Базаров Б.В., Крадин Н.Н., Скрынникова Т.Д. (ред.) Монгольская империя и кочевой мир

Подождите немного. Документ загружается.

Murdock

and С.

Provost.

1972.

Measurement

Cultural

Complexity.

Eth-

nology \2 (4): 379-392.

Sanderson

S. K. 1999. Social

Transformations:

A General

Theory

Histori-

cal

Development,

expanded

edition.

Lanham,

MD:

Rowman

and

Littlefield

[orig.

1995,

Blackwell].

Service

E. 1971. Primitive Social Organization. 2

. ed. N. Y.:

Radmon

House.

Service

E. 1975. Origins of

the

State

and

Civilization.

N. Y.:

Norton.

Southall

1953.

Aim

Society.

Cambridge:

Heffer

and

Sons.

Tamura

J. 1974.

Chugoku

seituko

oche-no

kenkyu

[Study

Conquest

Dynas-

ties

China],

vol. 1-3.

Kioto.

Van

Bacel

M. 1991. The

Political

Economy

of an

Early

State:

Hawaii

and

Samoa

Compared.

Early

State

Economics.

New Brunswick and

London:

265-290.

Wittfogel

K. A.,

Feng

Chia-Sheng.

1949. History of Chinese Society.

Liao

(907-1125).

Philadelphia

(Transactions

of the

American

Philosophical

Society,

new

series, 36).

П.

К.

Дашкове

кий,

А А. Тишкин

СОЦИАЛЬНАЯ

СТРУКТУРА

НАСЕЛЕНИЯ

ГОРНОГО

АЛТАЯ В

СКИФСКУЮ

ЭПОХУ*

Вопросы, связанные с социальной историей населения Горного

Алтая

скифской эпохи, в большей или меньшей степени затраги-

вались исследователями: М. П. Грязновым, С. И. Руденко, С. В. Ки-

селевым, С. С. Сорокиным, Л. С. Марсадоловым, В. Д. Кубаревым,

Ю. Ф. Кирюшиным, А. С. Суразаковым, Н. В. Полосьмак, В. А. Ко-

чеевым, В. С. Мироновым, С. А. Васютиным, А. И. Мартыновым и

некоторыми

другими [Тишкин, Дашковский 2001].

Как

правило, ученые обращались к изучению отдельных соци-

альных групп кочевого общества, а не к реконструкции всей общест-

венной

структуры

в ее горизонтальной и вертикальной проекции.

Между

тем накопленная широкая источниковая база и современный

уровень методологических и методических разработок позволят пред-

ставить целостную картину социального развития номадов.

Скифская

эпоха Горного

Алтая

охватывает

период с конца IX в.

до Ш-И вв. до н. э. В настоящее время исследователями определены

Работа

выполнена

при

финансовой

поддержке

РГНФ

(01-01-00062а).

4-44

две археологические культуры: бийкенская (кон. IX - перв. треть VI в.

до н. э.) и пазырыкская (VI—II вв. до н. э.), памятники которых распо-

лагаются в основном в центральных и сопредельных областях этого

региона. В предлагаемой работе

будут

представлены результаты ре-

конструкций

особенностей социальных отношений кочевников на ос-

нове

имеющихся материалов по указанным культурам.

Социальная

структура

кочевников

в раннескифское время

Прежде всего

следует

подчеркнуть, что проблема изучения обще-

ственной

организации населения Горного

Алтая

конца IX - VI вв. до

н.

э. остается до настоящего времени открытой. Это связано с тем, что

культура

этого периода (бийкенская) была выделена только во второй

половине

90-х гг. XX в. [Тишкин

1996а;

19966;

Кирюшин, Тишкин

1997, 1999], хотя отдельные ее памятники были известны гораздо

раньше.

Кроме этого, значительное количество погребальных объек-

тов еще в древности было разрушено (ограблено или осквернено).

Поэтому

имеющиеся материалы позволяют в настоящий момент сде-

лать только предварительные заключения относительно социального

устройства «бийкенцев» [Тишкин 1997;

Тишкин,

Дашковский 1997].

Одна из главных особенностей кочевого социума в раннескиф-

ский

период заключалась в слабой его дифференциации. Основной

массой

людей были рядовые представители отдельных территориаль-

но-локальных групп, в которых разделения имели, в основном, поло-

возрастной

характер. Несмотря на то, что плохая сохранность погре-

бений

и ряд

других

причин не позволяют в нужном объеме исследо-

вать эти стороны человеческих отношений, тем не менее можно ука-

зать на следующие факты. Во-первых, для раннескифского времени,

как

и для

других

периодов истории кочевников, была характерна до-

вольно высокая смертность. Во-вторых, среди погребенных женщин

представлены все возрастные группы от 20 до 50 лет. Важность этого

показателя

заключается еще и в том, что женский скелет достаточно

часто находился в кургане, где была захоронена и лошадь. Имеющие-

ся

данные позволяют считать, что женщины наравне с мужчинами

участвовали в ведении хозяйства, а может быть, в определенные мо-

менты жизни, когда сильная половина отсутствовала (военные дейст-

вия,

охота

другие

мероприятия масштабного характера), именно им

приходилось нести

груз

ответственности за содержание скота и

охра-

ну своей территории.

В-третьих,

точно зафиксированных умерших

мужчин было существенно меньше, чем женщин. Это, возможно,

объясняется дальними военными походами, в которых принимали

участие номады. Свидетельством этого еще

могут

являться многочис-

ленные кенотафы, сооруженные, вероятнее всего, для воинов, погиб-

ших вдали от мест постоянного проживания. Косвенно подобный вы-

вод подтверждается немногочисленными находками предметов воо-

ружения на памятниках раннескифского времени. Это же предполага-

ет достаточно мирное проживание людей на территории Горного Ал-

тая в указанный период [Тишкин, Дашковский 1997: 115]. Какая-то

часть непотревоженных и

«пустых»

захоронений, фиксируемых как

кенотафы

[Тишкин, Грушин 1997],

могут

свидетельствовать и о захо-

ронениях

детей младенческого возраста (при высокой детской смерт-

ности),

скелеты которых ввиду размещения погребальной камеры на

уровне древнего горизонта или рядом с ним просто не сохранились. В

принципе,

определить, было ли захоронение человека или не было,

можно методом фосфатного анализа

[Авдусин

1980:

133-134],

но та-

кая

исследовательская практика при изучении погребальных памят-

ников

раннескифского времени Горного

Алтая

пока не использова-

лась.

На

основании интерпретации порядка расположения курганов на

могильном поле и детальном изучении погребальных сооружений вы-

явлены

разные признаки существования и жизнедеятельности отдель-

ных территориально-локальных групп. Этот же

подход

позволил за-

фиксировать

для раннескифского времени Горного

Алтая

аильную

планировку стойбищ, характерную при кочевом и полукочевом обра-

зе жизни людей, связанных родственными (семейными) узами, а так-

же дал возможность предположить использование переносных жилищ

типа конической или полусферической юрты. Среди исследованных

на

могильниках раннескифского времени погребальных сооружений,

как

правило, с юго-западной стороны микроцепочки выделяются объ-

екты,

в которых можно усматривать захоронения глав (старейшин)

родов и семей. Эти люди играли существенную роль в организации

жизни

людей и имели определенное положение в обществе [Тишкин

1997: 94-95].

Вероятно, что в рассматриваемый период на территории Горного

Алтая

существовали какие-то крупные объединения уже отмеченных

групп населения с определенной системой разграничения власти. Это

4* 51

предположение основано на наличии в раннескифское время так на-

зываемых

«царских»

курганов, обнаруженных и исследованных на

сопредельных территориях. Подобные объекты имеются и в Горном

Алтае,

но они еще не раскапывались. Изучение этих захоронений по-

зволит наполнить конкретным содержанием сведения о социальной

структуре

общества «бийкенцев» и о

статусе

погребенных в больших

курганах.

Следует

указать на один лишь пример исследования «элит-

ного»

погребального комплекса бийкенской культуры. На высокогор-

ном

плато Укок раскопан курган, имевший характерную для ранне-

скифского

периода плоскую насыпь диаметром 27 м, внутри которой

выделялась круглая ограда, а

сверху

была установлена небольшая ка-

менная

стела. Погребальная камера в виде четырехугольной ограды,

сооруженной на уровне древнего горизонта, содержала захоронения

людей и лошадей в разных половинах. Там же найден характерный

предметный комплекс VIII—VII вв. до н. э. Рядом с курганом зафикси-

ровано два ряда небольших каменных стел (13

«оленных»

камней с

восточной стороны и 7 - с западной) [Полосьмак 1993].

Таким

образом, социальная организация номадов Горного

Алтая

раннескифский период пока характеризуется слабой структуриро-

ванностью. В основе горизонтальной проекции общества лежала по-

ловозрастная дифференциация. В вертикальной же иерархии намети-

лось деление, прежде всего, по имущественному положению членов

коллектива. Об этом

свидетельствует

факт наличия или отсутствия

сопроводительных захоронений лошадей. В политическом отношении

кочевники,

вероятно, представляли собой племенную конфедерацию

без ярко выраженной верховной «административной» и «сакральной»

власти, хотя тенденция к ее оформлению уже стала обозначаться, о

чем

свидетельствуют

«царские» и «элитные» курганы.

Социальная

структура номадов

в пазырыкское время

Рассмотрим теперь особенности социально-политической орга-

низации

номадов Горного

Алтая

в следующий, пазырыкский период

(VI—II вв. до н. э.). При этом сначала целесообразно

дать

характе-

ристику горизонтальной проекции пазырыкского социального про-

странства (физико-генетическая структура), а затем рассмотреть осо-

бенности вертикальной иерархии через анализ имущественных, про-

фессиональных, социальных и иных различий кочевого общества.

Половозрастная

структура

семейные

отношения

«пазырык-

ском»

обществе.

Проведенный анализ курганов пазырыкского време-

ни

позволят сделать вывод о существовании у номадов четырех ос-

новных ступеней: детство, юность, зрелость и старость [Дашковский

2002]. Такая физико-генетическая стратификация выявлена у многих

народов Евразии древности и средневековья [Чочиев 1985, 1996; Тро-

ицкая,

Бородовский 1994: 78-81; Горяев 1997; Фролов 2001:

96-99;

Матвеева

2000:

249; Михайлов 2001:

100-125

и др.]. При этом период

инициации

у кочевников Горного

Алтая

VI—II вв. до н. э., вероятнее

всего, наступал для детей достигших 12-17 лет (или более узко 12-15

лет). На этот период приходится наступление половой зрелости как у

девушек (в интервале с 12 до 17 лет), так и у юношей (с 15 лет) [Коз-

лов 1969: 111]. Именно у умерших людей старше этого возраста от-

мечены достаточно стабильные и устоявшиеся черты погребального

обряда пазырыкской культуры. Судя по всему, индикаторами погре-

бенных, прошедших обряды инициации,

могут

выступать следующие

предметы: у мужчин - это металлические модели кинжалов, чеканов

деревянные щиты, а у женщин — специфичный набор предметов

женского

туалета,

связанный с прической и головным убором (накос-

ник,

шпилька, эгрета). Кроме того, дополнительным маркирующим

признаком

таких погребенных

служат

особенности поясной фурниту-

ры.

Особая социальная и мифологическая роль пояса хорошо извест-

на

в кочевых

культурах

[Хазанов, Шкурко 1976; Акишев 1978: 58;

Добжанский 1990: 20-80].

Результаты изучения женских погребений пазырыкской культуры

показали,

что наибольшей социальной активностью обладали пред-

ставители этого пола в возрасте

20-35

лет. Именно для этой катего-

рии

людей отмечены социально значимые элементы погребального

обряда и инвентаря. После 35 лет социальная значимость женщин по-

степенно

уменьшается, а к концу жизни сокращается довольно суще-

ственно.

Об этом свидетельствуют мало репрезентативные, да к тому

же немногочисленные (это обусловлено повышенной женской смерт-

ностью после 35 лет) погребения старых женщин. Роль представи-

тельниц

«слабого

пола» в

структуре

«пазырыкского» социума уже

рассматривалась в отдельных работах [Полосьмак 2001; 274-287], по-

этому, основываясь на всей совокупности источников, можно сделать

вывод о достаточно высоком положении женщин, которые были во-

влечены практически во все сферы функционирования общества, за

исключением, вероятно, военных .

Среди мужчин наибольшая оциальная мобильность характерна

для представителей возмужалого и зрелого возраста. Причем,

судя

по

характеру

сопроводительного инвентаря, особенностям погребальных

сооружений, прослеживается тенденция к некоторому преобладанию

общественной жизни мужчин возмужалого возраста. Имеющиеся

материалы о погребениях мужчин преклонного возраста свидетельст-

вуют

о некотором уменьшении социальной значимости этой группы,

хотя

о полном прекращении ими деятельности, во всяком случае, от-

дельных ее представителей (см., например, погребение из к. 1 мо-

гильника Шибе) говорить вряд ли правомерно.

Низкий

процент лю-

дей старческого возраста (мужчин - 4 %, женщин - 1 %), скорее все-

го, связан с естественными демографическими процессами в этот пе-

риод времени.

Рассмотренные данные позволяют сделать вывод об определен-

ном

социальном приоритете мужчин возмужалого и зрелого возраста.

Достаточно высокую роль в социуме занимали женщины

20-35

лет.

Существенно ограниченной социальной значимостью обладали дети

младшего и старшего возраста, а также подростки до того момента,

пока

успешно не проходили обряд инициации и не становились пол-

ноправными

членами коллектива. Реальное место номада в половоз-

растной

структуре

обусловлено его личными физико-генетическими

данными,

а также особенностями социокультурного развития общест-

ва в целом.

Материалы погребального обряда и особенности планиграфии

могильников пазырыкской

культуры

позволяют сделать некоторые

Достоверных данных о пазырыкских женщинах, занимающихся воен-

ной

деятельностью, практически нет, если не брать во внимание недавние

выводы Н. В. Полосьмак [2001: 277], которые, несомненно, нуждаются в до-

полнительных уточнениях и повторном осмыслении. Правда, некоторые ис-

следователи,

вслед

за античными авторами, высказывают мысль о достаточ-

но

широком распространении практики участия женщин в войнах среди раз-

ных индоевропейских [Джонс-Блэй 1997]. Однако

результаты

современных

исследований кочевых обществ Цетральной Азии раннего железного века и

средневековья [Крадин 1992; 1996; Кляшторный, Савинов 1994; и др.],

судя

по-всему, не

дают

достаточных оснований, подтверждающих существование

у номадов данного региона женщин-воительниц («амазонок»).

заключения о характере семейных и родственных отношений у ко-

чевников.

Большинство исследователей указывают на семейно-родо-

вой

характер «цепочек» пазырыкских курганов [Кубарев 1991: 25;

Марсадолов

2000а;

20006;

Васютин 1999:

33-34

и др.]. Некрополи,

состоящие из

двух

или более цепочек, вероятно, оставлены несколь-

кими

родственными общинами или кланами [Суразаков 1992: 53].

При

этом замечено, что ряд курганов, сооруженных в начале могиль-

ника,

зачастую включал парные погребения мужчины и женщины,

которые являлись мужем и женой, а также главами больших семей

[Кубарев 1991: 38]. Совместные погребения мужчин и женщин со-

ставляют порядка 53 % от общего числа парных погребений. Возрас-

тной

состав женщин варьирует от юного до пожилого. Мужчины, по-

хороненные вместе с женщинами, как правило, возмужалого или зре-

лого возраста. Судя по всему, в парных погребениях действительно

были похоронены муж и жена, хотя в отдельных случаях вместо жены

(например,

случае

ее ранней смерти) могла быть погребена налож-

ница.

Характер семейных отношений у «пазырыкцев» реконструиро-

вать очень сложно из-за отсутствия прямых письменных источников.

Определенной компенсацией в данном

случае

могут

стать палеогене-

тические исследования, которые в последние годы начали проводить-

ся

достаточно активно [Овчинников, Друзина, Овчинникова и др.

2000:

222-223; Воеводова, Ситникова, Ромащенко

2000:

318; Воево-

дова, Ромащенко, Ситникова и др.

2000:

88-94;

Самашев, Фаизов, Ба-

зарбаева 2001: 22 и др.]. Заслуживающие внимание данные были по-

лучены казахскими учеными при молекулярно-генетическом анализе

мужского и женского скелетов из к. 11 могильника Берель. По мне-

нию

Н. А. Айтхожиной и Е. К. Людвиковой, в этом кургане были по-

хоронены персоны, имеющие кровнородственные связи, - мать и сын.

При

этом женское захоронение, возможно, было совершено несколь-

ко

позже, чем мужское. Возраст мужчины предварительно установлен

антропологами в 30^0 лет [Самашев, Фаизов, Базарбаева 2001: 22].

Интересно

отметить, что, например, китайские письменные ис-

точники

фиксируют у многих кочевых народов, в частности у

хунну,

тугю

и в

других

обществах, существования традиции жениться, в слу-

чае смерти или гибели

мужа,

на своих ближайших родственниках,

включая жен отцов, братьев. Так, Н. Я. Бичурин [1998: 59], характери-

зуя семейные отношения

хунну,

отмечал, что

«...по

смерти отца и

братьев

берут

за себя жен их из опасности, чтоб не пресекся род, и

посему хотя есть кровосмешение у хуннов, но роды не прекращают-

ся». Аналогичные сведения приводит исследователь и о тюрках: «По

смерти отца, старших братьев и дядей по отце женятся на

мачехах,

невестках и

тетках»

[Бичурин 1998: 234].

Это,

конечно, не означает, что кочевники практиковали инцест со

своими

матерями, но с точки зрения обычая, причем весьма дикого

для китайцев, все жены усопшего родителя, в том числе и родная

мать, становились женами наследника. Не исключено, что аналогич-

ная

практика в той или иной степени существовала уже в скифское

время,

в том числе и у «пазырыкцев», особенно среди высших соци-

альных групп номадов. Примечательно, что мужчины и женщины из

к.

11 могильника Берель относятся к элите «пазырыкского» общества,

чем свидетельствуют различные особенности погребального обряда.

Производственная

деятельность.

Основными формами произ-

водственной деятельности у номадов являются такие, как хозяйствен-

ная

и «ремесленная». Важно отметить, что у скотоводческих народов

определенной степени существовало разделение на мужской (война,

выпас скота,

охота)

и женский (домашнее хозяйство)

труд,

хотя в

случае

необходимости (участие мужчин в войнах или грабительских

набегах) скот могли пасти подростки или женщины. В целом же для

кочевых обществ была характерна недифференцированность

эконо-

мической

специализации [Крадин 1996: 21]. Между тем многообразие

направлений

производственной деятельности кочевников Горного

Алтая

пазырыкского времени позволяет остановиться на отдельных

ее видах более подробно. Коснемся, прежде всего, вопросов, связан-

ных с хозяйством «пазырыкцев», которое целесообразно рассматри-

вать с привлечением материалов не только VI—II вв. до н. э., но и ран-

нескифского

времени (конец IX - первая треть VI в. до н. э.) [Тишкин

1996в;

Тишкин, Дашковский

19986:

581-591].

В целом на основе всего круга источников можно сделать вывод,

что в хозяйственную деятельность в «пазырыкском» обществе в той

или

иной степени были вовлечены представители разных половозра-

стных групп (включая детей-подростков). Косвенным, своего рода

символическим подтверждением этого, возможно, служит факт нали-

чия

«мясной пищи» в виде кусков баранины и реже - конины в захо-

ронениях,

а также металлические ножи в большинстве погребений де-

тей, женщин и мужчин пазырыкского времени (от 50 до 70 %). Кроме

того, очень часто представителей указанных половозрастных групп в

могилах сопровождали захоронения коней, свидетельствующие как о

социальном и имущественном положении людей, так и о характере

занятости их в производственной и

других

видах деятельности. Осво-

бождение от участия в физическом

труде

могло, вероятно, существо-

вать только в виде исключения из общего правила, например для лиц,

занятых управленческой деятельностью [Крадин 1996: 21]. При этом

конкретное

распределение обязанностей в хозяйственно-трудовой

сфере могло варьироваться внутри общества в зависимости от куль-

турно-исторической ситуации (военные действия, эпидемии и т. д.).

Если

особенности хозяйства и степень занятости в этом процессе

каждой половозрастной группы «пазырыкского» общества реконст-

руируются достаточно хорошо, то гораздо сложнее обстоит дело с

выявлением людей, занимающихся тем или иным видом ремесленной

деятельности, поскольку орудия

труда,

кроме металлических ножей,

встречаются крайне редко. Поэтому необходимо обратиться к более

широкому

кругу

источников, включая как традиционные письменные,

лингвистические и этнографические данные, так и результаты естест-

венно-научных анализов различных предметов из пазырыкских кур-

ганов.

Прежде всего интересно обратить внимание на сведения Геродо-

та, который, характеризуя общественную и хозяйственную деятель-

ность скифов и близких им в развитии народой, писал: «...меньше

всех

ценят тех граждан и их потомков, которые занимаются ремес-

лом...

напротив считают благородными тех, которым совершенно

чужд

ручной

труд

и которые

ведают

только военное

дело»

(Геродот,

II,

167). То же, очевидно, можно сказать о кочевниках более позднего

времени.

Тюрки, в частности, считали за славу

«...умереть

на войне,

за стыд - кончить жизнь от болезни» [Бичурин 1998: 235].

Не

менее примечательные данные приводит H. M. Пржевальский

монголах XIX в.: «Промышленность у них самая ничтожная и огра-

ничивается только выделкой некоторых предметов, необходимых в

домашнем

быту,

как-то: кож, войлоков, седел, узд, луков; изредка

приготавливают огнива и ножи» [цит. по: Крадин 1996: 21]. Анало-

гичная

ситуация характерна и для

других

народов Азии [Масанов

1969; Антипина 1962; Кармышева 1998:

289-296;

Васильев

19.98:

276-

288 и др.].

Учитывая имеющиеся материалы по пазырыкской культуре, а

также исследования и разработки по данной проблеме, можно согла-

ситься с общим выводом ученых о том, что во многих обществах ско-

товодов ремесло так и не выделилось в специализированную

эконо-

мическую подсистему. Это объясняется тем, что фактически каждый

кочевник

или семья были в состоянии изготовить самостоятельно ос-

новные

предметы утвари и обихода. В тех же случаях, где фиксирует-

ся

выделение ремесла в отдельный вид деятельности, наблюдается его

существенное отличие от аналогичного производства земледельческо-

городских народов, что обусловлено, прежде всего, подвижным обра-

зом

жизни номадов [Крадин 1996: 21]. Подтверждением этого являет-

ся

и то, что долгое время в индоевропейских и, в частности, индои-

ранских

языках отсутствовали или существовали в небольшом коли-

честве термины, обозначающие конкретные виды ремесленной дея-

тельности (металлургия, гончарство и др.) [Гамкрелидзе, Иванов

1984: 687-738]. Имеющиеся данные, судя по всему, не позволяют го-

ворить о выделении у «пазырыкцев» ремесла в самостоятельный вид

деятельности, поскольку данный процесс практически

никак

не про-

слеживается по погребальному обряду, не говоря уже о

других

источ-

никах.

В то же время результаты комплексных исследований последних

лет, особенно по обработке материалов из курганов VI—II вв. до н. э.

плато Укок, позволяют выделить несколько основных направлений

производства, получивших значительное развитие у кочевников: ме-

таллургия и металлообработка [Кундо, Щербаков, Рослякова

2000:

176-187], изготовление различной керамической посуды [Молодин,

Ламина

2000:

140-143; Степанова

2000:

18-20 и др.], шерстяных, по-

лотняных тканей и пошив из нее одежды [Глушкова 1994: 114-121;

2000:

158-161], а также косторезное дело [Бородовский 1997: 121-

129;

2000:

144-157

и др.]. Особо

следует

указать на достаточно высо-

кий

уровень развития различных видов деревообрабатывающего про-

изводства: от строительства погребальных камер до декоративно-при-

кладного творчества [Мыльников 1999; 2000]. Важно отметить, что

многие из указанных видов производственной деятельности в той или

иной

форме существовали уже у «бийкенских» племен Горного

Алтая