурные возможности, пре-

доставленные древней поэзией на родном языке.

В дальнейшем корейская литература отказа-

лась от ряда черт, присущих ей в этот период.

Так, воздействие древнего фольклора — преда-

ний об основателях ранних государств — про-

слеживается только до XIV в. Все это было не-

избежно связано с поступательным движением

литературы.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ВЬЕТНАМСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

На территории Вьетнама достигла значительно-

го развития культура бронзового века, расцвет

которой датируется V—II вв. до н. э. и которая

получила известность под названием донгшон-

ской.

Ее памятники помогают восстановить неко-

торые черты древних мифов, бытовавших

среди тогдашпих обитателей страны. Большие

бронзовые сосуды испещрены орнаментальны-

ми узорами, рисунками, изображающими путе-

шественников в ладьях, птиц с длинными клю-

вами, крокодилов (по-видимому, тотемных жи-

вотных). На крышке одного из сосудов, которые

имели ритуальное назначение, в центре ясно

вырисовывается стилизованное изображение

солнца, свидетельствующее о существовании у

древних жителей Вьетнама солярного мифа, а

женские и мужские фигурки, отлитые из брон-

ВЬЕТНАМСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

155

зы, говорят об обрядах и мифах, связанных с

культом плодородия. Рисунки на огромных ри-

туальных барабанах из бронзы воспроизводят,

как полагают, похоронные обряды и мифологи-

ческие представления о смерти и потустороннем

мире.

Народ, создавший донгшонскую культуру,

видимо, находился на пути к становлению клас-

сового общества; его основным занятием было

поливное земледелие. Исследователи донгшон-

ской культуры находят ей параллели в матери-

альной культуре горных народов Вьетнама,

стоящих на ранних ступенях общественного

развития, в частности народности эдэ, давшей

миру своеобразные эпические сказания, дыша-

щие непосредственностью детства человечества.

Герой эдэского «Сказания о Дам Шане» («Клей

кхан Дам Шан») противится обычаям матри-

архата и воле божества. Одновременно Дам

Шан — наставник людей, добывающий для них

зерна риса и обучающий их различным промыс-

лам. Он погибает в «черносмолыюм лесу» (во-

площение потустороннего мира), пытаясь взять

себе в жены Солнце-Женщину.

Несколько тысячелетий назад на территории

Вьетнама образовался племенной союз Ван-

ланг.

Классовое общество и государство оформ-

ляются, видимо, не позднее III в. до н. э. В III в.

н. э. китайская империя Западная Хань при-

соединила это государство к себе, хотя длитель-

ное время власть продолжала оставаться в ру-

ках местной знати (лактыонгов и лакхэу). Воп-

рос о том, существовала ли во Вьетнаме собст-

венная письменность до китайского завоевания,

остается нерешенным, на памятниках бронзово-

го века не обнаружено пока следов письменных

знаков, хотя орнаменты могут оказаться крип-

тограммами — записями мифов. Очевидно, что

зародившееся государство не могло не нуж-

даться в письменности.

Историки считают, что Зиаотяу (так имено-

вался Вьетнам в период китайского господства),

находясь на перекрестке путей, играл роль по-

средника между цивилизациями Индии и Ки-

тая; здесь в середине I тыс. н. э. читали на

вэньяне и санскрите.

К концу VI в. в Зиаотяу распространила свое

влияние буддийская школа тхиен (инд. —

дхьяна), в чем немалая заслуга приписывается

проповеднику Винитаручи, выходцу из Южной

Индии.

Буддизм, вбирая в себя элементы мест-

ных культов, приспосабливаясь к условиям

страны, постепенно завоевал прочные позиции.

Самые ранние из известных науке памятни-

ков вьетнамской письменности (на ханване —

вьетнамизированном варианте старого китай-

Буддийский храм на одной колонне

Ханой. XI в.

ского литературного языка — вэньяия) относят-

ся к X в., когда Вьетнам сбросил, наконец, мно-

говековое иго китайских завоевателей. Имеются

сведения и о более ранних письменных памят-

никах на ханване. Ханван был занесен сюда

вместе с буддизмом и китайской системой обра-

зования, «натурализовался» и стал официаль-

ным письменным языком вьетнамского фео-

дального государства. Вьетнамские поэты, хотя

их стихи отражают вьетнамскую действитель-

ность и исходят из потребностей вьетнамского

общества, обращаются к значительно более раз-

витой китайской литературе и ее опыту, черпая

прежде всего из поэзии эпохи Тан (VII—IX вв.)

образы, сравнения, заимствуя у нее систему

стихосложения, любовь к литературным реми-

нисценциям.

Одновременно через посредство государства

Тямпа (на юго-востоке Индокитайского полу-

острова), культура которого испытывала зна-

чительное влияние Индии, а также благодаря

буддизму вьетнамцы в определенной мере при-

общились и к индийской культуре. «Рамаяна»,

обошедшая все страны Южной и Юго-Восточной

156

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

Азии, в Средние века попала и во Вьетнам: из-

вестно краткое ее изложение в записи XV в.

Есть основания полагать, что легенды кришна-

итского цикла оказали влияние на вьетнамскую

новеллу того же века.

Что же касается древнего фольклора вьет-

намцев, то, пользуясь дошедшими до нас фраг-

ментными записями, сделанными в более позд-

нее время, можно составить о нем некоторое

представление. «Собрание чудес и таинств зем-

ли Вьет» («Вьет диен у линь», XIV в.) и «Див-

ные повествования земли Линьнам» («Линьнам

тить куай», XV в. Линьнам — одно из древних

названий Вьетнама) содержат записи фолькло-

ра, восходящие к более раннему периоду. В пре-

дисловии к «Дивным повествованиям земли

Линьнам» составитель этого фольклорного сбор-

ника By Куинь (XV в.) свидетельствовал, что

приводимое в этой книге было «записано впер-

вые людьми высокой учености и широких по-

знаний еще при династиях Ли и Чан» (дина-

стия Ли правила в 1010—1225 гг., династия

Чан-в 1225-1400 гг.).

Подобно другим составителям сборников та-

кого рода, By Куинь в те времена воспринимал

предания и легенды как нечто достоверное и

долженствующее пополнить представления

вьетнамцев об их историческом прошлом. Инте-

ресно его замечание о бытовании фольклора:

«Все, от черноголовых детей до седовласых

старцев, пересказывают эти повествования и лю-

бят их».

Несомненно, что материал, попавший в руки

By Куиня, не раз переписывался и переиначи-

вался до него и им самим, о чем он чистосердеч-

но сообщал.

Есть основания полагать, что в книгу «Див-

ные повествования земли Линьнам» вошли за-

писи мифологических преданий, сказок, а так-

же легенд, как появившихся еще до свержения

китайского владычества (т. е. ранее 939 г.),

так и относящихся к более позднему периоду.

Время действия многих преданий, легенд и

сказок спроецировано в некую отдаленную эпо-

ху («эпическое время») — период царствова-

ния полулегендарной династии Хунг-выонгов

(государей Хунгов; современные вьетнамские

историки датируют эти факты II

—

I тыс. до

п. э.). Правление государей Хунгов восприни-

малось как седая древность, время становления

раннего вьетнамского государства.

В цикл о временах Хунг-выонгов входят про-

изведения, неоднородные и по своей сути, и по

древности содержащихся в них элементов. Цикл

открывается преданием о древнем вьетнамском

государстве, которое основали и которым прави-

ли Хунг-выонги. В предании переплетены ми-

фологические представления древних вьетнам-

цев и их исторические воспоминания о борьбе с

иноземными нашествиями.

Лак Лауиг Куен — Государь Дракон Лак

(Лак — восходит к названию племени лаквье-

тов, т. е. протовьетнамцев) — выступает как

мифологический персонаж, ибо он является

первопредком вьетов; он же играет роль «куль-

турного героя», первоучителя людей. Государь

Дракон Лак обучил народ возделывать рис и

разводить шелковичных червей (в этом он впол-

не схож с «культурными героями» других на-

родов), но, кроме того, ему приписывается, уже

в позднее время, установление классовых норм.

Мифологически осмысливается в предании и

борьба против китайского завоевания: «Люди

Южных краев из-за притеснения от людей Се-

вера не могли больше жить спокойно как преж-

де» и стали взывать о помощи к Государю Дра-

кону Лаку. Столкновения с чужеземцами изо-

бражаются как война Государя Дракона Лака

за красавицу Эу Ко. В предание, таким образом,

вплетается древний мотив борьбы за жену,

столь характерный для ранних памятников ге-

роического эпоса. Но Государь Дракон Лак бо-

рется с врагами необычно: он, превратившись

«в сотни, десятки тысяч чудовищ, неистовст-

вующих духов, драконов, змей, тигров и сло-

нов», устрашил пришельцев. В этом слышен от-

звук добуддийских верований вьетнамцев:

«чудовища» и «неистовствующие духи» высту-

пают здесь как покровители вьетов. В X—

XIII вв. и в более позднее время «языческие»

культы были еще живы во Вьетнаме и иногда

подвергались преследованиям. «Нельзя, впадая

в ошибку, обожествлять разных злых духов, чу-

дищ, нечистую силу»,— наставлял в начале

XIV в. конфуцианец Ли Те Суен.

Предание о том, что от брака с Государем

Драконом Лаком красавица Эу Ко «породила

мешок», а через шесть-семь дней «мешок лоп-

нул и оказалось там сто яиц, из каждого яйца

вышло по сыну», явно связано с тотемически-

ми представлениями лаквьетов, одним из тоте-

мов их, по-видимому, была птица. Сто сыновей,

разделившись, разошлись: одни ушли к морю

с отцом, другие остались с матерью. Это преда-

ние очень сходно с рассказом, известным у мы-

онгов, народа, живущего в горных районах

Вьетнама и очень близкого по языку и культу-

ре к вьетнамцам. Здесь, несомненно, слышны

отголоски исторических воспоминаний о древ-

нейших миграциях, но они своеобразно обобще-

ны в сознании древних вьетов, персонифициро-

ваны и предстают как кровнородственные отно-

шения между людьми, что характерно для ми-

фологического мышления.

Иной тип художественного обобщения мы

находим в поэтическом рассказе о богатыре Фу

НАРОДНО-ЭПИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

157

Донге (Зяунге). Фу Донг схоя^ с героем зрело-

го эпоса, и его можно сопоставить с былинным

Ильей Муромцем. То, что Фу Донг в три года

«говорить еще не умел, все лежал на спине, не

поднимался», очень близко к «сиденью сиднем»

Ильи Муромца. Отчетливы в этой богатырской

сказке демократические черты: Фу Донг, ни на

что, казалось бы, не способный и никуда не год-

ный малыш, вдруг в годину грозной опасности,

нависшей над страной, заговорил как богатырь,

не в пример растерявшемуся государю Хунгу.

Фу Донг — образ собирательный, воплощение

силы и воинской доблести. В X в. в честь Фу

Донга, которому императорский двор пожало-

вал титул «небесного князя», был построен па-

мятный храм (ден), ежегодно проводилось

празднество, сопровождавшееся театральным

действом и пением посвященных Фу Донгу

песен.

К циклу повествований о временах Хунг-

выонгов относится сказка о размолвке двух

братьев по вине жены старшего брата; ссора

привела в конце концов к тому, что старший

брат превращается в камень, а младший — в

арековую пальму, которую обвивает превратив-

шаяся в бетельную лиану жена старшего бра-

та. Этиологическая концовка варианта, дошед-

шего до нас в записи XV в., осложнена, види-

мо, поздней попыткой превратить сказку в хра-

мовую легенду. Об этом свидетельствует образ

государя Хунга, имеющий черты культурного

героя: он первым открывает свойства бетеля, и

обычай жевать бетель предстает как освящен-

ный его волей и повелением.

Предание о строительстве крепости-улитки

Колоа с помощью Золотой Черепахи, о любви

царской дочери Ми Тяу к юному заложнику

Чаунг Тхюи рассказывает уже о временах, зна-

чительно более поздних, чем эпоха Хунгов.

В предании старый сказочный мотив вражды

тестя-царя и царского зятя, а также двойствен-

ность положения царевны использованы для

того, чтобы объяснить поражение властителя

Ан Зыонга и гибель его государства. Коллизии

предания полны драматизма, потому что юно-

ша-заложник, причина всех зол, любит Ми Тяу.

В ранних записях вьетнамского фольклора

есть предание о сестрах-воительницах Чыпг,

возглавивших в I в. н. э. восстание против ки-

тайских феодалов. Отражающее активную роль

женщины в общественной жизни в Юго-Восточ-

ной Азии этой далекой эпохи, предание основа-

но на историческом факте.

Древние народные повествования, запечат-

ленные в ранних записях вьетнамского фоль-

клора, послужили неиссякаемым источником

сюжетов и тем для писателей более поздней

поры.

Будда Амитоба

Скульптура XI в.

Вьетнамская литература X—XII вв. развива-

лась в условиях, когда Вьетнам, завоевав неза-

висимость, завершал создание централизованно-

го феодального государства.

В это время во Вьетнаме господствовали фео-

далы — потомственная аристократия, опирав-

шаяся на буддийских священнослужителей,

многие из которых были связаны с ней по про-

исхождению. В XI в. символом созидаемого

централизованного государства становилось пе-

ремещение в столицу храмов, посвященных по-

читаемым местным духам и обожествленным

героям. Новая общественная сила — ученые-

конфуцианцы, из среды которых выходили слу-

жилые люди,— лишь начала формироваться.

В столице был основан конфуцианский храм

(1070), учреждено конфуцианское «Училище

сынов отечества», где учился и наследник пре-

стола, и несколько позднее была установлена

система экзаменов для получения ученой степе-

ни (с 1075 г.), на которых, как сообщает хрони-

ка, в XI—XII вв. испытывалось умение «читать

буддийские молитвословия, воспроизводить на

бумаге стихи древних и решать арифметические

158

ЛИТЕРАТУРЫ ВОСТОЧНОЙ И ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИИ

задачи». Была открыта академия (Ханлям), ве-

давшая составлением указов, куда назначались

чиновники, выдержавшие экзамен.

Конфуцианство и буддизм отнюдь не всегда

мирно сосуществовали. Конфуцианцы перехо-

дили в наступление, обрушиваясь, правда, не на

учение буддизма, а на нерадивых монахов.

Только в дальнейшем, при династии Чан, буд-

дийские священнослужители будут все более

оттесняться от власти учеными-конфуцианцами,

чье идеологическое влияние также возрастет.

В X—XII вв. мы находим такие виды пись-

менных памятников, которые имели отнюдь не

только литературное назначение (все они напи-

саны на ханване): хроники и исторические за-

писи, дошедшие до нас лишь во фрагментах,

поучения буддийских священнослужителей,

обращенные к ученикам, воззвания полковод-

цев, указы и послания, эпиграфика, представ-

ленная надписями на каменных стелах и ко-

локолах буддийских храмов. Некоторые из них

были облечены в стихотворную форму, что об-

легчало запоминание. Интересно, что на недав-

но открытом археологами в древней столице

Хоалы восьмигранном столбе из камня имеется

надпись, содержащая буддийские сентенции и

сообщающая, что в 973 г. было поставлено сто

таких столбов.

Эпиграфика на ханване начала XII в. свиде-

тельствует о национальных истоках письмен-

ной словесности во Вьетнаме, ее живых и орга-

нических связях с сюжетами, образами вьетнам-

ской мифологии и фольклора, с традициями на-

родной культуры Вьетнама. Надпись на стеле

при пагоде Дой (1121), сочиненная Май Конг

Батом, содержит описания традиционных празд-

неств вьетов и театральных действ, устраивав-

шихся перед буддийской святыней; во время

действ разыгрывались сценки с участием персо-

нажей из вьетнамской мифологии и фольклора.

В надписи упоминается древний дух—покро-

витель вьетов Золотая черепаха, а также птицы

и лани (чьи изображения обычны на бронзовых

памятниках донгшонской культуры).

Эпиграфические памятники начала XII в.

предстают как явления сложного, синтетичес-

кого порядка, разносторонне отражающие со-

стояние современной им письменной тради-

ции — от исторической, житийной прозы, жиз-

неописаний и религиозно-философских сочине-

ний до художественной параллельной прозы,

стихов, песен. В надписях на стелах запечатле-

ны образы идеального правителя, военачальни-

ка, буддийского деятеля. Они изображаются в

официальных ситуациях и в моменты великих

свершений. Жизнеописания обычно имеют буд-

дийское религиозно-философское вступление

(«Десять тысяч частей есть растворение Еди-

ного») и описательную часть, в которой вопре-

ки буддийскому миросозерцанию живо ощу-

щается интерес к биографии и истории, образ-

но воспроизводятся подвиги и деяния тех или

иных исторических лиц. Фап Бао, сподвижник

полководца Ли Тхыонг Киета (1019—1105), со-

общает, что знаменитый военачальник «телом

был погружен в заботы бренного мира, а серд-

цем устремлен к учению Будды» и что под его

водительством «воины захватили три уезда и

двенадцать крепостей с легкостью такою, будто

гнилые сучья срывали они на деревьях».

Пафосом укрепляющейся вьетнамской госу-

дарственности, сознанием собственной силы ды-

шат строки «Указа о перенесении столицы»

(«Тхиен до тьеу») * правителя Ли Тхай То,

написанные в 1010 г., в период становления и

укрепления вновь обретенной Вьетнамом неза-

висимости.

Та же идея могущественного государства ут-

верждается в стихотворении полководца Ли

Тхыонг Киета. Согласно преданию, в 1076 г.,

перед победоносным сражением с китайскими

войсками, он обратился к войску Дайвьета

(Вьетнама) со своим знаменитым четверости-

шием, близким по духу монументально величе-

ственному стилю «Указа о перенесении столи-

цы»:

Горы и реки Полдневной державы

—^

владенья властителя Юга.

В книге небесной рубеж обозначен,

царства любая округа.

Как осмелились вы, супостаты,

вторгнуться в наши пределы?

Вас ожидает разгром позорный,

придется незваным туго.

(Перевод А. Ревича)

В энергичном ритме стихотворения суровый

военачальник выразил свое понимание патрио-

тизма, в его представлении неотделимого от

верноподданничества и презрения к врагу, ко-

торый нарушает волю неба и потому заслужи-

вает кары. Характерно, что конфуцианское по-

нятие «веление неба» заменено в стихотворе-

нии конкретно-образной даосской «Книгой не-

бес», речение из которой служит идеологичес-

ким оправданием нерушимости границ Дай-

вьета.

Иной стиль, эмоционально-философский, с ха-

рактерной аллегоричностью, присущ стихам

буддийских священнослужителей, в которых

запечатлено тонкое понимание красоты приро-

ды и раздумья над бренностью человеческого

бытия. В первые века после освобождения от

* На место нынешнего Ханоя.

ВЬЕТНАМСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

№

китайского ига вьетнамские государи опирались

на авторитет буддийской церкви, ибо провоз-

глашавшиеся ею устои — призыв к непротивле-

нию и аскетизму во имя достижения нирваны—

умело использовались феодалами. «Когда он

свой посох поставил в столице, крепость госуда-

ря стала тверже на земле»,— писал государь

Ли Нян Топг (1066—1128) в стихотворении о

священнослужителе Ван Хане.

Проповедуя бренность всего земного, буд-

дийские священнослужители в своих стихах-

поучениях (своеобразных поэтических резюме

проповедей) использовали образно-ассоциатив-

ные определения буддийских философских сен-

тенций, поскольку именно такие определения

представлялись путем постижения истины. По-

эт-монах видел свою цель в том, чтобы поучать.

Стихотворное произведение монаха Ван Ханя

(XI в.) так и называется — «Поучение к по-

слушникам» («Тхи де ты»).

С молнией сходна бренная плоть,

миг — и вот ее нет.

Луч травяной, расцветший весной,

осенью вновь раздет.

Взлет и паденье шлет нам судьба,

их бесстрашно прими.

Словно роса на метелках трав

каждый расцвет и отцвет.

(Перевод Арк. Штейнберга)

Этот образ росы на травинке, который сим-

волизирует призрачность бытия, явно пришел

из литературы Индии, хотя, возможно, через

посредников. Его мы обнаружим в поэзии мно-

гих стран Южной и Юго-Восточной Азии.

Стихов-поучений о нирване, тщете и суетно-

сти мира писалось в то время немало. По под-

счетам современного литературоведа Динь За

Кханя, большинство авторов известных нам

произведений, оставшихся от времени династии

Ли,— буддийские священнослужители. Но от-

сутствие в произведениях упоминаний о вере в

тантрические идеи об аде, западном рае и дру-

гих моментах, связанных с «вульгарным» буд-

дизмом, само по себе является указанием на то,

что во Вьетнаме тогда активно воспринималась

буддийская философия, и очевидно не только

буддийская: отзвуки древнекитайского учения

о первоэлементах весьма отчетливы в одном из

ранних вьетнамских стихотворений, написан-

ном на рубеже X и XI вв. буддийским монахом

Нго Тян Лыу (959—1011):

Древо огонь таит, изначально храня.

Множество раз рождается он изнутри.

Как утверждать, что в древе не скрыто огня?

Вспыхнет огонь, лишь древо о древо потри.

(Перевод Арк. Штейнберга)

При очевидной теснейшей связи с религиоз-

ным миросозерцанием поэзия буддистов доволь-

но рано обнаруживает тенденцию к «обмирще-

нию», и вместо образа проповедника в ней появ-

ляется образ автора, хотя это поэт-монах. Era

духовный мир находит отражение в стихах, пе-

редающих, наряду с переживанием, лирическим

пейзажем, еще и буддийскую сентенцию. Во

второй половине XI в. в монастырях рождались

не только стихи о бренности земного. Любовью

к жизни, тонким лиризмом веет от стихотворе-

ния священнослужителя Ман Знака (1051 —

1096) «Снедаемый недугом, обращаюсь ко

всем» («Као тат тхи тюнг»):

Весны проходят, сотни цветов опадают,

Сотни цветов распускаются с новой весной.

Мирские деянья перед глазами проходят,

След прожитого ложится густой сединой.

Не утверждай: весна отошла безвозвратно.

Веточка май снова цветет предо мной.

(Перевод А. Ревича)

К концу XI — началу XII в. образы природы

уже перестают быть лишь поэтическими тропа-

ми и символами, связанными с религиозным со-

держанием,— они присутствуют в описаниях

обыденных картин человеческой жизни. Вот,

например, строки, созданные священнослужи-

телем Кхонг Ло (ум. 1119):

Рыбарь забылся сном

—

никто его не окликнет.

А заполдень пробудился

—

весь челн уж наполнен

снегом.

Его стихотворение «Выражаю чувства»

(«Нгон хоай»), последняя строка которого

свидетельствует о зарождающейся вере в силы

человека, утверждает принцип активности в

жизни.

Весь день утешаюсь в хижине горной,

отрада моя проста.

Порой с вершины скалы одинокой

протяжный крик издаю,

И леденеет от этого крика

великих небес пустота.

(Перевод Арк. Штейнберга)

Буддийский священнослужитель Куан Нгием

(1121—1190) обращается к стихам уже для

того, чтобы отвергнуть буддийские сентенции

и утвердить поэтический мотив, в котором ощу-

щается, как и у Кхонг Ло, могучее дыхание

жизни:

К Небу стремится истинный музк

каждым порывом души.

Не обязательно должно ему

Будде идти вослед.

(Перевод Арк. Штейнберга)