Аласдер Макинтайр. После добродетели

Подождите немного. Документ загружается.

ловеческой

жизни. Макиавелли также верил в то, что мы

могли бы изобрести количественную меру влияния фор-

туны на человеческие дела, но эту веру я на время ос-

тавлю в стороне. Сейчас я хочу сделать упор на веру Ма-

киавелли, что, обладая наилучшим из возможных

наборов обобщений, мы можем в один прекрасный день

потерпеть поражение от непредсказанного и непредска-

зуемого контрпримера и тем не менее все еще не видеть

способа исправления наших обобщений, все еще не иметь

резонов для отказа от них или даже их формулировки.

Мы можем за счет приращения знания ограничить суве-

ренитет

фортуны,

богини-суки непредсказуемости, но

мы не можем лишить ее трона. Если Макиавелли был

прав, логическое условие справедливости рассмотрен-

ных нами четырех обобщений должно бы быть таковым,

которое могло бы быть найдено в наиболее успешных

предсказаниях в социальных науках. И это ни в коем

случае не должно быть признаком неудачи. Но был ли

он прав?

Я хочу показать, что существуют четыре источника

систематической непредсказуемости в человеческих де-

лах. Первый источник выводится из природы радикаль-

ной концептуальной инновации. Карл Поппер дал

следующий пример. Пусть в каменном веке вы и я обсуж-

даете будущее и я предсказываю, что в ближайшие де-

сять лет будет изобретено колесо.

«Колесо?—

спраши-

ваете вы, — а что

это?»

Я пытаюсь найти слова для

описания колеса, без всякого сомнения испытывая при

этом затруднения, потому что мне приходится говорить

о спицах, ободах, втулках, и возможно, осях. Затем я ос-

танавливаюсь, пораженный одной мыслью; «Но ведь ни-

кто больше не может изобрести теперь колесо, посколь-

ку я уже изобрел его». Другими словами, изобретение

колеса не может быть предсказано. Потому что необхо-

димая часть предсказания изобретения состоит в том,

чтобы сказать, что такое колесо; а сказать, что такое ко-

лесо, значит просто изобрести его. Легко видеть, как

можно обобщить этот пример. Любое изобретение, лю-

бое открытие, заключающееся в разработке радикально

новой концепции, не может быть предсказано, потому что

необходимая часть предсказания есть представление раз-

работки той самой концепции, чье открытие или изобре-

тение может иметь место только в будущем. Понятие

5 А. Макинтайр

предсказания радикальной концептуальной инновации

само по себе концептуально противоречиво.

Почему я говорю «радикально новое», нежели про-

сто

«новое»?

Рассмотрим следующее возражение этому

тезису. Многие изобретения и открытия на самом деле

были предсказаны, и эти предсказания включали новые

концепции.

Жюль

Берн

предсказал аппараты легче воз-

духа, и то же сделал задолго до него анонимный автор

мифа об Икаре. Кто бы ни был первым предсказателем

полета человека, можно считать, что он представляет

контрпример моему тезису. Перед лицом такого рода

соображений должны быть отмечены две вещи.

Первая состоит в том, что для всякого, кто знаком

с концепцией птицы, или даже птеродактиля, и маши-

ны, концепция летающей машины не включает радикаль-

ной инновации; это просто составная конструкция из су-

ществующего набора концепций — новая, если хотите,

но не «радикально

новая».

Говоря так, я надеюсь, что я

сделал понятия «радикально

нового»

или «радикально

инновационного»

ясными, и, кроме того, я сделал яс-

ным, что предполагаемый

контрпример

не является та-

ковым. Вторая заключается в том, что хотя, как гово-

рят, Жюль

Берн

предсказал изобретение аэропланов или

подводных лодок, он сделал это в том смысле слова, в

котором предсказывались аэропланы в начале XVI века.

Но мой настоящий тезис касается не просто предсказа-

ния, но рационально обоснованного предсказания. И я

имею дело с систематическими ограничениями на такие

предсказания.

Важность такой систематической непредсказуемо-

сти радикальной концептуальной инновации, конечно,

состоит в том, что из нее следует непредсказуемость бу-

дущего науки. Физики могут сказать нам много чего от-

носительно будущего природы в таких областях, как

тер-

модинамика; но они не могут ничего сказать нам о

будущем физики в той мере, в какой это касается ради-

кальной концептуальной инновации. И все же нам тре-

буется знать именно будущее физики, если мы хотим

знать будущее нашего основанного на физике общества.

Заключение о том, что мы не можем предсказать бу-

дущее физики, также поддерживается и другим аргумен-

том, не зависящим от аргумента Поппера.

Предпо-

ложим, что надо улучшить аппаратные средства и

программное обеспечение, чтобы стало возможным де-

лать на основании информации о нынешнем состоянии

математики, прошлой истории математики, талантов и

энергии нынешних математиков предсказание того, ка-

кая из теорем данного раздела математики — скажем,

алгебраической топологии или теории

чисел,—

относи-

тельно которой мы в настоящее время не обладаем ни

доказательством ее самой, ни доказательством ее отри-

цания, будет доказана в ближайшие десять лет (мы не

требуем, чтобы компьютер идентифицировал все такие

вполнеопределенные

формулы, это требуется лишь для

некоторых из них). Такая программа должна была бы

включать разрешающую процедуру, посредством кото-

рой подмножество вполне-определенных формул, до-

казуемых, но еще не доказанных, было бы отделено от

множества

вполнеопределенных

формул. Но Черч дал

нам наисильнейшие резоны в пользу мнения, что для лю-

бого достаточно богатого исчисления, способного со-

держать арифметику, уже не говоря о топологии или

теории чисел, не может быть такой разрешающей про-

цедуры. Поэтому невозможность написания такой про-

граммы представляет собой логическую истину; более

обще, логической истиной является то, что будущее ма-

тематики непредсказуемо. Но, если непредсказуемо бу-

дущее математики, что сказать об остальном?

Рассмотрим просто один пример. Из предшествую-

щего аргумента следует, что до того, как Тьюринг

дока-

зал теорему, которая легла в основу современной науки

о компьютерах, это доказательство не могло бы быть ра-

ционально предсказано (если не принимать во внимание

предтечу Тьюринга — Бэббиджа, но это обстоятельство

не задевает суть истории). Из этого следует, что после-

дующая научная и технологическая работа над вычисли-

тельными машинами, которая зависит от наличия дока-

зательства, не могла бы быть предсказана; но именно

такая работа в значительной степени сформировала нашу

нынешнюю жизнь.

Следует, конечно, заметить, что попперовские аргу-

менты справедливы для любой области, в которой имеют

место инновационные процессы, а не только для естест-

венных наук. Точно то же, что делает непредсказуемым

открытия квантовой механики и релятивистской теории

до того, как они были созданы, делает непредсказуемым

по тем же самым причинам изобретение жанра трагедии

в Афинах в конце 6 века до н.э., или же создание первой

отчетливой доктрины fide sola в первых проповедях Лю-

тера, или же разработка Кантом теории познания. Пора-

зительные следствия этого для социальной жизни оче-

видны.

Ясно также, что из этих аргументов вовсе не следу-

ет, что открытие или радикальная инновация являются

неэксплицируемыми. Конкретные открытия или инно-

вации могут быть всегда объяснены после открытия —

хотя при этом не совсем ясно, чем должны бы быть та-

кие объяснения и есть ли они вообще. Объяснение сфе-

ры действия открытия или инновации в конкретное вре-

мя является не только возможным; для некоторых типов

открытия оно вполне установлено на основании рабо-

ты, восходящей к Фрэнсису Гальтону (см. de

Solla

Price

1963). И это сосуществование непредсказуемости и экс-

плицируемости справедливо не только для первого типа

систематической непредсказуемости, но и для осталь-

ных трех.

Второй тип систематической непредсказуемости, к

которому я сейчас обращаюсь, происходит от того, что

непредсказуемость субъектом своих собственных буду-

щих действий порождает другой элемент непредсказуе-

мости, свойственный социальному миру. На первый

взгляд весьма тривиально выглядит утверждение, что,

пока я не выбрал одну из нескольких альтернатив, я не

могу предсказать, что я сделаю. Обдумываемые решения,

еще не совершенные мною, влекут

непредсказуемость

моих поступков в соответствующих областях. Мое соб-

ственное будущее с моей точки зрения может быть пред-

ставлено только как множество ветвящихся альтернатив,

и каждый узел в этой системе представляет еще не при-

нятое решение. Но с точки зрения адекватно информи-

рованного наблюдателя, снабженного соответствующи-

ми данными обо мне и соответствующим набором

обобщений относительно людей моего типа, мое будущее,

судя по всему, может быть представлено в виде полно-

стью детерминированного множества временных стадий.

И все же тут немедленно возникает трудность. Потому

что этот наблюдатель, который способен предсказать то,

чего не могу предсказать я, конечно, неспособен пред-

сказать свое собственное будущее точно так же, как я не

могу предсказать мое; и одна из особенностей, которую

он не сможет предсказать, поскольку это существенно

зависит от еще не совершенных им решений, заключает-

ся в том, насколько его действия повлияют на решения

других или изменят их — какие альтернативы они выбе-

рут и какие альтернативы им будут предложены для вы-

бора. Ну а среди этих других нахожусь я. И в той степе-

ни, в какой наблюдатель не может предсказать влияние

его будущих действий на мои будущие решения, он мо-

жет предсказать мои будущие действия не в большей сте-

пени, чем свои собственные. И это явно справедливо для

всех субъектов и для всех наблюдателей. Непредсказуе-

мость для меня моего собственного будущего в самом

деле порождает сильнейшую степень непредсказуемости

как таковой.

Против одной посылки моего аргумента можно воз-

разить, а именно против того, что я назвал тривиальной

истиной — что там, где мои будущие функции зависят

от результата еще не совершенных мною решений, я не

могу предсказать своих действий. Рассмотрим возмож-

ный контрпример. Я шахматист, и мой близнец тоже.

Я из опыта знаю, что в эндшпиле, если на доске одна и

та же позиция, мы всегда делаем одинаковые ходы. Я об-

думываю, двинуть ли мне в эндшпиле коня или слона,

когда мне говорят: «Вчера ваш брат был в точно такой

же ситуации». Я могу сейчас предсказать, что сделаю

тот же самый ход, что сделал мой брат. Поэтому это тот

случай, в котором я способен предсказать будущие мои

действия, которые зависят от еще не совершенных ре-

шений. Но решающим является то, что я могу предска-

зать мои действия только при такой квалификации дей-

ствий, как «тот же самый ход, который был сделан моим

братом

вчера»,

а не «ход

конем»

или «ход

слоном».

Этот

контрпример, следовательно, ведет к переформулиров-

ке посылки: я не могу предсказать свои собственные

будущие действия в той степени, в какой они зависят от

решений, еще не совершенных мною — при квалифика-

циях, характеризующих альтернативы, которые опреде-

ляют решения. И посылка, переформулированная таким

образом, дает соответствующее заключение о непред-

сказуемости как таковой.

Другой способ изложения той же точки зрения за-

ключается в том, что всеведение исключает принятие ре-

шений. Если Бог знает все, что случится, он не сталкива-

ется с еще не принятым решением. Он имеет единую волю

(Summa Contra gentiles, cap.

LXXIX,

Quod Deus

Vult

Etiam

Ea Quae Nondum Sunt). Именно непредсказуемость, ко-

торая вторгается в нашу жизнь, отличает нас от Бога. Это

способ изложения проблемы имеет одно важное преиму-

щество: он ясно показывает, в какого рода проект могут

быть вовлечены те, кто ищет устранения непредсказуе-

мости в социальном мире или ее отрицания.

Третий источник систематической непредсказуемо-

сти возникает из теоретико-игрового характера социаль-

ной жизни. Некоторым теоретикам политической науки

формальные структуры теории игр служат для обеспе-

чения возможного базиса объяснительной и предсказа-

тельной теории, в которую входят

законоподобные

обоб-

щения. Рассмотрим формальную структуру игры с n

игроками, идентифицируем соответствующие интересы

игроков в некоторой эмпирической ситуации, и тогда мы

сможем по меньшей мере предсказать, в какие альянсы и

коалиции будет входить рациональный игрок, и, что вы-

глядит наиболее утопично, предсказать вынужденное

поведение не

полностью

рациональных игроков. Этот

рецепт и его критика инспирировали значительные рабо-

ты (особо следует упомянуть работы Уильяма Рикера).

Но большие надежды, которые сформулированы в исход-

ной оптимистической форме, кажутся иллюзорными.

Рассмотрим три типа препятствий переносу формальных

структур теории игр на интерпретацию действительных

социальных и политических ситуаций.

Первое связано с бесконечной рефлективностью тео-

ретико-игровых ситуаций. Я стараюсь предсказать, ка-

кой ход сделаете вы; для того чтобы сделать это, я дол-

жен предсказать, что вы предскажете относительно того,

какой ход сделаю я; и для того чтобы предсказать это, я

должен предсказать, что вы предскажете относительно

того, что я предскажу относительно того, что вы пред-

скажете, и т. д. На каждой стадии каждый из нас будет

одновременно стараться рассматривать себя как непред-

сказуемого с точки зрения другого; и каждый из нас так-

же будет полагаться на знание того, что другой будет

пытаться сделать себя непредсказуемым в форме своих

предсказаний. Здесь формальные структуры никогда не

могут быть адекватными ситуации. Знание их может быть

необходимым, но даже это знание, которому предшест-

вует знание интересов каждого игрока, не может сказать

нам, какого рода результаты дадут одновременные по-

пытки считать предсказуемыми других людей и непред-

сказуемым себя.

Первый тип препятствия может не быть сам по себе

непреодолимым. Но шанс, что он будет непреодолимым,

усугубляется существованием второго типа препятствий.

Теоретико-игровые ситуации являются в типичном случае

ситуациями несовершенного знания, и это не случайно.

Потому что главным интересом каждого игрока является

максимизация несовершенства информации, которой вла-

деют других игроки, и в то же самое время улучшение сво-

ей собственной. Больше того, условием успеха дезинфор-

мации других игроков является успешное произведение

ложного впечатления на внешних наблюдателей. Это ве-

дет к интересной инверсии странного тезиса Коллингвуда

о том, что мы можем надеяться на понимание только по-

бедных и успешных действий, в то время как поражения

должны оставаться для нас неясными. Но если я прав, ус-

ловия успеха включают способность успешного обмана, и

отсюда именно потерпевших поражение мы способны по-

нять в гораздо большей степени, и именно поведение тех,

кто собирается потерпеть поражение, мы способны пред-

сказать в гораздо большей степени.

Опять-таки этот второй тип препятствий может не

быть непреодолимым даже в соединении с первым. Но

есть еще третий тип препятствий на пути к предсказани-

ям в теоретико-игровых ситуациях. Рассмотрим следую-

щую известную ситуацию. Управляющий крупной про-

мышленной отрасли ведет переговоры об условиях

контракта с лидером профсоюзов. При этом присутст-

вуют представители правительства, и не только в роли ар-

битра и посредника, но и по причине того, что правитель-

ство имеет интерес в этой отрасли — продукция отрасли

имеет решающее значение, скажем, для обороны или для

остальной экономики. С первого взгляда стоит эту ситуа-

цию весьма легко представить в теоретико-игровых тер-

минах: имеется три игрока с различными интересами. Но

давайте введем некоторые из тех особенностей, которые

делают подобную социальную реальность запутанной и

беспорядочной в противоположность аккуратным при-

мерам из учебников.

Некоторые профсоюзные лидеры находятся в таком

возрасте, когда им скоро надо будет оставить руководя-

щую должность в профсоюзах. Если они не смогут по-

лучить относительно высокооплачиваемую работу либо

в промышленности, либо в правительстве, им придется

стать рядовыми членами профсоюза. Промышленники

имеют дело с правительством не только в интересах пуб-

личной политики, но и из-за долговременных контрак-

тов с правительством. Один из представителей прави-

тельства предполагает начать предвыборную кампанию

в районе, где голоса рабочих данной отрасли являются

решающими. То есть в любой данной социальной ситуа-

ции часто случается так, что между различными члена-

ми одной и той же группы устанавливаются в одно и то

же время самые разные отношения. Играется не одна

игра, а несколько игр, и если продолжить игровую мета-

фору, проблема в реальной жизни состоит в том, что в

ответ на ход коня на

ЬЗ

последует удар мяча в сетку.

Даже когда мы можем распознать, какая именно игра

идет, возникает другая проблема. В реальных жизненных

ситуациях, в отличие от игры и примеров из учебников

по теории игр, мы часто начинаем не с определенного

множества игроков и фигур или определенной области,

в которой имеет место игра. Есть такая настольная игра

«Битва при Геттисберге», которая

воспроизводите

боль-

шой точностью территорию, хронологию и военные со-

единения, участвовавшие в битве. Игра имеет одну осо-

бенность — игрок средней силы, принимающий сторону

конфедерации, может выиграть. Ясно, что никакой

игрок^

любящий военные игры, не может сравниться по уму с

генералом Ли, а ведь тот проиграл. Почему? Ответ, ко-

нечно, состоит в том, что игрок заранее знает, чего не

сделал Ли: какое время было отпущено на отдельные ста-

дии битвы, какие военные соединения должны были уча-

ствовать в ней, каковы были ограничения на территорию

битвы. И из всего этого следует, что игра не воспроизво-

дит ситуацию генерала Ли. Потому что Ли не знал и не

мог знать, что это была

Битва

при

Геттисберге

— эпи-

зод, определенная форма которому была придана толь-

ко ретроспективно результатом битвы, которой еще пред-

стояло разразиться. Отказ принять во внимание это

обстоятельство действует на предсказательную силу мно-

гих компьютерных симуляций, которые пытаются пере-

нести анализ прошлых детерминированных ситуаций на

предсказание будущих неопределенных ситуаций. Рас-

смотрим один пример из вьетнамской войны.

Используя анализ Ричардсом Л. Ф. (1960) англо-гер-

манского морского соперничества до 1914 года, Дж. Мил-

стайн и У. Митчел (1968) сконструировали симуляцию

Вьетнамской войны, которая включала некоторые обоб-

щения Ричардсона. Эти предсказания оказались неудач-

ными по двум причинам. Во-первых, они полагались на

официальные цифры США в статистике по поводу того,

сколько гражданских лиц убили

вьетконговцы,

и сколь-

ко было вьетконговских перебежчиков. Вероятно, в

1968 году они не могли знать то, что мы знаем сейчас о

систематической фальсификации числа американских

солдат во Вьетнаме. Но, если бы они были чувствительны

хоть в какой-то мере к стремлению игроков к максими-

зации несовершенства информации, о которой я говорил

ранее, они не относились бы столь доверчиво к подтвер-

ждающим примерам для своих предсказаний. Порази-

тельной, однако, является их реакция на второй источ-

ник своих неудач, который они сами не замечают: их

предсказания были радикально опровергнуты наступле-

нием в месяц Тет. Реакция Милстайна и Митчелла состоя-

ла в спекуляциях по тому поводу, каким образом можно

было бы расширить исследования так, чтобы были исклю-

чены факторы, приведшие в наступлению в месяц Тет. Они

игнорировали необходимо открытый и неопределенный

характер всех ситуаций, свойственных таким сложным

явлениям, как вьетнамская война. Невозможно заранее

перечислить множество факторов, совокупность которых

могла бы быть всеобъемлющей для ситуации. Предполо-

жить обратное — значило бы спутать ретроспективную

точку зрения с перспективной. Говоря это, я вовсе не

имею в виду, что всякая компьютерная симуляция явля-

ется бесполезной; но симуляция не может избежать сис-

тематического источника непредсказуемости.

Теперь я обращаюсь к четвертому такому источни-

ку: чистой случайности. Дж. Бари как-то вторил Паска-

лю в предположении, что причина основания Римской

империи заключалась в длине носа Клеопатры: не был бы

ее нос столь совершенно пропорционален, Марк Анто-

ний не пришел бы в такой восторг; не приди он в такой

восторг, он не связал бы себя с Египтом против Октавиа-

на; не было бы этого союза, не состоялась бы битва у мыса

Акций — и так далее. Не нужно даже принимать аргу-

ментацию Бари всерьез для того, чтобы убедиться в том,

что тривиальные случайности могут существенно повли-

ять на исход великих событий: кротовая нора, убившая

Уильяма III, или же простуда Наполеона при Ватерлоо,

в результате которой он вынужден был передать коман-

дование Нею, под которым убили за целый день сраже-

ния четыре лошади, что привело к ошибочным решениям,

главное из

которых

состояло в отправке императорской

гвардии на пару часов позднее. Невозможно избежать та-

ких случайностей как крот или бактерии, и невозможно

учесть их при планировании битвы.

Мы имеем четыре независимых, но часто соотно-

сящихся между собой источника систематической не-

предсказуемости в человеческой жизни. Важно сде-

лать упор на том, что непредсказуемость не только не

влечет неэксплицируемости, но что ее присутствие со-

вместимо с истинностью детерминизма в самой стро-

гой его версии. Предположим, что мы можем в неко-

тором будущем — а я не вижу причин, почему бы

мы

не могли сделать

этого,—

построить компьютеры и за-

программировать их так, чтобы они смогли в значи-

тельной степени симулировать человеческое поведе-

ние.

Они будут подвижными, они будут приобретать

информацию, обмениваться ею и размышлять над ней;

они будут иметь как конкурирующие, так и коопера-

тивные цели; они будут принимать решения по выбо-

ру между альтернативными курсами событий/Важно

понять, что

та$ие

компьютеры были бы одновремен-

но специфицированными механическими и электрон-

ными системами детерминированного вида и все же

они были бы подвержены всем четырем типам непред-

сказуемости.

Все эти компьютеры не смогли бы пред-

сказать радикальные концептуальные инновации или

будущие доказательства в математике точно по тем

самым причинам, по которым не можем сделать этого

мы. Все эти компьютеры не могли бы предсказать ре-

зультат их собственных, еще не сделанных решений.

Каждый из них был бы впутан в теоретико-игровой за-

путанный клубок взаимоотношений с другими компь-

ютерами, подобный тому, в котором запутались мы.

И все эти компьютеры были бы подвержены воздей-