Актуальные проблемы гражданского права и процесса
Подождите немного. Документ загружается.
значение обозначенного регулирования усматривается в существовании его общих принципов.
Они, по нашему мнению, должны действовать как для случаев с разрешением конкретных
юридических коллизий, так и смежных правовых столкновений. Основой для формирования одного
из таких общих принципов коллизионного регулирования может послужить правило п. 1 ст. 11 НК
РФ, в соответствии с которым институты, понятия и термины гражданского, семейного и других
отраслей законодательства РФ, используемые в НК РФ, применяются в том значении, в каком они
используются в этих отраслях законодательства, если иное не предусмотрено НК РФ.
Естественно, что отмеченное предписание должно быть сформулировано в законодательстве не
только для области действия налогового права.
Оценивая значение научного анализа межотраслевых связей гражданского права, хотелось
бы также обратить внимание на отдельные конкретные наиболее типичные проявления
межотраслевых коллизий гражданского законодательства и других законодательных источников.
Например, данные коллизии существуют между гражданским законодательством и
законодательством о налогах и сборах <1>. Указывается в юридической литературе и на стыковые
вопросы применения ГК РФ и БК РФ <2>.
--------------------------------
<1> См., например: Шиткина И. Особенности правового статуса холдинга и его участников в
налоговом законодательстве // Хозяйство и право. 2005. N 8. С. 102 - 119. В этой работе, в
частности, освещается проблема соотношения ст. 575 ГК РФ (о запрещении дарения) и отдельных
положений законодательства о налогах и сборах. При этом автор, анализируя налогово-правовые
аспекты отношений по безвозмездной передаче денежных средств и имущества между
участниками холдинга, делает обоснованное предложение по совершенствованию ст. 575 ГК РФ
(С. 114).
<2> См.: Кабытов Н.П., Хмелева Т.И. Гражданско-правовые коллизии: выкуп земельного
участка. Самара: Изд-во "Самарский университет", 2005. С. 21 (автор гл. 1 - Т.И. Хмелева).
Довольно остро на современном этапе проявляются расхождения между гражданским и
земельным законодательством <1>. В этой связи в Концепции развития гражданского
законодательства о недвижимом имуществе отмечается, что действующее российское
законодательство, регулирующее отношения собственности на землю и иные объекты
недвижимости, а также оборот этих объектов, внутренне противоречиво <2>. Далее в отмеченном
документе приводятся примеры противоречий (расхождений) между ГК РФ и ЗК РФ <3>. Зачастую
такие расхождения основываются на существовании так называемого параллельного
регулирования имущественных отношений по поводу земельного участка <4>. Все подобные
коллизионные явления, как справедливо отмечено в литературе, "ведут к нарушению системности
правового регулирования и тем самым снижают его эффективность" <5>. Схожее утверждение в
плане эффективности можно обнаружить и у А.Ф. Черданцева, который отмечает, что "любая
правовая система неэффективна, если она противоречива" <6>.
--------------------------------
<1> О смежных ("стыковых") проблемах гражданского и земельного законодательства см.,
например: Медведев С. Земельный сервитут в контексте земельного и гражданского
законодательства // Хозяйство и право. 2003. N 11. С. 109 - 115; Костюк В. Земельное
законодательство (проблемы, поиски путей их решения) // Приложение к ежемесячному
юридическому журналу "Хозяйство и право". 2005. N 8; Хмелева Т.И. Соотношение гражданского и
земельного законодательства в регулировании земельных отношений // Актуальные проблемы
частноправового регулирования: Материалы Международной V научной конференции молодых
ученых (г. Самара, 22 - 23 апреля 2005 г.) / Отв. ред. Л.М. Минкина, Ю.С. Поваров, В.Д. Рузанова.
Самара: Изд-во "Универс-групп", 2005. С. 90 - 92; Устюкова В.В. Еще раз о соотношении
земельного и гражданского права (по материалам судебной практики) // Государство и право. 2006.
N 3. С. 29 - 36. Ряд указанных коллизий нашел свое разрешение в Постановлении Пленума ВАС
РФ от 24 марта 2005 года N 11 "О некоторых вопросах, связанных с применением земельного
законодательства" // Вестник ВАС РФ. 2005. N 5.
<2> Концепция развития гражданского законодательства о недвижимом имуществе / Совет
при Президенте Российской Федерации по кодификации и совершенствованию гражданского
законодательства; Исслед. центр частного права; под общ. ред. В.В. Витрянского, О.М. Козырь,
А.А. Маковской. М.: Статут, 2004. С. 15.
<3> Концепция развития гражданского законодательства о недвижимом имуществе. С. 17 и
др.
<4> Об этом регулировании см.: Чубаров В.В. Некоторые проблемы взаимодействия
гражданского и земельного законодательства и пути их решения // Журнал российского права.
2005. N 9. С. 52 - 65. О подобном регулировании фактически говорит и Т.И. Хмелева, отмечающая,
что "существует большое число "пограничных" земельных отношений, которые иногда считаются
предметом регулирования другой смежной отрасли" (Кабытов Н.П., Хмелева Т.И. Указ. соч. С. 27
(автор гл. 1 - Т.И. Хмелева)).
<5> Кабытов Н.П., Хмелева Т.И. Указ. соч. С. 15 (автор гл. 1 - Т.И. Хмелева).
<6> Черданцев А.Ф. Толкование права и договора: Учеб. пособ. для вузов. М.: ЮНИТИ-
ДАНА, 2003. С. 176.
Относительно самостоятельной областью существования блока правовых коллизий,
требующих своего межотраслевого разрешения, выступает сфера предпринимательства, где
наиболее ярко проявляются коллизии между частным и публичным правом. Значительное
распространение данного в целом негативного явления приводит к обоснованию в научной
литературе вывода о целесообразности формирования в законодательстве о
предпринимательской деятельности системы общих коллизионных принципов и правил, целью
которой является разрешение коллизий частного и публичного права в регламентировании
предпринимательской деятельности <1>. Фактически речь идет о формировании специального
внутреннего коллизионного права для сферы предпринимательства.
--------------------------------
<1> Барканов А.С. Коллизии частного и публичного права в регулировании распределения
денежных средств, полученных от предпринимательской деятельности. Автореф. дис. ... канд.
юрид. наук. М., 2005. С. 13.
Соглашаясь в целом с таким предложением, следует заметить, что такое коллизионное
право нужно не только для регулирования предпринимательства, но и в иных случаях
существования межотраслевых коллизий. Поэтому на базе отмеченного вывода нужно высказать
идею о формировании общего внутреннего коллизионного права для разрешения любых
межотраслевых коллизий. Такое право должно быть выстроено на основе существующей системы
межотраслевых правовых связей, включая и названные связи гражданского права. Конечно, это
право должно касаться и внутриотраслевых юридических коллизий.
Рассматриваемое внутреннее коллизионное право слагается из специальных коллизионных
норм, которые представляют собой "нормы о нормах" <1>. Существование их в правовом массиве
есть объективная необходимость, которая обусловлена "функциональным "разделением труда"
между нормами" <2>. Те нормы внутреннего коллизионного права, которые будут нацелены на
разрешение межотраслевых коллизий, по нашему мнению, следует именовать "межотраслевыми
коллизионными нормами". Здесь следует указать, что среди видов коллизионных норм,
выделяемых А.Ф. Черданцевым <3>, подобная группа не представлена, поэтому классификация
отмеченного автора в таком плане нуждается в названном совершенствовании.
--------------------------------
<1> Черданцев А.Ф. Указ. соч. С. 176.
<2> Там же.
<3> Там же. С. 177.
При осуществлении научного анализа указанных и иных схожих коллизий, пронизывающих
все уровни системы российского законодательства <1>, обоснованно обращается внимание на то,
что проблема юридических коллизий на сегодняшний день представляет собой межотраслевую
либо внутриотраслевую проблематику <2>.
--------------------------------
<1> См.: Кабытов Н.П., Хмелева Т.И. Указ. соч. С. 8 (автор гл. 1 - Т.И. Хмелева).
<2> См.: Там же. С. 10.
Чефранова Елена Александровна,
кандидат юридических наук, профессор,
проректор Российской правовой
академии Минюста России
Охрана права совместной собственности супругов
Как известно имущество, нажитое супругами во время брака, является их совместной
собственностью, если иное не предусмотрено их соглашением. В соответствии с п. 2 ст. 34 СК РФ
к имуществу, нажитому супругами во время брака (общему имуществу супругов), относятся
доходы каждого из супругов от трудовой деятельности, предпринимательской деятельности и
результатов интеллектуальной деятельности, полученные ими пенсии, пособия, а также иные
денежные выплаты, не имеющие специального целевого назначения (суммы материальной
помощи, суммы, выплаченные в возмещение ущерба в связи с утратой трудоспособности
вследствие увечья либо иного повреждения здоровья, и др.). Общим имуществом супругов
являются также приобретенные за счет общих доходов супругов движимые и недвижимые вещи,
ценные бумаги, паи, вклады, доли в капитале, внесенные в кредитные учреждения или в иные
коммерческие организации, и любое другое нажитое супругами в период брака имущество
независимо от того, на имя кого из супругов оно приобретено либо на имя кого или кем из супругов
внесены денежные средства. Однако это последнее правило в последнее время имеет тенденцию
регулировать только отношения, складывающиеся между супругами, т.е. внутренние отношения,
тогда как при регулировании отношений супругов (одного из супругов) с третьими лицами, внешних
отношений, как частноправовых, так и публично-правовых, указанные нормы семейного права
игнорируются. В законодательстве о хозяйственных обществах и о ценных бумагах, в земельном и
налоговом законодательстве, в законодательстве о государственной регистрации прав на
недвижимое имущество и сделок с ним и в законодательстве об исполнительном производстве мы
не найдем норм, направленных на охрану прав и законных интересов супруга, не являющегося
участников общества с ограниченной ответственностью, титульным собственником акций
акционерного общества или объектов недвижимости.
Обязательной государственной регистрации возникновения права общей совместной
собственности в настоящее время нет. Регистрация общей совместной собственности
производится в случаях, когда оба супруга являются субъектами договора либо супруг - субъект
договора в заявлении, подаваемом на регистрацию, просит зарегистрировать приобретаемое
имущество в общую совместную собственность со своим супругом. На этот счет в Обзоре
судебной практики Пленума ВС РФ за второй квартал 2002 г. содержится разъяснение о том, что в
случае, когда в договоре указан в качестве собственника только один супруг, органы,
осуществляющие государственную регистрацию прав на недвижимое имущество и сделок с ним,
должны зарегистрировать право собственности за лицом, указанным в договоре. При несогласии
другой супруг имеет право обратиться в суд с требованием о признании за ним права совместной
собственности на приобретенное имущество <1>. Особое недоумении вызывает последняя фраза
разъяснения, ибо никто и никогда не подвергал сомнению тот факт, что доказыванию как раз таки
подлежит обратное - возникновение права индивидуальной собственности одного из супругов на
имущество, поступившее в период брака. При отсутствии брачного договора возникновение права
совместной собственности на любое имущество, нажитое супругами в период брака,
презюмируется и в доказывании, естественно, не нуждается. Этот вывод абсолютно логично
следует из содержания ст. 256 ГК и ст. 34 СК. Из презумпции общности супружеского имущества
исходит и доктрина отечественного семейного права.
--------------------------------
<1> Бюллетень ВС РФ. 2002. N 12. С. 14.
Безоглядное следование принципу заявительного характера государственной регистрации
прав на недвижимое имущество, сформулированному в ст. 16 ФЗ "О государственной регистрации
прав на недвижимое имущество и сделок с ним", приводит к плачевным последствиям. Как
справедливо замечает М.Л. Шелютто, общая совместная собственность супругов, не отраженная в
таком качестве в Едином государственном реестре прав на недвижимое имущество и сделок с
ним, при недобросовестности одного из супругов воспринимается иными участниками
гражданского оборота как его индивидуальная собственность, распоряжение которой
осуществляется единственным собственником по его усмотрению <1>. В результате нарушенное
право собственности супругов, не значащихся в числе правообладателей, приходится защищать
суду. В том числе и ВС РФ <2>. При таком положении вещей нарушаются и права кредиторов
супруга-должника, поскольку на запрос судебного пристава-исполнителя, выявляющего имущество
должника, на которое может быть обращено взыскание, следует ответ территориального органа
ФРС о том, что за данным лицом право собственности на недвижимое имущество не
зарегистрировано. Совсем уж абсурдная ситуация складывается, когда при оформлении права
пережившего супруга на долю в праве на общее имущество супругов выясняется, что умерший
супруг-наследодатель титульным собственником недвижимого имущества не являлся, а по
данным ЕГРП единственным собственником объекта недвижимости является именно переживший
супруг.
--------------------------------
<1> См.: М.Л. Шелютто. Оспаривание сделки по распоряжению общим совместным
имуществом, нажитым в браке // Комментарий судебной практики. Вып. 11. М.: Юрид. лит., 2005. С.
111 - 112.
<2> См.: Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда
Российской Федерации от 14 января 2005 г. // Бюллетень Верховного Суда Российской федерации.
2005. N 9. С. 4 - 5; Определение Верховного Суда РФ N 4-В05-49 от 17.01.2006 // СПС
"КонсультантПлюс".
В соответствии со ст. 33 ФЗ "Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие
в референдуме граждан РФ" <1> в соответствующую избирательную комиссию должны быть
представлены сведения о размере и об источниках доходов кандидата и об имуществе,
принадлежащем кандидату на праве собственности (в том числе совместной собственности), о
вкладах в банках, ценных бумагах. Федеральным законом может быть предусмотрена
необходимость представления сведений о размере и об источниках доходов и имуществе супруга
кандидата.
--------------------------------
<1> ФЗ от 12.06.2002 N 67-ФЗ (ред. от 21.07.2005, изм. от 14.11.2005) "Об основных
гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской
Федерации" // Российская газета. 2002. N 106. 15 июня.
В соответствии с указанным Законом избирательная комиссия в помещении для голосования
оборудует информационный стенд, на котором размещает информацию обо всех кандидатах,
внесенных в бюллетень, в том числе и сведения о доходах и об имуществе кандидатов в объеме,
установленном организующей выборы избирательной комиссией. Практике уже известны, а кое-
где уже и проанализированы причины расхождений в сведениях об имуществе, поданных самим
кандидатом и выявленных избирательной комиссией. Нетрудно догадаться, что то недвижимое
имущество, которое кандидат заявил как находящееся в общей совместной собственности, по
данным ЕГРП значится его единоличной собственностью.
Особый интерес представляет позиция, занимаемая налоговыми органами по вопросу об
исчислении трехлетнего срока, в течение которого гражданин должен владеть имуществом на
праве собственности для того, чтобы за ним было признано право на налоговый вычет
(освобождение от уплаты налога на доходы физических лиц с суммы, вырученной от реализации
такого имущества). В настоящее время на рассмотрении Конституционного Суда РФ находится
жалоба Уполномоченного по правам человека в РФ на нарушение конституционных прав человека
и гражданина законом, примененным в конкретном деле. Суть дела состоит в том, что гражданин
А., находясь в браке, за счет общих средств супругов приобрел акции ОАО и зарегистрировал их
06.08.1998 в соответствии с существующими правилами в реестре на свое имя. В связи со
смертью А. пережившей супруге выдано свидетельство о праве собственности на 1/2 долю
именных акций ОАО. В соответствии со свидетельством о праве на наследство от 05.09.2001
пережившая супруга унаследовала, кроме того, 2/3 от оставшейся половины акций. По договору
купли-продажи от 29.10.2001 А. продала весь пакет акций. В связи с непредставлением ею как
налогоплательщиком налоговой декларации по налогу на доходы физических лиц за 2001 г.,
налоговый орган обратился в суд с иском о взыскании с А. недоимки по налогу на доходы
физических лиц в сумме 1933750 рублей, а также налоговых санкций в сумме 1547000 рублей по
п. 2 ст. 119 НК РФ) и 230767 рублей по п. 1 ст. 122 НК РФ, а также пени в сумме 265280 рублей.
Налоговые требования истца аргументировались, в частности, тем, что право собственности на
1/2 от общего числа акций, принадлежавших покойному мужу А., полученных ею в качестве доли
пережившего супруга в совместном имуществе, нажитом в браке, возникло у ответчицы со дня
получения ею свидетельства о праве собственности, т.е. с 18.06.2001, а не со времени их
приобретения в собственность. В связи с чем А., по мнению налоговых органов, не имела права на
получение налогового вычета, предоставляемого подп. 1 п. 1 ст. 220 НК РФ, поскольку им
обладают только налогоплательщики при продаже имущества, находившегося в их собственности
три и более года.
Суд первой инстанции требования истца отклонил со ссылкой на ст. 11 НК РФ, согласно
которой институты, понятия и термины гражданского, семейного и других отраслей
законодательства, используемые в НК, применяются в том значении, каком они используются в
этих отраслях законодательства, поскольку понятие "совместная собственность" в НК РФ не
раскрывается, то оно должно применяться в том значении. В каком используется в гражданском
законодательстве. Суд на основании ст. 256 ГК, ст. 34 и ст. 39 СК, а также ч. 2 ст. 142 ГК пришел к
выводу о том, что право собственности ответчицы А. (совместно с супругом) на акции ОАО
возникло 06.08.1998, а не, как утверждал истец, 18.06.2001. Таким образом, к моменту отчуждения
акций А. владела ими на праве собственности более трех лет. А потому у нее возникло право на
получение налогового вычета. Полностью соглашаясь с таким выводом суда первой инстанции,
автор вынужден указать на то, что названное решение было впоследствии отменено судом
кассационной инстанции с вынесением нового решения о взыскании недоимки в сумме 1153837
рублей, а также пени в размере 265280 рублей, а вышестоящие судебные инстанции оснований к
пересмотру в порядке надзора решения, принятого областным судом, не нашли.
Вывод о том, имеется ли в положениях подп. 1 п. 1 ст. 220 НК РФ неопределенность, которая
приводит к нарушению права человека и гражданина, гарантированного ст. 35 Конституции РФ,
сделает Конституционный Суд. Здесь хотелось бы отметить, что вопрос о субъектах права
собственности в отношении ценных бумаг, равно как и других объектов, не возникал бы, а права и
законные интересы обоих супругов - участников совместной собственности охранялись бы в
равной мере, независимо от того, кто из них является титульным владельцем, если бы
нормативные правовые акты, регламентирующие порядок ведения любых реестров,
предусматривали бы правило об обязательности внесения записи о том, что объект находится в
совместной собственности. Запись о возникновении индивидуальной собственности
производилась бы только при условии, что лицо, состоящее в браке, но настаивающее на
регистрации имущества в индивидуальную собственность, представило бы бесспорные
доказательства, позволяющие исключить объект из состава общего совместного имущества
супругов: договор дарения, свидетельство о праве на наследство, брачный договор.
Государственная регистрация прав на недвижимость имеет, в отличие от регистрации
ценных бумаг и транспортных средств, не правоподтверждающий, а правоустанавливающий
характер. Однако, если повсеместное понимание правоприменителями правоустанавливающего
значения государственной регистрации по отношению к совместному имуществу супругов
формулируется как "...при отсутствии указания в ЕГРП право может быть признано только судом",
означает, что п. 2 ст. 34 СК РФ должен быть изложен в другой редакции: "...общим имуществом
супругов являются также приобретенные за счет общих доходов супругов движимые вещи, ценные
бумаги, паи, вклады, доли в капитале, внесенные в кредитные учреждения или в иные
коммерческие организации, и любое другое нажитое супругами в период брака имущество
независимо от того, на имя кого из супругов оно приобретено либо на имя кого или кем из супругов
внесены денежные средства. Недвижимое имущество, приобретенное за счет общих доходов
супругов, становится общим имуществом супругов с момента государственной регистрации права
совместной собственности. В случае, если недвижимое имущество, приобретенное за счет общих
доходов супругов в период брака, оформлено на имя одного из супругов, другой супруг вправе
требовать признания своего права в судебном порядке". Действующая редакция п. 2 ст. 34 СК РФ
при складывающейся правоприменительной практике не может расцениваться иначе как не
отвечающая предъявляемым к закону требованиям четкости и предсказуемости. На наш взгляд,
проще и разумнее было бы, не меняя закона, в котором нашла воплощение в том числе
многолетняя традиция, изменить правоприменительную практику и соответствующие подзаконные
нормативные правовые акты.
Ян Шапп, профессор,
доктор права (Гиссен, Германия)
Проблемы европейского юридического образования <1>
--------------------------------
<1> Перевод канд. юрид. наук (Россия), магистра права (Германия), доцента кафедры
гражданского права и предпринимательского права КГУ К.М. Арсланова.
I. Мышление на основе правопритязания
и мышление в соответствии с правовыми институтами
Вопрос о общих чертах юридического образования в Европе тесным образом зависит от
вопроса, существует ли уже единая правовая наука в Европе. На первый взгляд, этот вопрос
кажется вопросом сравнительного правоведения, однако - после точного анализа - он выходит
намного за рамки этого. Мне хотелось бы в дальнейшем рассмотреть проблемы юридического
образования с учетом ряда, как мне кажется, важных аспектов.
Центральным является для меня прежде всего вопрос о содержательной направленности
юридического образования, причем в последующем я ограничиваюсь мне наиболее близкой
областью гражданского права. При этом, конечно же, учитываются масштабы публичного права и
уголовного права. Дискуссию в Германии можно попытаться таким образом структурировать, что в
основу ее закладываются различия между мышлением в рамках правопритязания или мышлением
согласно правовым понятиям или в соответствии с правовыми институтами. Это различие должно
быть значимым и для других европейских государств. Однако в то время, когда в Германии в
процессе цивилистического образования в последние десятилетия идея правопритязания
занимала все большее значение, как мне представляется, в других европейских государствах, как,
очевидно, и в России, мышление в рамках правовых институтов занимало первое место. Я
ограничусь в последующем изложением германской дискуссии, которая в данном решающем
вопросе достаточно запутанна, в надежде, что тем самым также и для России возможен тот или
иной импульс для дальнейшего развития.
Понятия мышления на основе правопритязания и мышления в рамках правовых институтов,
которые я друг другу противопоставляю, являются, с другой стороны, лишь достаточно сильными
упрощениями. Так, понятие мышления на основе правопритязания уже образовано в критическом
аспекте. В нем отражается утверждение, что юридическое мышление в гражданском праве могло
бы быть сведено исключительно к правопритязанию, что не могло бы быть правильным. Критику в
дальнейшем можно сформулировать таким образом, что при сведении всего к мышлению на
основе правопритязания в правовой науке человек сводится к роли должника, человек же как
обладатель прав выпал бы из поля зрения.
Тем самым критика, как представляется, могла бы также сослаться на выдающееся значение
учения о правах человека в правовой науке. Однако, с другой стороны, отсутствуют тогда и
достаточные понятийные определения, что также касается и удовлетворительного развития
противоположной позиции. Выбранное здесь обозначение представляет собой в любом случае
первую попытку определения. Если предпринимают попытку создать концепцию юридического
образования в гражданском праве исходя от такого учения, то в действительности в нем найдут
центральное место различные права человека.
Какую позицию занимаем мы теперь к такому противопоставлению? Мышление на основе
правопритязания может быть обосновано сильной традицией римского правового мышления, чему
учит и опыт юридического образования по крайней мере в Германии. В гражданском праве
решение отдельных практических случаев посредством использования правопритязаний уже
после нескольких семестров учебы становится в центре интересов, а также затем господствует в
процессе обучения реферандаров в гражданском праве. С другой стороны, представляется
весьма необходимым для молодого юриста понимание институтов гражданского права. Если
внимательно присмотреться, то разрешается также и противопоставление мышления на основе
правопритязания и мышления в рамках институтов в гражданском праве. Необходимо при этом,
конечно, вместо мышления на основе правопритязания говорить об учении о правопритязании.
Учение о правопритязании охватывает также и учение об институтах гражданского права, в
особенности учение о договоре и о праве собственности. Этим тезисом я могу сослаться на
римское право, в особенности на Институции Гая с их основополагающим разграничением лиц,
вещей и исков (personae, res, actiones). Под res Гай понимал при этом собственность (телесную
вещь) и обязательства (нетелесные вещи), к которым относились прежде всего такие
обязательства из договора и из деликта. Res защищались посредством actiones in personam
(обязательственные правопритязания) и actiones in rem (вещные правопритязания). Если бы
личное право рассматривать не только как охватывающее тематику проблем правоспособности,
семейное и наследственное право, то системообразующим элементом гражданского права, по
Гаю, - и тогда, конечно, в соответствии также с институтами corpus iuris - станет взаимосвязь res и
actio. Это разграничение в гражданском праве в своей основе имеет центральное понимание, что
защищаемое нечто (договор и право собственности) и вид его защиты (предоставление
правопритязаний), с одной стороны, друг с другом взаимосвязаны, с другой стороны, однако, также
и отличаются друг от друга. Не представляет труда также при помощи понятия res publica (дело
народа, как толкует понятие Цицерон) все публичное право включить в это системное образование
права. Мы не может здесь, однако, далее это рассмотреть более детально.
Учение о правопритязании охватывает, конечно же, не только отношение правопритязания к
праву собственности и обязательству, в особенности к обязательствам из договора, но, кроме
того, также и учение о построении гипотезы правопритязания в рамках гражданско-правового
анализа конкретного случая, даже если это учение и было во всей своей четкости разработано
лишь в поздней пандектистике. Здесь следует различать четыре стадии при анализе: анализ
обосновывающих правопритязание предпосылок (anspruchbegrundende Voraussetzungen), анализ
препятствующих правопритязанию (anspruchshindernde) и исключающих (anspruchsvernichtende)
правопритязание отрицаний (Einwendungen), а также анализ блокирующих правопритязание
возражений (anspruchshemmende Einreden). Эта схема анализа приводит - в современном учении
о правопритязании - к тому, что правопритязательные нормы должны отграничиваться от
конкретизирующих вспомогательных норм. Так как вспомогательные нормы часто, в свою очередь,
снова конкретизируются посредством иных вспомогательных норм, в рамках вспомогательных
норм возникает развитие правового мышления от общего к особенному. Обозримость
гражданского права в действительности достигается посредством малого числа практически
соотносимых правопритязательных норм и конкретизирующих их на самой высшей ступени
вспомогательных норм. Интерес молодого юриста направлен тогда вначале на эти доступные
взаимосвязи. Возможность различной комбинации правопритязательных норм и вспомогательных
норм обеспечивает затем при этом возможность разрешения многочисленных случаев, так же как
немногие звуки и буквы на основе возможностей их вариации делают возможным рассказ или
закрепление необозримого числа рассказов и мыслей.
Тем самым описанная внешняя и внутренняя правопритязательная система лежит в основе
не только римского права в его развитии вплоть до XIX столетия, она также во многом стала
системой Германского гражданского уложения. Без ее знания данный закон не мог бы быть
применим ни к одному требующему своего разрешения случаю. Здесь я позволю себе сослаться
на мои учебники по гражданскому праву <1>.
--------------------------------
<1> Einfuhrung in das Burgerliche Recht. 3. Auflage. 2003 (переработан совместно с Wolfgang
Schur, перевод на русский язык находиться на стадии подготовки); Sachenrecht. 3. Auflage. 2002
(переработан совместно с Wolfgang Schur); Methodenlehre des Zivilrechts, 1998.
Однако, конечно же, представленное не может скрыть, что составитель ГГУ взаимосвязи, в
конечном итоге, видел несколько иначе. При помощи описанной взаимосвязи res и actio системные
связи второй и третьей книг ГГУ, т.е. право обязательственных отношений и вещное право, не
могли бы быть должным образом поняты. Но не представлены ли законодателем институты
гражданского права уже в первой книге ГГУ, т.е. в его "Общей части"? Кажется очевидным, что
общее в праве является его принципами, и где же иначе должны быть они урегулированы, как не в
"Общей части", которая предваряет собой особые материи гражданского права. В первой книге
ГГУ, действительно, возникает понятие правопритязания на особом месте только во вводном
положении при закреплении правила об истечении срока исковой давности (5-й раздел, § 194, абз.
1 ГГУ). Кроме того, представляют принципиальное значение первые три раздела (лица, вещи,
сделки), в то время четвертый по седьмой разделы посвящены больше техническим вопросам.
Выраженные в первых трех разделах принципы, отражают в действительности не поставленное
нами в центр гражданского права учение о правопритязании. Как позволяет объяснить себя это
противоречие?
Менее достаточным является указание на то, что законодатель в первой книге ГГУ особо
выделил регулирование общих вопросов независимо от их принципиального значения,
основываясь на особенностях правовой техники. Это могло бы быть подходящим в определенном
смысле для четвертого по седьмой разделы, однако не для первых трех разделов, с которыми
законодатель абсолютно открыто связывает большое трехчленное деление Гая. Тем самым,
однако, этим трем первым разделам не может быть отказано в их принципиальном значении,
только вот интерпретирует законодатель это "трезвучие" Гая по-новому. Решающим является
заложенный в третьем разделе новый ориентир. Для правового регулирования в гражданском
праве решающим действием является более не заявление иска, как это еще имело место в
римском праве, а совершение сделки. Поскольку при такой оценке иск (в современном
словоупотреблении - правопритязание) сдвинут в сторону, более также не возникает вопрос, какая
"вещь" (res) защищается посредством какого иска (правопритязания). Вещь в ее понимании
становится более телесным предметом (§ 90 ГГУ), чем собственностью и обязательством.
Единственное правовое значение этого предмета заключается в том, что в отношении него
существует право собственности. Тем самым в отношении вещи и сделки более не отражается
система гражданского права. Вещи и сделки располагаются рядом друг с другом в отсутствии
системной связи. Решающим принципом становится теперь частная автономия в образе сделки.
Новая расстановка акцентов берет свое начало уже в эпохе Просвещения, она образуется в
Германии примерно с конца XVIII столетия. В понимании римского права сделку можно было бы
рассматривать как res, которая должна быть защищена посредством исков. Законодатель
реализует эту идею, которая была бы также не более, чем фрагментарной, однако воспринимает
частную автономию при внешнем сохранении системы Гая в качестве решающего аспекта
гражданского права. Это не препятствует ему, однако, затем - во второй и третьей книгах -
воспроизвести систему римского права с соответствующими времени отклонениями.
Противопоставление в гражданском праве мышления на основе правопритязания и
мышления в рамках правового института показывает себя в своей основе в качестве вопроса:
следует ли начать в образовательном процессе в гражданском праве с изложения
правопритязания или же с изложения сделки? Как более практичный показал себя первый путь,
так как от правопритязания без труда можно перейти к сделке, однако от сделки лишь с
определенными затруднениями - к правопритязанию. Тем не менее кажется, что следует принять
во внимание, что правила о сделке в законе становятся целым комплексом вспомогательных норм
для правопритязаний. В этом можно видеть некое противоречие с тем особым положением,
которое законодатель придал сделке. С другой стороны, следует также учесть и то
обстоятельство, что в первую очередь задачей преподавателя в области гражданского права
является обучение студентов пониманию гражданского права. Среди прочего учение о
правопритязании рассматривает сделку не только в аспекте вспомогательной нормы для
правопритязания, но придает частной автономии в рамках отношения res и actio (сегодня -
правопритязание) также существенное значение.
Римское право развивает своим соотношением res и actio учение о правах человека и их
защите, которое мы обычно обозначаем с принятием Magna Charta или со времени John Locke или
же не позднее североамериканской революции в качестве учения о правах человека. О своей
основе римско-правовое учение о res и actio выражает именно идею догосударственного
характера человеческих прав и необходимость их государственной защиты. Действительно, мне
кажется, что римское право имело существенное значение для развития английского права, в
котором учение о правах человека нашло свое первоначальное развитие. Путь мог пройти через
лордов-судей, среди которых некоторые получили образование в качестве епископов в
каноническом праве, что означает также и в римском праве.
Учение о правопритязании не противопоставляет себя, таким образом, учению о правах
человека, как утверждают критики мышления на основе правопритязания, оно больше
представляет собой первоначальную редакцию учения о правах человека, которое, в свою
очередь, кажется развитым на этой основе. Гражданское право является правом человека задолго
до публичного права.
II. Европейская наука права и законодательство
Задачей юридического образования в гражданском праве является введение в изложенные
структуры и тем самым введение в науку гражданского права. Такая задача прежде всего делает
возможным понимание закона и тем самым также лишь применение закона к конкретному случаю.
Вопрос о единых европейских законах является, таким образом, изначально вопросом о единой
европейской науке права. Позволяют ли изложенные структуры понять себя в качестве единой
европейской науки права или, как минимум, в качестве важной основы или краеугольного камня
такой науки права?
Здесь принятое соотношение правовой науки и законодательства впервые стало явным в
сознании с известного спора между Тибо (Thibaut) и Савиньи (Savigny) в начале XIX столетия.
Тибо требовал принятия единого германского гражданского кодекса, чтобы положить конец
расщеплению права на многочисленные отдельные правопорядки. Савиньи, напротив, считал
время еще не наступившим для такого законодательного творения. Он не видел еще, прежде
всего в построенной на общем праве правовой науке своего времени, достаточных основ для
такого законодательства. Последовательно Савиньи обратился затем к развитию науки общего
права. Способность быть основой для законодательства правовая наука получила затем, однако,
лишь после эпохальной работы Бернарда Виндшейда (Bernhard Windscheids) "Die Actio des
romischen Civilrechts vom Standpunkt des heutigen Rechts" ("Иск римского гражданского права с
позиции современного права") (1856), в которой Виндшейд поставил правопритязание на место
иска. Лишь посредством этого материальное право полностью освободилось от процессуального
права. Тем самым была также заложена последняя основа для учения о правопритязании.
Цительман (Zitelmann) в 1879 г. обосновал своим трудом "Irrtum und Rechtsgeschaft" ("Заблуждение
и сделка") с его разграничением мотива и воли в сделке современное учение о сделке. Ведущая
свое начало от Иеринга (Jhering) и в окончательном виде развитая Хеком (Heck) юриспруденция
интересов обеспечила начатый путь методически. На этой основе национальное объединение
Германии в 1871 г. дало, в конечном итоге последний толчок для великого законодательного
произведения, которое вступило в силу в 1900 г.
Позволяет ли эта наука права понять себя в качестве европейской? Ссылка на делающее
честь происхождение из римского права говорит в пользу такого предположения. Однако все это
действует, в свою очередь, только с учетом ряда оговорок. Национальные особые пути следует
также учесть, как и обстоятельство, что оставшиеся сходства в конечном итоге вряд ли могут быть
восприняты в качестве устоявшейся науки в общем понимании. Они могут представлять собой
общую сферу разговора для обоснования единой европейской правовой науки. Это было бы,
конечно, даже уже больше того, на что можно было до сих пор надеяться. В любом случае отсюда
воспринимаются национальные особые пути в качестве специальных путей. В Германии я считаю
специальным путем берущее свое начало в работе Цительмана сложноразработанное
(hochartifizielle) учение о сделке, которое затрагивает учение о договоре, а также сильное
акцентирование принципа абстракции в соотношении обязанности (Verpflichtung) и распоряжения
(Verfugung). Я, конечно, не думаю, что цивилистическая наука может скрыться за лишенным
отпечатка времени учением о правопритязании. В нем заключается важный вклад германской
науки цивилистики в единую европейскую науку цивилистики, базирующуюся на римском праве.
То, что тем самым может сделать себя понятным в романских странах, является явным. Однако и
Англия, и тем самым англо-американская правовая семья находятся под большим влиянием
римского права, как это некоторые думают. Так воспринимаются "Commentaries on the laws of
England" 1765 - 1769 гг. Уильяма Блэкстоуна (William Blackstones), являющиеся "book of authority"
до глубокого XIX столетия, в качестве учебника римского права. То, что воспринимаемое как
английское учение о правах человека покоится на римском праве, может быть дальнейшим
указанием в этом направлении.
Я хотел бы этим указанием обратиться к проблеме, которая возникла при переводе моей
работы "Einfuhrung in das burgerliche Recht" ("Введение в гражданское право") на русский язык.
Затронутые в настоящей статье проблемы позволяют увидеть здесь себя как под увеличительным
стеклом. Первое издание книги, которую я в 1991 г. издал под названием "Grundlagen des
burgerlichen Rechts" ("Основы гражданского права"), появилось в Москве под названием "Основы
гражданского права Германии". Переведена была книга Камилем Арслановым из Казани. В
последующие месяцы перевод третьего издания этой книги (2003), чье немецкое название звучит
теперь как "Einfuhrung in das burgerliche Recht" ("Введение в гражданское право"), должен
появиться в Москве в издательстве "Международные отношения" в переводе Сергея Королева из
Москвы, который мог при этом опереться на перевод К. Арсланова. К. Арсланов сам также
участвовал над новым переводом. Перед переводчиками, как и передо мною, возник вопрос: как
должны быть переведены используемые в ГГУ понятия "Anspruch" и "Forderung" на русский язык?
В соответствии с переводом ГГУ на русский язык в 1896 г. мы решили перевести "Anspruch" как
"правопритязание" и "Forderung" как "требование". Новое издание моей книги тем самым
расходится с переводом ГГУ на русский язык, который появился в издательстве WoltersKluwer в
2003 г. Там "Anspruch" и "Forderung" переведены как "требование".
Прежде чем я скажу что-то к обоснованиям, которые лежат или могли бы лежать в основе
различных переводов, я должен высказать несколько слов в отношении разграничения "Anspruch"
(правопритязание) и "Forderung" (требование) в ГГУ и в германской науке гражданского права.
Понятие правопритязания используется в ГГУ в качестве общего понятия для четырех видов
правопритязаний, которые соответственно нашли свое закрепление во второй по пятую книгах
ГГУ, а именно для обязательственного, вещного, семейного и наследственного правопритязаний.
Эти понятия отдельных видов правопритязаний являются таковыми понятиями правовой науки, не
закона. Закон использует во многих случаях лишь общий термин "правопритязание", однако для
обязательственного правопритязания применяет, однако, специальные понятия
"обязательственное правоотношение" ("Schuldverh ltnis") или "требование" ("Forderung"),
применяется также и понятие вещного правопритязания или "правопритязания из права
собственности". Общее учение о правопритязании не следует из закона, однако имеется общее
согласие в том, что детальные правила о требовании в "Общем обязательственном праве"
позволяют применить себя по аналогии или согласно их смыслу к другим видам правопритязаний,
т.е. это означает: применимы, если правила подходят. Эта основополагающая идея всего
законодательного регулирования может следовать для случая передачи правопритязаний других
видов, чем обязательственные, из положения § 413 ГГК. Правопритязательная система в римско-
правовом смысле и тем самым в смысле сегодняшнего германского гражданского права и все
учение о правопритязании базируются на различии обязательственного и вещного
правопритязаний, в то время как другие различия между семейными и наследственными
правопритязаниями, напротив, системно уже не имеют существенного значения. Следует
добавить, что и в вещном праве урегулированы обязательственные правопритязания, например в
так называемом отношении собственник - владелец согласно § 987 и сл. ГГУ. Далее, используются
до сих пор только для обязательственного правопритязания зарезервированные понятия должника
и кредитора с момента обязательственно-правовой реформы 2002 г. все больше и в отношении
обязанного лица и управомоченного лица в других видах правопритязаний.
При таких системных предпосылках является очевидным, что при переводе "Anspruch" и
"Forderung" на русский язык должны быть использованы разные термины. Это происходит с
переводом "Anspruch" как "правопритязание" и "Forderung" как "требование". Поэтому этот путь
был избран при переводе ГГУ 1896 г. и в соответствии с этим переводчиками моей работы "System
des burgerlichen Rechts" ("Система гражданского права").
Если переводчики ГГУ в 2003 г. переводят понятие "Anspruch" как "требование", то тем
самым здесь проявляется определенная неудовлетворенность с ранним переводом через
выражение "правопритязание". Возможно, что выражения "правопритязание" не придерживались
так сильно, чтобы подчеркнуть императивный характер признанного правом правопритязания.
Переводчики ГГУ в 2003 г. могли бы также поставить перед собой вопрос: какое из двух стоящих
для выбора понятий более предпочтительно для правового мира? Учитывая значение учения о
правопритязании, это, конечно же, легитимный вопрос. Подобное решение имеет, однако, и свои
последствия. Выражение "требование" для перевода "Forderung" теперь использовано. "Forderung"
в смысле немецкого понимания может теперь быть переведено только лишь через "Anspruch", хотя
термином "требование" в смысле обязательственного правопритязания как раз и не
предполагается общее понятие правопритязания. Перевод "Anspruch" посредством слова
"требование" оправдывает себя лишь тогда, если в отдельных правопритязательных видах в
любом случае на решающем месте соответствующий вид дополнительно нашел бы свое
упоминание, так, например, если бы речь шла об "обязательственно-правовом требовании".
Переводчики ГГУ в 2003 г., кажется, в некоторых местах пошли по этому пути, так, очевидно, при
переводе § 198 ГГУ. Я, однако, не считаю данное решение желательным, так как тем самым
решающие контуры учения о правопритязании выражаются слишком слабо. В соответствии с
общей тенденцией предопределяет подобный выбор единого понятия для правопритязания и для
отдельных правопритязательных видов возникновение опасности нивелирования учения о
правопритязании.
Раздел 3. СОВРЕМЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ ГРАЖДАНСКОГО ПРОЦЕССА
Валеев Дамир Хамитович,
кандидат юридических наук, доцент,
кафедра экологического, трудового права и
гражданского процесса КГУ
Нуриев Анас Гаптрауфович,
ассистент кафедры экологического, трудового права и
гражданского процесса КГУ
Базина Юлия Сергеевна,
студентка юридического факультета КГУ
Развитие наук цивилистического процесса
в Казанском университете (1804 - 2006 гг.)
Развитие наук цивилистического процесса (гражданского процесса, арбитражного (торгового)
процесса, третейского производства, исполнительного производства, др.) в Казанском
университете происходило в рамках кафедры гражданского права, которая была создана с самого
основания Казанского университета в 1804 г.
В разные годы название кафедры менялось, ввиду изменений устава университета.
Известны следующие названия кафедры: по Уставу 5 ноября 1804 г. - право гражданское и
уголовное и судопроизводство Российской империи; по Уставу 26 июля 1835 г. - гражданские
законы - общие, особенные и местные; по Уставу 18 июня 1863 г. - гражданское право и
гражданское судоустройство и судопроизводство; по Уставу 23 августа 1884 г. - гражданское право
и гражданское судопроизводство; в течение продолжительного времени кафедра имела название -
кафедра гражданского права и процесса, на сегодняшний день науки цивилистического процесса
преподаются на кафедре экологического, трудового права и гражданского процесса.
Долгое время в учебных планах не применялось широко используемое сейчас название -
гражданский процесс. Одноименный предмет и наука носили название гражданское
судопроизводство, судебно-процессуальное право (1918 - 1919 гг.), судоустройство и
судопроизводство (1919 - 1920 гг.), гражданский процессуальный кодекс (1930 - 1931 гг.),
судоустройство с кратким введением в процесс (1928 - 1929 гг.), процессы гражданский и
уголовный (1921 г.). Нередко гражданское судопроизводство преподавалось теми профессорами,
которые были специалистами в области гражданского права (Е.В. Врангель, 1809 - 1819; Д.И.
Мейер, 1845 - 1855, С.В. Пахман, 1856 - 1859; В.Г. Барышников, сер. 1930-х - 1952; Г.С. Певзнер,
1949) и даже специалистами в области уголовного судопроизводства (А.В. Шишков, 1918 - 1922;
М.А. Сегаль, 1928 - 1930).
Среди юристов-ученых, работавших на кафедре гражданского права и юридическом
факультете Казанского университета в XIX в., едва ли не самой яркой фигурой был профессор
гражданского права Мейер Дмитрий Иванович (1819 - 1856).
Его очень уважали студенты, и это был преподаватель нового для того времени
прогрессивного направления. Известен исторический факт, что первая научная работа Льва
Николаевича Толстого, который также учился на юридическом факультете Казанского
университета, была проделана по кафедре гражданского права под непосредственным
руководством Д.И. Мейера. Впоследствии Л.Н. Толстой в своих дневниках с большой теплотой
отзывается о Д.И. Мейере, который помог ему найти свой путь в жизни.
Надо сказать, что с момента появления Д.И. Мейера в Казанском университете кафедра
гражданского права почти никогда не была вакантной, в то время как в Московском и Санкт-
Петербургском университетах очень часто ощущался недостаток в преподавателях гражданского
права и гражданского судопроизводства. Это объясняется, по-видимому, тем, что система
преподавания гражданского права и гражданского судопроизводства, разработанная Д.И.
Мейером, привлекала в Казанский университет передовых, лучших российских юристов того
времени. В этот период благодаря Д.И. Мейеру преподавательский состав пополняется рядом
крупнейших юристов того времени: во-первых, его учеником А.И. Вицыным, а во-вторых, С.В.
Пахманом, которого Д.И. Мейер убедил переехать из Одессы в Казань. Можно сказать о школе
Д.И. Мейера, которая была создана в Казани и которая сохраняет традиции его учения и сегодня.
Вместе с тем в Казанском университете трудились и известные российские ученые,
сделавшие значительный вклад в развитие науки гражданского процессуального права: Л.Ф.
Камбек (1837 - 1855), А.И. Вицын (1859 - 1860), М.В. Шимановский (1877 - 1881), Е.А. Нефедьев
(1882 - 1896), Г.Ф. Шершеневич, Г.Ф. Дормидонтов. Часть из них лекций по гражданскому процессу