Белов В.А. Сингулярное правопреемство в обязательстве

Подождите немного. Документ загружается.

желает различить акты перевода долга (акт, совершаемый должником*(346)) и дачи согласия

кредитором и рассматривает их как две различные сделки - (а) перевод (договор должников) и (б)

согласие (односторонний акт кредитора).

Таким образом, под фразой о переводе долга должником в действительности понимается

перевод по соглашению (договору) должника с третьим лицом. Однако такой договор оказывается, как

правило, осложненным отлагательным условием, ибо он не порождает всех намечаемых юридических

последствий до того момента, пока не станет известно о положительном отношении кредитора к такому

договору - его согласии на главный юридический результат такого договора (замену должника).

Указание законодателя на необходимость согласия кредитора не может расцениваться как

требование об участии кредитора в самом договоре перевода долга, очевидно, следует еще и из того

факта, что между участниками не складывается именно трехсторонних правоотношений. Результатом

заключения договора о переводе долга является возникновение правоотношений между должниками -

старым и новым. В этих отношениях не участвует кредитор. Результатом дачи согласия кредитора

является возникновение новых обязательственных правоотношений между кредитором и новым

должником (в них не участвует прежний должник) и прекращение обязательственных отношений между

кредитором и первоначальным должником, в каковых не принимал участия новый должник. Перевод

долга не вызывает необходимости в возникновении одного правоотношения с тремя участниками.

Перевод долга служит основанием возникновения двух отношений, причем в каждом из них по два

участника, и основанием прекращения одного отношения, также двухстороннего. Коль скоро не

появляется трехсторонних отношений, то нет необходимости и в многостороннем договоре.

Каков практический смысл в рассмотрении согласия кредитора как односторонней сделки? Что

пользы от того, что мы докажем данный тезис? В чем разница в правовых последствиях случая, когда

речь идет о согласии кредитора как односторонней сделке, и последствиях случая понимания согласия

как выражения воли вступить в трехсторонний договор? М.М. Агарков, руководствуясь современным ему

гражданским законодательством (которое в этом вопросе не сильно, впрочем, отличается от

сегодняшнего), отмечает следующие различия: (1) согласие, понимаемое как односторонняя сделка

кредитора - это лишь одно из условий действенности договора перевода долга в отношении только

одного из его последствий (замены должника), но не необходимый элемент самого этого договора. Это

обстоятельство означает наличность и действительность договора перевода долга в отношении

должника и третьего лица с момента его заключения, независимо от наличия или отсутствия согласия

кредитора; (2) согласие, понимаемое как односторонняя сделка кредитора, является лишь санкцией

замены должника в обязательстве, но не может расцениваться как санкционирование иных прав и

обязанностей сторон по договору; (3) согласие, понимаемое как односторонняя сделка кредитора, не

нуждается в принятии сторонами договора и вступает в силу с момента его восприятия должником или

третьим лицом, чего нельзя сказать о волеизъявлении на участие в договоре; (4) согласие, понимаемое

как односторонняя сделка кредитора, будучи данным и воспринятым, связывает кредитора в отношении

должников и не позволяет взять обратно (во всяком случае его взятие обратно не может вновь обязать

переводителя); (5) согласие, понимаемое как односторонняя сделка кредитора, не должно подчиняться

требованиям законодательства о форме договора перевода долга*(347). Нам, пожалуй, и нечего

прибавить к данному перечню, кроме единственного следующего уточнения: термин "согласие" здесь

следует понимать в широком смысле, т.е. как акт изъявления кредиторской воли вообще,

безотносительно к ее содержанию, т.е. обнимает собою не только собственно согласие, но и, напротив,

также и несогласие.

Почему российское законодательство ограничилось нормами об одном лишь переводе долга и

ничего не говорит о договоре интерцессии? Почему законодатель отдал предпочтение регулированию

более сложных отношений, даже не упомянув при этом об отношениях юридически более простых? Нам

представляется, это произошло потому, что на практике инициатива перевода долга чаще всего исходит

от должника - именно он находит третье лицо (своего потенциального заместителя) и убеждает его

принять на себя его, должника, долг (превратиться из должника потенциального в должника реального).

Стремление должника связать такое третье лицо соглашением еще до того момента, пока он выяснит,

согласен ли кредитор на такой перевод, является вполне естественным. И только в относительно редких

случаях инициативу перевода долга проявляют посторонние обязательству лица, каковые, разумеется,

обращаются в первую очередь именно к кредиторам, а не к должникам. Обыкновенно причиной этому

служит стремление к приобретению требований к определенному должнику, диктуемое либо желанием

помочь последнему (например, если речь идет о должнике - дочерней компании), или, напротив,

внезапно предъявив ему требования, возникшие из уплаты за него и в его интересе долгов, поставить

должника на грань банкротства. Вместе с тем ясно, что любая из этих целей достигается более простым

способом - заключением договоров сингулярной сукцессии*(348). Учитывая же то, что сегодня редко кто

пытается оказать помощь кому-либо из должников, хотя бы дочерним и зависимым структурам, можно

объяснить себе, почему же распространенность интерцессии в практике весьма и весьма

незначительна. Более того, следует отметить, что и законодательства большинства европейских

государств не регулируют перевода долга посредством интерцессии. Исключением является

Швейцарский обязательственный закон 1911 года.

б) Долги, не подлежащие переводу

Гражданский кодекс никак не ограничивает круг долгов, которые могут быть предметом

перевода. Причина такого "пренебрежения" вопросом лежит на поверхности: перевод долга не может

состояться без согласия кредитора. Как совершенно справедливо отмечает М.М. Агарков,

недопустимость перевода долгов объясняется тем, что личные качества должника входят в основание

возникновения соответствующего обязательства*(349). Естественно, что кредитор никогда не согласится

на перевод (а) долгов, в которых существенным для него элементом является кредитоспособность

конкретного должника, т.е. личность должника; (б) долгов, перевод которых прямо запрещен

действующим законодательством, ибо сам договор перевода такого долга будет ничтожным, а значит,

кредитор не достигнет предполагаемого результата своего согласия, не обеспечит себе нового

должника.

Следует отметить, что прямых запрещений переводить те или иные долги в действующем

российском законодательстве не содержится. Однако, логически развивая те или иные отдельные его

предписания, мы можем прийти к выводам о противоречии перевода некоторых долгов

законодательным постановлениям. Мы имеем в виду, в частности, следующие случаи: (1) перевод

любых долгов на лицо, признанное банкротом, без санкции на то временного, внешнего или конкурсного

управляющего; (2) перевод любых долгов на малолетних; (3) перевод части долга из обязательства с

неделимым предметом (противоречит сущности обязательства); (4) перевод долгов, законодательно

связанных с правовым статусом определенного лица*(350).

в) Форма договора перевода долга и согласия кредитора

Согласно п. 2 ст. 391 ГК "к форме перевода долга соответственно применяются правила,

содержащиеся в п. 1 и 2 ст. 389 Гражданского кодекса". Эти правила относятся к форме договора

сингулярной сукцессии и рассматривались нами выше. Коротко говоря, эти правила могут быть сведены

к одному: договор сингулярной сукцессии не может быть совершен в форме, менее строгой, чем та, в

которой совершен договор, являющийся основанием возникновения уступаемого требования.

Соответственно, уступка требования из письменного договора также должна осуществляться на основе

письменного договора сингулярной сукцессии, из нотариального договора - соответственно, на основе

нотариально заверенного договора активной цессии и т.д. Это же правило применимо и к договору

перевода долга.

Следует отметить отсутствие в законодательстве каких-либо специальных предписаний о форме

перевода долгов, возникших из устных сделок, а также юридических фактов, не являющихся сделками.

Очевидно, они могут быть совершены и в устной форме, если иного не будет установлено соглашением

сторон (например, предварительным договором). Особо отмечаем, что возможности совершения

перевода долга в устной форме более широкие, чем возможности для уступки таким образом

требований, ибо подтверждением устного договора перевода долга всегда может стать факт обращения

его сторон за согласием к кредитору.

М.М. Агарков высказал мнение о том, что форма договора о переводе долга не должна

находиться в зависимости от формы договора, являющегося основанием возникновения переводимого

долга. Оно основано на трактовке категории "правопреемство" как процесса передачи прав и

обязанностей. С этой точки зрения перевод долга не изменяет содержания обязательства, в которое он

входит, а значит, и не изменяет договора, являющегося основанием его возникновения. Акт же, не

являющийся изменением договора, не должен зависеть по своей форме от формы этого договора*(351).

С этой позицией трудно согласиться. Рассматривая правопреемство в обязательствах как процесс

прекращения одних правоотношений и их замены иными с идентичным содержанием, но другим

субъектным составом, мы вынуждены будем придавать договору, прекращающему правоотношения, как

минимум, ту же форму, что была и у договора, послужившего в свое время основанием их

возникновения.

Следует подчеркнуть, что требование законодательства о форме перевода долга относится

именно к форме договора должника с третьим лицом, но не к форме согласия кредитора. По вопросу о

форме согласия кредитора на перевод долга законодательство не содержит никаких предписаний, в

силу чего следует полагать, руководствуясь ст. 159 ГК, что такое согласие может быть дано в любой

форме, определяемой исключительно односторонним усмотрением кредитора, т.е. в том числе и в

устной форме.

Единственно, в чем могут быть ограничены возможности выбора кредитора, так это в даче

согласия конклюдентными действиями. Простое заявление требования к новому должнику не может

расцениваться как согласие на перевод долга, ибо оно может означать как такое согласие, так и

стремление не только приобрести право требования к новому должнику, но и сохранить перед собой

обязанным предшествующего должника. М.М. Агарков называет такой договор договором о

кумулятивном переводе долга, противопоставляя его договору привативного перевода, влекущему

замену должника*(352).

Естественно, что если у сторон договора перевода долга присутствуют сомнения в честности

кредитора, если кредитор подозревается в возможном последующем отказе от своего устного согласия,

должники вправе обусловить в своем договоре его действие зависимостью не просто от согласия

кредитора, а от согласия, выраженного в определенной форме. Желая дать согласие, кредитор будет

вынужден дать его именно в той форме, что обусловлена в договоре, ибо согласие в иной форме не

будет являться обязательным для сторон договора перевода долга.

г) Содержание договора перевода долга и согласия кредитора

Законодательное регулирование данного вопроса отсутствует. По этой причине следует

обратиться к общему понятию содержания договора, в соответствии с которым содержанием должны

считаться условия достигнутого соглашения. Единственным же существенным (с точки зрения закона)

условием всякого договора, а значит и договора перевода долга тоже, является условие о его предмете

(ч. 2 п. 1 ст. 432 ГК).

Предметом договора перевода долга может быть юридическая обязанность, входящая в

содержание обязательственных правоотношений, причем при делимости предмета обязательства - как

полностью (в отношении всего предмета обязательства), так и в части долга. По вопросу о

необходимости индивидуализации предмета договора перевода долга должны быть высказаны те же

соображения, что и относительно индивидуального определения предмета договора сингулярной

сукцессии со следующими уточнениями.

В случае, если индивидуализации долга не произошло и это стало причиной спора переводителя

(прежнего должника) и принимателя (нового должника) относительно того, кто и в чем обязан кредитору,

достоверными должны предполагаться сведения, представленные переводителем. На принимателя же

вполне логично возложить бремя опровержения этой презумпции. Это объясняется тем, что лицом,

имеющим непосредственный интерес к индивидуализации долга, является именно приниматель, но не

переводитель. Переводитель перестает быть обязанным, а приниматель становится таковым и,

разумеется, не сможет надлежащим образом исполнить обязанность, если точно не знает, какая это за

обязанность. Коль скоро приниматель по каким-то причинам не настоял на индивидуализации

возлагаемого на него долга, нет никаких оснований заставлять других лиц (в частности - переводителя и,

уж тем более, кредитора) заботиться об охране интересов принимателя.

Перевод долга, реально не существующего, а лишь должного возникнуть в будущем, не

допускается.

Условие о встречном удовлетворении, эквиваленте, составляющем ближайшую причину

(основание) перевода долга, в договор помещать не обязательно. Договор перевода долга относится к

числу абстрактных сделок*(353), а потому предполагается действительным даже тогда, когда кредитор

не доказывает его основания. Обыкновенно это основание возникает и существует задолго до

совершения перевода долга и, как правило, имеет кредитный характер. Так, в практике нередки случаи

перевода долгов поставщиками на покупателей в счет товаров, когда-то отгруженных в кредит. Нередко

встречаются также переводы долгов, инициируемые собственниками имущества, сдавшего его на

хранение или в управление на, соответственно, хранителя или управляющего. Безосновательный

перевод долга, а также перевод долга одной коммерческой организации на другую без получения

последней какой-либо компенсации (безвозмездное освобождение от обязанности) являются

недопустимыми, поскольку подпадают под признаки дарения между коммерческими организациями -

сделки, законодательно запрещенные (ст. 575 ГК).

Содержание договора перевода долга, как правило, выражается словами "Переводитель (иногда

- "Делегант") переводит, а Новый должник (Приниматель, Делегат) возлагает на себя долг...". Было бы

нелишним такое уточнение "Делегант переводит на Делегата, а Делегат возлагает на себя...".

Новый должник заинтересован в том, чтобы потребовать установления в договоре и условия о

сроке и порядке передачи ему переводителем документов, удостоверяющих наличность и

действительность имеющихся у него возражений, которые могут быть противопоставлены кредитору.

Без этих документов делегат не сможет оградить свои законные интересы, ибо может совершить платеж

несуществующего долга, в противоречии с условиями обязательства и т.п. Более подробно о составе

документов, подлежащих передаче, сроках и способах передачи - см. соответствующий раздел

параграфа о сингулярной сукцессии.

Моментом перевода долга по договору следует считать время заключения договора, если в нем

самом не обусловлено иного. Согласие кредитора не имеет правообразующего значения в этом вопросе,

ибо оно не влияет на действительность договора. Даже если кредитор прямо заявил о своем несогласии

на перевод долга, это обстоятельство, тем не менее, само по себе не отменяет возникших

правоотношений между должниками. Новый должник остается обязанным перед старым произвести

исполнение кредитору, хотя последний и будет воспринимать такое исполнение, как исполнение,

производимое третьим лицом по поручению старого должника.

Содержанием односторонней сделки кредитора, совершение которой определяет тип

правоотношений, возникающих из договора должников, может являться либо согласие либо несогласие

на перевод долга. Подчеркиваем, что речь идет не о разрешении - запрещении совершения договора

перевода долга, а именно о согласии - несогласии воспользоваться предоставляемой этим договором

возможностью получить вместо одного должника другое обязанное лицо. Совершение договора

перевода долга не нуждается в специальном разрешении. Любое лицо вправе переложить любые свои

долги на плечи любого лица, пожелавшего их на себя возложить, без всяких разрешений. Точно также

никто не вправе запретить кому бы то ни было договориться с третьим лицом об обязывании последнего

перед собственным кредитором. Но для определения последствий совершения договора перевода

долга в отношении не участвующего в нем лица - кредитора, для информации о том, становится ли

обязанным приниматель не только перед старым должником, но и перед кредитором, прекращается ли

долг первоначального должника и заступает ли приниматель на его место, необходимо знать отношение

кредитора к состоявшемуся переводу долга. При совершении односторонней сделки по выражению

согласия кредитор освобождает от долга прежнего должника, обеспечивая при этом себе должника

нового. Напротив, односторонней сделкой по выражению несогласия на перевод долга кредитор

оставляет своим должником переводителя и не входит в какие-либо правовые отношения с

принимателем*(354). Для кредитора он продолжает оставаться посторонним лицом, которое, впрочем,

может предложить ему, кредитору, исполнение обязательства вместо должника (на правах третьего

лица, производящего возложенное на него исполнение). Зачем, почему - это его проблемы, которые он

будет решать с первоначальным должником; они кредитора не касаются. Если исполнение вдруг

окажется ненадлежащим или вовсе не последует от "неудавшегося" нового должника, кредитор будет

судиться с переводителем, т.е. с прежним, но не новым должником.

М.М. Агарков отмечает, что волеизъявление кредитора по вопросу о согласии или несогласии на

перевод долга может быть обращено к любой из сторон договора перевода долга, совсем не

обязательно обращать его к обоим*(355). Точнее было бы говорить, что оно может быть воспринято

любой из сторон договора. Следует поэтому иметь в виду, что адресат сообщения может избираться

кредитором совершенно произвольно; важно лишь, чтобы о содержании этого сообщения узнала хотя

бы одна из сторон договора перевода долга.

Профессор Агарков также классифицирует односторонние сделки кредитора по выражению

согласия (несогласия) с переводом долга на предварительные (согласие в узком смысле) и

последующие (одобрение). Предварительное согласие может быть взято назад кредитором в любой

момент до заключения договора перевода долга. Это суждение не противоречит природе согласия как

односторонней сделки, ибо до момента совершения договора перевода долга такая односторонняя

сделка будет являться беспредметной (ничтожной). Согласие на замену должника по договору, еще не

заключенному, не может возыметь силы за отсутствием волеизъявления третьего лица стать новым

должником. В этом смысле предварительное согласие подобно завещанию, которое вступит в силу не

ранее момента смерти завещателя, а значит до сего времени вполне может быть односторонним

образом отменено или изменено. Но после заключения договора о переводе долга предварительное

согласие взять обратно уже невозможно. Последующее согласие (одобрение) взято назад быть не

может ни при каких условиях.

Сказанное в полной мере относится и к сделкам несогласия с переводом долга:

предварительное несогласие всегда до заключения договора может быть отменено, последующее взять

назад уже нельзя, разве что с согласия на это обоих должников*(356). Имеется и обратная зависимость -

договор перевода долга после получения согласия кредитора на перевод долга не может быть отменен

или изменен сторонами без адекватного волеизъявления о том кредитора. Обеспечив дачей согласия на

перевод возникновение новых правоотношений, обязательства с новым участником, кредитор не должен

ничего терять, если этот участник вдруг "передумает".

д) Правоотношения из договора перевода долга и согласия кредитора

Правоотношения, возникающие из договора перевода долга, в русской цивилистической

литературе никем, насколько нам известно, специально не изучались. Рассмотрению подвергались лишь

отдельные их аспекты, а именно - вопрос о возражениях, которые новый должник имеет право

противопоставлять кредитору. Наше изложение проблемы мы будем производить по порядку,

аналогичному принятому в параграфе о сингулярной сукцессии.

Перевод долга порождает правоотношения лишь одного типа (1) - правоотношения между

должниками - старым и новым, т.е. не более, как отношения между самими участниками договора.

Одностороннее согласие кредитора (2) прекращает правоотношения его с первоначальным должником и

(3) влечет возникновение правоотношений между собой и новым должником. Рассмотрим эти группы

правоотношений.

Содержание договора перевода долга между его участниками (т.е. в части, не влияющей на

правовое положение кредитора) законодательством никак не регламентируется. Пока кредитор не

согласился на перевод долга, договор не может произвести своего главного, намеченного сторонами

последствия - замены должника: участниками обязательственных отношений, долг из которых являлся

предметом договора, продолжают оставаться переводитель и кредитор. Вместе с тем и до выражения

кредиторского согласия договор перевода долга, будучи распорядительной сделкой, вне всякого

сомнения, производит целый ряд правовых последствий.

Во-первых, им неизбежно, во всяком случае, рождаются два секундарных правоотношения.

Содержанием первого является, с одной стороны, состояние ожидания или расчета переводителя, а с

другой - состояние связанности принимателя перспективой перевода долга. С изъявлением

кредиторского согласия на такой перевод переводитель превращается в прежнего должника (т.е. в лицо,

постороннее обязательству), а приниматель - в нового (т.е. из постороннего обязательству лица

становится его участником). Это, стало быть, секундарное правоотношение переводителя с

принимателем. В другом секундарном правоотношении будет участвовать, с одной стороны, кредитор, а

с другой - переводитель и приниматель, т.е. с одной из его сторон будет связано явление

множественности лиц. Его содержанием будет, с одной стороны, возможность кредитора совершить

одностороннюю распорядительную сделку (дать согласие на замену должника), а с другой - состояние

связанности переводителя и принимателя такой возможностью. Подчеркиваем, что возникновение двух

описанных секундарных правоотношений - неизбежное последствие всякого договора перевода долга,

не предваренного кредиторским согласием. В том или другом конкретном случае договор может быть

осложнен и другими правоотношениями, но два описанных секундарных правоотношения будут в

наличии всегда.

Во-вторых, договором перевода долга могут порождаться также обязательственные

правоотношения между переводителем и принимателем. Какие именно - будет зависеть от случая. Так,

например, приниматель может обязаться перед переводителем произвести исполнение кредитору

(кредитор таким образом получит предложение исполнения обязательства не от старого должника, а от

третьего лица, каковое он обязан принять, естественно, под ответственность и риски должника), либо

обязаться снабдить переводителя средствами, необходимыми для производства такого исполнения (в

этом случае исполнение будет производить сам, хотя и, выходит, за счет принимателя). Такие

обязанности лежат на принимателе, но обязанности это - лишь перед переводителем, а не перед

кредитором. Ссылаться на наличие такой обязанности и требовать ее исполнения вправе, стало быть,

только переводитель, но не кредитор.

В-третьих, договор перевода долга может быть заключен в пользу третьего лица - кредитора. В

этом случае он вызовет возникновение еще одного (третьего!) секундарного правоотношения, в силу

которого у кредитора появится возможность своим односторонним волеизъявлением вовлечь в

обязательство принимателя не вместо существующего должника, а наряду с ним в качестве содолжника

(долевого или солидарного, в зависимости от того, как договорились) либо возможность своим

односторонним волеизъявлением установить новое обязательство (с участием принимателя), но опять-

таки не вместо прежнего, а параллельно с ним (в качестве самостоятельного ли или субсидиарного - это

опять же вопрос договоренности сторон). Подобные возможности кредитора обеспечиваются

состоянием связанности переводителя и принимателя - лиц, участвующих на другой стороне

секундарного правоотношения. Использование кредитором предоставленной ему возможности либо

изменит субъектный состав обязательства, либо вызовет возникновение нового обязательства; так или

иначе, но кредитор получит право требовать исполнения не только от переводителя (первоначального

должника), но и от названного в договоре его контрагента - принимателя (бывшего прежде лицом,

посторонним обязательству, но теперь ставшему должником).

В договоре титулированного перевода долга неизбежной принадлежностью будет условие об

эквиваленте, предоставляемом переводителем принимателю. Это значит, что из такого договора

возникнет обязательство по предоставлению переводителем принимателю предусмотренного договором

эквивалента. Подчеркиваем, что указание в договоре на содержание данной обязанности и на предмет,

предоставляемые в качестве эквивалента, не делает данный договор каузальным. Данное указание

делает договор титулированным, т.е. несколько облегчает правовое положение переводителя в том

смысле, что последнему не нужно доказывать, какое именно обстоятельство выполняет в данном

договоре роль эквивалента.

В договорах перевода долгов титулированных causa donandi (договорах принятия на себя чужого

долга, освобождения от обязанности за свой счет без вознаграждения - ст. 576 ГК) переводитель должен

считаться связанным перспективой возврата дара (т.е. перспективой отмены состоявшегося перевода

долга) в случаях, предусмотренных статьей 578 ГК, т.е. при наличии оснований для отмены дарения.

Перед нами - еще одно секундарное правоотношение, второй стороной которого является приниматель,

которому принадлежит возможность совершения односторонних действий, направленных на отмену

дарения. Разумеется, существование этого правоотношения прекращается немедленно по выражению

кредитором согласия на перевод долга.

Откуда возьмется кредиторское согласие на замену должника? Кто должен оповещать кредитора

о заключенном договоре перевода долга и возникшей у него возможности заменить должника? Исходя

из принципа заинтересованности такую обязанность следовало бы возложить на переводителя

(первоначального должника): именно он заинтересован в том, чтобы кредитор поскорее дал согласие на

перевод долга и тем самым освободил бы его от обязательства. Но теоретически можно представить и

ситуации, когда в скорейшем оповещении кредитора о состоявшемся переводе долга заинтересован

гораздо сильнее новый должник, а не переводитель. Это - случаи титулированного перевода долга с

состоявшейся передачей эквивалента, а также случаи безвозмездного освобождения от долга за счет

принимателя. Поэтому предписание об обязанности переводителя уведомлять кредитора о

состоявшемся переводе долга может быть выставлено только как общее правило, из которого нередко

на практике могут делаться исключения.

С выражением кредитором согласия на замену должника связываются следующие юридические

последствия.

Переводитель (старый должник) становится в положение постороннего обязательству лица. Он

более ни к чему не обязан перед кредитором; с него нельзя потребовать исполнения обязательства; его

действия по такому исполнению будут рассматриваться кредитором как действия третьего лица, на

которого должником возложено исполнение; его действия не могут более влиять на содержание и судьбу

обязательства, в частности, не могут приводить к возникновению новых возражений. Подобно тому, как

цеденту следует помнить, что с момента совершения договора сингулярной сукцессии он утрачивает

статус кредитора, и воздерживаться от повторной уступки данного требования, также и в случае с

переводом долга - переводителю надлежит считаться с совершенным им переводом долга.

Другой обязанностью, порождаемой, по общему правилу, всяким договором перевода долга для

старого должника, является его обязанность сообщить новому должнику сведения и передать

документы, которые могут стать основаниями для возражений последнего против заявления ему

требования кредитора. Поскольку законодательством не установлен срок исполнения данной

обязанности, не определены категории сведений, подлежащих сообщению, и состав документов,

подлежащих передаче, целесообразно оговаривать данные условия в договоре*(357).

Обязан ли переводитель сообщать принимателю долга сведения о новых возражениях к

кредитору, т.е. о возражениях, возникших после совершения договора перевода долга, но до выражения

кредитором своего согласия на замену должника? Ответ на этот вопрос зависит от того, признаем ли мы

такие возражения со стороны нового должника допустимыми, или нет: если признаем, то естественно

было бы обязать старого должника сообщить эти возражения новому; если нет, то и обязанности такой

не нужно. Ниже, при разборе правоотношений между новым должником и кредитором, мы специально

остановимся на этой проблеме.

Договор перевода долга, обеспеченного залогом имущества переводителя, возлагает также на

этого последнего обязанность обеспечивать этим же залогом обязательство нового должника, если

иного не будет предусмотрено договором перевода долга*(358). Основание этого принципа коренится в

предположении о добросовестном поведении сторон - участников договора перевода долга по

отношению к кредитору. Данное предположение имеет между прочими и то частное проявление, что

происходящий перевод долга нужно считать делаемым на такого должника, кредитоспособность

которого не меньше, чем кредитоспособность старого. Но если это так, то нет никаких оснований слагать

с залогодателя принятое им на себя залоговое бремя: если он соглашался обеспечить залогом

собственный долг, то почему бы ему не обеспечить тем же залогом долг лица, ничуть не менее

кредитоспособного, чем он сам? Иначе подходит к этому вопросу действующее законодательство:

согласно ст. 356 ГК перевод долга по общему правилу прекращает обеспечивающий его залог, если

только залогодатель не дал кредитору согласия отвечать за нового должника. Как видим, здесь не

сделано различия между двумя ситуациями - обеспечением переведенного долга залогом имущества

переводителя (старого должника) и третьего (постороннего обязательству) лица. В первом случае

правило ст. 356 невольно поощряет к переводу долгов на заведомо некредитоспособных лиц. Не

безусловно верно оно и во втором случае: так, оно явно несправедливо по отношению к кредитору тогда,

когда переводится долг, ранее обеспеченный залогом имущества третьего лица, на это самое третье

лицо (когда залогодатель становится еще и должником по обеспеченному им обязательству)*(359).

Рассмотрим обязанности нового должника (принимателя, делегата) перед старым

(переводителем, делегантом).

ГК, как и в случае с обязанностями цессионария и переводителя, прямо не говорит ни об одной

из обязанностей нового должника (принимателя, делегата) - лица, принявшего на себя чужой долг. Как в

первых двух случаях это обстоятельство вовсе не означало отсутствие таких обязанностей, так и в

случае с новым должником по договору перевода долга у последнего возникает, по меньшей мере, одна

обязанность перед старым должником. Мы имеем в виду обязанность нового должника произвести

удовлетворение кредитора либо снабдить переводителя средствами, необходимыми для такого

удовлетворения. Обычно на эту обязанность редко обращают внимание, считая ее обязанностью нового

должника перед кредитором, а не перед переводителем. Это ошибка, ибо обязанность, возникающая

для принимателя из договора перевода долга не тождественна обязанности, возникающей из сложного

юридического состава - указанного договора и акта согласия кредитора. Обязанность произвести

исполнение кредитору (снабдить переводителя средствами для такого исполнения) возникает у нового

должника с момента заключения договора. Подчеркиваем, что в это время, т.е. когда кредитор еще не

принял решение о согласии или несогласии на перевод, это не может быть обязанностью ни перед кем,

кроме как перед переводителем, ибо отношений с кредитором у нового должника просто нет.

Более того, кредитор вообще может не согласиться на перевод долга. Не нужно думать, что в

этом случае прекращается и сам договор перевода долга, нет. Он сохраняется и никуда не исчезает, что

позволяет переводителю обратиться с иском к принимателю о производстве исполнения (за его,

переводителя, счет, соответственного титулу заключенного договора), третьему лицу (кредитору).

Вторая обязанность нового должника актуальна только для договоров перевода долгов,

обеспеченных залогом имущества потенциального нового должника. М.М. Агарков совершенно верно

отмечает, что новый должник, обеспечивавший залогом своего имущества исполнение обязательств

третьего лица (переводителя), не может отказаться от продолжения залога. Соображение здесь очень

простое: если уж ты брался обеспечивать залогом чужой долг, то просто было бы грешно не

обеспечивать таким же образом однотипный собственный долг.

Теперь рассмотрим вопрос о правоотношениях, зависящих от наличия (отсутствия) согласия и

несогласия кредитора на перевод долга.

В случае, если кредитор выражает свое несогласие с переводом долга, то, в силу того, что такое

выражение воли является односторонней сделкой, нуждающейся лишь в восприятии адресатами, но не

в ее принятии, замены должника после этого произойти уже не может. Несогласие не может быть и

односторонне взято кредитором назад - для этого нужно согласие, как минимум, нового должника (и

тогда перед нами появится иная сделка для перевода долга - договор интерцессии).

Согласие кредитора на перевод долга влечет наибольшее число самых интересных юридических

последствий, а именно: (а) прекращение обязательственного отношения кредитора со старым

должником; (б) возникновение нового обязательственного отношения - отношения кредитора с новым

должником и (в) определенное влияние на правоотношения, сопутствующие прекращенным и зависимые

от них (акцессорные правоотношения). Рассмотрим содержание правоотношений кредитора с новым

должником, а также вопрос о том, как согласие кредитора на перевод долга трансформирует

правоотношения, сопутствующие переведенному долговому.

Содержание нового долгового правоотношения между новым должником и кредитором должно

быть целиком тождественно содержанию правоотношения прекратившегося. Иначе нельзя было бы

говорить о переводе долга. С одной стороны, новый должник не может находиться в положении худшем,

чем положение переводителя, а с другой, его положение не может быть и лучше положения последнего.

Исходя из этой точки зрения выводят правила о том, что как новый должник, так и кредитор обязаны

считаться с объемом и качеством переведенного долга в том его виде, в котором долг лежал на

первоначальном должнике.

Самый важный аспект данного правила сформулирован в ст. 392 ГК, согласно которой "новый

должник вправе выдвигать против требования кредитора возражения, основанные на отношениях между

кредитором и первоначальным должником". Действительно, запретить ссылаться на такие возражения

невозможно, не "убив" при этом саму конструкцию перевода долга как одного из частных случаев

отношений правопреемства*(360). Однако статья не указывает, каким моментом времени

ограничивается состав возражений - моментом заключения договора о переводе долга или моментом

дачи кредитором согласия на замену должника. М.М. Агарков приходит ко второму выводу, который, как

нам представляется, следует признать правильным*(361). К его рассуждениям нам остается добавить

только одно соображение, касающееся того, что моментом, обрывающим череду возражений старого

должника к кредитору, должен признаваться момент прекращения обязательственных правоотношений

между этими лицами. Действительно, одно лишь заключение договора перевода долга не оказывает

никакого влияния на правовое положение нового должника по отношению к кредитору - для кредитора в

интересующем нас обязательстве он по-прежнему постороннее лицо. Заявление требования к этому

лицу означает стремление кредитора создать наряду с имеющимся также и нового должника в прежнем

(содолжника) или новом обязательстве. Кредитор оказывается участником двух различных

правоотношений, что позволяет каждому из них противопоставлять кредитору только такие возражения,

которые коренятся в отношениях с его участием. Но дача кредитором согласия на перевод долга

прекращает оба правоотношения и создает вместо них одно новое с идентичным содержанием, но иным

субъектом. Это означает, что все те возражения, которые возникли у старого должника к кредитору в

период между заключением договора о переводе долга и фактом самого перевода с заменой должника,

должны стать элементом вновь возникшего правового отношения.

Вправе ли новый должник (приниматель долга) выдвигать против кредитора по договору

перевода долга возражения, которые основаны на его отношениях к прежнему должнику

(переводителю)? Молчание российского законодательства по данному вопросу на фоне нормы ст. 392

ГК создает впечатление о том, что заявление таких возражений недопустимо. Прямое предписание

именно такого содержания имеется в п. 2 § 417 Германского гражданского уложения: "Лицо, принявшее

на себя долг, не может выдвигать возражений против кредитора, основываясь на таком правоотношении

между ним и первоначальным должником, которое положено в основание перевода долга". М.М.

Агаркову такая постановка вопроса представляется не только правильной, но и единственно возможной,

вытекающей из самого понятия перевода долга*(362).

Позволим себе не согласиться с подобным решением вопроса. Кредитору достоверно известно о

существовании (или намерении заключить) договора перевода долга. Дача согласия кредитором на

замену должника означает дачу его под условием, что такая замена произойдет именно на основании

вполне определенного договора перевода долга. Именно о таком согласии, во всяком случае, его

спрашивают участники этого договора, именно на такое согласие они рассчитывают. Если по какой-то

причине основание для замены должника отпало (например, договор перевода долга признан

недействительным или новый должник не получил от старого того, на что он рассчитывал), то

следствием этого должно стать и прекращение правоотношения, условием существования которого

является наличие договора перевода долга. Кредитору достоверно известно о содержании договора

перевода долга. Соглашаясь на замену должника именно по такому основанию, он принимает на себя не

только благо, но и бремя, в частности - бремя несения рисков обладания правом требования. Отпадение

основания права требования является фактом, прекращающим и само требование*(363). Можно сказать

и более общо: прекращение обязанности по договору в пользу третьего лица перед самим кредитором

(обязанности нового должника перед первоначальным) по производству исполнения третьему лицу

(кредитору) должно влечь также и прекращение идентичной обязанности перед этим третьим лицом

(кредитором).

Постановления, подобного ст. 384 ГК в части перехода к новому кредитору прав,

обеспечивающих исполнение обязательства, а также и других прав, связанных с требованием, но

сформулированного применительно к переводу долга, законодательство не содержит. Переходят ли

долги по акцессорным обязательствам автоматически, или на это необходим специальный акт? В

отношении долга по процентам, а также санкциям, следует признать, что коль скоро в договоре о

переводе долга прямо не обусловлено иного, долги по этим обязательствам должны считаться также

переведенными. Вопрос же о судьбе обязательств, обеспечивающих исполнение основного

обязательства, в частности, поручительства за переводителя и залога имущества третьего лица по

обязательствам переводителя, решается неоднозначно. М.М. Агарков считает, что коль скоро

поручитель и залогодатель преследовали целью обеспечение исполнения обязательств определенного

должника, а с согласием кредитора на перевод обязательства именно этого определенного должника

прекратились, есть основания считать прекращенными и все обеспечительные обязательства третьих

лиц, если только они сами не проявят готовности обеспечивать исполнение новых обязательств (новым

должником)*(364). Подчеркиваем, что в обоих случаях речь идет об обеспечительных обязательствах

именно третьих лиц, т.е. лиц, вообще не участвующих в обязательственных правоотношениях,

являющихся предметом перевода. Залоговое обязательство как старого, так и нового должников с

переводом долга должно сохраняться, а поручительство принимателя за переводителя с дачей

кредитором согласия на перевод долга должно прекращаться совпадением должника и кредитора в

одном лице. Как уже говорилось, действующий российский ГК подходит к вопросу более упрощенно. Не

выделяя из числа залогодателей "третьих лиц", его ст. 356 устанавливает, что "с переводом на другое

лицо долга по обязательству, обеспеченному залогом, залог прекращается, если залогодатель не дал

кредитору согласия отвечать за нового должника". То же и в отношении поручительства - п. 2 ст. 367

установлено, что "поручительство прекращается с переводом на другое лицо долга по обеспеченному

поручительством обязательству, если поручитель не дал кредитору согласия отвечать за нового

должника". И если последняя норма никаких возражений не вызывает, то предписания, касающиеся

судьбы залогового обязательства при переводе долга явно нуждаются в пересмотре. Согласие

поручителя или залогодателя отвечать за нового должника есть односторонняя сделка, а,

следовательно, на нее распространяются все те положения и выводы, которые применимы для

кредиторского согласия на замену должника. Для действительности этой сделки достаточно ее

восприятия любой из сторон договора о переводе долга, после чего согласие уже не может быть

отозвано; она может быть совершена во всякой форме (письменной, устной или конклюдентными

действиями)*(365).

Поручитель и залогодатель должны давать свое согласие отвечать за нового должника только по

запросу кредитора - единственного, заинтересованного в этом лица; ему же поручитель и залогодатель

должны адресовать свои согласия (п. 2 и 4 ст. 339, ст. 362 ГК). Получение согласия любым из должников

в ситуации, когда такое согласие не получено кредитором, не имеет юридического значения. Тем более,

не имеет юридического значения согласие залогодателя или поручителя, полученное кредитором не от

них непосредственно, а от третьих лиц, не имеющих специальных полномочий на его передачу

кредитору, или, тем паче, от кого-либо из должников.

Имея в виду предписания нашего гражданского законодательства о том, что основанием

возникновения поручительства и залога является только договор, но не односторонняя сделка (п. 3 ст.

334, п. 1 ст. 341 и ст. 361 ГК), на первый взгляд, следует усомниться в справедливости вывода о том, что

обязательство нового должника может быть обеспечено залогом и поручительством, возникшими из

односторонних сделок. Также в свете предписаний российского ГК о необходимости заключения

договоров залога и поручительства только в письменной форме под страхом недействительности (п. 2 и

4 ст. 339, ст. 362) казалось бы логичным заключение о том, что и согласие отвечать за нового должника

также должно быть сделано только в письменной форме под страхом недействительности. В

действительности в соблюдении данных требований нет необходимости, поскольку в самом ГК имеются

на этот счет специальные нормы, наделяющие особым юридическим значением именно адресованное

кредитору одностороннее согласие поручителя (п. 2 ст. 367 ГК) или залогодателя (ст. 356 ГК) отвечать за

нового должника, не связывая кредитора необходимостью соблюдения какой-либо его особенной

формы.

Очень важным является вопрос о том моменте времени, когда может быть сделано согласие

поручителя или залогодателя отвечать за нового должника. Совершенно очевидно, что оно не может

быть сделано после замены должника, ибо замена должника прекращает ранее существовавшее

обязательство с участием переводителя, а значит, и все дополнительные к нему обязательства, в том

числе обязательства залогодателей - третьих лиц и поручителей. Следовательно, их согласие должно

быть сделано до замены должника, а именно: (а) до или после предварительного согласия кредитора, но

до вступления в силу договора перевода долга, либо (б) до или после вступления в силу договора

перевода долга, но во всяком случае до согласия (одобрения) кредитора. К такому же выводу, но только

в несколько иной форме приходит М.М. Агарков, утверждая, что согласие поручителя или залогодателя

отвечать за нового должника должно быть сделано до момента перевода долга (замены должника), если

только (1) договор перевода долга между кредитором и третьим лицом*(366) или (2) договор перевода

долга между двумя должниками, основанный на предварительном согласии кредитора, либо (3)

последующее согласие кредитора на перевод долга не совершены под отлагательным условием дачи

указанного согласия поручителя или залогодателя*(367).

Осталось рассмотреть всего один вопрос: может ли новый должник воспользоваться встречным

требованием переводителя к кредитору и предъявить его к зачету? Ответ очевиден: "Конечно же, нет,

ибо такой "зачет" в действительности означал бы распоряжение чужим имущественным правом без

согласия на это его обладателя". Но даже если такое согласие будет получено, зачета все равно

состояться не может, ибо предлагаемое к зачету требование не будет встречным. Оно станет таковым

только тогда, когда будет принадлежать новому должнику, т.е. будет приобретено им (например, по

договору цессии).

§ 6. Соотношение перевода долга со смежными юридическими отношениями (пассивная

делегация, интерцессия, принятие на себя чужого долга, действие в чужом интересе без

поручения, возложение исполнения на третье лицо (перепоручение исполнения))

а) Соотношение перевода долга и пассивной делегации

Главное отличие перевода долга от пассивной делегации заключается в том, что перевод долга

образуют два юридических факта - договор должников и односторонняя сделка кредитора, а пассивная

делегация тождественна односторонней сделке нового должника (делегата). Вместе с тем определенное

сходство данных институтов можно обнаружить, но сходство это только внешнее. Роль односторонней

сделки кредитора, присутствующей как при делегации, так и при переводе долга, на первый взгляд,

делает эти конструкции похожими до степени смешения. На первый взгляд кажется, что без

односторонней сделки кредитора ни делегация, ни перевод долга не производят полностью

намечаемого юридического эффекта.

В отношении договора перевода долга данное суждение вполне справедливо. Договор перевода

долга, в отношении которого неизвестно, согласен ли кредитор на такой перевод или нет, рождает

единственное последствие - обязывает нового должника осуществить исполнение кредитору, причем

носителем корреспондирующей этому праву обязанности является переводитель, а не кредитор.

Последний приобретает право требования только после выражения им согласия на перевод долга. Это

значит, что и замена должника в долговом правоотношении происходит только с момента согласия

кредитора.

Совершенно иначе обстоит дело с дачей делегационного обещания. Делегационное обещание,

данное делегатом кредитору, создает обязанность первого произвести исполнение последнему, причем

обязанность эта существует и перед делегантом (ибо дача обещания составляет то самое

конклюдентное действие, с совершением которого делегант вправе считать акцептованной свое

предложение делегату о производстве делегации), и перед делегатарием (ибо представляет собой

одностороннюю сделку и адресуется делегатарию, а не делеганту).

Итак, мы видим, что как результатом договора о переводе долга, так и результатом пассивной

делегации является вовлечение кредитора действиями третьих лиц в новые обязательственные

правоотношения. В этом данные институты сходны. Но содержание вновь создаваемых правоотношений

различно. По совершении договора перевода долга кредитор становится в положение третьего лица

(бенефициара), в пользу которого установлена обязанность. Требование им исполнения означает

вовлечение в существующее долговое правоотношение нового должника с сохранением прежнего.

Выражение же согласия кредитором на перевод долга влечет замену существовавшего правового

отношения (отношения со старым должником) на новое (замену должника в обязательстве). В случае же

дачи делегационного обещания юридические последствия обоих названных выше действий кредитора

совершенно иные. Требование исполнения (без предварительного согласия) означает прекращение

кредитором существовавших правоотношений между ним и делегантом и вступление в новые

правоотношения с участием делегата. Акт же выражения согласия на производство исполнения в

будущем никаких юридически значимых последствий при делегации не порождает, ибо делегационное

обещание обязывает должника по отношению к адресату вне зависимости от его принятия или

отклонения последним.

Таким образом, кредитору, получившему извещение о предоставляемой ему возможности

вступить в правоотношения с прежним содержанием, но с участием нового должника, следует, прежде

чем производить какие-то действия, определиться, о чем говорится в данном извещении. В противном

случае может случиться так, что необдуманными действиями кредитор может вызвать к жизни вовсе не

те последствия, которые он желал бы. В лучшем случае (т.е. в случае совершения им акта принятия

делегационного обещания) это никак на права и обязанности не повлияет, но может привести к потере

времени. Естественно, еще более осмотрительными должны быть третьи лица, получающие

предложения о вступлении в существующие долговые отношения - каким способом они в них попадут, а

значит - перед кем обяжутся - для будущих должников может оказаться далеко не безразличным.

б) Соотношение перевода долга и интерцессии

Договор интерцессии (цессии долга или пассивной цессии) был определен нами как договор, по

которому одна сторона (новый должник) принимает на себя обязанность перед другой стороной

(кредитором) произвести исполнение определенного обязательства за третье лицо (должника), в то

время как кредитор освобождает или обязуется освободить от обязанности старого должника. Из этого

определения прослеживаются все отличия интерцессии от процедуры перевода долга.

Во-первых, сторонами договора интерцессии являются не два должника, как в договоре

перевода долга, а кредитор и третье лицо (новый должник). Это обстоятельство исключает

необходимость совершения в последующем кредитором односторонней сделки согласия на замену

должника: заключение им договора интерцессии не может быть произведено иначе, как при наличии

такого согласия.

С другой стороны (это во-вторых), факт неучастия в договоре интерцессии прежнего должника,

порождает необходимость в совершении иной односторонней сделки, причем тем же кредитором -

сделки прощения долга. Именно этот акт приводит к правовому результату, который договором

интерцессии только намечается - к возникновению нового правоотношения взамен прекращенного

существующего. Без прощения долга прежнему должнику договор интерцессии создаст новое правовое

отношение, но не прекратит предыдущее, приведет к параллельному существованию двух идентичных

правоотношений с разными субъектами.

В-третьих, и это, пожалуй, самое главное отличие, отношения между должниками остаются в

случае интерцессии за ее рамками. В этой связи не может быть предметом неопределенности вопрос о

допустимости заявления новым должником возражений, проистекающих из его отношений с

предшествующим должником: такие возражения не могут быть допущены, причем даже в случае, когда

должник указал при принятии на себя чужого долга основание такого принятия (титулированная

интерцессия). Из-за того, что в определении этого "основания" не принимал участия прежний должник,

кредитор имеет право игнорировать односторонние ссылки на такое основание. Положение здесь

совершенно идентично положению при делегации: кредитору известно только то, что не он будет

предоставлять эквивалент должнику, но должник рассчитывает на самостоятельное получение

эквивалента от третьего лица. Если расчет должника на такой эквивалент не оправдался, что ж, это его