Базаров Б.В., Крадин Н.Н., Скрынникова Т.Д. (ред.) Монгольская империя и кочевой мир

Подождите немного. Документ загружается.

гласуются с трактовкой термина

«баскак»

не как

«давитель»,

«охра-

нитель», «опекун», «ханский наместник». Татары на Руси были

заня-

ты в основном сбором дани. На это и была направлена деятельность

баскаков и

других

чиновников. Таким образом, вопреки утверждени-

ям

А. Н. Насонова, скорее всего, военно-политическая организация

монголов на Руси образована не была. Созданная (а точнее, приспо-

собленная) ими при переписи населения

структура

преследовала пре-

жде всего фискальные, а не военно-политические, оккупационные цели.

Итак,

если мы можем отрицать наличие военно-политической ор-

ганизации

монголов во главе с баскаками, то существование их самих

на

Руси - непреложный факт.

В литературе неоднократно рассматривался и вопрос о периоде

их пребывания на Руси. Так, С. М. Соловьев, а также Б. Д. Греков и

А. Ю. Якубовский полагали, что баскаки исчезают уже с конца XIII в.

А. Н. Насонов указал на время начала XIV в. Выступая продолжате-

лем взглядов на роль монголов на Руси А. Н. Насонова, А. А. Зимин

«продляет»

пребывание монгольских баскаков в Северо-Восточной

Руси до 20-х гг. XIV в., связывая падение этого института с восста-

ниями

в Ростове (1320 г.) и Твери (1327 г.) [Зимин: 64-65]. Нам пред-

ставляется, что есть все основания вернуться к факту того, что инсти-

тут баскачества существовал в Северо-Восточной Руси лишь несколь-

ко

десятилетий - до начала XIV в., а не до 20-х гг. XIV в. В источни-

ках же (грамоты русских митрополитов, адресованные православно-

христианскому населению территории, примыкающей к Червленому

Яру и спорной

между

Рязанской и Сарайской епископиями), относя-

щихся к южной окраине русских земель, баскаки упоминаются и в се-

редине XIV в.

Возвращаясь на северо-восток Руси, зададим вопрос - с чем свя-

зана

ликвидация института баскачества там в конце XIII - начале

XIV в.? Видимо, с системой ордынской зависимости, которая сложи-

лась на Руси. В силу тех или иных причин монголы не смогли устано-

вить жесткую зависимость, включающую постоянное нахождение на

Руси крупного чиновничества, полностью контролирующего деятель-

ность русских властных институтов. Зависимость в конечном итоге

свелась к выплате дани — именно это становится основным элементом

русско-монгольских отношений на многие последующие десятилетия.

189

Главными же действующими лицами в русско-ордынских данниче-

ских отношениях уже с конца XIII в. становятся русские князья.

Даннические отношения в своем конкретном выражении могли

иметь различные формы и осуществляться различными методами.

Первоначально ханы сделали упор на собирание дани собственными

силами, отсюда появление пресловутых «откупщиков» мусульман на

рубеже

50-60-х

гг. XIII в. Но, не прижившись на Руси на уровне «от-

купов», получаемых иноземцами-купцами, откупная система позже

стала действенным инструментом в руках русских князей и, более

широко,

городских общин, заинтересованных в выплате дани за счет

общин

других

земель-государств, что, в частности, видно из «фис-

кальной» деятельности московских князей: мы имеем в виду так на-

зываемые

«купли»

Ивана Калиты Белоозера, Галича и Углича. Под

этими

«куплями» вполне можно понимать не покупку собственно

территории «княжеств» как административно-политических единиц

Руси (так трактует большинство исследователей), а передачу права

сбора

«выхода»

- дани, в данном

случае

в варианте

«откупа»,

что ши-

роко

практиковалось. Что же касается утраты политических прав кня-

зей этих территорий, то они были относительны. Эти земли сохраняли

возможность самостоятельного внутреннего развития, но были под-

чинены

Москве в военно- и внешнеполитическом значении: соответ-

ственно в походах московских князей выставлялась местная рать, и

сношения

с Ордой осуществлялись

«через»

Москву. Отсюда, дейст-

вительно, имела место «непрочность», неопределенность их

статуса,

что связано с временностью, эфемерностью этих «владений».

«Купли»

Ивана Калиты необходимо рассматривать, таким обра-

зом,

не

сугубо

во внутриполитической плоскости, а прежде всего в

плоскости даннических отношений. Тогда, действительно, снимаются

многие вопросы о самостоятельности или, наоборот, зависимости

этих земель и их князей от Москвы. Не связка Калита

—

князья, а связ-

ка

Калита - Орда здесь является определяющей. Следовательно, речь

идет не столько о внутриполитическом вопросе, сколько «внешнепо-

литическом» - данническом. Актуальным он был в 30-х гг. XIV в., та-

ковым же, видимо, оставался и позже.

Социальная

природа даннических отношений достаточно под-

робно исследована отечественными историками и этнографами. Наи-

190

более полно выглядят обобщения А. И. Першица. Он отграничивает

дань от контрибуции с побежденных - с одной стороны, и от податей

(налогов) с подданных, как более высокого уровня эксплуатации, - с

другой. От первой дань отличают регулярные поборы, от вторых - то,

что поборы совершаются не с собственной, а «с покоренной чужой

общины

(племени, города,

государства)»,

остающейся при этом «бо-

лее или менее самостоятельной». Мысль исследователя о сохранении

самостоятельности побежденной общины представляется чрезвычай-

но

важной при понимании сути даннических отношений. Развивая ее,

А. И. Першиц пишет, что побежденные «в основном» не утрачивают

«прежней экономической и социально-потестарной структуры кол-

лективов». Экономическая самостоятельность выражается в том, что

«данники располагают собственными, не принадлежавшими получа-

телям дани средствами производства и эксплуатируются путем вне-

экономического

принуждения, которое распространяется не на от-

дельные личности, а на весь коллектив». Сохранение существующей

политической системы

следует

из того, что «данники и получатели

дани не интегрированы в составе одного этнического и социально-

политического организма: во-первых, они принадлежат к разным

племенам и народам, во-вторых, у них может быть разная социальная

структура,

равно как и производные от нее надстроечные формы»

[1973:2,

11, 12].

Итак,

в пределах даннической системы существование и развитие

общественных институтов побежденных народов происходят без осо-

бого влияния со стороны внешнего фактора.

Представляется, что именно таким образом и складываются от-

ношения

между

Русью и Джучиевым

улусом.

Прежде чем мы остано-

вимся

на них, несколько слов о сопутствовавших «ордынской дани»

грабежах и разбоях. А. И. Першиц отмечает подобного рода отклоне-

ния.

«Первоначальная, в эпоху разложения первобытнообщинного

строя и в раннеклассовых обществах, данническая эксплуатация еще

не

вполне оторвалась от генетически и функционально близких к ней,

но

еще более примитивных порядков - военного грабежа и контрибу-

ции», - пишет он [1973: 8].

Все это имело место на Руси. Летописи часто фиксируют наше

внимание

на таких фактах начиная со времени нашествия. Монголо-

191

татары то и дело сбивались, так сказать, на неупорядоченный сбор

даней:

после военных или «посольских» экспедиций. Грабеж и разо-

рения

становятся итогом почти каждого появления ордынского отря-

да в русских землях

(другое

дело - какова причина той или иной экс-

педиции;

во многих случаях это бывало по просьбе самих тех или

иных Рюриковичей). Точно так же, не гнушаясь, монголо-татары при-

бегали и к контрибуциям, как своеобразному откупу от прямого гра-

бежа. На эти татарские акции и обращали, как правило, свое внима-

ние

историки. Они были систематизированы В. Л. Егоровым, который

предложил различать кратковременные набеги с ограниченными за-

дачами и длительные военные экспедиции. «В первом

случае

относи-

тельно небольшой по численности отряд нацеливался на определен-

ную заранее точку, обычно город, после чего следовал грабеж его

ближайшей округи и встречавшегося на пути населения. Во втором

случае

выбиралась наиболее удобно расположенная в географическом

отношении

опорная база, откуда совершались рейды в различных на-

правлениях и

куда

свозилось награбленное и сгонялся полон и скот».

Несмотря

на разную продолжительность и «тактические различия»,

суть

походов-экспедиций была одинаковой: грабеж, сопровождав-

шийся

зачастую разбоем [Егоров 1985: 186].

Однако не походы,

даже

самые разорительные и грабительские,

определяли магистральную линию в русско-ордынских отношениях, а

дань. В литературе справедливо отмечается, что «монгольские набеги

1237-1480

годов при кажущейся их плотности не охватывали всю

территорию Руси ни географически, ни хронологически. Ни в коем

случае

не отрицая того вреда хозяйству страны, который был нанесен

монголами ... также было бы неправильно преувеличивать его. Рус-

ское государство в это время имело возможность развиваться, вести

внешние

и внутренние войны» [Астайкин 1996: 554].

вопросу о данничестве как социальной системе обращается и

H. Крадин. Определяя кочевнические общества ранних эпох как

кочевые империи, он подразделяет их на «типичные кочевые импе-

рии», «даннические кочевые империи» и «переходные кочевые импе-

рии». Характерный пример «даннических кочевых империй», по мне-

нию

исследователя, - Золотая Орда

[1992:

166-178].

Тип этих отно-

шений

он определяет следующим образом. В «даннических» кочевых

192

империях «кочевники и земледельцы входили в состав одного поли-

тического организма, но продолжали жить отдельно в собственных

экологических зонах и сохраняли различные социально-экономиче-

ские структуры. Их интеграция принимала лишь политический харак-

тер. Иногда это выражалось в том, что кочевники и земледельцы вхо-

дили в состав одной общественной системы (т.е. в данном

случае

страны), иногда ограничивалось вассальной зависимостью земле-

дельцев и горожан от номадов... Взаимоотношения

между

кочевника-

ми,

с одной стороны, и земледельцами и горожанами, с

другой

- но-

сили ограниченный характер и не выходили за рамки однонаправлен-

ных политических связей в форме навязываемого кочевниками

регу-

лярного взимания дани либо закрепленного налогообложения. Коче-

вая аристократия, ставшая правящим классом в полиэтничном

госу-

дарстве, как правило, устранялась от непосредственного управления

завоеванными территориями. К тому же вмешательство в управление

часто было попросту невозможно из-за сложности бюрократического

аппарата оседло-земледельческих государств. Вследствие этого экс-

плуатация,

даже

если она принимала самые жесткие формы, не затра-

гивала основ экономики и социальных отношений земледельцев и не

трансформировала их с номадами в одну

структуру.

Все это вело к

тому,

что кочевники, являясь гегемоном в политической сфере, в со-

циально-экономических отношениях оказывались более отсталыми,

чем завоеванные земледельцы»

[1992:

171-172].

Соглашаясь с H. H. Крадиным относительно взаимоотношений

Золотой Орды и Руси как одного из покоренных оседло-земледель-

ческих государств в целом, тем не менее заметим, что его заключение

о политической интеграции кочевников и земледельцев, как пред-

ставляется, противоречит его же тезису об устранении кочевой ари-

стократии от «непосредственного управления завоеванными террито-

риями». Это утверждение, по сути, предполагает сохранение не толь-

ко

прежних экономических и социальных отношений, но и политиче-

ского строя ставших зависимыми народов, как это определяет

А. И. Першиц.

H. Крадин допускает и

иной,

нежели данничество, тип

экзо-

эксплуатации, когда земледельческая цивилизация не

входит

в состав

кочевой империи. Но этот вариант экзоэксплуатации предусматривает

13^4 193

получение непостоянного прибавочного продукта

«путем

многих ви-

дов внешнеэксплуататарской деятельности - грабежей, периодиче-

ских набегов, войны, вымоганием так называемых «подарков», навя-

зыванием неэквивалентной торговли и пр.»: он определяет этот тип

как

«дистанционная эксплуатация» [ 1992:

128-129].

Нам

представляется, что именно дистанционная эксплуатация и

присутствовала в отношениях Руси и Орды. Вместе с тем ее основой

являлось,

безусловно, данничество. Что же касается грабежей, набе-

гов, прочего насилия, то, как опять-таки отметил А. И. Першиц, они,

являя

собой более примитивные и ранние формы внешней эксплуата-

ции,

при даннических отношениях лишь сопутствовали им

. Наконец,

«подарки» также можно считать составной частью даннической сис-

темы, о чем мы скажем ниже. Таким образом, представляется, пред-

ложенная

H. H. Крадиным типология отнюдь не нарушает принципов

даннических отношений, очерченных А. И. Першицем, главным из

которых является сохранение на зависимой территории сложившегося

до нападения общественно-политического устройства.

Вместе с тем некоторые летописные данные называют русские

земли термином

«улус»,

что, по мнению исследователей, может озна-

чать вхождение их в качестве части государственной территории в

Золотую

Орду

[Трепавлов 1993: 302]. Представляется, что здесь не

вполне учитывается неоднозначность термина

«улус».

Его первона-

чальное значение - народ, племя. Т. Д. Скрынникова приходит к вы-

воду,

что «социальный организм, обозначаемый монгольскими тер-

минами

irgen и ulus, не представлял собой государственного образо-

вания.

Оба термина были идентичны термину 'этнос', обозначавшему

'народ, люди, племя'». «Термины 'ирген' и

'улус'

фиксировали соци-

ально-потестарную общность гетерогенного характера, аристократией

которой

являлся правящий род, чей этноним стал политонимом, и

обозначали крупные этно-социальные объединения, причем акцент

Впрочем, об этом же пишет и сам H. H. Крадин: «В отличие от мон-

гольской политики в Китае, ханы Орды предпочитали управлять издалека,

собирая дань наездами» [Крадин 1992: 174]. Но при этом он настаивает, что

Золотая Орда - типичный пример «даннической кочевой империи». Послед-

няя

же предусматривает политическую интеграцию, с чем мы в отношении

Северо-Восточной Руси согласиться не можем.

194

делался на людях. Границы объединений, обозначаемых как 'ирген

улус',

определялись не границами территорий, хотя последние и были

достаточно определенными, а фиксировались кругом лиц, возглав-

лявших отдельные его

части»

[1997:

10].

XIV-XV

вв. в ряде случаев слово

«улус»

приобретает государ-

ственно-территориальный акцент. Но первоначальное значение тоже

оставалось в обращении. Русские летописи позволяют трактовать

«улус»

не как подчиненные Орде и управляемые ханом земли, а как

территорию, население которой платит дань, во всяком случае, такое

понимание

не противоречит смыслу текстов. Так, в летописи под

1348 г. сказано: «И слышавъ царь жалобу

князя

великаго, оже Ол-

гердъ съ своею братию царевъ

оулусъ,

князя

великаго отчину, испо-

устошилъ, и

выдал»

литовцев Семену [ПСРЛ, XV: 58; ПСРЛ, VII: 215;

ПСРЛ,

XVIII:

96].

В 1384 г. хан Тохтамыш, вручая тверское княжение Михаилу

Александровичу, говорит:

«Азъ

улусы

своя самь знаю, и кийждо

князь

Русский на моемъ

улусе,

а на своемъ отечестве, живетъ по ста-

рине,

а мне служить правдою, и язъ его

жалую»

[ПСРЛ, XI: 84]. Об-

ращается к

хану

Тимур-Кутлугу и сын Михаила Тверского

Иван,

«мо-

ля

его, дабы пожаловалъ его отчиною и дединою, а своим

улусомъ,

великим

княжениемъ Тферским» [ПСРЛ, XI: 83]

В связи с вышесказанным можно поставить и сообщение Ро-

гожской летописи под 1360 г.: «Наела (хан Наврус. -Ю. К.) на

князя

Андрея Костьнянтиновича, дая емоу княжение великое, 15

темь»

[ПСРЛ,

XV: 68]. Это сообщение было проанализировано А. Н. Насо-

новым.

Он писал, что «не исключена ... возможность, что слова 'кня-

жение великое 15 темь' свидетельствуют о количестве плательщиков

(или

семейств) в пределах 'великого княжения Владимирского' (т. е. о

150 тыс. плательщиках), хотя возможно и

другое

объяснение: ничего

нет невероятного в том, что территория великого княжения Влади-

мирского делилась на 15 'туманов' или небольших областей, размеры

которых определялись в соответствии с величиной взимавшейся да-

ни»

[1940/2002:

98-99].

Такая семантика имеет место и в источниках

XV-XVII

вв. [Федоров-

Давыдов 1973:

117-118].

13*

195

Таким

образом, и

«улус»

«тьму»

возможно определить как дан-

нические

единицы, не имеющие отношения к территориально-госу-

дарственной

структуре

Золотой Орды, непосредственно управляемой

ханами.

В современной литературе встречается и точка зрения, согласно

которой

русские Северо-Восточные земли рассматриваются в качест-

ве вассальных. Так, В. В. Трепавлов пишет, что «в

30^40-х

гг. XIII в. в

результате

монгольского завоевания большинство русских княжеств и

Новгородская земля оказались включенными в империю Чингисидов

на

положении 'русского

улуса'

- вассальных податных владений»

[1993:302].

Что означает

«улус»

мы только что выяснили. Но можно ли гово-

рить о вассалитете? В чем видит В. В. Трепавлов его проявления?

«Подчиненность, - констатирует он, - выражалась главным образом в

выплате дани - 'ордынского выхода', ханской инвеституре князей,

контроле над их политикой и периодическом привлечении князей к

участию в военных

походах

ханов»

[ 1993: 302].

Что в этом «вассальном наборе» определяло основную линию от-

ношений?

Вероятно, дань, что отмечает и В. В. Трепавлов, подчерки-

вая

«вассальные податные владения». Такую завуалированность

структурообразующего звена подметил и А. И. Першиц: «В средние

века вообще данничество в соответствии с господствовавшей полити-

ческой и правовой доктриной часто внешне оформлялось по образцу

отношений

сюзеренитета-вассалитета» [ 1973: 9].

Итак,

в XIII в. произошло столкновение

двух

крупных колониза-

ционных

потоков эпохи раннего средневековья: татаро-монгольского

восточнославянского. Последние освоили и продолжали осваивать

восточные, а также юго-восточные степные территории. Степи были

нужны и татаро-монголам, но только степи, поэтому они ограничи-

лись тем, что сдвинули основное русское население с юга - оно ухо-

дит теперь севернее. Это первое. Второе - татары заняли степную по-

лосу вдоль Каспийского, Азовского и Черного морей. Территория се-

вернее этой полосы стала «буферной зоной» со смешанным населени-

ем и монгольским управлением. Ее протяженность с севера на юг со-

ставляла от 50 до 200 км. К «буферным зонам» В. Л. Егоров относит

земли южнее Курска, район Тульского степного коридора (с Кулико-

196

вым полем) и земли вдоль южной границы Рязанской земли [1985:

39-43].

Безусловно,

«выход»-дань,

наряду с другими введенными повин-

ностями,

лег тяжелым бременем на русское население, явившись до-

полнительным фактором в существовавшей на Руси системе сбора

налогов. Вопрос о размерах и динамике ордынской дани достаточно

подробно (насколько это возможно вследствие слишком кратких и

немногочисленных упоминаний в источниках) рассмотрен в литера-

туре.

Вместе с тем современные исследователи признают, что он

чрезвычайно сложен и в настоящее время на него нет однозначного

ответа [Егоров 1098]. С. М. Каштанов в общем плане для Руси XIV-

XVI вв. ставит и такую существенную проблему, как соотношение на-

логов и возможность их оплаты населением. И фактически признает,

что решить ее невозможно:

«Весьма

трудно проанализировать взаи-

мозависимость финансовых обязательств населения и его экономиче-

ского потенциала» [1988: 5]. Видимо, и на современном уровне изу-

чения

данной проблемы стоит признать правоту вывода И. Н. Бе-

резина,

сделанного им полтораста лет назад:

«Для

нас остаются неиз-

вестны не только общая цифра государственных

доходов

в Орде, но и

величина и способ взимания разных податей и налогов в частности»

[1864:469].

Нам

же важно подчеркнуть, что

суть

даннических отношений

влечет за собой сохранение Ордой на Руси общественной системы,

сложившейся к середине XII в. и продолжавщей развиваться в начале

XIII в., т. е. земель-государств, для которых была характерна широкая

вечевая деятельность, как проявление прямого народовластия; княже-

ские

институты при этом представали как органы исполнительной

власти.

Князья

вынуждены были ездить в

Орду,

получать там ярлыки

на

княжение, верно и то, что татары вмешивались во внутренние кол-

лизии

на Руси (кстати, во многих случаях не без просьб самих кня-

зей).

Вместе с тем необходимо указать не только на собственно поли-

тический

механизм, приводивший в движение ордынско-русскую

данническую систему, но и на основы и связи иной природы.

Ими

являлись некоторые представления, присущие многим этно-

сам и их взаимоотношениям

между

собой на определенных стадиях

общественного развития, либо при доминировании архаических от-

197

ношений,

либо при сохранении их в том или ином варианте. Но все

это

происходит в пределах даннической зависимости, не нарушавшей

внутреннее устройство русских земель. То есть отношения князей и

ханов, как нам представляется, возможно рассмотреть не как разные,

но

параллельные с данями проявления ордынской политики, а в рам-

ках в целом системы даннических отношений.

Собственно княжеско-ханские отношения начинаются с 1243 г.,

когда «великыи князь Ярославъ поеха в Татары к Батыеви, а сына

своего Костянтина посла къ Канови. Батый же почти Ярослава вели-

кою честью и мужи его, и отпусти и рек ему: 'Ярославе,

буди

ты ста-

рей всем князем в Русском языце'. Ярослав же взъратися в свою зем-

лю с великою

честью».

На следующий год «про свою

отчину»

ездили

Батыю

другие

князья.

Он, «почтив я честью достойною и отпустивъ

я,

расудивъ имъ когождо в свою отчину, и приехаша с честью на свою

землю»

[ПСРЛ, I: 470]. Таким образом,

суть

отношений заключалась

как

бы в санкционировании ханами княжения на том или ином столе.

В этот период в действиях князей

чувствуется

отсутствие осозна-

ния

зависимости от ордынцев в занятии столов. Вместе с тем татары

начинают вмешиваться вооруженным путем в межкняжеские отно-

шения.

Особенно преуспел в привлечении их к совместным действи-

ям

на Руси князь Андрей Александрович. С 1281 по 1293 г. он четыре

раза приводил отряды татарских «царевичей», добиваясь силой «кня-

женьа великого, а не по стареишиньству». От этих усобиц в первую

очередь страдали «христьяне». Тем не менее такого рода

«союзы»

татарами перешли и в XIV в. (1315, 1316, 1318, 1322, 1327 гг. и т. д.).

Но

наряду с этим

«опытом»

решения княжеских вопросов князья при-

бегали и к старой, проверенной практике собирания съездов (снемов).

хотя подобных сведений немного, Л. В. Черепнин

[1977]

полагает,

что они заслуживают внимания. Он отмечает съезды 1296, 1304, 1340,

1360, 1380 гг. В некоторых из них участвовали татары, но также и

представители городских общин.

Однако уже ранние русско-татарские отношения не сводились

только к прямому или косвенному вмешательству татар во внутрен-

ние

дела русских князей или к разорениям русских земель. В истории

их отношений имеются примеры союзнических военных действий.

Усилившаяся угроза на западных

рубежах

Руси потребовала ответных

198