ст. 390 говорит о безусловной ответственности, в то время как п. 2 ст. 178 - об ответственности,
наступающей только при введении цедентом цессионария в заблуждение (относительно вопроса о
действительности уступленного права). Как правильно? Следует ли ст. 390 применять (как норму
специальную) приоритетно перед нормой общей или же с учетом п. 2 ст. 178? Контекст ст. 390 позволяет
установить, что вопросы об объеме и условиях ответственности цедента за недействительность
уступленного требования в ней попросту не затрагиваются (не обсуждаются). Общая норма (п. 2 ст. 178
ГК) касается, стало быть, таких вопросов, которые нормой специальной (ст. 390) не разрешаются, а это
значит, что норма общая должна иметь субсидиарное применение к ситуации, регламентируемой
специальной нормой. Норма ст. 390 (об ответственности цедента за недействительность уступленного
требования) должна применяться с учетом ограничений, установленных п. 2 ст. 178 ГК.
Принцип ответственности цедента только за свое содействие впадению цессионария в
заблуждение означает ограничение случаев его ответственности перед цессионарием за убытки,
причиненные недействительностью уступленного требования только такими, в которых цедент знал или
должен был знать о недействительности уступаемого им требования. Если цедент в момент подписания
договора цессии знал, что сделка, являющаяся основанием возникновения уступленного требования,
совершена со стороны должника лицом, не имевшим необходимых для этого полномочий, но не
предупредил об этом цессионария, то его виновное поведение, способствовавшее впадению
цессионария в заблуждение, налицо. К этому же разряду случаев, очевидно, должны быть причислены
действия по уступке требования, заведомо для цедента парализованного дебиторскими эксцепциями,
относящимися к факту возникновения или существования требования. С некоторой натяжкой к
основаниям ответственности цедента по ст. 178 и 390 ГК можно отнести и случаи уступки требования,
заведомо для цедента не подкрепленного достаточными доказательствами его возникновения,
существования или опровержения известных ему возражений должника. И, напротив, вполне ясно, что
если цедент еще до подписания договора цессионарием предупредил последнего о всех недостатках
требования и рисках, связанных с вопросом его возникновения и сохранения, предоставил в руки
цессионария все документы и сведения, необходимые для противодействия известным ему эксцепциям
должника, а цессионарий, проигнорировав предупреждение, требование все-таки приобрел и (или) не
пожелал (не смог) воспользоваться предоставленными ему цедентом материалами и сведениями, то все
происшедшие от этого неблагоприятные последствия должны падать на самого цессионария. Цедент
здесь ни при чем, ибо предметом договора цессии было не просто требование, а такое требование,
которое характеризуется лишь вероятностным существованием и (или) сопряженное с известными
осложнениями при его осуществлении. Цессионарий делал приобрести именно такое (сомнительное в
том, другом, или всех отношениях) требование - что ж, он именно его и приобрел, т.е. вместе с
бременем сопряженных с ним рисков и прочих осложняющих моментов.
Затем, само собой понятно, что если цессионарий не потерпел реального ущерба от того, что
приобрел недействительное требование, почвы для применения ст. 390 ГК нет и не может быть.
Возвратить эквивалент, полученный им от цессионария, он будет обязан по п. 2 ст. 167 и п. 2 ст. 178 ГК.
Любопытно, что ни к уплате номинальной стоимости требования, оказавшегося недействительным, ни к
уплате рыночной стоимости, которую данное требование имело бы, будучи действительным, ни одна из
законодательных норм цедента не обязывает. Связывая это последнее обстоятельство с ранее
сделанным выводом (об ограниченном объеме и виновной ответственности цедента), можно сделать
вывод о том, что ст. 390 ГК не должна применяться к случаям безвозмездной уступки*(298).
Подтверждением его правильности служит, на наш взгляд, п. 3 ст. 576 ГК, который, среди норм об
уступке, подлежащих применению к случаям дарения права, правила ст. 390 (об ответственности
цедента за недействительность уступленного права) не называет. Цедент отвечает перед цессионарием
за недействительность переданного ему требования, стало быть, не только (1) в ограниченном объеме и
лишь (2) при условии, что он своим поведением способствовал впадению цессионария в заблуждение,
но еще и при том условии, что (3) совершенная им уступка требования была возмездной.
Наступает ли ответственность цедента за отпадение (прекращение) уступленного права после
совершения его уступки, но по причинам (обстоятельствам), которые возникли до ее совершения? По
аналогии с предшествующим рассуждением можно было бы заключить, что если такие обстоятельства
не были и не могли быть известны цеденту в момент уступки, т.е. представляли собой такие недостатки,
о которых цедент не предупредил цессионария не в силу своей недобросовестности, а лишь потому, что
объективно и не мог о них предупредить, ответственности цедента наступать не должно; в ином случае
цедент при возмездной уступке, напротив, должен признаваться ответственным за отпадение
(прекращение) уступленного права. Думается, однако, что аналогия эта мало уместна, поскольку
разрешаемый при ее посредстве случай имеет мало общего с той ситуацией, решение которой мы
делаем предметом аналогии. В самом деле, если ст. 178 и 390 разрешают вопрос об ответственности
цедента за недействительность уступленного права, т.е. случай, когда предметом уступки было не
существовавшее требование и уступки, стало быть, по сути, вовсе не было, то обсуждаемая сейчас